XXIII. Достояние республики

Взаимоотношения Русской православной церкви и учреждений культуры сегодня нельзя назвать безоблачными. Между тем дореволюционный опыт сохранения культурного наследия свидетельствует о том, что единство Церкви и отечественной культуры возможно и даже необходимо.

Проблемы изучения и охраны старинных зданий и предметов встали перед общественным сознанием только в XIX веке. И по мере того как они возникали, Церковь активно включалась в их разрешение. Духовенство принимало участие в реставрационных работах, содействовало охране памятников. К началу XX века сложилась интересная сеть церковных музеев, называемых древлехранилищами. Это были церковно-археологические собрания, и появились они благодаря «переформатированию» ризниц. Самые выдающиеся из древлехранилищ – это музей Троице-Сергиевой лавры, музей Киевской духовной академии, два музея, организованные Михаилом Васильевичем Покровским в Новгороде и музей при Санкт-Петербургской духовной академии.

Октябрьский переворот стал новым рубежом во взаимоотношениях Церкви и учреждений культуры. В 1918 году был создан Государственный музейный фонд, через который происходило формирование основных музейных коллекций, представленных церковными памятниками. После 1917 года в музеи свозятся памятники из закрывающихся монастырей и церквей. Уникальные коллекции в одночасье оказались расформированными. В 1924 году было создано Бюро по учету и реализации государственных фондов произведений искусства и культуры для продажи. Его деятельность распространялась и на уже существующие музейные коллекции. Одновременно с продажей продолжалось и разрушение. Согласно самой общей статистике, из церковных зданий, которых в 1917 году было около 70 000, оказалось разрушено две трети, среди них уникальные памятники архитектуры. Сегодня в РФ сохранилось около 20 000 православных храмов, построенных до революционных событий 1917 года.

Государство, сосредоточив в своих руках огромные богатства, не сумело обеспечить их сохранность. И хотя выделение ценностей и регулирование музейной сети в первые годы после Октябрьского переворота продолжалось экспертными комиссиями, из-за текучести критериев многое было утрачено.

В 1927 году резко меняется культурная политика. Музеи-храмы и музеи-монастыри объявляются идеологически вредными «рассадниками религиозных настроений». Они уничтожаются, закрываются или переформатируются под экспозиции, не связанные с историческим и художественным значением памятника. В них появляются антирелигиозные музеи (1).

За десять лет музейное дело прошло путь от спасения гибнущих в революцию и Гражданскую войну ценностей до торговли ими и уничтожения. Этот путь не был неизбежен или неотвратим. На выбор повлияла главным образом политическая борьба в эшелонах власти, их недостаточный культурный уровень, постепенное вытеснение в 1920-х годах специалистов старой школы, замена их новыми, «марксистскими» кадрами, не имевшими достаточной подготовки (2).

К концу 1920-х годов основными критериями оценки культурного наследия делаются представления об «идеологически нужном» и «идеологически вредном», о возможности применения объектов культуры в идеологической обработке масс.

В 1943 году, после частичного воссоздания структур Московского патриархата, Церкви были переданы часть предметов истории и культуры.

Вот что говорят документы.

Митрополит Алексий (Симанский) перед возведением его на патриарший престол в январе 1944 года с санкции СДРПЦ произвел выборку ценных культовых предметов в Московском и Загорском исторических музеях. Были отобраны наперсные кресты, фелонь, епитрахиль, пояс, орарь, панагии, митра, мантия, пелена, саккос, подрясник. Список отобранных предметов был согласован с Наркомпросом РСФСР (3). Также были отобраны предметы для подарков восточным патриархам – икона Спасителя в драгоценной ризе, икона свв. Кирилла и Мефодия, крест с украшениями, митра с драгоценными камнями, полное архиерейское облачение (4).

В Вологде уполномоченный СДРПЦ помог правящему архиерею получить иконы и облачения из фондов областного музея. Правда, от дальнейшей помощи в этом вопросе отказался. «Областные органы не имеют права распоряжаться музейными ценностями без разрешения центральной власти», – сказал он епископу (5).

В Кирове, по словам уполномоченного, «архиепископ поставил вопрос о возвращении из музеев области хранящихся там икон и риз».

«По этому поводу мы вместе в зав. Облполитпросветом посетили музей в г. Кирове, договорились о возможности передачи части местночтимых икон, а также и риз», – рапортует чиновник своему начальству (6). И таких примеров немало.

Конечно, все эти передачи имели локальный характер и никак не отражались на конфигурации музейно-церковных отношений.

Несмотря на некоторые послабления РПЦ в послевоенное время, сохранялся идеологический зазор между музеем и церковью, между духовной и культурной деятельностью. Словосочетание «традиционные ценности», широко используемое современными политиками и культурологами, долгое время воспринималось исключительно в негативном аспекте. Мысль о значимости Церкви в контексте культурного строительства с трудом находила отклик в общественном сознании.

Это видно, например, по ситуации в послевоенном Крыму. Все, что было связано с церковным искусством, будь то иконы, церковное пение, архитектура, да и само богослужение в целом, воспринималось чиновниками, непосредственно курирующими деятельность Крымской епархии, как конкуренция тогдашней массовой культуре.

«Если валовой сбор от зрелищных предприятий (кинотеатры, драматические театры, театр кукол и цирк) выразился в 1956 г. в 81 010 000 руб., то общая сумма поступлений в церковь в 1956 г. – 5 448 039 руб., или 6,7 % к валовому сбору от зрелищных предприятий», – читаем мы в одном из отчетов уполномоченного (7).

В этой связи понятно, почему так ревностно власти реагировали на появление новых росписей и хоров, препятствовали реставрационным работам: «Церковный совет Николаевской церкви село Зуя обратился с заявлением – разрешить им надстроить (восстановить) на церкви купол. Архиепископ Лука ходатайство поддержал, в соответствии с разъяснением Совета № 534 от 23 / 2–54 данная надстройка мною не разрешена.

С аналогичным заявлением обратился церковный Совет Александро-Невского молитвенного дома в пос. Советский разрешить пристроить к зданию молитвенного дома притвор и на нем колокольню, данная постройка мною не была разрешена» (8).

Чиновники с удовольствием отмечают творческие неудачи иконописцев. Говоря о церкви в Джанкое, уполномоченный сообщает: «Отдельные иконы, написанные базарными живописцами, похожи на портреты балерин, танцоров с раскрашенными физиономиями» (9).

Регентов и певчих выгоняли с работы, прикрепляли к ним для бесед партийных активистов, грозили лишением пенсии. Несладко приходилось и сотрудничавшим с церковью художникам.

Многие архитектурные памятники Крыма разрушались, несмотря на настойчивые попытки Церкви сохранить их для будущих поколений.

Так, в Севастополе Братское кладбище «сильно заросло травой, много мусора. Часовня – верх архитектурного искусства – сильно разрушена бомбежкой, не восстанавливается» (10).

В послевоенные годы был уничтожен древний армянский храм XIV века, стоявший на дороге из Симферополя в Старый Крым. Власти объявили, что здание находится в аварийном состоянии и реконструкции не подлежит. Архиепископ Лука немедленно нашел специалистов, подтвердивших, что храм может служить еще два-три столетия. Несмотря на это памятник архитектуры был разобран в кратчайшие сроки.

Заботу о памятниках архитектуры Лука проявил уже в первые годы своего пребывания в Крыму. Епархиальное управление выделяло специальные средства на ремонт старинных храмов. Архиепископ пытался привлечь общественное внимание к ситуации вокруг церковного культурного достояния. Так, после посещения своей малой родины, Керчи, он говорит о бедственном состоянии Иоанно-Предтеченской церкви (VIII век). Стараясь не разрушить хрупкие отношения мира с уполномоченным, он спрашивает его: «Ничего не будет неправильного, если лично он напишет в Москву в Комитет по делам архитектуры с тем, чтобы были приняты меры к охране этой церкви как древнего исторического христианского памятника архитектуры?» На что чиновник ответил, что ничего плохого не будет.

30 апреля 1947 года Лука снова говорит уполномоченному об этом храме: «Это здание является одним из самых древних христианских памятников, которое находится в ведении Комитета по делам архитектуры». Со стороны Комитета «никаких мер к его охране и сохранению не предпринимается, и, чтобы его сохранить как древний христианский памятник, он считает целесообразным передать его в пользование верующим для богослужебных целей». Лука писал по этому вопросу в СДРПЦ и в Комитет по делам архитектуры, но на свои письма никаких ответов не получил (11).

В послевоенное время церковная культура оставалась на периферии. Власти ревниво следили за тем, чтобы светские праздники не имели никакой конкуренции с праздниками церковными. Поэтому колокольный звон на 1 мая и 7 ноября был «не рекомендован», богослужения передвигали на неудобное время, а традиционный новогодний молебен и запрещенное хождение верующих с колядками противопоставляли «культурному» празднованию атеистов.

В 1961 году, в разгар хрущевских гонений, в Крыму был «утвержден к снятию с учета список бывших церковных зданий в количестве 23, числящихся археологическими и историческими памятниками, так как эти сооружения не имеют ни археологической, ни исторической ценности» (12).

Увы, возможности сохранения памятников старины в послевоенные годы были невелики не только у церкви, но и у музеев. И любой идеологический поворот мог привести к утрате значительного числа памятников истории и культуры.

Но и в этих условиях Лука постоянно ориентировал верующих на творчество: «Искусные в иконописании да примутся за изображение ликов Христа и Его Пречистой Матери, ликов великих угодников Божиих и славных событий Священной истории. Могущие созидать иконостасы и утварь церковную, да явят свое художество и усердие. Имеющие ткани для облачений священнических, пригодные, хотя бы и самые простые, да принесут их в дар Церкви, а умудренные в шитье да сошьют ризы и стихари, покровы на престолы и аналои, воздухи и покровцы на священные сосуды, завесы для царских врат. Певцы и певицы да составят хоры церковные, от чистого благочестия принося искусство свое на службу Богу» (13).