Глава 34

Аделаида Уокер Боден-Ричмонд. Индиэн Маунд, Миссисипи. Июнь, 1926

Дожди зарядили еще в конце мая. Темные тучи затянули все небо, так что казалось, будто мы оказались на дне большой корзины, накрытой серым платком. Не проходило буквально ни одного дня, чтобы из туч не полило. Прогнозы «Фермерского альманаха» тоже были неутешительными, и дядя Джо с Джоном частенько поглядывали на небо и качали головами. Борозды в наших полях превратились в поблескивающие тусклым серебром ручьи, которые тянулись до самого горизонта, а это означало, что на хороший урожай надеяться не стоит.

Надо сказать, однако, что погубленные посевы заботили нас далеко не в первую очередь. Инженеры-гидрологи, приезжавшие обследовать ближайшую к нам дамбу в Гринвилле и других местах, утверждали, что все в порядке и бояться не стоит, но дядя Джо считал иначе. Он вообще не особенно доверял тем, кто, по его словам, «в жизни куста хлопка не вырастил», поэтому уверения инженеров на него совершенно не подействовали. Дядя Джо утверждал, что за всю жизнь он никогда не видел такого дождя – и его отец тоже не видел, а значит, жди беды. Джон пытался его успокоить; он говорил, что, сколько на небо ни смотри, на погоду мы все равно повлиять не можем, но дядя продолжал тревожиться. Однажды я слышала, как он сказал кому-то из соседей: «Если старуха Миссисипи разбушуется, никакие дамбы ее не удержат, и нам всем придется поучиться плавать». Прозвучало это довольно внушительно (да и то сказать, дядя пользовался в городе большим авторитетом и как удачливый фермер, и как бюро погоды), однако я не особенно испугалась, да и отвратительную погоду я едва ли замечала. Я снова была в положении, и тетя Луиза твердо решила, что на этот раз я просто обязана родить здорового, толстого ребенка, и лучше – девочку.

Я-то с самого начала знала, что будет девочка, просто почувствовала – и все, однако первые два – два с половиной месяца таилась, из чистого суеверия боясь поделиться с кем-то своей радостью. Мне казалось, что, произнеся заветные слова вслух, я могу снова разбудить слепую, темную силу, которая отняла у меня моих первых малышей. Поэтому я молчала как рыба – даже Джону я ничего не сказала, и только тетя Луиза сразу догадалась, что́ со мной происходит. У тебя в глазах, сказала она, снова появился тот самый свет, который я в последний раз видела накануне Праздника урожая, так что не пытайся меня обмануть. Ступай-ка ты лучше, голубушка, в постель да полежи, а я принесу тебе травяного чаю.

Она действительно отправила меня в постель, переселила Джона в одну из гостевых спален и послала за доктором. Мне не хватило духу признаться ей, что Джон каждую ночь все равно приходил ко мне в комнату и спал в одной кровати со мной, положив руку мне на живот. По утрам, когда я просыпалась, его уже не было, но подушка рядом все еще хранила его тепло.

Время шло, и я все чаще ловила себя на том, что думаю о матери. Теперь я понимала, что в жизни каждой женщины бывает такой период, когда ей очень нужна мама. Моя собственная мать предпочла спрыгнуть с моста, и чисто теоретически я могла бы обвинить ее в том, что она меня бросила. Но, глядя на ситуацию с практической точки зрения, я не могла не признать, что ее поступок все-таки обернулся добром, поскольку после ее смерти я оказалась на попечении тети Луизы, любившей меня именно так, как, по моему мнению, могла бы любить меня только родная мать.

Итак, я целыми днями лежала в постели и слушала, как барабанит по крыше бесконечный дождь. Монотонный ритм, который выбивали по жести водяные капли, убаюкивал лучше всякой колыбели, и я частенько задремывала даже среди дня, хотя раньше никогда себе такого не позволяла. Кроме того, я много читала или болтала с Джоном, с тетей Луизой или с Сарой Бет, которая время от времени приезжала к нам из своего Ньюкомб-коллежда. Именно Сара снабжала меня новыми книгами, которые она покупала в Новом Орлеане или брала у матери. Зайн Грей, Эдит Уортон, Синклер Льюис и другие поселились у меня в комнате, составляя мне компанию, когда тетя или Джон были заняты. Сара Бет ухитрилась даже достать для меня экземпляр запрещенного «Улисса», и надо сказать, что я почти сразу поняла (хотя ни за что не призналась бы в этом Саре), почему этот роман был признан порнографическим. Впрочем, несмотря на это, «Улисс» мне понравился, как нравились любые книги, способные расширить мой кругозор, обогатить мой крошечный жизненный опыт и помочь мне хотя бы в воображении вырваться из четырех стен, в которых мне предстояло пребывать еще довольно долго.

Время от времени я начинала переживать за свой огород и цветы, которые я вынужденно оставила на попечении заботливых, но не слишком умелых в этом отношении рук тети Луизы. С моей стороны это было глупо, поскольку я могла не сомневаться, что, вне зависимости от наличия или отсутствия способностей к садоводству и огородничеству, тетя станет ухаживать за моими растениями не хуже, чем за мной, будет их холить и лелеять, потому что она любила меня, а значит – любила все, что люблю и я.

Как-то я задремала сразу после того, как тетя Луиза унесла поднос с остатками моего довольно раннего ужина и опустила жалюзи, чтобы меня не беспокоил свет, хотя из-за сплошных облаков на улице и так было довольно темно. Не знаю, сколько я проспала, когда замок на моей двери щелкнул и повернулся. Открыв глаза, я увидела перед собой Сару Бет и улыбнулась подруге, которая выглядела очаровательнее, чем когда-либо.

– Извини, если я тебя разбудила, – извинилась она, что было на нее совершенно не похоже. – Твоя тетя сказала, что ты отдыхаешь, но разрешила посидеть с тобой, пока ты не проснешься.

Она наклонилась, чтобы поцеловать меня (я почувствовала исходящий от нее запах табака и спиртного), потом помогла мне сесть и, взбив как следует подушки, подсунула их мне под спину.

– Ничего страшного, – сказала я и улыбнулась. – В последнее время я сплю даже слишком много, поэтому я рада любому, кто меня разбудит. Расскажи-ка скорее, как твои дела и как тебе удается выглядеть столь очаровательно в такой паршивый день?

Сара Бет порозовела, потом на губах ее появилась таинственная улыбка, и я подумала – вот сейчас она расскажет мне о том, что они с Уилли наконец-то решили объявить о своей помолвке. Подруга, однако, промолчала, и я снова удивилась. Она определенно выглядела довольной, но почему тогда она не хочет ничего мне рассказывать?

– Нет, это ты расскажи, как твои дела, – проговорила Сара Бет. Голос ее звучал бодро, почти весело, но, заглянув ей в глаза, я заметила в них что-то такое, что затруднилась бы назвать.

– У меня все нормально, и у ребенка, кажется, тоже. Доктор Одом говорит, что, если все будет нормально, рожать я буду в конце сентября. То есть мне придется еще целых три месяца валяться в постели, представляешь?

Сара Бет вздрогнула от показного ужаса.

– Кошмар! Я бы так не смогла! Три месяца лежать и ничего не делать! Это же помереть можно со скуки.

– Раньше я тоже так думала, но… На что только не пойдешь ради ребенка! Даже если он еще не родился…

Сара Бет посмотрела на меня так, словно я только что прочла ее мысли, и снова вздрогнула – и на сей раз она, похоже, не притворялась. С ней что-то происходило, но я подумала, что всему виной спиртное, запах которого я уловила в самом начале. Между тем Сара Бет вскочила и принялась мерить шагами мою комнату, то хватая с полок фотографии, то задерживаясь возле полок, чтобы прочитать названия на корешках книг, но мне вдруг показалось, что на самом деле она ничего этого не видит – ни книг, ни фотографий, ни самой комнаты. Наконец Сара остановилась напротив трельяжа и, глядя на свое отражение в зеркале, спросила:

– Ты умеешь хранить секреты?

– Конечно, – ответила я. – Разве я когда-нибудь тебя выдавала?

Я следила за ней в зеркале и увидела, как по ее губам снова скользнула легкая таинственная улыбка.

– Так вот, Ади, я влюбилась!

Я резко вдохнула воздух, но прежде чем я успела спросить – в кого, Сара Бет поднесла палец к губам.

– Тс-с! Тише. – Она шагнула в сторону и опустилась в кресло, которое тетя поставила рядом с моей кроватью специально для гостей.

– Расскажи мне, как это бывает.

– Что именно?

– Ну, каково это – чувствовать, как внутри тебя растет ребенок. – Сара Бет слегка надула губы. – Мы с тобой давно дружим и всегда все делали вместе… Это просто нечестно, что ты вот-вот станешь матерью, а я – нет. А мне, может, тоже хотелось бы пережить что-то в этом роде.

Ее слова удивили меня по-настоящему. Я отлично помнила, что даже в детстве Сара Бет не особенно любила играть ни в куклы, ни в дочки-матери, ни в поваров. Чисто девчоночьи игры, в ходе которых нам – пусть только в воображении – приходилось становиться матерями или домашними хозяйками, ее совершенно не привлекали. Я знала, что ее мать очень хотела иметь ребенка, но после того, как на свет появилась Сара Бет, миссис Хитмен, по-видимому, сочла свой долг исполненным и с легким сердцем передала все обязанности по воспитанию дочери многочисленным няням, боннам и гувернанткам, которые Сару окончательно избаловали. К роли красавицы и богатой невесты, блистающей на балах и приемах, ее, может быть, и готовили, но к роли жены и матери – нет.

– Ты вот учишься в колледже без меня, – заметила я, но Сара Бет замахала на меня руками.

– Что ты, что ты, это совсем другое! Колледж – тьфу! Ерунда! Ты и человек, которого ты любишь и с которым была близка, – вот что главное. А если вы вместе создали и теперь растите новое живое существо…

Я никогда не обсуждала с Сарой наши с Джоном отношения, поэтому ее последние слова заставили меня покраснеть от смущения, но она ничего не заметила. Наклонившись вперед, он снова сказала:

– Ну расскажи же мне, что ты чувствуешь?..

– Это… это не так просто передать словами, – ответила я и прижала ладони к своему распухшему животу. – Я чувствую себя так, словно… словно Рождество и мой день рождения наступили одновременно, и это… это просто чудесно!

Я посмотрела на свои руки. Пальцы в последнее время сильно отекали, поэтому колец я больше не носила, но часы на синем эмалевом браслете всегда были у меня на запястье. Сейчас они чуть-чуть выглядывали из-под рукава ночной рубашки, и я инстинктивно прикрыла их ладонью – мне не хотелось, чтобы Сара их увидела. Она могла снова попросить их поносить, а я была не в силах расстаться с ними именно сейчас. Мамины часы с гравировкой служили мне единственным утешением в дни, когда Джон задерживался на работе и мне приходилось ждать его возвращения.

А Джон в последнее время задерживался все чаще и возвращался домой все позже. Он по-прежнему работал на Анджело Берлини, и надо сказать, что это занятие не только отягощало его совесть, но и отнимало у него уйму времени. Днем Джон в лавке мистера Пикока почти не бывал; возвращался он туда только за час-полтора до закрытия, а потом допоздна сидел в своей мастерской. Однажды, когда я чувствовала себя не очень хорошо, я не сдержалась и спросила, зачем он торчит там каждый день, и Джон ответил, что обещал одному приятелю изготовить достойный подарок для его жены. Мне очень не понравилось, что из-за какой-то посторонней женщины я почти не вижу своего Джона, поэтому от дальнейших расспросов я воздержалась, хотя мне, конечно, было любопытно узнать, что это за подарок и кому именно он предназначался.

– В общем, я чувствую себя цыпки-дрипки, – добавила я, воспользовавшись новомодным выражением, которое я слышала от самой Сары (а она, в свою очередь, подцепила его в колледже). Мне хотелось немного развеселить подругу, которая выглядела слишком серьезной (что для нее было как минимум необычно), а заодно – отвлечься от мыслей о Джоне и о его поздних возвращениях.

Но мои усилия пропали втуне. Сара Бет даже не улыбнулась, так что поначалу мне даже показалось – она вовсе не слышала, что́ я сказала. Потом снаружи полыхнула молния, загремел гром, и пол в комнате чуть заметно затрясся.

– А ты его чувствуешь? – негромко спросила Сара.

Я кивнула.

– Только не его, а ее. Я знаю, у меня будет девочка. Когда я пою, у меня в животе… как будто скачет маленькая лягушка. Я думаю, она уже пытается танцевать, хотя еще даже не родилась.

– Откуда ты знаешь, что будет именно девочка?

Я улыбнулась.

– Просто знаю – и все. К тому же я часто вижу ее во сне, мою маленькую девочку. Конечно, я была бы рада, если бы у меня родился мальчик, похожий на Джона, но девочка лучше. Да и тете Луизе наверняка больше хочется девочку, чтобы ее баловать, шить для нее красивые платьица и покупать сладости. Ну а по большому счету, – добавила я небрежно, – никакой проблемы тут вообще нет. Следующий будет мальчик, это точно.

За окном снова сверкнуло, и лампа на моем ночном столике замигала и погасла. Сара Бет наклонилась ко мне, и я увидела, как лихорадочно блестят в полутьме ее глаза.

– А что ты чувствуешь, когда она шевелится? На что это похоже?

Я на секунду задумалась – меня еще никто не просил описать, что я чувствую.

– Это очень похоже на то, как сомики тыкаются тебе в ноги, когда ты купаешься. Правда, именно из-за этого я всегда боялась заходить в воду, но сейчас мне совсем не страшно, потому что я знаю, что это такое.

Сара Бет скользнула по моему укрытому простыней куполообразному животу, потом снова заглянула мне в глаза.

– Спой что-нибудь, ладно? Пусть она потанцует.

На мгновение я задумалась, но потом вспомнила песню, которую исполняли четверо негров на Празднике урожая. Она показалась мне самой подходящей, и я тихонько запела:

– Свети, сияй, Луна урожая, // мне и любимой // путь освещая.

Почти сразу я ощутила внутри легкие толчки и, взяв Сару Бет за руку, прижала ее ладонь к своему животу. Едва почувствовав первый удар, она испуганно отдернулась, но почти сразу вернула руку на место. Некоторое время она как зачарованная прислушивалась к легким толчкам, потом откинулась на спинку кресла. Ее взгляд беспокойно метался по сторонам, и я подумала, что она ищет свою сумочку, в которой обычно носила фляжку с виски или джином, но потом вспомнила, что, когда Сара вошла, никакой сумочки при ней не было.

Наконец ее взгляд в очередной раз остановился на моем лице. Свет так и не зажегся, но мне вдруг показалось, что в ее глазах я вижу… страдание.

– Я все-таки спросила у мамы… – сказала она, глядя на меня в упор.

– О чем? – уточнила я, подумав, что, возможно, задремала и пропустила какую-то часть нашего разговора.

– Почему моего имени нет в семейной Библии. Помнишь, мы ходили на старое кладбище и видели там детские могилы? Ты тогда сказала, что если это мои братья и сестры, они должны быть записаны в семейной Библии…

Я кивнула. Я хорошо помнила тот день – как и день моей свадьбы, когда Сара Бет и Анджело Берлини о чем-то говорили на погосте за старой методистской церковью. Тогда я не придала этому особого значения, но сейчас мне пришло в голову, что стояли-то они как раз напротив тех старых могил.

– Ты все время говорила, чтобы я спросила у мамы, – продолжала Сара Бет, – но я как-то… не решалась. А потом ты перестала мне напоминать… почему? Почему ты перестала?

Я покачала головой. Я и в самом деле не знала, что на это ответить.

– Наверное, я решила, что тебе самой не очень хочется знать ответ на этот вопрос, – проговорила я наконец.

Ее взгляд посуровел.

– Это… звучит немного странно, ты не находишь?..

Я пожала плечами:

– Почему – странно? Я сама тоже никогда не спрашивала, почему моя мама покончила с собой. При мне об этом никто не говорил, словно… словно я по какой-то причине не должна была этого знать. Вот я и не спрашивала – боялась, что мама могла покончить с собой из-за меня, из-за того, что я не была ей хорошей, послушной дочерью, которой она могла бы гордиться. Или что она не стала менять свое решение, потому что я не любила ее достаточно сильно. Теперь я рада, что не спросила… Не думаю, что хоть один человек смог бы дать мне правильный ответ. И даже если бы я такой ответ получила, я бы все равно не смогла его понять. Теперь я, наверное, смогла бы разобраться, потому что я выросла и к тому же сама вот-вот стану матерью, но тогда…

– Ну и что ты думаешь теперь? – Сара Бет как-то по-особенному выделила последнее слово. – Как ты представляешь ее поступок с высоты своего нынешнего… положения?

– Теперь я думаю, мама поступила так, потому что она думала – так будет лучше для меня. Себя она считала привидением, тенью, человеком, который давно умер, но по какой-то причине остался не похоронен. Конечно, я ничего не знаю наверняка, но могу догадываться, что она очень тосковала по папе, и эта тоска понемногу вытянула из нее все, что́ в ней было живого. Одиночество и тоска разъедали ее душу и разум, как рак разъедает тело, так что умерла она задолго до того, как ноги привели ее к мосту через Таллахатчи. И теперь, после того как я встретила Джона, я хорошо ее понимаю.

Мой взгляд упал на тарелку, стоявшую на ночном столике рядом с кроватью. На ней лежали яблоко и нож. Их принесла тетя Луиза на случай, если я проголодаюсь. Яблоко было довольно жестким, а нож – острым, поэтому при попытке отрезать кусочек я сразу порезалась. Нажимать на нож раненым пальцем было больно, поэтому яблоко осталось почти нетронутым, да и есть мне, честно говоря, совсем не хотелось. Дело было в другом… Я представила, как тетя поднимается ко мне в спальню, чтобы принести мне поесть, чтобы взбить мне подушки или накрыть меня одеялом, если мне вдруг станет холодно. Сколько я себя помнила, ей всегда удавалось угадать, в чем я нуждаюсь, задолго до того, как я сама это осознавала. Мы никогда не говорили на эту тему, но я подозревала, что тете всегда хотелось иметь собственную дочь и что она, наверное, очень расстраивалась, когда так и не смогла забеременеть после того, как родила Уилли. И только сейчас я поняла, что неисповедимая судьба свела меня и тетю, чтобы каждая из нас заполнила зияющую пустоту в душе другой.

– Я уверена, – продолжала я, – мама считала, что тетя Луиза сможет стать для меня именно такой матерью, какая мне нужна, – гораздо лучшей, чем была моя родная мать, которая уже не могла сражаться со своей болезнью. Но я знаю, что она любила меня всеми силами, которые у нее еще оставались.

Я замолчала и только смотрела на Сару Бет. Мне казалось, подруга должна понять – я буду молчать до тех пор, пока она не расскажет, что́ ответила мать на ее вопрос о семейной Библии. И в конце концов Сара Бет заговорила:

– Те пятеро младенцев, имена которых мы с тобой видели на могильных камнях и в Библии, действительно мои братья и сестры. Все они умерли через считаные дни после рождения. Врачи не могли объяснить маме, в чем дело, и она продолжала свои попытки до тех пор, пока один доктор, самый главный, не сказал ей, что все бесполезно и что она только погубит себя…

– Но потом, десять лет спустя, она родила тебя! – не выдержала я. – Значит, тот умный доктор ошибся?

Сара Бет недобро сощурилась.

– Не совсем.

После этого мы обе долго молчали. Дождь барабанил по крыше, стучал в окно, и этот звук неожиданно показался мне похожим на голоса всех этих мертвых младенцев. Потом я подумала о трех своих малышах, которые так и не появились на свет, и о том, как мне повезло, что я забеременела снова и что на этот раз я смогу родить. Во всяком случае, своего четвертого ребенка – свою дочь! – я уже носила дольше, чем всех остальных, и это казалось мне хорошим признаком.

Но что имела в виду Сара Бет, когда сказала, что врач «не совсем» ошибся? Через минуту я это узнала.

– За год до моего рождения мама поехала в Новый Орлеан, чтобы пожить у родных и заодно показаться еще одному врачу, поскольку ей что-то нездоровилось. Так, во всяком случае, она сказала своим здешним знакомым. На самом деле в Новом Орлеане она отправилась в приют для одиноких матерей. Его содержали те же монахини, которые когда-то учили ее грамоте, и у мамы были там хорошие связи. Именно там она нашла меня… Когда мама вернулась в Индиэн Маунд, она сказала всем, что я – ее настоящий ребенок и что я выжила потому, что в Новом Орлеане врачи лучше.

– Ну хорошо, – проговорила я, несколько ошеломленная услышанным. – Но почему твои родители все-таки не вписали твое имя в семейную Библию? Ведь ты все равно их дочь… такая же родная, как если бы миссис Хитмен родила тебя на самом деле!

Сара Бет слабо улыбнулась.

– Ты будешь смеяться, но именно такой вопрос я задала маме. – Она протянула руку и взяла со столика яблоко. – Мама ответила, что просто забыла, но мы обе отлично знаем, что моя мать за всю свою жизнь не забыла и не упустила из вида ни одной мелочи.

Я с некоторым страхом следила за тем, как Сара Бет вертит в руках нож, пробуя лезвие кончиком пальца.

– Осторожней, он очень острый. Я уже порезалась, – предупредила я и показала подруге пострадавший палец, который я завязала платком. На платке уже проступило крошечное пятнышко крови, которая в полутьме казалась черной.

Сара Бет положила нож на колени и наклонилась ближе.

– Дай посмотреть.

Ее просьба не особенно меня удивила. Насколько я помнила, Сара Бет всегда питала нездоровый интерес к крови и смерти – к раздавленным лягушкам, к канюкам, сидящим на тушах павших животных, и к тому подобным вещам. Однажды зимой она потащила меня с собой в болота, которые, к счастью, частично пересохли, чтобы посмотреть на дохлого кабана, над которым, словно указательный знак, кружились падальщики. Когда мы добрались до места, мне пришлось отвернуться, чтобы не видеть, как канюки и мухи сражаются друг с другом за кусочки темно-красного сырого мяса, но Сара Бет смотрела на это как зачарованная. Мне удалось увести ее оттуда, когда солнце уже почти село, да и то только потому, что даже Сара побаивалась бродить по болотам после наступления темноты.

Я развернула платок, и Сара Бет, держа мою руку двумя пальцами, поднесла ее поближе к глазам, словно она была хирургом и собиралась наложить на мою рану швы.

– Порез неглубокий, – сказала она деловито. – Просто он свежий и поэтому выглядит не очень хорошо, но к завтрашнему утру он уже начнет подживать. – С этими словами она с силой сжала мой палец, и из ранки выкатились две большие капли крови. Мне было больно, и я попыталась отдернуть руку, но Сара держала крепко. Еще несколько секунд она смотрела, как кровь стекает по моему пальцу, и только потом отпустила.

– Вот, гляди… – проговорила она, словно не заметив, что сделала мне больно. С этими словами Сара Бет взяла нож и вонзила его острый кончик себе в палец. За окном снова сверкнула молния, и тут же, как по команде, включилась настольная лампа. В ее желтоватом свете я увидела рубиновую каплю, сбегавшую по бледной коже.

Сара Бет уронила нож на пол.

– Видишь? – спросила она и сунула раненый палец мне под нос. – Видишь?!

Я оттолкнула ее руку в сторону. Я не понимала, чего Сара Бет от меня хочет.

– Что я должна увидеть? – спросила я, начиная закипать. Красные капли падали на мою кровать и расплывались на простыне.

– Моя кровь… Она такого же цвета, как у тебя.

Я сунула свой палец в рот и почувствовала на языке медный привкус.

– Естественно, – сказала я сердито. – С чего бы ей быть другого цвета?

Не отвечая, Сара Бет встала с кресла и отошла к окну. Некоторое время она смотрела на ползущие по стеклу капли дождя, который продолжал лить из низких туч, потом сказала:

– Скорей бы он прекратился, этот мерзкий дождь. Из-за него я не могу опустить верх на своем автомобиле.

Я подумала о десятках фермеров, которые из-за дождя потеряют свой урожай и понесут огромные убытки, но вслух ничего не сказала. Сара Бет всегда думала в первую очередь о себе и любое событие оценивала лишь с той точки зрения, хорошо это будет для нее или плохо.

– Помнишь тех ужасных людей на Празднике урожая? – снова спросила Сара.

– Ты имеешь в виду Леона и Вельму?.. Ну тех, которых мы видели раньше на плантации Эллиса?

Она кивнула и продолжала глядеть в окно.

– Они – родственники Матильды и Берты, – сказала я.

Сара Бет медленно повернулась ко мне, и губы ее дрогнули.

– Они… приходятся Матильде… родней?

Я кивнула. Я была очень довольна, что мне удалось удивить подругу. Это случалось довольно редко – обычно именно Сара Бет знала все обо всех – и во всех подробностях.

– Ну да… Леон и Вельма – вроде как муж и жена, только они не зарегистрированы официально, потому что закон запрещает межрасовые браки. Так мне сказал Джон.

Сара снова отвернулась к окну. Тени дождевых капель, усеявших стекло снаружи, ползли по ее лицу как слезы.

– Ты помнишь, чт́о тогда сказала эта женщина… Вельма? Что я – вертихвостка и что я ничем не лучше их?!

Я нехотя кивнула. Сейчас в голосе Сары Бет не было раздражения или досады, одна лишь холодная злоба и вызов. Совершенно некстати мне вспомнилось, что «вертихвосткой» назвал Сару Бет и Чаз Дэвис на моей свадьбе, но почему? Этого я тоже не знала.

– Как ты думаешь, почему она так сказала?

Я никогда не видела Сару Бет такой, не помнила, чтобы она пыталась докопаться до причин того, чего не понимает. Обычно она поступала совершенно наоборот, с великолепной небрежностью отмахиваясь от всего, в чем не могла разобраться, и продолжала жить в свое удовольствие.

– Наверное, она тебе просто завидует, – сказала я, постаравшись говорить как можно мягче. Так всегда делала тетя Луиза, когда сообщала мне что-то такое, что могло меня огорчить. Именно таким голосом – сочувственным и ласковым – она рассказала мне, как десятник дяди Джо старый Саул, чьи карманы всегда были набиты карамелями, леденцами на палочке и сахарными тянучками, погиб под колесами хлопкового фургона, когда запряженный в него мул чего-то испугался и понесся вперед не разбирая дороги. Тетя Луиза, вероятно, думала, что тон ее голоса может как-то смягчить удар… Он ничего не смягчил, но именно таким голосом я заговорила сейчас с Сарой.

– Да, завидуют… У твоих родных много денег, и тебе не надо беспокоиться, что ты будешь есть завтра. Ты живешь в большом доме, носишь красивые платья, ездишь на собственном автомобиле, а у Вельмы ничего этого нет.

Она кивнула, словно пытаясь убедить самое себя.

– Сначала я тоже так подумала, но… – Она повернулась к окну спиной, шагнула вперед и широко улыбнулась. – Ох, извини, Ади, я тебя, наверное, утомила. Я, пожалуй, пойду, а ты отдыхай…

Усталой я себя не чувствовала, но мне почему-то хотелось, чтобы Сара поскорее ушла, поэтому я с готовностью подставила щеку. Сара Бет расцеловала меня и, помахав на прощание рукой, быстро пошла к двери.

– Сара!..

Она обернулась с видом ребенка, которого застигли, когда он запустил руку в сахарницу.

– Что?

– Ты ведь так и не сказала, в кого ты влюбилась. Это Уилли, да?..

Она покачала головой.

– Тс-с… Это секрет!

Я нахмурилась. У нас никогда не было секретов друг от друга.

– Но мне-то ты можешь сказать! Я никогда тебя не выдам. – Я вспомнила о Матильде и Чазе, о том, как Матильда боялась, что Роберт может что-то узнать, и не без гордости подумала, что уж этот-то секрет я унесу с собой в могилу.

– Я знаю, но… Просто мне пока не хочется ни с кем делиться моей тайной. Это как съесть весь пирог вместо одного кусочка, понимаешь?..

Я пристально взглянула на Сару, пытаясь понять, что в ней изменилось и когда она успела стать другой. На мгновение мне почудилось, что в ее глазах горят опасные огоньки, но в этом не было ничего нового: такие же озорные огоньки я замечала в ее взгляде каждый раз, когда моя подруга задумывала очередную шалость, которая вполне могла закончиться поркой.

– Анджело Берлини помолвлен, – сказала я. – Мне бы не хотелось, чтобы ты страдала из-за мужчины, которого не можешь получить.

Сара Бет запрокинула голову назад и резко втянула воздух затрепетавшими ноздрями.

– Может, он и помолвлен, но он еще не женат.

Я села на кровати, собираясь засыпать ее вопросами, но Сара Бет уже взялась за дверную ручку. Еще раз махнув мне рукой, она шагнула в коридор и тихо закрыла дверь за собой, а я снова откинулась на подушки, прислушиваясь к стуку дождевых капель и размышляя о том, что́ я только что услышала. Потом мой взгляд упал на простыню и на два крошечных пятнышка на ней. Пятна слегка расплылись, соприкоснувшись краями, и стали похоже на маленькое сердце, нарисованное кровью.