Самой холодной зимой я узнал, что внутри меня — непобедимое лето.

Альбер Камю

Большую часть жизни доктор Джо Каспер работал с пациентами, страдавшими опасными для жизни заболеваниями. Но когда у его сына-подростка Райана нашли редкую и неизлечимую форму эпилепсии, он совершенно растерялся. «Я узнал, что ждет моего сына, и тут же понял, что ничего не могу сделать — надежды на выздоровление нет, — писал Джо. — Это было все равно что видеть, как он лежит привязанный к железнодорожным рельсам, а из-за поворота несется локомотив и я могу только в отчаянии наблюдать за этим».

Такого рода травматические события сокрушают нашу веру в мировую справедливость, лишают ощущения контроля над собственной жизнью, ощущения того, что она предсказуема и в ней есть смысл. Но Джо не желал погружаться в пустоту. «Когда мы уже никак не можем изменить ситуацию, — замечал Виктор Франкл, психиатр, переживший холокост, — нам приходится менять себя».

После того как его сыну был поставлен страшный диагноз, Джо решил изучить все, что можно, о восстановлении после подобных потрясений. Поиски привели его к исследованиям профессоров Университета Северной Каролины в Шарлотте Ричарда Тедески и Лоуренса Кэлхауна. Эти два психолога работали с горюющими родителями и, как и ожидалось, обнаружили у них признаки опустошения и посттравматического стресса. Но при этом они также обнаружили кое-что удивительное. Все родители страдали и были готовы на все, чтобы вернуть своих детей. Но в то же время многие описывали некие позитивные изменения, произошедшие в их жизни после потери. В это трудно поверить, но со временем вместо посттравматического стресса некоторые родители испытали посттравматический рост.

Психологи продолжили исследование, изучив не одну сотню людей: жертв сексуального насилия и жестокого обращения, беженцев и военнопленных, тех, кто выжил при катастрофах и природных катаклизмах или пострадал от тяжелых травм и болезней. Многие из этих людей все еще находились во власти тревожности и депрессии. Однако наряду с негативными эмоциями были и некоторые положительные моменты. Прежде психологи в своих исследованиях рассматривали в основном два возможных варианта реакции на потрясение. Часть людей страдает: у них развивается посттравматическое стрессовое расстройство, серьезная депрессия и иные проблемы, мешающие нормальной жизни. Другие же оказываются более стойкими: они возвращаются к состоянию, в котором находились до травмы. Но теперь обнаружилась третья возможность: люди, перенесшие страдания, могут совершить рывок вперед.

Адам рассказал мне о посттравматическом росте спустя четыре месяца после смерти Дэйва. Тогда мне показалось, что этого не может быть. Просто модный термин. Слишком маловероятно. Да, наверное, есть люди, которые способны духовно вырасти после трагедии, поэтому можно предложить это в качестве надежды женщине, потерявшей мужа. Но мне казалось, что со мной такого не произойдет.

Адам понимал мой скептицизм и признался, что даже не упоминал о такой возможности в первые месяцы, потому что знал, что я не поверю в нее. Но теперь он решил, что я готова. Он сказал мне, что больше половины людей, переживших травматическое событие, сообщают хотя бы об одной позитивной перемене, а посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) развивается всего у 15%. А потом он сделал кое-что, что просто выбило меня из колеи: он процитировал мои же слова. «Ты часто говоришь, что люди не могут быть тем, кого не видят, — сказал он. — Что девочки не изучают вычислительную математику, потому что не видят женщин-компьютерщиц. Что женщины не стремятся к руководящим должностям, потому что видят слишком мало женщин-лидеров. Это то же самое. Если не видишь, что рост возможен, ты не будешь его искать». И я согласилась, что попробую это увидеть. Мне пришлось признать: посттравматический рост — это звучит гораздо лучше, чем жизнь, полная горя и злости.

Тогда я и узнала о Джо Каспере. Его сын Райан умер через три года после постановки диагноза, и Джо буквально захлестнуло «эмоциональное цунами. Если и есть в жизни что-то более тяжкое, я очень надеюсь никогда не узнать об этом», — говорит он. Но Джо решил не дать этому цунами утопить его. Он начал изучать позитивную психологию в Пенсильванском университете, где профессором был Адам. Джо узнал, что посттравматический рост может принимать пять различных форм: обретение личной силы, обретение признательности, формирование более глубоких отношений, открытие нового смысла жизни и видение новых возможностей. Но Джо было мало просто изучать открытия Тедески и Кэлхауна, он хотел жить по ним.

Все знают определение личной силы, данное Ницше: «Что не убивает меня, то делает меня сильнее». Тедески и Кэлхаун предложили более мягкую (можно сказать, менее ницшеанскую) формулировку: «Я уязвимее, чем я думал, но гораздо сильнее, чем мог себе представить». Сталкиваясь с ударами судьбы, мы получаем раны, и шрамы остаются при нас. Но мы можем пойти дальше, обретя большую внутреннюю решимость.

Не могу представить. Люди продолжали говорить мне это, и я с ними соглашалась. Это единственное, что я могла сделать, чтобы пережить самые болезненные моменты. В бездне острого горя я не думала, что смогу стать сильнее. Но страшные дни превращались в недели, затем — в месяцы, и наконец я поняла, что могу себе это представить, потому что до сих пор жива. Я обретала силы, просто выживая. Как говорится в одном старом изречении: «Пусть я упаду, если мне суждено упасть. Тот, кем я стану, подхватит меня».

Медленно, очень медленно в мою повседневную жизнь проникало новое ощущение перспективы. Раньше, если у моих детей были какие-то проблемы, я начинала нервничать, а Дэйв успокаивал меня. Теперь я должна была сама сохранять спокойствие. Раньше, если дочь приходила домой расстроенная из-за того, что не попала в футбольную команду со своими подругами, я советовала ей продолжать тренироваться, но в душе переживала, что она разочарована. Теперь я стала думать: «Прекрасно! Нормальная детская проблема! Какое облегчение — оказаться в зоне нормальных проблем». Примечание для себя: главное — не говорить этого вслух.

Моя подруга детства Брук Пэллот прошла через очень трудный процесс усыновления, сопряженный с огромными разочарованиями, которые сразу рассеялись, как только у нее наконец появился малыш. В следующие счастливые месяцы Брук познакомилась с Мередит, другой молодой мамой. Мередит долго не могла забеременеть, и теперь двух женщин связали их чудесным образом обретенные дети. И малыши тоже подружились, превратившись, по словам Брук, в «двух маленьких сорванцов». Но однажды Мередит обнаружила у себя под мышкой небольшое уплотнение. Ей было всего тридцать четыре, и она чувствовала себя абсолютно здоровой, но все равно пошла к врачу. При сканировании обнаружился рак груди в четвертой стадии. Брук не только предложила Мередит всю возможную поддержку, но почувствовала, что тоже должна провериться. Когда она попыталась записаться на маммографию, в клинике ей посоветовали подождать полгода, пока ей не исполнится сорок, потому что тогда стоимость процедуры будет покрываться страховкой. Но Брук настояла на проверке, и сканирование показало, что у нее тоже рак груди в четвертой стадии.

Две подруги вместе прошли курс химиотерапии. Брук лечение помогло, но у Мередит метастазы уже появились в печени. Спустя три года она умерла. «Я всегда говорю ее родителям, ее мужу и ее дочери, что она была моим ангелом, — говорит сейчас Брук. — Меня спасло то, что мой рак был обнаружен прежде, чем достиг жизненно важных органов. И это произошло благодаря Мередит».

У Брук прошло уже семь лет ремиссии, и, кроме физических сил, она обрела новые эмоциональные силы. «Я перенесла химио­терапию и похоронила молодую подругу. Это заставляет на многое взглянуть по-другому, хотите вы того или нет. Мелочи теперь совершенно меня не трогают. Я стала значительно сильнее, сосредоточеннее и разумнее. То, что раньше выводило меня из себя, я теперь сопоставляю с тем, что могло бы быть, и говорю себе: "А, это ерунда. Я жива"».

Это вторая возможность посттравматического роста, выявленная Тедески и Кэлхауном: обретение признательности. Не прошло еще и месяца после смерти Дэйва, как мне позвонил с очень теплыми словами поддержки Кевин Крим. Мы с Кевином встречались лишь мельком, но у нас были общие близкие друзья, и я знала, что он пережил страшную трагедию. В 2012 году жена Кевина Марина, вернувшись в их нью-йоркскую квартиру после урока плавания с трехлетней дочерью Несси, обнаружила, что няня зарезала двоих других их детей — шестилетнюю дочь Лулу и двухлетнего сына Лео.

Когда я увидела Кевина уже много месяцев спустя после этого, то едва могла вымолвить слово, совершенно не представляя, что сказать человеку в такой ситуации и нужно ли вообще что-то говорить. А теперь он звонил, чтобы утешить меня. Я спросила Кевина, как ему вообще удалось это пережить?! Он сказал мне, что в своей траурной речи объяснил это так: «Боюсь, что перед лицом такой всепоглощающей тьмы у нас могло бы возникнуть искушение тоже покинуть этот мир, но… Я слышал одно выражение, которое, думаю, особенно уместно сейчас. "Тот, у кого есть зачем жить, может вынести почти любое как". Марина и Несси, вы мое ЗАЧЕМ». Кевин рассказал мне, насколько он благодарен судьбе за то, что его дочь жива, а его брак крепок. Они с Мариной решили, что у них будут еще дети, и считают, что им повезло: это оказалось возможным. Так как Лулу и Лео любили творчество, Кевин и Марина запустили ChooseCreativity.org — некоммерческий проект по обучению различным видам искусства детей из неблагополучных семей. Кевин и Марина обрели посттравматический рост, принеся в мир больше любви и красоты… что само по себе является актом любви и красоты.

Самая большая ирония заключается в том, что мы можем пережить трагедию и выйти из нее более благодарными. С тех пор как я потеряла Дэйва, я постоянно ощущала всепоглощающую глубокую печаль. Это ощущение стало частью моей жизни. Но наряду с этой печалью возникла огромная признательность за то, что раньше я принимала как должное: за семью, друзей и просто за то, что я жива. Моя мама подала мне полезный пример для сравнения. За шестьдесят шесть лет своей жизни она никогда не отказывалась пойти куда-то пешком, но с возрастом стала испытывать проблемы с тазобедренным суставом, и ходьба начала причинять боль. После операции, перенесенной четыре года назад, она чувствует благодарность за каждый сделанный без боли шаг. То, что она ощущает на физическом уровне, я ощущаю на эмоциональном. В дни, когда чувствую себя хорошо, я признательна за то, что двигаюсь без боли.

Были моменты, когда я и раньше испытывала эту признательность. После окончания колледжа я работала в группе Всемирного банка, занимавшейся борьбой с проказой в Индии. Я посещала лечебно-исследовательские центры и больницы по всей стране и встречалась с сотнями пациентов. Многие из них были изгнаны из своих селений и жили в изоляции и ужасающей бедности. Моя первая поездка длилась месяц. Каждый день я старалась действовать как настоящий профессионал, а вечерами плакала, пока не засыпала. Это заставило меня иначе взглянуть на собственные проб­лемы. Я помню, как думала тогда, что больше никогда в жизни не стану ни на что жаловаться — а буду благословлять судьбу за то, что родилась в обществе, обладающем достаточными ресурсами для инвестиций в здравоохранение. Но с годами воспоминания потускнели, и жизнь вернулась в обычное русло.

Однако теперь я была полна решимости сохранить в себе эту признательность. Когда я спросила у Брук, как это удается ей, она ответила, что регулярно напоминает себе о том, что могла потерять. «Я смотрю, как растет моя дочка Мередит, и стараюсь всеми возможными способами присутствовать в ее жизни. Каждый раз, когда я смотрю на свою малышку, я вспоминаю, что моя подруга не смогла сама вырастить свою дочь. Я понимаю, какая я счастливица». Брук специально отмечает важные жизненные вехи. «Я праздную каждый новый год, проведенный с дочерью, — говорит она. — Семь лет назад я не думала, что доживу до ее второго дня рождения».

После потери пустота дней рождений, годовщин и других праздников может быть особенно тяжкой. Брук посоветовала мне воспринимать эти вехи как моменты, которые нужно ценить. Раньше я праздновала дни рождения раз в пять лет, считая значимыми только даты с нулями и пятерками на конце. Теперь праздную каждый день рождения, потому что больше не считаю само собой разумеющимся, что у меня будет очередной день рождения. Я давно перестала шутить на тему того, что не хочу становиться старой (и работать на босса, который на пятнадцать лет моложе меня, по поводу чего я раньше шутила очень часто). После того как мы потеряли Дэйва, моя подруга Кэти Митик начала писать письма своим подругам в каждый их день рождения, чтобы они знали, как много значат для нее. Некоторые из них последовали ее примеру, продемонстрировав претравматический рост. Они усвоили жизненный урок, который меня заставила усвоить только смерть.

Прошлой осенью у меня в гостях побывали Малала Юсуфзай и ее отец Зиауддин. Мы говорили о ее деятельности за право на образование для всех девочек. Они остались на обед вместе с Кейти и ее мужем Скоттом. Все мы, включая моих детей, обошли вокруг стола и поделились нашими лучшими и худшими моментами за день и тем, за что мы были благодарны. Скотт сказал, что в последнюю неделю переживал по поводу того, привыкнет ли его ребенок к новой школе, но, послушав Малалу, понял, насколько должен быть благодарен за то, что у его детей вообще есть школы, в которые они могут ходить. Потом Малала поделилась собственной историей благодарности. Она рассказала, что после того, как ее ранили талибы, ее мать стала писать на открытках в честь ее дня рождения даты, считая от ее выздоровления. Когда Малале исполнилось девятнадцать, на открытке было: «Поздравляю с четвертым днем рождения!» Мать напоминала дочери — и себе, — что Малале повезло — она осталась жива.

Не нужно ждать особого случая, чтобы почувствовать и выразить благодарность. В одном исследовании, которое мне очень нравится, людей попросили написать и доставить записки с благодарностями тем, кто был особенно добр к ним. Это порадовало получателей, но, кроме того, помогло авторам записок почувствовать себя лучше, и положительный эффект такой благодарности сохранялся на протяжении месяца. Когда Адам рассказал мне об этом исследовании, я поняла, почему это работает: в те моменты, когда я благодарила моих друзей и родных, моя печаль отходила на второй план.

У моего друга Стивена Левитта в 1999 году умер от менингита годовалый сынишка Эндрю. Шестнадцать лет спустя Стивен сказал мне, что «с каждым проходящим годом баланс чуть-чуть смещается от ужаса того, что мы потеряли, к благодарности за то, что у нас было». Время идет, и я тоже все больше признательна за то время, которое мы с Дэйвом провели вместе, и за то время, что есть у меня сейчас.

За одиннадцать дней до первой годовщины его смерти я разрыдалась на плече у подруги. Мы сидели — попробуйте догадаться где — на полу в ванной. Я сказала: «Одиннадцать дней. Год назад ему оставалось жить одиннадцать дней. А он об этом не знал». Глядя друг на друга сквозь слезы, мы говорили о том, как он жил бы, если бы знал, что ему осталось всего одиннадцать дней, — и о том, можем ли мы теперь жить, всегда помня о том, насколько драгоценен каждый день.

Трагедия не всегда заставляет нас ценить тех, кто рядом. Потеря может сделать нас подозрительными и негативно отразиться на нашей способности завязывать новые отношения. Многие пережившие сексуальное насилие и нападения говорят о том, что их вера в людскую доброту пошатнулась и теперь им трудно доверять окружающим. Потеряв ребенка, родители часто испытывают трудности в общении с родственниками и соседями. Те, кто потерял супруга, нередко начинают чаще ссориться с друзьями и обижаться на них.

Но трагедия также может мотивировать людей формировать новые и более глубокие отношения. Это третья возможность посттравматического роста. Солдаты, пережившие тяжелые потери в ходе боевых действий, чаще сохраняют дружбу с бывшими сослуживцами даже четыре десятилетия спустя. После жестоких битв они больше ценят жизнь и предпочитают проводить время с людьми, которые понимают это. Многие женщины, перенесшие рак груди, говорят о том, что их отношения с родными и друзьями стали ближе.

Когда люди переживают трагедию вместе или переживают одну и ту же трагедию, это может укреплять связи между ними. Они учатся доверять друг другу, не боятся откровенности, полагаются друг на друга. Как говорится, «наши друзья узнают нас в хорошие времена. В тяжелые времена мы узнаем наших друзей».

Один из самых поразительных примеров того, как трудности могут подталкивать людей к созданию более тесных отношений, — жизнь Стивена Томпсона. Он был старшим из пятерых детей в семье, и все они часто оказывались на улице, ночуя в приютах для бездомных и в машинах. Их мать страдала от тяжелой алкогольной и наркотической зависимости, и дети часто оставались голодными. Иногда им приходилось воровать продукты в магазинах. Стивен заботился о младших детях и пропускал в школе так много занятий, что сильно отстал. Его учителя решили, что у ребенка проблемы с обучаемостью, и поместили его в класс специального образования. Однажды, когда они жили вместе с бабушкой, к ним в дом пришли полицейские. Они искали мать Стивена, которая спряталась за дверью. Позже полицейский объяснил, что она со своим бойфрендом взорвала мост в ходе акции политического протеста.

Когда Стивену было девять лет, мать бросила его и остальных детей в гостиничном номере. Работники социальной службы нашли их только через три дня. Это было то самое дно, от которого Стивен смог оттолкнуться и начать свой путь наверх. «Наша жизнь до этого была просто невыносимой, — рассказывал он. — Когда она оставила нас в той гостинице, это было почти что подарком судьбы — новым началом для нас».

Сам Стивен объясняет свою стойкость тем, что еще в юном возрасте научился воспринимать свое несчастье как возможность для формирования новых отношений. Несколько месяцев он провел в приемной семье неподалеку от дома, где жили его младшие братья и сестры, а потом его отправили в государственный детский дом. Начав регулярно ходить в школу, он обрел постоянных друзей. Новые друзья приглашали его погостить на День благодарения и Рождество, и он проводил праздники с их семьями. А потом мать одного из близких друзей Стивена изменила все, предложив мальчику навсегда остаться с ними. «Это был один из самых важных уроков в моей жизни, потому что я увидел настоящую людскую доброту, — делился с нами Стивен. — Я узнал, что друзья могут стать твоей семьей». Он пообещал сам себе, что всегда будет рядом со своими друзьями. «Быть рядом в трудные времена. Искренне стараться устанавливать контакты с людьми и узнавать их». Я познакомилась со Стивеном, когда мы вместе работали в Google, где он применял свое замечательное умение общаться с людьми, работая главой департамента по найму персонала.

Четвертая возможность посттравматического роста — нахождение большего смысла в жизни, более явственного ощущения цели, которое произрастает из убежденности в том, что ваше существование имеет значение. Говоря словами Виктора Франкла, «в каком-то смысле страдание перестает быть страданием в тот момент, когда в нем появляется смысл».

Многие находят смысл в открытии для себя религии или погружении в духовность. Травматический опыт может привести к более глубокой вере, и люди с сильными религиозными или духовными убеждениями проявляют большую стойкость и способность к посттравматическому росту. Раввин Джей Мозес, проводивший нашу с Дэйвом свадьбу, сказал мне: «Обретя Бога или высшую силу, мы понимаем, что не являемся центром мироздания. Мы многого не знаем о человеческой жизни, но в ней все равно присутствуют порядок и смысл. Это помогает нам почувствовать, что наши страдания не случайны и не бессмысленны».

Но эти же страдания могут заставить нас усомниться в Божьей милости. Лаверн Уильямс, служительница церкви из Монтклэра, штат Нью-Джерси, рассказывала нам, что усомнилась в Боге, когда страдала от депрессии, а у ее сестры нашли рак. «Временами я была зла на Бога: "Как Ты мог такое допустить?"» Но потом подумала, что «нет смысла просто молиться Богу и думать, что Он все исправит. Он не какой-то джинн, у которого можно просить о чем угодно, и будет происходить только хорошее». В конечном итоге ее вера помогла ей преодолеть убежденность в том, что ничего хорошего уже никогда не случится: «Даже в самые темные часы можно сохранить надежду. В том и состоит суть веры… она помогает вам помнить о том, что рано или поздно и это тоже пройдет».

Прошлой весной я прочитала открытое письмо ветерана Национальной футбольной лиги (НФЛ) Вернона Тернера молодому себе. В нем он описал, как произошло его зачатие: на его мать, восемнадцатилетнюю спортсменку, напали на улице, сделали ей укол героина и подвергли групповому изнасилованию. Когда Вернону было одиннадцать лет, он зашел в ванную и увидел, как мать делает себе инъекцию героина. Вместо того чтобы выгнать его, она сказала: «Я хочу, чтобы ты видел, как я это делаю, потому что не хочу, чтобы это делал ты… Потому что это скоро убьет меня». Четыре года спустя она умерла. Вначале о Верноне и четверых младших детях заботился его отчим, но потом и его не стало. Вернон к тому времени только поступил в колледж. Ему еще не было и двадцати, а он оказался старшим в семье.

Письмо так тронуло меня, что я решила связаться с Верноном. Он рассказал мне, что в тот момент ощутил себя на самом дне. «Я думал, что меня наказывают. Сначала Господь забрал маму, потом папу. А теперь я мог потерять всю семью. Я встал на колени и молился. Я просил Бога указать мне, как сохранить ее». Вернон подумал, что единственный способ заработать достаточно денег, чтобы обеспечить своих братьев и сестер, — это попасть в НФЛ. Он был звездой университетской команды второго дивизиона, но ему часто говорили, что он недостаточно высок, силен или талантлив для того, чтобы стать профессионалом. «Но я должен был это сделать, потому что иначе мои братья и сестры попали бы в приемные семьи. Я не хотел, чтобы мои гены решили мою судьбу. Я хотел сам стать ее хозяином», — писал он в письме.

У Вернона была четкая цель. Каждый день он просыпался в два часа ночи и тренировался, таская вверх по склону горы автомобильную покрышку на веревке. «Духовно и физически я дошел до предела. Тренируясь для НФЛ, я добровольно поместил себя в такой ад, которого не пожелал бы и злейшему врагу. Я был готов умереть на футбольном поле». И в конце концов ему удалось попасть в лигу. «Источником стойкости для меня, — признавался он, — был Господь, давший мне силы, и моя мама, которая сказала мне перед смертью, что мы должны держаться вместе, что бы ни случилось. Я стал играть в футбол, чтобы спасти свою семью. Они измеряли мои физические данные, но не могли измерить мое сердце».

Семья и религия — величайшие источники смысла для многих людей. Но цель в жизни может дать и работа. Виды деятельности, где люди чаще всего находят смысл жизни, связаны с помощью другим. Работа священника, медсестры, пожарного, специалиста по профилактике и психотерапии зависимостей или воспитателя детского сада может быть непростой, но мы полагаемся на этих часто не получающих достаточного признания профессионалов во всем, что касается нашего здоровья и безопасности, обучения и роста. Адам опубликовал пять различных исследований, показывающих, что значимая работа предотвращает истощение физических и духовных сил. Он обнаружил: чем сильнее люди, работающие в частных компаниях, благотворительных и правительственных организациях и в армии, верят в то, что их деятельность помогает другим, тем меньше они подвержены депрессии и эмоциональному выгоранию на работе. А в те дни, когда им удается сделать на работе что-то значимое для других, они чувствуют себя более энергичными дома и успешнее справляются с трудными ситуациями.

После смерти Дэйва моя работа стала еще важнее для меня; я больше, чем когда-либо, стала разделять миссию Facebook — помогать людям общаться и делиться сокровенным. В 2009 году брат моей подруги Ким Джабал покончил с жизнью на свой сороковой день рождения. Его родные были так потрясены этим, что не представляли, как смогут вынести церемонию прощания. Но «люди хотели поделиться своими историями, поддержать нас и друг друга, — говорила мне тогда Ким. — И они сделали это на Facebook. На нас обрушился поток любви и поддержки — мы каждый день читали новые истории, смотрели новые фото, узнавали людей, которые знали и любили его».

То же самое произошло со мной. Я не понимала до конца, насколько Facebook может быть важен для того, кто пережил потерю, пока не ощутила это сама. В своей речи на похоронах Дэйва наш друг Цандер Лурье рассказывал о щедрости Дэйва и вдруг остановился на середине фразы и сделал то, чего никто из нас раньше не видел на похоронах: он попросил «поднять руки тех, кому Дэйв Голдберг помог изменить жизнь к лучшему — дал важную подсказку, ценный контакт, поддержал в трудные времена». Я обернулась и увидела, как сотни рук взмывают в воздух. В тот день было невозможно выслушать все истории, и даже если бы я смогла, то была не в том состоянии, чтобы запомнить их. Но многие из них теперь хранятся на странице Дэйва в Facebook. Один за другим люди, знакомые и незнакомые мне, делились тем, как Дэйв пожертвовал временем, чтобы помочь им найти работу, начать свое дело, выиграть в суде. Наш товарищ Стив Филер опубликовал видео, в котором Дэйв поддерживает свою команду на бейсбольном матче, и написал: «Дэйв напомнил мне о том, как это здорово — "болеть"… и когда "болеют" за тебя. Он научил меня чувствовать момент. В Кремниевой долине, где "что дальше" ставится выше, чем "что сейчас", очень редко можно встретить человека такого же теплого и живущего в настоящем, как Дэйв».

Тем, у кого есть такая возможность, значимая деятельность может помочь пережить потерю. Когда жена моего друга Джеффа Хьюбера умерла от рака кишечника, я дала ему совет, который нередко слышала сама: не принимай важных решений на ранних стадиях острого горя. К счастью, Джефф проигнорировал его. Он бросил свою работу и стал генеральным директором GRAIL, компании, которая занимается диагностированием рака на ранних стадиях. «Я чувствовал, что будто прошел через портал, — сказал мне Джефф. — Назад дороги нет. Нужно меняться. Единственный вопрос — как». Как и Джо Каспер, который не смог спасти своего сына Райана, Джефф знает, что не мог спасти ту, кого любил больше всех на свете, но надеется, что ранняя диагностика рака в следующие десять лет спасет миллионы жизней. Он говорит, что сейчас каждое утро встает с постели, полный сил и энергии, как никогда раньше.

Джефф обрел смысл через пятую форму посттравматического роста — видение новых возможностей. Тедески и Кэлхаун выяснили, что после травматического события некоторые люди решают выбрать новое направление жизненного пути, о котором раньше даже не помышляли. После террористического акта 11 сентября некоторые американцы резко поменяли свою карьеру. Они пошли в пожарные, вступили в армию или стали обучаться медицинским профессиям. Количество заявок, поданных в Teach for America, утроилось, и многие претенденты говорили, что к изменениям их подтолкнуло 11 сентября. Те, кто искал перемен, хотели вложить свое драгоценное время в нечто большее, чем личные интересы. До атаки террористов работа была для них обязанностью, а после им захотелось найти свое призвание. Также известно, что люди чаще обретают смысл жизни, выжив после смерча, массовой стрельбы или авиакатастрофы, если они думали, что им суждено погибнуть. После того как судьба напоминает им о том, что они смертны, выжившие часто пересматривают свои приоритеты, что в ряде случаев приводит к росту. Дыхание смерти может вести к новой жизни.

Такие перемены даются непросто. Эмоциональная травма часто затрудняет поиск и реализацию новых возможностей. Забота о заболевшем родственнике означает, что члены семьи вынуждены работать меньше или вовсе бросить работу; почти три миллиона американцев заботятся о взрослых родственниках с онкологическими заболеваниями, в среднем тратя на это тридцать три часа в неделю. Но проблема не только в потере доходов: семейный бюджет часто подрывает высокая стоимость медобслуживания. Болезнь — сама по себе испытание, но ей нередко сопутствуют финансовые трудности. Более 40% банкротств в США происходит по причине болезни, и есть данные о том, что больные раком более чем в два с половиной раза чаще остальных оказываются банкротами. Даже относительно небольшие, но непредвиденные расходы могут иметь катастрофические последствия: 46% американцев не в состоянии оплатить счет за услуги скорой помощи в размере 400 долларов. Для тех, кто живет на грани бедности, от наличия оплачиваемого отпуска по семейным обстоятельствам, качественного медицинского обслуживания и страховки, покрывающей услуги психотерапевтов и психиатров, может зависеть, удастся ли им свести концы с концами или суждено погрузиться в нищету.

Трагедия калечит не только настоящее — она разрушает и надежды на будущее. Несчастные случаи лишают людей возможности поддерживать свои семьи. Тяжелые болезни не дают найти работу или любовь. Разводы отменяют все общие праздничные даты (хотя одна моя подруга каждый год отмечает расставание с бывшим мужем). Эти огромные перемены в самовосприятии — еще одна вторичная потеря и фактор риска развития депрессии. Наши возможные «Я» — то, кем мы надеялись стать, — пополняют список утрат.

Но, хотя это может быть очень трудно осознать, исчезновение одного такого «Я» может освободить и дать разглядеть новые возможности. После трагедии мы иногда упускаем их из виду, потому что все наши эмоциональные силы уходят на сожаления о жизни, которая осталась в прошлом. Говоря словами Хелен Келлер, «когда одна дверь к счастью закрывается, открывается другая; но порой мы так долго глядим на закрывшуюся дверь, что не видим другой, которая открылась для нас».

В жизни Джо Каспера произошел прорыв, когда он понял, что его деятельность может стать частью наследия его сына. Готовясь получить степень магистра, Джо разработал терапевтический процесс, который назвал «совместной судьбой». Эта методика помогает скорбящим родителям увидеть жизнь своего ребенка в более широкой перспективе, где смерть не означает конца истории. Родители, старающиеся найти какой-то смысл в жизни после трагедии, могут продолжать творить добро, и оно становится частью того влияния, которое оказал на мир их ребенок. Джо объясняет: «Я понял, что моя судьба — жить так, чтобы мой сын мог гордиться мной. Сознание того, что я могу делать добро в память о нем, мотивирует меня по сей день».

Неудивительно, что многие люди, пережившие горе, хотят поделиться своим опытом с теми, кого тоже постигли удары судьбы. «Я испытываю глубокое удовлетворение, когда помогаю кому-то вырваться из этого кошмара отчаяния, — говорит Джо. — Я понимаю, что это мое стремление связано с личным ростом, произошедшим после пережитого. Помощь другим проливает свет и на жизнь моего сына». После тяжелых испытаний люди обретают новые знания, которые могут предложить тем, кто столкнулся с бедой. Это уникальный источник смысла, потому что значение приобретает не только наша жизнь — его приобретают и наши страдания. Когда люди помогают тем, кто раздавлен горем, их собственные раны оказываются не напрасны.

Когда мы скорбим, боль не дает увидеть новые возможности или высший смысл. Когда моя мама уезжала домой, пробыв со мной месяц после смерти Дэйва, я была в ужасе. Обнимая меня на прощание, она рассказала мне о своем разговоре со Скоттом Пирсоном, другом семьи. «В ту неделю, когда умер Дэйв, Скотт сказал: "Это конец одной главы и начало следующей". Я тогда не говорила тебе об этом, потому что не думала, что ты в это поверишь. Но я в это верю… и ты должна поверить тоже». Не уверена, что могла бы вынести такие слова месяцем раньше, но в тот день они дали мне надежду. Как говорил римский философ Сенека (и как поется в песне «Время закрываться»), «каждое новое начало — это конец какого-то другого начала».

Несколько лет назад мы с Дэйвом повели детей на мюзикл «Злая». По пути домой один из нас восторженно воскликнул: «Это мой любимый мюзикл!» Думаете, это была наша маленькая дочка? Нет, это был Дэйв. Его любимой песней была «К лучшему». Два главных героя прощаются, зная, что могут больше никогда не увидеться. Они поют вместе:

Я верю, что изменился к лучшему.

И потому, что я узнал тебя…

Я изменился

К лучшему.

Дэйв навсегда останется, как поется в песне, «отпечатком ладони на моем сердце». Своим присутствием в моей жизни он невероятно сильно изменил меня. И невероятно сильно изменил меня своим отсутствием.

Моя самая заветная мечта — чтобы из ужаса смерти Дэйва выросло что-то доброе. Когда люди говорят, что нашли утешение или силы в том, чем я делюсь с ними, это делает честь той жизни, которой жил Дэйв. Он так много помогал людям, и я надеюсь, что эта книга дойдет до них и станет частью его наследия. Возможно, это наша совместная судьба.