Глава 17

Кэрол-Линн Уокер Мойс. Индиэн Маунд, Миссисипи. 25 июля 1963

ДНЕВНИК

В прошлые выходные мы с Джимми Хинклем и другими ребятами ездили в Тхулу – купаться в озере Подкова. Я была в моем новом купальнике-бикини, который я тайком от Бутси купила на деньги, заработанные в кафешке для автомобилистов. (Бутси по-прежнему считает, что порядочные девушки должны закрываться от шеи до лодыжек, даже если они идут купаться, а солнце печет так, что на улице можно изжариться в пять минут.) Один из парней захватил транзисторный приемник, и мы танцевали на берегу под веселую музычку. Я танцевала в бикини, и Джимми буквально не сводил с меня глаз.

Честно говоря, я очень боюсь непрозрачной, глинистой воды, боюсь, когда плавающие в ней сомики начинают тыкаться мне в ноги. А еще мне не нравится, когда в воде нельзя разглядеть дно. Я думаю – это потому, что вся наша жизнь такая же, как эта вода: никогда не знаешь, что тебя ждет, но плыть все равно нужно.

Джимми мне очень нравится. Настолько нравится, что, когда все побежали в воду, я закрыла глаза, стиснула зубы и побежала вместе со всеми. И ничего страшного не произошло! Я почти не боялась, хотя тут, наверное, сыграли свою роль пиво и сигареты с «травкой». А еще сколько-то времени спустя мне стало так хорошо, как не было еще никогда в жизни, так что я вовсе позабыла о своем страхе. Я даже научилась нырять с открытыми глазами, хотя никакого особого смысла в этом не было, поскольку, кроме сомиков, я все равно не могла ничего разглядеть. Но потом мы выкурили еще по сигаретке, и мне стало все равно.

Кстати, Джимми дал мне две сигареты с собой, чтобы было легче терпеть ругань Бутси. Думаю, они мне пригодятся. Мне хочется визжать, даже когда она просто находится со мной в одной комнате, не говоря уже о том, чтобы слушать ее воркотню. После того как Бутси меня ударила, я решила, что больше никогда не буду с ней разговаривать. Она, правда, пыталась извиниться, но сделанного не воротишь.

В последнее время Бутси все чаще заговаривает о том, что мне, мол, надо готовиться, чтобы осенью отправиться в Старквиль, в Миссисипский университет. Я знаю, сама Бутси всегда хотела учиться в колледже, но это не значит, что я должна мечтать о том же. Я и документы-то туда отправила единственно для того, чтобы Бутси от меня отвязалась. На какое-то время это сработало, но теперь она начала рассуждать о том, в какое студенческое общество мне лучше вступить и сколько простынь взять с собой.

Недавно я прочла книгу Бетти Фриден и теперь точно знаю – в моем распоряжении не так много времени, чтобы тратить его на всякие пустяки типа учебы в колледже. Мне нужно как можно скорее начать жить самостоятельной жизнью. Пока я буду корпеть над экономикой и математикой, чтобы уметь правильно рассчитывать семейный бюджет, молодость пройдет, пролетит мимо, а я так и не попробую множества интересных вещей!

Русские только что запустили на Луну женщину-космонавта, губернатор Алабамы поклялся, что в его штате никогда не будет отменена сегрегация цветных, буддийские монахи сжигают себя на углах улиц в каком-то месте под названием Вьетнам… В мире происходит слишком много нового, чтобы я могла позволить себе потратить четыре года, пытаясь заработать к фамилии приставку «миссис», тем более что я вовсе не хочу выходить замуж!

Джимми говорил, что собирается перебраться в Сан-Франциско, куда в позапрошлом году отправился его старший брат. Они там живут вдесятером в одном доме, все по очереди готовят, ходят в магазин и вообще заботятся друг о друге. Джимми сказал – если мне интересно, я тоже могу поехать, места всем хватит. А потом он меня поцеловал, и я сразу решила, что поеду. В конце концов, Сан-Франциско ведь в Калифорнии, то есть достаточно далеко от Миссисипи и от Бутси.

Вчера, когда я сидела под своим кипарисом и курила одну из сигарет Джимми, меня застукала Матильда. Наверное, ей не очень нравится, когда курят «травку», раз она решилась подойти так близко к моему дереву, – она даже позабыла, что боится ду́хов, которые здесь водятся. Правда, Матильда постоянно озиралась, так что, наверное, о ду́хах она все-таки помнила, однако ей все же удалось как-то справиться со своим страхом. Да и бутылочное дерево, которое она посадила неподалеку, все еще на месте, поэтому я сказала, что ей ничто не угрожает, хотя при одной мысли о том, что какой-нибудь дух будет настолько глуп, что полезет в эту глупую бутылку, мне стало так смешно, что я расхохоталась и долго не могла успокоиться.

Потом Матильда сказала, что я оставила в кармане джинсов расписание междугородных автобусов и что она нашла его, когда собралась стирать мои вещи. Ей хотелось знать, что я задумала и знает ли Бутси, что я уезжаю. Лгать Матильде я никогда не умела, поэтому я совершенно честно ответила, что уезжаю с Джимми, и сказала – куда. Матильда только головой покачала. Она сказала, что мой отъезд разобьет моей матери сердце, но я ответила, что у Бутси сердца нет и никогда не было, так что ничего с ней не случится. Вот тут-то Матильда здорово рассердилась, а я еще никогда не видела, чтобы она выходила из себя! Она сказала, мол, если у Бутси нет сердца, то только потому, что она отдала его мне, а потом добавила, что, когда я была маленькой, Бутси уезжала вовсе не из-за меня, – и что только ради меня она в конце концов вернулась.

Ну на это у меня было что возразить. Я так прямо ей и сказала, что, когда я была маленькой, я вовсе не ждала, чтобы моя мама вернулась, что я привыкла к тому, что ее нет, и хотела бы, чтобы так оставалось и дальше. Мне хотелось, чтобы Матильда поняла – Бутси не хочется, чтобы я уезжала дальше Старквиля, не хочется, чтобы я посмотрела мир и узнала его лучше, чем она в свое время, потому что она хочет для меня того же, что и для себя, но не больше. Ну с этим Матильда спорить не стала. Она даже сказала, мол, нет ничего дурного в том, чтобы посмотреть мир и узнать что-то новое, только прежде чем я уеду открывать это новое, я должна как следует понять то, что у меня уже есть.

«Ну и что у меня есть?..» – подумала я. Я видела наш безумный дом, видела сад, в котором вечно нужно что-то сажать, видела мать, которой я была совершенно не нужна. Да, у меня были Матильда, был дядя Эммет и хлопковые поля, но по сравнению с целым миром это сущие пустяки, почти ничто. Я так и сказала, но Матильда ответила, что мне нужно перестать гоняться за призраками, потому что я все равно никогда их не поймаю.

До этого момента она разговаривала со мной, стоя на почтительном расстоянии от дерева, а тут вдруг расхрабрилась, подошла прямо ко мне, выхватила у меня сигарету с «травкой» и растоптала. Я спросила, что это она делает, а Матильда ответила, что тот, кто ищет дорогу в тумане, никогда ее не найдет и что мне нужна ясная голова, чтобы отыскать ответы на все мои вопросы. После этого она повернулась и зашагала к дому, а я только и успела крикнуть ей вслед, что мне нужны вовсе не ответы и что на самом деле я просто хочу, чтобы мои вопросы не причиняли мне столько боли.

Тут Матильда обернулась, чтобы посмотреть на меня, и глаза у нее были грустные-прегрустные. Я думала, она меня пожалеет, но она сказала что-то очень непонятное. Что-то вроде того, что я, мол, сама себя обманываю, пытаюсь спрятать правду от себя самой. Еще Матильда добавила, что хранить секреты – хоть чужие, хоть свои собственные – очень тяжело. Я хотела спросить, чьи же секреты хранит сама Матильда, но я слишком сильно на нее рассердилась и поэтому так и не сказала ей ни слова.

Когда за Матильдой закрылась противомоскитная дверь кухни, я задумалась, что же она имела в виду, когда сказала, что я гоняюсь за призраками, да так ничего и не придумала. Хуже нет, когда кто-то пытается говорить загадками. Сказала бы прямо, в чем дело, а так мне придется до всего доходить самой.