46

Видимо, я свалилась на диван и отрубилась, потому что следующим моим воспоминанием стали громкие удары во входную дверь. Несколько мгновений я совершенно ничего не могла сообразить и решила, что еще сплю. Я расслышала далекий писк пришедшей эсэмэски, но не представляла себе, который сейчас час и даже какой сегодня день. Я не знала, на что мне отвечать сначала – на сообщение или на стук в дверь. Тут я вспомнила про Поппи. Может, пора ее будить? Я ее хоть покормила, прежде чем уложить?

Я слишком быстро поднялась – и тут же свалилась обратно. Голова у меня закружилась, вокруг все поплыло. Я стиснула голову ладонями, заставляя ее побыстрее составить вместе все эти куски пазла: казалось, она это делает очень медленно. Внизу продолжали колотить в дверь. Эсэмэски по-прежнему требовали моего внимания: похоже, пришла уже не одна. Я заглянула в детскую, увидела, что Поппи крепко спит. Так, ставим галочку. Оказывается, всего-навсего полночь, с какими-то минутами. Еще галочка. Адам так пока и не вернулся. Галочка… Какого черта, где его носит? Я оставила его там три часа назад. Я нашарила телефон под диванными подушками и попыталась сосредоточить взгляд на посланиях, заполнявших экран. Пролистала список пропущенных звонков, голосовых сообщений, эсэмэсок. Памми, Адам, Джеймс, Памми, Адам, Джеймс.

– Гос-споди, – вслух произнесла я, недоумевая, что за пакость у них там приключилась.

Ничего не понимая, зажав телефон в руке, я направилась к двери. Я как раз добралась до нижней ступеньки, когда аппарат зазвонил снова, высветив на экране имя Памми. Я уже хотела проигнорировать этот вызов, но тут подумала, что с ее телефона может звонить кто-то еще. Явно что-то стряслось. Я лишь мысленно молилась, чтобы ничего не случилось с Адамом.

– Да, – резко сказала я в трубку.

– Эмили, это я, Памми. Адам едет к тебе. Не впускай его.

– Что? – ахнула я.

– Не впускай его в дом. Он как безумный. Он знает, Эмили. Мне так жаль. Не впускай его.

– Какого черта, вы вообще о чем?

– Он знает про Джеймса, – выговорила она сдавленным голосом.

Кровь прихлынула к моим ушам. Она все говорила, но я уже не разбирала ни слова.

– Что? – вскрикнула я. Дыхание у меня перехватило.

– Они подрались. – Памми тоже, казалось, едва дышит. – Мне так жаль.

Паника, распиравшая меня изнутри, мешала мне нормально соображать.

Я приблизилась к двери. Руки у меня тряслись, когда я попыталась справиться с задвижкой, не в состоянии ухватиться за нее как следует. Я отскочила назад, едва с той стороны ударили кулаком. Дешевые доски с трудом выдерживали это избиение.

– Адам? – позвала я дрожащим голосом.

– Открой дверь! – заорал он. Очень близко – я даже слышала его дыхание.

– Нет, – ответила я. – Не открою, пока ты не успокоишься.

– Эмили, сейчас же открой эту гребаную дверь, а не то, богом клянусь…

– Не впускай его, – снова предупредил меня голос Памми.

– Что ты натворила? – зашипела я в трубку. И кинула ее на пол. Я не позволю, чтобы ее вранье сжирало меня. Нас. Мне нужно образумить Адама.

– Ты меня пугаешь, – сказала я через дверь. – Ты напугаешь ребенка.

Я слышала, как он медленно, старательно вдыхает и выдыхает.

– Эмили. – Его тон вдруг стал ровным, выверенным. – Не могла бы ты открыть дверь? Пожалуйста.

Я накинула цепочку.

– Обещаешь, что и дальше будешь держать себя в руках?

– Да, обещаю.

Но стоило мне повернуть задвижку, как дверь ринулась на меня, вырвав цепочку из петли. Я повалилась на пол, беспомощно колотя руками, но мощь Адама, ломившегося с той стороны, оказалась слишком велика для меня. Он зловеще нависал надо мной, и я поняла, какую ужасную ошибку допустила. Я заставила себя подняться. Ноги меня не слушались. Я споткнулась, чуть не упала, стала карабкаться по лестнице, едва ли не ползком пытаясь добраться до верхней площадки, хоть и знала, что тем самым отрезаю себе все пути к отступлению, все возможности выбраться отсюда. Но я должна была встать между Адамом и Поппи. Больше некому было это сделать. Я не могла подпустить его к ней.

Еще стоя на четвереньках, я попыталась ухватиться за верхнюю ступеньку, но тут он дернул меня за лодыжку, стаскивая вниз. Казалось, кожа у меня на голове вот-вот оторвется от черепа: это он схватил меня за волосы. Одной рукой я бестолково махала в воздухе, пытаясь разжать его кулак, его пальцы, которые он запустил мне в волосы. Другой рукой я старалась опереться о лестницу. Адам потащил меня наверх, и теперь мое тело билось о беспощадно жесткие ступеньки. При этом больше всего доставалось бедру. Мне хотелось вскрикнуть, но я должна была вести себя тихо – ради Поппи. Я не знала, на что способен Адам.

Он протащил меня по лестничной площадке. Я пыталась встать на ноги, но он был слишком сильным, и чем больше я сопротивлялась, тем больше силы он применял.

– Прошу тебя! – вскрикнула я. – Ну пожалуйста, перестань.

Он втолкнул меня в гостиную и уставился на меня с высоты своего роста. Я впервые в жизни увидела, как от ярости он пучит глаза, как его лицо искажает бешеный гнев.

– Прошу тебя. Выслушай меня, пожалуйста, – умоляла я.

– Ах ты потаскуха, – процедил он. От него разило спиртным. – Думаешь, я позволю выставлять меня на посмешище? – Изо рта у него тянулись нитки слюны.

– Нет. Никогда. Я бы никогда не стала.

Его рука метнулась вниз и шмякнула меня по лицу, задев по кости над бровью. Кожу так и обожгло. Я чувствовала, что над глазом уже наливается синяк.

Он расхаживал взад-вперед по комнате, сжимая и разжимая кулаки. А я съежилась у него под ногами.

– Это не то, что ты думаешь, – произнесла я. – Прошу тебя. Ты должен мне поверить.

– Я отлично знаю, что это такое. Ты трахаешься с моим братом. – Откинув голову, он театрально расхохотался. – Моя невеста, мать моего ребенка, у меня за спиной трахается с моим братом.

– Я не делала ничего подобного, – проговорила я умоляюще. – Ты городишь чушь.

Он вдруг замер и безумными глазами уставился на меня.

– Да и мой ли это ребенок? – взревел он. – Поппи вообще – моя дочь?

Я встала на колени у его ног.

– Ну конечно. Ты же знаешь, что да. Я никогда тебе не изменяла. Ну прошу тебя. Ты не можешь не знать.

Опустившись на корточки рядом со мной, он зажал ладонями мое лицо:

– Почему он тогда так о тебе печется?

– Я не понимаю, о чем ты, – выдавила я из себя.

– Он только что оттащил меня от девушки, с которой я был, и вмазал мне по морде. Потому что я, видите ли, тебя позорю.

Та крошечная частица моего сердца, которая еще не разбилась, тут же разлетелась на тысячу осколков.

– Ты был с другой девушкой? – Я старалась говорить ровным голосом. – На крестинах нашей дочери?

– Да, и мы отлично проводили с ней время, просто отлично.

– Вот сволочь, – бросила я.

Он глянул на меня и рассмеялся:

– Ты что же, в тот раз купилась на весь этот бред?

Я не сказала ни слова. Только смотрела на него. А он все продолжал надо мной смеяться.

– Купилась, а? Ну ты даешь на хрен. Но слушай-ка, я тебе открою одну маленькую тайну… – Он наклонился ближе, его дыхание обожгло мне щеку. – Я никогда не был тебе верен. Да и чего ты хочешь? Меня не заводят никакие твои трюки. Ты меня совершенно не возбуждаешь. – Он демонстративно содрогнулся. – Но ты всегда так жалко благодарна, стоит мне только к тебе приблизиться.

Я плюнула в него. Здоровенный плевок угодил ему в щеку.

Его рука прилетела неизвестно откуда, ударила меня в висок, заставила опрокинуться навзничь. Казалось, изо рта у меня сейчас посыплются зубы, один за другим, как бывает в кошмарах. Я захлопнула рот в попытке удержать их внутри.

Он толкнул меня, уложил на спину, оседлал, пришпилив к полу.

– Ну да ладно, – заявил он. – Теперь-то я знаю, что ты тоже трахалась направо и налево.

Он напоминал себе, почему сходит с ума от злости. И навис надо мной, вцепился мне в горло.

Я лихорадочно искала взглядом его глаза, пытаясь нащупать дорогу обратно, прочь от этого безумия, найти хоть проблеск света, который положил бы этому конец. Но глаза его были черны как ночь. Радужную оболочку почти съели расширившиеся зрачки. Я силилась просунуть пальцы между его рукой и своей шеей, но его хватка оказалась слишком крепкой. Он еще и не начал сжимать мне горло. Он просто наслаждался моим ужасом.

– Я ничего такого… мы никогда… – С каждым моим словом его хватка делалась все сильнее. Меня словно уносило в какую-то неведомую мне даль. Но тут в отдалении послышался плач – сначала слабый, потом все громче. Я резко открыла глаза, осознав, что это Поппи. И Адам, которого остановил тот же звук, начал подниматься, оторвавшись от меня.

– Нет! – заорала я, силясь ухватить его за волосы, за ворот рубашки, за что угодно. Он отбил мою руку в сторону, но, как только он попытался выпрямиться, я набросилась на него. Я сражалась насмерть, полная решимости не дать ему приблизиться к Поппи. Повисла у него на спине, царапая его везде, куда могла добраться. Потянулась к его лицу, большими пальцами вслепую нашаривая его глаза, он же тем временем всей своей тушей пытался меня стряхнуть, но я крепко в него вцепилась. Я не подпущу его к моей девочке.

Попятившись, он впечатал меня в дверной косяк. И ринулся к комнате Поппи.

– Нет! – снова завыла я.

Я изо всех сил потянула его назад, и он, потеряв равновесие, обрушился на лестничную площадку, а я оказалась под ним. Он поднялся, я мертвой хваткой уцепилась за его ногу, пытаясь удержаться на нем, но сорвалась. Поппи плакала все громче – а может, мы сами подходили к ней все ближе. Все мои чувства обострились, я слышала, как она плачет, слышала собственные вопли, но было и что-то еще, какой-то звук, который я не могла разобрать.

Ослепленная кровью и слезами, я ждала, чтобы Поппи взял на руки отец и она перестала плакать. Ей незачем знать, что мужчина, успокаивающий ее, совсем не похож на нормального отца.

– Все кончено, – раздался голос. Женский.

Мой мозг буквально распирал черепную коробку. Я силилась понять, что происходит. Посмотрела вверх, сквозь стремительно сужавшуюся щелочку между распухшими веками. И различила фигуру в дверном проеме комнаты Поппи. С трудом приняв сидячее положение, я заставила свой взгляд сфокусироваться. Сначала я разглядела свою дочку, уютно устроившуюся на руках у этого неизвестного существа. Ее тельце плавно покачивали взад-вперед. Меня пронизал почти осязаемый страх, когда я взглянула в лицо этого существа, державшего ее на руках. Памми.

Я никак не могла взять в толк, что тут творится. Может, они заодно? Может, они это с самого начала замышляли?

– Отдай мне ребенка! – Я попыталась подняться, но Адам, встав между нами, толкнул меня, и я снова опустилась на пол.

– Все кончено, – повторила Памми. Голос у нее дрожал.

– Дай ее мне! – вскрикнула я снова. Мне отчаянно хотелось опять ощутить ее у себя на руках. Мысленно я уже перемотала пленку вперед: вот Памми бежит вниз по лестнице, на улицу, не выпуская из рук моего ребенка. Куда она направляется? Я не знаю. Казалось, сердце у меня уже перестало биться. Казалось, оно мертвым грузом висит у меня в груди.

– Пожалуйста, – молила я, протягивая к ней руки.

– Мама, – произнес Адам неожиданно спокойно. – Дай ее мне.

– Я знаю, что ты сделал, – проговорила она. – Я тебя видела.

– Мама, не надо глупостей, – откликнулся он, словно предостерегая ее. – Дай мне Поппи.

Снова хлопнула входная дверь.

– Мам, Эмили… полиция уже едет, – задыхаясь, крикнул Джеймс, поднимаясь на верхнюю площадку. Еще не доходя до нее, он кинул на меня взгляд сквозь балясины и пробормотал: – Господи.

Мы, все четверо, просто застыли на месте, словно бы удерживая позиции во время сражения, взвешивая, на что каждый из нас способен. И первой заговорила Памми. Но она произнесла слова, которых я совсем от нее не ожидала.

– Эмили, подойди сюда и возьми Поппи, – сказала она.

Я перевела взгляд с нее на Джеймса, потом – на Адама. Он по-прежнему высился надо мной. Я на четвереньках поползла к Памми, и, как только села рядом с ней, привалившись спиной к стене, она осторожно передала мне ребенка. Я прижала Поппи к себе, вдохнула ее запах.

– Я тебя видела, Адам, – повторила Памми. – И ты меня видел. Все кончено.

– Какого черта, что происходит? – спросил Джеймс.

– Я была в ту ночь у вас дома, – сказала она Адаму. – Когда умерла Ребекка.

Плечи у нее затряслись: наконец она дала волю слезам.

– Я слышала, как ты ее подначивал, хотя она уже задыхалась… Видела, как ты отказывался дать ей ингалятор.

Я так и ахнула. А у Джеймса вырвалось:

– Что?

– Я не знаю, о чем ты говоришь, – проговорил Адам с вызовом. Он расправил плечи, челюсть у него окаменела.

– Адам, я была там. Она умоляла тебя помочь. И ты мог это сделать. Ты держал ее жизнь в своих руках. Надо было просто дать ей ингалятор. Но ты стоял над ней и наблюдал, как она умирает. Как ты мог так поступить?

– Ты с ума сошла, – ухмыльнулся Адам. Но я видела панику в его глазах.

– А потом ты скрылся, снова добрался до железнодорожной станции, чтобы оттуда пешком вернуться домой. А я осталась там. Отчаянно пытаясь спасти ее жизнь. – Голос у нее сорвался, и она всхлипнула. – Никогда себе не прощу, что не сумела ничего сделать.

– О чем ты вообще говоришь? – рявкнул Адам. – Я был на работе. Это ты мне позвонила, вспомни-ка. Ты стала первой, кто туда пришел. И ты оказалась последней, кто застал Ребекку в живых. Кто-нибудь мог бы решить, что тут слишком много совпадений, тебе не кажется?

– Не смей, – бросила Памми. – Я до конца своих дней буду нести ответственность за свое участие в этой истории. За то, каким ты получился. За все твои бессердечные поступки. Но я делала все, что могла, лишь бы помочь этой бедной девушке. И чтобы помочь Эмили.

Она повернулась ко мне, и ее глаза умоляли меня верить ей.

– Мне ужасно жаль, что пришлось зайти так далеко. Прежде чем мне удастся сделать так, чтобы ты увидела, на что он способен.

Я слышала ее слова, но совершенно их не понимала.

– О чем вы вообще? – спросила я.

– Я старалась тебе помочь, – проговорила она сквозь слезы. – Я делала все, что в моих силах, лишь бы тебя отпугнуть. Но этого не хватало. Ты постоянно возвращалась ко мне за добавкой. Почему ты не понимала, что я пытаюсь сделать?

– Но вы же меня ненавидите. – Мой мозг не поспевал за словами, рвущимися изо рта. – Вы натворили столько мерзостей!

– Но мне приходилось, как ты не понимаешь? – всхлипнула она. – Я должна была тебя как-то отвадить, оторвать от него. И я думала, что это единственный путь. На самом деле это не я. Нет, я не такая. Спроси кого хочешь… Тебе кажется, что ты знаешь Адама. Но на самом деле ты и понятия не имеешь, какой он.

– Что за бред! – выкрикнул он, яростно ероша волосы пятерней и расхаживая по лестничной площадке, точно зверь в клетке.

Я смотрела на него, и все наши разговоры пронеслись у меня в голове. Через мои внутренние стереодинамики коротенькими аудиороликами звучали его слова. «Ты проявляешь неуважение». «Я не хочу, чтобы ты выходила в таком виде». «Себ тоже с тобой идет?» «Думаю, нам лучше отложить свадьбу». «За кого ты меня принимаешь? За монаха?» От его жестоких ударов у меня до сих пор саднило кожу, но глубже всего меня ранили воспоминания о его злобных словах. Самую сильную боль причиняло осознание того, под каким контролем он меня держал, какой властью надо мной обладал.

– Прости меня за то, что я тебе делала больно, мне правда очень жаль, – продолжала Памми. – Но я не нашла никакого другого способа. Думала, что поступаю правильно. Я знала, чем все в конце концов обернется, если ты останешься.

– Но почему… почему вы мне просто не сказали? – Я снова повернулась к Памми. – Если вы знали, что он сделал с Ребеккой?

Она покачала головой, избегая моего взгляда.

– Детка, она не знает, что говорит. – Адам умоляюще смотрел на меня. Он явно старался разумно распределить ставки, прикидывая, какая из женщин, находящихся перед ним, сейчас скорее готова его поддержать. – Она безумная. Сумасшедшая. Ты должна мне поверить.

– Я думала, ты меня любишь… – начала я.

Когда он опустился передо мной на корточки, я невольно дернулась – я была как на иголках, потому что не знала, что он сделает дальше.

– Я тебя люблю, ты же знаешь, что люблю, – произнес он.

Руки у него тряслись, мышца возле челюсти подергивалась: верный признак, что в крови у него бушует адреналин.

– Но теперь все это выглядит совершенно логично, – негромко продолжала я. – Ты никогда меня не любил. Ты просто хотел меня контролировать. – Я крепче прижала к себе Поппи. Она сонно вскрикнула.

Я попыталась встать, тщетно надеясь, что тогда почувствую себя сильнее. Но мое бедро тут же пронзила боль, о которой я почти забыла. Ноги у меня подкосились. Джеймс кинулся ко мне, чтобы меня поддержать, и я рухнула ему на руки.

Адам так и накинулся на нас.

– Убери от нее свои грязные лапы, – прорычал он. – Она моя.

Джеймс подвинулся, заслоняя меня собой, и прижал меня к стене, подальше от опасности. На этом тесном пятачке он схватился с Адамом.

– Ты всегда хотел заполучить мое, – презрительно усмехаясь, говорил Адам брату. – Даже когда мы были совсем маленькие. Но ты всегда будешь только вторым. Всегда останешься бедным родственником.

Я скользнула вниз по стене – привычно защищая Поппи, обнимая ее одной рукой. В моем сознании вспыхнула странная картинка – два мальчика устраивают гонки крабов на пляже. Я так и слышала треск панциря, всхлипывания Джеймса. Я подумала: интересно, насколько давно у Адама стала проявляться эта склонность к убийству?

– Хватит! – закричала Памми, втиснув между ними свое хрупкое тело. – Мне больше с этим не справиться. Я не могу и дальше делать вид, будто все в порядке. Ничего не было в порядке с тех самых пор, как умер твой отец. Ты с тех пор словно держал меня в заложниках – своими угрожающими замечаниями и жестокими записками. И все для того, чтобы дать мне понять: ты знаешь. Я отдавала тебе все, что только могла, все до единого пенни. Но и этого было недостаточно, чтобы тебя остановить. Мне жаль, что я так поступала, и мне жаль, что это сделало тебя таким, какой ты есть. Но теперь – хватит.

Джеймс взял мать за руку:

– Ш-ш, мама, все хорошо.

Она так и рухнула в его объятия.

– Я больше не могу, сынок. У меня нет сил.

Лицо Адама обмякло, как только он увидел двух полисменов, взбегающих к нам по лестнице.

– Не обязательно, чтобы так было. – Он глядел на меня умоляюще. – Нам надо думать о Поппи. Ей нужны мы оба. Мы можем быть семьей, настоящей семьей.

– Адам Бэнкс? – осведомился полисмен.

Снова посмотрев на меня, Адам потянулся к моей руке.

– Пожалуйста, – упрашивал он, и в глазах у него стояли слезы. – Не делай этого.

Полицейский завел Адаму руки за спину и сковал запястья наручниками.

– Адам Бэнкс, вы не обязаны ничего говорить, но вашей защите может повредить, если в ходе допроса вы не упомянете о том, на что впоследствии намерены ссылаться в суде. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

– Ты сейчас совершила самую большую ошибку в своей жизни, – бросил мне Адам, когда его уже вели вниз по лестнице.

Дверь за ними закрылась, а мы трое так и стояли, не шевелясь, парализованные шоком. Джеймс заговорил первым.

– Если ты все это знала, почему не обратилась в полицию еще тогда? Сразу после того, как это произошло? – спросил он у Памми. – Зачем ты подвергала Эмили такому риску?

– И потом, этот ингалятор хранился у вас дома. – Словно в трансе, я пыталась собрать воедино все эти события, все эти кусочки пазла. – Я его видела. Вы спрятали ингалятор Ребекки у себя дома.

– Не могла я сообщить в полицию, – всхлипнула она. – И мне пришлось забрать ингалятор, иначе спросили бы, почему она им не воспользовалась. Он оставил его прямо рядом с ней. Как и при всех других ее приступах, хватило бы нескольких пшиков, чтобы она вскочила как новенькая. Все это понимали. И ее родители тоже. И они стали бы задавать вопросы. Мне пришлось вывести Адама из-под удара.

– Но почему? – спросил Джеймс. Видимо, он недоумевал точно так же, как и я.

– Потому что он меня видел, – негромко отозвалась она.

Мы с ним переглянулись. Памми покаянно склонила голову, затряслась всем телом. Джеймс подошел к ней, обнял одной рукой, но она ее стряхнула.

– Не надо, – проговорила она. – От этого будет только хуже.

– Куда уж хуже, – заметил он.

– Мне так жаль, – всхлипнула она. – Я совсем не хотела, чтобы это случилось.

– Расскажи мне. В чем дело? – В голосе его слышался ужас.

– Твой отец, – снова всхлипнула она. – Он был не тот, каким вам казался… Он издевался надо мной.

– Мам… я знаю, – тихо произнес Джеймс.

Она потрясенно взглянула на него:

– Но как ты?..

– Мы оба знали. Мы с Адамом часто сидели на верхней ступеньке лестницы и пытались придумать способ, чтобы это прекратить. Но мы слишком его боялись.

Она потянулась к его руке.

– Однажды ночью он двинулся ко мне и… – Казалось, слова застряли у нее в горле. – Это вышло случайно. Ты должен мне поверить. Он был пьян, и он… кинулся на меня. Я так перепугалась. Я все пятилась назад, но в конце концов он зажал меня в угол. Он поднял руку, и я его толкнула. Совсем не сильно, но этого хватило, чтобы он потерял равновесие. Он повалился навзничь, ударился головой о камин.

Джеймс прикусил губу, и на глазах у него выступили слезы.

– Он так тихо лежал, – продолжала Памми. – И я не знала, что мне делать. Знала, что он убьет меня, когда очнется, так что мне нужно уносить ноги. Всем нам надо было срочно убираться куда подальше. Но когда я выбегала из кухни, увидела, что он там.

Глаза у нее заволокло.

– Кто? – спросила я.

– Адам, – вскрикнула она. – Сидит на верхней ступеньке, смотрит сквозь балясины. И вдруг он исчез. В дикой панике я кинулась вверх по лестнице, но он уже снова лежал в своей постели, притворялся спящим. Я протянула руку, чтобы до него дотронуться. Но он ее стряхнул и отвернулся к стене.

– Это был несчастный случай, мама, – заявил Джеймс, притягивая ее к себе. – Ты не виновата.

Она не удержалась от слабой улыбки:

– Ты всегда был такой хороший мальчик. Даже в ту ночь, когда я заглянула посмотреть, как ты там, ты проснулся и сказал: «Мам, я тебя люблю». Мне никогда не понять, чем я тебя заслужила.

– Это не твоя вина, – повторил он мягко.

– Моя! – Она уже плакала. – Это я превратила его в того монстра, которым он стал теперь. Он ни слова не сказал мне об этом, но он знает, что́ я сделала. Вот почему он так поступил с Ребеккой. Вот почему я боялась, как бы он не поступил точно так же с Эмили. Мне надо было оторвать ее от него.

Я тупо сидела, разинув рот, и постепенно осознавала ее слова.

– Мне нужно рассказать полиции, – заявила она, стараясь унять дрожь. – Я должна рассказать им, что я сделала, прежде, чем им скажет об этом Адам. Он был такой маленький, ему всего четко не вспомнить. Он просто скажет, что я убила его отца. Мне надо быть там. Чтобы получить хоть какой-то шанс в этой борьбе.

Джеймс взял ее за плечи, заставив посмотреть на него.

– Адам ничего не скажет, – произнес он.

Она попыталась отстраниться от него.

– Мне пора идти, – проговорила она нетерпеливо. У нее возникла внезапная потребность сделать это не откладывая – донести свою историю так, как надо.

– Адам ничего не скажет, – повторил Джеймс.

– Скажет. Я знаю, что скажет. – Ее охватила паника.

– Нет, не скажет. Потому что это был я, – сказал он.

Подавившись всхлипом, она недоуменно воззрилась на него.

– Это я, а не Адам сидел тогда на верхней ступеньке.

– Но… но этого не могло быть, – пробормотала она.

– Я видел, что произошло. И я знаю, что ты не виновата.

– Нет… Это был Адам. Иначе и быть не могло. Ты ведь мне тогда сказал, что ты меня любишь.

– И до сих пор люблю, – отозвался Джеймс, и Памми упала в его раскрытые объятия.