Странная у меня настала жизнь.

Наверное, так зайцы живут — вечно оглядываются по сторонам в поисках возможного врага. Походы в парк пришлось оставить, время от времени меня тягал на встречи Петрович, я ему врал что-то несуразное и сам в это вранье почти верил. Элка у меня прижилась и неожиданно оказалась хорошей хозяйкой, я даже от услуг Марии Никитичны отказался, а чтобы она не обижалась, уплатил ей за пару месяцев вперед.

— Это чего же, бабенка у тебя будет жить? — поинтересовалась соседка, пряча деньги в кармашек передника. — Жена или полюбовница? — В магистрате не были, — сказал я, — и в церкви не венчались. — В грехе, значит, живешь? — сообразила соседка. — И надолго? — Пока не надоест.

— Кому? Тебе или ей? — понимающе кивнула Мария Никитична. — Да не красней, не красна девица. Помню я твоего батюшку, ходок был! Мать твоя потаскала его подружек за кудели! Кстати, как она поживает? — Далеко она, — вздохнул я. — Пишет редко. Но вроде живут ничего.

— А эта твоя лахудра ничего, — отметила соседка. — Складненькая, и на мордень привлекательная.

— Это и беспокоит, — снова вздохнул я. — Мария Никитична, тут, может, кто-нибудь мной интересоваться станет. Так не обессудьте, по дружбе старой скажите, если кто с расспросами полезет.

— Натворил чего? — поинтересовалась Мария Никитична. — Весь в папашку своего, тот тоже с подобными просьбами, пока живой был, обращался. А то не скажу? Скажу, конечно, ты ж все-таки сосед, Адька, хоть и имечко тебе поганое дали. Однако ж я от тебя только доброе и видела, чего ж не сказать, если с расспросами шнырять начнут. Скажу!

С воцарением Элки порядка в квартире больше не стало, разве что в ванной появилось множество пузырьков с шампунями, лосьонами да дезодорантами, да в кресле постоянно можно было наткнуться на брошенные капроновые чулки.

— Надоела общага, — доверительно сказала Элка. — Нет, ты просто представить себе не можешь, что такое женская общага!

— Ну почему же? — сказал я.

— Ты не можешь себе этого представить, — возразила она. — Ты — мужик.

— Почему же, я представляю, — вздохнул я.

— А у тебя хорошо, — Элка нашла музыкальный канал, прибавила звук.

Карриджо пел веселенькую песенку, которая заняла второе место на фестивале в Сан-Ремо, о том, как дуче Муссолини и мафиози Лучиано делили Италию. Итальянского я не знаю, но грамотные люди рассказывали, что облапошил Лучиано бедного дуче, что тот пошел жаловаться королю Витторио, но король на все его жалобы твердил одно: не спорь, азарт не украшает дуче.

— В Италию бы поехать! — возмечтала Элка.

— Ждут тебя там! — буркнул я с дивана.

Элка легла ко мне на грудь, некоторое время смотрела мне в глаза, щекочуще обводя пальцами мои губы.

— Может, и ждут! — загадочно шепнула она.

Всю неделю она вместе с другими студентами занималась однообразной работой — искала красные шарики. То есть это в Пригородном они были красные, а в Россошках — оранжевые, а в Солодках темно-коричневые. Местность, где приходилось искать шарики, оказалась очень обширной, впечатление было, что их с небес вываливали контейнерами. Знать бы для чего! В двух местах студенты даже к поиску приступить не успели. Бесы взволновались, студентов отправили в город, а в лесу такое творилось! Специальные машины пришли и принялись методически выжигать зеленый лес. Дело нехитрое, если использовать сгущенный бензин. Бесы как раз нечто подобное и использовали. Было интересно съездить и посмотреть, что там стало после активности бесов, но специально ехать в этот район значило искать на свой афедрон приключений. А у меня и без того забот поверх крыши было. Петрович меня дергал, дядя Гога пропал, работа в последнее время стояла на месте — ни одной сделки за последнюю неделю не случилось. Так, диплом через швейцара кинул и два аусвайса в закрытую военную зону.

В последнюю встречу мент меня спросил, живет ли в нашем микрорайоне какой-нибудь преподаватель фехтования. Я аж захолодел, уж очень близко капитан подобрался. Правда, Гаврилыч, который меня учил, на другом конце города жил. До него менты или гестапо наверняка уже добрались. А может, и спросили за учеников. Конечно, давно все это было, он мог меня и не вспомнить, или наоборот — вспомнил да не сказал, тренер всегда был порядочным человеком. Но и надеяться на это было бы совсем неосмотрительно. Если он обо мне ничего не сказал, то другие ученики вполне могли вспомнить. А если такие сведения к Петровичу попадут, он без труда все вместе сложит и до истины докопается. И тогда мне хана. Я ведь ничего ему о своих занятиях не сказал.

— О чем думаешь, котик? — спросила Элка, обольстительно улыбаясь.

Вот ведь гадюка — все дурные мысли у меня из головы сразу выветрились.

— Ты погоди, — сказала Элка, деловито убирая мою руку с упругого бедра. — Там ко мне мужик подходил. Я его раньше видела. Ну, помнишь, я рассказывала, он еще в квартиру ломился. Про тебя расспрашивал. И здесь, поздоровался, немного потрепался, а потом опять к тебе весь разговор свел. Представляешь?

— Ну? — сразу насторожился я.

— Да так, хрень разную выспрашивал, — сообщила Элка. — Спрашивал, занимался ли ты фехтованием когда-нибудь.

— А ты ему что сказала?

— А я ему сказала, — Элка сладко потянулась и закрыла глаза. — Я сказала, что у тебя два любимых вида спорта: литрбол и перетягивание одеяла с бабы на себя.

— Правильно, — я чмокнул Элку в щеку.

— Спрашиваешь! — гордо сказала Элка. — Адька, а ты правда занимался когда-нибудь фехтованием?

— А тебе-то чего? — покосился я на нее.

— Да так, мушкетеров вспомнила, — безмятежно отозвалась она. — Сударь, вызываю вас на дуэль! Моя шпага к вашим услугам, сударь! Ты, конечно, не Портос и даже не Атос. А вот на Д’Артаньяна вполне потянул бы.

Но настроение она мне сбила, конечно. Мысли сразу в прежнем направлении потекли, тревожные, между прочим. Неужели меня гестапо вычислило? Оторваться я от них пока мог, у меня была норка, о которой никто не знал, — однокомнатная квартирка на Степном поселке, я ее прикупил, когда жилищный бум начинался. Разумеется, брал я ее не на свое имя, на деда одного все было оформлено. Сам он жил безмятежно в деревне и ведать не ведал, что у него в городе однокомнатная квартирка завелась. Особо обставлять я ее не стал, но несколько ящиков консервов в кладовку бросил, супчики там разные, тушенку. Ящик водки завез, тахту и телевизор поставил, занавесочки развесил везде. Поменял сантехнику, на прежнюю смотреть-то отвратно было. Сами понимаете, каковы бытовые удобства в квартире, где жили алкаши. Про квартирку эту никто не знал, я туда никого не водил, как чуял, что однажды эта хата мне может пригодиться. И надо же — в самую точку угодил. При желании недельку-другую там можно было отсидеться. Если понадобится.

— Я тут про эти шарики разговор слышала, — сообщила Элка.

— Ну? — поднял я на нее глаза.

— Ну, не знаю, там разные слова умные говорили, — хихикнула она. — Я и повторить-то их, наверное, не сумею. Словом, не просто шарики это, про них разное говорили, ну главное, как я поняла, что это — информационная икра, — Элка забавно наморщила лобик. — Зародыши.

— Зародыши чего? — не понял я.

— Да я откуда знаю? — возмутилась Элка. — Говорят, зародыши, я и повторила.

А чего с нее взять? Что услышала, то и передала. Но, выходит, что-то очень опасное было в этих зародышах для бесов, вот они и суетились — угрозу устраняли. А может, это и для нас угрозу представляло. Нетрудно было сложить появление медуз в воздухе и необъяснимую ярость толпы, что бросалась на бесов, себя не жалеючи. И появление этой самой информационной икры — дикое сочетание, такое выражение я впервые в жизни слышал. Она ведь тоже откуда-то взялась, иначе и быть не могло. А всякая информация к чему-нибудь да ведет. Правда, меня сейчас это не особо занимало, больше волновали собственные проблемы, и главная из них — что за мужик мною интересовался и чего мне от него ждать — добра или худа? В добрых самаритян я давно не верил, привык уже к тому, что если тебя ищут, значит, наступает время неприятностей. Мужик этот интересовался, занимался ли я фехтованием. Это могло значить одно, он совершенно уверен, что светоруб у меня, и интересовало его, мог ли я самостоятельно замочить боевого беса или передал светоруб кому-то другому, более опытному. В таком случае до активных действий оставалось совсем немного. Как только они убедятся, что с Сопротивлением я не связан, заданий Сибирского Союза Социалистических Республик не выполняю, представителей Старого Света и в глаза не видел, они обязательно возьмутся за меня основательно. Думается, счет уже шел на дни, если не на часы. И от этого становилось совсем муторно.

— Мы куда-нибудь пойдем? — поинтересовалась Элка.

Нет, энергии в ней было, как в орле из германской рекламы. Ну, помните: летит несколько орлов, один отстает и падает. Потом другой, третий, и лишь немецкий аар, гордо посверкивая серебряными крылышками, продолжает полет в синем небе: только батарейки «Симменс-Виккерс» спасут вас от гибельного падения с небес!

— Пойдем, наверное, — сказал я.

— Тогда я розовое платье надену! — сразу заулыбалась Элка. — И туфельки, которые мы в прошлый раз купили!

Странно, совсем не помнил, чтобы мы при посещении магазина покупали ей туфельки. Впрочем, так уж не раз бывало, я уже и забыл, где мы были, а у нее то и дело обновы. И вот что интересно: то ли ухитряется включить в счет то, что ей нравится, то ли она это другим образом приобретает, а на меня и мой кошелек ссылается, чтобы я не обижался и ненужных вопросов не задавал.

Одно время я все пытался вспомнить, как я с ней познакомился. Получалось, что она все время в нашей компании была, а более точных деталей я вспомнить не мог, как только голову ни ломал.

Элка сразу упорхала в ванную комнату, и оттуда послышалось ее пение.

Немного же женщине надо, чтобы быть довольной жизнью.

Через полчаса у Элки уже была новая прическа — многочисленные кудряшки а-ля Матильда Пфайфер.

— Ну как? — гордо спросила она.

— Нормально, — оторвался я на мгновение от своих тревожных и невеселых размышлений.

Я еще не знал, что все уже началось, и дело в первую очередь касается не меня, но решение придется принимать именно мне. Отсидеться в сторонке я уже не мог. Все, что происходило, затрагивало и меня самого.

Элка подошла к окну, посмотрела вниз и сдавленно вскрикнула.

— Ты чего? — не поднимаясь с дивана, осведомился я.

Маленькое круглое личико Элки стало испуганным и несчастным.

— Это за мной! — сказала она. — Адик, прости поганку, но это за мной!

Я встал и выглянул в окно.

В скверике темными громадами застыли два грузовых «майбаха» с тентами на кузовах, и оттуда сноровисто и шустро выпрыгивали бойцы в защитной форме и касках, чем-то напоминающих рогатые шлемы бесов. Солдаты выпрыгивали и бежали занять заранее указанные им места, даже сомнений не было, что они оцепляли наш дом. Под деревом, справа от песочницы, стояли трое мужчин в черных плащах и внимательно смотрели на окна моей квартиры. Так мне, по крайней мере, показалось в этот момент. Я смотрел вниз из-за портьеры, можно было надеяться, что они меня не видели. Впрочем, еще оставалась мизерная надежда, что их интересует не моя квартира, а чья-то другая. И Элка — глупышка. Кому она сдалась, дурочка несчастная! Брать приехали именно меня. Но тогда было непонятно, почему бесы, зная, что я вооружен их собственным оружием, поручили это опасное занятие гестапо гауляйтерства. Они бы еще это ментам доверили!

— Сиди тихо, — сказал я Элке и пошел на кухню.

Светорубы были на месте.

Некоторое время я раздумывал, не дать ли второй светоруб Элке, потом все-таки решил, что в этой ситуации она будет мне только мешать. Светорубом она не владеет, к доспехам беса не привыкла, а объяснять ей, что к чему у меня времени не было.

Со светорубом в руках я вернулся в комнату.

Увидев, что у меня в руках, Элка снова тихо ахнула.

— Сиди тихо, — сказал я. — Может, это еще не к нам.

— К нам, Адичка, — сказала Элка. — К нам!

— С чего ты взяла? — прищурился я.

— Некогда рассказывать, — она быстро переодевалась. На ней уже был купленный для работ за городом тренировочный костюм, и она торопливо зашнуровывала кеды. На диване валялась большая черная сумка, куда она беспорядочно свалила свое барахло. Я даже поразился: за ней, как она сама считала, гестапо приехало, дом обложили так, что мышь не проскочит, а она все равно на что-то надеется, и не просто надеется, а вещички свои женские бросать не собирается, даже косметику не забыла.

Элка глянула на меня, блеснула белыми зубками.

— И что дальше?

А в подъезде уже слышался топот. Потом зазвонил звонок — резко, требовательно.

— Может, через соседей? — предположила Элка.

— Они нам на балкон даже высунуться не дадут, — тихо ответил я.

В дверь ударили кулаком, потом послышался резкий голос:

— Стацко, открывайте, мы знаем, что вы здесь?

Стацко? Я даже приободрился — может, все-таки ошибка, но Элка меня остудила:

— Я же говорила — за мной!

Не знаю, для чего она гестапо сдалась, но и добровольно отдавать ее я не собирался. Мой фатер постоянно твердил, что мужик должен быть мужиком, особенно если дело касается женщин. Что бы Элка ни натворила, она была моей женщиной, а это значило, что я должен был ее защищать даже в самой безвыходной ситуации. К тому же, забрав ее, они вряд ли оставили бы меня в покое. Лес рубят — щепки летят! А гестапо рубить умело, там качественные лесорубы подобрались, в тайгу бы их к товарищу Жданову, он бы их занял по полной программе.

— Что дальше? — одними губами спросила Элка, но я ее услышал.

— Подождем, — не глядя на нее, сказал я. — Пусть выламывают дверь.

Пусть они, гады, думают, что в квартире сидят затравленные и запуганные люди. Тем неожиданнее для них будет встретить боевого беса со светорубом. Беса со светорубом! В этом была определенная мысль, как же я об этом сразу не подумал. Не человека с шипящим клинком в руках они увидят, а именно беса. И откуда им знать, кто там скрывается под доспехами! Тут было два варианта: или они все тараканами разбегаются по щелям, или мне приходится прорываться на выход и порубать на куски всех: гестаповцев, бойцов из охранного батальона, «майбахи», на которых они к дому приехали… Додумать мысль я не успел, в дверь снова ударили и теперь уже отнюдь не кулаком, сверху посыпалась штукатурка, и я нажал на копку светоруба. Элка снова сдавленно вскрикнула — она впервые видела, как облачаются в бронированные доспехи, причем делал это близкий ей человек, на боевого беса совершенно не похожий. Дверь рухнула, и в образовавшийся проем рванулись профессионалы из группы захвата. Рванулись и застыли, с ужасом разглядывая вставшую перед ними фигуру.

И тут я выбросил клинки обоих светорубов. Зашипев, они голубовато замерцали в воздухе. Нервы у противника не выдержали. Они даже не пытались что-либо сделать, а просто элементарно наложили в штаны и бросились по лестнице вниз, не обращая внимания на карканье офицера в черном резиновом плаще. Впрочем, тот тоже особо не командовал. Сообразив, что остался в одиночестве, он тоже припустил вниз, путаясь в полах длинного плаща и едва не падая из-за этого. Я метнул ему вслед лезвие, но скорее для острастки, а не для того, чтобы догнать. Клинок высек из бетона сноп оранжевых искр, гестаповец дико завопил, заматерился по-украински и прямо покатился по лестнице.

Воевать мне не пришлось.

Прошло несколько минут, и во дворе тяжело заревели моторы. Можно было представить, как лихорадочно прыгают в крытые кузова солдаты охранного батальона. Под клинок беса попасть никому не хотелось.

— Здорово! — сказала Элка у меня за спиной. — А дальше-то что?

— А дальше будет кросс по пересеченной местности, — мрачно сказал я, освобождаясь от доспехов и бросая выключенные светорубы в сумку. — И прятаться придется ото всех, включая бывших друзей.

На улице было пустынно.

Мы торопливо пересекли улицу и спустились в подземку. Наверное, это было не лучшее решение, там нас могли запросто перехватить, Подземка могла оказаться мышеловкой, готовой в любое мгновение захлопнуться, но я надеялся на внезапность происходящего. Им еще очухаться надо и навести справки, убедиться, что никакого боевого беса в квартире не было и быть не могло. И тогда они выходили на меня.

Рассчитал я правильно, только одной малости не учел. Едва мы ввалились в квартирку, которую я берег, как тайную норку на всякий случай, в кармане у меня запищала «мобила», сообщая, что в мой адрес пришло сообщение. Прижавшись спиной к двери, я достал телефон и просмотрел сообщение.

Оно было коротким. «Purga, tebe pizdec!» — подвел итог нашим взаимоотношениям далекий Петрович.

Ну это он так считал. Я в свою очередь надеялся, что у меня есть некоторые шансы. Присев на корточки, я вскрыл «мобилу» и достал сим-карту. Теперь она была не нужна, более того — опасна.

Элка с интересом оглядела квартиру.

— Кто здесь живет?

— Мы, — сказал я и посоветовал: — Ты бы, подруга, не частила с расспросами. У меня к тебе их тоже целая куча. — Я встал, подтолкнул ее вперед. — Заходи, не стесняйся.

— Не дворец, — объявила Элка. — но жить можно.

На кухне я в первую очередь вскипятил чайник, залил свежую заварку и с наслаждением выпил две чашки — терпкого, очищающего мозги, без сахара, разумеется.

Вернувшись в комнату, я обнаружил, что Элка уже расположилась там с максимально возможными удобствами — сумку свою распотрошила, разложила шмотки на тахте и сейчас деловито прикидывала, пойдет ли ей рыжий парик, и если пойдет, будет ли она в нем похожа на себя или изменится до неузнаваемости.

— Как? — поинтересовалась она.

— В «Москву» не пойдешь, — сказал я, — да и в «Чужбине» с такой маскировкой делать нечего. А на улицу — пожалуй. Ладно, подруга, хватит дяде пудрить мозги. Рассказывай.

Она посидела на полу, внимательно разглядывая свои шмотки, вздохнула, бросила рыжий парик поверх скомканного платья и сказала.

— Я из Европейского бюро. Слышал про такое?

У меня даже челюсть отвисла. Про Европейское бюро в наших компаниях много говорили, только мало кто чего знал. Больше трепа в рассказах было, чем конкретики и жизненной правды. Пугали, одним словом.

После того как бесы на своих коробах в Берлин въехали, все в мире спуталось, особенно в Старом Свете. Время наступило мутное, прямо для хищников от бизнеса. Вот тогда вроде европейские лидеры собрались, провозгласили Хартию Свободы, а заодно организовали Европейское бюро, которое должно было бороться с преступностью на континенте. Работали они хорошо, слов нет, если за что-то брались, подчищали так, что хвостов не оставалось. А главное, принцип был у них один: если преступник не подлежит перевоспитанию, он должен умереть. Поэтому, как рассказывали знающие люди, агенты бюро стреляли много и охотно, особой жалостью к подконтрольному элементу не отличались, границ в борьбе с преступностью не признавали. Потом-то политики спохватились, не раз пытались поставить бюро хотя бы под межгосударственный контроль, только у них это не очень-то получалось. Не хотели сотрудники бюро отдаваться чиновникам. И прикрыть лавочку уже никому не удавалось, даже финансирование нельзя было прекратить — сотрудники бюро могли это расценить как пособничество преступному миру со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями. Получилось какое-то тщательно законспирированное сообщество, которое противодействовало, и надо сказать успешно, преступному миру.

— Не гони, — неуверенно сказал я. — Чего бюрошнику у нас в гауляйтерстве делать? Да и кто бы тебя в бюро взял? Там такие зубры работают!

— Какие? — с вызовом спросила Элка.

А я откуда знаю? Только не вписывалась она в образ борца с преступностью, да еще из столь грозного ведомства. Я полагал, что там должны собираться крутые мальчики, вроде детектива из «Поминок по Рудольфу Гетцу». Помните громилу двухметрового роста, его еще какой-то немецкий спортсмен играл, чемпион мира по многоборью, фамилию вот только вспомнить не могу. А тут передо мной миленькая девочка сидела, с которой я сам не раз кувыркался в постели.

— Ладно, — согласился я. — Примем на веру. Что ты в гауляйтерстве делала?

Элка здесь работала по наркоте. Оказывается, в гау нашем был перевалочный пункт наркоты, которая шла из Турции и Южной Азии, правительство Чай Кан-Ши проводило политику под девизом «Белым — белую смерть!» и протоптало тропку в Европу именно через нас. Киряк и его папа были винтиками в этом механизме, но не самыми важными. Без представителей власти и участия служб безопасности организовать масштабные поставки было просто невозможно, а тут все измерялось тоннами. После того как голлисты разгромили лаборатории в Танжере, наш канал стал одним из основных. Киряк и вся веселая компания на этом деле имели такие бабки, что я и представить себе не мог. А Элка к ним через меня внедрилась. В тот вечер, когда Киряк ее увез, она ему спецтехникой всю квартиру нашпиговала. Работали представители бюро с имперской безопасностью, ведомство Шелленберга самых проверенных сотрудников выделило, поэтому утечки информации не произошло.

— Взяли многих, — сказала Элка. — Но кое-кто остался. Не знаю, зачем я им понадобилась, скорее всего, для того чтобы было чем торговаться с бюро. Сотрудники бюро редко светятся, а мне пришлось. Надеюсь, про явки и пароли спрашивать не будешь?

— Не буду, — сказал я.

Не нравилось мне что-то в этой истории. Как сказал бы Бабан, что-то в ней не срасталось. Но мысль — самая важная и нужная — ускользала от меня, а может, информацией в нужном объеме я не владел.

— Да и нет их — явок и паролей, — с неожиданным сожалением сказала Элка. — Ничего нет, кроме этого долбаного парика!

И я вдруг с запозданием подумал, что напрасно я толкнул через швейцара чистые бланки аусвайсов. Сейчас они нам самим бы здорово пригодились. Но, как говорил Бабан, поздно пить «Боржоми», если почки отваливаются!

— Обживайся, — сказал я подруге. — Теперь нам отсюда долго носа показать будет нельзя.

— У тебя запасы какие-нибудь есть? — спросила Элка.

— А то, — сказал я с гордым сожалением. — Даже выпить найдется.

Смахнув ее барахло на стул, я лег на диван.

Было о чем подумать.

— Адька, — Элка выглянула с кухни. — А откуда у тебя светорубы? Ты что, и в самом деле бесов ухлопал?

— Нет, — сказал я, не глядя в ее сторону, — они сами мне их принесли. В подарок на день рождения.

События вышли из-под контроля, это было бы ясно даже ежу, окажись он в нашей ситуации. Положение было ужасным. Беспокоило меня многообещающее заявление Петровича: обиженные менты так роют землю, что можно не сомневаться — рано или поздно он нас найдет. На эту квартиру я точно никого не таскал. Точно? Я начал перебирать время с того дня, как приобрел квартиру. По всему получалось, что ни один из моих знакомых на квартире не был. Это меня немного согрело. Ушли мы с Элкой лихо, думается, что в подземку за нами никто не последовал. В конце концов, у этих козлов из гестапо времени не было, чтобы подумать и предпринять какие-то шаги по наблюдению за домом. Ой ли? Ведь пасли дом, точно пасли, раз были уверены, что Элка дома. Сняли они наблюдение, когда оцепили дом? В этом я уверен не был. С другой стороны, если бы наблюдение за домом велось, нас бы уже и здесь достали. Временное затишье внушало надежду.

— Иди, — позвала с кухни Элка. — Блюдо, конечно, не ресторанное, но есть можно.