Глава одиннадцатая. Журналист

Новый пациент не понравился доктору Пряникову сразу же. Взгляд нагло-ироничный, на губах — совершенно неуместная при врачебном осмотре усмешка, на вопросы отвечает так, будто делает лечащему врачу великое одолжение. И сразу же нарывается на конфликт:

— Ну зачем вы спрашиваете то же самое, что и в приемном покое? Прочтите, что в истории написано! Вы же должны уметь читать.

Против хамов у Саши был свой метод, действенный и безопасный — ледяное спокойствие плюс вежливый отпор в ответ на каждый выпад.

— Вы удивительно догадливы, Марат Алексеевич, я действительно умею читать и писать. Но по существующим правилам я обязан заново расспросить вас и осмотреть.

— Черт знает, что такое…

— Это в ваших прямых интересах. Вдруг врач приемного что-то упустил или в чем-то ошибся? Как говорится — один ум хорошо, а два лучше. Ну а три — вообще замечательно. Сегодня вас также осмотрит заведующий отделением. Готовьтесь.

— А в вашем приемном покое часто ошибаются? Можете рассказать какой-нибудь интересный случай?

В истории болезни пациента, в графе «место работы» было написано: «газета «Столичный вестник», постоянный корреспондент».

— У нас сейчас не интервью, а врачебный осмотр! — строго сказал Саша. — И вообще я отвечаю только на вопросы, касающиеся вашего состояния и назначенного лечения. Причем отвечать я стану после того, как расспрошу вас и осмотрю.

— Всюду эта корпоративная круговая порука, — проворчал пациент, но до конца осмотр больше с вопросами не лез.

Зато потом буквально замучил Сашу.

— А с какой целью мне назначен биохимический анализ крови, если я поступил с подозрением на стенокардию?.. А почему повторную кардиограмму будут снимать только завтра?.. А почему вы не назначили мне «велосипед»?.. А сколько дней я у вас пролежу?.. А почему вы назначили мне клапенил, он же влияет на потенцию?..

Но тут уж пациент в своем полном праве. Он может задавать любые вопросы, касающиеся состояния собственного здоровья, обследования и лечения, а врач должен детально отвечать на них, причем — в доступной пациенту форме. Биохимический анализ крови дает представление об общем состоянии организма, а, кроме того в него входят некоторые показатели, позволяющие косвенно оценить состояние сердечно-сосудистой системы… Инфаркта миокарда у вас нет, сегодня две кардиограммы уже сняли, повторять это исследование ранее завтрашнего дня нет необходимости… Велоэргометрия — исследование, которое назначается по показаниям и после первичного обследования, короче говоря, там видно будет… Клапенил угнетает потенцию, если пить его годами в больших дозах…

Самый важный вопрос пациент задал в конце.

— А можно ли перевести меня в отдельную палату? — спросил он, недовольно оглядываясь по сторонам. — У вас же непременно должны быть такие палаты, или я ошибаюсь?

Мужики, лежавшие на трех соседних койках, синхронно сделали морды кирпичами — вот гнида какая, наше общество ему не по душе!

— Отдельных палат у нас нет, — Саша постарался, чтобы его ответ прозвучал не казенно, а сочувственно. — Есть одна двухместная мужская палата, которую при желании можно превратить в одноместную, но это во власти заведующего отделением. Спросите у него.

В двухместной палате сейчас лежали два вип-пациента — доцент кафедры оперативной хирургии РУДС и отец местного главы управы. При таком раскладе журналисту отдельная палата никак не светила. Оно и хорошо — пускай Максим Семенович сам ему это объяснит.

Саша использовал любую возможность, позволявшую досадить своим недругам, причем старался использовать так, чтобы к нему лично не было бы претензий. Обещание, данное родителям, надо было выполнять неукоснительно. Саша чувствовал себя Штирлицем, которого окружали влиятельные враги. Игра придавала скучной ординаторской жизни пикантность и помогала реанимировать самоуважение. Вы вынудили меня переступить через себя, через свои убеждения? Получайте то, что заслужили!

— Я отблагодарю, — веско и значительно сказал пациент.

— Я мзды не беру, — парировал Саша, опустив «мне за державу обидно».

За державу, в которой была такая ординатура ему было обидно до слез, но пациент Марат Алексеевич Гришечкин к этому никакого отношения не имел.

— Вы не так меня поняли, — вскинулся пациент, — я имел в виду совсем другое. По итогам моего лечения в вашей больнице я собираюсь написать материал. Честный, объективный материал. И от вас зависит, каким он будет. Полечите хорошо — напишу хорошее. Или наоборот…

Если бы дело было бы в тюремной камере, то Саша не дал бы за жизнь Журналиста и пяти копеек. Сокамерники… пардон — соседи по палате, смотрели на новичка волчьими тамбовскими взглядами. Но больничная палата это вам не тюремная камера. Здесь все проще и безопаснее. Однако, спокойствия Марату Алексеевичу не будет, это однозначно. Затравят его соседи, как пить дать затравят. Интересно, как он станет выкручиваться?

Журналист попытался выкрутиться изящно. Когда Саша пришел к нему вместе с заведующим отделением, он словно бы между делом спросил, давно ли Александр Михайлович окончил институт.

— В этом году, — ответил Саша и добавил уже от себя: — В Туле.

Заведующий отделением недовольно покосился на Сашу, но ничего не сказал. А что оно мог сказать в ответ на чистую правду из биографии ординатора Пряникова.

Журналист многозначительно хмыкнул и так же многозначительно посмотрел на Максима Семеновича. Во взгляде явственно читалась просьба: «Добрый дяденька заведующий, дай мне другого лечащего врача».

Максим Семенович Цаплин всячески старался угодить пациентам (и не без выгоды для себя, но это отдельная тема), но был у него пунктик — он не любил «шатаний-метаний». Этим термином Максим Семенович называл переход пациентов от одного врача к другому. К кому положили — у того и лечись! Мало ли, что в законе о праве выбора написано… Если все пациенты начнут выбирать себе врачей, то персонал от постоянных переводов из палаты в палату с ума сойдет! Опять же, особо одаренные личности могут менять врачей через два дня на третий. Как вы будете контролировать лечебный процесс при такой неэволюционной изменчивости? Кто будет нести ответственность за исход лечебного процесса? Врачи станут кивать друг на друга — «ой, да что вы ко мне пристали, ведь в мою палату его только вчера перевели». Нет уж, куда положили, там и лечись! Точка — и ша!

— Александр Михайлович, несмотря на свою молодость, очень знающий и квалифицированный врач…

Саша пожалел, что не снимает этот момент на камеру. Такие слова! И от кого? От заведующего кардиологией, который его ни в грош не ставил… О, как чудесен этот расчудесно-чудесатый мир!

— В отношении его компетенции вы можете быть абсолютно спокойным. А, кроме того, я контролирую все, что происходит в моем отделении…

Сашина школьная русичка Людмила Сергеевна убила бы за фразу «в отношении его компетенции вы можете быть абсолютно спокойным». Но доцент одной из самых передовых кафедр Российского университета демократического сотрудничества и, по совместительству, заведующий кардиологическим отделением в одной из самых передовых московских больниц, выдавал и не такие перлы. Когда сотрудники пытались убедить Максима Семеновича в том, с чем он был категорически не согласен, Максим Семенович говорил: «не надо пихать мне невпихуемое». А если кто-то из подчиненных огорчал Максима Семеновича, то слышал: «я как бы был на позитиве, а вы доставили мне негатив». О времена, о нравы, о лексика… Но на общем фоне — ничего удивительного. Сам без пяти минут академик Манасеин говорил слушателям на лекциях: «Положьте ваши телефоны и слушайте сюда». Услышав это в первый раз, Саша подумал, что заведующий кафедрой шутит, имитирует суржик для того, чтобы привлечь внимание аудитории. После нескольких повторений стало ясно, что шутками тут и не пахнет… Ложьте сюда! Хорошо еще, что не «сюды» и не «сюдой». И то хлеб.

На следующий день Журналист долго объяснял Саше, что он ничего против него не имеет, и вообще вопрос о переводе к другому врачу был «поднят» не им, а заведующим… И так далее, и тому подобное.

— Да не волнуйтесь вы, я все понимаю, — сказал Саша. — Желание лечиться у опытного врача естественно и логично. Опыт — это такое качество, которое ничем не заменишь.

Ерничал, конечно. Говорил «которое ничем не заменишь», а сам вспоминал любимую отцовскую присказку: «можно всю жизнь есть картошку, но так и не стать ботаником». Однако Журналист принял Сашины слова за чистую монету и, как выражался заведующий отделением, «проникся к нему расположением». Оно и славно — с такими сложными людьми лучше жить в мире и дружбе.

Мужчина сорока трех лет со впервые возникшей стенокардией, да вдобавок к тому москвич и интеллигент просто не мог ускользнуть от внимания доцента Кармановой. Проживание в Москве было великим преимуществом для участия в клиническом исследовании, потому что с москвичом проще работать, чем с саратовцем или рязанцем. Москвичу проще приезжать на осмотры, а если он не может приехать, то исследователь посетит его на дому или в стационаре… Интеллигентные люди лучше понимают суть и цели клинического исследования, чем необразованные. Короче говоря, Журналист был идеальным кандидатом в участники клинического исследования препарата сазонал, предназначенного для лечения ишемической болезни сердца в начальной стадии.

Инна Юрьевна была «ну о-о-очень занятым человеком», поэтому на обрабатывание участников много времени тратить не могла. Проговаривала скороговоркой свое обычное «уникальная возможность… новейший препарат… необыкновенные результаты» и бежала дальше, оставив на тумбочке два экземпляра договора о проведении клинического исследования.

Слова «уникальная возможность», «новейший препарат» и «необыкновенные результаты» оказывали на пациентов поистине гипнотическое воздействие. На Сашиной памяти пока никто не отказывался от участия в исследовании. Все соглашались и все радовались удаче. Уникальная возможность — это же просто счастье!

Не имея возможности докопаться до неуловимой Кармановой, Журналист докопался до Саши. Извольте разъяснить, что написано в договоре, а то я что-то очкую. И хочется принять участие в таком замечательном исследовании, и колется… Короче говоря, разжуйте-ка мне, пожалуйста, вот эти пункты.

Пункты Саша разжевал, но на самое важное Журналист по неопытности внимания не обратил. Пришлось подсказать, причем подсказать правильно, так, чтобы сразу дошло. Известно же, что информации, которая преподносится на блюдечке с золотой каемочкой, люди особого значения не придают. Люди привыкли ценить ту информацию, которая добыта с определенным трудом. Что ж — «музыку надо играть по правилам», как говорила одна из преподавательниц музыкальной школы.

Ответив на все вопросы, Саша сочувственно посмотрел на Журналиста и проникновенно спросил:

— И зачем вам это исследование Марат Алексеевич? Ради денег? Так платят же копейки…

— Как это — «зачем»? — удивился Журналист. — Это же новейший препарат, не имеющий аналогов. Инна Юрьевна сказала, что предварительные исследования продемонстрировали невероятные результаты.

— Ну раз уж Инна Юрьевна сказала… — Саша притворился, будто ему пришлось оборвать себя на полуслове. — Простите, Марат Алексеевич, я что-то не то сказал. Я не собирался отговаривать вас от участия в исследовании, отнюдь.

Закинув крючок и убедившись, что добыча заглотнула наживку, надо уходить. Пусть добыча потрепыхается, пусть лучше насадится на крючок.

Журналист перехватил Сашу в конце работы, возле раздевалки.

— Мне кажется, что вы что-то недоговариваете, Александр Михайлович, — сказал он с обычной своей усмешкой. — Что вы имеете против моего участия в исследовании?

— Я?! — «удивился» Саша. — Да Бог с вами, Марат Алексеевич! Что я могу иметь против такого благородного дела? Наоборот, я полностью за! Если бы вы только знали, как нам не хватает сазонала! Это же не просто препарат, а настоящая революция в лечении стенокардии!

— И всеже мне кажется, что вы чего-то недоговариваете, — нахмурился Журналист. — Скажите правду, ведь я от вас не отстану, пока вы ее не скажете. Это у меня профессиональное.

В течении примерно пяти минут Саша вяло отнекивался, а Журналист активно на него наседал. Наконец, Саша капитулировал.

— Заходите сюда, — пригласил он, открывая дверь в раздевалку. — Не хочется говорить об этом в коридоре, у всех на виду.

Глаза Журналиста загорелись в предвкушении важной информации.

Войдя в раздевалку, Саша тщательно притворил за собой дверь, настороженно оглянулся вокруг и, несмотря на то, что кроме них никого в помещении не было, взял Журналиста под руку и увлек в дальний угол. Говорил негромко, таинственно.

— Если вы читали договор внимательно, то должны были обратить внимание на пункт пятый первого раздела, в котором сказано, что участнику исследования может назначаться исследуемый препарат или же плацебо…

По незамутненному взгляду Журналиста было ясно, что внимательно он договор не читал. Ничего страшного, сейчас ему добрый доктор Айболит Пряников все разъяснит-разжует.

— Вы — человек молодой, активный, вам, как говорится, жить да жить, — начал плести свою сеть Саша. — При адекватном лечении вы забудете о своей стенокардии лет этак на тридцать, если не на все сорок. Но — при адекватном лечении! Если лечение будет неадекватным, вы рискуете за два-три года превратиться в инвалида, который от кровати до туалета ходит в три приема…

Пугать — так пугать! Или вообще не начинать.

А теперь нужно остановиться и проявить чуткость.

— Вы же журналист, у вас активная профессия. Командировки, встречи…

— Иной раз и переходы через пустыню приходится делать, — вставил Журналист.

— Вот-вот! — Саша изобразил нечто вроде оживления. — Переходы, вояжи, марш-броски и все такое! Вы понимаете, к чему я клоню? К тому, что вам надо лечиться как следует! А вы собрались участвовать в клиническом исследовании…

— Но что в этом плохого? — непонимающе захлопал глазами Журналист, — это же новейший препарат…

— Вам знаком термин «плацебо»? — перебил Саша. — Так называется пустышка, неактивное вещество, которое дается пациенту под видом препарата…

— Но…

— Не перебивайте меня, пожалуйста, Марат Алексеевич, я сейчас все объясню. Клиническое исследование лекарственного препарата — дело серьезное и подходят к нему очень ответственно. Все должно быть правильно и объективно, совсем, как в ваших статьях…

Журналист польщенно заулыбался. Дураку лесть, что в кашу сахар.

— Но исследования проводят люди, — продолжал Саша, — а у людей могут быть свои интересы, отличные от целей исследования. Давайте представим такую ситуацию. Недобросовестный исследователь ничего не делает, а просто высасывает данные из пальца. Он рассуждает примерно так — если я покажу, что препарат оказывает эффект, то никто не станет интересоваться тем, откуда и как я получил эти сведения. Возможен такой вариант?

— Запросто! — подтвердил Журналист.

— Но на каждую уловку придумано свое ухищрение, — Саша многозначительно улыбнулся. — Не все участники исследования получают активный препарат. Какой-то части, половине или трети, дается неактивная пустышка, именуемая плацебо. Смысл в том, что низовой исследователь не знает, что именно получает каждый участник. Это известно только верховному координатору. Вы улавливаете суть, Марат Алексеевич?

— Улавливаю! — кивнул Журналист. — Если вдруг в результатах плацебо окажется действенным, то это означает, что результаты высосаны из пальца.

— Приятно иметь дело с умным человеком, — покомплиментничал Саша. — О том и речь! Никто, кроме координатора исследования, не будет знать, что именно получает участник Гришечкин, пустышку или реально действующий препарат. А ведь исследование запланировано на два года! Стоит ли вам так рисковать? Если вы в течение двух лет не будете получать нужного вам лечения, то станете инвалидом…

Круглое лицо Журналиста вытянулось чуть ли не в ниточку.

— Нет, разумеется, вы совершите благое дело…

— К черту ваши благие дела! — взорвался Журналист. — Почему никто, кроме вас, мне это не объяснил?! Почему меня хотели использовать втемную?!

— В договоре есть пункт, — напомнил Саша.

— Да кто в них разберется, в ваших хитросплетениях?! Объяснять же надо! Это хорошо, что я у вас спросил…

— Только никто не должен знать о нашем разговоре, умоляю вас!

— Можете не умолять! — отрезал Журналист. — Конфиденциальность источников информации — основа нашей профессии. Если пойдут слухи о том, что я кого-то сдал, мне придется уходить из журналистики, потому что никто больше мне ничего не расскажет. У меня последний вопрос — как эта дача плацебо соотносится с высокими идеалами медицины?

— Не знаю, — развел руками Саша. — Вы — человек творческий, придумайте сами ответ на свой вопрос.

Журналист придумал ответ. Статья «Кузница здоровой смерти», опубликованная в «Столичном вестнике», наделала на кафедре большого шороху. Согласно данным разведки (Светлана Чичерюкина, 32 года, секретарь кафедры, характер близкий к нордическому) Манасеин в своем кабинете топал ногами, орал-визжал и обзывал доцента Карманову «тупорылой мандой» и «ушастой жопой». Оба эпитета являлись совершенно безграмотными, поскольку у женского полового органа нет и не может быть никакого «рыла», то есть — лица, а на ягодицах нет и не может быть никаких ушей, но, тем не менее, Карманова вышла из начальственного кабинета в слезах и нервной дрожи. После, в кабинете, доброхоты из числа прихлебателей отпаивали ее, стенающую и рыдающую, разными успокаивающими напитками.

— Славику нашему вставили в министерстве по самые помидоры, — сказал Саше всезнающий Кирилл. — Предупредили, что если что-то подобное повторится, то не видать ему разрешений на исследования, как своих ушей.

Уши у профессора-членкора Манасеина были замечательно лопушистыми. Настолько, что он мог их увидеть, немного скосив глаза.

— Бе-е-едный Сла-а-авик! — с гамлетовской замогильной интонацией произнес Саша.

Если от жизни нельзя получать пользу, так можно, хотя бы, получать удовольствие. А пуркуа бы и не па?

«Ты стареешь от печали, ты толстеешь от грехов», пел где-то внутри Робин Трауэр.

Родители могли спать спокойно — их умненький-благоразумненький Буратино вел себя самым что ни на есть благоразумным образом.

Ссылку на статью постоянного корреспондента «Столичного вестника» Марата Гришечкина Саша отправил Алене. Учись, студентка!

Алена прислала в ответ три смайлика и изображение оттопыренного большого пальца. Наш Сашец — кругом молодец!