Глава семнадцатая
#белыеночи
На самом деле белые ночи есть не только в Петербурге: в Архангельске и Магадане, Якутске и Петрозаводске, Вологде и Северодвинске, почти на всей территории Финляндии, Исландии, Аляски и Антарктиды, ну и на обоих полюсах.
Плюсы этого удивительного природного явления очевидны, главный минус не столь очевиден – за белыми ночами неизбежно следуют темные дни. Это обратное природное явление так и называется «темные дни».
Едва появившееся к полудню серое солнце вяло освещает небо цвета асфальта, чтобы через два-три часа исчезнуть окончательно и устроить глубокую ночь посреди дня. Смешные картинки про пятьдесят оттенков серого Питера и следующие за ними еще более смешные требования: «А теперь пришли мне эту фотку в цвете» – становятся стандартной и неизбежной частью твоей жизни. В полной ночной темноте ты выходишь утром из дому и в такой же темноте туда возвращаешься, и требуется очень много душевных сил, чтобы функционировать в условиях, очень в общем-то сходных с самой настоящей полярной ночью.
Но помимо такой вот обратной стороны медали, в самих белых ночах есть еще один минус – бессонница.
Максим плохо спал с самого приезда Полины, а теперь перестал спать окончательно. В доме напротив уже светились окна – в них отражался приближающийся рассвет. А дома у Максима теперь не было совсем никого: не было Дамблдора, с которым он так редко проводил время в последние годы, не было родителей, не было бабушки, с которой Максим почти не ездил на дачу последние года два.
И это оказалось просто ужасным. У него из головы никак не шел разговор, на который он поначалу почти не обратил внимания, а теперь не мог перестать обдумывать. Только на этот раз воображаемый голос рассказчика принадлежал не Андрею, а Полине. Она рассуждала тут на днях о конфетах, которые нам не разрешают есть в детстве. Поэтому кажется страшно интересным и опасным занятием тайно воровать эти самые конфеты, которые обычно хранятся на кухне.
А потом мы вырастаем, и никто уже больше не может запретить нам есть конфеты. Можно с утра до ночи питаться сникерсами и эмэндэмсами, только почему-то не хочется. В детстве такая ценная покупка, как шоколад, кажется целым событием. Потом оказывается, что шоколадка стоит меньше ста рублей, но купить ее уже совсем не так жизненно необходимо.
Полина рассуждала об этом вслух, что, наверное, говорило о ее к Максиму абсолютном доверии – ты делишься чем-то важным с родным тебе человеком, не думая, как будешь выглядеть в его глазах и будет ли ему интересно.
«Представь, вот ты взрослый, состоявшийся человек, живешь один, и лежат у тебя на кухне конфеты. Не будешь же ты незаметно от себя их таскать? Ужас, да?»
Максиму казалось, что он пропустил все про самостоятельность и конфеты мимо ушей и запомнил только, что Полина говорила с ним на равных и очень открыто. А вот сейчас вспомнил вдруг весь рассказ и теперь думал и про «состоявшийся человек», и про «живешь один», и про «как и зачем теперь таскать конфеты».
А по времени, несмотря на свет, была еще поздняя ночь, а не раннее-ранее утро. И мосты даже на временную сводку не свели. Можно было бы пойти выгуливать собаку, но собаки теперь не было.
Максим бродил по квартире и думал о себе. Изучал свое отражение в зеркале, отмечая, что, даже назвавшись Андреем, краше он не стал. Каким был унылым и неуверенным в себе, длинным и не особенно симпатичным, таким и остался.
Потом Максим стал думать о людях, которые его окружают. Потом о том, что, когда думаешь только о себе и своей проблеме, мир вокруг сужается до одного темного угла с твоей проблемой посередине. И ты стоишь лицом в этот угол, как будто наказан, и ничего вокруг себя больше не видишь.
А когда начинаешь думать о других, интересоваться ими, пространство вокруг тебя становится просто огромным. Так делает Полина, ее все интересует и волнует.
Максим позвонил Кеше, но тот трубку не взял, хотя не спал, потому что в интернете присутствовал. Очень хотелось выйти за пределы квартиры. Куда-нибудь, уже все равно куда, пойти. Но для этого ведь нужна какая-то, хотя бы номинальная, цель – сходить в магазин, выгулять собаку, встретиться с кем-то. Но пойти так хотелось, что Максим решил все-таки проведать Кешу, хоть они и не бог весть какие друзья. Идти меньше квартала, бывшая школа как раз ровнехонько между ними, и даже никакие мосты их не разделяют.
* * *
Кеша долго не открывал. Максим помнил, что квартира у него большая, бывшая коммуналка с длиннющим прямым коридором. Максим ему с ходу, прямо на лестничной площадке все свои соображения вывалил, ему было очень важно пояснить, что он пришел по серьезному вопросу, с ним самим при этом никак не связанному. Так что его впустили.
Кеша тоже был дома один. И тоже, видно, даже не ложился. Читал.
– У тебя к чаю чего-нибудь есть? – с надеждой спросил Максим, глядя, как хозяин квартиры молча бредет по длиннющему коридору в сторону кухни.
Оказалось, что есть бутерброды.
– Я вот чего понять не могу: как ты можешь все время столько есть и не толстеть при этом? – спросил Кеша.
Он задумчиво взирал на то, как Максим зверски кромсает поданные к чаю и бутербродам сосиски и стремительно расправляется с гречкой.
– Высокий метаболизм, я не полнею, – пожал плечами Максим. – Обмен веществ у меня ускоренный. Но бабушка говорит, что это у меня нервное.
Наевшись и собравшись с силами, Максим решил с места в карьер перейти к цели своего визита.
– Кеш, а помнишь, ты, это, про Женю рассказывал. Она и есть типа твоя девушка, да?
Кеша поморщился. Его нелюбовь делиться тем, что связано с его жизнью, смахивала на патологию.
– Я же говорил, что-то вроде того.
– А что-то вроде – это как? Конкретнее?
– Максим, я не думаю, что это тебе как-то поможет, правда. Там нет совсем ничего такого, чтобы можно было провести параллель между Женей и Полиной.
– Да, блин, я не про то. Я не про то, Кеш, правда. Я щас, щас я объясню.
Максим решительно отодвинул от себя тарелку с чудом уцелевшими бутербродами.
По мере того как он излагал все, что неожиданно для самого себя понял за последние сутки, маленькая кухня все больше и больше наполнялась светом. Так что у Кеши, который бессонницей не страдал и спать хотел уже прилично, стало резать глаза, и он надел темные очки. Все равно его никто, кроме Максима, сейчас не видит. Так и смотрел через очки на бывшего одноклассника, покачиваясь на задних ножках деревянного стула и щурясь (через очки этого тоже было не видно).
А Максим вдруг открыл для себя, что, оказывается, каждый живой человек – это целый мир, в этом мире есть свои проблемы – решаемые и неразрешимые, свои законы – логичные или безумные, свои нужды, истории и потребности. И первой жертвой этого удивительного открытия стал Кеша. До Максима дошло, что не только Полина, но и Кеша тоже живой человек со своей историей. И узнать эту историю стало совершенно необходимо.
Это было очень искренне и честно со стороны Максима, поэтому Кеша рассказал и про Женю, и про ее отъезд в Англию, и про то, как было страшно не встретить больше кого-то такого же, как она. И как домой снова явился так и не расписавшийся с матерью отец, в очередной раз поддавшись сиюминутному порыву вернуться домой «насовсем». И тогда Кеша плюнул на все и решил поступать в Москву. Потому что это относительно далеко от мамы с отцом и очень близко к вернувшейся из Лондона Жене. И про то, как отец снова ушел, и мама снова впала в транс, и пришлось брать академ и возвращаться на Ваську.
Максим слушал его, открыв рот, с таким выражением лица, как будто вся эта не такая уж нетипичная история его самого очень активно касается. И очень долго потом расспрашивал и уточнял всякие детали, пытаясь понять, чего такого Кеша не в состоянии дать Жене, что могут предложить ей другие окружающие ее люди.
* * *
Белая ночь – отрада для туриста.
Она проходит очень быстро, она сама по себе слишком светлая, и всякий раз ты почти не успеваешь поспать. От отсутствия темноты у тебя почти не вырабатывается меланин, и, если у тебя невысокий метаболизм, от недостатка этого гормона ты рискуешь поправиться.
Сны во время белых ночей тоже зачастую бывают белыми и зыбкими. Но ночь есть ночь, и ночью все-таки надо спать.
Андрей лежит, чутко прислушиваясь к тому, что происходит в квартире – ведь сегодня дома отец, – и бесшумно листает планшет. Он смотрит сайт, где выставлены на продажу ювелирные украшения великого скульптора Михаила Шемякина. Они чуть менее известны, чем украшения Сальвадора Дали, но что-то общее у них прослеживается. Если бы их увидел Максим, они бы ему не понравились, потому что напомнили бы сказки Гофмана, а значит, и зловещего карлика-обманщика Крошку Цахеса, которого он так боялся в детстве. Но Максим даже не знает, что Михаил Михайлович вообще занимается ювелирным искусством.
А Полина не носит украшения. Вот здорово будет, если она начнет их носить. Андрею всегда было очень тяжело, со временем он привык воспринимать эту тяжесть как норму, но появилась Полина, и ему вдруг стало легко. Вот об этом думает, засыпая, Андрей.
А на другом конце города Полина беспокойно ворочается во сне. В хостеле на окне светонепроницаемые римские шторы, но все равно в комнату заползают на непропорционально тонких лапках белые ночи. Полине слишком жарко под обычным синтепоновым одеялом и слишком неуютно под тонкой простынкой или пустым пододеяльником.
Ей снится не что-то конкретное, а собирательный образ дневных переживаний. Накануне она много думала о том, как незаметно меняются жизни, – ее и тех людей, которых она встретила за последние недели. В лучшую или в худшую сторону эти перемены – об этом она не думала, просто отследила их и зафиксировала.
Кеша вообще не думает ложиться спать. Он тоже много думал и много читал. Читал Гумилева, потом Рыжего и Григорьева, полистал немного Башлачева. Всплыли строчки отца, он и так знал их все наизусть, потому не стал перечитывать. В конце концов, сел и открыл томик Таганова.
Так и читаются стихи – когда становится слишком непонятно, а оттого иногда страшно и почти всегда – грустно, в одиночестве, чтобы потом вздохнуть с облегчением, придя к выводу: «Я не один».
* * *
Передаю привет лирическим героям
Своих немногочисленных стихотворений,
Где каждый третий недобитый гений
С запасом нескончаемых историй.
Передаю привет капризным героиням
Ни в жизни не написанных сонетов —
Манерным, недолюбленным и синим —
Мечтам новогиреевских поэтов.
Передаю привет забытым и забывшим,
Оставшимся на память в фотоснимках,
На свадьбах, днях рождения, поминках,
Где я был с вами, но немного лишним.
* * *
А Максиму в эту ночь снится просто омерзительный сон. Поначалу в нем нет ничего плохого, кроме, может быть, неприятного ощущения спешки, – во сне Максим опаздывает на встречу с Полиной. Он так спешит, так торопится, но безразличное время бежит все быстрей и не думает щадить Максима.
Опаздывать ни в коем случае нельзя, не ясно почему, этот момент во сне не прописан, но если не успеть – точно случится что-то нехорошее.
Так что во сне Максим выбегает на улицу прямо в майке, в которой обычно спит, и растянутых трениках. Бежит изо всех сил, но все равно почему-то остается медленным и пришибленным, не успевающим, а мир вокруг – быстрый и все ускоряется и ускоряется.
Так Максим добегает до самого моста, где на другой стороне его ждет Полина, им надо куда-то зачем-то ехать, и совсем непонятно и даже не очень важно куда.
Добежав до середины моста, до того места, где в металле проходит шов разводной конструкции, Максим – не иначе как во сне он обрел орлиное зрение – видит на том берегу Полину. Она уже собралась, в руке у нее чемодан, и вместе с ней в такси садится человек, оказывающийся Максимом. Это он и есть, точная его копия, какой-то злой двойник из чужой, запредельной реальности.
Этот потусторонний Максим смотрит на него победоносно и с нескрываемым презрением, захлопывает дверцу машины, и они уезжают.
