Глава 31

Аделаида Уокер Боден-Ричмонд. Индиэн Маунд, Миссисипи. Октябрь, 1925

Улицы в центре Индиэн Маунд были украшены бесчисленными снопами, вязанками плодов, гирляндами поздних цветов и выдолбленными тыквами со вставленными внутрь свечками. Так обычно отмечали в нашем городе ежегодный Праздник урожая. Основные сельскохозяйственные работы были завершены, и арендаторы-издольщики расставляли вдоль Мэйн-стрит лотки и павильоны, в которых продавались домашние пироги, караваи хлеба, сладкие наливки, фрукты, овощи и многое другое. Разглядывая все это великолепие, Джон говорил, что мне, наверное, тоже следовало поставить здесь собственный киоск и торговать плодами с моего огорода – я, мол, одним махом заткнула бы за пояс всех этих горе-фермеров, у которых и картошка-то не крупнее гороха, и помидоры – что твой виноград. Он, конечно, шутил, но мне все равно было приятно его слушать, потому что в этом году мои овощи действительно уродились просто на диво и были намного крупнее и вкуснее, чем у большинства продавцов.

Жаркое лето и сухая, пыльная осень остались далеко позади, дни стояли точно хрустальные, а голубые небеса дышали скорыми заморозками. По вечерам, когда на безоблачное небо всходила огромная луна, в садах или прямо на улицах зажигались костры, и фермеры пускались в пляс под музыку ударных и банджо. Я всегда любила осенние праздники – должно быть, потому, что они напоминали мне о тех временах, когда мои родители были вместе. Это было очень давно, еще до войны, но я хорошо помнила, как мы гуляли по празднично убранным улицам и как я сидела на плечах у отца, который держал за руку улыбающуюся маму.

Но в этом году Праздник урожая стал для меня особенным. После двух неудачных попыток я снова была в положении и уже проходила дольше, чем в прошлые разы. Тетя Луиза утверждала, что пройдет еще немало времени, прежде чем по мне будет что-нибудь заметно, но я все равно чувствовала, как начинает меняться мое тело.

Джон в эти дни был со мной особенно внимателен. Он старался никуда не отпускать меня одну, на каждой лестнице брал под руку и следил за тем, чтобы я поменьше ходила и вовремя ложилась спать. Я, конечно, говорила ему, что я еще не старуха и что я всего-то навсего жду ребенка, но его тревога была мне понятна. Я думаю, Джону хотелось стать отцом ничуть не меньше, чем мне хотелось стать матерью, тем более что первые две наши попытки оказались не слишком удачными. Правда, оба раза я проходила чуть меньше шести недель, но это не имело значения, потому что матерью я начинала ощущать себя, как только прекращались месячные. Еще меньшее значение имело, что я выкинула на таких малых сроках. Для меня каждая потеря была потерей ребенка, и было совершенно неважно, что я так и не успела подержать его на руках.

Но Праздник урожая пропустить было, конечно, нельзя, поэтому мы отправились на прогулку по Мэйн-стрит. Там мы невольно остановились перед большим фермерским прилавком, на котором в деревянной клетке жались друг к дружке шесть хорошеньких поросят.

– Какие миленькие! – шепнула я Джону.

– Ну и вонища! – громко сказала позади меня Сара Бет, поднося к носу надушенный носовой платок. Ее и Уилли мы встретили в самом начале нашей прогулки, к тому же они были не одни: следом за ними шагал разодетый в пух и прах Чаз Дэвис, а на руке у него повисла миниатюрная брюнеточка. Ее звали Ларисса Бельмонт, и она жила с Сарой в одной комнате в Ньюкомб-колледже. Да-да, моя подруга в конце концов все же поступила в колледж, чем немало нас удивила. Впрочем, я догадывалась, в чем настоящая причина этой внезапно проснувшейся тяги к наукам, ведь Ньюкомб-колледж находился в Новом Орлеане, а именно в этом городе постоянно жил Анджело Берлини! К счастью, Уилли, похоже, ни о чем не подозревал, иначе мог снова разразиться скандал.

– Это свиньи, Сара Бет, от них и должно пахнуть, – пояснил мой кузен и, незаметно достав из кармана фляжку, сделал из горлышка хороший глоток, а потом не глядя сунул ее Чазу. Сара Бет и Ларисса сделали вид, будто ничего не замечают.

Не обращая на них внимания, я продолжала разглядывать поросят – розовых, пухленьких и очень симпатичных. При этом я невольно вспомнила, как впервые увидела Джона в ювелирной лавке – я тогда еще удивлялась, зачем мистер Пикок открыл свою «поилку для свиней» в самом центре города. Теперь-то я была не такой наивной, как раньше, но порой мне очень хотелось, чтобы некоторые открытия обошли меня стороной. Было, конечно, гораздо спокойнее думать, будто у Джона нет других забот, кроме ремонта часов да помощи дяде на ферме. С другой стороны, я полюбила его в том числе и за честолюбие, за решимость во что бы то ни стало выбиться в люди, к тому же я перед алтарем поклялась любить и слушаться мужа и не покидать его ни в болезни, ни в труде, ни в опасности. Да и как я могла его покинуть, если все, что Джон делал, он делал для нас, для меня и для наших будущих детей? Нет, помогать и поддерживать его в любых начинаниях было моим долгом, и все-таки я спала спокойно только потому, что Джон твердо обещал мне в самое ближайшее время покончить с работой на Анджело и сосредоточиться на часовой мастерской.

– Как насчет бега в мешках? – поинтересовался рядом со мной Уилли. Он, конечно, имел в виду джентльменов, но мне было так хорошо, что хотелось шутить и дурачиться.

– Я была бы не против, – со смехом сказала я, – только, боюсь, Джон мне не разрешит. Но если я буду себя хорошо вести, – добавила я, – то, быть может, ближе к вечеру мы пойдем кататься на возах с сеном. – Я обернулась на Сару Бет и Лариссу. – Или вы, девочки, сами хотите пробежаться? – предположила я и подмигнула.

В ответ Сара Бет и Ларисса одинаково изогнули одинаково выщипанные и подрисованные карандашом брови, которые привлекали сегодня всеобщее внимание, поскольку у всех остальных встреченных нами женщин (как и у меня, кстати) брови были нормальными. Справедливости ради следует, однако, сказать, что с тех пор, как Сара Бет стала учиться в колледже, она сильно переменилась. Я ожидала, что она станет еще более неистовой, своевольной, неуправляемой, но, если не считать вызывающе яркой косметики и неправдоподобно коротких платьев (кажется, французских), Сара Бет казалась чуть ли не скромницей в сравнении с той дикой, как индеец, девчонкой, с которой я росла.

– Не хотите – как хотите, – сказала я. – Тогда, может быть, посоревнуемся в метании подковы? Вызываю вас обеих, что скажете?

И я, и Джон выросли на ферме, поэтому в этой забаве нам не было равных. Должно быть, поэтому даже Уилли, который, в принципе, мог бы принять участие в состязании (когда-то ему приходилось помогать дяде, и неважно, что теперь он вместе с Чазом работал в банке), сделал вид, будто не знает, что такое подкова. Сара Бет и Ларисса в ответ только захихикали, когда же Сара хотела что-то сказать, ее заглушили голоса четырех негров, одетых в соломенные канотье и одинаковые полосатые жилеты, которые дружно грянули «Свети, Луна урожая…». Негры стояли на углу Мэйн-стрит, а перед ними лежала на тротуаре пыльная широкополая шляпа, в которую они собирали пожертвования. Джон бросил в шляпу пару монет, и один из негров, приподняв канотье в знак признательности, пропел очередную строку так, словно она предназначалась специально для нас:

– Свети, сияй, Луна урожая, // мне и любимой, // путь освещая…

Джон улыбнулся, потом обнял меня за плечи, прижал к себе и прошептал:

– Ты не расстраивайся, что они отказались. Просто они боятся проиграть!

Я улыбнулась и, взяв его за руку, заставила обнять себя еще крепче.

Двинувшись дальше, мы миновали киоск, вокруг которого стояли огромные корзины, набитые стружками и соломой, из которых выглядывали румяные яблоки. Прилавок был сплошь заставлен подносами с засахаренными яблоками на палочках, и Джон, зная, какая я сладкоежка, остановился.

– Смотри, какие красивые! Хочешь яблочко?

Я с готовностью кивнула. Мне вдруг так захотелось засахаренного яблока, что я даже не подумала о том, какими липкими станут мои губы и руки и, возможно, пальто. Как истинный джентльмен Джон предложил по яблоку и Саре Бет с Лариссой, но они снова отказались – довольно высокомерно, на мой взгляд, и даже подняли повыше воротники своих меховых жакетов.

С яблоком, которое протянул мне Джон, я расправилась довольно быстро и даже не слишком испачкалась. Мое внимание, однако, было настолько поглощено любимым лакомством, что я совершенно не заметила, как мы дошли до центральной городской площади – аккуратного, почти идеально круглого пятачка, поросшего травой, которая оставалась зеленой, даже несмотря на позднюю осень. По окружности площади были расставлены тщательно выбеленные парковые скамейки. Все они были обращены к расположенному в центре площади памятнику, воздвигнутому здесь в честь наших земляков-южан, погибших во время Гражданской войны. Памятник представлял собой невысокий гранитный пьедестал, на котором находилась высеченная из мрамора конная статуя бесстрашного воина-конфедерата. Всадник, оседлавший каменную лошадь, имел явное портретное сходство с одним из моих отдаленных предков, который действительно был прославленным героем. Он сражался под знаменами генерала Ли и потерял одну руку и одну ногу, причем в двух разных битвах. Скульптор, однако, изобразил его целехоньким, что давало дяде Джо повод ворчать, мол, нельзя так вольно обращаться с историей героической борьбы Юга против завоевателей-янки. Лично я считала, что ничего страшного не случилось, поскольку примерно то же самое происходит со всеми умершими: на похоронах люди стараются вспоминать только достоинства и добрые дела покойных, забывая об их грехах и недостатках.

Часть площади была огорожена и превращена в подобие паддока. Каждый год здесь демонстрировали чистокровных жеребят, выращенных на коневодческой ферме в Олив Бранч. Сегодня в деревянном паддоке бегали и вставали на дыбы три жеребенка-двухлетки. Очевидно, непривычная обстановка и многолюдье пугали благородных животных, и они громко фыркали и вращали большими лиловыми глазами. В центре паддока стоял какой-то мужчина и методично взмахивал длинным хлыстом. Казалось, кончик хлыста едва касается жеребячьих крупов, но этого было достаточно, чтобы все трое двигались по кругу. Развевались шелковистые гривы, под гладкой шкурой перекатывались пластичные мышцы, и я невольно залюбовалась.

– Вон тот, самый крупный жеребец – просто картинка, – сказал Чаз. – Давайте подойдем поближе.

Но Сара Бет и Ларисса не спешили приближаться к загону.

– Мы лучше постоим здесь, – возразили они хором. – Во-первых, там воняет навозом, а во-вторых, если мы пойдем по этой траве, то обязательно запачкаем туфли.

– Я останусь с леди, – сказал Джон, хотя я знала, что ему тоже хотелось бы взглянуть на лошадей. Как-то он рассказывал мне, что, когда он был маленьким и жил на ферме в Миссури, у него был пони – не совсем собственный, конечно, но Джон ездил на нем верхом и считал его своим. Кажется, он до сих пор скучал по нему ничуть не меньше, чем по родителям и другим родственникам.

Я тронула его за рукав.

– Ничего с нами не случится. Сходи посмотри, а мы подождем здесь.

Сара и Ларисса со скучающим видом пожали плечами в знак согласия, и Джон, быстро поцеловав меня в щеку, двинулся вслед за Чазом и Уилли, которые уже шагали к импровизированному паддоку. Обернувшись к подругам, я успела увидеть, как Сара Бет достала из сумки крошечную фляжку и, прикрываясь от посторонних взглядов меховым воротником жакета, отвинтила крышку и сделала быстрый глоток. Когда она передавала фляжку Лариссе, на ее запястье блеснуло что-то синее, и я поскорее отвела взгляд, чтобы не сказать что-то такое, о чем впоследствии придется пожалеть.

Никакого сомнения, это были мои «Картье» – часы, которые принадлежали моей матери и которые Джон починил, прежде чем подарить мне. Дома у Сары Бет была целая шкатулка, битком набитая дорогими ожерельями и бусами, золотыми браслетами и кольцами, однако стоило ей увидеть у меня на руке изящные французские часики, как она стала упрашивать меня дать их ей «поносить». Насколько я поняла, больше всего Саре нравилось как раз то, что когда-то часы принадлежали моей матери, которая сделала на них гравировку, а еще то, что их подарил мне Джон. Ничего удивительного в этом не было: я давно подметила в Саре Бет сентиментальную струнку, которая нет-нет да проявлялась, несмотря на все ее буйные выходки. Думаю, что именно благодаря этому свойству ее характера наша дружба не закончилась еще в детстве.

Тем не менее сначала я ей отказала: Саре Бет даже пришлось напомнить мне историю с жакетом, который я взяла у нее и едва не потеряла. Только тогда я уступила – главным образом потому, что мне не хотелось выглядеть прожженной эгоисткой. С тех пор подруга брала у меня часы уже дважды – кажется, чтобы идти на какой-то прием. В третий раз она попросила их у меня накануне вечером. Сара Бет клятвенно заверила, что будет обращаться с ними очень осторожно и вернет сразу после прогулки, и я скрепя сердце согласилась. Но сейчас мне их очень не хватало – я привыкла ощущать на руке их тяжесть и тепло выгравированных на задней крышке слов: «Я буду любить тебя вечно».

Я уже собиралась спросить у Сары, когда она собирается вернуть мне часы, как вдруг заметила, что подруга уставилась на что-то за моей спиной. Обернувшись, я увидела, что, точнее – кто привлек ее внимание.

На краю площади стоял еще один прилавок или лоток, сделанный из нескольких хлопковых тюков, накрытых большим лоскутным одеялом. На одеяле были расставлены несколько десятков фигурок, вырезанных из овальных выростов, встречающихся на корнях кипарисов и известных как кипарисовый кап. Лицо каждой фигурки было отделано чрезвычайно искусно и со всеми подробностями: волосы, брови, бороды и даже ресницы выглядели как настоящие. Глаза и вовсе казались живыми, и на мгновение мне показалось, что фигурки наблюдают за нами пристально и недобро.

– Как интересно! Пойдемте посмотрим! – воскликнула Ларисса и двинулась к прилавку. Остановить ее мы с Сарой не успели, поэтому вынуждены были последовать за ней, хотя и держались в некотором отдалении.

Человека, который стоял рядом с прилавком (не «за», а именно рядом!), я узнала сразу. Это был Леон. Он озирался по сторонам с крайне независимым видом, явно пытаясь слиться с гуляющей толпой, но эта простая уловка не могла меня обмануть, поскольку на легком складном стульчике позади прилавка с фигурками сидела та самая белая женщина, с которой я видела Леона на плантации Эллиса. Должно быть, подумала я, они не хотят, чтобы на празднике их видели вместе, поэтому и притворились, будто незнакомы. Вместе с тем мне почему-то казалось, что ни Леону, ни его спутнице не хватило бы ни мастерства, ни художественного воображения, чтобы вырезать из кипарисового капа такие красивые фигурки.

– Кто это? – тихонько спросила меня Сара Бет. Напряженно прищурившись и нахмурив лоб, моя подруга разглядывала Леона и женщину, словно силясь вспомнить, где она могла их видеть.

– Это самогонщики-контрабандисты. Мы видели их на плантации Эллиса, – так же шепотом ответила я. Поначалу меня удивило, что Сара их не помнит, но потом я подумала, что моя подруга вообще редко обращает внимание на тех, кто не занимает высокого положения в обществе и не может ничего для нее сделать. Кроме того, у нее в ее кармане уже тогда лежала заветная фляжка, следовательно, она действительно могла не запомнить их лиц.

Сначала я хотела потихоньку исчезнуть, но Сара упрямо тащила меня вперед, стараясь догнать Лариссу. Поняв, что мы подошли слишком близко и что уйти незамеченной мне теперь вряд ли удастся, я покорно зашагала следом, хотя и не так быстро, как вначале.

Леон тоже заметил Сару и, в свою очередь, шагнул поближе к прилавку, скрестив на груди могучие руки. Почему-то мне бросилось в глаза, что ворот его фланелевой рубашки расстегнут, и оттуда выглядывает уголок майки – когда-то белой, а теперь довольно грязной.

– Погляди-ка, Вельма, кто к нам пришел! – негромко проговорил он. Женщина, к которой он обращался, осталась сидеть, но ее взгляд повернулся в нашу сторону, а в глазах вспыхнули огоньки интереса.

Именно в этот момент я впервые разглядела ее глаза как следует – разглядела и поняла, что если бы не многочисленные морщины, оставленные усталостью, заботами и нищетой, если бы не выдубленная и сожженная солнцем почти дочерна кожа, Вельма могла бы быть очень хороша собой.

Между тем Вельма пристально рассматривала Сару Бет, и на ее лице проступало странное выражение, значение которого мне никак не удавалось истолковать. В нем было и удивление, и неприязнь, и что-то еще… «Вертихвостка!..» – вспомнила я. Сказано это было даже не с осуждением, а со злобой, и мне вдруг захотелось оттащить Сару Бет подальше. Все равно ее с этими людьми ничто не связывало, так зачем же дразнить гусей?

А Сара уже вскинула голову, как она делала всегда, когда чувствовала, что ей угрожают, и хотела продемонстрировать свое превосходство. Взяв в руку одну из фигурок, она слегка прикоснулась к ее лицу кончиком пальца в лайковой перчатке.

– Просто очаровательно, – проговорила она и, поставив фигурку на место, взяла другую. – Это вы сделали?

Она нарочно смотрела только на фигурку в своих руках, как бы адресуя свой вопрос одновременно и Вельме, и Леону. В ответ женщина неожиданно расхохоталась, сильно запрокинув голову и широко открыв рот. У нее были некрасивые желтые зубы, к тому же впереди одного не хватало.

– Это я сделал.

Мы дружно обернулись и увидели Роберта, который незаметно появился из толпы и подошел к нам. Он был одет аккуратно, но бедно – в дешевый хлопчатобумажный костюм и соломенную шляпу. Лицо его было настороженным. За руку он держал Матильду, которая тревожно поглядывала то на Сару Бет, то на Вельму, то на Леона, то снова на Роберта, и я вдруг почувствовала себя так, словно меня вдруг вытолкнули на сцену, где разыгрывалась какая-то пьеса, но позабыли вручить мне слова.

Роберт почтительно снял шляпу и наклонил голову. Его взгляд скользнул по Лариссе и остановился на нас с Сарой.

– Добрый день, мис Боден, добрый день, мис Хитмен…

Сара Бет снова вскинула голову.

– Откуда ты меня знаешь?

Я встретилась взглядом с Матильдой. Молодая негритянка чуть заметно покачала головой, и я поняла: никто не должен знать, что однажды ночью Роберт помог нам донести пьяную Сару Бет до ее комнаты.

– Роберт – кавалер нашей Матильды, – сказала я, спеша положить конец неловкости.

Матильда начала что-то говорить, но я уже не слышала ни слова. Кофта, которую она надела, спасаясь от холода, расстегнулась, и в вырезе ее простого бумажного платья я вдруг увидела висевшую на тонкой шелковой нитке крупную и красивую жемчужину. Словно наяву я вновь услышала короткий сухой перестук, с которым сыпались на пол и на кожаное сиденье автомобиля жемчужины из разорванного ожерелья Сары Бет. Впоследствии Сара отдала его Джону в ремонт, но я никогда не слышала, чтобы она жаловалась, что одной жемчужины не хватает. Сейчас подруга негромко ахнула, и я поняла, что она тоже увидела жемчужину на шее Матильды.

Насколько мне было известно, ни у кого в нашем городе не было цветной горничной, которая украшала бы себя натуральным жемчугом – пусть это даже была всего одна жемчужина.

– Поня-я-тно… – протянула Сара Бет, и ее ноздри слегка дрогнули, словно она вдруг почувствовала какой-то неприятный запах. – Сколько стоит?.. – спросила она, показывая Роберту статуэтку, которую продолжала держать в руках.

– Доллар, – ответил тот без малейшего промедления.

– Не дороговато?

– Нет, мэм. Над каждой фигуркой приходится работать неделю, а то и две, к тому же за материалом нужно ходить на болота… В общем, мне кажется, доллар – это справедливо.

Сара Бет слегка поджала губы.

– Может, это и справедливо, но для меня все равно дороговато. Отец дает мне не так уж много карманных денег… – Она поставила статуэтку обратно на прилавок и стала отряхивать перчатки, словно к ним могла прилипнуть какая-то грязь с упомянутых Робертом болот.

Женщина – Вельма – встала со своего шаткого стульчика, и я увидела, что складки в уголках ее губ стали глубже.

– Ты ведь банкирская дочка, да? – проговорила она чуть ли не с угрозой. – И у тебя небось полно всяких красивых платьев и драгоценностей, в которых ты расхаживаешь день-деньской, словно какая-нибудь царица Савская!.. Вот только на самом деле ты ничем не лучше нас. Правда, Леон?

Леон покачал головой.

– Да, Вельма, ты правильно говоришь. Она ничуть не лучше.

При этих словах Вельма неприятно захихикала, а Леон запрокинул голову и захохотал так громко, что на нас начали оглядываться. К счастью, Уилли ничего не слышал; я была уверена – ему очень не понравится, что Сара Бет разговаривает с подобными людьми. А если он поймет, что они еще и смеются над ней… Страшно представить, что тогда будет!

Краем глаза я заметила, что Ларисса потихонечку отошла от прилавка. Ей явно хотелось оказаться подальше и от этих странных людей, и от нас. Мне тоже стало не по себе, и, схватив Сару Бет за руку, я потащила ее прочь. Вскоре толпа отделила нас от Леона и Вельмы, и я вздохнула с облегчением.

Дрожащей рукой Сара Бет достала из сумочки фляжку и, уже не таясь, сделала из нее еще один большой глоток. Внезапно она раскашлялась, и я подняла руку, чтобы похлопать ее по спине, но вдруг поняла, что́ заставило мою подругу поперхнуться. Навстречу нам шли мистер и миссис Хитмен, за ними двигалась еще одна пара, но кто это был, я разглядеть не могла, хотя толпа перед ними расступалась сама собой.

С тех пор как миссис Хитмен узнала, что я в положении, она стала ежедневно присылать мне приготовленные Бертой укрепляющие снадобья и напитки, а также рукописные записки с длиннейшими инструкциями и подробнейшими советами. Припоминая пять маленьких надгробий, которые я когда-то видела на кладбище, я гадала, как миссис Хитмен удалось вынести столь жестокий удар судьбы и может ли быть так, что именно за свою стойкость и веру она в конце концов была вознаграждена дочерью. Иногда, впрочем, мне начинало казаться, что миссис Хитмен устала ждать, пока Уилли и Сара Бет объявят о своей помолвке, и решила перенести свою заботу на меня. Во всяком случае, заботилась она обо мне именно так, как некоторые мамочки заботятся о единственной дочери, ожидающей первого внука.

Подойдя к нам вплотную, мистер Хитмен приподнял в знак приветствия свой котелок. Закутанная в меха миссис Хитмен, которая, несмотря на возраст, все еще была стройной, как девочка, обняла нас всех по очереди. От нее пахло дорогими духами «Белый табак», запах которых всегда ассоциировался у меня с богатством.

– Здравствуйте, мои дорогие! – проворковала она.

– Мама?! – удивленно воскликнула Сара Бет, стараясь дышать в сторону. – Почему вы с папой не в Джексоне? Я думала, вы пробудете там до конца недели. Впрочем, хорошо, что вы приехали, а то я боялась, что вы пропустите Праздник урожая!.. – поспешно поправилась она.

– Мы и собирались пробыть там до конца недели, но наши планы изменились, и все потому, что мы кое-кого встретили. Прямо в вестибюле нашего отеля, представляешь?.. – Миссис Хитмен отступила в сторону, и на меня словно раскаленным воздухом пахну́ло. Я невольно ахнула и отшатнулась, а миссис Хитмен продолжала щебетать, ничего не замечая:

– Ему очень хотелось посмотреть, что собой представляет наш знаменитый Праздник урожая, вот мы и решили вернуться в Индиэн Маунд вместе.

Анджело Берлини, одетый, как всегда, с иголочки – в безупречный темный костюм в мелкую полоску, крахмальную белую сорочку и лаковые туфли, шагнул вперед.

– Какая приятная встреча, миссис Ричмонд!.. – проговорил он и наклонил голову, чтобы поцеловать мне руку. – Я вижу, замужество пошло вам на пользу – вы стали еще красивее!

Я не видела Анджело со дня моей свадьбы, но от Джона я знала, что он никуда не исчез и по-прежнему имеет к нашей жизни самое непосредственное отношение.

Поблагодарив его, как учила меня тетя Луиза, я отступила на полшага назад, размышляя, с чего бы ему вздумалось поприветствовать первой меня, а не Сару.

– Нашу дочь, Сару Бет, вы уже знаете, – продолжала миссис Хитмен. – А это мисс Ларисса Бельмонт, они вместе учатся в колледже и даже живут в одной комнате. Ларисса из Батон Ружа, в этом городе фамилия Бельмонт очень хорошо известна.

Ларисса захлопала ресницами и вытянула вперед руку в перчатке. Анджело легко прикоснулся к ней губами и наконец повернулся к Саре Бет. Ее лицо было таким же спокойным и неподвижным, как у статуи моего предка – и таким же белым.

– Рада видеть вас снова, мистер Берлини, – проговорила Сара каким-то не своим голосом, словно у нее от холода вдруг окоченели губы.

– Я тоже рад, – ответил он, словно читая приготовленный заранее сценарий. – Вы, кажется, учитесь теперь в Ньюкомбе? Ну и как вам, нравится?

– Очень нравится, спасибо. – Казалось, Сара Бет собралась добавить что-то еще, но Анджело Берлини уже отвернулся. Теперь он смотрел на еще одного члена нашей маленькой группы, которого до этого момента скрывали спины мистера и миссис Хитмен.

– Прошу тебя, дорогая…

Невысокая женщина была едва ли старше Сары Бет, но держалась она с поистине королевским достоинством, да и взгляд у нее был таким же властным, как у моей любимой актрисы Эгнес Эйрс в «Шейхе». Волосы у нее были черными, как вороново крыло, глаза – очень темными, зато покрытая легким бархатистым пушком кожа была белой, как чисто выбеленные простыни, и нежной, как свежее масло. Одета она была дорого и модно, однако даже покрой платья, в котором преобладали строгие, прямые линии, не мог скрыть соблазнительных выпуклостей ее фигуры. Сара Бет тоже это заметила и невольно напряглась.

– Позвольте представить вам мою невесту. Прошу любить и жаловать: мисс Кармен Бьянка…

Я машинально улыбнулась. Несмотря на лучшее воскресное платье и новенькое шерстяное пальто, рядом с этой Кармен я чувствовала себя огородным пугалом. Особенно меня огорчало, что мои «Картье» по-прежнему оставались у Сары. Будь они сейчас у меня на руке, я бы чувствовала себя намного элегантнее и… увереннее.

Ларисса приветствовала новую знакомую с восторгом, а вот Сара Бет была необычно сдержанна и молчалива. Правда, она тоже улыбнулась Кармен, но побледнела еще больше, хотя это и казалось невозможным. На мгновение мне даже показалось, что подруга вот-вот упадет в обморок. На всякий случай я поддержала ее под локоть и почувствовала, как Сара Бет всей тяжестью налегла на мою руку. Похоже, ее и в самом деле не держали ноги.

– Приятно с вами познакомиться, мисс Бьянка, – проговорила она, немного овладев собой. – Правда, я не знала, что мистер Берлини помолвлен. Но, быть может, он готовил нам сюрприз?

Мисс Бьянка беззаботно рассмеялась, она, похоже, ничего не заметила. Ее смех звучал как журчание воды в фонтане.

– О, мы знакомы уже довольно давно, просто раньше мы не могли объявить о нашей помолвке официально, потому что мой отец – дипломат и много путешествует. Из-за этого у нас просто не было возможности как следует подготовиться к свадьбе. – Она сильнее прижала локтем руку Анджело. – Мы хотели пригласить и друзей моих родителей, и родственников, и партнеров Анджело по бизнесу, и… в общем, гостей набирается сотни две, а то и больше. Впрочем, мама обещала, что в будущем году, примерно в октябре – ноябре, у них с папой будет свободное время, и тогда… – И она улыбнулась.

– У тебя такой необычный акцент, – заметила Ларисса, и я подумала, уж не хотела ли она таким образом сказать: «Ты не здешняя, ты не наша». Впрочем, вряд ли… Она явно не замечала, что Сара Бет чувствует себя не в своей тарелке и мечтает как можно скорее оказаться где-нибудь подальше. Моя догадка блестяще подтвердилась, когда Ларисса с самым простодушным видом уточнила: – Откуда ты родом?

– Вообще-то сейчас мы живем в Нью-Йорке, но родилась я в Париже. Мой отец служил там в нашем посольстве, а мама была с ним, – ответила Кармен. Все это было сказано таким безразличным, скучающим тоном, словно речь шла о том, что́ она предпочитает на завтрак.

– И сколько… сколько времени вы планируете пробыть в Индиэн Маунд? – спросила Сара Бет. Ее голос звучал на удивление твердо, но я чувствовала, как дрожит ее рука.

– К сожалению, наши дорогие гости приехали всего на один день, – вмешалась миссис Хитмен. – Мистеру Берлини уже завтра необходимо быть в Джексоне, где его ждут дела, но мисс Бьянка, возможно, захочет задержаться подольше. Я уже пригласила ее остановиться у нас. Что касается тебя… – Она посмотрела на дочь. – Я же не знала, дорогая, что тебя отпустят из колледжа на праздник, иначе бы я распорядилась, чтобы твою спальню привели в порядок. А-а, я знаю, как мы сделаем!.. Мисс Бьянка будет ночевать в нашей голубой комнате, а розовую я велю приготовить для мисс Лариссы… – Тут миссис Хитмен слегка нахмурилась; по-видимому, она испытывала легкое раздражение от того, что Сара свалилась ей на голову без предупреждения и теперь ей придется срочно принимать меры. Разумеется, я понимала, что вовсе не она будет стелить на кровати чистые простыни, менять полотенца в ванной комнате и ставить цветы в вазы, но понять ее было можно. Мне даже захотелось сейчас же отыскать Матильду и все ей рассказать, чтобы она успела предупредить о гостях свою мать, но я боялась снова столкнуться с Вельмой и Леоном.

А еще мне не хотелось снова увидеть на шее Матильды драгоценную жемчужину. Я не допускала, что молодая негритянка могла ее украсть, но никаких других вариантов мне в голову не приходило. С другой стороны, Матильда не боялась носить ее почти открыто… Как же попала к ней жемчужина?..

– Не беспокойся, мама, – спокойно возразила Сара Бет. – Нам с Лариссой все равно пора возвращаться в колледж. Мы поедем завтра утром на моей машине, а сегодня переночуем в моей комнате – в конце концов, нам не привыкать. Нам, конечно, очень хотелось бы познакомиться с мисс Бьянкой поближе, но ничего не попишешь…

– Жаль, что вы уезжаете. Мне бы тоже хотелось узнать вас получше, – сказала и Кармен, явно передразнивая интонации Сары.

– А вы что же, здесь одни? – вступил в разговор до сих пор молчавший мистер Хитмен. Он был не особенно представительным – на полголовы ниже своей жены и к тому же с тихим голосом и редкими седеющими волосами, поэтому о его присутствии легко можно было забыть. Многие и забывали – особенно когда рядом была миссис Хитмен, которая говорила за двоих.

– Нет, – ответила я и посмотрела в сторону паддока, надеясь разглядеть там наших мужчин. Я хорошо помнила день моей свадьбы, когда Уилли и Анджело подрались на заднем дворе, и повторения мне не хотелось. – С нами Джон и Уилли, а также Чаз Дэвис.

И я взглянула на Сару Бет, надеясь каким-то образом дать ей понять, что для всех нас будет лучше, если ее родители уйдут и уведут с собой Анджело до того, как вернется мой кузен. Увы, подруга на меня не смотрела. Опустив голову, она вертела на руке мои часы, и я слегка подалась к ней, собираясь прошептать на ухо то, что не могла сообщить взглядом.

Острая боль, родившись внизу живота, пронзила меня насквозь. Она была такой сильной, что у меня даже потемнело в глазах. Наверное, я застонала, потому что Сара Бет резко повернулась в мою сторону:

– Что с тобой, Ади? Тебе плохо?

Я хотела ответить, что со мной все в порядке – должно быть в порядке, и что мне нужно только на минуточку присесть, но еще один приступ невыносимой боли заставил мои колени подогнуться. Что-то густое и горячее потекло по ногам, и я почувствовала, что падаю.

– Позовите… Джона!.. – успела выдохнуть я, а может, только подумала. Мир перед моими глазами исчез, погрузившись в темноту. Последним, что я услышала, был мужской голос, сказавший:

– Ничего, ничего, все будет хорошо!..

Я узнала голос Анджело Берлини. Точнее, не узнала, а каким-то шестым чувством поняла, что это он и что это его сильные руки подхватили меня, не давая упасть.

А потом все окружающее просто перестало существовать.