Глава 42

Аделаида Уокер Боден. Индиэн Маунд, Миссисипи. 2 апреля, 1927

Я сидела под кипарисом и читала, наслаждаясь прохладным ветерком и отсутствием дождя, что в последнее время стало настоящей редкостью. Сырость просачивалась даже сквозь сложенное в несколько раз одеяло, на котором я расположилась: похоже, дождевая вода стояла совсем близко от поверхности, а ведь кипарис рос на небольшом пригорке! Меня, однако, это не слишком занимало; здесь, в Дельте, люди привыкли к капризам природы. Каждый местный фермер знал – Миссисипи может годами течь туда, куда направляли ее бег возведенные по берегам дамбы, но стоит зарядить дождям, и все сразу меняется. Повышается уровень грунтовых вод, посадки заливает водой, а урожай гниет на корню. К счастью, такое случалось не часто, но все-таки случалось. Сейчас каждый житель Индиэн Маунд и окрестностей отлично знал без всяких инженеров, что нас ждет большое наводнение – знал, но не мог сказать точно, когда оно начнется.

Пока я лениво перелистывала страницы романа, Бутси сидела в коляске и пыталась засунуть в рот свою маленькую ножку. Ботиночки я ей уже давно не надевала, потому что она каждый раз ухитрялась разуться и расшвырять обувь по всей комнате. В коляску я положила достаточно одеял и могла не беспокоиться, что ребенок замерзнет. Бутси, похоже, и впрямь было тепло – даже ветер ее нисколько не беспокоил. Когда очередной его порыв щекотал ее босые пятки, она только негромко смеялась, демонстрируя единственный (пока) зуб. Остальные зубы были на подходе, однако, вопреки многочисленным предупреждениям тети Луизы и миссис Хитмен, Бутси вела себя совершенно спокойно, отлично спала по ночам и с аппетитом ела. А благодаря ее спокойствию я тоже не слишком переживала, а порой даже чувствовала себя лучшей матерью на свете. Ну, может, и не самой лучшей, но уж самой счастливой – точно!

Потом мое внимание привлекло движение возле дома. Обернувшись, я увидела, как открылась кухонная дверь и Матильда пропустила на кухонное крыльцо какого-то человека, закутанного в плащ. Человек – мужчина – быстро пошел ко мне, но я догадалась, кто это может быть, далеко не сразу. Впрочем, судя по тому, как Матильда в тревоге заломила руки, новости, которые он принес, были скорее тревожными, чем радостными.

Анджело Берлини я узнала, только когда он подошел совсем близко. С облегчением вздохнув, я поднялась ему навстречу и почти тотчас увидела, что передо мной совсем другой Анджело – не такой, каким я его знала. Под плащом на нем была только рубашка с закатанными рукавами и жилет, щегольская фетровая шляпа с загнутыми полями пропала, галстук отсутствовал, а черные волосы, которые обычно были аккуратнейшим образом уложены на косой пробор, падали на покрытый испариной лоб. На его верхней губе тоже блестели капельки пота, хотя погода была совсем не жаркой, а в глазах тлела тревога. Итальянец выглядел… опасным, и я машинально сделала шаг в сторону, заслоняя собой коляску.

– Доброе утро, Анджело. Мне очень жаль, но Джона нет дома, и…

Он нетерпеливо тряхнул головой.

– Я пришел не для того, чтобы увидеть Джона. Мне нужно поговорить с тобой.

В моей душе шевельнулся страх, во рту пересохло, и я лишь со второй попытки сумела произнести:

– Тогда… тогда, быть может, ты зайдешь в дом, выпьешь лимонаду или чаю со льдом?

Он коротко рассмеялся.

– Нет, сейчас не до этого. Я ехал всю ночь, боялся не успеть… И мне нужно как можно скорее вернуться в Новый Орлеан, чтобы никто не заметил моего отсутствия. Дело очень важное. Я не мог даже позвонить, потому что такое дело нельзя доверять телефону.

Я в тревоге схватилась за ручку коляски.

– Анджело, ты меня пугаешь!

– Это хорошо, Аделаида. Твоего мужа мне так и не удалось напугать настолько, чтобы он меня выслушал, поэтому я решил поговорить с тобой. Джон сказал тебе, что он больше на меня не работает?

Прежде чем ответить, я глубоко вдохнула прохладный воздух. Мне хотелось сказать, что у нас с Джоном нет секретов друг от друга и что он все мне рассказывает, но… но о своем уходе от Берлини он мне действительно ничего не говорил. Кроме того, лгать я не умела и не сомневалась, что Анджело прочтет все по моему лицу.

– Он… не…

– Я так и думал… – Анджело покачал головой. – К сожалению, его отказ сотрудничать очень огорчил некоторых очень влиятельных… людей. Я, конечно, делаю все, что могу, но боюсь, что помочь Джону мне уже не удастся, поэтому тебе лучше отсюда уехать. Ненадолго – только до тех пор, пока все не успокоится, но уехать ты должна немедленно.

Я беспомощно покосилась на Бутси, которая старательно демонстрировала Анджело свой первый зуб и очаровательные ямочки на щеках, а потом потянулась к нему, чтобы он взял ее на руки.

– Сколько… сколько времени у нас есть?

– Не много. – Анджело слегка пожал плечами. – Джон говорил – у него остались родственники в Миссури… Я уже кое-что сделал, чтобы переправить вас туда, к тому же я намерен перевести в местный банк кое-какие средства, чтобы у вас было на что жить, но… Ты должна пообещать, что начнешь готовиться к отъезду сейчас же. И помни – никому ни слова! Ни тете, ни дяде, ни даже Саре Бет… Если ты им хоть что-то скажешь, тем самым ты подвергнешь опасности и их жизни.

Подхватив на руки Бутси, я крепко прижала ее к себе – мне просто необходимо было почувствовать ее тепло и убедиться, что мой ребенок со мной и что ему ничего не угрожает, а Анджело тем временем продолжал:

– Я знаю, как сильно ты любишь своего мужа и свою дочь, поэтому, если ты хочешь, чтобы с ними ничего не случилось – делай все, как я говорю, и тогда все кончится хорошо.

– Но что я скажу Джону?! – вырвалось у меня.

– Ничего. Пока – ничего. Не говори ему даже, что я был здесь, пока я не сообщу тебе, что все готово.

Я покачала головой:

– Я не буду ничего скрывать от мужа.

– Даже для того, чтобы спасти жизнь ему и ребенку?

Я зажмурилась. Анджело был прав, но обманывать Джона мне все равно не хотелось.

– И ты, и я хорошо знаем Джона, – добавил он чуть мягче. – Нельзя допустить, чтобы он слишком долго раздумывал над ситуацией. Твой муж на редкость упрям, Аделаида, и ты – единственная, кто способен его в чем-то убедить.

– Джон уже спрашивал, готова ли я переехать в Миссури, и я сказала – нет. Он остался только из-за меня.

Анджело поднял руку и ущипнул Бутси за щеку, заставив ее улыбнуться.

– Ты сказала так, потому что думала о дочери, но тогда ты не знала… всех обстоятельств и не понимала всей опасности положения. Теперь ты все знаешь, к тому же я обещаю, что это только временная мера. Сухой закон будет отменен либо после ближайших выборов, либо после следующих. После этого все, что случилось сейчас, не будет иметь никакого значения, и вы с Джоном сможете спокойно вернуться домой.

Бутси снова потянулась к Анджело, и он, бережно взяв ее у меня из рук, уткнулся лицом в ее одеяльце, вдыхая сладкий запах ребенка. На его лице появилась улыбка – удивительная улыбка, заставившая его помолодеть сразу на десяток лет.

– Почему ты делаешь все это, Анджело? Ведь, предупредив нас, ты и себя подвергаешь опасности. Почему ты рискуешь ради нас?

Он открыл глаза и взглянул на меня.

– Наверное, потому, что ты – одна из немногих по-настоящему хороших людей в уродливом и жестоком мире, который изо всех сил старается уничтожить все доброе и светлое. Потому что твоя любовь к дому и семье способна осветить даже самые темные и грязные закоулки этого мира и сделать их прекрасными. Такой была и моя сестра, пока мир не растоптал ее душу и не убил тело. Вот почему я помогаю тебе, твоей дочери и твоему мужу, Аделаида Боден.

Повинуясь безотчетному порыву, я подалась вперед и поцеловала его в щеку.

– Я еще не знаю, согласна ли я, но все равно спасибо.

Анджело снова посмотрел на Бутси, пытавшуюся жевать золотое кольцо с сердечком, которое только недавно стало ей впору. Взяв ее ручку в свою, он осторожно снял кольцо.

– Я возьму его с собой. Самому мне, скорее всего, вернуться не удастся, поэтому я пришлю к тебе верного человека, который передаст тебе мои инструкции. Он отдаст тебе это кольцо, чтобы ты знала – этот человек действительно от меня.

Я кивнула, забирая у него дочь.

– Хорошо. – И я через силу улыбнулась.

В ветвях кипариса над нашими головами послышался какой-то шум и возня, и мы дружно вскинули головы. На трех самых больших ветвях сидели воро́ны – по четыре на каждой. Черные крылья маслянисто поблескивали в неярком дневном свете, в больших круглых глазах отражалась листва, болота, весь мир.

– Двенадцать… – прошептала я. – Двенадцать ворон. В колыбельной упоминается только о десяти.

Анджело вопросительно посмотрел на меня, и я пояснила:

– Матильда часто поет Бутси на ночь старинную колыбельную, в которой говорится о воронах… – И я стала негромко напевать. Сначала я промурлыкала только мотив, чтобы вспомнить слова, потом запела, копируя интонации Матильды:

 

– Видеть ворону – радости быть.

Двух увидать – яд печали испить.

Три птицы – к свадьбе, к разлуке – четыре,

Пять – быть богатым, шесть – денег просить.

 

 

Семь – это тайну большую узнать,

Жаль, что нельзя ее вам рассказать.

Восемь – блаженства за гробом испить,

Девять – во ад, умерев, угодить.

 

 

А коли ты десять ворон увидал,

Значит, ты чёрта живьем повстречал.

 

– Не очень-то веселая колыбельная, – заметил Анджело.

– Не очень, – согласилась я. – Впрочем, большинство колыбельных почему-то довольно мрачные. Взять хотя бы «Трех слепых мышек», которым хозяйка дома отрезала хвосты ножом…

Опустив голову, Анджело некоторое время катал на ладони крошечное колечко.

– Ну ладно, мне пора идти. Никому не говори, что я здесь был и что ты сама готовишься к отъезду. Жди, пока я не пришлю человека с кольцом… – Он немного помолчал, пристально глядя мне в глаза. – Если Джону будет угрожать непосредственная опасность, я сразу дам тебе знать, и тогда будь готова действовать немедленно…

Я кивнула – на этот раз гораздо более уверенно.

– Хорошо.

– В таком случае до свидания, Аделаида. Надеюсь, мы еще увидимся… в более благоприятных обстоятельствах.

– Я тоже надеюсь. – Я крепче прижала Бутси к себе. – Спасибо, Анджело. Ты сам очень хороший человек.

Повернувшись, Анджело быстро пошел в обход дома по направлению к парадному крыльцу. Я чуть было не окликнула его, чтобы спросить, как вышло, что он подарил изумрудные сережки Саре Бет, а не своей невесте, но вовремя опомнилась, вспомнив слова подруги: «Никогда не задавай вопросов, ответы на которые могут тебе не понравиться».

Я смотрела ему вслед, пока он не исчез за углом дома. Потом мое внимание привлекло хлопанье крыльев у меня над головой. Я подняла взгляд и увидела, что семь из двенадцати ворон слетели на задний двор и стали ковыряться в земле в поисках червяков, которых выгнала из подземных нор вода. Вокруг неожиданно потемнело, тяжелые дождевые тучи набежали со всех сторон и закрыли солнце.

Забросив книгу и одеяло в коляску, я быстро пошла к дому, держа дочь на руках и таща коляску за собой. Когда я подходила к заднему крыльцу, с неба упали первые крупные капли дождя, они отвлекли мое внимание, и я не сразу заметила человека, который стоял за противомоскитной сетчатой дверью и внимательно наблюдал за мной.

Это был мой кузен Уилли. Сначала я хотела спросить, почему он оказался дома в разгар рабочего дня, но потом передумала. В выражении его лица было что-то такое, от чего у меня по спине пробежал холодок. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга сквозь дверную сетку, потом по козырьку крыльца загрохотал ливень, и Уилли, по-прежнему не говоря ни слова, распахнул дверь и отступил в сторону. Прежде чем я успела попросить его помочь мне завезти в дом коляску, он круто развернулся на каблуках и скрылся в кухне.

* * *

14 апреля, 1927

Прошло почти две недели, а от Анджело не было никаких вестей. Две недели я почти не спала по ночам и очень мало ела. Бутси тоже стала беспокойной и капризной, и я впервые задумалась, как некоторым матерям удается скрывать свои переживания от детей. Лично мне казалось, что мы с Бутси буквально настроены на одну волну и что малышка чувствует то же самое, что и я, хотя знать, в чем дело, она, конечно, не могла.

О визите Анджело я, естественно, никому не сказала. Даже Джону. Похоже, мы оба умели неплохо скрывать друг от друга неприятную правду. Джон, впрочем, был слишком занят какими-то своими делами, поэтому не заметил даже, что на пальчике Бутси больше нет золотого кольца. Его исчезновение заметила только Матильда, но когда она спросила меня, куда подевалось кольцо, я сказала, что убрала его до тех пор, пока девочка немного не подрастет. Матильда, однако, видела, как я разговаривала с Анджело, значит, она вполне могла увидеть, и как я отдала ему кольцо, так что, скорее всего, служанка знала, что я лгу. Что касалось Уилли, то в эти недели я с ним почти не встречалась и разговаривала. Об Анджело ни он, ни я не упоминали.

Джон каждое утро отправлялся в ювелирную лавку. Перед уходом он по-прежнему целовал меня, но из-за возникшей между нами недоговоренности поцелуй казался сухим и неискренним, да и я отпускала его в город с тяжелым сердцем. Лишь обещание Анджело предупредить меня, если Джону будет угрожать непосредственная опасность, помогало мне держать себя в руках. И все же по временам мне казалось, что мы оба танцуем в тумане на краю обрыва, не сознавая того, чем грозит нам один неверный шаг.

Тайком от Джона я начала наполнять два объемистых чемодана одеждой и другими необходимыми вещами. Много взять я не могла, поскольку отсутствие тех или иных предметов могло броситься в глаза тете или Матильде. С другой стороны, вещей должно было хватить, чтобы мы втроем могли как-то продержаться хотя бы в первое время. И все же однажды я чуть не попалась. Как-то, войдя в детскую, я увидела Матильду, которая рылась в шкафу и ящиках комода в поисках кружевного розового чепчика Бутси. Мне пришлось сказать, что я, должно быть, обронила его во время одной из прогулок, однако, судя по выражению лица служанки, мои способности к вранью отнюдь не улучшились от частого употребления. Хорошо еще, что Джон был слишком занят своими проблемами, в противном случае он бы сразу заметил, что со мной творится что-то неладное и что запас его носков и чистых воротничков уменьшился чуть не вдвое.

Дожди не прекращались, и в окна были хорошо видны поникшие от сырости эвкалипты и ладанные сосны. Мне они напоминали потрепанных, согнутых жизнью стариков, которые уже не ждут от жизни ничего хорошего. Окрестные фермеры выбивались из сил, надеясь спасти хотя бы часть посадок на полях, которые находились на возвышенностях и еще не были затоплены, не забывая, впрочем, пристально следить за состоянием прибрежных дамб и заграждений, которые распухшая от дождей Миссисипи день и ночь ощупывала своими глинистыми пальцами, выискивая слабое место.

Утром четверга – почти через две недели после моего разговора с Анджело – мы с Джоном завтракали в столовой, а тетя Луиза на кухне готовила нам омлет с ветчиной. Дяди Джо уже не было; сегодня он встал спозаранку и уехал в поля, чтобы проверить, осталось ли что-нибудь от его посадок после ночного ливня, зато кузен Уилли неожиданно явился в столовую, чтобы выпить кофе перед отъездом в банк. Мне это показалось необычным: как правило, Уилли пил утренний кофе в городе вместе с мистером Хитменом.

Потом мое внимание привлекла забытая дядей Джо утренняя газета. Впрочем, скорее всего, он ее не забыл, а просто не успел прочитать, поскольку встал еще до рассвета. Свернутая газета лежала на столе на подносе, и Уилли, схватив ее, плюхнулся в дядино кресло. Медленно потягивая кофе, он пробежал взглядом первую страницу, потом стал читать разворот.

– Ого! – воскликнул он. – Это, случайно, не твой приятель, Джон?.. – И Уилли развернул газету так, чтобы Джон мог на нее взглянуть. В следующее мгновение Джон смертельно побледнел и так резко опустил чашку на блюдце, что кофе выплеснулся наружу.

– Что случилось?! – в тревоге спросила я, откладывая вилку, но Джон не ответил. Казалось, он меня даже не слышал, и я перевела взгляд на Уилли в надежде, что он мне что-нибудь объяснит, но на лице моего кузена играла такая самодовольная, торжествующая улыбка, что я невольно застыла.

– Что там, Джон? – снова спросила я дрогнувшим голосом.

Он посмотрел на меня. Его взгляд был пустым, лицо побелело еще больше.

– Анджело Берлини. Вчера вечером его нашли мертвым в пруду на заброшенной плантации Эллиса.

– Ах!.. – Я откинулась на спинку стула и прижала руку к сердцу словно для того, чтобы не дать ему выскочить из груди.

– Он… утонул? – спросила я, сражаясь с головокружением. «Что могло понадобиться Анджело в Индиэн Маунд? – думала я. – И почему он не попытался связаться со мной?»

– Скорее всего… – Джон в упор посмотрел на Уилли и добавил неожиданно севшим голосом: – Здесь написано, что он, вероятно, поехал туда ловить рыбу, но оступился и упал в воду.

Я представила себе, как Анджело Берлини, одетый в дорогой костюм от лучшего портного, лаковые ботинки и щегольскую фетровую шляпу, удит рыбу на берегу заросшего ряской пруда, и… и едва не расхохоталась, настолько нелепой показалась мне эта гипотеза.

– Но ведь… – начала я и осеклась, когда Джон посмотрел на меня и едва заметно качнул головой.

– Интересно, он там был один или с кем-то? – проговорил Уилли и поспешно поднес к губам чашку с кофе, стараясь спрятать злорадную улыбку, которая никак не хотела покидать его лицо.

Джон только посмотрел на него, но ничего не ответил.

Я подобрала газету. В глаза мне бросилась фотография Анджело, сделанная, по-видимому, на каком-то приеме: ослепительная улыбка, черные глаза, белый галстук. Рядом с ним стояла Кармен – стройная, элегантная, сплошь увешанная драгоценностями, словно новогодняя елка. Взгляд мой скользнул по статье, машинально фиксируя то, что Джон уже прочитал, и вдруг остановился, зацепившись за следующие строчки:

«…Скорее всего, мистер Берлини был на берегу пруда не один, так как на дороге поблизости остались свежие следы автомобиля, не принадлежавшего пострадавшему. По данным источника, пожелавшего остаться неизвестным, заброшенную плантацию Эллиса давно облюбовали для своих темных дел производители нелегальных спиртных напитков. Возможно, кто-то из их что-то видел или даже был непосредственно причастен к смерти мистера Берлини, однако до сих пор полиции не удалось обнаружить никаких свидетелей этого трагического происшествия. Мистер Анджело Берлини был известным новоорлеанским бизнесменом, имевшим долю сразу в нескольких местных предприятиях. Некоторое время назад было объявлено о его помолвке с мисс Кармен Бьянкой – дочерью кандидата в сенат штата Луизиана Луиса Бьянки. Редакция пыталась связаться с ней по поводу происшедшего, однако к моменту данной публикации никаких комментариев нам получить не удалось…»

Мои руки так сильно дрожали, что я была вынуждена отложить газету. Неужели Анджело мертв?! Нет, этого не может быть! Это какая-то ошибка! Мне не хотелось верить в страшное, но в глубине души я понимала, что никакой ошибки нет. Больше того, я была не настолько наивна, чтобы полагать, будто это заурядный несчастный случай. Неужели с Анджело расправились те же люди, от которых он хотел нас защитить? Быть может, они узнали, что Анджело пытался нас предупредить, и… Нужно срочно поговорить с Джоном, подумала я, но пока Уилли оставался в столовой, об этом не могло быть и речи.

Потом дверь в столовую распахнулась.

– Смотреть скорее, кто у нас только что принять ванну! – проворковала Матильда, держа на руках завернутую в полотенце Бутси. Волосики на голове девочки были еще влажными и закручивались очаровательными колечками. Увидев Уилли, Матильда остановилась как вкопанная – должно быть, она удивилась не меньше моего, увидев его в столовой в такой час, и я поспешно поднялась со своего места, чтобы как можно взять моего ребенка на руки. Мне всегда нравилось ощущать ее живое тепло – от этого мне начинало казаться, будто в мире все устроено хорошо и правильно, даже если на самом деле все шло наперекосяк.

– Спасибо, Матильда, я сама отнесу ее в детскую, – сказала я. – А ты пока развесь ее пеленки в кухне; на улице вешать бесполезно, все равно ничего не высохнет.

Она кивнула, но я заметила, что ее взгляд на мгновение остановился на фотографии Анджело в газете, а потом переместился на набранный крупными буквами заголовок. Читать Матильда умела – до двенадцати лет она посещала школу для цветных, и я не сомневалась, что заголовок она в любом случае прочтет. Другое дело – что она подумает, какие выводы сделает?.. Узнать это у меня не было ни малейшей возможности, поскольку, даже переселившись к нам, Матильда оставалась довольно неразговорчивой. Все же я продолжала внимательно за ней наблюдать и поэтому заметила, как ее взгляд надолго задержался на лице моего кузена.

Напряженную паузу разрядил щелчок распахнувшейся парадной двери – это вернулся дядя Джо. Пройдя по коридору, он остановился за спиной Матильды, напротив дверей столовой. В руках он держал совершенно размокшую шляпу, с которой струйками стекала вода. Плащ дяди тоже промок, башмаки потемнели от влаги, а губы посинели от холода. Дядя крупно дрожал, и я заметила, как он изо всех сил стискивает зубы, чтобы они не стучали.

Я поспешно вернула Бутси Матильде и шагнула вперед, чтобы налить дяде горячего кофе, но он остановил меня движением руки.

– Джон, Уилли… Вам придется как можно скорее переодеться и пойти со мной. С сегодняшнего дня все здоровые мужчины города мобилизуются на общественные работы: мы будем наполнять мешки песком и землей и свозить их к реке. Правда, если дамбу действительно прорвет, проку от этого будет не много, зато нам хотя бы будет казаться, будто мы что-то делаем. – Он вздохнул. – Раз уж мы записались в спасатели-добровольцы, значит, должны делать, что́ нам говорят…

Я все-таки налила дяде кофе, и он с благодарностью кивнул, принимая у меня из рук кружку. Джон, позабыв о газете, быстро встал из-за стола и отправился в нашу комнату за одеждой. Уилли поднимался с видимой неохотой, и я подумала, что он попытается что-то возразить, но и он ушел, не проронив ни единого слова.

Прошло не больше минуты, и из кухни появилась тетя Луиза с большой дымящейся тарелкой, на которой лежал разрезанный на несколько частей омлет. Увидев, сколько воды натекло с дядиной одежды и обуви, она принялась упрекать мужа в том, что он-де испортил ей ковер.

– Прекрати, женщина! Сейчас не до ковров! – рявкнул дядя, но я видела, что он скорее озабочен, чем рассержен. – Это кому омлет? Мне?

Виновато покосившись в мою сторону, тетя Луиза поставила тарелку перед мужем и помогла снять промокший плащ. Уплетая омлет за обе щеки, дядя Джо продолжал говорить:

– Для вас, женщины, тоже найдется дело. Собирайте понемногу вещи, а главное – слушайте внимательно. Как только услышите пожарную сирену – а это сигнал, что дамбы прорваны, – сразу бегите к нашему охотничьему домику, как мы и договаривались. Там высоко, вода туда не дойдет, только не возитесь и не мешкайте. Вода в реке поднялась очень высоко, поэтому если дамбу прорвет, в городе будет вторая Ниагара. Чтобы спастись, у вас будет от получаса до трех часов – в зависимости от того, как далеко от Индиэн Маунд произойдет прорыв.

Я слушала его и кивала, все крепче прижимая Бутси к себе. Пожалуй, только сейчас неизбежное наводнение стало для меня реальным. До сегодняшнего дня меня куда больше волновали другие проблемы, и о реке, готовой каждую минуту размыть и прорвать земляные дамбы вдоль берегов, я думала не так уж и часто.

Потом дядя вплотную занялся омлетом, а я поднялась наверх, к Джону. Он был уже в сапогах и охотничьих бриджах, но в белой сорочке с нарукавниками, в которой он обычно работал в ювелирной лавке. Когда, все еще с Бутси на руках, я вошла в нашу комнату, он плотно закрыл дверь и крепко прижал меня к себе. Несколько мгновений мы трое просто наслаждались теплом и чувством близости друг к другу; не знаю, как Джон, а я и думать забыла о наводнении, грозившем нам гибелью. Наконец я подняла голову.

– Анджело…

– Я знаю. – Джон поцеловал в лоб сначала меня, потом Бутси.

– Кто мог его убить?

Он покачал головой.

– Джон, – с горячностью заговорила я, – мы должны уехать из Индиэн Маунд. Две недели назад я виделась с Анджело – он специально приехал из Нового Орлеана, чтобы нас предупредить. Он сказал, что мы обязательно должны уехать и что он все приготовит…

Джон слегка отстранился и посмотрел на меня пристально и внимательно.

– Ты мне об этом не говорила.

– Не говорила, потому что он просил… Анджело сказал, что ты больше не занимаешься… что ты больше на него не работаешь, и поэтому тебе грозит опасность. И нам с Бутси тоже – именно поэтому он посоветовал нам уехать как можно скорее. Он планировал переправить нас в Миссури к твоим родственникам, но хотел сначала все подготовить. А тебе Анджело велел сказать все только в самую последнюю минуту, потому что… Он сказал, что ты очень упрямый, и если дать тебе время все обдумать, ты ни за что не согласишься. С тех пор я его больше не видела и не получала от него никаких известий. Я… – Я даже зажмурилась – такой ужасной была пришедшая мне в голову мысль. – О Джон!.. Что, если его убили из-за того, что он пытался помочь нам?!.

– Не говори так, Аделаида! Анджело все равно не вернуть, а мы… – Джон тоже закрыл глаза и глубоко вздохнул. – Да, Анджело был прав: я бы не согласился. Даже после того, как я с ним порвал, даже после того, как я сам убеждал тебя переехать в Миссури, я… Нет, наверное, даже ты не сумела бы меня уговорить.

Выпустив меня из объятий, Джон уронил руки вдоль тела и, отойдя к окну, стал смотреть на залитые водой поля, на превратившуюся в ручей подъездную аллею, на ушедшую под воду лужайку.

– Сейчас я должен пойти с твоим дядей, чтобы наполнять землей мешки. Когда я вернусь, мы с тобой решим, как нам добраться до Миссури, только… Ведь мы поедем туда только на время, правда? Только на время?..

Я никак не могла понять, кого он уговаривает: меня или себя.

– Мне страшно, Джон!

Развернувшись на каблуках, он шагнул ко мне и взял за руку, на запястье которой я носила часы.

– Ты помнишь, что написано на задней крышке? Я буду любить тебя вечно… Вместе мы все преодолеем, и когда мы оба станем седыми и старыми, мы расскажем нашим правнукам, какими отважными и сильными мы были когда-то.

После этого Джон быстро закончил одеваться, расцеловал Бутси в обе щеки и крепко поцеловал меня в губы.

– Я очень люблю вас обеих, – сказал он, и я увидела на лице Джона его прежнюю улыбку.

– Мы тоже тебя любим, – ответила я. – Будь осторожен.

Из окна спальни мы с Бутси смотрели, как трое мужчин отправились в путь – верхом, потому что для автомобильных колес грязь была слишком глубока. Джон, конечно, обернулся, чтобы помахать нам на прощание, а я помахала в ответ, но все это время я думала о нашем последнем разговоре с Анджело Берлини – о том последнем разе, когда я видела его живым, и о семи воро́нах, слетевших с кипариса на наш залитый водой задний двор.