Глава 11

На следующее утро Сергей поднялся рано и с удивлением обнаружил, что Илюшин его опередил. Макар бродил где-то в лесу, недалеко: время от времени до Бабкина доносилось его посвистывание. Сергей потренировался, радуясь, что успел до жары, вернулся в дом, плотно позавтракал и устроился в кресле, раздумывая, чем бы сегодня заняться.

За окном послышались шаги.

– Смотри, кого я принес! – оживленно крикнул Илюшин.

За одну секунду перед глазами Бабкина пронеслась вереница существ, начинавшаяся с кота и заканчивавшаяся младенцем в корзинке. Он допускал, что его друг может принести из леса кого угодно.

– Спрошу сразу, – сказал он, не делая попытки встать из кресла. – Кусается?

– Все кусаются, – уклончиво ответил Макар.

Бабкин подумал еще.

– Ты это утащил силком или оно само за тобой пошло?

– Утащил, – признал Илюшин.

– Верни откуда взял, – не раздумывая, приказал Бабкин.

– Неужели тебе не любопытно…

– Нет! – отрезал Сергей. – Не хочу даже знать, что у тебя там такое!

– Смотри, какой хорошенький!

– Окунь? – обреченно сделал еще одну попытку Сергей.

Вместо ответа Илюшин, в невесть откуда добытых огромных рукавицах, вошел в комнату и опустил на пол колючий серый шар.

– Ежа утащил из семьи, – с облегчением, смешанным с разочарованием, констатировал Сергей. – В соседнем районе жених украл члена партии.

– Не осознаешь ты масштаб события! – Илюшин присел на корточки и, подперев подбородок ладонями, умиленно разглядывал шар. – Здесь практически не водятся ежи. Те, что есть, насколько мне известно, завезены человеком.

Еж высунул морду.

– Ой, у них ежик!

Бабкин с Илюшиным обернулись и увидели двоих детей, перегнувшихся через подоконник. Девчонка перевесилась сильнее, изогнулась, как червяк, и протолкнула себя внутрь. Шлепнулась ладонями на пол и через секунду уже сидела возле ежа.

– Вы ее извините, – солидным голосом сказал мальчик. – Она у нас не очень воспитанная. Стефания! Мне за тебя стыдно!

Высказав упрек, он немедленно повторил выходку сестры. Они вдвоем нависли над зверьком, не обращая внимания на хозяев, и до Сергея долетело шушуканье и тихий смех.

– Вот видишь, что ты наделал, – укоризненно сказал он, обращаясь к Илюшину.

Девочка вскинула голову.

– Ой, а как вас зовут?

– Макар, – сказал Макар.

– Дядя Сережа, – буркнул Сергей.

– А я – Стефания. Егор! – Она подергала брата за футболку. – Представься!

– Что? А, ну да! Егор!

– Стефания, – задумчиво повторил Макар. – Какое красивое имя. А как оно звучит в сочетании с фамилией, если не секрет?

Девочка передернула плечиками.

– Стефания Острожская. А с отчеством – Стефания Пе… ой!

Брат пихнул ее локтем в бок. Она смутилась и покраснела, и чтобы скрыть это, склонилась ниже над зверьком.

Сергей не заметил этих переглядываний.

– Конец нашему безмятежному существованию, – буркнул он, наблюдая за детьми и не догадываясь, насколько близок к истине.

Егор и Стефания, не сговариваясь, решили, что именно Бабкин – тот человек, который вправе распоряжаться ежиной судьбой. Сергей не собирался с ними спорить, – пусть делают что хотят! – но еж, сообразив, что сейчас произойдет, кинулся ему в ноги просить политического убежища.

«Можно мы его себе возьмем!» – заныли дети.

«Нельзя. Это лесной житель».

На Сергея насели с двух сторон. «У него блохи», – убеждал он. «А мы его отмоем!» – возражали брат с сестрой. «Он любит мясо» – «Мы будем кормить его котлетками!» – «Его семья по нему соскучилась!» – «Мы станем ему семьей!»

Конец прениям положил Илюшин. Пока велись переговоры, он незаметно вытащил ежа из-под кресла, выскользнул из дома и вернулся уже без зверька.

Только тогда стороны обнаружили, что предмет их спора давно исчез.

– Нечестно! – надувшись, объявила Стеша.

– Пользоваться честными приемами очень скучно, – нравоучительно сказал Илюшин. – Никогда так не делаю и вам не советую.

Дети убежали, но скоро вернулись.

– А пойдемте играть!

– У нас есть мячик!

В подтверждение этих слов в комнату влетел баскетбольный мяч, едва не разбив Сергею лоб.

– Игры на свежем воздухе презираю, – сказал Илюшин. – А ты, Сережа, иди, разомнись. Тебе полезно.

Бабкин уничтожил Макара взглядом, но было поздно: Стеша с Егором налетели на него и стали упрашивать поиграть с ними «хотя бы пять минуточек».

Он нехотя потащился наружу. Пять минуточек превратились в десять, затем в тридцать… На исходе часа Сергей взмолился о перерыве. Эти двое бесенят его почти загоняли. Они были стремительны, неутомимы, играли с ловкостью дворовых пацанов и лупили по мячу с недетской силой.

– Слушайте, а почему вы Инну не позвали? – с надеждой спросил он.

– Какую Инну?

– Ну, вашу подружку… Мелкую такую, с короткой стрижкой.

– А, Динка! – Егор вздохнул. – Она теперь все время занята. Рисует и рисует, будто ей делать больше нечего!

Сергей вышел на веранду, глубоко вдохнул. За несколько дней он так и не привык к этому воздуху, чувствовал его вкус при каждом вдохе. Как будто до этого по-настоящему и не дышал.

Интересно, где спиногрызы? Детей не было видно и, что особенно настораживало, слышно.

Он вдруг увидел на берегу озера Макара. «Что он там, купаться собирается?» Но Илюшин шел уверенно, как человек, твердо наметивший цель, и направлялся он к мужчине, с сомнамбулическим видом бродившему на другой стороне.

«Ба, папаша! Выполз, наконец. Как бы с ним обморок не приключился от свежего воздуха».

Мужчина шатался по берегу, время от времени швыряя камешки в воду вялой, как водоросль, рукой. Сергей не мог со своего места разглядеть его лица, но готов был поспорить на что угодно, что тот бледен и зеленоват. Что-то было в его фигуре такое… растительное. Он напоминал плющ, оказавшийся без опоры.

«Похмельный, что ли?»

Основной вопрос, однако, заключался не в этом. Зачем Илюшин так бодро шпарит к этому сорняку?

На минуту Бабкин заподозрил, что друг решил позаботиться о нем и собирается поговорить с отцом, чтобы тот приструнил своих детей. Еще пару часов назад он сам отдал бы что угодно, чтобы эти двое от него отстали, однако сейчас почему-то не обрадовался.

– Не лезь ты не в свое дело, ради бога, – поморщившись, сказал он вслух.

Илюшин замедлил шаг, будто услышав. Подумал – и вновь решительно зашагал вперед.

Сергей перемахнул через ограду и почти побежал за ним следом.

Вдруг этот сонный папаша после увещевания Макара решит, что его отпрыски вели себя настолько безобразно, что требуется их наказать, и лишит малявок карманных денег? Или планшет отберет. Как там нынче принято наказывать детей? Черт его знает…

Мысленно он уже успокаивал разгневанного отца. «Они мне совершенно не мешают!» «Чудесные дети, пусть приходят почаще!» «Без них здесь было бы скучно!»

От собственной фальши сводило зубы. Ему не было здесь скучно ни секунды.

Не доходя до мужчины, стоявшего к нему спиной, Илюшин повел себя странно. Целеустремленность его сменилась явно напускным безразличием. Заложив руки за спину, он пошел вразвалочку – бездельник, решивший занять время ленивой прогулкой.

Бабкин остановился.

Нет, не похоже, что Макар решил наябедничать.

С чего ему вообще пришла в голову такая глупость? С Илюшина сталось бы натравить на него детский сад с яслями и злорадствовать в стороне.

Однако что-то же Макар все-таки задумал!

Скользнув под тень сосен, Сергей наблюдал, как тот подходит к мужчине. Судя по позе Сорняка, беседа у них не складывалась. Он отворачивался, пытался отойти на шаг. Макар неумолимо следовал за ним.

Сергей хмыкнул. Отделаться от Илюшина, когда тот чего-то хочет? Проще уговорить клеща вынуть хоботок, выплюнуть насосанную кровь и сменить паразитирование на вегетарианский образ жизни.

Макар не был навязчив. Но его обаяние, доброжелательность и юный вид действовали даже на самых неразговорчивых сухарей. Он умел расположить к себе одной улыбкой, одним наклоном головы. За все годы их совместной работы Бабкин так и не понял, актерствовал ли Илюшин или действительно вживался в шкуру доброго парня, переполненного искренней симпатией к миру.

Однако дальнейшие наблюдения показали, что жертва Макара не так безвольна, как почудилось на первый взгляд. Бабкин видел, как он молча, недовольно набычившись, слушает Илюшина. Тот разливался соловьем, однако отвечали ему односложно. «Плохо мужику», – сочувственно подумал Сергей.

Вскоре ему пришлось убедиться, что он ошибся. Мужчина попятился, сделав жест, будто отгонял шершня, припустил бегом по песчаной полосе, свернул и скрылся в лесу.

– Какая прекрасная мысль, – пробормотал Бабкин. – Почему мне никогда не приходило в голову, что можно так элегантно завершить разговор?

Илюшин постоял, глядя вслед беглецу, задумчиво взъерошил волосы и побрел обратно.

– Что ты хотел от папаши? – напрямик спросил Бабкин, встретив его на полпути.

– Ничего особенного… Так, поболтать о жизни.

– С чего бы?

– Мы как-никак соседи.

– Хватит мне лапшу на уши вешать! Зачем ты его домогался, вот что мне интересно.

– Интересно не это, – сказал Макар, обернувшись в ту сторону, где скрылся его несостоявшийся собеседник. – Интересно, что как я ни старался, мне не удалось его разговорить.

Бабкин пожал плечами:

– Отказываешь человеку в праве не желать пустопорожней болтовни? На кой пес ты ему сдался? – Он потрогал воду и обрадовался. – О, тепленькая пошла! Хватит ходить с постной рожей, приставать к соседям и портить им настроение! Купаться пора!

Он живо сбросил кроссовки, стянул футболку и остановился, вспомнив, что плавок у него нет.

– Могу тебе испортить, – ласково предложил Илюшин. – Спорим, ты не обрадуешься?

«В трусах поплаваю. Делов-то».

Бабкин развеселился.

– На щелбан. Спорим! Будешь торчать на берегу в унылом одиночестве и придумывать очередную пакость?

– Щелбаны мне неинтересны. Проспоришь – едешь в город за пиццей.

Под босыми ступнями пружинил влажный песок. Бабкин огляделся, не желая смущать окружающих семейными трусами в елочку, а если уж быть честным, не желая смущаться сам.

– Неглерия Фоулера, – кротко сказал Макар, наблюдая за ним.

– Переведи!

– Это название очень любопытного паразита. – Илюшин окинул озеро мечтательным взглядом. – Обитает в пресных водоемах, очень оживляется, когда вода нагревается выше двадцати пяти градусов.

– Присосется – оторву, – пообещал Бабкин и шагнул в воду. Постоял, наблюдая за мальками.

– Неглерия – это амеба. Она не присасывается, а попадает в человека через нос и оттуда пробирается в ткани мозга. Там начинает активно развиваться, размножаться – в общем, обживать хозяйскую голову. В результате – жуткие головные боли, отмирание тканей, внутреннее кровотечение.

– Ты ее только что придумал? – поинтересовался Сергей.

– В подавляющем большинстве случаев попадание неглерии в организм приводит к смерти носителя, – печально сообщил Макар.

– Врешь как дышишь!

– Выживает около трех процентов зараженных. Протокола лечения не существует.

– Нет здесь никакой амебы!

– Стоит насторожиться, если в течение двенадцати часов после купания ты заметишь у себя светобоязнь, судороги и спутанность сознания. Затем – кома и мучительная смерть.

Илюшин замолчал. Сунул руки в карманы, удовлетворено покачиваясь с пятки на носок.

Сергей обернулся и мрачно посмотрел на него.

– Вода не прогрелась до двадцати пяти.

– Ты не меня убеждай, а неглерию, – посоветовал Макар. – Я-то к тебе в мозги через нос не полезу.

– Да ты отовсюду ко мне в мозги лезешь! – Бабкин, стараясь не поднимать брызг, выбрался из воды на берег. – Если я сейчас выясню, что ты мне наврал, я тебя обратно в Москву не повезу, понял? Богом клянусь, Макар!

Илюшин широко улыбнулся.

– «Четыре сыра», «Маргариту», «Пепперони», «Гавайскую», – перечислил он. – И что-нибудь с креветками.

– Я стал лучше понимать этого мужика, который отказался с тобой разговаривать, – проворчал Сергей, собирая с кустов свою одежду. – Он, может, в эту глушь забрался как раз затем, чтобы две недели спокойно молчать.

– Может быть, может быть, – задумчиво сказал Илюшин.

Бабкин перевел взгляд на коттедж, где жили дети, и ему показалось, что кто-то быстро отступил от окна в глубь комнаты.

Спустя еще пару часов Сергей думал, что, может, наябедничать родителям было не такой уж плохой идеей.

Едва он вернулся в коттедж, дети прилипли к нему и не оставляли в покое. Они заставили его натянуть между деревьями сетку и устроили подобие волейбола. Правила менялись каждые пятнадцать минут. Бабкин подавал еле-еле, но спустя час без сил повалился на траву, измученный не столько темпом игры, сколько постоянным страхом случайно прибить кого-нибудь из них мячом.

– Перерыв!

Дети уселись рядом.

– Слушайте, а вот вам загадка, – начал Сергей, надеясь, что до Илюшина никогда это не дойдет. – Что делает слон, если ему нечего делать?

– Слоняется, – подумав пару секунд, ответил Егор.

– Что?

– Сло-ня-ет-ся.

– Ты знал? – подозрительно спросил Бабкин. – Где-нибудь раньше слышал?

Мальчик пожал плечами:

– Да вроде нет. Но это же просто. Для малышей загадка.

– А вот я не додумался, – со вздохом признался Бабкин и стал смотреть в небо.

Слоняется. Ерунда какая. В духе Илюшина, впрочем…

– А вы правда частный сыщик? – спросила Стеша. – Как Калле Блюмквист?

Бабкин, разглядывавший облака, удивленно приподнял голову и обнаружил, что его сверлят две пары темных глаз. Дети походили на хамелеончиков в ожидании мухи: они сидели, замерев, но в любой момент были готовы к броску. Ему пришла в голову не самая приятная мысль: вся их предыдущая возня была только прелюдией к этому разговору.

– Кто вам такое сказал?

– Вопросом на вопрос не отвечают!

– Это невоспитанно!

– Ладно, я правда частный сыщик, – сдался Сергей.

Они переглянулись. Мордашки у обоих сделались очень серьезными.

– Тогда вы нам поможете, – сказал Егор.

И это был не вопрос.

Внутренний голос Сергея твердо сказал, что ему не нужно связываться с детьми, последнее дело – поддержать в них надежду, будто он годится на роль взрослого, которому они могут доверять свои глупые тайны. Маленькая врушка, подслушивающая на деревьях, – вот их идеальный компаньон, а не хмурый уставший мужик сорока с лишним лет.

Несколько секунд он был близок к тому, чтобы молча встать и уйти.

Но в нем, против его воли, проснулось уважение к ним. Они составили план, они выманили его из дома. С ежом им повезло, но если бы не еж, придумали бы что-нибудь другое. Игра была проверкой, теперь Сергей это понимал: похоже, они наблюдали, как он умеет взаимодействовать, не сорвется ли на них, не начнет ли браниться. Мячи, летевшие ему в голову, и некоторые их поступки и словечки теперь предстали тем, чем и были с самого начала: провокацией. Испытанием.

Его проверяли на прочность и признали годным.

Брат и сестра серьезно подошли к делу. А Бабкин уважал серьезный подход.

Он сел, с тоской обернулся на дом, где Илюшин наверняка дрых сном праведника.

– Рассказывайте, – со вздохом разрешил он.

На лицах обоих отразилось такое облегчение, что ему стало не по себе. То, что он принял за игру, могло оказаться отчаянной попыткой просить помощи у взрослого в том мире, где от взрослых можно ждать только беды. Сергей снова, уже другими глазами, посмотрел на детей.

Синяки есть, но лишь на коленках. Ни на плечах, ни на руках следов насилия не наблюдается. «Видимых следов», – поправил он себя. Они не выглядели истощенными, испуганными или несчастными.

Но их что-то не на шутку беспокоило.

– Что случилось, ребята?

Они начали говорить одновременно, перебивая друг друга, хватая его за руки, придвигаясь все ближе и ближе, словно одной его тени было достаточно, чтобы обеспечить защиту. Все-таки им было немножко страшно.

Они нашли пещеру. Нет, не пещеру, а подземный дом. Нет, не дом, а укрытие, которое вырыли лесные тролли (версия Стеши) или солдаты (версия Егора). Настоящее бомбоубежище, только без бомб, отлично замаскированное, так что если не знать, где искать…

– Мы случайно на него наткнулись, – признался мальчик.

– Егор отыскал вход! – с гордостью сказала Стеша. – Никто, кроме Егора, не смог бы!

Бабкин улыбнулся ей.

– И там был человек, – закончил Егор и поежился.

– Подожди… – Бабкин наклонился к нему. – Где человек? В подземном доме?

Они закивали.

– Мы вам покажем. Только не говорите никому. Это наша тайна!

Они вскочили, и Сергей покорно встал.

– Далеко идти?

Брат и сестра переглянулись. Молчаливый совет длился несколько секунд.

– Может, еще глаза мне завяжете? – предложил Бабкин и по тому, как оживилась девочка, понял, что напрасно подал ей эту идею.

– Нет, глаза не будем, – подумав, решила Стеша. – Вдруг вы споткнетесь. Вас будет очень трудно поставить на ноги…

Поднялся ветер. Он смял голубой шелк озера, пригнул к воде худые реденькие метелки тростника. По земле отрывисто забарабанили шишки.

Едва различимая тропа завела их в пасмурный лес с густым ольховым подлеском, где пахло прелыми листьями. Повсюду из короткой травы выпирали, как древние рыбы из воды, замшелые спины камней.

– Осторожно идите, – обернулся к Сергею мальчик. – Тут скользко.

Эту часть леса, восточную, Сергей еще не исследовал. Чем дальше они продвигались, тем чаще встречались вокруг валуны в седой пене мха.

– Далеко еще? – спросил Бабкин. По его прикидкам, они отдалились от жилья километра на два, не меньше.

– Чш-ш! – Егор обернулся, прижал палец к губам. – Пришли.

Сергей огляделся. Лес как лес. Не самый приятный. Слева осточертевшая ольха спускается вниз по склону, сквозь нее кое-где видна вьющаяся лента реки, справа – груды валунов, черные, с острыми краями… Дети выжидающе уставились на Бабкина. Его смущали их взгляды, направленные во всех смыслах снизу вверх: он как будто не оправдывал их надежд, не демонстрировал тех способностей, на которые они рассчитывали.

– Ничего, мы тоже не сразу заметили, – миролюбиво сказала Стеша.

Этого еще не хватало. Его утешает десятилетняя соплюха.

И тут Сергей увидел.

Это был дот. Оплетенный паутиной куст можжевельника и заросли папоротника естественным образом маскировали вход, над которым нависала бетонная плита в трупных пятнах лишайника. На самом верху он разглядел что-то вроде гигантской каски с узкими прорезями для глаз. Словно укрывшийся в камнях великан, прищурившись, изучал его.

– О-бал-деть, – с чувством сказал Бабкин. – Финский пулеметный дот!

– Я же говорил, что солдаты! – Егор ткнул сестру в плечо.

– Тихо ты! Вдруг этот еще там!

Сергей, не обращая внимания на писк детей, двинулся к входу. Он должен увидеть все своими глазами! Его охватило торжество кладоискателя, обнаружившего сокровище, и плевать, что к закопанному сундуку привела не карта, а другие, более успешные исследователи.

Дот состоял из трех помещений. Тамбур, казарма, боевой каземат… Бабкин, пригнувшись, переходил из одного в другое с чувством неослабевающего восторга. Даже засохшая куча помета, оставленная в каземате каким-то зверем, не омрачила его радости.

– А дот – это что? – прошептал сзади Егор. Увлеченный Сергей не обратил внимания, что дети ходят за ним как приклеенные.

– Долговременная огневая точка, – ответил Бабкин, тоже понизив голос. Войдя, он обследовал пространство и убедился, что внутри никого нет, но это вовсе не означало, что можно расслабиться. Дети не соврали насчет «бомбоубежища», и теперь он был твердо намерен прислушиваться ко всему, что они говорят. – Чтобы во время войны здесь прятаться и стрелять отсюда. Вот из этой самой комнаты.

– А где то, из чего стрелять?

– Давно растащили, – с сожалением, которого он не мог скрыть, сказал Сергей. – Странно, что двери сохранились…

Пахло сыростью и плесенью. Он провел ладонью по железной панели, насквозь изъеденной ржавчиной.

Рядом с пулеметной амбразурой была широкая щель для наблюдателя. Бабкин приник к ней, но обзор закрывала вымахавшая в человеческий рост трава. Крошечные красные жучки разбежались при его появлении.

– Отсюда держали берег, – вслух подумал он. – Ольхи не было, склон виден как на ладони.

Его осторожно потрогали за рукав. Он обернулся:

– Да, Стеша?

– Есть еще одна дверь, – пискнула девочка.

– Что?!

Это оказалась не просто дверь, а тоннель, узкий бетонированный рукав, выводивший из казармы. Снаружи он выглядел как щель между камнями. Бабкин с трудом протиснулся в нее, едва не застрял в манжете и решил вернуться тем же путем. Спускаться отсюда было чревато переломами.

– Как же я его при первом осмотре пропустил… Должен был сам сообразить, что есть запасной выход.

Дети ждали его внутри, сопя и перешептываясь. Теперь, когда он немного успокоился, а первые впечатления улеглись, Сергей изучил пространство вдумчиво, фотографируя на память.

В тамбуре под вентиляционной трубой чернело кострище с обугленными поленьями. Когда он аккуратно разобрал их, стало ясно, что хозяйничал здесь человек неумелый, – огонь пытались развести из обрубков свежего соснового ствола. «Может, старые ветки у него тоже были, но прогорели махом», – подумал Сергей.

Логово нашлось в глубине казармы, напротив второго выхода. Здесь все было устроено намного грамотнее, чем с костром. Внизу – настил из лапника, на нем набросаны старые расползшиеся ватники и полуистлевшее тряпье. Неподалеку у стены были аккуратно установлены пустые коробки из-под быстрорастворимой лапши и пять стеклянных баночек с детским питанием. С другой стороны валялись дырявые резиновые сапоги, разношенные кожаные ботинки сорок пятого размера, свернутая в рулон кухонная клеенка, протершаяся в нескольких местах… Зачем сюда притащили этот хлам? В тамбуре Бабкин обнаружил сломанные лыжные палки и несколько кусков раскрашенной фанеры.

– Это наше, – признался Егор. – Мы сражались на мечах.

– Мой щит – с гиппогрифом! – Стеша показала кусок фанеры, на котором, как показалось Бабкину, была довольно похоже намалевана поэтесса Анна Ахматова – томик ее стихов с карандашным портретом на обложке всегда хранился у его матери на туалетном столике. Правда, Сергей ни разу не видел его открытым.

– Кто такой гиппогриф?

Стеша с Егором уставились на него так, словно он признался, что не обучен грамоте. Девочка высоко подняла брови:

– Вы что, не читали «Гарри Поттера»?

Кажется, оба только что пожалели, что доверились ему.

– Я просто забыл, – покаялся Бабкин. Ему не хотелось разочаровывать детей, особенно после того, что они ему показали.

Он выбрался наружу, попытался обойти дот кругом, но мешали нагромождения валунов и деревья. Маскировка дота была невероятной: лишь вблизи и точно зная, куда именно нужно смотреть, он видел фрагменты укрепления.

Егор и Стеша вышли за ним, щурясь на солнце. Пока они лазили внутри, ветер утих. Синие глыбы облаков повисли над лесом, и в каждом Бабкину теперь виделся дот.

Они отошли подальше, на открытое место. Возле убежища витало что-то зловещее, мрачное – это чувствовал даже Сергей. Он взглянул на часы: было уже пять. Надолго же он задержался внутри!

– Теперь рассказывайте, что за человека вы здесь видели и когда.

Вчера, сказали они хором, вчера вечером.

Они обнаружили дот около полудня и, в точности как Бабкин, потеряли счет времени. Притащили туда свои вещи, принялись обустраивать жилище. К вечеру проголодались и сбежали домой, а после ужина у Стеши появилась отличная идея.

– Мы решили там переночевать!

Сергей кивнул. Разумеется, это придумала девчонка. Кто бы сомневался.

Мысленно он возблагодарил бога за то, что у него нет такой дочери. Он не представлял, что могут предпринять родители, чтобы сладить с таким целеустремленным ребенком.

Егор не разделял восторга сестры. Во-первых, предстояло смыться из дома и обмануть родителей. Сергею почудилось, что этот пункт не казался серьезным препятствием ни тому, ни другому, и его кольнуло неприятное удивление: неужели отец с матерью не приходят пожелать им спокойной ночи? «Наверное, они решили удрать после того, как их уложат», – подумал он, но что-то мешало ему до конца поверить в эту догадку.

Во-вторых, Егору не нравилась идея оказаться ночью в лесу. Даже Стеша, твердившая, что будет светло, его не убедила. Они договорились сбегать туда после ужина, – «Ненадолго, только убедиться, что он никуда не делся!»

На лес опустились сумерки, и хотя настоящей темноты не было, все казалось им каким-то искаженным, как в тумане. Они проскочили мимо дота, пришлось возвращаться, вглядываясь в каждую груду валунов. Оба устали и начали мерзнуть.

Наконец мелькнул провал за можжевеловым кустом.

Внутри оказалось неожиданно темно. Словно здесь была своя собственная ночь и она не подчинялась законам ночи внешней. Стеша и Егор, немного оробев, пробрались в казарму. У запасного выхода стоял человек.

– Мужчина или женщина? – спросил Сергей.

Они не рассмотрели. Было слишком далеко («И страшно», – честно добавил Егор). Человек метнулся в глубь хода и исчез там. Даже у Стеши не возникло желания преследовать его. Дети выскочили из дота и как ошпаренные кинулись обратно. Оба успокоились только тогда, когда оказались на берегу озера.

– Вы совсем-совсем не узнали его? Даже нет предположений, кто это мог бы быть?

– Это призрак. – Голос у Егора дрогнул. – Призрак мертвого солдата.

Стеша напустилась на него:

– Призраки не топают! А этот – топал, топал!

Саму возможность существования привидений она не ставила под сомнение.

Бабкин ни в каких призраков не верил, о чем им честно и сообщил.

– Посмотрим, что вы скажете, когда вам захочется вылезти из могилы и высосать чью-нибудь душу! – пробормотал Егор себе под нос.

Отведя брата с сестрой в лагерь, Сергей первым делом отправился к Илюшину. Ему пришлось заручиться разрешением детей привлечь к их тайне других взрослых. Сначала оба встали насмерть, и Бабкин оказался в затруднительном положении: он мог сколько угодно подшучивать над мелюзгой, но его собственный кодекс чести не позволял ему обмануть их доверие. Илюшин посмеялся бы, узнав, с какой щепетильностью Бабкин отнесся к договоренности с этими детьми.

– Вас никто оттуда не прогонит, – пообещал Сергей. – А мой друг – специалист по гиппогрифам.

Это их убедило.

Когда Илюшин увидел дот, у него загорелись глаза. Он провел ладонью по мелким колючкам можжевельника, задев паутину, а в следующую секунду скользнул внутрь, точно ласка в свою собственную нору.

– Что, испугался? – спросил Бабкин паука.

И неторопливо последовал за напарником. Он хотел дать Илюшину время в одиночестве освоиться там, внутри.

Не успел Сергей добраться до каземата, как его потрогали сзади за плечо. В призраков он действительно не верил, и зубами клацнул не из-за страха, а от неожиданности, как он следующие три минуты пытался втолковать гнусно хихикающему Илюшину.

Макар, в отличие от него, обнаружил второй выход сразу, едва оказался в каземате. Он выбрался наружу, с ловкостью ящерицы спустился по камням и вернулся тем же путем, которым они зашли.

– Сволочь ты, – сказал Бабкин. – А если бы у меня случился сердечный приступ? Я, между прочим, в группе риска. Ладно, давай покажу тебе кое-что…

Но Макар уже и сам разглядывал логово.

– У меня появились сомнения после растворимой лапши. – Бабкин наклонился к одной из коробочек, белевших в темноте, и осторожно взял ее двумя пальцами за острые края. – А если никакого чужака все-таки не было? Эти вундеркинды могли и разыграть меня. Они, я заметил, постоянно ездят с родителями куда-то по вечерам – должно быть, в магазин, как раз за этой дрянью… Дети такое обожают, – добавил он без всякой уверенности, что именно обожают дети.

Макар сидел на корточках, изучая пространство вокруг лапника, и светил себе телефоном. Бабкин не догадался включить фонарик, вернее, не счел нужным.

– Это не дети, – пробормотал снизу Илюшин.

– Что?

– Никто тебя не разыгрывал, говорю. Здесь точно спали не они.

– Почему ты так решил?

Макар помахал какой-то обугленной тонкой палочкой длиной в палец. Бабкин сел рядом с ним и внимательно рассмотрел ее.

– Это можжевельник, – сказал Илюшин. – А куст у главного входа, между прочим, целехонек, обломанных веток из него не торчит, я проверил, когда ты меня сюда привел. О чем нам это говорит? Тот, кто здесь ночевал, потрудился найти другой куст, подальше от дота, чтобы обломанные веточки не привлекли ненужного внимания.

«Вот она, разница, – мысленно сказал себе Бабкин, – между сыщиком от природы и сыщиком, хорошо обученным. Иными словами, между талантом и добросовестностью». Веди он расследование, обнюхал бы каждую иголку в округе. Но все, что Сергей делал с детьми, он воспринимал как своеобразную часть программы отдыха, вроде списка, который вывешивают в отелях под названием «Сегодняшние активности». «Активность – обследование дота».

– Я все-таки не понимаю, на основании чего ты заключаешь, что дети здесь ни при чем.

Илюшин задрал голову к потолку, и лицо его приобрело вдохновенное выражение, словно он узрел над собой росписи Микеланджело.

– Сережа, можжевеловые палочки здесь жгли, чтобы наполнить помещение дымом, который будет отгонять комаров. Другой цели придумать не могу. Ты можешь?

– Ну… в зубах ковырять… – пробормотал Бабкин.

– Ты оставь свои замашки питекантропа. Не говоря о том, что для этого годится только свежая палочка, а не обожженная. Не надо множить сущности без необходимости. Насекомые не любят можжевеловый дым, и тот, кто здесь прятался, об этом знал.

– Ну и что?

– А то, что твоим маленьким друзьям не нужен можжевельник. Они перед каждым выходом из дома щедро поливаются репеллентами. Ты не заметил, как от них пахнет?

– Ну, они могли устроить что-то вроде игры в дикарей… – пробормотал Сергей. – Но вообще я их не нюхал.

– А напрасно. Всех надо нюхать. Много любопытного можно вынюхать.

– Даже спрашивать не буду, – сказал Бабкин. – Ты меня убедил. Здесь побывал какой-то левый чувак, которого дети спугнули. Ну и что это за тип? Здесь вокруг никого нет на двадцать километров, а местных – по пальцам пересчитать. Зачем кому-то прятаться в доте?

– Предавались блуду. – Илюшин, не найдя ничего интересного на потолке, пошел вдоль стен, рассматривая их. – Такое простое объяснение тебе в голову не приходило?

– Какому блуду? С кем? Он тут был один…

– Не факт. Дети видели кого-то одного. Второй мог в это время уходить огородами, чтобы не застукали.

Бабкин быстро перетасовал в уме малочисленных обитателей хутора, составляя их в пары. Менеджер Тимур с матерью Стеши и Егора?

– Или менеджер Тимур с их папочкой, – флегматично сказал Илюшин, когда Бабкин поделился с ним своей догадкой.

– Да ну, ерунда. Они все время на виду, сидят на веранде, за детьми наблюдают…

– Они сидят на веранде вовсе не поэтому, – возразил Илюшин.

– Откуда ты знаешь?

– Я сопоставил время перебоев с интернетом с их редкими появлениями на свет. Не важно, потом объясню… В доте могла быть и наша малютка-верхолаз с тем же Тимуром. В общем, есть варианты.

Бабкин другими глазами взглянул на мрачное низкое строение.

– Это у тебя оно отбило бы романтический пыл, – прочитал Илюшин его мысли. – Люди разные. Мне была знакома одна пара, которая…

– Не надо, – перебил Сергей. – Оставь меня в неведении.

Илюшин задумчиво пощипал губу.

– Пойдем-ка кое-что поищем, пока не стемнело.

– Тут не стемнеет, – проворчал ему вслед Бабкин, не в силах успокоиться после предположения Макара, что дот, его прекрасный дот мог быть осквернен каким-то пошлым адюльтером.

Илюшин не стал исследовать дот снаружи, как ожидал Сергей. Он принялся ходить по лесу, внимательно глядя под ноги, постепенно увеличивая диаметр кругов, центром которых оставалось убежище.

– Что мы ищем? – спросил Сергей. – Следы?

– Не уверен… – Макар остановился с коротким торжествующим возгласом. – Вот оно!

На первый взгляд, перед ними не было ничего необычного. Но приглядевшись, Бабкин рассмотрел обломанные ветки и примятый вереск… или что-то похожее. Он называл вереском любое ползучее растение с лиловыми цветами.

– Он убежал, – сказал Макар и, к удивлению Сергея, лег на живот. – Сделал круг, как и мы, и спрятался тут. Хорошее место, со всех сторон закрыто кустами, но в то же время просматривается вход. Этот человек ждал, пока дети уйдут, чтобы вернуться в дот.

Сергею стало не по себе. Все это не походило на развлечение парочки, любящей секс в неожиданных местах.

– Нам нужен Чухрай, – твердо сказал он.

Илюшин поднялся, отряхиваясь, и кивнул:

– Да. Нам нужен Чухрай.

– Ах, дот… – протянул Гордей Богданович и неодобрительно покачал головой. – Добрались, значит… Сыщики!

Бабкин в изумлении уставился на него.

– Ты знал, что неподалеку есть дот! Знал – и не сказал!

– А я тебе подписку не давал обо всем рассказывать, – огрызнулся Чухрай. – Одному шепнешь, завтра сюда десант высадится. Не успокоятся, пока каждый камень не перевернут. Ты знаешь, сколько вокруг копатели насвинячили? Хуже кабанов. Я б этим уродцам их собственные палки-копалки забивал бы знаешь куда… Тут поблизости археологи нашли урочище: остатки деревни, церковь и кладбище. А оно все разрыто! Культурный слой разрушен, все в ямах, как после бомбежки. Можешь представить? Варвары они. У них вместо уважения – жадность. Лишь бы себе захапать, хоть монеты, хоть вилки-ложки, хоть награды. Если проболтаетесь о доте, я вас и в Москве достану. – Он вытер вспотевший лоб. – У нас вот сеть опять грохнулась, третий раз за сезон, – это проблема. Сегодня без интернета сидим, уж простите.

– Гордей Богданович, в доте прятался какой-то человек, – вмешался Илюшин. – Дети его видели, но не узнали. У вас есть предположение, кто это может быть?

Чухрай потер нос. До него понемногу доходила серьезность ситуации.

– В Сегеже исправительная колония… Но оттуда не поступало никаких новостей. Завтра узнаю. А так… Ну, мало ли. Может, турист забрел.

– А от детей зачем убежал? – Илюшин покачал головой. – Выясните все насчет Сегежи, пожалуйста.

По дороге домой он сказал Бабкину:

– Еще беглого каторжника нам не хватало для полного счастья. Представь, как наш Чухрай по ночам водит свечой в окне, посылая ему сигналы.

– В доте мог быть и сам Чухрай. Мужик крепкий, одинокий…

– И именно потому, что он одинокий, в дот ему тащиться незачем, – возразил Макар, поднимаясь на крыльцо.

Он обернулся, пригляделся к чему-то. Бабкин проследил за его взглядом. От дома Стеши и Егора отъехала машина, свет фар чиркнул по стволам.

– Смотри, семья малявок уезжает.

– Они почти каждый вечер уезжают, – сказал Илюшин. – Детей возит кто-то из родителей. Возвращаются обычно через полчаса, минут через сорок.

– Откуда?

– Мне тоже хотелось бы знать, – сказал Макар.

– Не было никаких побегов. Тьфу-тьфу-тьфу! – Гордей Богданович суеверно сплюнул через левое плечо. – Наврал вам пацан. Надо им сказать, чтобы не трепали языками. Хотя все равно ведь разнесут…

Бабкин с Илюшиным переглянулись, вспомнив о примятом вереске.

– Они оба кого-то видели, – сказал Сергей.

– А точно человека, а не привидение? – с неожиданной проницательностью спросил Чухрай. По лицам сыщиков догадался об ответе, и губы его дрогнули в улыбке. – А-а, ну вот вам и все объяснение. Маленькие они еще! Напридумывали всякого и сами друг друга перепугали. Я в детстве тоже однажды летающую тарелку наблюдал.

– И домового, – сказал Сергей, вспомнив рассказ у водопада.

Чухрай строго погрозил ему пальцем.

– Не надо домовых под сомнение ставить! Это тебе не НЛО. Ну, бывайте. Заходите за лодками, можем по реке сплавиться.

– Схожу-ка я к доту, – решил Сергей, когда Чухрай ушел. – Осмотрюсь там. Пойдешь со мной?

Макар покачал головой и сказал, что у него дела.

– Какие дела? – расхохотался Бабкин. – Под соснами носом кверху лежать?

Но Илюшин стоял на своем.

– Обленился ты, вот что, – констатировал Сергей. – Если надоест растительный образ жизни, приходи.

– А ты знаешь, что самое главное в отношениях с детьми? – вдруг спросил Макар.

Бабкин поразмыслил.

– Терпение? – предположил он.

– Главное – не говорить ребенку, что гематоген сделан из бычьей крови!

– Я вижу, у тебя в этом месте застарелая травма, – съязвил Сергей.

– Для застарелой я слишком молод.

Выйдя из коттеджа, Бабкин обнаружил, что его уже ждут, и заподозрил, что Макар заговорил о гематогене не просто так. Стеша болтала ногами, устроившись на перилах, Егор раскачивался в кресле-качалке.

Детей Сергей не учел. Он попытался сыграть на их страхах – небезосновательных, как он сам считал, – и испугать невидимым обитателем дота, мертвым солдатом, охраняющим свою мертвую крепость без малого сто лет. «Непедагогично, зато эффективно, – утешил он себя. – Пусть лучше прячутся под кроватью, чем болтаются в лесу, пока мы не выяснили, что за хрен здесь обретается».

Быть может, хитрый план и сработал бы, если бы не одно препятствие: его собственная репутация.

– Мы рядом с вами ничего не боимся, – доверчиво сказал Егор.

– Если призрак снова появится, он сначала с вами будет расправляться, а мы в это время спрячемся, – успокоила Стеша.

Сергей тяжело вздохнул.

– Что, не помог потный вал вдохновения? – невинно поинтересовались сзади.

Илюшин, разумеется, подслушивал.

В доте кто-то побывал. Бабкин понял это сразу, едва оказавшись внутри: две тонкие веточки, которые он оставил накануне у главного входа перекрещенными на уровне колена взрослого человека, теперь лежали на земле, обе сломанные чьим-то ботинком.

Он обернулся к детям.

– Вы сюда приходили сегодня?

Брат и сестра яростно замотали головами.

– Утром? Ночью? – допытывался Сергей.

– Дураки мы, что ли! – выразил их общую мысль мальчик.

Повертев в руке бессмысленную веточку, Бабкин отбросил ее в сторону. Пробежал лучом фонарика по стенам и посветил в глубину дота.

– Эй! Есть кто?

Тишина.

Внутри тоже ждали сюрпризы. Исчезли баночки с детским питанием, как и пустые грязные коробки из-под лапши. Еловые ветки, на которых была устроена лежанка, неровным слоем устилали пол казармы. Сергей вспомнил засохшую кучку в соседнем помещении и решил, что виновником может быть какой-нибудь дикий зверь, барсук или лиса…

Но он не мог представить лису, уносящую в зубах банки с детским питанием. «Хотя… Что мы знаем о лисе?»

Илюшина бы сюда, подумал Сергей, у него голова набита бессмысленной информацией, какой-то Шерлок Холмс наоборот. Вот зачем взрослому разумному человеку помнить, например, что ночные мотыльки могут питаться слезами крупных млекопитающих? Самое плохое заключалось не в том, что Илюшин время от времени выдавал информацию в воздух, а в том, что он делал это в исключительно неподходящий момент, когда ткань доверия к окружающему миру была до того тонка, что только крошечного укола иголкой не хватало, чтобы она порвалась. Предупреждение о мотыльках засело у Бабкина в памяти так крепко, что несколько раз ему снился противнейший сон: он сидит у костра в ночном лесу, спокойный и умиротворенный, и вдруг его облепляют бабочки, почему-то уверенные, что он плачет. Объяснить бабочкам во сне их ошибку Сергей не мог, как ни пытался, и чувствовал, что слезы текут у него уже от обиды, словно у ребенка.

Нет, не стоит интересоваться у Илюшина привычками лис. Брякнет еще что-нибудь такое, по сравнению с чем ночные мотыльки покажутся детской сказкой.

– Дядя Сережа… – Стеша подергала его за рукав. – Мы, наверное, на озере поиграем.

– Будем строить плотину, – подтвердил Егор.

Испугались все-таки моих баек, подумал Бабкин с легким раскаянием, но в то же время испытывая облегчение.

– Я вас провожу.

Егор со Стешей шли впереди, притихшие, смирные, держась за руки. Будь у Сергея немного больше опыта в общении с детьми, он бы заподозрил подвох. Но глаза их были так ясны, а голоса звучали так искренне, что он даже похвалил их за осторожность.