Бетонные джунгли

Самый ужасный звук, который можно услышать в четыре утра во вторник, – это мученический хрип смертельно раненного телефона. Намного хуже, если ты при этом спишь сном, вызванным кувшином «Маргариты» со льдом в подвальчике бара «Собачья свадьба» с добавлением начос и парой-тройкой рюмок текилы на десерт. Я просыпаюсь и резко сажусь – в чем мать родила – на деревянном полу, хватаюсь одной рукой за трубку, другой за голову (хоть бы не лопнула, хоть бы не треснула) – и тихонько мычу.

– Кто это? – хриплю я в трубку.

– Боб, оторви задницу и срочно лети в контору. Эта линия не защищена.

Я узнаю этот голос: он мне в кошмарах снится. Потому что я работаю на его обладателя.

– Ух, я спал, шеф. А может… – Я сглатываю и смотрю на будильник. – Может это подождать до утра?

– Нет. Код синий, экстренная ситуация.

– Гос-споди, – мямлю я, пока ансамбль чертенят в моем черепе исполняет на бис симфонию на барабанах. – Понял, шеф. Выезжаю через десять минут. Можно я вызову такси за счет конторы?

– Нет, время не ждет. Я пришлю за тобой машину.

Он вешает трубку, и вот тут-то мне и становится страшно, потому что даже Энглтон, чье логово находится глубоко в недрах секции арканного анализа, – и который занимается вещами куда более жуткими, чем предполагает такое невзрачное название, – так вот, даже Энглтон подумает дважды, прежде чем послать машину за сотрудником среди ночи.

Я умудряюсь натянуть свитер и джинсы, завязать шнурки и спуститься на первый этаж как раз к тому моменту, когда красно-синие вспышки озаряют окошко над входной дверью. Выходя, я не забываю схватить свою «тревожную сумку» – все необходимое для короткой поездки, – которую Энди мне посоветовал держать в полной готовности «на всякий случай». Я захлопываю и запираю дверь, оборачиваюсь и вижу полицейского.

– Вы Боб Говард?

– Да, это я, – киваю, показывая ему служебное удостоверение.

– Прошу за мной, сэр.

Вот это мне повезло: вставать только через четыре часа, а я уже еду на работу на переднем сидении полицейской машины с включенными мигалками и водителем, который делает все, чтобы я от ужаса впал в кататонию. И Лондону повезло: машин на улицах в такое время почти нет, так что мы без задержек обгоняем диких таксистов и сонные мусоровозы. Дорога, которая в обычных условиях заняла бы час, заканчивается через пятнадцать минут. (Разумеется, у такого чуда есть цена: бухгалтерия пребывает в состоянии перманентной войны со всеми остальными подразделениями конторы из-за внутренних взаиморасчетов, а столичная полиция берет за свои услуги в качестве службы такси столько, что можно подумать, будто она присылает лимузины с мини-баром. Но Энглтон объявил синий уровень тревоги, так что…)

Видавший виды склад в переулке рядом с закрытой школой выглядит не слишком многообещающе, но дверь открывается, прежде чем я успеваю поднять руку, чтобы постучать. Ухмыляющееся землистое лицо Фреда из бухгалтерии маячит в темноте передо мной, и я отшатываюсь, понимаю, что все в порядке – Фред уже больше года как умер, поэтому он на ночном дежурстве. Так что я не буду писать униженные просьбы изменить ему расписание.

– Фред, я к Энглтону, – говорю я очень внятно, а потом шепчу особый пароль, чтобы он меня не съел.

Фред убирается обратно в свою будку – или гроб, или как это еще назвать, – а я переступаю порог Прачечной. Внутри темно – электричество экономят, и в задницу стандарты охраны здоровья и труда, – но какая-то добрая душа оставила на столе картонную коробку с фонариками. Я закрываю за собой дверь, беру один и иду в кабинет Энглтона.

Добравшись до лестницы, я вижу, что свет горит в коридоре, который мы между собой называем Красный ковер. Если шеф собрал кризисную команду, там я его и найду. Поэтому я сворачиваю на это начальственное пастбище и иду, пока не замечаю дверь, над которой горит красная лампочка. К дверной ручке прикреплена записка: «БОБУ ГОВАРДУ ВХОД РАЗРЕШЕН». Я вхожу без стука.

Как только открывается дверь, Энглтон поднимает голову от расстеленной на столе карты. В комнате пахнет остывшим кофе, дешевыми сигаретами и страхом.

– Ты опоздал, – резко говорит он.

– Опоздал, – эхом отзываюсь я, бросая свою тревожную сумку под огнетушитель и облокачиваясь на дверь. – Привет, Энди, привет, Борис. Шеф, я не думаю, что коп бил баклуши. Ехал бы быстрей, выставил бы вам еще и счет за очистку салона от коричневых пятен. – Я зеваю. – Что у нас?

– Милтон-Кинс, – говорит Энди.

– Поедешь туда, расследовать, – объясняет Борис.

– Радикальными средствами, – подытоживает Энглтон.

Наверное, у меня очень особенное выражение лица, потому что Энди быстро отворачивается, чтобы налить мне чашку местного кофе, а Борис делает вид, что он тут вообще ни при чем. Энглтон просто морщится, будто съел что-то противное.

– У нас проблема, – объясняет Энглтон, указывая на карту. – Слишком много бетонных коров.

– Бетонных коров. – Я подтягиваю стул, хлопаюсь на него и протираю глаза. – Это не сон, случайно? Нет? Вот черт.

– Это не шутка, – хмурится Борис, а потом переводит взгляд на Энглтона. – Шеф?

– Не шутка, Боб, – подтверждает тот.

Энглтон и так-то похож на скелет, а сегодня будто еще больше усох, под глазами темные мешки. Видно, за всю ночь так и не прилег. Он косится на Энди:

– У него разрешение на ношение и применение в порядке?

– Тренируюсь трижды в неделю, – вклиниваюсь я, прежде чем Энди начнет распространяться об интимных деталях моей личной жизни. – А что?

– Немедленно иди в арсенал с Энди. Энди, выпиши ему набор самозащиты. Боб, не стреляй без крайней необходимости. – Энглтон толкает ко мне через стол стопку бумаг и ручку. Подпиши верхнюю и верни – теперь у тебя есть допуск по коду КОНЕЦ КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ. Внизу документы по ККС – их нужно постоянно носить при себе до возвращения, а потом сдать под расписку в кабинете Морага. Если их украдут или скопируют, будешь отвечать перед ревизорами.

– Ого.

Вид у меня, похоже, по-прежнему недоуменный, потому что Энглтон корчит жуткую рожу – наверное, это улыбка – и добавляет:

– Рот закрой, слюни на воротник текут. Теперь иди с Энди за набором самозащиты. Он тебя посадит на вертолет, а ты прочти эти бумаги. Когда прибудешь в Милтон-Кинс, действуй по ситуации. Если ничего не обнаружишь, возвращайся и доложи мне, а потом решим, что делать дальше.

– Но что мне искать-то? – Я одним глотком ополовиниваю чашку; на вкус местный кофе похож на золу, вчерашние бычки и консервированные остатки московского пикника. – Черт подери, чего вы от меня ожидаете?

– Я ничего не ожидаю, – отвечает Энглтон. – Просто иди.

– Пошли, – говорит Энди, открывая дверь. – Бумаги пока можешь оставить здесь.

Я тащусь за ним в коридор, а потом на четыре этажа вниз по темной лестнице, в подвал.

– А в чем дело-то? – спрашиваю я, когда Энди достает ключи и отпирает стальную дверь.

– Это КОНЕЦ КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ, парень, – бросает он через плечо.

Я вхожу за ним в зону безопасности, и тяжелые створки гулко клацают у меня за спиной. Еще один ключ, еще одна стальная дверь – на этот раз во внешний предбанник арсенала.

– Слушай, не злись на Энглтона, он знает, что делает. Если ты полетишь с полной головой ожиданий, а там и вправду ККС, ты, скорее всего, погибнешь. Но, по моей оценке, вероятность реальной тревоги процентов десять – скорее студенты напились и шалят.

Энди достает третий ключ, а потом произносит тайное слово, которое мне не удается услышать, и открывает дверь в арсенал. Мы входим внутрь. На одной стене развешено огнестрельное оружие, вдоль другой расположились шкафчики с боеприпасами, а напротив размещены более эзотерические предметы. К ним-то он и направляется.

– Шалят, – повторяю я и зеваю, потому что не могу удержаться. – Господи боже, полпятого утра, а вы меня вытащили из кровати, потому что студенты шалят?

– Слушай, – раздраженно хмурится Энди. – Помнишь, как ты сюда попал? Тогда мне пришлось вскакивать в четыре утра из-за студенческой шалости.

– Ой. – Вот и все, что я могу ему ответить.

Можно было бы добавить «прости», но это, наверное, неподходящее слово. Как мне потом объяснили, заниматься вычислительной демонологией в густо застроенных зонах – очень плохая идея. Я-то думал, что просто генерировал странные новые фракталы, а вот они поняли, что я опасно близок к тому, чтобы сравнять Вулверхэмптон с землей, призвав иномирный ужас.

– А что за студенты? – спрашиваю я.

– Архитектура или алхимия. Ядерная физика, как вариант.

Еще одно тайное слово – и Энди открывает стеклянный шкаф, в котором разложены мрачные реликвии, буквально излучающие силу.

– Ладно. Что возьмешь?

– Думаю, вот это, спасибо.

Я протягиваю руку и очень аккуратно забираю серебряный медальон на цепочке; к нему прикреплена бирка с черно-желтым трилистником – значком тавматургической опасности, вместо застежки – эластичные ленты.

– Отличный выбор, – комментирует Энди, а потом молча смотрит, как я добавляю к набору Руку Славы и второй защитный амулет. – Это все?

– Все, – говорю я.

Он кивает, закрывает шкаф и обновляет на нем печать. Затем уточняет:

– Уверен?

Я смотрю на него. Энди – человек хрупкого телосложения, ему немного за сорок. Тонкие редкие волосы, твидовый спортивный пиджак с кожаными налокотниками, вечно встревоженное выражение лица. Легче поверить в то, что он какой-нибудь лектор в Открытом университете, чем в то, что он шпион, руководящий отделом действительной службы в Прачечной. Но это ведь их всех касается, верно? Энглтон больше похож на техасского топ-менеджера из нефтяной компании, чем на великого и ужасного начальника Центрального противомагического управления. А я? Я выгляжу как беженец с Код-Кона или из инженерного отдела какого-нибудь стартапа. В общем, внешний вид и евро купят тебе чашку кофе.

– А ты что думаешь про код синий? – спрашиваю я.

Энди вздыхает, а потом зевает.

– Вот черт, это заразно, – ворчит он. – Послушай, если я тебе скажу, что я про это думаю, Энглтон из моей головы дверную ручку сделает. Просто скажу: прочти эти документы по дороге, хорошо? Держи ушки на макушке, посчитай бетонных коров и возвращайся целым и невредимым.

– Посчитать коров. Вернуться целым. Принято.

Я расписываюсь в журнале, забираю свой арсенал, а Энди открывает дверь.

– Как я туда попаду?

– Полетишь на полицейском вертолете, – криво ухмыляется он. – Код синий, помнишь?

Я возвращаюсь в комнату для совещаний, забираю бумаги, а потом иду к центральному входу, где меня ждет все та же патрульная машина. И опять мы несемся по Лондону так, что я рискую испачкать сиденье. На этот раз движение уже более интенсивное: до рассвета осталось полтора часа. В итоге мы выскакиваем в северо-восточные предместья и катим по дороге в Липпитс-Хилл, где полиция держит свои вертолеты. Никаких регистраций и залов ожидания; мы въезжаем через боковые ворота, показываем удостоверения – и шофер выезжает прямо к вертолетной площадке, паркуется возле домика для дежурного экипажа и передает меня на руки пилотам, прежде чем я успеваю понять, что происходит.

– Это вы Боб Говард? Забирайтесь сюда!

Второй пилот помогает мне забраться на заднее сиденье еврокоптера, застегивает мне ремень безопасности, а потом вручает объемные наушники и подключает их к системе.

– Будем на месте через полчаса, – сообщает он. – Вы просто расслабьтесь, попробуйте поспать.

Он хмуро улыбается и, захлопнув дверцу, забирается на свое сиденье спереди.

Забавно. Никогда раньше не летал на вертолетах. Вовсе не такой шум, как я думал, особенно если надеть наушники, но все равно катиться с горы в пустой цистерне, по которой группа чокнутых барабанщиков лупят бейсбольными битами, было бы тише. «Попробуйте поспать», ага, конечно. Вместо этого я зарываюсь в сверхсекретные отчеты под грифом «КОНЕЦ КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ» и стараюсь не сблевать, когда предрассветный Лондон начинает вертеться за большими стеклами, а потом расстилается под нами.

Моя дорогая Нелли!

Должен признаться, что за неделю, прошедшую с того дня, когда я в последний раз писал Вам, я стал другим человеком. Испытания, подобные тому, что я пережил, должно быть, приходят лишь раз в жизни; ибо если они являлись бы чаще, как пережил бы их человек? Я взглянул на Горгону и остался жив, за что безмерно благодарен (и спешу объясниться, прежде чем Вы сойдете с ума от волнения за мою безопасность), хотя лишь заступничеству некоего милостивого ангела я обязан возможностью написать эти слова.

Вечером прошлого вторника я обедал с Мехтаром один, поскольку мистер Робертсон захворал, а лейтенант Брюс отбыл в Гилгут, чтобы собрать припасы для своей тайной экспедиции в Лхасу, когда нас оторвали от трапезы чрезвычайно грубым образом. «Ваше Святейшество! – Перед нами упал на колени испуганный и запыхавшийся скороход. – Ваш брат!.. Молю вас, торопитесь!»

Его превосходительство Низам аль-Мульк посмотрел на меня с обычным своим коварным выражением: он испытывает мало любви к своему жестокосердному и грубому брату, имея на то все основания. Если сам Мехтар – человек изысканного, пусть и несколько сомнительного вкуса, его брат – невежественный и неотесанный горец, лишь на шаг отстоящий от обыкновенного разбойника. Без ему подобных Читрал вздохнул бы свободно. «Что же случилось с моим возлюбленным братом?» – спросил аль-Мульк. Тогда скороход залопотал так быстро, что я едва ли что-то мог разобрать. Мехтар терпеливо выслушал его, а затем нахмурился. Повернувшись ко мне, он сказал:

«У нас здесь… я не знаю нужного слова по-английски, простите. Это чудовище, гроза пещер и перевалов, что пожирает моих подданных. Мой брат отправился на охоту за ним, но чудище, похоже, одолело его».

«Горный лев?» – непонимающе уточнил я.

«Нет. – Мехтар странно на меня посмотрел. – Позвольте спросить у вас, капитан, потерпит ли правительство Ее Величества чудовищ на землях ее империи?»

«Разумеется, нет!»

«Тогда вы не откажетесь присоединиться ко мне на охоте?»

Я чувствовал, как смыкается капкан, но никак не мог понять, в чем подвох.

«Конечно, – сказал я. – Ей-богу, приятель, мы еще до конца недели повесим голову этого чудовища у вас во дворце!»

«Вряд ли, – холодно ответил Низам. – Мы сжигаем таких тварей, чтобы изгнать злого духа, который их породил. Вы возьмете завтра с собой свое… зеркало?»

«Мое?..»

Только тогда я понял, о чем он говорит и какой смертельной опасности я согласился подвергнуть свою жизнь ради чести правительства Ее Величества в Читрале: ведь он говорил о Медузе. И хотя весьма немужественно мне в том признаваться, я был напуган.

На следующий день я поднялся на рассвете в своей тесной, лишенной окон комнатушке и оделся соответствующим образом. Вооружившись, я приказал сержанту Сингху приготовить взвод солдат к охоте.

«На какого зверя охота, сахиб?» – спросил он.

«На зверя, которого никто не видит», – ответил я, и обычно невозмутимый солдат побледнел.

«Людям это не понравится, сэр», – сказал он.

«Еще меньше им понравится, если я хоть слово об этом услышу!» – отрезал я.

С туземными войсками следует проявлять твердость: отваги у них ровно столько, сколько у командира, не больше.

«Я им так и скажу, сахиб», – сказал Сингх, отдал честь и ушел поднимать солдат.

Люди Мехтара собрались снаружи – недисциплинированная ватага горцев, вооруженных, как и следовало ожидать, кремневыми ружьями и луками. Они горячились, как дети, ссорились и кричали; никак не ровня мне и моим солдатам. Мы им показали, как следует себя вести! Во главе с Мехтаром, который посадил на руку сокола, мы выехали в холодный рассвет и горную долину с крутыми склонами. Мы скакали все утро и почти весь день, взбираясь на крутой перевал и пробираясь между двух пиков, облаченных в сверкающие белые снега. Отряд вел себя непривычно тихо, ибо чувство приближающейся угрозы сдерживало даже обычно неуправляемых читральцев. Наконец мы прибыли в нищую деревеньку, состоявшую из пригоршни лачуг, рядом с которыми паслись несколько изможденных коз; староста деревни вышел к нам и дрожащим голосом указал дорогу к нашей цели.

«Она лежит вон там, – заметил мой толмач и добавил: – Этот старый дурак говорит, что долина населена призраками! Говорит, его сын ушел туда два или три дня назад и не вернулся. А потом брат Мехтара – да будет Мехтар благословен – поехал туда со своими воинами. И это было два дня назад».

«Ну что ж, – проговорил я, – скажи ему, что великая белая императрица послала сюда меня с этими бравыми солдатами, а также самого Мехтара и его вельмож, и мы-то не станем поживой чудовищу!»

Переводчик некоторое время что-то втолковывал старосте, и тот изменился в лице. Затем Низам поманил меня.

«Полегче, друг мой», – прошептал он.

«Как скажете, ваше превосходительство».

Он поехал вперед и жестом позвал меня за собой. Я почувствовал необходимость объясниться:

«Я не верю, что одной горгоне по силам с нами справиться. Более того, я полагаю, что это мы с ней разделаемся!»

«Не это меня беспокоит, – отвечал правитель маленького горного королевства. – Просто будьте мягче со старостой. Чудовище было его женой».

Остаток пути к долине, где поселилось чудовище, мы проделали в задумчивом молчании, нарушаемом лишь стуком копыт, позвякиванием поклажи и пением ветра.

«Вон там, посреди склона долины, есть пещера, – сказал скороход, который принес нам вести. – Там она живет, иногда выходит за водой и пропитанием. Поначалу крестьяне оставляли ей еду, но в безумии она убила одного из них, и подношения прекратились».

В Англии подобное небрежение немыслимо: у нас жертв этого ужасного заболевания помещают в бедламы, где им надежно завязывают глаза, чтобы они нечаянно не погубили тех, кто о них заботится. Но чего еще ждать от полуцивилизованных детей гор здесь, на краю мира?

Казнь – лучшего слова не подберу – прошла настолько хорошо, насколько это вообще возможно, то есть в атмосфере мрачной и совершенно нерадостной, чего можно было бы ожидать от охоты. Возле устья небольшой теснины, в которой женщина нашла себе логово, мы остановились. Я приказал сержанту Сингху приготовить взвод стрелков; с заряженными винтовками они расположились среди камней, чтобы оказать сопротивление чудовищу, если оно осмелится напасть на нас. Подготовив таким образом позицию, я спешился, присоединился к Мехтару и приготовился войти в долину смертной тени.

Убежден, что Вам доводилось читать жуткие описания кошмарных обиталищ горгон – мавзолеи, уставленные окаменевшими телами, кости, мучительно выступающие из стен, вой и крики безумных женщин среди своих жертв. С радостью сообщаю, что подобные описания целиком и полностью являются плодом воспаленного воображения писак грошовых романов. Мы же увидели сцену куда менее броскую – и куда более ужасную. Мы оказались в усыпанной валунами долине; на одном из склонов располагалась пещера, если можно так назвать узкую расселину в скале, над входом в которую поставили грубый навес. Под ним сидела, прикрыв глаза и напевая странное песнопение, старуха. Перед ней виднелись остатки костра, дрова, прогоревшие до белого пепла; она, кажется, плакала – по запавшим, сморщенным щекам текли слезы. Мехтар жестом приказал мне молчать, а затем – и лишь позднее я понял, сколь безрассудно отважным было это решение, – подошел к костру.

«Добрый вечер тебе, тетушка. Мне бы хотелось, чтобы ты не открывала глаз, иначе моим стражникам придется убить тебя в тот же миг», – произнес он.

Женщина продолжала тянуть свой монотонный, низкий напев – будто погребальный плач, что льется из горла, охрипшего от стенаний, – но глаз покорно не открывала. Мехтар присел на корточки напротив нее.

«Тебе ведомо, кто я?» – мягко спросил он, и пение прекратилось.

«Ты владетель, – хриплым шепотом ответила старуха. – Мне говорили, что ты придешь».

«И я пришел, – с ноткой сочувствия в голосе подтвердил Мехтар, при этом поманив меня ближе. – Очень печально то, что с тобой случилось. То, чем ты стала».

«От этого больно».

И она тихонько завыла, напугав этим солдат; один из них даже вскочил на ноги. Я жестом приказал ему залечь, а сам подошел к ней сзади.

«Еще хоть раз я хотела увидеть своего сына…»

«Все в порядке, тетушка, – тихо сказал Мехтар. – Скоро вы увидитесь».

Он протянул ко мне руку; я вытащил кожаный несессер и извлек зеркальце.

«Мир тебе, тетушка. Конец твоей боли близок, – проговорил Мехтар и поднял перед собой зеркало, держа его прямо над костром. – Открой глаза, когда будешь готова».

Старуха всхлипнула, а затем открыла глаза. Я и сам не знал, чего ждать, дорогая Нелли, но точно не ожидал этого, не ожидал увидеть здесь чью-то престарелую мать, которая уползла из дома, чтобы умереть от острой головной боли в нищете и одиночестве. И в владетельный Мехтар избавил ее от последних мук, ибо как только старуха взглянула в зеркало, она изменилась. Рассказы о том, что горгоны убивают тех, кто их видит, своим невероятным уродством, – лживы; это была обычная старая женщина – зло крылось в ее взгляде, в самом акте наблюдения. Как только глаза ее открылись – на миг они показались голубыми, – она изменилась. Кожа набухла, волосы обратились в прах, словно от неслыханного жара. Я ощутил его кожей – будто заглянул в открытую печь. Можете ли Вы представить себе, чтобы тело в один миг нагрелось до температуры доменной печи? Но именно так это и выглядело. Я не стану описывать этот ужас подробно, ибо не пристало говорить о таких вещах. Когда развеялась волна жара, тело ее повалилось в костер и развалилось, став лишь грудой прогоревших ветвей среди угля. Мехтар поднялся и утер лоб.

«Зовите своих людей, Фрэнсис, – сказал он. – Они должны сложить тут могильник».

«Могильник?» – переспросил я.

«В память о моем брате, – бросил он и нетерпеливо указал на костер, в который упала несчастная старуха. – Кто еще это мог быть, по-вашему?»

Солдаты сложили могильник – невысокую пирамидку из камней, – и мы разбили на ночь лагерь в деревне. Должен признаться, что мы с Мехтаром серьезно заболели с той поры, и после той роковой встречи болезнь сразила нас с диковинной скоростью. Наши люди отнесли нас домой, и здесь, дорогая Нелли, вы и найдете меня сейчас – в постели, где я пишу отчет об одном из самых жутких происшествий, каким я только был свидетелем на чужбине.

Ваш покорный и любящий слуга,

Капитан Фрэнсис Янгхазбенд

Я как раз дочитываю машинописную копию письма капитана Янгхазбенда, когда в наушниках раздается противное гудение и треск.

– Через пару минут будем в Милтон-Кинс, мистер Говард. Где вас высадить? Если у вас нет конкретных предпочтений, мы запросим место на полицейской площадке.

Где меня высадить?.. Я запихиваю сверхсекретные документы в дальний угол сумки и начинаю искать один из предметов, которые взял в арсенале.

– Бетонные коровы, – говорю я. – Мне нужно взглянуть на них как можно скорее. Они стоят в Бэнкрофт-парке, если верить карте. Это рядом с Монкс-уэй, летите над A422 до поворота на H3 в центре города. Можете над ними пролететь?

– Минутку.

Вертолет страшно кренится, почти ложась на бок. Мы летим над темными рощами и аккуратными полями – а потом пригородный рай сменяется четырехполосной магистралью, почти пустой в столь ранний час. Мы снова поворачиваем и мчим вдоль нее. С высоты в тысячу футов дорога – особенно грузовички размером с палец – выглядит невероятно детализированной игрушкой.

– Принято, – сообщает пилот. – Мы можем помочь вам еще чем-то?

– Да, – отвечаю я. – У вас же есть инфракрасные очки? Я ищу лишнюю корову. Горячую. В смысле, горячую, будто ее зажарили, а не в смысле температуры тела.

– Понял, ищем шашлыки, – бросает он, наклоняется вбок и начинает щелкать переключателями под небольшим монитором. – Вот так. Пользовались таким раньше?

– А что это? ИК-система переднего обзора?

– Так точно. Вот этими ручками разворачивать, этой шишкой приближать, тут регулировать чувствительность, система на стабилизаторе; кричите, если что-то увидите. Ясно?

– Думаю, да.

Ручки работают, как положено, и я приближаю изображение по следам призрачных тепловых пятен, нахожу ослепительное сияние от человека, который вышел до рассвета на пробежку – точки оказались его следами на холодной земле.

Ага. Мы летим над трассой со скоростью примерно сорок миль в час, пробираемся, как тать в ночи. Я отдаляю изображение, чтобы захватить побольше. Где-то через минуту я вижу впереди парк сразу за кольцевой развязкой.

– Вижу цель по курсу: можете зависнуть над той развязкой?

– Конечно. Держитесь.

Двигатель начинает гудеть в другой тональности, мой желудок пытается выскочить наружу, но стабилизатор удерживает ИКСПО на цели. Теперь я вижу коров, серые абрисы на фоне холодной земли – стадо бетонных животных, поставленное тут в 1978 году заезжим скульптором. Их должно быть восемь – коровы фризской породы, в натуральную величину, мирно пасутся в парковом поле. Но что-то тут не так, и не сложно заметить что́.

– Шашлык на шесть часов внизу, – говорит пилот. – Хотите, чтобы мы спустились и взяли порцию с собой?

– Не спускайтесь, – резко говорю я, поворачивая камеру. – Нужно сперва проверить, что это безопасно…

Дорогой Альберт!

Сегодня мы поставили эксперимент Юнга с двумя прорезями на Объекте С, нашей медузе. Результаты недвусмысленные; эффект медузы проявляет себя одновременно как частица и как волна. Если де Бройль прав…

Но я забегаю вперед.

Эрнест добивается результатов со свойственной ему решимостью и напором, а Матьесон, наш химик-аналитик, уже извелся от вопросов новозеландца. Он чуть не подрался с доктором Джемисоном, который настаивал, что благополучие его пациентки – как он называет Объект С – должно иметь приоритет перед всеми попытками разобраться с этой загадочной и тревожной аномалией.

Объект С – незамужняя женщина двадцати семи лет, среднего роста, шатенка с голубыми глазами. Четыре месяца назад она была здорова и служила горничной в доме некоего кавалера, имя которого ты, вероятно, узнаешь. Четыре месяца назад с ней произошло несколько судорожных припадков; по щедрости ее работодателей, женщину поместили в Королевскую бесплатную лечебницу, где она описала врачу многократные приступы ослепляющей головной боли, которые начались около восемнадцати месяцев назад. Доктор Уиллард провел осмотр с использованием одного из последних аппаратов Рентгена и установил признаки мозговой опухоли. Разумеется, это поставило ее под действие закона о контроле популяции чудовищ 1864 года. Женщину поместили в медицинский изолятор госпиталя Св. Варфоломея в Лондоне, где – три недели, шесть мигреней и два судорожных припадка спустя – с ней произошел первый случай гран-мор. Получив подтверждение тому, что женщина страдает от острого горгонизма, доктор Резерфорд попросил меня действовать в оговоренном порядке, в связи с чем я уведомил министерство внутренних дел через декана. И хотя мистер Маккенна поначалу не пришел в восторг от перспективы выпустить горгону на улицы Манчестера, наши заверения в конце концов его убедили, и он позволил передать Объект С под нашу опеку с ее собственного согласия.

По прибытии она пребывала во вполне понятном состоянии, но, когда ей объяснили положение дел, согласилась оказывать посильное соучастие в нашей работе при условии денежной выплаты в пользу ее ближайшей родни. Она молода и здорова, как следствие, может прожить еще несколько месяцев, если не год, в текущем состоянии: это предоставляет нам невероятную возможность для исследования. Сейчас мы поместили ее в старый лепрозорий, окна которого заложили кирпичом. Там же построили защитный лабиринт, увеличили высоту садовой стены на пять футов, чтобы она могла дышать воздухом, не подвергая опасности прохожих, а также разработали систему сигналов, которая позволит ей надевать глухую повязку на глаза, прежде чем принимать посетителей. Эксперименты с пациентами, страдающими от острого горгонизма, всегда включают в себя элемент риска, но в данном случае, я полагаю, наших мер предосторожности хватит, пока не начнется последняя стадия.

Вы можете спросить, отчего мы не берем в работу обычного василиска или кокатрикса, и я отвечу – берем, патология у всех видов одна и та же, но человеческий объект намного легче контролировать, чем дикое животное. Используя Объект С, мы можем свободно повторять эксперименты и получать вербальные подтверждения того, что она исполнила наши пожелания. Не думаю, что стоит напоминать вам о том, что исторические случаи использования горгонизма – например, в комитете Общественного спасения Дантона времен Французской революции – никак не подходят под стандарты научного изучения этого феномена. На этот раз мы совершим прорыв!

Как только Объект С привык к условиям, доктор Резерфорд провел несколько семинаров. Новозеландец считает, что эффект опосредован неким электромагнитным феноменом, неведомым иным областям науки. Как следствие, он продвигает новые условия экспериментов, чтобы выявить природу и пределы эффекта горгоны. Из истории зловещего сотрудничества мадемуазель Марианны и Робеспьера мы можем заключить, что горгона должна видеть жертву, но не обязательно непосредственно; отражение тоже годится, как и обыкновенная рефракция: эффект передается через стекло, если оно настолько тонкое, чтобы видеть, однако горгона не может работать в темноте или в густом дыму. Никто пока не выявил физическую механику горгонизма, которая бы не включала в себя несчастное создание со специфическими опухолями. Сдерживать эффект помогает ослепление горгоны, как и достаточно сильные визуальные искажения.

Так почему же Эрнест настаивает, что это явственно биологическое явление следует рассматривать как одну из величайших загадок современной физики? «Дорогой друг, – объяснил он мне, когда я впервые его об этом спросил, – как выявила мадам Кюри радиоактивные свойства радийсодержащих руд? Как опознал природу своих лучей Рентген? Обе эти формы излучения не проистекали из нашего текущего понимания магнетизма, электричества или света. Они должны были иметь иной источник. Итак, наши дочери Медузы, очевидно, должны видеть жертву, чтобы причинить ей вред, но как передается этот эффект? В отличие от древних греков мы знаем, что наши глаза фокусируют поступающий свет на внутренней мембране. Те полагали, что горгоны поражают жертв лучами колдовского огня, чтобы превратить в камень все, на что ни падет их взгляд. Но мы знаем, что это неправда. Мы столкнулись с совершенно новым феноменом. Верно, эффект горгоны производит изменения лишь с тем, что медузоид может видеть непосредственно, но мы также знаем, что свет, отраженный от этих тел, тут ни при чем. А калориметрические эксперименты Лавуазье – прежде чем он трагически погиб перед зеркалом самой l’Executrice  – доказали, что здесь происходит истинная трансмутация атомов! Так что же служит носителем этого эффекта? Как может сам акт наблюдения, совершенный несчастными больными, изменить ядерную структуру материи?»

(Под ядерной структурой он, разумеется, подразумевает центральную часть атома, описанную по следам наших прошлогодних экспериментов.)

Затем он рассказал, как собирается посадить горгону по одну сторону большого аппарата, который он называет облачной камерой, установив над и под ней большие магнитные катушки, чтобы проверить, не работает ли здесь какой-то другой физический феномен.

Теперь я могу описать результаты экспериментов нашей группы. Объект С оказывает содействие вполне профессиональным образом, но, несмотря на все усилия Эрнеста, работа с облачной камерой оказалась бесплодной – она может сидеть, прижавшись лицом к стеклу, с одной стороны и взорвать куриное яйцо на стенде, но никакого следа ионизации не возникает в подкрашенном облаке камеры. Точнее, не возникает никакого прямого следа. Больших успехов мы добились, когда взялись повторять другие базовые эксперименты. Похоже, эффект горгоны является непрерывной функцией от освещенности объекта с четко обозначенными верхним и нижним пределами! Устанавливая фильтры из затемненного стекла, мы смогли довольно точно калибровать эффективность, с которой Объект С трансмутирует ядра атомов углерода в кремний. Некоторые из новых электростатических счетчиков, над которыми я сейчас работаю, принесли пользу: мы обнаружили, что цель испускает вторичное излучение, в том числе гамма-радиацию и, вероятно, неуловимые нейтральные частицы, а облачная камера показала отличную картину излучения от цели.

Подтвердив калориметрические и оптические свойства эффекта, мы провели эксперимент с двумя прорезями на ряде целей (в данном случае использовались деревянные гребни). Между целью и объектом устанавливается стена с двумя узкими прорезями, таким образом, взгляд рассекается надвое при помощи бинокулярного расположения призм. Светильник размещается между двумя прорезями на противоположной от объекта стороне стены и освещает цели: с увеличением степени освещения воспроизводится переменный эффект горгонизма! Такое поведение строго соответствует конструктивной амплификации и разрушению волн, которые профессор Юнг продемонстрировал при изучении корпускул света, как мы их теперь должны называть. Мы пришли к выводу, что горгонизм – это некий волновой эффект, в котором имеет решающее значение акт наблюдения, хотя на первый взгляд это настолько странное заключение, что некоторые из нас были готовы с порога его отбросить.

Разумеется, когда придет время, мы опубликуем все свои результаты; я с радостью прилагаю черновик нашей статьи для ознакомления. Как бы там ни было, вы уже наверняка гадаете, каково же было главное открытие. Этого еще нет в статье, потому что доктор Резерфорд хочет попытаться отыскать возможное объяснение до публикации; однако я должен с сожалением отметить, что точный калориметрический анализ предполагает, что ваша теория сохранения массы/энергии нарушается – не в унциях живого веса, но достаточно, чтобы это замерить. Атомы углерода превращаются в ионы кремния с зашкаливающей электропозитивностью, что можно объяснить, если мы предположим, что эффект создает каким-то образом ядерную массу. Быть может, вы или ваши новые коллеги в Прусской академии сможете пролить свет на это явление? Признаться, мы озадачены, потому что, если мы примем такой результат, мы вынуждены будем принять и создание новой массы с самого начала – то есть считать это экспериментальным опровержением вашей общей теории относительности.

Ваш искренний друг,

Ганс Гейгер

Портрет агента в юности (и растерянности):

Представьте меня стоящим в рассветном холоде на плохо подстриженном поле, где пожелтевшая трава доходит мне до лодыжек. Позади меня деревянный забор, за ним – дорога с обычными камерами и светофорами, а посреди круговой развязки уселся, как гигантский жук, полицейский вертолет, выпятивший крепкие сенсоры и прожектора под стрекотание, похожее на взрыв на фабрике по производству шума. Передо мной – поле с бетонными коровами, мирно пасущимися в тени невысоких деревьев, которые едва видно в ярком свете фонарей. Вдоль забора тянутся длинные тени, которые в дальнем конце площадки стягиваются во что-то весьма зловещее. Уже осень; до рассвета еще добрых полчаса. Я поднимаю свою модифицированную камеру, приближаю изображение и нажимаю большим пальцем кнопку записи.

Тень выглядит как корова, которая собирается улечься. Я оглядываюсь через плечо на вертолет, который уже начал раскручивать винты для взлета; я в общем-то уверен, что здесь мне ничего не грозит, но все равно не могу подавить холодную дрожь. На другой стороне поля…

– Нулевая точка: Боб Говард, Бэнкрофт-парк, Милтон-Кинс, время – 7:14, утро вторника, восемнадцатого. Я пересчитал коров, и их оказалось девять. Одна укладывается на дальней части площадки, координаты GPS прилагаются. Предварительный осмотр не выявил присутствия людей на расстоянии четверти километра, остаточная температура ниже двухсот градусов Цельсия, так что я предполагаю, что можно приблизиться к цели.

Шаг за шагом я неохотно иду вперед. И на всякий случай поглядываю на дозиметр: вряд ли тут будет высокий уровень вторичной радиации, но лучше не рисковать. Из темноты выступает первая корова. Она покрашена черной и белой краской, и вблизи ее с настоящей уже не спутаешь. Я похлопываю ее по носу.

– Держись, Буренка.

По-хорошему, я бы должен лежать в постели с Мо, но она уехала на двухнедельный семинар в Данвич, а Энглтону вожжа под хвост попала, и он объявил синий уровень тревоги. Отвороты джинсов у меня уже промокли от росы, мне холодно. Я подхожу к следующей корове, замираю и опираюсь на ее круп, чтобы снять цель крупным планом.

– Нулевая точка, расстояние двадцать метров. Жвачное животное, лежит, явно мертво. Длина примерно три метра, порода… не поддается определению. Трава вокруг обожжена, но нет признаков вторичного возгорания. – Я сухо сглатываю. – Тепловое излучение из области живота.

В брюхе несчастной твари виден крупный разрыв, – там, где взорвались вскипевшие кишечные жидкости, – а сами внутренности, наверное, до сих пор раскалены докрасна.

Я приближаюсь к объекту. Это явно останки коровы; и ее явно постигла не самая приятная смерть. Дозиметр показывает, что можно подходить – радиационные эффекты в таких случаях обычно скоротечны, вторичного излучения, к счастью, почти нет, но земля под ней выжжена, а шкура обуглилась до сухого и твердого пепла. В воздухе висит запах жареной говядины, смешанный с неприятным оттенком чего-то еще. Я роюсь в наплечной сумке и достаю термозонд, а потом, сцепив зубы, засовываю его в прореху на животе коровы. И чуть не обжигаю руку об ее край – ощущение такое, будто стоишь у открытой печи.

– Температура внутри двести шестьдесят шесть… семь… стабильна. Беру образцы для проверки соотношения изотопов.

Я извлекаю пробирку и острый щуп, а потом ковыряюсь во внутренностях коровы, чтобы вытащить кусочек обугленного мяса. Меня мутит: я люблю хорошо прожаренный стейк не меньше вашего, но во всем этом есть что-то в корне неправильное. Я стараюсь не обращать внимания на взорвавшиеся глазные яблоки и потрескавшийся язык, вывалившийся между почерневшими губами. Тут и так все мерзко, не хватало, чтоб меня еще и стошнило.

Упаковав образцы для анализа, я отступаю и широким кругом обхожу тушу, снимая ее со всех углов. Картину завершают открытые ворота на дальней стороне поля и цепочка следов на земле.

– Гипотеза: открытые ворота. Кто-то впустил сюда Буренку, довел ее к этому месту возле стада и ушел. Потом Буренку осветили и подставили под глаз василиска не ниже третьего класса, живой или симулированный. Нам нужна правдоподобная дезинформация для прессы, группа судмедэкспертов на осмотр ворот и площадки – поискать следы и отпечатки, – а также какой-то способ опознать Буренку, выяснить, из какого она стада. Если кто-то в течение нескольких дней заявит о пропаже скота, это будет полезный знак. Дальше: температура опустилась ниже пятисот градусов Цельсия. Это указывает на то, что инцидент произошел по меньшей мере несколько часов назад – коровья туша остывает не слишком быстро. Поскольку василиск явно ушел отсюда и больше я тут ничего полезного сделать не могу, я вызову чистильщиков. Конец.

Я выключаю камеру, прячу ее в карман и глубоко вздыхаю. Следующий этап явно будет еще менее приятным, чем засовывать термопару корове в задницу, чтобы узнать, как давно ее облучили. Я вытаскиваю мобильник и набираю 999.

– Оператор? Полицейский коммутатор, пожалуйста. Полицейский коммутатор? Это Майк Танго Пять, повторяю, Майк Танго Пять. Инспектор Салливан на месте? У меня для него срочное сообщение…

ДНЕВНАЯ СВОДКА: Во второй отдел УСО, кабинет 337/42, поступили три донесения, представляющие в новом свете деятельность доктора инженерии, профессора Густава фон Шахтера в связи с 3 упр. РСХА и пациентами Свято-Рождественского госпиталя для неизлечимо безумных.

Первое донесение за № 531/892-(i) касается прекращения деятельности отдельного подразделения 4 гр. 3 упр. РСХА по ликвидации имбецилов и умственно-неполноценных во Франкфурте в рамках текущей евгенической программы Рейха. Агент на месте (кодовое имя: ЗЕЛЕНЫЙ ГОЛУБЬ) подслушал, как двое солдат недовольно обсуждают прекращение практики эвтаназий в клинике. 24.08.42 герр фон Шахтер получил особый приказ Фюрера, подписанный Гитлером или Борманом. В понимании солдат он позволяет ему реквизировать любые военные ресурсы, не задействованные непосредственно в охране безопасности Рейха или подавлении сопротивления, а также отменять чужие приказы на уровне обергруппенфюрера. Эти права дополняют его полномочия, полученные от доктора Вольфрама Зиверса, который, по нашим данным, руководит Институтом военно-научных исследований в Страсбургском университете и расчетным центром в концентрационном лагере Нацвейлер.

Второе донесение за № 539/504-(i) касается медицинских препаратов, выданных аптекой во Франкфурте неизвестному врачу из Свято-Рождественского госпиталя. Помощник аптекаря, сочувствующий в ведении СИНЕЙ КУРОПАТКИ, считается заслуживающим доверия. Странность заключалась в том, что затребованные препараты поступили в форме, предназначенной для быстрого введения разовой дозы путем интратекальной инъекции в основание черепа, и содержали колхицин, экстракт катарантидов и морфий. Наш информатор считает, что такие необычные средства могут применяться при лечении некоторых мозговых опухолей, но с высокой вероятностью вызовут сильную боль и неврологические побочные эффекты (см. КОНЕЦ), связанные с индуцированием горгонизма в латентных случаях пациентов, страдающих от астроцитом в поясной извилине.

Последнее донесение за № 539/504-(ii) оподтверждает зловещие приготовления на территории Свято-Рождественского госпиталя. Теперь его охраняют солдаты из айнзацгруппы 4. Окна забетонировали, зеркала убрали (курсив наш) или заменили стеклами одностороннего наблюдения, а свет в одиночных камерах перевели на внешнее управление со щита за двумя дверями. Большинство пациентов исчезли, якобы их увели солдаты айнзацгруппы 4, ходят слухи о свежевскопанной земле в полях неподалеку. Оставшиеся пациенты находятся под строгой охраной.

Заключение: Препарат, указанный в 539/504-(i), был передан в специальную группу СМЕЩЕНИЕ, которая подтвердила на основании сравнения с архивными данными закрытого комитета Гейгера, что фон Шахтер экспериментирует с лекарствами, похожими на катастрофический препарат «Кембридж IV». Учитывая влияние его соратника Зиверса в Аненербе СС и прежнее использование Свято-Рождественского госпиталя для неизлечимо безумных в качестве вторичного центра паллиативной терапии пациентов, страдающих от конвульсивных припадков и других неврастенических симптомов, кажется вероятным, что фон Шахтер намеревается индуцировать и контролировать горгонизм в военных целях с явным нарушением полного запрета лапидарных вооружений, изложенного в четвертом тайном дополнении к Гаагской конвенции (1919).

Рекомендации: Это дело следует как можно скорее вывести на уровень Объединенного разведывательного комитета с приложением предварительной оценки возможности целевого рейда на госпиталь со стороны УСО. Без нашего вмешательства программа фон Шахтера с высокой вероятностью может стать одним из пресловутых элементов т. н. «Оружия возмездия» для применения против гражданского населения в свободных регионах. Несколько планов по массовому применению горгонизма в чрезвычайных ситуациях содержатся в документах Министерства общественных работ с начала двадцатых годов, а теперь мы должны учитывать вероятность применения подобного оружия против нас самих. Мы считаем необходимым немедленно нанести удары по самым важным центрам разработки, а также послать через запасные дипломатические каналы серьезное напоминание о том, что несоблюдение всех положений (тайных и открытых) Гаагской конвенции неизбежно вызовет ответное применение химического оружия против гражданских целей в Германии. Мы не можем допустить применения глаза василиска IV класса с использованием стратегических ВВС…

Когда я, не переставая зевать, наконец приезжаю на работу с четырехчасовым опозданием, Хэрриет уже скачет по общему залу так, будто у нее ноги горят; такой злой я ее еще никогда не видел. К сожалению, благодаря системе матричного менеджмента, по которой у нас все устроено, она руководит мной примерно 30 % времени, когда я – инженер техподдержки. (Остальные 70 % времени мой шеф – Энглтон, и я не могу сказать, чем я занимаюсь, кроме того, что меня могут выдернуть из постели в четыре утра по тревоге синего уровня.)

Хэрриет – типичная офисная крыса: невзрачная и тощая, слегка за сорок, высохшая, как вобла, оттого что долгие годы провела за измышлением бланков в трех экземплярах, чтобы изводить ими полевых агентов. Такие люди обычно не выходят из себя, поэтому ситуация вызывает у меня когнитивный диссонанс – будто открываешь гробницу, а там мумия брейк танцует.

– Роберт! Где тебя носило? Как это называется? Маклюэн тебя ждал! Ты должен был прийти на заседание комитета по лицензированию еще два часа назад!

Я зеваю и вешаю куртку на вешалку рядом с кофейным аппаратом.

– На вызове был, – бормочу я. – Тревога, код синий. Только вернулся из Милтон-Кинс.

– Код синий? – тревожно переспрашивает она. – Кто подписывал?

– Энглтон.

Я нахожу в шкафчике под раковиной свою кружку с надписью «БОЛТУН – НАХОДКА ДЛЯ ШПИОНА». Кофе в аппарате почти закончился, осталось только черное ядовитое вещество, из которого, кажется, делают дорожное покрытие. Я подношу кружку к крану и ополаскиваю.

– Это по его бюджету, не стоит беспокоиться. Но он вытащил меня из постели в четыре утра и отправил в… – Я ставлю кружку на стол, чтобы заново наполнить фильтр кофемашины. – …не важно куда. Все по процедуре.

Хэрриет выглядит так, будто откусила кусочек кекса, а внутри оказался здоровый жук. Вряд ли случилось что-то действительно важное; и сама она, и ее начальница Бриджет только и живут для того, чтобы другим ноги переломать – и оказаться с ними одного роста. Хотя, честно говоря, в последнее время они вели себя подозрительнее обычного, прячась на каких-то совещаниях с крючкотворами из других отделов. Наверное, это у них очередной тур игры в Бюрократию, где ставкой является высшая и великолепная цель – ранний уход на полную государственную пенсию.

– А в чем дело? – спрашивает она.

– У тебя есть допуск по коду КОНЕЦ КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ? Если нет, ответить не могу.

– Но ты был в Милтон-Кинс! – возмущается она. – Ты сам так сказал.

– Правда? – закатываю глаза. – Может, был, а может, нет. Не могу ничего сказать.

– Что такого интересного в Милтон-Кинс? – не сдается она.

– Ничего особенного, – пожимаю плечами. – Выстроен из бетона, очень, очень скучный городок.

Хэрриет почти незаметно расслабляется.

– Смотри, чтобы все отчеты и ведомости были правильно заполнены и пошли на нужный счет.

– Все оформлю, прежде чем уйти сегодня в два, – отвечаю я, чтобы напомнить ей, что я на гибком графике.

Энглтон, конечно, более жуткий, но зато понимающий начальник. Из-за проклятья матричного менеджмента я не могу полностью выскользнуть из-под каблука Бриджет, но, должен признаться, мне страшно нравится, как мой другой начальник ее нагибает.

– А по какому поводу было совещание? – хитро спрашиваю я в надежде, что она купится.

– Тебе виднее, это ведь ты администратор, который настраивал рассылку, – огрызается она. Упс! – Мистер Маклюэн приехал, чтобы нам помочь. Он из Отдела Q, будет помогать нам готовиться к проверке стандартов Ассоциации производителей коммерческого ПО.

– Проверке… – Я прирастаю к полу, а потом поворачиваюсь к ней. Кофемашина издевательски гогочет у меня за спиной. – Кто-кто нас проверяет?!

– Ассоциация производителей коммерческого ПО, – самодовольно заявляет Хэрриет. – Группа безопасности электронных коммуникаций пять месяцев назад передала нашу коммерческую инфраструктуру на аутсорс в соответствии с планом внедрения передовых практик повышения качества и эффективности использования ресурсов. Поскольку ты был слишком занят, чтобы этим заниматься, Бриджет попросила Отдел Q нам помочь. Мистер Маклюэн помогает нам разобраться с лицензиями в соответствии со стандартами МТО. Он говорит, что может провести полный аудит наших систем и привести документацию в порядок.

– Ага, – очень спокойно говорю я и, отворачиваясь, беззвучно выговариваю «дерьмо» в сторону булькающей кофемашины. – А ты раньше проходила проверку от АПКПО, Хэрриет? – с любопытством спрашиваю я, тщательно вытирая чашку.

– Нет, но они помогут нам провести аудит наших…

– Их финансируют крупные компании, которые производят ПО для настольных систем, – говорю я настолько спокойно, насколько это возможно. – И они это делают потому, что рассматривают АПКПО как источник дохода. И все потому, что АПКПО и ее субподрядчики – именно в этом качестве будет выступать Отдел Q, им ведь заплатят за проверку, если они найдут какие-то неполадки, – приходят, ищут что угодно, что сейчас не лицензируется (например, старые машины в D3, которые до сих пор работают на Windows 3.1 и Office 4, или линуксовые сервера за столом Эрика, которые поддерживают наши файловые службы, не говоря уж о коробке на FreeBSD, на которой работает противодемонический пакет в отделе безопасности), и требуют обновления до последней версии под угрозой судебного иска. Позвать их – это все равно что открыть дверь нараспашку и пригласить наркоконтроль раскурить косяк.

– Они сказали, что смогут отследить все установленное у нас ПО и предложить скидку на корпоративное лицензирование!

– А как, ты думаешь, они это сделают? – я разворачиваюсь и хмуро смотрю на Хэрриет. – Они запустят отслеживающий софт в нашу локальную сетку, а потом соберут с него данные. – Я делаю глубокий вдох. – Тебе придется заставить его дать подписку о неразглашении, чтобы я смог его официально предупредить, что если он думает такое провернуть, то я его подведу под раздел три. Как ты думаешь, почему мы до сих пор держим старые версии Windows? Потому что не можем себе позволить новые?

– Он уже подписал раздел три. И ты сам сказал, что у тебя нет времени! – ядовито шипит она. – Я тебя спрашивала пять недель назад – в пятницу! Но ты был слишком занят игрой в супершпионов в подвале со своими дружками, чтобы заметить такую мелочь, как приближающаяся проверка. Она бы не понадобилась, если бы у тебя было время!

– Черт! Слушай, мы используем это старое барахло, потому что оно настолько старое и паршивое, что физически не может подцепить половину современных прокси-червей и макровирусов. АПКПО потребует, чтобы мы их заменили на блестящие новенькие компьютеры с Windows XP и Office XP, чтобы они ломились в интернет каждые шесть секунд и рассказывали хозяевам, что мы с ними делаем. Ты серьезно считаешь, что Красный ковер пойдет на такой риск в системе безопасности?

Это блеф – бонзы Красного ковра ушли из этой вселенной во времена, когда слово «программа» означало план действий, – но вряд ли Хэрриет это знает; зато она знает, что меня туда теперь вызывают. (Ближе к тебе, о мой мозгоедный бог…)

– По поводу времени. Дайте мне бюджет на железо и помощника, которого допустили к пятому уровню информационно-технической работы в Прачечной, и я со всем разберусь. Обойдется тебе всего в шестьдесят тысяч фунтов на первый год, плюс зарплата потом.

Наконец-то, наконец-то я достаю кувшин из кофеварки и наливаю себе бодрящую кружку.

– Вот так-то лучше.

Хэрриет смотрит на часы.

– Ты придешь на совещание, чтобы помочь мне объяснить это остальным? – спрашивает она голосом, которым можно нарезать стекло.

– Нет, – бросаю я, наливая молока из холодильника, который затем астматически хрипит дверцей. – Это провал в сфере частно-государственного сотрудничества, подробности в вечернем выпуске. Бриджет сунула туда ногу по своей воле: если хочет, чтобы я ее вытащил, может сама и попросить. К тому же мне нужно отчитаться по синей тревоге Энглтону, Борису и Энди, а это всегда важнее административной работы.

– Сволочь, – шипит она.

– Всегда рад помочь, – кланяюсь я и корчу рожу, когда Хэрриет вылетает из комнаты и хлопает дверью. – Энглтон. Код синий. Господи. – И вдруг я вспоминаю о камере в кармане куртки. – Черт, я опаздываю…

КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ: Последние исследования в области нейроанатомии связывают звездчатые ганглионарные сети, ответственные за горгонизм у пациентов с запущенными опухолями в области поясной извилины. Эксперименты по объединению «карты медузы» с соответствующим входным видеосигналом показали осуществимость механического воспроизведения эффекта медузы.

Успехи, достигнутые при эмуляции динамически перенастраиваемых скрытых слоев нейросетей при помощи технологии ПМЛВ (программируемый массив логических вентилей) в сочетании с цифровым видеосигналом, получаемым в режиме реального времени от бинокулярных камер высокого разрешения, могут позволить нам в течение ближайших пяти лет загружать «режим медузы» в специально подготовленные камеры наблюдения, что, в свою очередь, позволит сетям видеонаблюдения получить способность уничтожения противника на линии прямой видимости. Также рассматриваются различные системы безопасности, которые необходимо внедрить, прежде чем эта технология может быть применена в общенациональном масштабе с целью минимизации рисков ошибочной активации.

Проект установки системы скрытого наблюдения в общественных местах предполагает в результате размещение более миллиона камер в крупнейших британских городах к 1999 году. Полное покрытие планируется к июню 2004. Предполагаемое развитие межсетевого взаимодействия и широкополосной обработки данных предполагает впервые в истории возможность полного покрытия системой глубокой обороны против любого предполагаемого вторжения. Кроме того, рассматриваются возможные осложнения реализации этого проекта, а также его эффективность по смягчению последствий ЧАС ЗЕЛЕНЫЙ КОШМАР в сентябре 2007…

Кстати, о Красном ковре: Энглтон выбрал для моего рапорта комнату со столом из тиковой древесины и бакелитовыми креплениями, а также матированными окнами в коридор. Когда я появляюсь и включаю красную лампочку «НЕ ВХОДИТЬ», он восседает за столом и постукивает по столешнице костистыми пальцами; Энди выглядит встревоженным, а Борис – невозмутимым.

– Домашнее видео, – говорю я, бросая на стол кассету. – Как я провел выходные. – Прежде чем зевнуть, я ставлю кружку с кофе на одну из подозрительно мягких кожаных подставок, чтобы случайно не расплескать. – Простите, давно не спал. Что вы хотите знать?

– Как давно она погибла? – спрашивает Энди.

На минуту я задумываюсь.

– Точно не скажу – нужно звать патологоанатомов, но явно за какое-то время до того, как я нашел ее в семь утра. Она уже остыла до температуры печи.

Энглтон смотрит на меня так, будто я жучок под микроскопом. Неприятное чувство.

– Ты прочел документы? – спрашивает он.

– Да. – Прежде чем прийти сюда, я запер их в своем сейфе на случай, если любопытная Барбара или, скажем, Хэрриет захочет сунуть туда свой нос. – Сегодня буду спать спокойно.

– Значит, нашел василиска, – говорит Борис.

– Э-э… нет, – признаю я. – Он до сих пор на свободе. Но Майк Уильямс сказал, что даст мне знать, если он попадется. Он дал подписку по третьей секции, это наш человек в…

– Сколько дорожных камер установлено на развязке? – между делом спрашивает Энглтон.

– Ох… – Я падаю на стул. – Ох, черт. Черт!

Меня трясет, кишки танцуют танго, а по спине бегут холодные мурашки, когда я понимаю, что́ он пытается мне сказать, не произнося этого вслух для протокола.

– Поэтому я отправил туда тебя, – говорит он и жестом отправляет Энди по какому-то оговоренному поручению; в следующую секунду за ним отправляется Борис. – Не стоит погибать при исполнении, Боб. Это плохо выглядит в послужном списке.

– Ох, черт, – повторяю я, когда понимаю, как близок был сегодня к смерти: и не только я – и пилоты вертолета, и все, кто с тех пор туда приходил, и…

– Полчаса назад кто-то сломал дорожную камеру номер семнадцать над третьей кольцевой развязкой: всадил пулю калибра.223 в ПЗС. Пей кофе. Вот так, молодец. Постарайся не расплескать.

– Кто-то из наших. – Эти слова звучат как утверждение.

– Разумеется. – Энглтон постукивает по папке перед собой – я узнаю ее по загнутому уголку второй страницы: я положил ее в свой сейф всего десять минут назад – и смотрит на меня своими жуткими серыми глазами. – Итак. Поскольку гражданские лица временно в безопасности, расскажи мне, к каким выводам ты пришел.

– Уф. – Я облизываю губы, которые вдруг высохли, как старый башмак. – Прошлой ночью кто-то вывел корову в парк и использовал для учебной стрельбы. Я мало что знаю о сетевой топологии дорожных камер в Милтон-Кинс, но вероятные подозреваемые у меня такие: некто с очень особой мозговой опухолью, кто-то с краденым лапидарным оружием – вроде того, которое мне выдали на ОГР РЕАЛИТИ, – или кто-то с доступом к плодам проекта КОНЕЦ КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ. Исходя из вопроса, который вы задали, если это ККС, то санкции на использование не было.

Он едва заметно кивает.

– Тогда мы в дерьме, – радостно говорю я и глотаю остатки кофе, но чуток порчу эффект тем, что тут же захожусь кашлем.

– И без глубиномера, – сухо добавляет Энглтон и ждет, пока я откашляюсь. – Я отправил Эндрю и мистера Б. в архив за другим делом, которое тебе нужно прочесть. Только для твоих глаз, при свидетелях, никаких записей, выдача только под охраной. Пока они берут под роспись эти документы, я хочу, чтобы ты записал своими словами все, что произошло с тобой сегодня утром. Этот рапорт пойдет в засекреченный файл вместе с видеозаписью в качестве письменных показаний на худший случай.

– Ох, черт, – уже в который раз говорю я. – Внутри?

Он кивает.

– ЦПУ?

Он снова кивает, затем придвигает ко мне антикварную печатную машинку.

– Начинай печатать.

– О’кей. – Я беру три листа бумаги и прокладываю между ними копирку. – Уже печатаю, шеф.

[Краткое изложение: ] Этот документ описывает текущее состояние проекта по созданию защитной сети, способной отразить широкомасштабное вторжение путем перенастройки национальной сети видеонаблюдения для использования в качестве программно-управляемого многоголового василиска. Во избежание случайного досрочного использования или злонамеренного применения ПО ВЗГЛЯД СКОРПИОНА не встраивается в фабричную прошивку камер. Во все устройства помещается чип ПМЛВ, в который авторизованный на уровне МАЖИНО СИНИЕ ЗВЕЗДЫ пользователь сможет по необходимости загрузить ВЗГЛЯД СКОРПИОНА…

[Преамбула]: Как уже было отмечено, специалисты из Стратегической оборонной инициативы США рассчитали, что создание защитной сети зенитных управляемых ракетных снарядов (ЗУРС) потребует самого сложного ПО, превосходящего показатель сложности в 100 миллионов строк кода, за что проект был раскритикован многими организациями (см. прим. [1][2][4]) и назван нереалистичным, поскольку при первичном развертывании такой код будет содержать более тысячи ошибок первого класса. Тем не менее архитектурные требования к МАЖИНО СИНИЕ ЗВЕЗДЫ превосходят таковые для инфраструктуры ЗУРС. Чтобы обеспечить покрытие 95 % населения Соединенного королевства, нам потребуется восемь миллионов подключенных к сети камер (терминалов). В застроенных зонах терминалы могут подключаться через гражданские телефонные сети по технологии SDSL/VHDSL, но на окраинах придется строить ячеистые сети, маршрутизируемые по 802.11a, чтобы сельскохозяйственные районы не стали рассадником жертв для демонического одержания. Ниже описаны возможные осложнения с сервисами TCP/IP, а также конкретные требования по маршрутизации IPv6 и инфраструктуре, которая должна быть создана и поддержана всеми провайдерами не позднее 2004. На данный момент на британском рынке представлены более девяноста различных архитектур для систем видеонаблюдения, многие из которых являются импортными моделями и не могут быть оснащены ПМЛВ для запуска нейросети ВЗГЛЯД СКОРПИОНА. Требования по открытости данных, введенные по условиям Закона о регулировании следственной деятельности (2001), позволяют получить доступ к заводским прошивкам камер, но во многих регионах обновление до первого уровня совместимости с МАЖИНО СИНИЕ ЗВЕЗДЫ отстает от графика из-за саботажа со стороны местных полицейских подразделений, которые рассматривают подобные требования МВД как необоснованные. Если мы не сможем добиться 340 % улучшения по этому направлению к 2004, мы не сможем достигнуть необходимого охвата до сентября 2007, когда ожидается ЧАС ЗЕЛЕНЫЙ КОШМАР…

На данный момент установка завершена только на нескольких плацдармах, в частности во внутренней части Лондона (антитеррористическая система наблюдения «Стальное кольцо») и в Милтон-Кинс (общегородская сеть следующего поколения с установленными средствами управления дорожным движением). Развертывание продолжается в порядке плотности населения и вероятности катастрофического демонического одержания с экспоненциальным распространением по густонаселенным зонам…

[Рекомендации: ] Один из способов добиться совместимости всех гражданских систем видеонаблюдения с проектом ВЗГЛЯД СКОРПИОНА к 2006 году заключается в использовании инициативы Агентства национальной безопасности США в наших целях. При помощи законопроекта, который якобы спонсируется Голливудом и ассоциациями звукозаписывающих компаний (MPAA и RIAA: см. также CDBTPA), АНБ пытается затребовать законодательную поддержку управления цифровыми правами во всех электронных устройствах в свободной продаже. Детали имплементации такого решения на данный момент нам недоступны, но мы полагаем, что это прикрытие, которое вынудит производителей устанавливать в своих устройствах программно-реконфигурируемые накристальные микросхемы ПМЛВ разряда в один миллион вентилей – изначально для УЦП, с последующим перепрограммированием для поддержки их программы войны против антиамериканизма.

Если такой законопроект будет принят, давление рынка вынудит дальневосточных производителей подчиниться его требованиям, а мы сможем затребовать установку системы ВЗГЛЯД СКОРПИОНА уровня 2 во все пользовательские цифровые камеры и коммерческие системы видеонаблюдения под прикрытием исполнения своих обязательств по защите авторских прав в соответствии с договором с ВОИС. Подходящим поводом для быстрого демонтажа всех камер нулевого и первого уровня может стать, например, дискредитация при рассмотрении уголовных дел в судах показаний, полученных при помощи старых моделей. Если мы реализуем этот план, к концу 2006 года два любых соседних терминала видеонаблюдения – и станут перепрограммируемыми устройствами для любого суперпользователя с правами МАЖИНО СИНИЕ ЗВЕЗДЫ, что позволит превратить их в глаза василиска класса ВЗГЛЯД СКОРПИОНА. Мы по-прежнему убеждены, что это лучшая защитная стратегия, призванная минимизировать потери, когда со звезд вернутся Великие Древние, чтобы пожрать наши мозги.

– То есть все сводится к стратегической оборонной инициативе против вторжения мозгоедов из-за пределов нашего пространства-времени, которое ожидается к определенной дате. Я все правильно понял? – спрашиваю я.

– Очень приблизительно, но да, – отвечает Энди.

– Допустим. В ожидании мозгоедной угрозы какой-то безымянный гений додумался, что можно увязать в сетку все камеры наблюдения, разбросанные по зеленым холмам и полям нашей чудесной страны, скормить полученные с них данные в программную эмуляцию мозга василиска и превратить ее в какую-то вездесущую систему смерти, которая убивает взглядом. Хотя мы даже не знаем, как именно работает эффект медузы, кроме того, что он основан на каком-то диком эффекте квантового туннелирования, опосредованном наблюдением, обрушении волновой функции и так далее, и так далее, который заставляет примерно 1 % атомов углерода в теле цели автомагически превратиться в кремний без видимой энергопотери. Правильно?

– Можешь взять сигару, Шерлок.

– Прости, дым я выпущу, только если ты меня подключишь к розетке. Черт. Ладно, значит, никому не пришло в голову, что масса-энергия этих атомов кремния должна откуда-то взяться, откуда-то из нижних измерений… Дьявол. Но не в этом суть, да?

– Не в этом. Когда ты до нее дойдешь?

– Как только руки перестанут трястись. Давай посмотрим. Вместо того, чтобы сделать это в открытую и насмерть перепугать чел-Овечество, понатыкав лучей смерти на каждом углу, наши господа и повелители решили, что провернут это через задний проход, приняв такой закон, чтобы все камеры в публичных местах подключались к сети, да еще и имели предустановленную лазейку, через которую в них можно будет в нужный момент загрузить эмулятор мозга василиска. Будем честны, это крайне рачительное использование налогов в наш век аутсорса, частно-государственных объединений и стандартов обслуживания. Ведь страховку не получишь, если не установишь камеры, но кто-то за ними должен следить, так что можно передать обслуживание компании по системам безопасности, у которой есть сетевой центр, а лишенные извилин святые рыцари копирайта из музыкальных компаний продвигают закон, по которому обязательно устанавливать в каждый плеер и камеру тайную правительственную прослушку, чтобы только домашнее копирование не погубило славу Майкла Джексона. Просто гениально!

– Элегантное решение, да? Куда тоньше, чем выкатывать подлодки с баллистическими ракетами. Мы далеко ушли со времен Холодной войны.

– Ага. Только ты мне говоришь, что какой-то хакерок вас взломал и стрельнул разок в Милтон-Кинс. Наверное, решил, что играет в новую версию «MISSILE COMMAND».

– Без комментариев.

– Исусья тяпка на коне с двумя портами под хвостом… Ты меня за идиота держишь? Слушай, шарик улетел. Кто-то загрузил ВЗГЛЯД СКОРПИОНА на пару камер на Монкс-роуд и превратил Буренку в шестьсот фунтов вареной говядины на косточке по-василискски, а ты говоришь «без комментариев»?!

– Слушай, Боб, ты все принимаешь слишком близко к сердцу. Я не могу ничего сказать про инцидент на Монкс-роуд, потому что ты сейчас официально ведешь расследование, и мне положено предоставлять тебе помощь и поддержку, а не спорить с тобой или думать за тебя. Вот я и пытаюсь помогать.

– Прости, прости. Просто я немного расстроился.

– Да. Если это тебя утешит, я тоже, и даже Энглтон – хочешь верь, хочешь нет, – но «расстроился» и пятьдесят пенсов тебе устроят чашку кофе, а нам нужно выявить средства, мотив и самого убийцу Буренки, чтобы вовремя закрыть двери в загон. Да, и внешний взлом можем исключить – сетевое кольцо на Монкс-роуд идет в частной и закрытой сети, которая по самые уши закрыта брандмауэрами. Так тебе легче?

– Черта с два! В принципе я с тобой согласен, но я все равно расстроен, Энди, и хочу тебе сказать – вот черт! Слушай, я понимаю, что это бессмысленно, потому что уже слишком поздно, но я думаю, что вообще вся эта гребаная идея с МАЖИНО СИНИЕ ЗВЕЗДЫ – чепуха, чушь, бред сивой кобылы, полная-к-этой-матери-галиматья! Это как закопать атомные мины на каждом перекрестке! Они что, не знали, что есть только один компьютер, который невозможно взломать, – и это компьютер, на котором установлена чистая операционка, который приварен к внутренней стенке стального сейфа, залит тонной цемента на дне угольной шахты под охраной спецназа и пары бронетанковых дивизий, да к тому же – выключен! О чем они вообще думали?!

– О том, как защитить нас, когда наступит ЧАС ЗЕЛЕНЫЙ КОШМАР, Боб. Из-за которого, кстати, русские так хотят снова выводить в космос ракетоносители «Энергия», чтобы запустить на орбиту свои боевые станции «Полюс», а американцы так трясутся над руной аль-Саббаха, что хотят внедрить цензуру во все конвертеры аналоговых данных в цифровые на планете.

– У меня есть допуск к ЧАС ЗЕЛЕНЫЙ КОШМАР? Или я должен поверить тебе на слово?

– Пока придется поверить, я постараюсь выбить тебе допуск в конце недели. Прости, но это правда… в общем, в данном случае цель оправдывает средства. Просто поверь, ладно?

– Черт. Мне нужно еще… нет, я уже и так выпил слишком много кофе. Так что мне нужно делать?

– Ну, есть и хорошие новости – мы немного сузили фронт работ. Тебя, наверное, порадует, что мы только что отправили Йоркширский отдел по борьбе с электронной преступностью коваными сапогами пройтись по всей видеосети и их центру данных. Официальная причина – мы подозреваем, что недавно уволенный сотрудник оставил им в подарок часовой механизм. Он-то, конечно, ни в чем не виноват, зато теперь мы можем открыть дело по статье «Компьютерное преступление» и отправить туда не самую бестолковую команду. Потом они официально запросят помощи у ГБЭК, а оттуда им пришлют спеца из ЦПС, то есть тебя. Прошерсти сетку с камерами и выясни, как туда попал ВЗГЛЯД СКОРПИОНА. И это будет легче, чем ты думаешь, потому что ВЗГЛЯД СКОРПИОНА – это тебе не приложение с открытым кодом, и есть всего две известные нам группы разработчиков на планете, которые работают с ним. Ну, в нашей стране, по крайней мере. И одна из них – сюрприз! – располагается в Милтон-Кинс. Поэтому с этой минуты у тебя есть разрешение вломиться к ним и поиграть в гестапо с нашими главными умниками. И я надеюсь, ты не будешь злоупотреблять такими полномочиями без крайне веской причины.

– Отлично, всегда хотел примерить черную кожаную шинель. Что скажет Мо?

– Скажет, что ты подходишь на роль, когда злишься. Ты готов?

– Как же я могу отказаться, если ты так это предлагаешь?

– Рад, что ты все понимаешь. У тебя еще остались какие-то вопросы, прежде чем мы закончим разговор и отправим запись ревизорам?

– Кхм, да. Один. Почему я?

– Почему?.. М-да. Гм-м. Я подозреваю, потому что ты уже внутри, Боб. И обладаешь довольно уникальным набором навыков. Ты, наверное, не заметил, но у нас не так много квалифицированных полевых агентов, и большинство из них – полевые некроманты старой школы имени «пали от бедра, руной погибели, с двух рук». Они не понимают, как устроены эти бэббиджевы машинки в интернете, – в отличие от тебя. К тому же ты уже работал с глазом василиска – ты же не думаешь, что мы такое оружие всем выдаем, как зубную пасту? Зачем искать кого-то, кто знает меньше, если ты уже есть под рукой, знаешь достаточно и в целом… подходишь.

– Вот спасибо. Буду спать спокойней, зная, что вы никого лучше не нашли. По сусекам скребли, поди?

– Если б ты только знал… если б знал.

На следующее утро меня сажают на поезд, который идет в Челтнем (вторым классом, чтоб вы не сомневались), чтобы я посетил там большой офисный центр, который на всех картах выглядит пустым местом – на случай, если русские почему-то не заметили, что у фермы на спине повырастали спутниковые тарелки. Я вынужден пережить очень неприятные полчаса, пока меня проверяют на входе двое ротвейлеров в синей форме, которые в своей работе исходят из постулата о том, что любой человек, у которого нет удостоверения северокорейского шпиона, является неизвестным и опасным подозреваемым. Они меня обыскивают и заставляют пописать в баночку и оставить КПК на проходной, но почему-то теряют интерес к маленькой кожаной ладанке с засушенной голубиной лапкой, которую я ношу на шее на серебряной цепочке, как только я им объясняю, что это символ моей религии. Идиоты.

Снаружи ветрено и идет дождь, так что у меня нет возражений против того, чтобы оказаться в просторной переговорной на третьем этаже внешнего корпуса, получить стаканчик бежевого казенного кофе (того же цвета, что и ковер на полу) и потратить следующие четыре часа на встречу с Кевином, Робином, Джейн и Филом, которые по очереди объясняют мне, что должен делать старший офицер ЦПС в полевых условиях, как не нарушать правила ТБ, как запрашивать подкрепление, докладывать о проблемах и заполнять двести семнадцать разных бланков, в заполнении которых, похоже, и заключается главная служебная обязанность старшего офицера. Может, в Прачечной и есть некоторый излишек бюрократии и маниакальная привязанность к стандартам ISO-9000, но в ЦПС все гораздо хуже: у них в ходу какая-то дикая, исправленная и дополненная версия стандарта качества BS5720, введенная, видимо, для того, чтобы министр внутренних дел всегда смог отчитаться практически в режиме реального времени за каждую и любую скрепку в своем министерстве, если вдруг его примется допрашивать об этом в Парламенте верная оппозиция Ее Величества. С другой стороны, финансирование у них побольше нашего, а работы – всего-то почитать чужие электронные письма, вместо того чтобы выцарапывать свою душу из щупалец какого-нибудь прожорливого монстра из иной вселенной.

– Ах да. И вам совершенно необходимо повязывать галстук, когда вы представляете нас публично, – чуть сконфужено добавляет Фил в конце своего выступления.

– И подстричься, – улыбается Джейн.

Вот уроды.

Черти из отдела кадров поселили меня в домашний отель, принадлежащий паре пожилых социопатов-консерваторов, мистеру и миссис Макбрайд. Он лысый, ходит по дому в тапочках, читает «Телеграф» и мрачно вещает, что от лживых иммигрантов, которые якобы просят тут убежища, спасет только высшая мера; она красуется в тяжелых очках в роговой оправе и укладывает волосы так, как лет триста уже никто не делает. Стены коридоров покрыты обоями с изысканно-отвратительным растительным узором, весь дом пропах нафталином, и единственный признак XXI века – дешевая вебкамера на лестничной клетке. Я стараюсь не дрожать, поднимаясь в свой номер, и накрепко запираю дверь, прежде чем сесть и позвонить Мо, а потом поиграть в «Цивилизацию» на КПК (его я сумел с боем вырвать у ротвейлеров на обратном пути).

– Ну, могло быть и хуже, – утешает меня Мо, – у твоих хотя бы кожа не зеленая и жабр нет.

На следующее утро я проталкиваюсь на перрон, чтобы сесть на самый ранний поезд до Лондона, продираюсь через толпу в час пик, а потом каким-то чудом умудряюсь пересесть на поезд в Милтон-Кинс; в вагоне полно ярко одетых немцев с рюкзаками и раздраженных бизнесменов, которым нужно попасть в аэропорт Лутон, но я выхожу раньше и вызываю такси до полицейского участка.

– There is nothing better in life than drawing on the sole of your slipper with a biro instead of going to the pub on a Saturday night, – поет солист «Half Man Half Biscuit» в моем айподе, и я даже, наверное, согласен, если приравнять субботний вечер в пабе к утру четверга в полицейском участке.

– Инспектор Салливан на работе? – спрашиваю я у дежурного.

– Минуту.

Усатый констебль пристально рассматривает мое удостоверение, потом буравит меня стеклянными глазами, будто ожидает, что вот тут-то я и сломаюсь и сам покаюсь в длинной череде нераскрытых квартирных краж, а потом поворачивается и уходит в шумный общий зал за углом. Времени мне хватает ровно на то, чтобы дважды прочесть самые отбитые плакаты по предотвращению преступлений («Твои соседи – рептилоиды с планеты зеленых сапог? Сообщи о них здесь! Бесплатно!»), прежде чем дверь распахивается и в вестибюль решительно врывается женщина в сером костюме. Так бы выглядела Энни Леннокс, если бы пошла работать в полицию, несколько раз получила по лицу «розочкой» из разбитой бутылки, а еще переела вчера карри.

– Ладно, кто тут шутки шутит? Ты? – Она указывает на меня пальцем. – И ты из… – Тут она замечает мое удостоверение. – Вот дерьмо. – А потом бросает через плечо: – Джеффрис, Джеффрис, сукин ты сын, ты меня подставил! Ох, да что с тебя взять? – И снова мне: – Это ты – шпион, который меня вытащил из кровати позавчера после смены на кладбище. Это все твоя работа?

Я делаю глубокий вдох.

– Моя и ваша в равной степени. Я только что вернулся из… – Тут я символически кашляю. – …и получил приказ найти инспектора Дж. Салливана и допросить. – А потом добавляю, мысленно скрестив пальцы: – А что значит «Дж»?

– Джозефина. И кстати, я детектив-инспектор. – Она открывает перегородку. – Заходи уж. – Выглядит Джозефина уставшей и раздраженной. – Где твое второе удостоверение?

– Второе?.. А! – Я пожимаю плечами. – Мы ими не размахиваем; будет нехорошо, если такое удостоверение потеряется.

Кто бы ни подобрал его, этот несчастный как минимум нарушит третью статью. Да еще и поставит под серьезную угрозу свою бессмертную душу.

– Все в порядке, я подписала статью. Кровью, – говорит она, приподняв бровь.

– Второй пункт? – уточняю я на случай, если она блефует.

– Третий, – качает головой она.

– Входи, друг.

А потом я показываю ей свое удостоверение таким, каким оно является на самом деле, запуская щупальца тебе в голову и выкручивая все так, что тебя тянет сблевать от одной мысли усомниться в его законной силе. – Хватит?

Она просто кивает: вот уж спокойный клиент. Проблема с третьей статьей закона о государственной тайне в том, что преступно даже знать о ее существовании, если ты ее не подписал – кровью. Поэтому мы, подписавшие, которым в теории можно говорить о таких великих государственных тайнах, как очередь на использование сервировочного столика в Прачечной, на практике не можем прямо коснуться запретной темы. Мы должны полагаться на то, что нас друг другу представят, но в полевых условиях это обычно не получается. Чувствуешь себя как овца-лесбиянка: другие овечки показывают свое возбуждение тем, что стоят вокруг и ждут, пока их покроют, и как угадать, кто еще вокруг, ну, вы понимаете. Подписал.

– Пошли, – добавляет она чуть менее агрессивно, – возьмем кофе по дороге.

Через пять минут мы уже сидим за столом с блокнотом, телефоном и древним диктофоном, на который, наверное, еще Смайли записывал показания Карлы, когда мужчины еще были настоящими мужчинами, а овцы-лесбиянки тряслись от страха.

– Я надеюсь, это важно, – ворчит Джозефина, потряхивая жутко современную упаковку сахарина над чашкой с «Нескафе». – У меня вор-рецидивист, два изнасилования, серия угонов и загадочный зассанец, который вламывается в универмаги, да еще и куча зануд из Йоркшира с внезапной компьютерной ревизией – твоя работа, как я понимаю. Мне сейчас провалиться в сезон «Секретных материалов» нужно примерно так же, как дырка в голове.

– Нет, дело важное. И я надеюсь убрать его с твоего стола как можно скорее. Только сперва давай кое-что проясним.

– Гм-м. Что тебе нужно знать? У нас в этом году было только два заявления про летающие тарелки и шесть – про похищение инопланетянами. – Она приподнимает бровь, скрещивает руки на груди – защитная поза; кто бы мог подумать – допрос со стороны высокого начальства заставляет альфа-самку защищаться. – У меня не так много времени: в двенадцать совещание по делу, а в четыре нужно забрать сына из школы.

С другой стороны, может, она и вправду занята.

– Для начала такой вопрос: есть показания свидетелей или записи камер наблюдения с места преступления? Еще: вы опознали корову? Выяснили, как она вообще туда попала?

– Свидетелей нет до трех часов, когда Вернон Туэйт вышел выгуливать пуделя своей девушки, у которого случился понос. – Джозефина кривится так, что проступает шрам на лбу. – Если хочешь, можем вместе просмотреть рапорты. Я так понимаю, ты за этим приехал?

– Можно и так сказать. – Я опускаю в свой стаканчик дешевую ложечку и несколько секунд осторожно смотрю, как бы металл не начал растворяться. – Меня в вертолетах укачивает. Особенно после бурной ночи, после которой я планировал отоспаться. – Она чуть не улыбнулась, но вовремя вспомнила, что решила быть со мной суровой. – Ладно, значит, раньше показаний нет. Что еще?

– Записей тоже. – Она кладет ладони на стол по сторонам чашки и разглядывает ногти. – Ничего нет. Вот двенадцать двадцать шесть, а потом сразу семь четырнадцать. Эти цифры следует сохранить в памяти. Деннис, наш местный компьютерщик, страшно разозлился на МКСГ – это наши частные партнеры, им отдали на аутсорс систему дорожного наблюдения.

– Двенадцать двадцать шесть тире семь четырнадцать, – повторяю я, вводя время на КПК. – МКСГ. Отлично, это хорошо.

– Серьезно? – бросает она, склоняя голову набок и глядя на меня так, будто я муха, которая упала ей в кофе.

– Да, – киваю я, а потом соображаю, что не стоит ее бесить без серьезного к тому повода. – Прости. Я имею право тебе сказать, что меня интересует все, что случилось с камерами и коровой. Если что-то об этом узнаешь – особенно про взлом камер, – я был бы благодарен за звонок. Но пока давай займемся Буренкой. Известно, откуда она взялась?

– Да. – Джозефина не улыбается, но чуть распрямляет плечи. – Это корова двести шестьдесят три с молочной фермы «Эмметт-Мур» возле Данстебла. Точнее, была коровой двести шестьдесят три до понедельника. Она стала сдавать, поэтому ее – вместе с еще семью коровами – продали на местную скотобойню. Я проверила остальных, и они должны возникнуть в гамбургерах в Макдональдсе где-то в начале следующего месяца. Но вот Буренка – нет. Говорят, проезжий фермер на рендж-ровере с прицепом захотел ее купить и увезти к семейному мяснику.

– Ага!

– И если ты в это поверишь, то у меня есть для тебя ошеломительное предложение – можно купить целый мост! – Джозефина делает глоток кофе, морщится и опять подсыпает в чашку сахарин; я тоже пробую на автопилоте свой кофе и больно обжигаю язык. – Оказывается, нет по записям никакого Джайлза с фермы Хэм, что в Бэг-Энде, Шир. Возле загона у них стояла камера, поэтому мы вычислили рендж-ровер. Он нашелся на следующий день: его бросили на окраине Лейтона, а в системе он значится в угоне. Сейчас он на штрафстоянке; его проверили на отпечатки, но ничего не нашли, а у нас нет денег на то, чтобы отправлять команду судмедов на полный осмотр каждой краденой машины в окрестностях. Однако, если ты мне выкрутишь руку, пообещаешь бюджет и пойдешь со мной на ковер к моему начальству, я что-нибудь придумаю.

– Это, скорее всего, не понадобится: у нас свои методы. Но я был бы благодарен, если бы кто-нибудь меня туда подбросил. Я сниму показания приборов и оставлю тебя в покое – за исключением дела с Буренкой. Так пойдет?

– Ну, что-нибудь да придумаем. Сейчас она идет под литерой Ф от «фантастическая фонарная фигня», но я собираюсь объявить, что это просто старое животное, которое фермер незаконно бросил в парке, чтобы не платить за скотобойню.

– Отличный план, – медленно киваю я. – А теперь давай сыграем в случайные ассоциации. Ладно? Десять секунд. Когда я скажу слова, ты мне скажешь первое, что придет в голову. Хорошо?

Она явно озадачена.

– Это что…

– Слушай. Час-Зеленый-Кошмар-Взгляд-Скорпиона-Мажино-Синие-Звезды. Властью, данной мне эмиссарами Й’гхонжх Н’хай, я владею силой связывать и развязывать, и твой язык будет связан о тех вещах, о которых мы говорили, пока ты вновь не услышишь эти слова: Час-Зеленый-Кошмар-Взгляд-Скорпиона-Мажино-Синие-Звезды. Ясно?

Она смотрит на меня, выпучив глаза, и пытается что-то сказать, потом свирепеет, но вскоре берет себя в руки и рычит:

– Да что это за хрень?!

– Чистая предосторожность, – говорю я, а она смотрит на меня и некоторое время пыхтит, пока я допиваю кофе, – и понимает, что просто физически не может слова сказать по этой теме. – Ладно. Дальше. Я разрешаю тебе объявить, что корову просто бросили. Я разрешаю тебе свободно говорить со мной, но больше ни с кем. Если кто-то будет задавать вопросы, отправляй их ко мне, если ответ «нет» их не устроит. Это касается и твоего начальства. Можешь им сказать, что ничего не можешь им сказать, но только это.

– Козел, – шипит Джозефина, и, если бы она могла убивать взглядом, от меня бы уже остались только угольки на ковре.

– Слушай, я тоже работаю под гейсом. Если я его не буду распространять, у меня голова лопнет.

Не знаю, поверила она мне или нет, но Джозефина успокаивается и устало кивает.

– Говори, чего ты хочешь, а потом проваливай с моего участка.

– Я хочу, чтобы меня подбросили на штрафстоянку. И пустили посидеть за руль рендж-ровера. А еще книгу стихов, кувшин вина, финиковую пальму и… пардон, увлекся. Это можно устроить?

– Я тебя сама отвезу, – коротко говорит она и встает.

Мне приходится пережить двадцать пять минут ядовитого молчания на заднем сидении патрульной машины, которую ведет некий констебль Рутледж, рядом с которым расположилась детектив-инспектор Салливан. Она обращается со мной с теплом, которое, наверное, приберегает для серийных убийц, но в конце концов мы приезжаем на штрафстоянку. Я уже не страдаю от бесконечных угрызений совести – это в нашем деле быстро проходит. Энглтон из моей головы брелок для ключей сделает, если я не прикрою все возможные утечки, а связывающий гейс – один из самых гуманных инструментов в моем распоряжении, но я всё равно чувствую себя полным дерьмом. Так что я с огромным облегчением выбираюсь из машины, чтобы размять ноги на присыпанной гравием площадке под проливным дождем.

– А где машина? – невинно интересуюсь я.

Джозефина меня игнорирует.

– Билл, езжай на Блетчли-уэй и забери там у Дугала улики по делу Хейза. А потом возвращайся забрать нас, – приказывает она водителю, а затем обращается к гражданскому охраннику: – Эй, мы ищем номер BY 476 ERB. Рендж-ровер, вчера завезли. Где он?

Скучающий охранник ведет нас по жидкой грязи через лабиринт машин с приклеенным к лобовому стеклу значком «В ПОЛИЦИЮ СООБЩИЛИ», а потом жестом показывает на полупустой ряд.

– И? – требовательно говорит Джозефина, и он передает ей ключи. – Ладно, теперь проваливай.

Охранник смотрит на нее и быстро отступает. Я уже почти хочу к нему присоединиться – может, она и должна, как детектив-инспектор, прилично вести себя на людях, но сегодня инспектор Салливан явно в настроении откусывать головы цыплятам. Ну или агентам Прачечной, если дадут ей повод.

– Ладно, это все, – говорит Джозефина и нетерпеливо трясет у меня перед носом ключами. – Больше, как я понимаю, тебе ничего не нужно, так что я ухожу. Вести совещание, ловить магазинного зассанца и так далее.

– Не спеши.

Я оглядываюсь по сторонам. Штрафстоянка огорожена высоким проволочным забором, а у ворот расположился тесный вагончик охранника, на крыше которого на столбе установлена на механической платформе камера наблюдения. – Кто сидит на другом конце?

– Наверное, охранник, – говорит Джозефина, посмотрев туда, куда указывает мой палец; камера неотрывно смотрит на ворота.

– Ладно, давай откроем машину.

Писк брелка, отпирающего рендж-ровер. Она берется за ручку и тянет на себя. Я не свожу глаз с камеры, чувствуя, как по шее стекают капли дождя. Неужели я ошибся? Я встряхиваюсь, когда замечаю, что Джозефина пристально на меня смотрит, затем достаю наладонник, сажусь на место водителя, устанавливаю КПК на руле и ввожу серию команд. Результат заставляет меня покачать головой. Человек, который украл эту машину, вытер все отпечатки, но паранормальные следы заметать явно не умел – не взял саван самоубийцы и даже параноидного шизофреника за руль не посадил. Сканнер чувствителен к тяжелым отзвукам эмоций, а руки, которые мне нужны, – последние, что сжимали его в страхе и тревоге. Я записываю все результаты и прячу КПК. Я как раз собираюсь открыть бардачок, когда что-то заставляет меня бросить взгляд на главную дорогу за сетчатым забором и…

– Осторожно! Ложись!

Я вываливаюсь из салона на землю. Джозефина оглядывается, так что приходится дернуть ее за лодыжки, чтоб упала. Она орет и с размаху шлепается на задницу, пытается лягнуть меня ногой, а потом у меня за спиной раздается громкий хлопок, и нас обдает жаром, как из открытой печи.

– Черт, вот дерьмо…

Я даже не сразу понял, что это ругаюсь я, пока вытягиваю ладанку на шее и вытаскиваю из нее лапку, пытаясь одновременно зажечь зажигалку. Я кручу колесико, и тут будто молот врезается мне в правое бедро.

– Ублюдок!..

– Прекрати… – хриплю я и в этот миг чувствую запах бензина и слышу треск и рев.

Я наконец поджигаю голубиную лапку (лежа в холодной луже и чуть не обгадившись со страху) и оказываюсь в облаке вони горелой кожи и голубоватом свечении. Потом перекатываюсь.

– Не двигайся!

– Козел! Что… что это горит?

– Не двигайся, – снова хриплю я, поднимая крошечную Ручку Славы. Камера на дороге за забором мечется так, будто уронила контактную линзу, но та, что установлена на крыше вагончика, неотрывно смотрит на горящие шины рендж-ровера.

– Если отпустишь мою руку, они тебя увидят и убьют… Вот дерьмо!

– Уб… что? – спрашивает побелевшая Джозефина.

– Эй, ты! Прячься! В укрытие! – ору я через всю площадку, но парень в синей форме меня не слышит.

Вот он бежит по штрафстоянке так быстро, как только позволяют ему толстые ножки, а вот он уже валится вперед, чернеет, огонь вырывается у него из глазниц, рта и ушей. Потом у него отваливаются руки, и обожженный корпус скользит по земле, как жуткие сани.

– Черт, черт, черт! – Выражение лица инспектора стремительно меняется, переходя от неверия к ужасу. – Мы должны ему помочь…

– Нет! Лежи!

Джозефина замирает на месте на один удар сердца, второй. Когда она снова открывает рот, ее голос звучит неестественно холодно:

– Что происходит?

– Камеры, – хриплю я. – Слушай, это Рука Славы – щит невидимости. Сейчас только он нас спасает – на этих камерах установлен ВЗГЛЯД СКОРПИОНА. Если они нас увидят, нам конец.

– А машина? Что с ней случилось?

– Шины. Они сделаны из резины, это углерод. ВЗГЛЯД СКОРПИОНА работает со всем, в чем есть длинная цепочка углеродных молекул, например с шинами или коровами. Поджигает их.

– Ох, тетка моя святая мать и отец исповедник…

– Возьми меня за руку. Нужен контакт с кожей… не так сильно. У нас примерно три-четыре минуты, прежде чем РС догорит. Уроды, ох, уроды. Нужно добраться до панели управления…

Следующая минута – это просто кошмар: колено ноет от удара о землю, бедро – оттого, что Джозефина мне врезала от души, джинсы насквозь мокрые, а кожа на шее горит от огня, в котором я чуть не оказался несколько секунд назад. Джозефина держится за мою левую руку, как за спасательный круг – и это в общем-то правда, пока не погасла Рука Славы, – и так мы ковыляем к вагончику возле входа.

– Внутрь, – пыхтит она, – там нас не будет видно.

– Точно? – Она почти тащит меня ко входу; дверь не заперта. – Мы сможем выйти с другой стороны?

– Не думаю. – Она указывает на здание на другой стороне. – Там школа.

– Вот черт.

Мы оказались на дальней от дорожной камеры стороне штрафстоянки, но под школой – напротив стальных ворот – стоит еще одна, и хорошо, что детишки на уроках, потому что происходящее здесь – ночной кошмар любого учителя. И нам нужно все решить очень быстро, потому что если начнется большая перемена…

– Сначала надо отключить питание камеры на крыше, – говорю я. – А потом придумать путь отхода.

– Что происходит? Как это случилось? – Джозефина шевелит губами, как выброшенная на берег рыба.

Я качаю головой.