8. Ленни

Мозг весит столько, сколько Бог.

«Мозг шире неба», Эмили Дикинсон

Путь Ленни к диагнозу «эпилепсия» не был необычным. В раннем подростковом возрасте у него начались панические атаки. Периодически его вдруг охватывала тревожность. Иногда это доходило до того, что он не мог нормально дышать. Тревожность сопровождалась страхом смерти. Сознание он при этом не терял.

Ленни обсудил свою проблему с врачом. Тот поставил ему диагноз «тревожное расстройство». Каждый подросток из-за чего-то переживает, и Ленни не был исключением. Иногда в школе ему было тяжело. Он был тихим и задумчивым мальчиком, которому не всегда было комфортно в шумном окружении. Его симптомы связали с этим. Он начал ходить к школьному психологу, и это во многом ему помогло. Он не избавился от всех симптомов, но ему стало проще жить с ними.

Однажды Ленни вернулся вечером домой и стал вести себя крайне странно. Ему тогда было шестнадцать. Он неуместно смеялся. Не все, что Ленни говорил, имело смысл. Он порвал брюки, но не помнил, как это случилось. Его мать решила, что он напился или принял наркотики. Ленни это отрицал и сказал ей, что катался на скейтборде в парке. Он не мог вспомнить, падал ли он, но, возможно, падал.

Лимбическая система, отвечающая за контроль эмоций и их выражение, может провоцировать учащенное сердцебиение и потоотделение – физические проявления паники.

«Где твой скейтборд?» – спросила Ленни мать.

Домой он его не принес. Должно быть, забыл в парке.

«С кем ты был?» – спросила она.

Ленни сказал, что был один. Она отвезла его в парк, чтобы поискать скейтборд, и они нашли его. Когда отец Ленни вернулся домой, они с матерью стали решать, нужно ли показать мальчика врачу. Мать предположила, что Ленни упал со скейтборда и ударился головой. Но у него не было никаких видимых травм. В итоге они ничего не сделали. Примерно через час Ленни стало лучше. В течение ночи мать проверяла его, и все было в порядке, так что загадка осталась неразгаданной.

Для постановки диагноза «эпилепсия» необходимо что-то еще, что привлечет внимание к проблеме. Только когда электрический разряд распространяется на весь мозг и вызывает генерализованный тонико-клонический припадок, все понимают, что до этого у человека были вовсе не панические атаки. У Ленни проявлялись симптомы малых приступов, начинающихся внутри лимбической системы. Лимбическая система, отвечающая за контроль эмоций и их выражение, может провоцировать учащенное сердцебиение и потоотделение – физические проявления паники.

Фокальные припадки Ленни, скрывавшиеся под маской тревожности, постепенно изменились. Примерно через год он заметил, что чувство тревоги стало сопровождаться чем-то новым. Это странное ощущение длилось несколько минут.

– Я называю это чувством «может, да, а может, нет», – сказал мне Ленни. – Такое ощущение, будто передо мной открываются все возможности, но я не могу выбрать. Любое решение кажется в равной степени правильным и неправильным. Это ужасное чувство, я его ненавижу.

Когда Ленни только начал испытывать чувство невыносимой нерешительности, он никому не мог об этом рассказать. Ему просто пришлось смириться с тем, что он тревожный человек.

«Я называю это чувством «может, да, а может, нет»: ощущение, будто передо мной открываются все возможности, но я не могу выбрать. Любое решение кажется в равной степени правильным и неправильным».

Ленни был в школе, когда у него впервые случился генерализованный припадок. Перед ним он испытал уже привычное чувство неуверенности и тревоги. Он никому не сообщил об этом, потому что это уже стало для него нормой. Однако на этот раз чувства не отступали. Его сильно затошнило. Комната потемнела, и он потерял сознание. Одноклассники сказали, что он весь напрягся и сполз со стула под парту. Учитель подбежал, чтобы помочь, но Ленни никак не реагировал. Губы мальчика посинели. Подумав, что Ленни умирает, учитель решил сделать ему искусственное дыхание. Прежде чем он успел приступить к делу, Ленни сделал громкий медленный вдох и постепенно начал приходить в себя. Через пару минут он уже сидел и спрашивал окружающих, что произошло.

Ленни обратился в отделение первой помощи, а вскоре после этого попал на прием к неврологу. Как только он рассказал о странном чувстве, предшествовавшем припадку, врачу стало все ясно. По описанию это походило на ауру, предвещающую приступ, берущий начало в височной доле. Ленни поставили диагноз «эпилепсия». Его подтвердила ЭЭГ: она показала пики в правой височной доле. Ленни предложили начать принимать противоэпилептические препараты.

– Сначала я отказался их принимать, – сказал мне Ленни много лет спустя. – Я всего раз терял сознание и нормально себя чувствовал. Я привык к паническим атакам и считал, что мне не нужны таблетки. Думаю, я жил в отрицании. Если бы я начал принимать лекарства, я бы признал, что у меня эпилепсия, а мне этого не хотелось.

В итоге припадки Ленни не оставили ему выбора. Потеряв сознание еще трижды, он сдался и начал прием лекарств.

– В результате я был рад. Мне стало лучше. Панические атаки все равно случались, но уже не так часто, – поделился со мной Ленни.

Частота панических атак сократилась с одной в неделю до одной в два месяца. Примерно половина из них перерастала в конвульсии, и за три года у Ленни произошло восемь припадков. Ему назначили два дополнительных противоэпилептических препарата. Они не помогли, и было принято решение обследовать Ленни на возможность проведения операции. Его симптомы и заметные на ЭЭГ патологии указывали на то, что припадки начинаются в правой височной доле. Его результаты МРТ были нормальными, и в остальном он был здоровым молодым мужчиной, поэтому считался хорошим потенциальным кандидатом на операцию.

«Думаю, я жил в отрицании. Если бы я начал принимать лекарства, я бы признал, что у меня эпилепсия, а мне этого не хотелось».

Я хотела зафиксировать на видео приступы Ленни. Ему пришлось ложиться в стационар трижды, чтобы мы стали свидетелями припадка. Во время первого пребывания в больнице у него возникло чувство тревоги, но ничего более. Изменений на ЭЭГ не было. Приступы со скудной симптоматикой не всегда видны на ЭЭГ. Нам нужен был большой припадок. Приступы Ленни случались раз в несколько недель, поэтому нам было тяжело заснять один из них на видео. В третий раз Ленни провел в больнице две недели, и я уменьшила дозировку его противоэпилептических препаратов. Мы надеялись, что это поможет.

Мы были вознаграждены: на пятый день у Ленни все же случился припадок. Он произошел вечером. На следующий день медсестры рассказали мне о нем, и я посмотрела видеозапись.

Ленни сидел на постели и играл на мобильном телефоне. Внезапно он прервался и положил руку на живот. Было похоже на то, что с ним не все в порядке. Он кивнул головой и осмотрелся. Затем он поднял руку и помахал в камеру, чтобы дать медсестре понять, что ему нехорошо. Через несколько секунд Ленни вспомнил, что ему нужно нажать на кнопку, и сделал это. Он продолжал гладить живот правой рукой и кивать головой. В палате появилась медсестра.

«У вас припадок?» – спросила она, входя.

«Да. Думаю, маленький. Я странно себя чувствую. Обычно так и бывает», – сказал Ленни.

Медсестра попросила его назвать предметы в палате, а также свое имя и адрес. Сначала он отвечал с легкостью, но, называя адрес, вдруг прокричал: «У-о… А-а-а». Похоже, он сделал глубокий вдох. Его глаза закатились, а веки слегка затрепетали. Рот вяло открылся. Он потерял сознание и упал на подушки. Его тело несколько раз содрогнулось.

– Это не генерализованный припадок, – сказала я медсестре, которая смотрела видеозапись, стоя у меня за спиной.

– Да. Выглядит странно, – согласилась она.

Мы ожидали генерализованного тонико-клонического припадка, характеризующегося заметным напряжением мышц и ритмичными конвульсиями. У Ленни не было ни того ни другого. Его тело не напряглось, а, наоборот, обмякло. Конвульсивных движений было лишь одно или два. Он спокойно лежал, периодически громко вдыхая.

Я уменьшила окно с видеозаписью, чтобы посмотреть на мозговые волны. Обычно во время припадка заметны ритмические электрические разряды, но на ЭЭГ Ленни не было никакого избытка электрической активности. Рисунок мозговых волн был практически плоским. Речь шла скорее о недостатке электрической активности.

– Куда делась ЭКГ? – спросила я. – Технические неполадки?

Возможно, пишущее устройство сломалось или от него отсоединился провод.

Сердечная активность фиксируется параллельно с мозговыми волнами. Линия, которая отражала сердцебиение Ленни, стала почти ровной. Мозговые волны тоже практически исчезли.

Я отмотала назад до того момента, когда Ленни плохо себя почувствовал. Тогда ЭЭГ и ЭКГ выглядели нормально. Я нажала кнопку «Воспроизвести» и стала наблюдать за мозговыми волнами на экране. Когда Ленни помахал в камеру, все было по-прежнему нормально. За несколько секунд до потери сознания, пока Ленни гладил живот, мозговые волны изменились. Ритмический рисунок, характерный для припадка, возникающего в височной доле, явно проявился в правой височной области. Диагноз подтвердился. Однако через несколько секунд произошло нечто странное: сердечный ритм изменился. Сначала мозговые волны изменили форму, а затем замедлились. Пульс Ленни до припадка был восемьдесят пять ударов в минуту, а вскоре после начала приступа резко снизился до сорока. Когда Ленни упал на подушки и медсестра над ним нагнулась, пульс перестал прослеживаться. Совсем. Линия выровнялась.

Как обычно, я наблюдала за тем, что случилось вчера. На мониторе позади меня Ленни в реальном времени переключал каналы на телевизоре. Я знала, что на видео он придет в себя, но, ожидая возобновления сердцебиения, я не могла дышать от страха. В течение двадцати пяти секунд сердцебиение отсутствовало. У Ленни остановилось сердце, но медсестра, находившаяся рядом с ним, об этом не знала. Она привыкла реагировать на эпилептические припадки, а не на проблемы с сердцем. Если бы это было кардиологическое отделение, она уже делала бы ему непрямой массаж сердца. Вместо этого она перевернула Ленни на бок, чтобы тот не задохнулся, и ждала, когда он внезапно придет в себя. Он пришел.

Достаточно лишь трех минут без кислорода, чтобы в мозге произошли необратимые изменения.

Чувство тревоги и сердечная недостаточность были результатом возникновения электрического разряда в мозге. Затем, когда разряд переместился в центр контроля за автономной нервной системой, все изменилось. Сердцебиение замедлилось, а после прекратилось. Кровяное давление упало, и мозгу стало недоставать кислорода. Из-за этого мозговые волны Ленни выровнялись и практически исчезли. Странная эволюция его припадка объяснялась нехваткой кислорода в мозге. Достаточно лишь трех минут без кислорода, чтобы в мозге произошли необратимые изменения. К счастью, после пугающих тридцати секунд сердце Ленни забилось, и ток крови нормализовался. Ленни потерял сознание в результате сердечной недостаточности. У него не было проблем с сердцем как таковых. У него было заболевание мозга, чьи симптомы затрагивали сердце.

Автономная нервная система – это совокупность мозговых структур и периферических нервов, которые отвечают за внутренние органы, кровеносные сосуды, кожу, слезные протоки и зрачки. Нервы, идущие к сердцу, легким и кровеносным сосудам, помогают регулировать уровень кислорода и углекислого газа в крови, а следовательно, и количество кислорода, поступающего в мозг. Автономная нервная система ускоряет и замедляет сердце в ответ на физические нагрузки и эмоциональные стимулы. Она также отвечает за выделение слез из глаз и пота из потовых желез. Она контролирует кишечную перистальтику, опорожнение мочевого пузыря, частоту дыхания и сексуальное возбуждение. Автономная нервная система влияет на сердцебиение и кровяное давление. Гипоталамус – это мозговой центр контроля за автономной нервной системой. Он тесно связан с миндалевидным телом, гиппокампом и обонятельной областью коры мозга. Повреждение каждой из этих частей мозга может привести к возникновению приступов.

Вовлечение автономной нервной системы в припадок имеет два потенциально опасных последствия. Во-первых, сердце может остановиться. Во-вторых, дыхание рискует сильно нарушиться. В ответ на боль или нехватку кислорода центры автономной нервной системы могут ускорить или замедлить дыхание. Вы не задумываетесь о своем дыхании, потому что автономная нервная система делает это за вас. Если вы задержите дыхание, то она в какой-то момент пересилит ваше осознанное решение и заставит вас снова начать дышать. Во время припадка в системе может произойти сбой, что грозит либо гипервентиляцией (слишком частым дыханием), либо гиповентиляцией (слишком редким дыханием). Гиповентиляция и апноэ (полное прекращение дыхания) могут стать причиной опасного понижения уровня кислорода в крови, из-за чего они являются угрожающими жизни симптомами эпилепсии.

О дыхании заботится автономная нервная система. Если вы задержите дыхание, то она в какой-то момент пересилит ваше решение и заставит снова начать дышать.

Любой электрический разряд может охватить центр контроля за автономной нервной системой, но это особенно характерно для припадков, начинающихся в лимбической системе и островковой доле. Во время нейростимуляции островковой доли сердечный ритм меняется. Электрический разряд, возникший в височной или лобной доле, может охватить островковую долю, а затем распространиться на миндалевидное тело и гиппокамп. Лимбическая система напрямую связана с гипоталамусом, что ускоряет ответную реакцию автономной нервной системы.

Изменение сердечного ритма, небольшое его ускорение или замедление, вполне характерно для припадков. К счастью, это крайне редко приводит к смерти пациента. Приступы обычно коротки, и сердце начинает нормально работать сразу после того, как это сделает мозг.

Припадок Ленни явно происходил из височной доли. У него были приступы тревожности, сопровождаемые страхом смерти и нерешительностью, а за ними следовали сбои в работе сердца. Проблема была в том, что я понятия не имела, при каждом ли припадке останавливалось сердце Ленни. Возможно, этот приступ был сильнее обычных, потому что я уменьшила дозировку его противоэпилептических препаратов, чтобы увеличить вероятность возникновения припадка в отделении видеотелеметрии. В конце концов, у Ленни эпилепсия была много лет, и до настоящего момента с ним все было в порядке. Он всегда приходил в себя. Если его сердце и до этого останавливалось, то оно снова начинало биться до того, как Ленни был бы причинен вред. Тем не менее я направила его к кардиологу, который установил Ленни электрокардиостимулятор. Он не положил бы конец припадкам и тревожной ауре, но гарантировал, что во время следующего приступа у Ленни не случится остановка сердца.

Наш мозг никогда целиком не расслабляется: и во время сна, и во время бодрствования он поддерживает ритмы жизни в норме.

В итоге Ленни так и не сделали операцию. После установки электрокардиостимулятора он стал реже терять сознание. Я предполагала, что ранее это происходило из-за сердечной аритмии, вызванной заболеванием мозга, но не была до конца уверена. Приступы тревожности не прошли, но Ленни решил жить с ними и не делать операцию. Пока по крайней мере.

Ни во время сна, ни во время бодрствования наш мозг целиком не расслабляется. Он вынужден всегда поддерживать ритмы жизни в норме. Очень легко забыть о важной роли мозга в бессознательной работе всех наших внутренних органов. Кишечник и мочевой пузырь, сердце и легкие, эндокринные железы, половые органы, потовые железы, кожа и зрачки – на все это влияет автономная нервная система. Это находит отражение в припадках. Покраснение лица, мурашки, рвота, урчание в животе, отрыжка, потение, расширение зрачков, учащенное сердцебиение, недержание и сексуальное возбуждение могут являться симптомами заболевания мозга.

* * *

Морин, мать Тима, сидела за кухонным столом, когда в дверь позвонили. Она никого не ждала. Она предположила, что это работники социальной службы собирают старую одежду или кто-то по ошибке пришел к ней. Ее дом 39 постоянно путали с соседским 39а.

В то утро Морин делала уборку в доме и даже не успела расчесаться. Она не хотела открывать дверь. Морин прошла в гостиную и заглянула за занавеску. Увидев двух полицейских, она испугалась. Затем она заметила взлохмаченного юношу, стоявшего между ними, и успокоилась. Морин предположила, что он был другом одного из соседских мальчиков. У пары из соседнего дома было двое сыновей, которые до сих пор жили с ними. Мальчики постоянно слонялись без дела, но, насколько Морин было известно, они не имели проблем с законом. Юноша стоял между офицерами, опустив голову на грудь. Морин решила, что ему за что-то стыдно.

Она отпустила занавеску, но не вернулась на кухню, решив подождать, когда непрошеные гости поймут свою ошибку. В дверь опять позвонили, а затем слегка постучали. Муж Морин был на работе, а оба ребенка – в университете, так что она была одна. Она терпеть не могла открывать дверь, когда плохо выглядела. Однако у нее не осталось выбора, когда полицейские снова постучали. Она слегка приоткрыла дверь и выглянула. Молодой человек поднял голову. Увидев его лицо, Морин поняла, что знает его, но не могла сообразить, кто он. Она поздоровалась не сразу.

«Миссис Долан?» – сказал один из полицейских.

Морин снова посмотрела на мальчика. Он явно был чем-то расстроен. Что-то в мозгу Морин щелкнуло. Она поняла, кто это. Она все бы отдала, чтобы захлопнуть дверь здесь и сейчас.

* * *

Морин и Джек были ирландцами. Они переехали в Англию из-за работы и в итоге там обосновались. Им обоим было под тридцать, когда родился их первенец Шон. Через три года на свет появился Тим. В детстве братья были близки, но с возрастом отдалились друг от друга. Шон любил читать и учиться, а Тим увлекался спортом и с удовольствием общался со сверстниками. Оба мальчика были умными, но Шон мог самостоятельно поступить в университет, а Тим – нет. Морин считала, что Тим умнее своего брата, просто ему не хватает дисциплины, чтобы сдать экзамены так же успешно, как старший брат.

Шон любил читать и учиться, а Тим увлекался спортом и с удовольствием общался со сверстниками. Оба мальчика были умными.

Тим был близок с отцом, а Шон – с матерью. Коммуникабельность Тима и его любовь к регби нравились Джеку. Он любил ходить на матчи, в которых участвовал его сын. Тим не был исключительным игроком, но был достаточно хорош, чтобы играть в первой команде местного клуба. По словам Морин, команда не была великолепной, но он был горд выступать за нее. Поняв, что его сын никогда не построит карьеру профессионального игрока, отец стал называть Тима «энтузиаст-любитель».

Морин понимала, что любовь Тима к регби-клубу объясняется интересом не только к спорту, но и к вечеринкам. Он говорил о них не меньше, чем о самой игре. Морин осознавала, что ей нужно гораздо больше следить за младшим сыном, чем за старшим.

Первый припадок случился у Тима наутро после одного из крупнейших матчей года. Тиму тогда только исполнилось шестнадцать, а Шон уже поступил в университет и уехал из дома. Это был домашний матч, и проходил он недалеко от дома Морин и ее семьи. Обычно после матча вся команда оставалась в клубе, и Морин или Джек забирали Тима около полуночи. Но в этот раз спортсмены отправились домой к одному из игроков, и, так как эта вечеринка была в пятнадцати минутах ходьбы от их дома, Тиму разрешили добраться домой самостоятельно. Морин всю ночь пролежала не смыкая глаз. В пять утра она услышала, как ее сын ввалился в дом. Джеку пришлось убеждать Морин не вставать с постели и не ругать сына. Он напомнил ей о том, что в их родном ирландском городке подростки начинали пить и поздно возвращаться домой задолго до того, как им исполнялось шестнадцать. По его мнению, городское воспитание отсрочило этот момент. Тим практически всегда возвращался домой рано на общественном транспорте или ждал, когда его заберут родители. Морин нехотя согласилась на этот раз все спустить Тиму с рук.

«Он уедет через два года, и мы останемся здесь только вдвоем, – напомнил ей муж. – Ты же не хочешь, чтобы он уехал раньше?»

В полдень Тима не было видно. С утра Морин заглядывала в его комнату и слышала, как сын ворчал во сне.

«В комнате такой запах… Он вчера много выпил», – сказала Морин мужу.

В час дня, когда воскресный обед был готов, она решила разбудить Тима. Морин открыла дверь в его комнату и позвала его, но он не ответил. Она зашла, раздвинула занавески и открыла окно, чтобы впустить свежий воздух. Она посмотрела на Тима. Он лежал на боку и храпел. Подойдя ближе, Морин увидела следы крови на подушке и засохшую кровь вокруг его рта. Она стала трясти сына, но тот не реагировал. Его глаза были полуоткрыты, а храп продолжался. Морин потрясла его еще сильнее. Она запаниковала и позвала Джека. Когда никому из них не удалось разбудить Тима, Морин вызвала «Скорую помощь».

Тим лежал на боку и храпел. Подойдя ближе, Морин увидела следы крови на подушке и засохшую кровь вокруг его рта.

Тима отвезли в ближайшую больницу. Родители поехали за «Скорой» на своем автомобиле. Они вбежали в отделение первой помощи примерно через десять минут после того, как туда привезли их сына. Медсестра сказала, что Тим в реанимации. Они провели в ожидании пять ужасных минут, прежде чем к ним вышла медсестра и сообщила, что Тим пришел в сознание. Он начал приходить в себя еще в «Скорой помощи», и хотя было неясно, что с ним случилось, основная опасность была позади. Морин и Джеку позволили зайти к нему. Он был слаб, и вид у него был потерянный, но выглядел Тим значительно лучше, чем когда они видели его в последний раз.

– Он был похож на маленького мальчика, – позднее описала Морин свои чувства, которые испытала, впервые увидев своего сына на больничной койке.

Во время первого посещения больницы Тиму не поставили точного диагноза. Врачи настояли на том, чтобы проверить его на алкоголь и наркотики. Хотя Тим, как он сам признался, много пил прошлой ночью, уровень алкоголя в его крови уже был равен нулю. Тест на наркотики был отрицательным. Результаты томографии мозга были в норме. Тим ничего не знал о произошедшем, и Морин, несмотря на возражения сына, решила поговорить с другими мальчиками, которые тоже были на вечеринке. Никто не заметил ничего странного в поведении Тима, и все утверждали, что не принимали наркотики.

Тима направили в клинику, специализирующуюся на лечении эпилепсии, чтобы исключить вероятность припадка. Несмотря на то что результаты тестов были нормальными, невролог все равно считал, что это мог быть приступ. Но, так как это был единичный случай, лечения Тиму не предложили.

Его глаза были открыты, а лицо застыло в гримасе. По щеке у него текла кровь. Губы посинели, и он, казалось, не дышал.

Через три месяца у мальчика случился припадок при свидетелях. Это опять было утро воскресенья. Накануне Тим снова ходил на вечеринку, но мать забрала его из регби-клуба в полночь. Спальня Морин и Джека была через стенку от комнаты сына. В то утро Морин проснулась от громкого крика. Она забежала в комнату Тима и увидела, как он бьется в конвульсиях в постели. Его глаза были открыты, а лицо застыло в гримасе. По щеке у него текла кровь. Губы посинели, и он, казалось, не дышал. Джек вбежал в комнату и тут же выбежал из нее, чтобы вызвать «Скорую помощь». Когда через несколько минут прибыли парамедики, конвульсии Тима прекратились. Он начал постепенно приходить в сознание.

– Он пытался ударить врача, – рассказывала его мать. – Он отталкивал всех от себя. Думаю, он не понимал, что происходит.

Тима отвезли в отделение первой помощи. Через три часа он полностью пришел в себя и был готов вернуться домой. Он снова встретился с неврологом. Врач сказал, что у Тима эпилепсия. Второй припадок подтвердил причину первого. Тиму требовалось лечение, чтобы предотвратить третий.

Морин очень расстроилась из-за диагноза, в то время как Тим не казался обеспокоенным. По-настоящему он огорчился лишь тогда, когда ему сказали свести к минимуму посещение вечеринок и потребление алкоголя.

Тип эпилепсии, характерный для подростков, часто очень чувствителен к недостатку сна и чрезмерному потреблению алкоголя. Нередко первый припадок случается именно тогда, когда подросток начинает пить. Оба приступа Тима определенно могли быть этим спровоцированы. Врач сказал ему, что теперь он может потреблять алкоголь только в очень маленьком количестве. Тим попросил врача объяснить, что значит «в очень маленьком количестве».

«Один стакан», – пояснил доктор.

«В чем смысл выпивать один стакан?» – сказал в ответ Тим, немало смутив свою мать.

«Ты что, не можешь хорошо провести время без выпивки?» – спросила она его.

Несмотря на свое недовольство, Тим последовал рекомендациям врача. Помогло обещание отправить его в автошколу. Отец Тима сказал, что если он не будет пить и у него больше не будет припадков, то он купит ему подержанный автомобиль. Чтобы Тим мог получить права, ему нужно было прожить год без приступов.

К сожалению, эпилепсия не позволила Тиму получить машину так скоро. Первый противоэпилептический препарат только ухудшил состояние мальчика. У него один за другим произошли два припадка. Как и первые два, они случились незадолго до того, как Тиму нужно было просыпаться.

Тип эпилепсии, характерный для подростков, часто очень чувствителен к недостатку сна и чрезмерному потреблению алкоголя.

«Еще он стал очень неуклюжим, – пожаловалась Морин врачу. – Он все роняет и проливает».

Тим сказал, что постоянно чувствует себя дергано. Особенно часто он разливал апельсиновый сок или опрокидывал предметы за столом по утрам.

Было ясно, что у Тима генерализованные припадки, но непонятно, какого типа: были ли приступы генерализованными изначально или же фокальный приступ переходил в генерализованный. Определить тип важно, так как лекарства несколько отличаются.

Никто не видел начало припадков Тима, и в этом крылась одна из самых больших подсказок. Неуклюжесть, которую заметили Тим и члены его семьи, раскрыла тайну приступов. Генерализованные припадки бывают разными. Обычно говорят о тонико-клонических приступах, но, как мы помним, существуют также абсансы и миоклонические приступы. При миоклонических приступах кратковременный электрический разряд в мозге сопровождается мгновенным сокращением мышц. Эти сокращения происходят настолько быстро, что их легко не заметить, однако, несмотря на это, они заставляют человека уронить то, что было у него в руках. Миоклонические приступы обычно случаются утром после пробуждения. Они подходили под описание, данное Тимом и его матерью.

Таким образом, у Тима было два вида припадков: тонико-клонические и миоклонические. Это означало, что у него был особый эпилептический синдром, который развивается в подростковом возрасте и называется «ювенильная миоклоническая эпилепсия». Он может усугубиться вследствие приема некоторых лекарств, как это случилось у Тима.

Это открытие принесло облегчение Тиму и его семье. Теперь они понимали, почему ему не становится лучше, и надеялись это исправить. Тиму назначили другие лекарства, и судороги прекратились. Через четыре месяца у него снова случился припадок. Дозировка препарата была увеличена, и он вышел в ремиссию.

В подростковом возрасте может развиться особая эпилепсия – ювенильная миоклоническая. Она проявляется в виде конвульсий и мгновенного сокращения мышц.

Тиму стало лучше. Он сдал школьные экзамены, но не очень успешно. Он хотел заниматься бизнес-лингвистикой, но не набрал необходимое для поступления количество баллов.

– Да простит меня Бог, но, помню, я была рада, – сказала мне Морин. – Я не считала, что он готов. Он был гораздо менее зрелым, чем Шон в его возрасте, и я беспокоилась из-за его эпилепсии.

В итоге Тим задержался дома на год дольше, чем планировал. Он пересдал экзамены и снова подал документы в университет. На этот раз он поступил.

– Ему нравилось, когда о нем заботились, и в колледже было довольно легко, поэтому он хорошо провел тот год, – сказала Морин.

– Только он расстраивался, что друзья переехали, – добавил отец Тима.

– Да, – тихо сказала Морин. Она, вспоминая о былом, погрузилась в свои мысли.

В тот год, который Тим провел дома, ожидая поступления в университет, у него не было припадков. Он получил водительские права, а отец, как и обещал, купил ему автомобиль. К тому моменту как Тим погрузил вещи в машину и уехал, у него не было припадков восемнадцать месяцев.

– Когда они растут, вы дождаться не можете, когда они уедут, но, когда это происходит, вы начинаете сомневаться, – сказала Морин.

Отпустить Шона в университетское общежитие четырьмя годами ранее было легко. Тим тогда оставался с родителями, так что дом не казался таким пустым. И у Шона не было эпилепсии.

«Молодым людям сносит крышу, когда они поступают в университет и уезжают из дома, – тревожилась Морин. – Там так много соблазнов».

Тиму пришлось пообещать родителям, что он не будет много пить и будет спать столько, сколько необходимо. И что он будет регулярно принимать таблетки. И покупать лекарства заранее. И хорошо питаться. И не будет садиться пьяным за руль и возить в машине слишком много друзей.

Неизвестно, подчинялся ли Тим всем правилам или только части из них, но у него случился припадок в первом семестре. Друг, не живший в общежитии, спал на полу в комнате Тима после вечеринки. Он проснулся от громкого крика Тима и увидел, как тот бьется в конвульсиях в постели. Хотя Тим уже пришел в себя к моменту прибытия парамедиков, один из его соседей по комнате позвонил его родителям.

«Я бы не стал рассказывать им об этом сам. Это только расстроило бы маму», – позднее сообщил Тим медсестре, специализирующейся на эпилепсии. Она позвонила ему по просьбе матери, чтобы узнать, как он себя чувствует. Тим заверил ее, что хорошо следит за собой и что припадок никак не связан с плохим поведением.

«Сегодня я играю в регби. По крайней мере я это планировал, поэтому вчера не пил», – добавил он. Сосед Тима, позвонивший его родителям, сказал то же самое. Припадок был лишь неприятной случайностью. Приступы непредсказуемы. В большинстве случаев они происходят без видимой на то причины. Иногда перемены в образе жизни, например поступление в университет, означают, что лечение необходимо пересмотреть. Тиму увеличили дозировку препарата. До конца года у него больше не было припадков.

После того как Тим сдал экзамены в конце первого курса, он уехал на лето в Южную Америку. Морин была против поездки, но Тим и Джек ее уговорили: один припадок за два с половиной года – это не повод держать его дома как ребенка. Во время путешествия у Тима опять случился приступ. Это произошло, когда он спал в общей комнате в Куско. Никто из окружающих не знал, что у него эпилепсия. Однако на соседней койке спала медсестра-студентка, и она позаботилась о нем. Тим отказался ехать в перуанскую больницу, и медсестра-студентка просидела с ним несколько часов, желая убедиться, что он в порядке. Тим рассказал о случившемся своему брату Шону. Тот ничего не передал родителям. Они узнали обо всем только полгода спустя.

Морин была против поездки, но Тим и Джек ее уговорили: один припадок за два с половиной года – это не повод держать его дома как ребенка.

Морин почувствовала облегчение, когда Тим вернулся к началу второго курса. Он переехал из общежития в дом, который снимал вместе с пятью друзьями. С большинством из них он познакомился на первом курсе, однако одного, Джейсона, знал с двенадцати лет. Они вместе ходили в школу и играли в одной команде. Теперь они учились на разных курсах, но снова играли в регби вместе. Морин нравилось, что Тим живет с тем, кого она хорошо знает. Какое-то время она думала, что Тиму там одиноко, и ей стало легче, когда она поняла, что он рядом со старым другом.

После того как мальчики окончили школу, Морин не встречала Джейсона два года. Именно поэтому его лохматая голова ни о чем ей не сказала, когда она увидела Джейсона из окна в окружении полицейских.

«Миссис Долан?» – снова спросил полицейский, после того как Морин не ответила.

«Миссис Долан…» – сказал Джейсон практически одновременно с офицером.

Морин окончательно узнала его, только когда он заговорил. По его присутствию она поняла, почему эти люди стояли у ее двери. Она не находила слов.

Морин увидела, что у дома припаркованы два автомобиля. За полицейской машиной стояла еще одна, в которой сидели мужчина и женщина. Она знала, кто это. Это были родители Джейсона. Морин часто встречала их на родительских собраниях, спортивных матчах и рождественских концертах.

«Думаю, нам лучше пройти в дом», – сказал полицейский.

Морин всегда думала, что закричит или что у нее произойдет чудовищный нервный срыв, но, когда это действительно случилось, она оцепенела.

Он толкнул дверь, взял Морин за локоть и осторожно ввел ее в дом. Она повернулась, и они все прошли на кухню. Как только они оказались там, Морин снова встала к ним лицом. Она не догадалась предложить им сесть, поэтому полицейские стояли лицом к лицу с Морин. Джейсон был позади.

«Кто-то еще есть дома?» – Морин ответила, что мужа нет. – «Мне очень жаль, миссис Долан, такое сообщать нелегко. Мы здесь, потому что ваш сын Тим был обнаружен мертвым в постели сегодня утром. Мы сочувствуем вашей утрате».

Когда Тим только уехал из дома, Морин представляла себе подобную ситуацию. Она всегда думала, что закричит или что у нее произойдет чудовищный нервный срыв, но, когда это действительно случилось, она оцепенела. Сначала она решила, что это, видимо, какая-то ошибка. Морин разговаривала с Тимом по телефону накануне. Он делал домашнее задание и сказал, что собирается посмотреть телевизор и рано лечь спать.

«Вам лучше сесть», – сказал полицейский, придвинув ей стул.

Морин так и сделала. Второй полицейский взял другой стул и сел рядом с ней.

«Кому нам следует позвонить?» – спросил он.

«Я должна позвонить мужу», – сказала Морин, поднимаясь.

Она взяла телефон. Она пыталась ввести ПИН-код, чтобы его разблокировать, но у нее тряслись руки.

«Я могу вам помочь?» – спросил офицер.

Она кивнула. Он взял ее телефон и спросил, как у нее записан муж. Морин забрала трубку, как только пошли гудки. Когда Джек ответил, она не смогла произнести ни слова. Она пыталась выговорить имя Тима, но вместо этого расплакалась. В конце концов полицейский поговорил с Джеком. Он сказал, что с их сыном произошло несчастье и что ему нужно приехать домой как можно скорее.

Закончив разговор, полицейский повернулся к Джейсону: «Этот молодой человек обнаружил Тима, миссис Долан. Он решил приехать на случай, если у вас будут вопросы. Боюсь, пока неизвестно, что именно произошло. Мы знаем лишь то, что его нашли в постели. Будет проведено вскрытие».

«У него была эпилепсия», – сказала Морин.

Морин и Джеку понадобилось несколько недель, чтобы осознать, что Тима больше нет. Поскольку он не жил дома больше года, им казалось, что он просто живет не с ними, а на выходные приедет домой. Однако домой он так и не приехал, и история о последних часах Тима, которую рассказал Джейсон, все время крутилась у нее в голове. Она поняла, что пытается всему найти объяснение.

Накануне смерти Тим с Джейсоном и еще одним соседом остались дома и смотрели вместе телевизор, как Тим и сообщил матери. Шло реалити-шоу «Ученик». Джейсон заверил Морин в том, что они не пили и что никто из них никогда не употреблял наркотики.

«Ты видел, как Тим принимал таблетки от эпилепсии?» – спросила Морин Джейсона.

Он ни разу не заставал Тима за приемом таблеток, но видел упаковку с ними на его прикроватном столике. Все три юноши пошли спать сразу после одиннадцати. Казалось, что Тим в хорошем настроении. Ничто не говорило о том, что он плохо себя чувствует.

Утром дверь в спальню Тима была закрыта, и он не пришел на кухню. Тим нередко пропускал лекции, так что никто из соседей не попытался его разбудить.

– Думаю, Джейсон сильно винил себя в произошедшем, – сказала мне Морин. – Он так плакал, когда пытался мне обо всем рассказать.

– Он не мог этого предугадать, – ответила я.

– Нет. Не мог, конечно…

У Джейсона была всего одна лекция, так что он вернулся домой поздним утром. Дверь в спальню Тима все еще была закрыта. В этом не было ничего странного. Около полудня Джейсон решил разбудить друга. Он постучался к нему. Ответа не последовало. Тогда он приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Джейсон увидел, что Тим до сих пор в постели. Он постучал несколько раз, но Тим не двинулся. Он лежал, отвернувшись от двери. Джейсон подошел к постели, зовя Тима по имени.

«Он лежал с закрытыми глазами. В темной комнате казалось, что он просто спит», – сказал Джейсон Морин.

Как только Джейсон попытался потрясти Тима, он сразу понял, что тот мертв. Его тело уже окоченело. Джейсон раздвинул занавески. Он увидел, что лицо Тима восковое и бледное. Он позвонил в «Скорую помощь».

«Он не мог жить дома вечно. Припадки могут быть опасны. Тим знал это, но не хотел все время жить в их тени».

– Это моя вина. Мне не нужно было отпускать его в университет, – сказала мне Морин.

– Это могло произойти где угодно, Морин. Невозможно все время быть рядом. То же самое могло случиться и дома.

– Но я бы быстрее его обнаружила.

– Нам даже неизвестно, в какое время это случилось.

– Дома ему было бы лучше.

– Ему было двадцать. Он не мог жить дома вечно. Припадки могут быть опасны. Тим знал это, но не хотел все время жить в их тени. Ему нравилось в университете.

– Да, нравилось.

Любой человек, страдающий эпилепсией, находится под угрозой внезапной смерти. В среднем один из тысячи эпилептиков умирает от синдрома внезапной смерти. В Великобритании это примерно шестьсот человек в год. Для тех, чьи припадки хорошо поддаются лечению, риск значительно сокращается. Однако он возрастает для тех, у кого часто случаются конвульсивные приступы, особенно ночью. Чем чаще происходят припадки, тем больше опасность. Для некоторых подгрупп людей, страдающих эпилепсией, риск приближается к одному из ста. В группу повышенного риска входят люди с частыми конвульсивными припадками, которые принимают множество противоэпилептических препаратов и готовятся к хирургическому вмешательству.

В среднем один из 1000 эпилептиков умирает от синдрома внезапной смерти.

Точная причина внезапной смерти при эпилепсии неизвестна. Предполагается, что в некоторых случаях она является прямым следствием припадка. Хотя часто доказательства того, что приступ вообще был, отсутствуют. Возможно, всему виной контроль мозга за сердцем и легкими. Механизм, вызывающий смерть, не у всех одинаков. Так как мозг контролирует все жизненно важные органы, заболевания мозга могут привести к их остановке. Внезапная смерть при эпилепсии нередко наступает без свидетелей, а вскрытие не дает объяснений. Первая частая причина внезапной смерти – нарушение сердечного ритма, ведущее к остановке сердца, а вторая – замедление и остановка дыхания из-за воздействия на центр дыхательного контроля. И тому и другому может предшествовать подавление мозговой активности, что нередко является результатом незамеченного припадка.

Есть несколько видеозаписей, на которых запечатлены люди, умершие в отделении видеотелеметрии. У многих из этих пациентов случились припадки, которые остались не замеченными персоналом. После приступов их мозговая активность прекратилась, а мозговые волны распрямились. Такое часто происходит после генерализованных припадков, но обычно организм быстро восстанавливается. У тех пациентов это не случилось. Остановка сердца быстро привела к смерти. Многие из них были молодыми людьми. В этом заключается одна из причин, почему, даже когда никакие методы лечения не работают, мы пытаемся найти что-то новое и не сдаемся.