В ожидании парома я не нахожу себе места. Всю ночь мои мысли кружили в голове, сменяя одна другую и приводя меня в ужас, пока я старалась понять, как Дэнни мог это сделать.

Утром я жду до последнего момента, чтобы незаметно выйти из комнаты, оставив на кровати Рэйчел записку о том, что я уезжаю на день раньше. Я не хочу ее видеть. Я не хочу прощаться ни с кем из них. Вскоре остров загудит, узнав о признании моего брата, и когда это случится, меня здесь уже не будет.

Как только впереди показывается материк, мой телефон оживает. Я звоню Бонни, а когда сестра не берет трубку, оставляю ей сообщение, в котором прошу срочно перезвонить мне, поскольку я еду домой с важной новостью.

Высадившись в Пул-Харборе, я снова набираю номер Бонни, однако ответа по-прежнему нет. Когда полчаса спустя происходит то же самое, мне приходит в голову, что она делает это намеренно, давая мне понять, что она контролирует ситуацию, после того как я в последний раз оборвала разговор. Я нахожусь почти в Винчестере, когда Бонни наконец звонит мне после визита к ней полиции.

– Когда ты узнала? – тут же спрашивает она.

– Утром, – вру я, устав объяснять, что на Эвергрине нет мобильной связи. – Я побежала на паром, как только услышала. И с тех пор я тебе звоню.

– У меня не было с собой мобильного.

Отговорка не выдерживает никакой критики, но я не собираюсь спорить, сообщаю лишь, что подъезжаю, и уже через десять минут звоню в дверь.

– Тетя Стелла! – Гарри расплывается в улыбке, открывая мне. – А мама сказала, что ты уехала!

– Привет, Гарри, – на ходу я целую его в щеку. – Почему ты не в школе?

– Я заболел, – объясняет он и громко кашляет. – Мама сегодня странная, – тихо добавляет он. Услышав звук полетевшей на пол сковороды, он многозначительно приподнимает брови. С кухни доносится ругань Бонни. – Ты точно хочешь остаться?

– Останусь ненадолго, – отзываюсь я, поняв, что племянник не в курсе происходящего.

Гарри следует за мной на кухню, объявляя о моем появлении, будто я королева. Так он делал с самого нежного возраста, однако сегодня Бонни даже не поворачивает головы в его сторону.

– Видишь, – шепчет он с драматической интонацией, чтобы Бонни услышала. – Странное настроение.

– Гарри, дай нам поговорить, – говорит сестра, выпрямляясь и растирая поясницу. – Пожалуйста, – добавляет она мягко, и мне становится любопытно, почему Бонни проявляет нежность исключительно в общении со своими детьми.

Как только Гарри выходит, она поворачивается ко мне.

– Наш брат. – Она качает головой. Мне бросается в глаза ее бледность. Бонни глубоко дышит, и я вижу, что таким образом она старается успокоиться.

– Мне так же скверно, как и тебе, – произношу я, ведя ее за руку к диванам у двери в сад. Последние семнадцать часов меня трясет как в лихорадке. – Что тебе сказали полицейские? Я не знаю никаких подробностей.

Бонни пересказывает то немногое, что знает: утром Дэнни увезли в Дорсет на допрос по делу об убийстве Айоны.

– А где он живет? – интересуюсь я, но Бонни лишь пожимает плечами.

– Я не знаю. Не уверена, что у детективов есть какие-то доказательства. А они должны быть очень весомыми.

– Бонни, – перебиваю я, понимая, что сестра знает еще меньше моего, – Дэнни сам пришел в полицию и признался в убийстве. Прости, я думала, что тебе сообщили.

Откидывая мою руку, сестра разворачивается на диване и смотрит мне прямо в глаза:

– Нет. Господи, я не знала.

– Не понимаю, зачем ему было это делать. Тут что-то не вяжется.

Всякий раз, думая о том, что мой брат убил Айону, я вынуждена справляться с дурнотой.

– Чертов ублюдок! Зачем он ее убил?! – кричит Бонни в бешенстве.

– А по-моему, она ему нравилась, – я сбрасываю ботинки и подтягиваю ноги на диван, обхватив колени. Я твердо помню, что Дэнни был увлечен Айоной.

– Он был ею одержим, а это большая разница с тем, чтобы любить кого-то как нормальный человек. Нашим родителям нужно было вовремя спохватиться. – Бонни морщится: – Ты помнишь ту птицу? Фу!

Я киваю, борясь с тошнотой.

– Мама несколько дней вытаскивала перья с его свитера. После того случая даже она не нашлась, что сказать.

– Он же объяснил, что нашел ее уже такой, – бормочу я, хотя история Дэнни противоречила той, что Айона рассказала Бонни. И я сама видела рисунок брата: птица выглядела необычно, неправильно. Это было так не похоже на другие его рисунки.

– Надо было догадаться, что однажды он выкинет нечто подобное, – мстительно продолжает Бонни. – Я просто не думала, что он уже сделал это.

– Бонни, не говори так.

– Ты что, всерьез его защищаешь? – вскидывается сестра. – Ты мне только что сказала, что он признался! Он хранил это в тайне четверть века, и черт, родители, судя по всему, тоже знали. – Она опускает голову на руки, впившись пальцами в волосы и кожу. – А я-то думала, это моя вина. Все это время думала, что мы уехали оттуда из-за меня!

– Что ты имеешь в виду? – удивляюсь я. – При чем тут ты?

– Это не имеет значения.

– Имеет.

– Я сказала, что это не важно! – повышает голос Бонни.

Спустя мгновение я спрашиваю:

– Это связано с тем, что вы с Айоной поссорились?

– Слушай, забудь, – со злостью в голосе говорит сестра, и я отворачиваюсь к окну. Молчание длится долго, и когда я уже собираюсь заговорить, Бонни произносит: – Дэнни однажды за ней увязался. Когда она вышла из нашего дома, он потащился за ней на поляну у утеса. Ей пришлось его прогнать, чтобы избавиться от него.

– Странно, это не похоже на Дэнни.

Я отчетливо помню нашего брата, здоровяка и увальня, с вечно опущенной головой, будто он не смотрит, куда идет. Я никогда не видела его таким, каким видели другие. Для меня он был просто братом: растерянным, но прежде всего мягким и нежным. Мое сердце сжимается при мысли, что Дэнни сейчас в тюрьме: никогда не поверю, что он способен на убийство.

– Наверняка это был несчастный случай. Дэнни никогда никого не обижал.

– Ты опять его защищаешь! – кричит Бонни. – Совсем как мама и папа. Да что с вами такое? Неужели ты не можешь смириться с тем, что он совершил что-то ужасное? Он должен быть наказан! – Ее голос становится выше, и в комнате наверху слышится громкий удар в пол. Бонни переводит взгляд на потолок и продолжает уже тише: – Я не говорила Гарри. Я не собираюсь ничего рассказывать мальчикам, а Люк в отъезде, так что он еще не знает. Тебе придется отправиться к отцу и рассказать о случившемся, если его еще не арестовали.

– Бонни, мы же еще ничего не знаем. Перестань выдумывать.

Сестра вскакивает и отходит к окну во двор. Она стоит спиной ко мне, сжимая кулаки.

– Я не стану говорить об этом отцу, – произносит она, натянутая как струна. Вернее, как сжатая пружина, которая вот-вот лопнет. – Я не желаю иметь к этому никакого отношения. Я не допущу, чтобы пострадала моя семья.

Мне очень хочется возразить, что Дэнни и отец тоже члены ее семьи, но у Бонни свое мнение. И в то время как сестра станет виртуозно отстраняться – так, как она умеет, – я буду тем, кто собирает осколки и складывает их во что-то целое. Потому что другой семьи у меня нет.

Я откидываю голову на спинку дивана, стараясь разобраться в этих осколках.

– Если родители знали, думаешь, поэтому мама и отпустила Дэнни? – спрашиваю я.

– Не знаю. Семья к тому времени давно развалилась.

С этим я не могу поспорить.

– Должно быть, они думали, что защищают его, поступая правильно. Разве ты бы не защитила своих мальчиков? – спрашиваю я.

– Даже не начинай, – рычит Бонни. – Не смей сравнивать моих сыновей и Дэнни!

– Я не сравниваю, – тихо отзываюсь я. – Я просто спрашиваю, как бы ты поступила, если бы они совершили что-то страшное, когда уже ничего не поправишь. А, Бон? Помоги мне понять, – умоляю я, не дождавшись ответа.

– Если они кого-то убьют, я не стану их покрывать, – бросает сестра. Но как можно знать наверняка, не оказавшись в такой ситуации? Любая мать пойдет на все, чтобы защитить своего ребенка.

– Ты помнишь его альбом для рисования? – спрашиваю я, нарушая повисшую в воздухе тишину. – Куда Дэнни зарисовывал всех, кого видел?

– Смутно.

– Интересно, куда он мог деться?

– А что?

– Не знаю. Дэнни чувствовал людей. Его не интересовали деревья, пляж или море, но люди вызывали у него любопытство.

Никому не разрешалось заглядывать в его альбом – он так и ходил, зажав его под мышкой. Но однажды мы с Джилл забрались в домик на дереве через несколько минут после того, как оттуда спустился Дэнни, и по уголку, торчащему из-под подушек, я заметила случайно забытый им альбом.

Только когда Джилл ушла, я достала его и стала листать, ожидая увидеть там личные записи брата, которые поклялась себе не читать. Однако никаких записей не оказалось. Альбом был заполнен одними рисунками: персонажи из мультфильмов, карикатуры на людей с облачком из фраз возле рта. Рисунки были очень хороши. Действительно хороши. Я понимала, что не должна была смотреть без разрешения, но не смогла ничего с собой поделать, когда сразу узнала на рисунках наших общих знакомых.

– Как ты думаешь, Бонни, мне разрешат увидеться с ним? – спрашиваю я.

Бонни оборачивается и с ужасом смотрит на меня:

– Зачем тебе это вообще нужно?

– Я хочу поговорить с ним.

– Нет, ни за что! Не желаю, чтобы моя семья стала одной из тех, кого показывают в новостях в связи с преступлением! – заявляет она. – Я не хочу, чтобы люди решили, будто мы ему потворствовали. Не хочу, чтобы на меня показывали пальцем, потому что мой брат – убийца. Я не смогу с этим смириться, – произносит она, закрыв лицо руками. – Я просто… просто хочу, чтобы это закончилось. Ничего не могу с этим поделать.

Я встаю и притягиваю ее к себе, ощущая, как Бонни дрожит всем телом.

– Проблема никуда не денется, – говорю я мягко. – Нам придется это принять.

– Нет, правда, не надо, – говорит она, отстраняясь и глядя на меня. Ее лицо в мокрых дорожках от слез. – Мы не общались с Дэнни восемнадцать лет. Так что нет необходимости начинать сейчас.

– Все не так просто, Бонни.

– Почему? – спрашивает она.

– Потому что ты не подумала о том, чего хочу я.

– Ты уже сделала что хотела – поехала туда, куда не должна была. Больше никуда не вмешивайся. Пожалуйста, Стелла, я тебя умоляю, держись от этого подальше!

Но перед моими глазами – мой брат. Его длинные ноги свисают из домика на дереве, альбом с рисунками прижат к груди, как драгоценность. Что бы он ни натворил, я не верю, что это было в его намерениях.

– Я не хочу, чтобы ты в этом копалась, – слышу я, и мои мысли возвращаются к подброшенному письму с угрозой, которое перед отъездом я затолкала в карман пальто.

Бонни кажется мне испуганной, словно и она боится правды, которую я могу раскопать. Высвободившись из моих объятий, она подходит к кухонному столу, какое-то время стоит, упираясь в него расставленными руками, открывает посудомойку и со вздохом начинает доставать посуду.

Разумеется, она беспокоится о том, что будет с ней и мальчиками после признания Дэнни, убеждаю себя я.

– Бон, почему ты сказала, что думала, будто это ты виновата в нашем отъезде с острова? – невзначай спрашиваю я.

Бонни на мгновенье замирает, не донеся кружку до стола, однако в конце концов ставит ее на место.

– Мне однажды кое-что сказали, – говорит она. – Но это была ложь.

– Что?

– Не важно, – отрезает Бонни. – И я не услышала от тебя обещания, что ты бросишь в этом копаться. – Выпрямившись, она поворачивается ко мне: – Стелла?

– Хорошо, – обещаю я, не сомневаясь, что это невозможно. Мой брат сидит в тюрьме, и мне нужно знать, должен ли он там находиться, потому что в глубине души я не верю, что это справедливо.