Глава 13

Моё самое большое разочарование в жизни

1

Пусть в моей жизни мне практически не на что жаловаться, но одно разочарование я всегда чувствовал довольно остро: я никогда не был владельцем или хотя бы управляющим железной дорогой.

Это горячее желание помню с самого детства, когда я наблюдал за кондукторами вагонов железнодорожных компаний «Шарлотта», «Колумбия» и «Августа», проезжавшими мимо сада моего деда в Виннсборо.

Я подошёл очень близко к реализации своей мечты после окончания Первой мировой войны. Как-то во время долгого разговора с Джеймсом Дюком и Томасом Райаном я нарисовал им чудесные возможности для экономического развития, которые сулит юг страны, а затем подчеркнул, что подстегнуть эти возможности помогла бы Атлантическая береговая железная дорога, протянувшаяся от Нью-Йорка до Флориды.

Райан тогда заметил, обращаясь к Дюку:

– Почему бы нам не купить для Берни железную дорогу и не сделать его на ней управляющим?

Чуть позже мы с женой были в гостях в доме Дюка на углу 78-й улицы и 5-й авеню. После ужина организовали несколько столиков для игры в бридж, и я оказался за одним столом с Генри Уолтерсом, возглавлявшим Атлантическую береговую линию железной дороги. Во время одной из партий к Уолтерсу подошёл Дюк, который не играл в бридж, и заявил:

– Я хотел бы прямо сейчас купить для Берни Атлантическую железную дорогу. Сколько вы за неё хотите?

– Да? – переспросил удивлённый Уолтерс. – По сто шестьдесят пять долларов за акцию.

– Беру, – объявил Дюк, не задумываясь ни на секунду.

Однако, когда на следующий день Уолтерс отправился к Дж. Моргану, тот запретил сделку. Позже мне сказали, что Морган почувствовал, что я могу передать финансирование железной дороги банку Куна и Лёба. Но я бы так не поступил. Финансирование этого вида бизнеса должно осуществляться через банкиров, которые посвящают железной дороге большую часть сделок.

Как ни странно, это был уже не первый раз, когда дом Моргана становился на пути осуществления моей мечты стать обладателем железной дороги. Первый раз это произошло в 1902 г., когда я пытался получить контрольный пакет акций железных дорог Луисвилль и Нэшвилль (Л. и Н.). Это была та самая сделка, когда Джон Гейтс, как говорят, методом блефа заставил Моргана заплатить ему в виде прибыли 7 миллионов 500 тысяч долларов за контроль над железной дорогой. Пожалуй, ещё не поздно вставить эту историю в моё повествование, дополнив её некоторыми ранее не публиковавшимися подробностями.

Летом 1901 г., когда Уолл-стрит всё ещё приходила в себя после паники с «Норзерн пасифик», я провёл исследование, в результате которого пришёл к выводу, что Л. и Н. обладают всеми задатками стать большой железной дорогой и представляют собой, возможно, самый лакомый кусок для покупки на Уолл-стрит. Я начал скупку акций, стоивших тогда меньше 100 долларов, намереваясь вложить в них большую часть своего свободного капитала – шаг, на который никто не должен решаться, не взвесив всё заранее очень тщательно.

Понимая, что моих средств будет недостаточно для приобретения контрольного пакета, я попросил нескольких друзей составить мне компанию. Одним из тех, к кому я обратился, был Эдвин Холи, чей опыт и умение в железнодорожных вопросах я оценивал очень высоко. Он был президентом железных дорог одновременно Миннеаполиса и Сент-Пола, а также центрального участка железной дороги штата Айова. Кроме того, он приобрёл доли Хантингтонана «Саузерн пасифик» для Гарримана.

Сначала я обрисовал Холи, насколько дёшевы Л. и Н. по сравнению почти с любой другой собственностью, перечисленной в списках биржи. Затем набросал возможности по расширению, как я видел их сам: соединение с «Чикаго энд Истерн Иллинойс», что открывало бы путь в Чикаго, а также с Атлантической линией, южной или береговой, чтобы получить доступ к потенциалу юга страны.

Я рассказал Холи, что хозяевами Л. и Н. являются Ротшильды из-за границы, а в Америке их представляет Август Белмонт. Удалённое владение и недостаточное внимание к сделкам замедлило развитие этих железных дорог. Когда они попадут в руки американцев, там будет необходимо заменить руководство на более активное.

Холи был одним из немногих людей, умевших сохранять бесстрастное выражение лица, как при игре в покер. Оно было бледным и будто вырезанным из камня, а когда он говорил, то едва раскрывал рот. В данном случае он не дал мне прямого ответа, и я решил, что мне не удалось достучаться до него.

Вместе со мной согласились идти Джек Филд и некоторые другие. Джек, который заработал приличные деньги в сделке с «Норзерн пасифик», приобрел 10 тысяч акций. Как-то Джек сделал замечание, что я покупаю акции, играя на понижение. Он заявил с характерным акцентом:

– Это глупо. Я привык, что второй покупаемый мной пакет стоит дороже, чем первый, а третий – дороже, чем второй.

Другими словами, Джеку хотелось услышать слова, подтверждающие его правоту, но почти сразу произошли события, которые подтвердили, что Джек был прав, а его теория оказалась верной.

Когда мои друзья начали покупать акции, их активность передалась и другим игрокам на бирже, из-за чего цена на акции Л. и Н. устремилась вверх. Вскоре большинство из тех, кто по моему совету покупал акции, решили снова продать их и получить свою прибыль. Так же поступил и Джек Филд, хотя я и пытался переубедить его. Это сразу же сделало меня, наряду с Ротшильдами, одним из крупнейших держателей этих акций. Продолжая покупать акции, я начал искать себе союзников из числа финансистов.

2

В январе и начале февраля 1902 г. рынок акций Л. и Н. продолжал медленно вариться в собственном соку. А потом вдруг торговля достигла точки кипения. Первый намёк на всплеск интереса к ним до меня дошёл, когда я однажды сидел на месте продажи акций Л. и Н. Я с удивлением обнаружил, как кто-то другой размещает заказ на акции. Я решил, что тот покупатель просто опоздал на всплеск активности на рынке Л. и Н. Каждый раз, когда он начинал покупать акции, я поднимал на них цену. Наконец открылась правда о том покупателе: за ним стояли люди из «Чикаго энд Истерн Иллинойс».

Затем на сцене появился Джон Гейтс. Он активно вёл закупки сначала через вашингтонского брокера Хиббса, а затем – через только что зарегистрированную в Нью-Йорке фирму своего сына «Харрис, Гейтс энд компани». Такая активность Гейтса навела меня на мысль, что рост акций Л. и Н. вряд ли происходил в рамках обычной спекулятивной операции.

Посреди всей этой активности как-то в марте, примерно в три часа пополудни, в моём офисе появился Эд Холи. Всё так же сохраняя на лице невозмутимость, как на партии в покер, он объявил:

– Берни, можете заняться закупкой контрольного пакета Л. и Н. в моих интересах.

Я в ответ указал, что на такую закупку потребуется много денег, и спросил, кто стоит за ним. Он назвал мне имена Джорджа Крокера, миссис Х.Е. Хантингтон, вдовы Коллиса П. Хантингтона, Л. Вейра, президента компании «Адамс экспресс», поверенного по делам железных дорог Томаса Хэмлина Хаббарда, а также моего партнёра Артура Хаусмана. Позже все эти имена были опубликованы, наряду с моим, официально.

Моя первая беседа с Холи по поводу Л. и Н. произвела на него более глубокое впечатление, чем я тогда предположил.

Прежде чем дать согласие работать на Холи и его группу, я уведомил его, как много акций Л. и Н. находится у меня на руках. Я предложил передать эти акции ему наряду с теми, что стану закупать на бирже, по цене средней между рыночной и той, что пришлось заплатить мне. В ответ Холи заявил, что это было бы нечестно по отношению ко мне, так как в этом случае я потеряю часть прибыли, которую мог бы получить, предложи я эти акции на рынке. Тем не менее Холи попросил меня придержать эти акции на случай, если ему не будет их хватать до получения контрольного пакета. Я согласился.

Той ночью я почти не спал, планируя новую кампанию. Помощь Холи и его друзей поспособствовала бы мне реализовать свою мечту стать управляющим железнодорожной компанией. В то же время я понимал, как и теперь, что, когда на сцене появились Холи, Гейтс и другие, дела могли принять совсем другой оборот. В любом случае начинать надо было с того, чтобы купить как можно больше акций Л. и Н. Лучшим решением, как я считал, была покупка акций большими партиями на лондонской бирже. Рано утром я уже был в своём офисе, откуда, связавшись с Лондоном, закупил пакет из 20 тысяч акций, который обошёлся мне в 70 тысяч долларов.

Когда во второй половине дня Холи пришёл ко мне в офис, я находился на первом этаже здания биржи. По телефону у стойки я объяснил ему, что успел предпринять. Ему не понравилось то, что я приобрёл на Лондонской бирже.

Я понимал его недовольство. Сделка, по которой мы заплатили 70 тысяч долларов, просто давала нам право выкупить пакет в течение 90 дней, заплатив за акции их рыночную стоимость на день совершения сделки плюс проценты. Это означало, что ко времени реализации сделки рыночная цена на акции должна будет подняться достаточно, чтобы компенсировать нам уплаченную за них цену и проценты. Например, если рыночная цена была 107, то она составит примерно 111. И эти деньги нам придётся отдать при выполнении сделки.

Я заверил Холи, что, по моим оценкам, цена на акции поднимется до 130 или около того, и мои оценки впоследствии подтвердились. Большое преимущество той сделки для нас состояло в том, что мы могли спокойно, без взвинчивания цены накапливать большое количество акций, так, будто приобретаем их сразу же.

Убеждая Холи согласиться со сделкой на все 20 тысяч акций, я заявил, что, если он не пожелает утвердить этот вариант, тогда я возьму половину этого количества себе, а на вторую половину найду какого-нибудь другого покупателя. Наконец Холи взял 10 тысяч штук, в первую очередь, как я думаю, из-за того, что не желал продемонстрировать своё недоверие ко мне. Он предложил мне самому приобрести ещё 10 тысяч акций, с чем я согласился.

В гонке за всеми этими покупками продажа акций Л. и Н. выросла от всего нескольких тысяч 1 апреля до более 60 тысяч 4-го и 5-го числа. Затем на период с 7 по 10 апреля пришёлся пик, когда было продано более 600 тысяч акций, что в конечном счёте грозило образованием новой монополии, как это происходило с бумагами «Норзерн пасифик».

Спекулятивная скупка «Норзерн пасифик» была вызвана в первую очередь ошибкой Джейкоба Шиффа, который не скупил в субботу простые акции, как того требовал Гарриман. А в понедельник обнаружилось, что было уже поздно. Любопытно, что похожая ситуация с акциями железных дорог в Луисвилле и Нэшвилле также была вызвана грубым просчётом. На этот раз его допустил Август Белмонт, представлявший Ротшильдов на посту президента железных дорог.

Случилось так, что в Л. и Н. было накоплено на внутреннем рынке до 50 тысяч не котирующихся на бирже акций. По-видимому, господин Белмонт не понял, что ведётся кампания по приобретению контрольного пакета Л. и Н. даже в самый её разгар.

Я рекомендовал, и Холи согласился со мной, как можно скорее скупить эти акции Белмонта. Той же тактики придерживались и люди Гейтса.

По правилам биржи должно было пройти 30 дней, прежде чем эти новые акции будут включены в котировки. Это означало, что люди Белмонта не могли передавать эти акции, и технически у них их как бы и не было, разве что они сумеют получить сертификат на их передачу.

Гейтс сначала хотел выдавить Белмонта с рынка. Я был против. Каждую вторую половину дня мы встречались с Холи, чтобы определить стратегию на следующий день. Если мы выдавим Белмонта, то это приведёт к сверхспекуляции с акциями, а лично я не желаю участвовать в повторении паники с «Норзерн пасифик», случившейся одиннадцать месяцев назад. Мы с Холи решили приобретать партию акций Белмонта взаймы по честным ставкам и по этим же ставкам осуществлять их передачу. Позже Гейтс объявил, что и у него не было намерения довести дело до сделок по сверхспекулятивным ценам.

Вплоть до этого момента мы и люди Гейтса действовали как два отдельных лагеря и противостояли друг другу в той игре. Мы думали, что Гейтс не желает, чтобы мы переломили ситуацию таким образом, что игра пойдёт по честным ставкам. Но теперь до нас стало доходить, что мы могли бы прийти с Гейтсом к какой-либо договорённости.

3

Как-то, находясь с Холи в «Мужском кафе» в «Уолдорфе», я заметил сидящего за соседним столиком Гейтса. Я предложил Холи подойти к Гейтсу и проверить, не позволяют ли нам уже приобретённые пакеты акций получить контроль над компаниями, если мы их объединим. Холи переговорил с Гейтсом, и в результате выяснилось, что вместе мы находимся уже очень близко от вожделенного контрольного пакета. Тогда же и было заключено соглашение, что наши люди и команда Гейтса станут действовать совместно до приобретения необходимого для получения контрольного пакета количества акций, после чего управление железной дорогой должно будет перейти в наши руки. Это было как раз то, чего я хотел.

На следующее утро мы попросили брокера Провоста по прозвищу Корни приобрести недостающие до контрольного пакета 40 тысяч акций.

А в это время угроза монополизации и активность с акциями Л. и Н. заставили обеспокоиться Дж. П. Моргана и компанию, у которых были свои интересы на южных железных дорогах. Сам Морган в это время находился во Франции, но его партнёр Джордж Перкинс обратился к Гейтсу и спросил его, за какую цену мы готовы уступить контроль над Л. и Н.

Эти переговоры всё ещё продолжались, когда как-то рано утром Талбот Тейлор рассказал мне, что Перкинс по поручению Моргана прошлым вечером провёл консультации с Джеймсом Кином. Кин посоветовал Перкинсу заплатить запрошенную сумму, даже если она покажется тому слишком высокой. Узнав эту новость, я бегом отправился к Холи. Его офис располагался на тринадцатом этаже, и я помню, как тогда злился из-за того, что лифт двигается слишком медленно.

Когда я вошёл, Холи уже надевал шляпу и пальто. Он собирался в офис Моргана, где вместе с Гейтсом должен был встретиться с мистером Перкинсом. Я ещё раз заявил ему, что лично я совсем не желаю продавать акции. Но Холи и другие хотели этого, им всё это казалось прекрасной возможностью получить хорошую прибыль.

Холи вернулся из офиса Моргана воодушевлённым. К тому времени, когда он туда добрался, Гейтс успел уже завершить торговлю, и всё, что оставалось Холи, – это согласиться с результатами переговоров. Морганы покупали одну треть того, чем мы владели, по 130 долларов, а мы должны были гарантировать им новую сделку в течение шести месяцев по цене 150. Это означало конец моим мечтам стать владельцем железной дороги.

Холи удивился, когда я заявил ему, что недоволен сделкой. Действительно, 130 долларов за акцию давали нам значительную прибыль, так как первую треть нашего пакета мы приобретали по ценам в среднем ниже 110 долларов. Но что, если экономические условия в дальнейшем изменятся в худшую сторону и мистер Морган решит не продолжать сделку, что является его правом? Если это произойдёт, то рынок окажется в руках спекулянтов, которые пожелают продавать акции. Они собьют цены на рынке до катастрофических отметок. Но Холи пропускал мимо ушей все эти опасения.

– Если вы не считаете, что это хорошая сделка, – заметил он, – то можете пустить свои акции в свободную продажу.

– Вы действительно так считаете? – удивлённо спросил я.

– Конечно, – ответил Холи. – Если вы считаете, что мы без вашего ведома заключили невыгодную сделку, я хотел бы предоставить вам полную свободу действий. Я хотел бы, чтобы вы сохранили за собой 10 тысяч акций в знак хорошего расположения ко мне. Я не хотел бы, чтобы Гейтс и другие компаньоны раздумывали над тем, почему вы решили отделиться от всех.

Я согласился поступить таким образом. Я продал всё, за исключением 10 тысяч акций, и вскоре треть из них приобрели люди Моргана, оставив мне всего 6666 штук.

4

Несмотря на острое чувство разочарования оттого, что мне пришлось отказаться от шанса управлять большой железной дорогой на юге, мои финансовые дела шли великолепно. Но моя фирма всё ещё была задействована в сделках в интересах Артура Хаусмана, кроме того, мы закупали большие объёмы ценных бумаг в интересах Холи и его партнёров. Я пытался объяснить Хаусману, насколько продуманной должна быть позиция его и его партнёров на случай, если мистер Морган решит не совершать вторую сделку. Оптимист по натуре, Хаусман не прислушался к моим опасениям насчёт того, как Морган отнесётся к следующему соглашению.

Довольно скоро сын Гейтса Чарли узнал, что я продал почти все свои акции Л. и Н. Я не сказал ему, почему так поступил. Единственными, кому я объяснил свою позицию, были Холи и Артур Хаусман, которым я чувствовал себя обязанным сказать всё. Но Гейтс сумел сам сделать для себя выводы, и я не думаю, что от этого он стал ощущать себя очень уж комфортно.

Ближе к концу мая, времени, когда должна была совершиться сделка, Дж. Морган и его компания объявили о покупке участка железной дороги Монон в районе Чикаго, Индианаполиса и Луисвилля под залог железнодорожных веток Л. и Н.

После этого я посоветовал Холи написать письмо в «Морган энд компани» о том, что, поскольку при закупке участка Монон без нашего ведома отдаются в заклад дороги Л. и Н., мы воспринимаем это как первое уведомление о завершении сделки по оставшимся двум третям наших акций.

После того как письмо было отправлено, я впервые после того, как связался со сделкой Л. и Н., спал ночью спокойно. Все мы были довольны. После объявления о Мононе намерения Моргана превратились в контракт на покупку.

Мистер Морган вернулся из Европы в конце августа 1902 г. Он послал за Холи, который отправился к нему в сопровождении Чарли Гейтса. Я переговорил с ними до их ухода. Общая финансовая ситуация становилась всё более туманной.

– Если он сделает вам любое предложение, помимо покупки этих акций в рамках запланированной сделки, – заявил я им, – вы должны отклонить его. Твёрдо настаивайте на продаже ещё до сделки с Монон.

Мистер Морган довольно жёстко попросил отложить сделку ещё на шесть месяцев. Между ним и нашими людьми состоялось несколько встреч. Во время одной из них Морган заявил Гейтсу, что мы заработаем за наш пакет акций больше, если выждем. Если суд приостановит деятельность Северной акционерной компании, против которой президент Теодор Рузвельт начал знаменитый процесс, то, по мнению Моргана, должна быть сформирована Южная акционерная компания, в результате чего вырастет стоимость акций железных дорог на юге страны.

Мне кажется, Холи был готов согласиться на продление сделки или на задержку её выполнения. Но Гейтс твёрдо стоял на своём. Всего в сделке фигурировало 306 тысяч акций, одну треть из которых Морган оплатил заранее. Теперь же он забирал оставшиеся 204 тысячи акций по цене 150 долларов.

Не прошло и полгода, как на финансовом рынке разразилась буря, которая распространилась по всей стране. Нечего и говорить, что случилось бы, если бы весь пакет акций Л. и Н. вдруг скатился к демпинговым ценам.

Лично я на этой сделке заработал относительно немного, так как у меня на руках к моменту окончательного расчёта с Морганом оставались те 6666 акций. Но в целом вся эта сделка от начала и до конца принесла мне около 1 миллиона долларов. Вероятно, это было больше, чем на этой операции заработал кто-либо другой в отдельности. Поскольку я начал скупать акции раньше всех, каждая их них обошлась мне в среднем на 15 пунктов ниже, чем остальным.

В то время широко трубили, а позже многократно повторяли, что Гейтс с партнёрами заработали на сделке 7,5 миллиона долларов. Саму сделку тоже описывали как типичную операцию, задуманную Гейтсом, как пример того, как Гейтс, угрожая захватить контроль над железной дорогой, методом блефа вынудил Моргана перекупить её и передать в другие, более выгодные для себя руки. Самолюбие Гейтса приятно грела мысль, что люди думают, будто он сумел загарпунить Моргана. Похоже, и сам Морган верил в это, так как эту историю распространяли люди и из его окружения.

Однако то, что Гейтс вошёл в дело для того, чтобы доставить неприятности Моргану, не соответствует действительности. На самом деле я, а не Гейтс на первых порах больше работал с акциями Л. и Н., который включился в игру только тогда, когда она уже началась. Моим главным мотивом было получить в собственность или под управление важную железную дорогу. Когда же эти надежды не оправдались и борьба стала позиционной, чего я не предполагал вначале, моей целью стало выручить партнёров. Мы держали на руках одну треть от 306 тысяч акций, которые выкупил Морган, в то время как Гейтсу и его партнёрам принадлежало остальное.

Когда сделка с Л. и Н. была улажена, я стал богатым человеком. Кроме того, мне удалось достаточно хорошо зарекомендовать себя, чтобы привлечь внимание некоторых вдумчивых людей из финансовых кругов. В частности, мне очень польстило предложение Антони Брэди стать членом исполнительного комитета Центральной трестовой компании.

Принять это предложение означало встать рядом с такими личностями, как Фредерик П. Олкотт, Адриан Изелин-младший, Джеймс Спейер, К. Блисс, Август П. Джилльярд и Джеймс Уоллес.

Это было большим соблазном и необычным предложением для такого неспециалиста в этой области, каким был я.

Чуть позже мне предложили возглавить с диктаторскими полномочиями страховую компанию «Феникс лайф». Я отказался от обоих предложений. Как я пояснил мистеру Брэди, я намеревался продолжить свою деятельность на рынке и не верил, что биржевыми операциями может заниматься человек, стоящий во главе банка или страховой компании.

Я не сказал Брэди, что начал испытывать сильные сомнения по поводу того, хочу ли я оставаться на Уолл-стрит.