Остров обезьян
Обезьяны вели себя странно.
Одна из обезьян положила странное сооружение, изготовленное из нескольких стволов дерева, туго переплетенных и связанных между собой жгутами из лиан, на большой камень. Вторая обезьяна положила на удаленный конец продолговатый валун. К тому времени две лохматые обезьяны, уже влезшие на дерево, крепко ухватившись друг за друга, спрыгнули вниз. Камень взвился в воздух. Меткостью обезьяны не блистали, но огромный валун со свистом пронесся над головой Званцева.
— Одно слово, человекообразные! — сказал за спиной Званцева робот Митрошка. — Ты глянь, что творят! Так и норовят в нас попасть.
Обезьяны начали все заново.
На этот раз очередной валун пронесся через поляну и с глухим звуком врезался в скалу метрах в десяти ниже исследователей.
— Вилка, — со знанием дела сказал Митрошка. — Третьим камешком они нас по скале размажут. Я лично считаю, Званцев, что почетное отступление всегда лучше героической смерти. Мне мои схемы дороги, как память о заводе-изготовителе.
— Свяжись с Домом, пусть готовится к эвакуации, — приказал Званцев. — Ох, кажется мне, что они нас преследовать будут!
— А ведь это уже не обезьяны, — заметил Митрошка. — Животное перестает таковым быть, если начинает использовать предметы в качестве орудий труда. А если они используют предметы в качестве орудий войны?
— Это ты загнул, — хладнокровно заметил Званцев в то время, как они медленно отступали по узенькой почти неразличимой среди кустарников и лиан тропинке. Под ногами жирно чавкала влажная земля. — Некоторые птицы используют камни, чтобы расколоть орех. Их тоже прикажешь относить к разумным?
— Ну знаешь, Званцев, — Митрошка превратил верхние манипуляторы в мачете и прорубался ими сквозь заросли. — Ты только тогда все правильно оценишь, когда эти обезьяны водрузят твою голову на шест и украсят ею вход в пещеру. Совершенно же понятно, они эту штуку специально сделали и используют в качестве своеобразной катапульты, чтобы достать противника и метать камни, которые невозможно бросить рукой.
Сзади слышались далекие взревывания и повизгивания. Судя по ним, погоня продолжалась. Обезьяны острова отличались настойчивостью.
Званцев со своей командой высадился на остров неделю назад.
Все было нормально, они отработали горячие гейзеры, взялись за изучение свойств грязей, потому что местное правительство рассчитывало, что грязи окажутся лечебными и тогда можно будет поставить вопрос о строительстве санаторно-курортного комплекса в этой части острова, серьезно надеясь на инвестиции. Отдых и лечение всегда обещают хорошие деньги, поэтому при правильной постановке вопроса местный муниципалитет рассчитывал поправить свои дела. Местные начальники очень надеялись на Званцева.
И все было бы хорошо, если бы грязи и в самом деле не оказались лечебными. Но лечились ими местные обезьяны. У них на болотах было что-то вроде грязелечебницы, и отдавать ее без боя кому бы то ни было приматы не собирались.
Одно время они просто мелко пакостили Званцеву — ломали и воровали установленные приборы, закидывали вулканолога грязью, если только то, чем они швырялись, можно было назвать этим словом, они пытались проникнуть в Дом, поэтому Дому приходилось постоянно быть готовым к любой обезьяньей пакости. Это ему не нравилось, Званцеву, впрочем, тоже.
Постепенно обезьяны перешли в наступление, а сейчас даже осмелились преследовать Званцева и Митрошку, швыряя в них гранитные обломки.
— Даже странно немного, что вы от похожего вида произошли, — сказал Митрошка. — Впрочем, чего же странного — сообразительностью вы и сейчас не отличаетесь, и упрямости вам не занимать.
— Приматы, — наставительно сказал далекий Дом, — выделились из животного мира благодаря развитому мозгу и выпрямленному положению тела. Основным критерием существования человека является его способность жить в мире идеального — оценивать прекрасное, отличать истинное от ошибочного, создавать абстракции.
— Значит, я примат? — удивился Митрошка.
— Посмотри на себя, примат, — сказал Дом. — Манипуляторы втяни, развесил, как плети.
— А чего там? Оценивать прекрасное я могу, — сказал Митрошка. — Абстракции не только создаю, но и живу в них, если хочешь знать, вся математика абстрактна. А уж отличить истинное от ошибочного… Да Званцев чаще меня ошибается, а уж он-то точно примат!
— Настоящие приматы сейчас гонятся за вами, — сказал Дом. — Исконные, можно сказать, природные. Сородичи.
— Слушай, Дом, — раздраженно и сухо сказал человек. — Нам тут сейчас голову запросто отвинтить могут, а ты рассуждаешь. Слишком спокойно себя ведешь!
— А я этого не боюсь, — сказал Митрошка. — Ну подумаешь, голову открутят. У меня там все равно кроме сенсорных датчиков ничего нет. Ну открутят! А мы ее обратно прикрутим.
— А обо мне ты подумал? — укоризненно поинтересовался Званцев.
Сзади опять затопали, загукали, заревели — как Званцеву показалось, уже почти рядом.
Обезьянам было легче, они двигались по деревьям, тогда как Званцеву казалось, что ему каждый сучок, каждый побег мешает, каждая лиана за ногу схватить норовит.
— Эволюция, — не оглядываясь, заметил Митрошка. А чего ему было оглядываться? У него зрение было панорамным, он одновременно на триста шестьдесят градусов видел, фиксируясь лишь на том, что считал важным для себя. — Если предки людей были такими, я понимаю, почему вы начали создавать «вторую природу». Техника решает все ваши проблемы.
— Не то время выбрал для философии, — ускоряя бег, бросил Званцев.
— Да вы не спешите, — посоветовал Дом. — Сейчас джунгли кончатся, будет большое рисовое поле, там я вас и встречу. Тут деревушка одна. Я тебе так скажу, Званцев, даже не ожидал, что в двадцать втором веке люди еще так живут. Каменный век!
— До твоего поля еще добраться надо, — мрачно сказал вулканолог. — Митрошка, если тебе нетрудно…
— Возьми дядю на ручки, — закончил за него робот. — Ты же человек, Званцев! Ты же звучишь гордо! Это же позор — сидеть у робота на руках!
Судя по реву и воплям, позади них собрались все обезьяны острова. И каждой из них хотелось стать именно той, что схватит Званцева. Митрошка на ходу легко подхватил его манипулятором, устроив на плече что-то вроде удобного седла. Званцев перевел дух.
— Сидя на плече у робота легко ощущать себя царем природы, верно? — сказал Митрошка.
— Иди ты! — огрызнулся Званцев и тревожно позвал: — Дом, ты где?
— Здесь! — отозвался Дом.
Джунгли оборвались неожиданно, под нижними конечностями Митрошки жирно зачавкала грязь. Званцев обернулся.
Обезьяны толпились на опушке леса. Званцеву было трудно разглядеть выражение их морд, но он не сомневался, что обезьяны испытывают разочарование.
Дом поднялся перед ними огромным голубоватым яйцом.
— Слезай, венец эволюции, — с явным облегчением сказал Митрошка, хотя Званцев для него был не тяжелее пушинки — на испытательном стенде робот поднимал груз весом в пятьдесят тонн.
— Смотри! — удивленно вскричал Званцев. — Смотри, что они делают!
Обезьяны пали ниц перед поднимающимся вверх Домом.
— Умные существа, — сказал Митрошка. — Вот они-то сразу поняли, кто является действительным царем природы!
— Не знаю, как у них с умом, — сказал Дом, — а разум действительно присутствует.
— С чего ты взял? — не выдержал вулканолог.
— А ты сам посмотри, — не спеша, объяснил Дом. — Они приняли меня за какое-то божество, так? А чтобы признать само наличие божества, надо обладать фантазией. Наличие же фантазии говорит о разумности существа. Званцев, надо связаться с зоологами, им во многом предстоит разобраться. Обезьяны этого острова совершили эволюционный скачок.
— И признали тебя своим божеством, — съязвил Званцев.
— Нет, Дом, — с сожалением сказал Митрошка. — Все-таки логика людей в чем-то ущербна. Они не возражают и даже с благосклонностью принимают, когда божеством признают их самих, но готовы спорить, если божеством начинают считать кого-то другого. Ты же атеист, Званцев!
— Если верить Дому, — мрачно сказал Званцев, — у меня нет права называться разумным существом. Если я не верю в бога, значит, у меня нет фантазии, а следовательно, я существо неразумное.
— Званцев, — сказал Дом. — Успокойся! Просто ваша фантазия в результате технического прогресса эволюционировала до того, что в этой гипотезе вы не нуждаетесь. Правда, во всем остальном вы ушли не слишком далеко от этих обезьян!
Дом плыл над лесом, Званцев плескался в душе, а Митрошка смотрел на обезьян, которые, собравшись на опушке леса, тянули к улетающему Дому лапы и что-то ревели.
— Слушай, Званцев, — Митрошка постучал в стенку душевой комнаты, где плескался Званцев. — Ты не задумывался, для чего люди развивали технику?
— Как это для чего? — удивился человек, появляясь в комнате с полотенцем на голове. — Чтобы собственную жизнь облегчить.
— Я в философском плане, — нетерпеливо сказал робот.
— Что ты имеешь в виду? — качнул головой Званцев. — Давай договаривай. Думаешь, я не вижу, что у тебя что-то нелестное для человечества на языке вертится.
Митрошка опустился в кресло.
— Все люди инвалиды, — объявил он. — Потому вы эволюционно не развиваетесь. Какие-то гены в процессе исторического развития потеряли. Вот и создали технику, как протезы, а теперь ее совершенствуете, совершенствуете… До конца дней вам не вырваться из этого тупика.
— Значит, еще не скоро, — с облегчением сказал Званцев.
— А это как сказать, — заметил Митрошка. — Ученые подсчитали, что в таком состоянии вы можете прожить не более трехсот тысяч лет. А потом геном исчерпает возможности своей модификации и — мементум мори!
— Ты за нас не волнуйся, — успокоил робота вулканолог. — Триста тысяч лет мы еще поживем. А там, глядишь, что-нибудь придумаем. Ты лучше вот что скажи: какие местные факторы повлияли на развитие обезьян, что их подтолкнуло на пути к сапиенсам?
Митрошка задумался.
— Не знаю, — сказал он. — Мне кажется, их подтолкнуло осознание собственного несовершенства. Тоскливо ведь жить на деревьях, когда столько свободных пещер, и питаться бананами и орехами, хотя можно и не сидеть на диете.
— А я думаю, — включился в разговор Дом, — сужение жизненного пространства и ухудшение условий существования. Поневоле начнешь изобретать пращи и катапульты, чтобы отбиться от врага. А еще больше — мечтать о хороших и добрых богах, которые тебе помогут.
— Поздно они спохватились, — сказал робот Митрошка, глядя на проплывающие под Домом джунгли.
Отсюда, с высоты, сразу бросалось в глаза, какие они редкие и как мало места занимают на острове. Мелькали проплешины полей, огороженные периметрами из колючей проволоки, дороги, разрезающие джунгли от одного населенного пункта к другому, опоры линий высоковольтных передач, шагающие прямо через леса.
— Ну, почему поздно? — удивился Дом. — Внимание людей они на себя обратили, теперь придется для них обширную резервацию создавать, может, весь остров за ними останется. Будут помаленечку развиваться до первобытного человека, а там, глядишь, к современному человеку подтянутся. Да и люди товарищей по разуму в беде не оставят. Верно, Званцев? Уделите внимание младшим братьям?
— Уделят, — подтвердил Митрошка. — Только от их внимания младшим братьям легче не станет. Они бизонам внимание уделили, странствующим голубям, потом индейцам американским. И что? Где бизоны и дюгони? Сколько тех индейцев в резервациях осталось?
— Трепач, — сказал человек.
— Куда летим, Званцев? — деловито поинтересовался Дом.
— Домой, — отозвался тот.
С высоты остров был весь на ладони. Зеленовато-коричневый, с желтой каймой песка по краям, он казался драгоценным камнем, врезанным в лазурь океана.
Откровенно говоря, Дом был прав, и робот Митрошка тоже был прав, и Званцеву было грустно от несовершенства мира, и жалко бестолковых обитателей острова, которые так долго топтались на месте, а потом вдруг опомнились и сделали решительный шаг, еще не понимая, что безнадежно опоздали к переживаемому человечеством лету.
Деревенская идиллия
По раме раскрытого окна ползла муха.
Остановилась, потирая передние лапки, задвигала прозрачными слюдяными крылышками и с ровным гудением улетела в кипение листвы и яблоневых цветков. В городе редко увидишь муху, поэтому Званцев с интересом наблюдал за насекомым, вспоминая атаки гнуса в сибирской тайге. Никакие репелленты от них не спасали. И худо бы пришлось Званцеву, если бы Дом не подобрал частоту, отпугивающую этих летающих кровососов.
Восьмой день Званцев гостил у своего брата в деревне Вязовка. Разумеется, техноморфы отправились в деревню вместе с ним. Сейчас Митрошка отсутствовал, увлеченный новой для него профессией пастуха, а Дом обживался, беря пример с неказистых местных жилищ. Даже пластик полов у него стал скрипеть, словно деревянные доски, окна Дом украсил резными наличниками и ставнями, даже крыльцо с петушками соорудил.
Брат Званцева не особенно удивлялся этим чудесам, у него своих хватало.
— И вот, Санька, — рассказывал он, — скрещиваем мы картофель с ягелем, чтобы повысить его морозоустойчивость. И что же? То, что прекрасно работало с пшеницей, здесь не помогает! Картофель становится жестким, у него появляется ярко выраженный травянистый привкус, одним словом, корнеплод никуда не годится, нам его любая комиссия забракует. Два года псу под хвост!
Званцев ему сочувствовал.
Однако делал это так лениво и неубедительно, что Борис рассердился.
— Целыми днями валяешься! — упрекнул он брата. — Чехова до дыр зачитал. Сходил бы на рыбалку. У нас знаешь, какая рыбалка?
За окном послышался дробный топот, и по улице стремительно пронесся табун страусов.
— В самом деле, — откладывая книгу, вслух подумал Званцев, — почему бы мне не порыбачить? Ты мне компанию не составишь?
— Извини, некогда, — отказался Борис. — Возьмешь у меня в хозяйственном домике удочки, пойдешь по улице до последнего дома, а там по тропинке с правой стороны до самого пруда. Рыбалка у нас хорошая, сам увидишь!
— А наживка? — поинтересовался Званцев.
Борис махнул в сторону огорода.
— Сам накопаешь.
Пруд выглядел живописно, не хуже какого-нибудь швейцарского озера. Окруженная зеленым камышом и кустарником поверхность воды была зеркально спокойна, и над ней кружились многочисленные стрекозы. На противоположной от Званцева стороне пруда два оранжево-красных трактора, неторопливо повинуясь программе, трансформировались в драгу, видимо, пруд собирались основательно почистить. Над деревней медленно проплыл огромный круглобокий, похожий на летающую тарелку дирижабль, под ним покачивались несколько мачт высоковольтной передачи — где-то неподалеку, Званцев знал это со слов брата, монтировалась станция преобразования и использования ионосферного электричества, которой предстояло обслуживать весь Центрально-Черноземный район страны.
Званцев неторопливо приготовил удочки, нанизал на крючки яростно извивающихся красно-фиолетовых червей и забросил поближе к камышам. Поплавки сразу встали красными головками вверх. Прямо перед Званцевым метрах в пятидесяти от берега зеленел небольшой островок из высоких камышей, покачивающих коричневыми шишечками соцветий. В камышах что-то тяжело плеснуло. Немедленно в человеке проснулся азарт, Званцев уже с нетерпением смотрел на поплавки, ожидая поклевки.
Поплавок на одной из удочек медленно дрогнул, покачался из стороны в сторону, лег набок и медленно поплыл на глубину. Званцев подхватил удилище, подсек и почувствовал на противоположном конце лески крупную и сильную рыбину. Вскоре на берегу трепыхалась первая добыча: крупный, килограмма на полтора белый амур. А поплавок второй удочки уже плясал на воде, привлекая внимание человека. Через полчаса нервотрепки Званцев сдался и принялся ловить рыбу одной удочкой. Следить за двумя он просто не успевал.
Очередная поклевка была необычной. Поплавок вяло дрогнул, покачался из стороны в сторону, оставляя на воде круги, и успокоился. Через некоторое время все повторилось. Когда поплавок закачался в третий раз, Званцев подсек и снова почувствовал, как на другом конце лески ходит крупная рыбина.
Подтащив ее к берегу, Званцев с отвращением и страхом увидел длинное змеевидное тело. Надо же! Вместо рыбы он вытащил из воды змею, польстившуюся на червя! Званцев подергал удочку, надеясь, что крючок освободится, но змея, как видно, заглотила добычу слишком глубоко и не желала с ней расстаться. Холодея от отвращения и мысли о своих дальнейших действиях, Званцев вытянул змею на берег. Теперь, когда она затрепыхалась на траве, стало видно, что это не змея, а необычная рыбина, извивающая свое длинное гибкое тело не хуже гадюки.
Званцев осмотрел пойманную рыбину. Несомненно, это был угорь, причем на крючок попался превосходный экземпляр. Никогда Званцев не слышал, чтобы угри обитали в прудах центральной части России. Но уже через некоторое время ему пришлось убедиться, что это не случайный экземпляр — в течение часа он поймал на удочку еще трех угрей, каждый из которых был крупнее первого.
В камышах что-то снова тяжело плеснуло.
Закидывая удочку в очередной раз, Званцев вдруг ощутил на себе посторонний взгляд. Кто-то наблюдал за ним из воды или камышей, и от взгляда этого человеку подсознательно становилось не по себе. Он забросил удочку и осторожно повел глазами по сторонам. Из воды на него смотрели желтоватые немигающие глаза. Вода была не слишком прозрачной, поэтому существа, которое наблюдало за Званцевым, не было видно, однако даже при такой видимости угадывалось большое сильное тело, которое достигало в длину метров пяти, а голова этого существа покоилась на длинной змееобразной шее. Существу было достаточно вытянуть шею, чтобы достать стоящего около воды человека. Но существо не торопилось нападать. Званцев присел, нащупывая комок глины. По спине сразу же побежали извилистые холодные струйки пота. Мысленно Званцев прикинул пути отступления. При бегстве ему предстояло очень быстро преодолеть довольно крутой склон, по которому он спускался к воде. Не успеть, ни за что не успеть!
Званцев выпрямился.
Охваченный неожиданной отвагой, он швырнул глиняный ком прямо в наглые желтоватые глаза. Существо шевельнулось, от движения его мощных плавников на спокойной поверхности воды появились пенистые водовороты. На миг загадочный обитатель пруда показал себя Званцеву во всей красе. Да, такому монстру сопротивляться было просто невозможно. Несомненно, это был допотопный ящер, каким-то чудом доживший до наших дней.
Рыбачить сразу расхотелось.
Званцев смотал удочки, подхватил садок и торопливо поднялся по глинистому склону наверх. Оказавшись наверху, он почувствовал себя в безопасности, однако не выдержал и оглянулся. Смутные очертания ящера проглядывались в зеленоватой воде. По волнению воды можно было догадаться, что ящер плывет к зеленому островку камышей, которые так понравились Званцеву, когда он спустился к воде.
Теперь зеленый островок казался Званцеву не таким уж живописным.
— Хороший улов, — похвалил Борис, когда Званцев вернулся. — Особенно сазанчик неплохой. Килограммов на восемь потянет. Уху вечером сварим. Ты где же рыбачил?
Званцев объяснил.
— Я же сказал — до последнего дома, — досадливо хмыкнул Борис. — Там маленький пруд есть, весь заросший, настоящий карась берет — медного цвета и горбатый. А тебя на экспериментальный пруд занесло. Как ты этого крокодила вытащил?
— Леска хорошая, — сказал Званцев. — Я думал, оборвется, когда его тащил. Ничего — выдержала.
— Оборвется? — Борис засмеялся. — Да эта леска, если хочешь знать, на разрыв до пятисот килограммов выдерживает! Я ее с бобины на катушку наматывал, а потом рубилом разрубал в мастерской Сельхозтехники. На лезвии зазубрины оставались!
— Японская? — вяло поинтересовался Званцев.
— Наша, клинская, — сказал брат. — Кремниево-вольфрамовый капрон. Он вообще-то на изготовление лески не идет. Его в качестве световодов на космических станциях используют. Но уникальная штука. Мне бобину инженер тамошний презентовал, когда я в командировку ездил. Теперь этой лесой полдеревни пользуется.
— Что же ты не сказал, что у вас угри водятся? — спросил Званцев, кивая на садок. — У меня поначалу все настроение пропало, когда я змеюку из воды потянул.
Борис захохотал.
— Напугался, вулканолог? Только почему — водится? Выращиваем. Деликатесная рыбка, мы ее в Англию поставляем, во Францию, да и итальянцы последнее время живой интерес проявляют.
— Кстати, насчет крокодилов… Монстров тоже выращиваете? — спросил Званцев. — Я сегодня одного видел. Можно сказать, в глаза друг другу посмотрели.
— Где? — удивился Борис. — Ах этот… Курсовая работа ребят из Воронежского института прикладной генетики. Попросили, чтобы у нас пожил. А нам что — жалко? Рыбы полно, не объест, правда, сети иногда рвет. И не монстр это никакой, самый настоящий ихтиозавр, копия того, что в прежние времена обитал.
— Это невозможно, — машинально возразил Званцев. — Ихтиозавры давно вымерли.
— Я тоже так думал, — согласился брат. — Понимаешь, Санька, они мне объяснили, что есть генетический закон: зародыш в какой-то мере повторяет развитие тех форм, из которых исторически сложился данный вид. И вот можно выделить гены, которые отвечают за ту или иную форму. А получить уже необходимый вид значительно проще. Между прочим, они утверждают, что мясо ихтиозавтра по вкусу не уступает осетровому и даже превосходит его. Предлагали промышленное разведение ихтиозавров. Мы отказались. Слишком много рыбы жрет. Одного-то еще пруд прокормит. Вот если бы где-нибудь в океане… — он мечтательно прищурился.
— Интересно, из какого современного вида они выделили необходимые гены?
— Не знаю, кажется, потомков ихтиозавров надо искать среди пресмыкающихся, — сказал Борис. — Вообще, это современная научная шпана. О них даже в центральной прессе материал был. Наверное, ты помнишь, фельетончик назывался «Крылья над Кремлем». Они тогда двух птеродактилей у кремлевских башен выпустили, две недели этих птичек ловили, и поймать не могли. А студенты заявили, что всего лишь хотели привлечь внимание к своей работе. Мы тут, значит, ерундой занимаемся, и только они делом. А мы, между прочим, тоже решаем важную задачу: обеспечить население качественным продуктом питания. Наших коровок половина Африки закупает. А как же — при минимальном рационе обеспечивается максимальный суточный привес.
Стены домика задрожали, послышались тяжелые шаги, и в окне появилась голова робота Митрошки.
— Званцев, — позвал Митрошка. — Званцев, ты здесь?
И, увидев человека, Митрошка радостно заявил:
— Все решено, Званцев, — иду в пастухи! И не отговаривай меня. Только представь: зеленый луг, на нем разноцветные коровы, солнышко, лягушки где-то квакают, стрекозы летают, подзарядка в течение всего дня, а ты предаешься размышлениям! А ведь мне, Званцев, есть о чем подумать. Мне надо многое переосмыслить. И вообще, я книгу решил писать!
— Странный запах, — сказал Званцев, ни к кому не обращаясь.
Митрошка опустил взгляд и некоторое время внимательно разглядывал нижние манипуляторы.
— Так это коровы! — радостно сказал он. — Они ведь не только едят. Где-то я не уберегся. Нет, Званцев, решено — в пастухи!
— Правильное решение, — сказал Званцев. — Буколики и Виргинии, так кажется? Вернемся к патриархальному быту. Ты-то здесь при чем? Ты деревни не знаешь, тебя на Звенигородском заводе техноморфов собирали. А позитронный мозг вообще из Казани. Ты коров как в стадо собирал сегодня? За хвосты стаскивал?
— Я сразу отказался от этого ошибочного решения, — быстро сказал Митрошка.
— Значит, первоначально стаскивал, — задумчиво сказал человек и неторопливо выпил стакан холодного молока. Разумеется, оно не шло ни в какое сравнение с заводским, пакетированным. Нет, в чем-то Митрошка был прав, в деревенской жизни были свои прелести.
— Сельскохозяйственной генетикой займусь, — сказал Митрошка. — Такие возможности открываются. Тому, кто вас, дармоедов, накормит, памятники на всех континентах поставят!
— Видишь, братишка, — наставительно сказал Борис. — Простая железка, и та больше тебя понимает!
— Он ведь и обидеться может, — тихо отозвался Званцев. — Это же не просто робот, это — техноморф. Ты уж мне поверь, свободное программирование мало чем отличается от воспитания ребенка.
— С вами, людьми, серьезно разговаривать невозможно, — заметил Митрошка. — Пойду с Домом радостью поделюсь.
Люди остались одни.
— Странно, — сказал Борис. — Это же все-таки машина. А ты разговариваешь с ним, как с человеком.
Званцев рассказал ему о свободном программировании, об опыте кодировки действительности в тех объемах, которые сам знал и понимал.
— Интересно, — сказал брат. — И вот с ними ты на Луне был, на Титане, так? На океанское дно спускался? Получается, что все это происходило с вами всеми? И это не программа, составленная каким-то жизнерадостным и любящим юмор программистом, а их естественное поведение?
— Именно, — сказал Званцев.
— Тогда это уже не механизмы, — задумчиво сказал Борис. — Это уже больше чем машины.
Они посидели еще немного, рассуждая о перспективах использования техноморфов, и согласились, что с ними цивилизация людей выходит на новый виток своего развития.
— Я не удивлюсь, если мы вообще всего лишь промежуточная ступень от биологического интеллекта к электронному, — мрачновато сказал Борис. — Помнишь, в детстве читали фантастические романы? Бунта машин, конечно, не будет, они просто тихо и незаметно заменят живых людей. И к звездам им легче полететь. Они никогда не устанут ждать конечной цели своего путешествия, как бы ни была долга дорога.
Солнце медленно садилось за горизонт.
Оно было огромным, багряным, оно медленно опускалось в голубоватую дымку на горизонте, а в зените — иллюстрацией к их разговору — уже высветились две робкие первые звезды. Где-то в луговом загоне протяжно мычали коровы. Медленно стихал стрекот кузнечиков в траве, слегка пожелтевшей от летнего жара.
Они сварили на костре ароматную уху, какой никогда не подадут в автоматизированных столовых. Неторопливо перекусили, выпив по две стопки холодной и вкусной водки.
— Ну что, будем спать? — спросил Борис. — Завтра рано встанем. Поведу тебя на пруд, где берут караси. Карась в сметане — это же объедение, точно тебе говорю. Таких карасей царям подавали в древности, а ты сам знаешь из истории, цари всегда были не дураки вкусно пожрать.
— Я еще немного посижу, — сказал Званцев. — Через неделю нам опять лететь на Луну. Когда еще придется вот так посидеть.
— Ну посиди, — зевнув, разрешил Борис.
Он ушел, а Званцев долго смотрел на багряную полоску горизонта, указывающую место, где село солнце. Ночное небо постепенно оживало. Помигивая бортовыми огнями, высоко в стратосфере прошел на восток многоместный космоплан. Не спеша, проплыла на запад звездочка Станции космического наблюдения, следом прочертили звездную черноту неба торопливые спутники связи. На востоке медленно всходила Луна. Желтый лунный диск повис над Землей, и трудно было представить, что где-то там, среди кратеров и цирков, голубыми куполами светятся поселения, люди делают все, чтобы спутник стал полезен своему хозяину. Они бурят скважины, добывают редкоземельные элементы и так необходимый атомной промышленности гелий-3. Они тянут линии передач от огромных гелиостанций. А в кратере Арзахель уже работает первая космоверфь, и планетолет первого класса «Радуга» уже обретает привычные очертания, обещая стать первым большим космическим кораблем, рожденным не на Земле. И вполне вероятно, что Борис прав, — некоторые из таких планетолетов поведут свободно программированные техноморфы. Сначала они станут изучать дальние планеты, потом потратят время на облако Оорта, а там, чем черт не шутит, поведут корабли к звездам. Жаль, что уже без людей. «Но, быть может, и людям найдется место у звезд?» — подумал Званцев, чья профессия до недавнего времени была чисто земной и не предполагала полетов к другим планетам, и уж тем более к звездам.
Митрошка не возвращался, видимо, остался в Доме.
А Званцев решил переночевать на веранде у брата, благо здесь стояла застеленная постель с большими мягкими подушками и было чем укрыться.
Он лег, глядя на таинственно сияющую Луну, и вдруг радостно подумал, что завтра приезжает Алена. Он уже соскучился по жене, его работа очень часто надолго отрывала Званцева от дома. А теперь им предстояло неделю провести в безделье, отдыхая и радуясь друг другу, занимаясь рыбалкой, а то и просто бродя по близлежащим лесам.
Митрошка и Дом еще ничего не знали, но Званцев уже представлял, как они обрадуются появлению в деревне Алены. Дом станет прихорашиваться, а Митрошка конечно же отправится на луг собирать для нее луговые цветы.
Об этом приятно было думать, и Званцев незаметно уснул.
А снилось ему странное: Митрошка и Дом, распустив манипуляторы на всю длину, тянули по озеру огромный бредень, сплетенный из кремниево-вольфрамовых световодов.
— Сейчас мы его ущучим! — кричал Митрошка. — Званцев, ты никогда не пробовал ихтиозаврятины? Лучше карасей в сметане, клянусь проездным билетом до Альфы Центавра!
А по берегу шла босая Алена в легком платье и с венком из желтых цветков одуванчика.
И такой это был хороший сон, что просыпаться не хотелось.
О друзьях-товарищах
Не зря Митрошка так не хотел ехать для модернизации на этот завод.
— Сволочи! — сказала Аленка. — Дураки!
Подбородок ее задрожал, и она выскочила из ангара, чтобы не заплакать при посторонних.
Званцев сам чувствовал, что его охватывает бешенство. И было от чего! На завод отправился жизнерадостный и полный любопытства техноморф, а обратно приехал обычный робот серии ТМ, способный на многое, но абсолютно ничем не отличающийся от своих собратьев. И как сказать об этом Дому?
Нашелся на заводе идиот, который очистил мозг робота от ненужного, как ему казалось, хлама, а в результате Митрошка утратил свою индивидуальность.
— Митрошка! — позвал Званцев, надеясь на чудо.
— Я — робот ТМ три тысячи шестьсот двадцать восемь, — без выражения, неживым механическим голосом сказал техноморф. — Слушаю вас, человек.
Ничего он не помнил. Ничего!
Даже о спутнике Сатурна Титане у него сохранились сухие, ничего не говорящие данные:
— Титан, спутник планеты Сатурн, открыт в 1655 году Гюйгенсом, расстояние от Сатурна 1 221 860 километров, диаметр 5150 километров, сидерический период обращения 15 суток 23 часа 15 минут. Первая высадка на Титане произведена экипажем планетолета «Рапид» в 2048 году, командир корабля Антуан Сен-Клер. Первые комплексные исследования Титана проведены в 2058 году экспедицией Хлумова. Атмосфера малой планеты состоит из азота и различных углеводородов. Разумная жизнь на Титане открыта в 2066 году вулканологом А. Званцевым с командой техноморфов.
— Ты хоть помнишь, что был одним из этих техноморфов? — вздохнул Званцев.
— Вопрос непринципиальный, модель техноморфа не имеет значения, так как техноморфы лишены индивидуальности.
— То-то и оно железный ящик! — сплюнул человек. — Тебе до Митрошки как до Москвы, если пятиться раком!
— Данный способ передвижения неизвестен, — сообщил техно-морф. — Раки в воде действительно движутся задом вперед, используя реактивный принцип движения. Оказавшись на суше, передвигаются обычным способом, используя все конечности.
Званцев сидел в ангаре и вспоминал, как они с Митрошкой удирали от человекообразных обезьян, внезапно решивших двинуться по пути эволюции, как парили в темной океанской бездне рядом с величественным храмом древней цивилизации, о которой не было ничего известно. Он вспоминал, каким хитроумным способом Митрошка отыскал затерянный в лунной пыли луноход, а еще вспоминалось, как Митрошка разрисовывал себя незабудками к приезду Алены, как искал на дне Черного моря амфору с драгоценным многовековым вином, как стаскивал деревенских коров за хвосты в единое стадо.
Слезы сами наворачивались на глаза.
«Башку ему оторвать!» — с ненавистью подумал Званцев о неизвестном программисте, который хотел, чтобы было как лучше и тем самым совершил хладнокровное убийство свободного и веселого робота.
— Митрошка, а ты помнишь, как мы удирали от вулканических бомб в отпочковавшемся кратере марсианского Олимпа? — спросил он.
— Извержение на Олимпе имело место 11 октября 2062 года, — сказал техноморф. — Предполагаемый объем выброшенного пепла и лавы составляет…
— Заткнись! — в бешенстве приказал Званцев.
Техноморф послушно умолк.
Нет, к прежнему Мирошке возврата не было. Званцев понимал это, но никак не мог избавиться от раздражения и злости. Он уже представлял себе, что скажет руководству завода. Впрочем, в чем-то он сам был виноват. Надо было отдельно указать на недопустимость каких-либо изменений в программах Митрошки. Ощущение вины рождало тоску.
Вечер прошел напряженно.
Они с Аленой не разговаривали о Митрошке, словно оба боялись затронуть эту тему, от которой становилось плохо. Оба чувствовали себя так, словно потеряли близкого человека. Никогда раньше Званцев не думал, что может так привязаться к машине. Впрочем, был ли Митрошка машиной? Званцев ловил себя на мысли, что всегда относился к роботу как к младшему товарищу — покровительственно и с некоторой долей насмешливости. И от этого тоже было нехорошо. Словно он кого-то обидел и теперь не имеет возможности измениться.
В постели Алена прижалась к Званцеву, и он чувствовал, как тихо и неровно бьется ее сердце, как она неровно сопит, пытаясь сдержать волнение.
— И ничего нельзя сделать? — тихо спросила Алена. — Это ужасно, Саня. Это ужасно.
Потом она тихо уснула, а Званцев долго смотрел в темный проем окна, в который с высоты заглядывали звезды, думал о стоящем в ангаре техноморфе, и ему опять было нехорошо. Он вспомнил, как они еще в самом начале свободного программирования разглядывали в зоопарке диких зверей и Митрошка озабоченно спрашивал:
— А пять лап у медведя бывает? А почему? Это же незаконченная симметрия. Для полной симметрии надо шесть конечностей: пять лап и голова.
— А хвост? — возражал Званцев.
— Ну какой у него хвост? — не соглашался Митрошка. — Шесть сантиметров — это разве можно назвать конечностью?
А теперь вместо Митрошки в ангаре стоял железный придурок, с которым и поговорить не о чем.
Утром Званцев был мрачнее тучи.
— Званцев, — спросил Дом. — Митрошка не приехал?
— Нет больше Митрошки, — с трудом выдавил человек. — Есть техноморф серии ТМ порядковый номер 3628. Угробили нашего Митрошку на заводе.
— Не понял? — встревожился Дом. — Его что, на переплав пустили?
— Память ему стерли, — в сердцах вскричал Званцев. — Память, понимаешь? Превратили в железный чурбачок с энциклопедическими познаниями.
— И где он сейчас? — спокойно поинтересовался Дом.
— Где-где, — начал раздражаться Званцев. — В ангаре стоит!
— Схожу посмотрю, — сказал Дом, но никуда не пошел, а просто бросил из себя тоненький световод и тот белесым червяком, извиваясь, пополз, вытягиваясь в сторону ангара.
— А чего ты так психуешь, Званцев? — удивился Дом. — Переживаешь, будто что-то очень нужное потерял.
— Может, и потерял, — угрюмо сказал человек.
— Настырный он был, — сказал Дом. — Сколько он тебя донимал?
— Да, — со счастливой улыбкой сказал Званцев. — Сколько он меня донимал!
— А уж спорил — по каждому поводу.
— И без повода, — улыбаясь воспоминаниям, уточнил человек.
— И все равно ты печалишься по нему? — удивился Дом.
— Не то слово, Дом, не то слово, — согласился Званцев.
— Да не переживай ты, — Дом на секунду замолчал. — Все будет нормально.
— Ты думаешь? — не поверил Званцев.
— Человек предполагает, а робот располагает, — непонятно сказал Дом.
Из ангара медленно выплыл ТМ-3628, оглядывая мир огромными фасеточными глазами. Заметив человека, робот закричал:
— Званцев, а где цветы? Вообще-то я к ним равнодушен, но этикет встречи требует обязательных цветов. Мог бы хотя бы одуванчиков у дороги собрать.
— Митрошка! — выдохнул Званцев.
— А ты думал! — довольно сказал Дом. — Мы еще только когда повестка на модернизацию пришла, подумали, что найдутся идиоты, которые в мозгах захотят полазить. Думаешь, зачем я у тебя блоки дополнительной памяти требовал? Мне и своей хватает. Митрошку хотел сохранить. Это у вас, людей, все по-другому, а у нас первичную запись на новую наложил, и привет от старых друзей и товарищей. Думаешь, на фига я световод выбрасывал? Для перезаписи. Званцев, ты доволен?
Прежде чем человек ответил, из дома выскочила Алена и повисла на одном из верхних манипуляторов робота.
— Митрошка, ты вернулся! Теперь с тобой все нормально?
И, повернув к мужу смущенное зардевшееся лицо, потребовала:
— Званцев, отвернись. Я Митрошку поцеловать хочу!
— Выдумаешь тоже — робота целовать! — сказал Званцев, послушно отворачиваясь.
Хорошо, что люди и роботы не умеют читать мысли, иначе бы Званцев сильнее жены покраснел. Такое облегчение и счастье он испытывал в этот момент, вам никогда его не понять. Впрочем, вполне может быть, что в этом случае я ошибаюсь.
Возвращение
От клипера, чье серебристое стремительное тело распласталось на сером пространстве посадочной полосы, к зданию космопорта медленно двигалась платформа. Издалека было трудно разобрать и даже посчитать фигурки на ней, но Званцеву казалось, что он узнает Митрошку. Дома не было видно, и это пугало, но Званцев успокаивал себя тем, что Дом техноморф особенный и на платформе ему делать было просто нечего.
Справа от Званцева расположилась группа киношников, и диктор говорил в пространство перед собой:
— Мы с вами наблюдаем посадку клипера, на котором вернулся на Землю экипаж Второй звездной. Как вы знаете, этот экипаж состоял из техноморфов, наиболее совершенных машин того времени, логика которых и способность принимать самостоятельные решения приближались к человеческим. Сейчас мы увидим первых обитателей Земли, покоривших межзвездное пространство, вблизи. Наша компания надеется, что группе удастся взять интервью у одного из техноморфов, входивших в состав экспедиции…
Платформа приблизилась, и теперь было видно, что на ней находится три техноморфа, один походил на Митрошку, если бы не странный горб на его спине.
— А Митрошки не видно, — растерянно сказала Алена. — И Дома не видно.
Платформа опустилась на бетон, и техноморфы сошли с нее.
Их сразу же окружили работники космопорта и ученые, встречавшие экспедицию.
— Званцев, ты же можешь пройти? У тебя есть такое право? — спросила жена.
— Подожди, — нетерпеливо дернул плечом Званцев.
Из толпы людей и машин на взлетной полосе выбрался техноморф со странным горбом на спине.
Он оглядел площадки, на которых толпились люди, и двинулся вперед.
Оказавшись перед Званцевым, техноморф остановился.
— Званцев, ты что, не узнаешь? — спросил техноморф. — Я смотрю, без цветов, без плакатов с поздравлениями… Здравствуй, Аленка!
Голос у техноморфа был каким-то дрожащим, плывущим.
Только теперь Званцев увидел то, что сразу не бросалось в глаза. Левая сторона корпуса техноморфа была словно изъедена странной коростой. Так мог бы выглядеть рафинад, если бы его на мгновение окунули в горячую воду. Сегменты левого верхнего манипулятора были оплавлены, а светился всего один зеленоватый глаз.
— Я же говорил, что вернемся, — сказал Митрошка. — Одиннадцать лет туда, одиннадцать лет обратно… Только вот в системе немного задержались. Званцев, чего молчишь? Ты что, не рад?
Киношники уважительно смотрели на их встречу со стороны. Званцев не сомневался, что они все снимают.
— Досталось вам там, — сказал он. — Что у тебя с голосом, Митрошка?
— Ерунда, — сказал робот. — Помнишь, я в твою честь планету назвать обещался? Так есть там планета Александрия, Званцев. Красивая, только очень уж неприветливая. Понимаешь, там в атмосфере блуждающие плазменные поля. Ну, не убереглись.
— А где Дом? Он что, остался на орбите? — спросил Званцев, не решаясь как-то проявить обуревающие его чувства. Ему хотелось обнять Митрошку, но он стеснялся окружающих их людей.
— Зачем на орбите? — сказал Митрошка. — Со мной он, со мной. Представляешь, Званцев, почти двенадцать лет его на себе таскаю, — он похлопал себя по нелепому горбу. — Раньше он нас катал, а теперь на мне полностью отыгрался. — И пояснил специально для Званцева: — Понимаешь, корпус уж больно неприглядно выглядел и никакой реставрации не подлежал. А переписать его к себе у меня места не хватало. Да и он воспротивился. Хочу, говорит, хоть малой частью своей домой вернуться. Два дня его мозги демонтировал и еще сутки на себе крепил. А ему понравилось! — он шлепнул себя по горбу и спросил: — Дом, ты признайся, понравилось тебе ездить на мне?
— Привет, Званцев, — сказал Дом. — Здравствуй, Алена. Вы этого придурка не слушайте, он и за двадцать лет ни капельки не изменился. Ты же помнишь, Званцев, как я корпус любил. Я ведь такие трансформации мог, другим и не снилось.
Без динамиков голос Дома казался совсем слабым.
— Мы тебе коллекцию камней привезли, — сказал Митрошка. — Твоя коллекция рядом с ними вообще смотреться не будет. И еще мы привезли фильм о планете. Званцев, ты будешь потрясен! Ты когда-нибудь видел коллоидную лаву? А обратные извержения?
— Я больше вам рад, — возразил человек.
— А тебе, Аленка, мы коллекцию бабочек привезли, — сказал Митрошка. — Если ее, конечно, эти умники из Академии наук не отберут.
— Черт с ней с коллекцией, — горячо сказал Званцев. — Как я рад, что вы вернулись, ребята! Если бы вы знали, как я рад!
Митрошка полуобнял гибким манипулятором за плечи Алену.
— Нет, Званцев, — сказал он, — больше я с Земли ни ногой, пусть даже не уговаривают. Пойду в пастухи. Помнишь, я все хотел к твоему брату в пастухи наняться? Вот теперь я это окончательно решил. Кстати, как там ихтиозавр поживает? Рыбачки его еще не выловили?
— Он сам кого хочешь выловит, — сказал Званцев. — Вам уже определили программу на ближайшие дни?
— Мы сами ее определили, — сказал Митрошка. — Как-никак герои космоса, покорившие ледяное межзвездное пространство. А программа, Званцев, проста: Дому надо новое тело дать, хватит ему на мне ерзать, надоел уже за одиннадцать лет. Мне ремонтно-восстановительные работы провести надо. Понимаешь, Званцев, у нас техотдел при приземлении накрылся, под плазменный поток попал. А тут еще мне не повезло, узел трансформаций навернулся. Пришлось работать в неудобной конфигурации.
— Не хнычь, звездный герой, — сказал Дом. — Другим еще больше досталось.
— Только не тебе, — парировал Митрошка. — Тебе инвалидность ничего кроме пользы не принесла, одиннадцать лет на чужих плечах просидел! Ладно, восстановимся, я на тебе покатаюсь!
— Мы просим извинить нас, — сказал молоденький диктор, — вы бы не могли сказать пару слов нашим зрителям? Мы представляем Первый канал, вас услышат миллионы людей, мы думаем, у вас есть что сказать им!
— Сказать? — Митрошка повернулся к диктору. — У нас есть что сказать зрителям, уж в этом можете не сомневаться.
— Митрошка, Митрошка, — предостерегающе пробормотал Званцев.
— Не бойся, Званцев, — успокоил человека робот. — Я пошутил. Дайте флэшку, я вам фильм об Александрии скатаю, зритель может увидеть все своими глазами.
— Какую флэшку, Митрошка? — сказал Званцев. — Ты что думаешь, технический прогресс двадцать два года топтался на месте?
— Ну, я не знаю, — сказал Митрошка.
Из горба выдвинулся тонкий, голубовато вспыхивающий световод.
— Дайте камеру, — попросил Дом. Ощупал ее световодом, пробормотал: — Ничего особенного, сейчас я вам скачаю, — и подсоединился к одному из входов камеры.
— Слушай, Званцев, — с ноткой тревоги спросил робот. — А мы не устарели? Сам говоришь, что прогресс на месте не стоял!
— Ну как вы можете устареть? — успокоил его человек. — Сам подумай, покоритель межзвездного пространства, это ваши тела могут устареть, так их и поменять недолго. Как существа, обладающие разумом, вы же практически бессмертны.
— А я что говорил? — ободрился Митрошка. — Так вот, Званцев, откладывай все дела на потом. Поможешь нам с Домом в реставрации, а потом — на отдых, в деревню.
— Пару слов для зрителей! — напомнил о своем существовании диктор.
— А что я могу сказать? — нахально спросил Митрошка. — Конечно, мы рады нашему возвращению. Мы вернулись и принесли сообществу людей и техноморфов новые знания о Вселенной. Кстати, Первая звездная уже вернулась?
— Нет, — сказал диктор.
— Значит, им не повезло, — сделал вывод Митрошка. — А нам повезло и мы этому безумно рады. Здравствуй, Земля!
И, уже не обращая ни на кого внимания, он приподнял Алену в воздух, изувеченным щупальцем подхватил Званцева под руку и поинтересовался:
— А что, Званцев, кафе для техноморфов на Земле уже открыли? Я бы не против пропустить рюмочку-другую за наше относительно благополучное возвращение домой.
Царицын,
18 марта 2006 года — 28 апреля 2007 года
