Глава 18

Дж. П. Морган отказывается от азартной игры

1

Возможности стать партнёром старшего Моргана я лишился, вероятно, из-за неосторожно брошенного слова. Предприятие, в котором мы почти стали партнёрами, как оказалось, стало единственным и самым прибыльным за всю мою карьеру финансового дельца. Кроме того, оно способствовало доминированию Соединённых Штатов на мировом рынке серы. И всё же я всегда сожалел, что мистер Морган воздержался от участия в нём, поскольку его решение стоило его дому многих миллионов долларов прибыли, а мне – возможности поработать с величайшим финансовым гением, равного которому не знала наша страна.

Мистер Морган прекрасно обошёлся бы и без этих денег, что заработала бы его компания. На самом деле он мало заботился именно о получении денег. Единственное, к чему он стремился, – это достижение экономической целостности и стабильности страны. В своих взглядах на экономику, политику и промышленность я больше склонялся к идеям Теодора Рузвельта. Но считал Моргана великим мастером и учителем, под руководством которого можно приобрести бесценный опыт.

То, что мне никогда так и не довелось лично познакомиться со старшим Морганом, и сейчас вызывает моё сожаление. Будучи молодым клерком на Уолл-стрит, я несколько раз лично доставлял ему ценные бумаги и отчёты рынка. Однажды я видел его в мужском клубе при церкви Святого Георгия на нижнем Ист-Сайде. Я вёл вечерние занятия по гимнастике в мужском клубе на Западной 69-й улице и посетил несколько других городских клубов, чтобы посмотреть, чем там занимаются. Помню мистера Моргана, стоявшего в полной задумчивости над мальчиком, который вырезал головоломку из коробки из-под сигар.

Работая на Артура Хаусмана, я относил в офис Моргана отчёт с некоторыми экономическими выкладками о ценных бумагах «Милуоки электрик». Мистер Морган спросил меня тогда, что я думаю. Я решил, что его вопрос относится к общей финансовой ситуации, и ответил, что мы идём навстречу очередной панике.

На какой-то момент мистер Морган сосредоточил на мне знаменитый взгляд своих глаз, а затем требовательно спросил:

– Молодой человек, что вы можете знать о панике?

Я не знал, что ответить на этот вопрос.

Этот случай оставался единственным моим разговором с Морганом вплоть до 1909 г., когда Чарльз Стил из его фирмы попросил меня исследовать вопрос о месторождении серы вблизи Бразории, штат Техас, примерно в сорока милях к юго-западу от Галвестона, вдоль побережья залива. Я был удивлён, что Морганы обратились именно ко мне. Мы устно договорились, что если проект окажется перспективным, они вложат в него свой капитал, я сделаю работу, и мы поделим прибыли в соотношении шестьдесят на сорок. Моим первым шагом, разумеется, был поиск высококвалифицированного инженера-геолога. Я обратился к Сили Мадду, работавшему на Хэммонда в геологоразведочной компании Гуггенхеймов. Мадд, в свою очередь, привлёк к делу молодого помощника, некоего Спенсера Брауна.

Мы направились в Техас, наняли бригаду бурильщиков и начали пробное бурение на нескольких участках.

День за днём я сидел в «Брайан моунде», так называлось то месторождение, и наблюдал, как бурильщики вводят бур в землю, а затем достают оттуда образцы породы, чтобы провести испытания на содержание в них серы. Ночь за ночью я боролся с комарами в небольшом отеле в Бразории, изучал факты и цифры, отражающие торговлю серой в мире, пытался оценить, какую роль будем играть в этой торговле мы, если наши перспективы окажутся стоящими.

Наконец Мадд принял решение, что шансы составляют примерно 50 на 50 в том, что месторождение «Брайан моунд» окажется достаточно богатым и даст прибыль при его разработке.

Вернувшись в Нью-Йорк, я сообщил это мистеру Моргану и пояснил вдобавок, что мы можем купить всё месторождение целиком за 50 тысяч долларов, включая налоги и добавочные выплаты, и что я хотел бы вложить в эту «азартную игру» половину этой суммы из собственных средств.

Выражение «азартная игра» было неудачным, надо было мне сказать «инвестиция».

– Я никогда не играю в азартные игры, – ответил мистер Морган и жестом дал понять, что встреча закончена, а предприятие в его понимании закрыто.

Мы пробыли с ним вместе всего несколько минут, прежде чем таким высокомерным жестом мне позволили уйти. Он не дал мне даже возможности изложить мои выводы, которые я готовил в отеле Бразории, изучая мировую торговлю серой. Этот анализ показал, что наступило как раз подходящее время, чтобы Соединённые Штаты начали широкую экспансию на рынке производства серы. С ростом американской промышленности выросла и потребность в чистой сере, которая является основой для получения серной кислоты, в то время, наверное, самого важного из всех промышленных химических компонентов.

Вплоть до 1900 г. на производство чистой серы имела почти полную монополию Италия: на острове Сицилия осуществлялось около 95 процентов мировой добычи. Примерно в 1870 г. обширные месторождения серы были открыты на западе штата Луизиана, но первые попытки разрабатывать это месторождение провалились, поскольку местность здесь представляла собой наслоение зыбучих песков, где то здесь, то там на поверхность выходили ядовитые газы. Эти препятствия только подстегнули пытливый гений Германа Фраша, успешного инженера-нефтяника, который прибыл в Луизиану в поисках нефти. В 1891 г., после нескольких лет экспериментов, он разработал новый метод добычи серы, который стал известен под его именем.

Фраш предложил направлять в землю металлическую трубу диаметром примерно в десять дюймов. Внутрь этой трубы были помещены одна в другую ещё три трубы меньшего диаметра. Через одну из труб в землю накачивалась вода высокой температуры, чтобы размягчить находящуюся под землёй серу. Через вторую трубу вниз подавался сжатый воздух, что заставляло размягчённую серу двигаться вместе с водой вверх по третьей трубе. Когда сера в жидкости выходила на поверхность, её помещали в охлаждающие ёмкости, где давали снова затвердеть.

После открытия процесса Фраша для разработки месторождения в Луизиане была создана компания «Юнион сульфур», которая превратилась в чрезвычайно прибыльное предприятие. Но американская промышленность росла, и выпуска компании «Юнион» оказалось недостаточно для того, чтобы удовлетворить внутренние потребности страны. Пришлось начать поиск других источников.

В 1908 г. истёк основной патент на процесс Фраша. Это сделало возможным наладить производство по той же схеме в округе Бразория в штате Техас, а также в любом другом месте, имеющем сходные проблемы с местностью в Луизиане. Я намеревался рекомендовать процесс Фраша мистеру Моргану, но он оборвал меня и в резкой форме отказался от участия в проекте.

Уязвлённый таким отношением, я решил продвигать проект добычи серы на свой собственный страх и риск.

2

Когда мы с Маддом были в штате Техас, к нам обращался целый ряд прожектёров, организаторов и разного рода прочих искателей удачи, каждый из которых выдвигал свои мысли и предложения по разработке новых месторождений серы. Некоторые из них мы сразу же быстро просматривали. После того как мистер Морган умыл руки с проектом в Бразории, мы продолжили свои исследования.

Мадд полагал, что одно из месторождений, известное как «Биг Дом», находящееся в округе Матагорда, штат Техас, было очень перспективным. Этот проект принёс нам А. Эйнштейн, который был косвенно связан с одной из компаний в Сент-Луисе. Когда испытания стали подтверждать мнение Мадда, я создал компанию «Галф сульфур» и начал приобретать месторождения в округе Матагорда.

А в это время некоторые из лиц, что пытались обратить внимание Моргана на Бразорию, стали продвигать разработку месторождения компанией «Фрипорт сульфур». Деятельность её сразу же стала приносить прибыль. Начало Первой мировой войны привело к резкому росту спроса на серу, что сделало прибыли компании «Фрипорт» ещё выше. Но наличие на рынке уже двух компаний, «Юнион» и «Фрипорт», казалось, не оставляло места для третьего производителя.

Всё, что мы могли, – это дождаться развития событий. Эйнштейн предложил приобрести в округе Матагорда ещё несколько месторождений. Я разрешил ему это, но сначала сказал, чтобы нынешние собственники присоединились к нам. Никто из них, однако, этого не сделал. Тогда я финансировал приобретение месторождений.

К 1916 г., когда война обусловила повышенный рост на серу, компания «Фрипорт» за свои вложения получила обратно примерно 200 процентов прибыли. Мадд понял, что пришло время и нам открывать собственные месторождения. Для того чтобы сделать это эффективно, нам нужен был дополнительный капитал. Дж. Морган-старший умер три года назад. Принимая во внимание, что фирма Морганов когда-то проявляла интерес к добыче серы, я решил выяснить, не захотят ли там разрабатывать совместно с нами месторождения «Галф сульфур».

Я обратился к Генри Дэвисону, который рассматривал тогда проект, а также к другому партнёру Моргана Томасу Ламонту. Ламонт вызвал Уильяма Бойса Томпсона, организатора компании «Ньюмонт майнинг», которая в конце концов стала одной из крупнейших в мире в области инвестиций в сырьё и нефть.

Изучив предложение, Томпсон посоветовал Морганам войти в долю. Они взяли примерно 60 процентов. Наше предприятие не успело развиться, как Морганы продали Томпсону свою долю с очень небольшой прибылью. Это было сделано без предварительной консультации со мной. Я посчитал сделку нечестной, о чём и заявил Морганам.

Сначала им следовало предложить мне выкупить акции обратно, а не продавать их Томпсону. Если бы кто-то поступил подобным образом с самими Морганами, они никогда не простили бы этого. Если бы они придержали тогда акции, которые я передал им по 10 долларов за штуку, эти акции окупили бы себя многократно. К концу 1920-х гг. когда-то вложенные туда 3,6 миллиона долларов оценивались уже в 45 миллионов. Кроме того, Морганы получили бы в качестве дивидендов около 25 миллионов долларов.

3

После того, как наша страна вступила в войну, президент Вильсон назначил меня в Военно-промышленный комитет, который я впоследствии возглавил. В связи с тем, что я стал занимать официальный пост, то счёл своим долгом отказаться от места на фондовой бирже и распродать все акции и другие ценные бумаги, владельцем которых я был и которые могли бы принести мне прибыль в случае заключения правительственных контрактов или государственных закупок.

Среди того, что я продал, были и такие, как акции «Фишер Боди», что должны были принести значительную прибыль в будущем, если бы я решил придержать их. Тем не менее я никогда не жалел о том, что сделал. У меня было достаточно денег, и никакая прибыль, даже самая большая, не дала бы мне того удовлетворения, что я испытал от службы моей стране.

Некоторые ценные бумаги мне пришлось сохранить, так как они не входили в списки биржи и их невозможно было продать. Среди тех бумаг были мои акции месторождения серы и доля в вольфрамовом руднике в Калифорнии. Эти акции я поручил своему секретарю мисс Мэри Бойл, проинструктировав её переводить дивиденды, если таковые будут, в Красный Крест и другие патриотические организации. Обо всём этом я рассказал президенту Вильсону и получил его одобрение.

Вольфрамовая шахта не приносила существенных дивидендов. Но и те, что поступали, шли на благотворительность. А компания «Техас галф сульфур» (новое название корпорации вместо прежнего «Галф сульфур») вообще не работала вплоть до окончания войны.

Ещё до того, как я стал председателем Военно-промышленного комитета, Федеральное бюро по разработкам полезных ископаемых попросило производителей материалов, остро необходимых для военных нужд, увеличить объёмы производства на существующих и открывать новые предприятия. Одной из компаний, к которой обращалось бюро, была «Техас галф сульфур», которой взамен пообещали обычные блага в виде первоочередных поставок строительных материалов и оборудования.

Однажды в коридоре здания в Вашингтоне, где располагался Военно-промышленный комитет, я встретил президента «Техас галф сульфура» Уолтера Олдрича. Я спросил у него, что привело его сюда. Олдрич ответил, что приехал разузнать об обещанных приоритетных заказах.

Поскольку я полностью отошёл от управления компанией, то впервые услышал, что на рассмотрении находится вопрос о присвоении статуса приоритетных заказам на оборудование, поступившим из Матагорды. Я сразу же проинформировал военного министра Ньютона Бейкера, что имею свои интересы в этой компании. Кроме того, я попросил своего одноклассника Дика Лидона, в то время занимавшего пост директора «Техас галф сульфур», настоять на том, чтобы компания не только продавала свою серу по себестоимости, но и чтобы эта себестоимость была не выше самых низких цен, предлагаемых конкурентами.

В конце концов все эти меры оказались ненужными, так как война закончилась за несколько месяцев до того, как компания приступила к производству.

После моего возвращения с мирной конференции в Париже я снова на какое-то время активно стал заниматься делами «Техас галф сульфур». Нужно было сделать немало для поправки дел в этой отрасли. Неожиданный конец военных действий привёл к тому, что две другие компании, добывавшие серу, – «Юнион» и «Фрипорт», – остались с сотнями тысяч тонн продукции, не нашедшей сбыта на рынке.

Кроме того, обострились отношения между тремя компаниями. «Юнион сульфур» подала в суд на «Фрипорт» за якобы имевшее место нарушение патентного права на метод Фраша. Иск был отклонён, так как срок действия патента истёк. Возможно, это избавило и нас от судебного преследования, ведь мы тоже использовали процесс Фраша.

Но представители компании «Юнион» ринулись на нас в атаку по другому поводу. Являясь владельцами земель, примыкавших к нашим, они предъявили нам иск, что якобы через наши шурфы мы добываем серу с их месторождения. Этот иск тоже был признан судом недействительным, но только после ряда неприятных моментов.

Один из держателей акций компании «Юнион», кстати, родственник Фраша, обвинил меня в том, что, являясь председателем Военно-промышленного комитета, я потребовал себе комиссионные в виде не менее тонны продукции за то, что дам разрешение допустить компанию «Юнион» к работе по правительственным контрактам. Утверждалось, что это ложное обвинение исходило якобы от самого Германа Фраша. Но на самом деле Фраш умер в 1914 г., ещё до начала Первой мировой войны. Я подчёркиваю это, чтобы обелить память о нём.

Рецессия начала 1920-х гг. привела к значительному сокращению продажи минералов и металлов во всём мире. Настоятельная необходимость иметь зарубежный рынок для того, чтобы поставлять туда накопленную продукцию, а также деятельность иностранных картелей побудили конгресс принять закон Уэбба – Померена. Этот документ поощрял объединение американских компаний для осуществления экспортных продаж. Для компаний, занятых добычей серы, эта льгота стала очень своевременной.

Была создана «Корпорация по экспорту серы», которой совместно владели «Юнион», «Фрипорт» и «Техас галф». Позднее было подписано соглашение с сицилийскими компаниями о совместной работе на внешних рынках.

За последующие пять лет в производстве серы в Америке произошли серьёзные изменения. В объёмах продаж в тоннах «Техас галф» почти сравнялся с «Юнионом», а «Фрипорт» скатился на третью позицию. Затем истощились месторождения «Юниона» в Луизиане, из-за чего предприятие там закрылось. А «Фрипорту» пришлось столкнуться с тем, что новые приобретения, на которые они возлагали такие надежды, оказались не такими прибыльными, как ожидалось. Всё это вывело компанию «Техас галф сульфур» на первое место, сделав её самым крупным поставщиком этой продукции в мире по самым низким ценам.

С этого момента и вплоть до 1929 г. история компании говорит сама за себя. Акции, которые при её создании стоили 10 долларов за штуку, обменивались на другие, которые при продаже оценивались в 320 долларов каждая. Я распродал 121 тысячу принадлежавших мне акций, когда цены на них ещё не достигли своего пика. Друзья спрашивали, почему я продаю их, и я отвечал, что цена представляется мне завышенной. Я советовал, чтобы и они продавали свои акции.

Но многие, однако, отнеслись к моему совету прохладно. Цены на акции всё ещё стремительно неслись вверх, и многие из тех, кто задавал мне вопрос, как с ними поступить, посчитали, что я продал свои акции оттого, что потерял былую хватку и отошёл на вторые роли. Но до начала кризиса 1929 г. я успел распродать все свои запасы «серных» акций.

В очередной раз за период своей деятельности на бирже я распродал пакет акций, когда они всё ещё продолжали расти в цене, и в этом заключается одна из причин, почему я сумел сохранить своё состояние. Конечно, я мог бы заработать много больше, если бы придержал тогда их, но после этого общее падение обязательно ударило бы и по мне в момент, когда биржа обрушилась. Если я и потерял возможность сделать какие-то дополнительные деньги, то, во всяком случае, избежал и участи остаться без гроша, как это на моих глазах произошло с многими другими людьми.

Некоторые стремятся продавать на пике рыночной цены и продавать, когда она достигнет своего дна. Я не верю, что такое осуществимо, в это верят лишь мечтатели-мюнхгаузены. Я покупал, когда цены, как мне казалось, были достаточно низкими, и продавал, когда они были довольно высокими. Таким образом мне удалось избежать участи быть сметённым дикими рыночными колебаниями, которые привели к общей катастрофе.

4

И всё же почему мы стали жертвами такого безумия, как творившиеся на бирже сумасшедшие спекуляции, которые предшествовали краху 1929 г.? Я считаю, что это в значительной степени отражает удивительную психологию толпы, которая вновь и вновь демонстрируется в человеческой истории.

Первым, кто заставил меня задуматься о странном поведении людей в толпе, был репортёр финансовой колонки старой «Нью-Йорк геральд» Джон Дейтер. В начале 1900-х гг., когда я возвращался из поездки в Европу, Дейтер взял у меня интервью прямо на борту парохода. Разговор зашёл в том числе и о панике, и Дейтер посоветовал мне прочесть книгу Чарльза Маккея, которая как-то попалась ему в руки. Книга называлась «Необычные заблуждения и безумие толпы». Мы с Дейтером вместе обошли несколько магазинов букинистов, пока не нашли экземпляр этой книги.

Книга Маккея, впервые опубликованная ещё в 1841 г. и переизданная в 1932 г. компанией «Пейдж», приводит любопытные документальные свидетельства невероятного безумия, в которое в течение многих веков время от времени ввергало себя человечество. Ни один народ не избежал подобного безумия. Якобы невозмутимые и флегматичные голландцы прошли через лихорадку тюльпанов, у легкомысленных французов был «мыльный пузырь Миссисипи», а упрямым британцам пришлось испытать своё безумие Южных морей.

Когда я читал сухие строчки отчёта об этих безумствах, мне хотелось закричать: «Этого просто не могло быть!» Но уже в течение моей собственной жизни я стал свидетелем похожей лихорадки во время земельного бума во Флориде в 1920-х гг. и спекуляций на фондовой бирже, вылившихся в крах 1929 г. Чем-то похожим на такое безумие толпы, возможно, объясняется, пусть и частично, приход к власти в Германии Гитлера.

Массовые помешательства в человеческой истории имели место настолько часто, что они, должно быть, являются отражением какой-то глубоко скрытой черты человеческой натуры. Может, это сила, подобная той, что заставляет совершать миграции птиц или вызывает массовые перемещения целых стай океанских угрей. В эти перемещения заложен циклический ритм. Скажем, сметает всё на своём пути партия «быков» на бирже. И тут происходит некое событие, не важно, тривиальное или значительное, и, когда кто-то начинает продавать, к нему присоединяются другие. И вот уже триумфальный ход к высоким ценам поломан.

«Целостность мышления» – какое прекрасное выражение! Не я выдумал его. Впервые мне довелось услышать его, когда я работал с акциями стальных компаний, которые в то время пытался собрать Дж. Морган. В целом рынок находился на подъёме. Затем, когда сделки всё ещё продолжали совершаться, внезапно рухнули акции Род-Айленда. В тот момент я встречался с Миддлтоном Бурриллом, который заметил:

– Эта катастрофа разрушит целостность мышления «быков».

Прежде мне не приходилось слышать это выражение, но я сразу же понял, что Буррилл был прав, и, даже если сам Морган поддерживает сталелитейные предприятия, я сразу же продал свои акции, забрав прибыль.

Другой странный парадокс с безумием масс состоит в том, что образование и высокое положение в обществе не дают иммунитета против этого вируса. Книга Маккея изобилует примерами, когда короли и принцы, торговцы и профессора становились жертвами данного явления. В случае с нашей страной безумие, творившееся на фондовом рынке с 1927 по 1929 г., прошло буквально через все слои общества.

Помню свои собственные ощущения в те дни. С 1928 г. я чувствовал беспокойство по поводу уровня, которого достигли цены на рынке. Наблюдая за тем, что происходит в мире, я мог разглядеть, где может возникнуть новый источник благополучия, если только мы сможем решить проблемы репараций и военных долгов, повисших в тот момент на мировой торговле тяжким грузом, как старик из моря на Синдбаде-мореходе. В то же время мне не нравилось, к чему может привести ослабление бремени кредитов, чем Федеральный резервный банк начал заниматься с 1927 г.

В 1928 г. я несколько раз распродавал ценные бумаги, чувствуя, что катастрофа неизбежна, только затем, чтобы и дальше наблюдать рост рынка.

В августе 1929 г. я отправился в Шотландию поохотиться на гусей. Находясь там, я получал информацию из дома, что творится на бирже. В частности, мне предложили обменять акции нескольких «старых» компаний на бумаги только что созданных двух холдингов. Как обещали, после этого обмена стоимость акций вышеупомянутых компаний должна взлететь до фантастического уровня.

Я связался по телеграфу с тремя своими близкими друзьями и спросил их мнение относительно того, что происходит. Двое прислали мне ничего не обязывающие комментарии. Но от третьего человека, занимавшего один из самых высоких постов в американских финансах, я получил телеграмму, где он описывает общую деловую обстановку как «флюгер, указывающий на лёгкий бриз в мире благополучия». Я знаю, что этот человек сам верил в то, что писал, потому что в произошедшей катастрофе он потерял всё до последнего пенни.

Свернув пребывание в Шотландии, я решил плыть домой. Ожидая в Лондоне посадки на пароход, я отдал всего несколько распоряжений на покупку ценных бумаг с обязательной их продажей на следующий же день. На пароходе, который вёз меня домой, был офис брокерской конторы под руководством приятного молодого человека, выполнявшего мои распоряжения по ведению бизнеса. Через него я передал несколько распоряжений о продаже. Вскоре после прибытия в Нью-Йорк я решил продать всё, что у меня было.

В последовавшие затем чёрные годы я несколько раз перечитывал книгу Маккея и находил приведённые там случаи, как это ни странно, внушающие оптимизм. Ведь целью книги было не продемонстрировать, что склонность людей надеяться на дикие чудеса лишена всяких оснований, там показано, что и одинаково безосновательна тенденция впадать в чёрное отчаяние. Жизнь в конечном счёте всё равно снова налаживалась, несмотря на самые чёрные прогнозы.

Что бы люди ни пытались совершить, они, похоже, обречены повторять попытки снова и снова. Когда надежды тают, я всегда повторяю себе: «Два плюс два всё равно будет четыре, и никто ещё не придумал способа получить нечто из ничего». Когда, заглядывая в будущее, я начинал впадать в пессимизм, я повторяю себе: «Два плюс два всё равно будет четыре, и надолго задержать развитие человечества не сможет никто».