XII. Только бы не война

Из многих тем, связанных с фигурой архипастыря, одной из важных является борьба за мир. В современной теории международных отношений использование религиозного фактора в политике – одна из самых модных идей. В 2004 году, например, в США вышел научный сборник «Религия и безопасность», авторы которого используют термины «религиозная дипломатия» и «духовное миротворчество». Однако религиозное миротворчество порождает целый ряд вопросов. Насколько Церковь может погружаться в политику, не отказываясь при этом от своей миссии? В какую именно политику? Где грань, которую нельзя переступать? И каковы плоды этих усилий? Опыт советского прошлого показывает, что ответы на подобные вопрошания могут быть самые неожиданные.

В русском языке слово «мир» имеет много значений. В зависимости от контекста оно означает обитаемую вселенную, весь мир, внутренний порядок, организующий общину в единое целое, народ. Также оно говорит о спокойствии, согласии, состоянии души, противоположном «смятению» (1).

Свт. Лука использовал «мир» во всех этих смыслах, делая акцент на библейском идеале мира. Этот идеал, понимаемый как плод Божией правды, у святителя приобретает черты конкретных деяний, направленных на восстановление человеческих душ и храмов. Святой различает мир Божий, горний и человеческий, дольний, «мир сей», и призывает к его преображению, к творчеству.

Это видно по первой тамбовской проповеди святителя, о которой мы говорили выше. Пройдет немного времени и традиционное церковное использование слова «мир» в значении «мир сей» в условиях «борьбы за мир» поставит проповедника в положение лингвистического вражеского агента. В 1944 году «государевы люди» смотрели только на идеологическую проекцию церковной проповеди, и язык Писания еще не стал для них ареной борьбы сил добра и зла.

Но скоро все изменилось. Слова «холодная война», впервые произнесенные Черчиллем в его знаменитой Фултоновской речи в марте 1946 года, проникли в язык советской пропаганды как факт заведомо враждебного говорения. «Никто не знает, – говорил Черчилль, – что Советская Россия и ее международная коммунистическая организация намеревается сделать в ближайшем будущем и каковы пределы, если таковые существуют, их экспансионистским и верообразовательным тенденциям» (2). В противовес словосочетанию «холодная война» появляется новое словосочетание «борьба за мир», имеющее примерно такое же значение. В Советском Союзе существовал анекдот: «Войны не будет. Но мы развернем такую борьбу за мир, что камня на камне от него не останется». Пока «прогнивший Запад» вел холодную войну, советские люди, прямо как в романе Джорджа Оруэлла «1984», боролись за мир. «Борьба за мир» как своя, советская формула «холодной войны» действовала не только на сознание. В то время как по Европе и США катились волны страха перед ядерной катастрофой, победители гитлеровского вермахта по-настоящему боялись совсем другого – того, что пережитая война не окончилась, что она может продолжиться в любой момент. Симптоматично скупое замечание Луки по поводу заявления английского дипломата Антони Идена: «События разворачиваются с приближением к войне» (3).

22 сентября 1947 года в проповеди архиепископ говорил: «Вы, вероятно, слышали передачи по радио, а кто читает газеты, тот читал, как наш министр иностранных дел на заседании Ассамблеи отклоняет неправоту нападок на наш Союз. Так будем молиться, чтобы Бог пощадил нас Своими карами и отвел грозящую нам войну».

О необходимости молиться о мире святитель сказал с амвона 14 октября 1948 года, в праздник Покрова: «Надвигается Третья империалистическая война, которая будет еще страшней предыдущей… Поэтому я призываю всех глубоко верующих людей сплотиться вокруг Христовой церкви и молить Бога, чтобы Он отвел от нас эту кару, а неверующих наставил на путь истинный».

26 июня 1948 года он пишет своему сыну Валентину в Одессу: «В Лиссабон прибыла «с визитом вежливости» американская эскадра из 13 кораблей… Прибавь к тому, что слыхал от меня, и уезжай вместе с Аней, Оленькой и Софьей Сергеевной» (4).

Размышляя о войнах, Лука высказывает мысль, что «Бог за наши прегрешения может наказать нас, отдать во власть врагу». Он говорит, что нападение немцев на СССР стало следствием отступления народа от веры, разрушения храмов. Но Бог смилостивился над родиной. И уже немцы испытали за свои зверства кару Господню.

1948 год считается во многом поворотным во внешней политике СССР. Советское руководство, в условиях значительного превосходства Запада в военно-техническом плане, отказалось от наступления и пошло по пути укрепления сил восточноевропейского лагеря. С изменением политического курса у РПЦ МП появляется новая роль миротворца.

К сожалению, в религиозном миротворчестве много теории, но почти нет практики. Религиозные лидеры часто призывают враждующие стороны к миру, но их влияние минимально. Тем не менее оно есть. И советское руководство не отказалось от этой малости.

В это время «Журнал Московской патриархии» печатает статью архиепископа Луки «К миру призвал нас Господь» (ЖМП, № 1, 1948). Статья заказная. «Как вы думаете, ведь это необычайная просьба, а главное, спешно, – обратился Лука к своему секретарю о. Иоанну Милославову, когда получил телеграмму из Москвы с просьбой написать текст. – Это требование, безусловно, продиктовано Карповым. Правительство настолько обеспокоено политической обстановкой, что решило прибегнуть к помощи духовного ведомства, чтобы подготовить общественное мнение к назревающей опасности войны» (5).

Лука пишет статью, включает в нее несколько язвительных абзацев про коммунизм, который «не от Бога», и отсылает в редакцию. Одновременно он готовит еще один текст о мире, проповедь «О милосердном самарянине». Основные ее мысли он озвучивает в кафедральном соборе: «Нам нужно считать ближними своими всех тех, кто любит добро, правду… Настало время, когда следовало бы создать новый интернационал, интернационал всех любящих добро… И уже многие народы объединяются, все, кто истинно стремится к миру, кто ненавидит войну, насилие, кто любит добро, кто милосерден, кто честен, кто полон сострадания, кто льет слезы свои, глядя на неправду в мире». В другие годы, при чтении соответствующего места Писания, он повторяет однажды сказанные мысли: «Простые люди всегда были и останутся сторонниками мира, в их сердце теплится любовь и милосердие; они искренне считают всех людей ближними своими. Так будем мы все, малое стадо Христово, в числе их: будем ненавидеть страшные войны и злодеяния, совершаемые при них; будем помнить притчу о милосердном самарянине, будем считать ближними своими всех людей, всех без исключения» (6).

Лука стремится повернуть общественное сознание от классового подхода к общечеловеческому, вывести борьбу за мир за скобки идеологии. В то же время он говорит о том, что верующие никогда не пойдут по пути атеистов.

Вскоре преосвященный получает из «ЖМП» ответ. Первая статья полностью переформатирована, переписана, и редакция просит его согласие на публикацию в таком виде. О второй статье говорится крайне неопределенно. Мол, она изучается, и вопрос о ее публикации будет решен особо. Лука дает согласие на публикацию в новой редакции с одним условием: вторая статья тоже должна увидеть свет. Но она так и не была напечатана.

Публикация в центральном журнале, пускай и церковном, способствовала укреплению авторитета архиепископа в глазах региональной власти. В то же время он понес определенные репутационные потери в церковном сообществе. Об этом свидетельствуют «Записные книжки» катакомбного епископа Варнавы (Беляева) (1887–1963). В дневнике проживавшего на покое в Киеве «дяди Коли», как его называли близкие, немало язвительных мест по поводу миротворческих усилий Московской патриархии: «Сейчас пропагандируют мир, и даже Московская патриархия ввязалась в эту кампанию. Но иное есть мир Христов, а иное мир в шайке разбойников». Без лишних комментариев выписывает он слова патриарха Алексия I на IV Всесоюзной конференции сторонников мира. Призыв патриарха «не только продолжить, но и углубить и усилить дело борьбы за мир» («Правда», 04.12.1952).

Не прошла мимо его внимания и «жээмпэшная» публикация Войно-Ясенецкого. Варнава отмечает, что она вся состоит из новояза, переполнена выражениями из коммунистических газет. «Нельзя повернуть колесо истории вспять», «поджигатели войны», «желание новых военных прибылей и стремление США к экономической и политической власти над всем миром». «Как это относится к началу личного спасения и к Христову миру во Святом Духе?» – спрашивает он. А по поводу слогана «фашистское греческое правительство» говорит, что для архиерея оно должно быть братским, православным, поскольку стоит на страже церковных интересов.

Теперь мы знаем, что текст святителя был сильно искорежен цензурой. Но как бы там ни было, катакомбному архиерею (да и не только ему) было странно читать: «Если люди находят в коммунизме правду, то бессмысленно надеяться и на атомные бомбы. Позвольте, господа, разрешите пройти». Последние слова даны по-французски. «Чтобы никто не понял, – саркастически замечает епископ Варнава, – а то и деревенские старушки бы возмутились» (7).

Варнаву не устраивает компромиссная позиция Луки, вполне, на его взгляд, приспособившегося к ложной конструкции. Хотя он видит в нем масштабную личность. Страницей выше с восхищением пишет, что Лука выступал перед медицинскими работниками в рясе и «ученая публика удивлялась этому несоответствию».

«Когда я был в гонениях и странствиях, перемещаясь по своей и чужой воле с Волги в Среднюю Азию, потом в Москву и оттуда в Сибирь и еще кой-куда, то случалось мне сталкиваться с его почитателями и почитательницами, – с легкой долей иронии говорит Варнава. – Они показывали его карточки – в домашнем кабинете, в архиерейском облачении».

Ирония Варнавы связана с тем, что Лука «был ориентации митрополита Сергия, в последний период его правления». Варнава считал, что нельзя идти на союз с безбожниками. И уж тем более подавать им помощь в виде церковных таинств. Поэтому он с неодобрением пересказывает легенду, воспринимаемую им как реальность, что Лука по приглашению умирающего М.И. Калинина посетил его, исповедовал, соборовал и причастил.

Епископ Варнава считал, что коммунисты стремятся любой ценой уничтожить все, что лежит в другом измерении. Святитель Лука надеялся на сохранение веры и при коммунизме. Оба они были патриотами своей родины, России. Но патриотизм Луки включал в себя некоторые советские мифы и понимание того, что мир действительно находится на грани войны. Что лагерь капитализма имеет военное превосходство и может в любой момент развязать войну. «Борьба за мир» имела, в глазах Луки, кроме попытки экспансии, и оборонительный характер.

В то время как Варнава смотрел на происходящее глазами советских политзаключенных, гнивших в бараках ГУЛАГа.

Об их взглядах писал Александр Солженицын «В круге первом». Полуслепой, отбывающий свою «десятку» дворник Спиридон размышляет:

«Если бы мне сказали сейчас: вот летит такой самолет, на ем бомба атомная. Хочешь, тебя тут как собаку похоронит и семью твою и еще мильен людей, но с вами – Отца Усатого и все заведение их с корнем, чтоб не было больше, чтоб не страдал народ по лагерям, по колхозам, по лесхозам? Я, поверишь? Нет больше терпежу! терпежу не осталось! Я бы сказал: а ну, ну! кидай, рушь!!» (8).

Если брать эсхатологическую перспективу, то взгляд на будущее у святителя Луки более мрачный, чем у епископа Варнавы. Ведь победа сталинизма неизбежна. И в то же время он не такой категоричный, как в религиозном подполье. «Борьба за мир» имеет и конкретную значимость: мир ценен сам по себе. Пускай он искажен, испорчен идеологией, но это реальная жизнь, в которой человек может духовно возрастать, спасаться.

При этом не будем забывать, что святитель занимал ответственную церковную должность – руководил Крымской епархией – и вынужден был хотя бы отчасти «отрабатывать» идеологию.

Советское руководство было заинтересовано в международных акциях Московской патриархии. В 1949 году родился контролируемый СССР Комитет защиты мира, в работе которого активное участие принимал митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич).

В СССР зачастили многочисленные миротворческие делегации. Некоторые из них после приема в Белокаменной приезжали во всесоюзную здравницу – отдохнуть, пообщаться с «низами». Среди религиозных деятелей, посетивших полуостров в составе официальных делегаций, – представители православных и протестантских церквей. Если учесть, что в Крым ежегодно приезжали на отдых десятки тысяч зарубежных гостей, можно смело утверждать, что курортные города стали перекрестком разных религий.

Прием делегаций имел положительные и отрицательные аспекты. С одной стороны, Крымская епархия укрепляла свой авторитет. С другой – у власти появились дополнительные поводы вторгаться в жизнь религиозных обществ. К тому же миротворческая риторика не могла не поселить в сердцах людей тоску партийных собраний.

В 1956 году уполномоченный предложил Луке подобрать священников. Священников патриотичных и культурных, «чтобы они смогли правильно ответить на вопросы иностранцев, иногда вопросы каверзные», «чтобы они по своей малограмотности не наговорили таких «истин», которые со смаком могут помещать иностранные газеты» (9).

Лука подобрал 13 человек, а в сельские храмы, находящиеся на пути следования иностранцев, направил письмо: «Вполне возможно, что в Крым будут приезжать иностранные делегации. Я считаю необходимым предупредить вас, что в разговоре с этими иностранными представителями надо быть очень осторожными и опасаться наговорить им того, что может послужить во вред нашей Родине и Советскому правительству» (10).

Через год чекисты уже сами решали, кому можно, а кому нельзя общаться с иностранцами. СДРПЦ дал указание своему представителю: «По вопросу подбора священников в Ялтинский собор и в другие церкви, которые чаще всего посещаются иностранцами, вам необходимо связаться с областным управлением КГБ и добиваться через Луку назначения туда тех священников, которые будут рекомендованы органами» (11).

Лука, как опытный политик, постарался увязать международные и церковные проблемы. В беседе с представителем СДРПЦ он как бы мимоходом бросает: «Как отвечать делегации, если они зададут вопрос: «Как у вас обстоят дела с книгами?» Ведь книг у нас нет… Несмотря на то, что в свое время Сталин обещал типографию для печатания книг. Патриархия приобрела печатные машины. А вот помещения нет». Уполномоченный (зело хитер) отвечает, что выходит «Журнал Московской патриархии» и что «едва ли иностранные делегации будут задавать вопросы о книгах». Тут же Лука делает следующий заход: «Как быть с такими людьми, как бывший председатель ревкомиссии Сошников, которого я выгнал из двадцатки за клевету на священника. Таких сошниковых, к сожалению, много имеется в Ялте, Джанкое, Красногвардейске и самом Симферополе. Сошниковы всеми силами постараются очернить священников в глазах иностранцев» (12). Иностранцы для Луки – только повод для проведения нужных ему перемещений на приходах, ведь уполномоченный активно вмешивался в кадровую политику епархии.

И вот дорогие гости появляются в Ялте. 19 мая 1956 года «в 20 часов на трех автомашинах ЗИМ к собору подъехали члены парламентской индонезийской делегации во главе с господином Зайкел Абидии Ахмаданом, а также представители Крымского облисполкома.

Делегацию встретил на паперти протоиерей Михаил Семенюк. Семенюк пожал руку председателя, сделал ему поясной поклон, сказал: «Рад приветствовать вас в преддверии этого храма как представителя дружественного к Советской стране народа» (13).

Господин Зайкел Абидим Ахмадам сказал, что они «решили посетить Вашу церковь, узнать, как удовлетворяются религиозные чувства вашего народа», и попросил разрешения зайти в храм. В Александро-Невском соборе тем временем совершалась всенощная, было около трехсот человек. «Зайдя в собор, делегация поместилась в центре перед царскими вратами. Первое время в соборе был полумрак, церковь освещали только свечи у образов. После включения электричества собор был залит ярким светом. В течение 15–20 минут делегация присутствовала в церкви. Когда верующие узнали, кто пришел в церковь, то стали окружать делегацию, разглядывая гостей. На прощание Зайкел Абидим Ахмадам спросил, бывают ли в церкви дети вот такие: (показал рукой на метр от земли, потом на полтора метра). Семенюк сказал, что бывают. Затем господин Зайкел Абидим Ахмадам спросил: «Обучают ли детей Закону Божию?» На этот вопрос Семенюк не ответил. Так гости, пожав руку священнику, пошли к машинам» (14).

Среди дорогих гостей встречались и не очень дорогие гости, вроде штундиста-англичанина, посетившего Александро-Невский собор вместе с группой французских туристов. Англичанин спросил: «Будет ли построен в России коммунизм?» Священник Семенюк ответил, что будет, а из Англии и Франции следует убрать американские военные базы, с чем штундист не согласился» (15).

Между тем о. Михаил по простоте душевной стал переписываться с Америкой и Парижем. И тут же попал в число неблагонадежных. Уполномоченный пишет председателю СДРПЦ Карпову: «Прошу через имеющиеся у вас возможности оказать мне содействие в удалении из Ялты Семенюка и замене его священником, отвечающим требованиям города-курорта» (16). И отца удалили.

Несанкционированное общение с иностранцами, естественно, не приветствовалось властями. После того как о. Порфирий Клягин из Алушты выехал в Ялту и сделал попытку сослужить пражскому и всея Чехословакии митрополиту Иоанну, архиепископ Лука вынужден был объявить ему выговор. Митрополит Иоанн (Кухтин), русский, к слову, по национальности, отдыхал в Ялте, где находился под бдительным присмотром. Когда он захотел послужить в Алупке, Евпатории и Керчи, настоятель Турбин сообщил куда следует, и были приняты соответствующие меры (17).

Основательно готовились к приему высоких гостей крымские баптисты. Молитвенные дома белились, обновлялись вывески. В Евпатории, поскольку община располагалась в здании бывшей мечети, был снесен минарет.

Кто же были эти высокие гости, посетившие Крым в 1955-м? Президент Всемирного союза баптистов Теодор Адамс, генеральный секретарь Арнольд Эрн, председатель Северной конвенции баптистов США Карни Хагинс и председатель Негритянской конвенции баптистов США Джозеф Джексон.

Два автомобиля ЗИМ, на которых возили американцев, сопровождал милиционер на мотоцикле. Прибывшие участвовали в богослужениях. Трапезничали под пение хора («пресвитер сакского молитвенного дома Шоха отобрал десять человек молодых хористов»). Посетили на катере всесоюзный пионерский лагерь «Артек», директор которого любезно принял гостей, угостил фруктами. Правда, пообщаться с подрастающим поколением, как ехидно пишет уполномоченный, не удалось, поскольку «дети после обеда отдыхали».

Несколько страниц отчета посвящено еде и питью: «Завтракали в Ливадии… Обедали на перевале между Алуштой и Симферополем, ужинали на квартире у пресвитера бахчисарайского общества».

Особенно привлек внимание жителей Крыма негр Джексон. В Симферополе посмотреть на него собралась огромная толпа, которая провожала гостей аплодисментами.

По ходу дела приехавшие задавали немало «скользких» вопросов: «Имеются ли воскресные школы? Как проходит воспитание детей? Имеются ли разъездные проповедники?» У хозяев были готовые ответы на все вопросы, и гости, по мнению сотрудников КГБ, пришли к ясному выводу: свобода верований налицо.

Любопытно, что один из гостей – Карни Хагинс – выпал из намеченного сценария: он прихворнул и остался в Симферополе. К нему немедленно прикрепили врача и – по рекомендации бойцов невидимого фронта – переводчицу. Когда Хагинс немного оклемался, то решил осмотреть столицу полуострова. «Часть города осматривали вместе с переводчицей, а потом под каким-то предлогом переводчицу отправил домой… Карни многие места сфотографировал, в том числе у собора группу нищих, разрушенный старый собор, какие-то развалины, наблюдал кое-где за очередями у ларьков и магазинов, где люди толпились за овощами и другими продуктами». Поскольку высокий статус гостя у властей не вызывал сомнения, одинокая прогулка Карни прошла без эксцессов и пленку не засветили (18).

В конце 50-х в Крым довольно регулярно приезжали американские баптисты, посещали молитвенный дом, спрашивали: «Не запрещают ли власти собираться на молитвенные собрания? Кому разрешается посещать молитвенное собрание? Кому принадлежит здание молитвенного дома? Достаточно ли имеется священных книг? Не притесняют ли за сбор на молитвенное собрание?» Судя по характеру вопросов, гости плохо понимали реалии советской действительности. Ведь, по существующим правилам игры, никто им сказать толком ничего не мог. Даже о том, что здание, в котором они беседуют, местные власти намереваются забрать. Правда, благодаря визитерам, чтобы «не дать им пищу», религиозное общество все-таки не тронули.

О степени открытости хозяев можно судить по одной достаточно показательной беседе. В 1960 году Ялту посетила супружеская пара из США, которая до этого встречалась с руководством Всесоюзного совета евангельских христиан-баптистов в Москве. Туристов в молитвенном доме «случайно» встретил старший пресвитер Крыма, и между ними состоялся разговор. Вот некоторые выдержки из вопросно-ответной его части. «Вопрос. Имеются ли в СССР учебные богословские заведения у баптистов? Ответ. Нет. В этом нет необходимости, так как Иисус нигде не учился, а был проповедником слова Божьего, мы опираемся на самородков и для нас учебных заведений не надо. Вопрос. Встречаетесь ли Вы с руководством православных церквей, и нет ли между вами вражды? Ответ. Если когда есть необходимость, то встречаемся, а вражды нет.

Вопрос. Не находите ли Вы, что центральное руководство православной церкви руководит сверху и этим зажимает демократию. Ответ. Не думаю, что в православной церкви зажимается демократия. (Скрытый комизм ответа в том, что старший пресвитер руководит авторитарно. – Б. К.).

Вопрос. Вы являетесь старшим по области, а сюда в Ялту как попали, не специально ли приехали встречать нас? Ответ. Нет, не специально. Мы не знали о Вашем приезде. Вчера было богослужение, я был на нем, собрался ехать в Симферополь, но повстречался с вами» (19).

На первых порах гостям – в соответствии с общепринятой практикой – разрешали выступать с кафедры, петь псалмы. Но уже в 1956 году Совет по делам религиозных культов рекомендует уполномоченному «через старшего пресвитера не допускать подобных выступлений».

Жестко берутся под контроль «дары данайцев»: «О подарках, переданных иностранцами, немедленно извещать Уполномоченного Совета. Все печатные издания сдавать Уполномоченному. Полученную общиной инвалюту также сдавать» (20).

Благодаря усилиям пропаганды на иностранцев в сталинской империи поглядывали косо, прямо сказать, с опаской. За «железным занавесом» лежали земли, где рано или поздно засияет заря коммунизма. А пока там царила тьма, буйствовали пороки. Так говорило радио. Так говорили пропагандисты и вожди. И в нищий, полуголодный послевоенный быт врастала страшная сказка о капиталистическом мире. Мало кто из граждан СССР сомневался в том, что мир капитализма исторически обречен и что победа над ним будет победой добра над злом.

Но после развенчания «культа личности» в умах и сердцах подданных Страны Советов что-то изменилось. Встреча с жителями западного зазеркалья способствовала крушению многочисленных мифов. Вот и верующие Крыма вдруг увидели людей «оттуда» не с песьими головами, а вполне нормальных, таких же верующих, как и они сами. И вдобавок ко всему – свободных. Эта тяга к чужой свободе оказалась неожиданно заразительной. Она проявлялась даже на телесном уровне – подойти поближе, если можно, заговорить, коснуться рукой «сакрального» тела. Это удалось сделать симферопольским иудеям в 1956 году, когда посол Израиля Авидор посетил синагогу. «Большое количество верующих евреев здоровались за руку с послом, многие из них беседовали.

Посол рассказал, что у них суббота священный день, никто не работает, даже поезда останавливаются. Многим посол дал свои монеты по десять и больше копеек» (21).

Свободно общаться с иностранцами, правда, удавалось редко, тех «пасли». Но, несмотря на это, в сознании жителей СССР рос убийственный не только для одних марксистских идеологов, но и для тех, кто видел реальные горизонты развития государства, миф о странах с молочными реками и кисельными берегами. Запад превращался в объект слепого поклонения, в золотого тельца.

Идеология агрессивной «борьбы за мир» подразумевала включение религиозных деятелей в скрипучие механизмы советской пропаганды.

Но простые верующие далеко не всегда соглашались играть отведенные им роли. Это отмечает уполномоченный СДРК, рассказывая о реакции на речь председателя Всесоюзного совета евангельских христиан-баптистов (ВСЕХБ) Житкова. Житков участвовал в 1952 году в конференции всех церквей и религиозных объединений СССР, посвященных защите мира. Стенограмма его выступления зачитывалась во всех молитвенных домах во время богослужения. В Симферополе «при начале чтения присутствовало до 370 человек, но когда были зачтены слова: «Необходимо проснуться от спячки, быть не пассивными, а активными борцами за мир», демонстративно поднялись 50 человек и ушли. После приступили к чтению обращения конференции к т. Сталину и другим организациям – снова поднялись более 100 человек и ушли» (22).

В 50-е годы библейские выражения переиначивались, приспосабливались под «нужды момента». Ареной борьбы сил добра и зла стал даже язык Писания. Чиновник СДРК с филологической точностью фиксирует разные значения «мира», наличие / отсутствие идеологически правильного контекста. В Ялте «ряд активистов в своих проповедях открыто призывали: «Кто еще не последовал за Господом, то спешите, чтобы вам не погибнуть с этим гибнущим миром. В их проповедях и в выступлении пресвитера Лысенко не было сказано ни одного слова об активной борьбе за мир, все они, руководители этой общины, настроены враждебно к проводимым Советским правительством мероприятиям» (23).

Что касается архиепископа Луки, то святитель не злоупотреблял «борьбой за мир», и каких-то эксцессов с паствой у него не было. В гомилетическом творчестве Луки слово «мир», как правило, имеет библейские корни. Святитель постоянно призывает «искать не силы мира сего, а немощей, Богом посылаемых». В этой связи крайне важной представляется тема пути христианина. Господь, по убеждению Луки, смотрит на весь путь человека. Не на отдельные прегрешения и ошибки, а на вектор движения. Поэтому так важно не сходить с дороги, однажды выбранной, и идти до конца – даже через страдания.

Лука не артикулирует ясно, но, тем не менее, выражает понимание того, что путь имеет свою длину, свою ширину и свою высоту, некий духовный объем жизни. Узкая тропинка, по которой порой приходится следовать в стесненных обстоятельствах, незримо связана с небом. И духовная вертикаль поддерживает человека в трудных местах.

Страдания за Христа – тяжелые и радостотворные – становятся для святителя главным посланием ближним. Через муки человек не только приходит к Богу, но и превращается в его посланника. Вопрос о теодицее в случае с Лукой заменяется проблемой антроподицеи. Если человеку хватает сил следовать за Богом, куда бы Он его ни повел, даже в концлагерь, даже в ад, он обретет истинное счастье и истинный мир. Мир Божий.

Миротворческая деятельность Церкви имела, кроме всего прочего, и финансовую составляющую. Советская власть «советовала» церковному руководству жертвовать на эти акции значительные суммы. Начиная с эпохи хрущевских гонений, когда уполномоченные фактически назначали управленческий аппарат епархий и приходов, все церковные доходы изымались под видом пожертвований Церкви на миротворческие нужды, в Фонд мира.

Борьба за мир в Крымской области протекала с переменным успехом. Верующие слали приветственные послания на мирные конференции, принимали сторонников мира и даже купались с ними в море. Но была еще борьба за мир в душе человека. Мир – как задание верующему, как путь к Небесному Царству, которое начинается здесь, на земле, с мира в душе. Святитель Лука в этом смысле являл собой образец такого движения. Хотя некоторые его внешние действия порой и вызывали смущение, особенно у тех, кто выбрал путь катакомбного христианства.