Часто старец посылал меня на пристань скита, чтобы забрать передачи для нашей каливы или сделать заказы через катер в Дафнах, а также получить почту.

На пристани можно было повстречать отцов почти из всех калив скита, которые спускались сюда с той же целью. Во время таких выходов я был всецело «глазами и ушами». Со священным любопытством я наблюдал за каждым. Все собирались в домике дяди Янниса. Однако эти собрания отличались от мирских. Здесь не было слышно шума, возмущений, громких голосов, пустых разговоров. Не было соревнования, кто скажет больше. Наоборот, здесь все соперничали, в немногословии и замкнутости.

Сюда приходили отцы из нашего скита, из Малой Святой Анны, из Карули, Катунак и Святого Василия. Лилии благоухающие, живые лилии молитвы, поста и безмолвия, запечатленные печатью Духа Святого. По возвращении в каливу я перечислял старцу, кого из отцов встретил, и просил, чтобы он рассказал мне о каждом из них в отдельности. Мы, молодые монахи, не разговаривали ни с кем из старших, а также между собой. Обменивались только приветствием: «Благословите — Господь благословит», — делая низкий поклон.

Все терпеливо ждали, пока придет катер. Отцы святые — благодатные в моей памяти навсегда останутся их образы: смиренные, молчаливые, с потупленными взорами. В своих старых подрясниках, белых шерстяных носках, обуви на толстой подошве, с котомками, посохами, потертыми четками в руках… Никогда не смогу их забыть. Прошло сорок лет, однако таинство их молчания, их старание оставаться незаметными, «каждый день умирая», вызывают у меня восхищение, которое не умаляется со временем, как будто я видел их вчера. Живые сосуды Святого Духа. Они отреклись от всего внешнего, всего условного, всего никчемного. Углубились в себя, возделали свой внутренний мир и обрели безценное сокровище: Бога, Царство Небесное. Сколько может поведать современному потерянному и безпокойному миру это их самоотречение, этот их безмолвный героизм, это их обожение во Христе Иисусе!

Среди отцов, которых я встречал во время собраний на пристани Святой Анны, выделялся отец Афанасий — младший брат по плоти старца Иосифа Пещерника. Его подрясник, испещренный всякого вида заплатами, едва покрывал тело. В его руках почти всегда были большие потертые четки, по которым он творил молитву Иисусову. Его ношей был объемистый мешок с различными вещами. Он нес его на спине, вверх направляясь по тропинке к своей пещере.

Община старца Иосифа — этого современного отца-пустынника, который оставил на Горе о себе незабываемую память, — состояла из семи-восьми братьев, избранных и строгих монахов. Они возделывали умную молитву и были в первых рядах нашего скита. Только в утренние часы принимали они посетителей или выходили по какому-либо делу. Все остальное время на протяжении почти двадцати четырех часов они были поглощены трезвением и молитвой — главнейшим делом истинных монахов.

Их правило начиналось после полуденного отдыха. Каждый молился и читал в молчании в своей келии до полуночи, то есть до шести часов по византийскому времени. Затем они шли в церковь, где ежедневно совершали Божественную Литургию. В утренние часы они отдыхали или занимались своим рукоделием, постоянно и тайно творя молитву. Об этом их распорядке я узнал много лет спустя от послушников старца Иосифа, которые придерживаются этого распорядка, с небольшими изменениями, до сего дня.

Старец Иосиф был мне совершенно незнаком. Мы, молодые, не имели благословения ходить к старцам из других общин. О его послушнике, отце Афанасии, мой старец говорил, шутя: «Этот монах — святулечка». Их пещера была местом, о котором мало кто из отцов знал. Послушники старца Иосифа жили жизнью Святого Духа, стараясь следовать примеру отцов-мистиков XIV века. И даже сегодня, когда я пишу эти строку, Святая Гора украшается духовными потомками старца Иосифа Пещерника.

Единственным удобным случаем увидеть своих сподвижников были для нас собрания у пристани скита. После отплытия катера, который ходил от Дафни до Святой Анны или до Лавры, если позволяла погода, отцы возвращались в свои каливы, поднимаясь по тропинкам. Все несли свои сумы — одни побольше, другие поменьше. В любом случае каждый должен был что-нибудь нести.

Сто пятьдесят метров от пристани, и мы встречали часовню и рядом каменную скамью. Здесь спускали ненадолго свою поклажу, чтобы отдохнуть и набраться сил для дальнейшего подъема. Отсюда начинался трудный подъем. Пот лился ручьем…

На этом месте, где была построена часовня, любовь Божия позволила, чтобы произошло одно чудесное событие, которое было описано внизу под распятием с лампадой. Привожу этот рассказ:

Послушник некоего старца, неся от моря на своих плечах поклажу и поднимаясь с большим трудом, начал переживать, что напрасно трудится. Он сел на этом месте со своей поклажей, чтобы немного отдохнуть, будучи одолеваем указанным помыслом, когда внезапно слышит свыше, чудесным образом пекущуюся о нас и помогающую нам Пресвятую Богородицу, говорящую ему: «Что ты сомневаешься и скорбишь? Знай, что труды, которые братья претерпевают, перенося грузы, приносятся как благоприятная жертва Богу; поты, которые они, поднимаясь, проливают, вменяются Христом в мученическую кровь; безропотно терпящие здесь тяжкие труды подвига и послушания в день суда получат великое вознаграждение». Брат, услышав это и вполне уверившись сердцем, рассказал обо все случившемся братьям и отцам. Завершив в радости и преподобии остаток своей жизни, которую он провел в подвиге и послушании, он отошел в вечные обители, чтобы получить вознаграждение за свои труды, по Божественному обещанию.

Более того, как повествует предание, об этом откровении узнал и патриарх Константинопольский Кирилл V Каракалл, который подвизался тогда в скиту святой Анны. С того дня он перестал перевозить на животных свой сельскохозяйственный инвентарь в оливковую рощу, которая находилась рядом с местом, где произошло чудо, и начал носить его на своих плечах, чтобы и самому получить венец мученических потов братьев и послушников скита.

На протяжении всего пути мы перебирали в руках четки, молились «молитвой» и читали Акафист. Затем, достигнув своей каливы, делали положенный поклон перед иконой и перед старцем, которому сообщали о выполнении послушания.

Идя как-то раз из Нового Скита в Святую Анну, я повстречал одного монаха преклонных лет. Весь седой, с лицом радостным и обаятельным. Как только он меня увидел, поприветствовал с простотой и сказал:

— Садись и давай с тобой познакомимся, новый воин Христов!

Я сел на камень, не противясь. Несмотря на то, что, как я уже говорил, у нас не было благословения беседовать с чужими, я не смог устоять перед пленившим меня благолепным образом монахом.

— Откуда ты, монаше? — спросил он меня.

— Из каливы Рождества Богородицы.

— О! — воскликнул он с удивлением. — Из числа этих избранных отцов?! Бог да благословит тебя!

Затем он начал говорить мне о достоинстве монашеской жизни и о брани монаха:

— Если хочешь, дитя мое, преуспеть в монашеском звании, скажу тебе одну вещь. Потрудись полюбить телесный труд. Эти скалы, эти подъемы и спуски, эти безконечные ступеньки, эти котомки и мешки, эти поты и мучительный труд, которыми ты будешь жить каждый день, — потрудись обнять их всей душой. Это, можно сказать, противоядие эгоизму. Таким образом рушится его крепость, и ты избавляешься от этой Лернейской Гидры человеческой души. Я с детских лет здесь, на Святой Горе, знал святых монахов, мудрых монахов, прочел множество святоотеческих книг, и все они согласны в одном: самый большой враг христианина, и особенно монаха, есть эгоизм. Поэтому верю, что и твой старец и ты потрудитесь вместе так, что некогда ты предстанешь перед Богом, спасшись от зверя и, украшенный смиренномудрием, войдешь в Рай.

Его мысли были напитанными, спелыми, ароматными, исходящими из души, «семикратно очищенной». Его выражения детские, полные святой невинности. «Боже мой, — спрашивал я себя, — кто этот старец?» А он продолжал:

— Дитя мое, не жди зрелого возраста, чтобы тогда предпринять глубокое возделывание своей души. Подвизайся каждый день, чтобы приблизиться к жизни Христа. Чувствуй вместе с Христом. Жар твоей любви к Христу должен каждый день усиливаться. Ты начнешь это понимать тогда, когда почувствуешь, что предметы настоящей жизни теряют для тебя всякую ценность, и твое равнодушие к ним станет более явным. Другое, что поможет удостовериться в этом, — это сила твоей любви к старцу, который соединяет тебя со Христом. Старец для нас, послушников, есть бог после Бога. И я, хотя уже, как видишь, в возрасте, до сих пор являюсь послушником.

В этом состоял в нескольких словах смысл того, что я вынес из своей встречи с тем замечательным монахом.

— Старче, простите меня. Кто вы? Как вас зовут?

— Я из Виглы, и зовут меня отец Варлаам.

— Вы — отец Варлаам! — воскликнул я и упал перед ним ниц в поклоне.

Поднявшись, я увидел, что старец тоже сделал передо мной поклон! Я растерялся, однако тот самым непринужденным образом ответил мне, что всегда так поступает в подобных случаях…

Чего я только не слышал от своего старца и отца Иоакима о высокой духовности отца Варлаама! И вот я видел его перед собой. Разве не было это даром Божиим? Мы разошлись, явно взволнованные благоговейной атмосферой, которую создала эта благодатная встреча. С тех пор я его больше не видел…

Когда я возвратился в свою каливу и рассказал об этом случае своему старцу, все братья нашей общины сбежались, чтобы услышать о благодатном образе и беседе этого духовного орла.

Другая благодатная встреча была с отцом Дионисием Катунакитом и его достойным удивления послушником, отцом Арсением. Отец Дионисий занимался также писательской деятельностью. Иногда он читал нам некоторые свои удачные стихотворения. С терпением и усердием он искал спасения своей души. Он не был человеком компромиссов.

Отец Арсений был воистину «поработившимся» монахом. Его старец знал об этом и стремился каждый день увенчивать его венцами послушания и терпения. Сколько раз он вел себя с ним сурово, пренебрежительно, даже перед другими отцами! Тот же, терпя, лишь клал поклон и просил прощения.

Как-то во время Божественной Литургии, когда пришло время петь запричастный стих, все мы пошли просить прощения у своих старцев, чтобы приступить к Чаше Жизни. Однако, когда отец Арсений приблизился к своему старцу, тот прогнал его от себя, говоря:

— И ты, лентяй, еще смеешь просить благословение — ты, сосуд, полный нечистоты и эгоизма?

Атмосфера, которую создала эта сцена, напомнила нам монашество IV–V веков. Отец Арсений попросил прощения и пошел куда-то в угол. Тогда же три-четыре старца подошли к отцу Дионисию и попросили его разрешить своему послушнику причаститься. Вскоре я услышал, как отец Дионисий говорит отцу Арсению:

— Иди и благодари старцев, что они попросили разрешить тебе причаститься. Окажу им послушание и верю, что Господь простит и примет тебя.

Тогда тот, сокрушенный и смиренный, со слезами, которые были заметны всем, подошел и принял в себя Того, Кто столько претерпел от нас, людей. Однако удивительным в этом было то, что отец Дионисий после каждого случая такого поведения со своим послушником был полон радости за него. Когда отец Арсений удалялся, его старец часто плакал, размышляя о пользе, которую получал его послушник от такого обращения с ним, и восхищался его терпением.

Этот случай был для нас, послушников, одним из полезнейших уроков. Благословен Бог! Через несколько дней я встретился с этим героическим человеком.

— Отче, — спросил я его, — как вы отнеслись к поведению вашего старца на недавнем всенощном бдении во время Причащения?

— Брат, во время Причащения на этом всенощном бдении я пережил присутствие Божие. Такой опыт я имел всего несколько раз в жизни, и потому я признателен своему старцу, что он дает мне возможность ближе ощущать Бога. Пусть будут на мне его молитвы до конца моей жизни.

Сейчас, когда пишутся эти строки, отец Арсений находится в глубокой старости и живет один. Живет, как плодовитая маслина, принося плоды благодатного терпения и послушания своему старцу.

Другой послушник отца Дионисия, отец Афанасий, не успел вкусить от благословенных плодов послушания и терпения. Благой Бог рано призвал его к Себе.