Глава 11

Во время паники

1

Меня часто спрашивают, почему в наши дни мы не имеем тех финансовых гигантов, которые диктовали свою волю на Уолл-стрит на переломе веков. Может, американцы стали другим народом, с более мягкими нравами?

Часть ответа заключается в том, что, разумеется, сегодняшний фондовый рынок резко отличается от того, что был во времена Моргана, Рокфеллера, Эдварда Г. Гарримана и других. Государство сделало незаконным многое из того, что было постоянной практикой ещё в 1929 г. Тот вид деятельности, которую я вёл в интересах Томаса Райана в его табачной войне против Джеймса Дюка, сегодня был бы невозможен, как было бы невозможно и то, что я предпринимал с акциями «Амалгамейтид Коппер».

И конечно, уровень сегодняшних налогов означает, что, независимо от того, какими огромными будут ваши прибыли, значительная часть их отойдёт государству.

И всё же я считаю, что главной причиной того, почему Уолл-стрит перестала быть местом, где любой может идти на самые большие авантюры, как это было характерно в дни моей юности, заключается в удивительном расширении размаха и поля экономической деятельности на рынке.

Эти перемены, в свою очередь, отражают одинаково чудесное превращение Америки из государства, пекущегося исключительно о своей стране, чьи интересы ограничивались только своим континентом, в основную стабилизирующую силу для всей западной цивилизации.

Можно считать эти перемены переходом от эры почти неограниченного индивидуализма к эпохе глобальной ответственности. Позже в этом повествовании я намерен вернуться к этому, так как оно много значит для истории нашей нации и остаётся одним из ключей к пониманию нашего будущего.

Моя собственная карьера послужила связующим звеном между этими двумя эпохами и не потому, что я предвидел, что будет впереди, а главным образом оттого, что я вписался в общую картину таким образом, что мне не оставалось ничего иного, кроме как способствовать этому переходу. Я пришёл в мир бизнеса и финансов как раз в то время, когда можно было ещё застать титанов финансового мира в зените их мощи. Из той обстановки, сформировавшейся благодаря их примеру, после своего назначения во время Первой мировой войны на должность председателя Военно-промышленного комитета я вдруг был брошен решать проблемы невероятной ответственности.

После окончания войны, когда другие подумывали о том, как бы вернуться к нормальной жизни, я, последовательно занимая ряд постов, от советника президента Вудро Вильсона на мирной конференции в Париже до представителя Соединённых Штатов в комиссии ООН по атомной энергии, продолжал заниматься этими проблемами.

В течение сорока с лишним лет я фактически старался примирить то, что узнал о бизнесе в прежние годы, с современными национальными глобальными потребностями, исходя из того, что наш мир вдруг оказался таким маленьким.

То, насколько Уолл-стрит полвека назад находилась под влиянием, если не под полным контролем всего нескольких человек, что, наверное, трудно понять, настолько заметно она отличается сегодня. Блестящие фигуры того времени были главным образом финансистами. И все газеты и их воскресные приложения старательно поддерживали таинственную интригу в вопросе о том, чем «они» сегодня занимаются. Под этим «они» понимались Морганы и Гарриманы, Райаны и Рокфеллеры, а также другие «большие парни» в мире финансов.

В качестве удивительного примера того, как рынок, казалось, могла контролировать одна решительная фигура, я могу припомнить историю о Дане Рейде, который был директором «Ю. С. Стил», но в то же время любил время от времени играть роль большого медведя.

Во время одного из резких падений на бирже Рейд совершал «рейдерские» захваты то одних акций, то других, пока не показалось, что он захватил в свои руки полный контроль над всем рынком. На самом деле его «рейды» стали возможны благодаря неясной обстановке на рынке, что давало достаточно храброму человеку преимущество, пусть оно и было лишь временным. Никто не знал об этом лучше, чем сам Рейд. Даже самые могучие банкиры, которые тоже знали об этом, боялись того, что ещё может предпринять Рейд.

Случилось так, что Рейд довольно хорошо относился к Генри П. Дэвисону, в то время по праву считавшемуся наиболее важным из младших партнёров Дж. П. Моргана. Однажды Рейд позвонил Дэвисону и спросил:

– Генри, вы знаете, что я собираюсь сделать?

– Нет, – ответил мистер Дэвисон.

– А вы хотите знать, что я собираюсь сделать?

– Да, – заинтересовался Дэвисон.

– Вы точно хотите это знать?

– Да, – подтвердил Дэвисон, который теперь готов был ожидать чего угодно.

– Что ж, – сказал Рейд, – я не собираюсь делать ни черта.

Почти сразу же рынок выправился сам по себе. Сегодня, разумеется, никакая отдельная личность не в состоянии заставить рынок лихорадить даже на несколько дней или стабилизировать его одним телефонным звонком.

Возможно, даже более яркой иллюстрацией компактности и тесных связей на старом фондовом рынке может послужить пример старого здания «Уолдорф-Астория», которое располагалось на месте, где сейчас стоит Эмпайр-стейт-билдинг. В то время о закрытии биржи возвещал гонг, и большинство трейдеров собирались в здании «Уолдорф-Астория». Принадлежность к «стае Уолдорфа» обозначала, что человек чего-то достиг в жизни. Я получил доступ в этот круг после того, как создал себе определённую репутацию после сделки с табачной компанией «Лигетт энд Майерс».

В здании «Уолдорф» вы могли встретить Ричарда Хардинга Дэвиса, Марка Твена, Лилиан Рассел, Джентльмена Джима Корбетта, адмирала Дьюи, Марка Ханну, Ченси Депью, Даймона Джима Брэди, Эдвина Хоули, а также бесчисленных президентов банков и железных дорог. Там проживали глава «Ю. С. Стил» Элберт Гэри, а также Чарли Шваб и Джеймс Кин. Именно на частной вечеринке в «Уолдорфе» я лично видел, как Джон Гейтс поставил в игре в баккару 1 миллион долларов.

Тот факт, что в здании «Уолдорф» можно было застать почти каждого из значимых дельцов Уолл-стрит, сделал это место в высшей степени показательной лабораторией для изучения человеческой натуры. Однажды, о чём будет рассказано позже, я использовал этот факт для проведения эксперимента по человеческой психологии и сумел обеспечить финансирование целой кампании, для чего мне потребовалось лишь показать гарантированный чек. Различные «залы» «Уолдорф-Астории», такие как «имперский зал» или «аллея павлинов», бильярдная комната или «мужское кафе» с его знаменитой четырёхугольной барной стойкой красного дерева, – все они были очень похожи на выставочные галереи, где демонстрировались типичные черты человеческих характеров. Сидя в этих залах, можно было посвятить себя увлекательному занятию: попытаться определить, кто действительно здесь является человеком дела, а кто просто болтун, попытаться отделить настоящий человеческий материал от фальшивок.

Никогда не забуду и той паники, разразившейся в здании «Уолдорф» как-то вечером, и как эта любующаяся собой публика утратила свой лоск и превратилась в стадо испуганных животных.

Впервые, когда я стал свидетелем такой паники, она продолжалась всего один вечер. Другие подобные случаи, имевшие место позднее, как, например, в 1907 и 1929 гг., оказали на экономику гораздо более разрушительное влияние. И всё же именно та паника, случившаяся 8 мая 1901 г., показалась мне особенно показательной, возможно, оттого, что она началась и закончилась так стремительно, а может быть, потому, что я наблюдал за ней как зритель, а не как одна из несчастных жертв.

2

Что касается большинства случаев финансовой паники, то почва для них готовилась как бы уже заранее непомерными аппетитами, под разговоры о «новой эре». Этому всплеску оптимизма способствовали различные факторы. Наша победа над Испанией стала почвой для фантастических мечтаний об империи, самых смелых предсказаний новых рынков за рубежом. Народ стремился на биржу, как никогда раньше.

Насколько я помню, именно в это время на рынок пришли женщины. Прежде их здесь никогда не было. За стеклянными стенами «пальмового зала» они за чашкой чая со знанием дела обсуждали, как дальше будут действовать «Ю.С. Стил», «Юнион пасифик» или «Амалгамейтид Коппер». Посыльные, официанты, парикмахеры – у всех были свои «секреты», которыми они готовы были поделиться. Поскольку рынок тогда рос, каждая, даже самая глупая подсказка становилась правдой, а каждый её носитель превращался в пророка.

Несколько раз казалось, что рынок входит в своё обычное русло, что вот-вот настанет здоровое отрезвление. Но за этим наступал очередной пакет ценных бумаг, надувался следующий пузырь. В последний день апреля 1901 г. рынок достиг исторического максимума своих объёмов – было продано 3 270 884 ценных бумаги. Это означало, что в среднем в каждую минуту за те пять часов, что была открыта биржа, из рук в руки переходила сумма примерно в один миллион долларов. Одни только комиссионные брокерским домам достигли 800 тысяч долларов.

3 мая на рынке произошёл взрыв от семи до десяти пунктов. Для многих, в том числе и для меня, это означало, что грядёт столь долго ожидаемое падение. Но затем, в понедельник 6 мая, на него стал оказывать воздействие странный фактор, впечатляющий рост акций «Норзерн пасифик».

За всю свою деятельность на фондовой бирже я не могу припомнить похожей ситуации при открытии торгов. Первые продажи «Норзерн пасифик» осуществлялись по 114 долларов, то есть на четыре пункта выше показателей биржи в субботу при закрытии. На вторых торгах акции скакнули до 117. Весь остаток дня характеризовался конвульсивным ростом акций, вызванным тем, что один из владельцев фирмы «Стрит энд Нортон», Эдди Нортон, тут же скупал все акции, как только они выставлялись на торги.

Казалось, никто не может понять причину такого роста. Во всяком случае, владельцы «Норзерн пасифик» не могли этого объяснить. А Эдди Нортон, который покупал акции, ничего не говорил.

Благодаря редкому стечению обстоятельств я был одним из немногих, кто знал в то знаковое утро тот главный факт, что позволял сложить вместе головоломку. Дело было в том, что здесь речь шла не просто о рыночных манипуляциях. Имела место мощная битва за контроль над дорогой между Эдвардом Гарриманом и Джеймсом Хиллом, представлявшими соответственно своих банкиров, компанию «Кун энд Лёб» и Дж. П. Моргана.

Прежде чем раскрыть ту любопытно необычную манеру, которая позволила мне получить эту информацию, вкратце расскажу, в чём заключался предмет спора между схватившимися гигантами.

Рост влияния Гарримана, который начинал работу на Уолл-стрит в качестве офисного клерка, давно стал остро беспокоить людей Дж. Моргана. Во время своего восхождения Гарриман два или три раза противостоял интересам Моргана и сумел одержать верх в этих противостояниях. Острая личная вражда нарастала. Дошло до того, что Морган стал называть Гарримана не иначе как «тот двухдолларовый брокер».

В конце 1890-х годов «Юнион пасифик» казалась одной из самых безнадёжных дорожных компаний в стране. После того как Морган отказался от проведения там реорганизации, Гарриман приобрёл контрольный пакет, сумел улучшить работу компании и расширить её. Он не только сделал привлекательной цену на неё, но и сумел сделать компанию настоящим соперником «Грейт Норзерн» и «Норзерн пасифик», которые находились под контролем Хилла и Моргана.

Затем Гарриман приобрёл «Саузерн пасифик», действуя при этом, как обычно, настолько стремительно, с соблюдением секретности, что объект был куплен прежде, чем конкуренты успели узнать, откуда дует ветер. В результате «двухдолларовый брокер» превратился в одного из самых влиятельных владельцев железных дорог в мире.

По воле случая наша фирма провела в интересах мистера Гарримана ряд крупных сделок, которые он поручал сначала Артуру Хаусману, а затем Кларенсу Хаусману. В 1906 г. Гарриман использовал фирму Хаусманов как площадку при заключении сделок в пользу Чарльза Эванса Хьюза в гонках за пост губернатора Нью-Йорка. Противником Хьюза выступал Уильям Рэндольф Херст. Заработав несколько сот тысяч долларов, Хаусманы остановили операцию. Услышав об этом, Гарриман позвонил им.

– Разве я не говорил вам работать над этими ставками? – требовательно спросил он. – Продолжайте работать.

Кларенс Хаусман рассказывал мне, что, когда допустили в офис Гарримана с докладом о том, сколько было заработано, он увидел там Финджи Коннерса, босса демократов из Буффало. Возможно, Коннерс был там, чтобы обсудить контракты по управлению верфью в Буффало, но мы были склонны оценивать его присутствие там более цинично.

Приобретение Гарриманом «Саузерн пасифик» также осуществлялось в значительной степени через «Хаусман энд компани». Большую часть сделки провёл Эдвин Хоули. Я не принимал участия в сделке и в то время ещё не был знаком с мистером Гарриманом.

Я помню, как однажды увидел на первом этаже биржи нервного человека небольшого роста в круглых очках с чуть кривыми ногами. Обратившись к одному из трейдеров, я спросил:

– Кто тот маленький парень, покупающий все привилегированные акции ЮП?

Мне сказали, что это Эдвард Гарриман. Не знаю, как он оказался в тот день на первом этаже фондовой биржи. Больше я его там ни разу не видел.

После того как Гарриман стал контролировать «Юнион пасифик» и «Саузерн пасифик», интересы Хилла и Моргана потребовали для них выхода в Чикаго. Так они купили «Берлингтон», на который положил глаз и Гарриман. Гарриман попросил включить его в сделку в качестве третьего лица. Морган отказал. Ответом Гарримана стал один из самых дерзких ударов в истории Уолл-стрит: секретная подготовка к приобретению на бирже большей части общих и привилегированных акций «Норзерн пасифик Рейл-Роуд» на сумму 155 миллионов долларов.

В начале апреля, отказав Гарриману в доле в компании «Берлингтон», Морган отправился на пароходе в Европу. Гарриман и Джекоб Шифф, старший партнёр «Кун, Лёб энд компани», начали приобретать пакет акций «Норзерн пасифик».

При лихорадочной скупке акции НП выросли примерно на 25 пунктов. Но на это мало кто обратил внимание, так как весь рынок резко рванул вверх. По иронии судьбы установилось общее мнение, что акции НП пользуются всеобщим спросом из-за того, что они предположительно укрепят свои позиции после сделки с компанией «Берлингтон». Даже некоторые люди из окружения Моргана и внутри самой НП, привлечённые высокими ценами, поспешили продать свои акции этой компании.

Только в конце апреля Джеймс Хилл, многолетний президент компании «Грейт Норзерн», в далёком Сиэтле сумел понять, откуда дует ветер. Заказав себе специальный поезд и дав распоряжение организовать для него зелёный свет, мистер Хилл побил все существующие на то время рекорды времени пути до Нью-Йорка. Он прибыл в город в пятницу 3 мая и, как обычно, остановился в отеле «Нидерланды». В тот же вечер мистер Шифф поделился с ним новостью, что «Норзерн пасифик» теперь контролирует Гарриман.

Длинноволосый уроженец Запада отказывался поверить в это. Всегда очень вежливый мистер Шифф заверил его, что именно так обстояли дела.

И всё же, как оказалось, Шифф был не совсем прав. Гарриману удалось заполучить подавляющую массу привилегированных акций, а также стать владельцем большей части совокупного капитала, включающего в себя как обычные, так и привилегированные акции. Но он не имел на руках подавляющего большинства обычных акций. На следующий день Гарриман позвонил по телефону в «Кун энд Лёб» и отдал распоряжение закупить 40 тысяч обычных акций НП. Это количество обеспечивало бы ему полный контрольный пакет. Принявший звонок партнёр решил подождать и проконсультироваться с мистером Шиффом, находившимся в этот момент в синагоге. Шифф распорядился ничего не покупать в тот день.

А к понедельнику было уже слишком поздно. После разговора с мистером Шиффом Хилл разыскал Роберта Бэкона из компании Моргана. Самому Моргану в Европу была отправлена телеграмма. В воскресенье 5 мая мистер Морган на неё ответил и дал разрешение на закупку 150 тысяч обычных акций компании «Норзерн пасифик». Однако Шифф упустил из виду тот факт, что руководство «Норзерн пасифик» имело право изымать из обращения привилегированные акции и тем самым через контроль над общими акциями можно было оставить за собой контроль над всей железной дорогой.

Именно отсюда я начинал своё повествование о происходившем. Вот так всё произошло.

3

Работая мальчиком-посыльным у Кона, я приобрёл привычку являться в центр города за час или за два до открытия биржи, чтобы заранее просмотреть котировки Лондонской биржи и продумать возможность получения арбитражной прибыли. Особенно внимательно я относился к этому по понедельникам, чтобы при случае воспользоваться для себя событиями, произошедшими в выходные дни.

В то утро понедельника, которое положило начало головоломке с акциями НП, я стоял у стойки арбитража, куда поступали и откуда отправлялись телеграммы в Лондон. Рядом со мной стоял Талбот Тейлор, один из лучших брокеров и приёмный сын Джеймса Кина. Обычно этому человеку мистер Морган поручал самые сложные сделки на бирже.

Я привлёк внимание Тейлора тем, что акции «Норзерн пасифик» можно приобрести в Лондоне на несколько пунктов ниже нью-йоркских цен.

Тейлор устремил на меня внимательный взгляд своих карих глаз. Выражение лица при этом оставалось бесстрастным.

– Берни, – проговорил он, проведя толстым краем карандаша по губам, – вы занимаетесь чем-либо имеющим отношение к «Норзерн пасифик»?

– Да, – ответил я, – и могу помочь вам заработать на этом немного денег. Покупайте в Лондоне, продавайте здесь, и вы сможете получить прибыль на разнице.

Тейлор продолжал водить карандашом по губам, потом по лбу. Наконец проговорил:

– На вашем месте я не стал бы зарабатывать на арбитраже.

Я не стал спрашивать почему. Если бы Тейлор хотел, чтобы я знал об этом, он бы сам сказал мне. Я предложил ему перекупить у меня кое-что из моих прежних приобретений в Лондоне, если ему это интересно.

– Хорошо, – согласился он. – Можете покупать акции НП в Лондоне, но если они мне понадобятся, я хотел бы, чтобы вы продавали их мне по фиксированной цене и прибыли, которую я сам вам назначу.

Я согласился с этим. Тейлор постоял рядом со мной еще мгновение. Потом, взяв меня за руку, отвёл в сторону, чтобы никто не смог подслушать, о чём мы говорим.

– Берни, – продолжал он почти шёпотом, – я знаю, вы ведь ничего не сделаете, чтобы помешать выполнению этого заказа. Здесь идёт жестокая борьба за контрольный пакет, и мистер Кин действует в интересах Дж. П. Моргана. Будьте осторожны, – сказал он в заключение, – и не играйте с этими бумагами на понижение. Всё, что я покупаю, мне необходимо сразу же. И акций, купленных в Лондоне, будет недостаточно.

После того как я стал обладателем столь бесценной информации, все последующие в тот день покупки акций Эдди Нортоном, разумеется, уже не представляли для меня загадки. Я мог бы поделиться секретом с другими, и тогда многое из случившегося позже никогда не произошло бы. Но это означало бы предать доверие Тейлора. Как только начали бы ходить слухи, Тейлору сразу стало бы гораздо сложнее выполнить заказ покупки акций, поступивший его фирме.

Брокеры часто по секрету делились со мной своими заказами, зная, что я не выдам их тайны и не сорву сделки. Обычно я сам старался держаться в стороне от таких секретов во избежание ненужных неприятностей. Несколько раз мне приходилось резко отказываться от операций, по которым я уже успел принять решение, чтобы это не выглядело так, будто я воспользовался предоставленной мне информацией против её владельцев. Однако в данном случае дружеское доверие брокера принесло мне большую пользу. По дороге от арбитражной стойки я взвешивал то, что рассказал мне приёмный сын Кина. При столь явном желании и Моргана, и Гарримана скупить все акции пакет бумаг «Норзерн пасифик» очень скоро окажется монополизированным. Трейдеры, которые распродают свои акции, играя на понижение, надеясь на то, что они будут падать в цене, не смогут даже вернуть вложенное. Они будут вынуждены работать в условиях, когда цены на «Норзерн пасифик» станут просто фантастическими. Для того чтобы покрыть убытки, им придётся сбрасывать другие ценные бумаги. Иначе говоря, монополия на «Норзерн пасифик» повлечёт за собой общий коллапс на рынке.

Таким образом, я принял решение начать игру на понижение с акциями некоторых других ведущих фирм на рынке, чтобы получить прибыль после падения цены на них, когда владельцы начнут их сбрасывать. Что касается «Норзерн пасифик», здесь я решил вообще не вмешиваться. Как оказалось, роль стороннего наблюдателя стала лучшей позицией, с которой можно было обозревать невиданную до сих пор ситуацию, сложившуюся чуть позже на фондовой бирже.

На следующий день, во вторник 7 мая, стало ясно, что рынок поделён. Здесь не осталось ни одной акции «Норзерн пасифик», которую кто-либо желал бы продать. На торгах цены на акции доходили до 149 долларов, а затем замерли на отметке 143. Но по-настоящему дикая свалка наступила после того, как ударил трёхчасовой гонг.

По тогдашним правилам работы фондовой биржи все акции, купленные или проданные, передаются новым владельцам до следующего дня. Если кто-то продал акции, играя на понижение, согласно той практике, он выписывал у определённого брокера биржевой сертификат, при необходимости выплачивая за его использование некоторую сумму премиальных. Если трейдер не мог получить сертификат на определённые акции, то тот человек, в интересах которого эти акции были приобретены, мог отправиться на биржу и заплатить за них там любую цену. Трейдеру, который занимался сделкой на понижение, пришлось бы довольствоваться этой суммой.

Однако в случае с «Норзерн пасифик» на бирже просто не оказалось достаточного количества сертификатов на акции, чтобы удовлетворить потребности всех трейдеров, игравших на понижение.

Когда прозвучал гонг, извещавший о закрытии торгов, обезумевшие трейдеры сновали у места продажи акций НП, предлагая соблазнительные цены за каждую акцию компании.

Для того чтобы освежить свою память на события тех дней, я воспользовался подшивками «Нью-Йорк геральд». На мой взгляд, картина дикой свалки того дня, показанная репортёрами этой газеты, ни в коей мере не является преувеличением.

Когда один из брокеров направился к толпе людей, все трейдеры, должно быть, в надежде, что у него могут быть акции НП, дружно набросились на него, не заметив, как в пылу с силой придавили беднягу к ограждению.

– Дайте же мне пройти! – прорычал он. – У меня нет ни одной акции этой д… компании. По-вашему, я ношу их в кармане?

И вдруг в отчаявшейся толпе раздался клич Эла Штерна из компании «Херзфельд энд Штерн», молодого и решительного брокера. Он пребывал здесь в качестве эмиссара «Кун энд Лёб», которая занималась покупкой акций НП в интересах Гарримана.

– Кому дать в долг акции «Норзерн пасифик»?! У меня как раз есть для этого несколько штук.

Сначала в ответ раздался ужасающий вопль. Потом настала неопределённая пауза, и вот наконец отчаявшиеся брокеры ринулись на Штерна. В борьбе за то, чтобы подобраться к нему поближе, выкрикивая свои ставки, они опрокидывали по пути завсегдатаев биржи. Более крепкие брокеры отбрасывали в стороны слабых. В воздух вздымались сотни дёргающихся рук.

Согнувшись на стуле почти пополам, прижавшись лицом к коленям, Штерн начал объявлять сделки. Вот он пробормотал кому-то:

– Ладно, вы получите их, – а затем жалобным тоном обратился к кому-то ещё: – Ради бога, не тычьте пальцем мне в глаз!

Наклонившись, кто-то из брокеров ухватился за шляпу Штерна и стал постукивать по его голове, очевидно пытаясь привлечь к себе внимание.

– Оставьте в покое мою шляпу! – взревел Штерн. – Не заставляйте меня выходить из себя, и тогда, может быть, я смогу что-то сделать для вас.

Но трейдеры продолжали толкаться и бороться друг с другом, они чуть ли не карабкались друг у друга по спинам в надежде оказаться поближе к Штерну. Эти люди походили на обезумевшую от жажды толпу, боровшуюся за право напиться, где побеждали самые крупные, сильные и громогласные.

Вскоре Штерн распределил все имеющиеся у него акции. С побледневшим лицом и растрёпанной одеждой он сумел проложить себе дорогу прочь.

На следующий день, 8 мая, скупка акций «Норзерн пасифик» была признана завершённой, и тогда на рынке началась паника. Те, кто играл на понижение, понимали, что им придётся всё равно покупать акции, чтобы восстановить своё до окончания дня торгов, и резко подняли рынок. При открытии торгов акции стоили 155 долларов, это на 12 единиц выше котировки предыдущего дня. Вскоре цены на них поднялись до 180.

Днём мистер Шифф сделал официальное заявление, что Гарриман захватил контроль над «Норзерн пасифик». Но сторонники Хилла – Моргана отказывались спустить флаг без борьбы. Они полагались на суждения своего фельдмаршала Джеймса Кина, величайшего рыночного дельца своего времени.

Кин никогда не появлялся на первом этаже здания, работая над той или иной сделкой. Он вообще не был зарегистрирован на фондовой бирже. На протяжении всей схватки за «Норзерн пасифик» он оставался недоступен, находясь в офисе фирмы Талбота Тейлора. Для того чтобы отрапортовать Кину, Эдди Нортону приходилось перекидываться словом с Гарри Контентом, который всегда находился рядом. Затем Контент отправлялся к Тейлору и оставлял у него информацию для мистера Кина.

На первом этаже биржи ужас полностью вытеснил все доводы рассудка. Люди стремительно избавлялись от ценных бумаг, теряя при этом от 10 до 20 пунктов. Ходили слухи об окончании торгов на других биржах.

В обстановке паники не так уж просто суметь преодолеть себя и не побежать рядом в потоке безумцев. Однако в данном случае, когда я уже заранее наметил план действий, я смог отступить в сторону и сохранить понимание происходящего. Когда повсюду начали избавляться от ценных бумаг, я покупал, и моя чистая прибыль за тот день превысила всё то, что мне удавалось заработать за один день до или после тех событий.

Кроме того, я решил, что никакие другие акции не будут окончательно поделены. Я правильно предположил, что железнодорожные банкиры уже получили то, что хотели, и вскоре будут пытаться положить конец панике. В целом ситуация, как я её видел, находилась в руках двух титанов, которым рано или поздно придётся пойти на компромисс. И я чувствовал, что это скоро случится.

И всё же в обстановке на вторую половину дня и на вечер, когда гонг оповестил об окончании торгов, казалось, ничто не свидетельствовало о том, что противоборствующие силы готовы заключить мир.

Среди надеявшихся на займы, собравшихся с трёх часов до четырёх тридцати, царило столпотворение. Когда Эл Штерн снова предстал перед рядами трейдеров, собравшихся обновить займы, полученные днём раньше, то забрался на стул и прокричал им, чтобы они отодвинулись и послушали, что он собирается им сказать.

Когда толпа успокоилась, Штерн обрушил на неё убийственную новость: тем, кто получил у него акции взаймы, придётся вернуть их, так как он не может продлить займы.

Я должен пояснить, что этот шаг не был направлен на то, чтобы вынудить игравших на понижение заплатить всё до последнего доллара, как это сделал Джей Гулд при монополизации «Чикаго энд Нортвестерн» в 1872 г. Причиной данной акции послужило то, что партии Гарримана и Моргана дошли до пика своей борьбы за контроль над «Норзерн пасифик». Ни одна из сторон не могла с уверенностью посчитать количество приобретённых акций до тех пор, пока в чьих-то руках находился хоть один из сертификатов на акции.

В тот вечер залы и коридоры здания «Уолдорф» были переполнены, но там сидела совсем не та публика, что привыкла весело проводить здесь свободное время, как это было всего несколько дней назад. Леди исчезли. А мужчины пренебрегали вежливым тоном и строгими костюмами.

Приходилось ли вам видеть, как ведут себя животные в солнечный день, когда им не угрожает опасность? Они вылизывают свою шкуру, прихорашиваются, расхаживают с важным видом. Каждый стремится показать себя с наилучшей стороны перед окружающими. И так же, как и животные, когда сердце замирает от страха, они забывают об утончённости, а некоторые и о вежливости.

Одного взгляда на то, что происходило в «Уолдорфе» в тот вечер, было достаточно, чтобы уяснить, как в конце концов мало мы отличаемся от животных. Из дворца «Уолдорф» превратился в убежище загнанных в угол испуганных людей. Мужчины слонялись от одной группки к другой, где каждый стремился услышать новость об изменении ситуации. Некоторые были слишком напуганы, чтобы выпивать. Другие, наоборот, могли только напиваться. Одним словом, это было сборище людей, сплочённых всеобщими необъяснимыми страхами, импульсивными желаниями и волнением, которые всегда так влияют на толпу.

Только самые стойкие были способны сохранить внешнее самообладание. Я видел Артура Хаусмана в компании Джона Гейтса по прозвищу Ставка-на-миллион. Живой и ветреный выходец из Чикаго сохранял присущую ему браваду. Он отрицал все слухи о своей причастности к игре на понижение «Норзерн пасифик», заявляя, что не потерял ни цента, а если бы и потерял, то не визжал бы по этому поводу.

Последнее в его заявлении было истинной правдой, даже если в первой части это было не совсем так. Фактически все свои миллионы Гейтс заработал, играя в рискованные игры. Он и другие «большие парни» задавали себе только один вопрос: будет ли сторонами достигнут компромисс в эту ночь?

4

На следующее утро место продажи акций «Норзерн пасифик» окружила толпа почти молчаливых людей. Ни слова о компромиссе, ни слова надежды на перемирие не было произнесено из-за охраняемых дверей, где заседали генералы враждующих сторон и их главнокомандующие.

Негромкий ропот голосов пробивался сквозь эхо стука молотка. Через час акции «Норзерн пасифик» стоили 400 долларов за штуку. Ещё до полудня цена достигла 700 долларов. Вскоре после двух часов 300 акций было продано за 300 тысяч долларов – по 1 тысяче долларов за акцию.

Мне удалось узнать, что Эдди Нортон лично продал этот пакет, играя на понижение. Позже он признался мне, что рассчитывал сыграть на том, что такая высокая цена не может удержаться долго, а если такое произойдёт, то это просто обрушит рынок.

Притом что акции «Норзерн пасифик» парили на недосягаемой высоте, остальные акции испытали разрушительный бег вниз. Бумаги теряли до 60 процентов, от акций стремились избавиться, отдавая их по любой цене. Займы до востребования предоставлялись банками брокерам сначала под 40, а затем и под 60 процентов.

Эдди Нортон стоял со слезами на глазах, думая о неизбежном крахе, который ожидает многих из его друзей. Повсюду ходили самые дикие слухи. В одном из сообщений, которое позже я видел лично и которое было телеграфом отправлено в Лондон, говорилось, что Артур Хаусман был найден мёртвым в своём офисе. Являясь живым опровержением этому, он находился на первом этаже здания фондовой биржи. В брокерских конторах происходили столь же душераздирающие сцены, что и внизу. Мой друг Фред Эди из компании «Холлинс» ворвался в офис Моргана предупредить, что до наступления ночи двадцать фирм разорится, если им срочно не будут предоставлены займы. Эди ходил от банкира к банкиру, умоляя и пытаясь их убедить. Его усилия помогли получить на бирже миллионы долларов и способствовали предотвращению катастрофы.

Два часа пятнадцать минут было крайним сроком, чтобы те, кто играл на понижение, представили свои сертификаты, подтверждающие их сделки, совершённые в предыдущий день. За несколько минут до этого Эл Штерн, эмиссар «Кун энд Лёб», спустился вниз. Взобравшись на стул и громко крича, чтобы его услышали, он объявил, что его фирма не станет настаивать на предъявлении акций «Норзерн пасифик», купленных вчера.

За Штерном последовал Эдди Нортон, который объявил, что и его фирма не будет требовать предоставления 80 тысяч акций согласно задолженностям.

Кризис миновал. Цена акций «Норзерн пасифик» при продаже зафиксировалась на 300 долларах. Остальные акции в списке биржи также стабилизировались. В пять часов вечера завсегдатаи здания «Уолдорф» с облегчением прочли в бюллетене котировок, что Морган, Кун и Лёб будут распродавать акции тем, кто играл на понижение, по 150 долларов за штуку. Это были гораздо более щадящие условия, чем ожидало большинство игроков. Паника прекратилась.

Наверное, никто не вздохнул с большим облегчением, чем колоритный Гейтс, который больше уже не имел сил скрывать правду о своём положении. Он и его окружение в тот вечер собрались в «мужском кафе» «Уолдорфа». Рядом с Гейтсом находился его адвокат Макс Пэм и Артур Хаусман, остальные же пытались пробиться поближе к нему. Он выглядел бодрым, но было видно, что это стоило ему определённых усилий.

– Что вы думаете об этом кратковременном росте, мистер Гейтс? – спросили у него.

– Вы называете это «кратковременным»?! – резко возразил он в ответ. – Если этот ураган вы считаете кратковременным ростом, то я, в свою очередь, никогда не хотел бы больше побывать в таком циклоне.

– Вы разорены? – спросил кто-то, забыв о приличиях.

– Только сильно потрёпан, – снова резко возразил старый боевой конь, поднаторевший в этих играх. – Знаете, я чувствую себя как пёс, как, впрочем, бывает всегда, когда я нахожусь не в Иллинойсе. Этот пёс получает пинки всякий раз, как совершает прогулку по тротуарам. В конце концов он привыкает к пинкам и, не обращая на них внимания, бежит дальше. Ещё недавно и я пробежал по тротуару. Мне дали пинка от всей души, но примерно на закате этого дня я снова пришёл в себя. Теперь я готов бежать дальше, как любой другой малый, и к воскресному дню найду ещё сотни дорог.

На следующий день или чуть позже мистер Гейтс отплыл в Европу, забыв обо всей той афёре, или, по крайней мере, так могло показаться любому, кто посмотрел бы на то, как он выглядел.

Когда дым развеялся, возник вопрос, кто же в конце концов теперь контролирует «Норзерн пасифик». Гарриман вёл себя как лев. Он был готов продолжать борьбу. Но Морган и Хилл решили, что для них этого достаточно. Они хотели пойти на компромисс, чтобы избежать дальнейшей конфронтации. Было достигнуто соглашение, по которому Гарриман получил представительство в совете директоров как «Берлингтона», так и «Норзерн пасифик», что было больше, чем то, о чём он просил с самого начала.