Глава 7

Как только в 07:02 впереди, чуть левее курса эскадры, открылся южный берег Какиноуры, обе колонны главных сил русской эскадры начали перестроение для штурма. Очень кстати исчезли из вида сновавшие вокруг японские миноносцы. Видимость быстро улучшалась, что делало маловероятной внезапную минную атаку. Теперь броненосцы уже не так остро нуждались в прикрытии. Это позволяло, как и планировалось, разделить силы.

Сейчас первоочередной задачей стало не допустить минирования противником входного канала в Сасебский залив, поэтому, когда броненосные отряды начали ворочать к северу, направляясь к месту встречи с десантным конвоем, оба бронепалубника и «Дмитрий Донской» отделились от них и продолжили следование курсом NO 83' на южную оконечность острова Какиноура. Ход всей троицей был увеличен до максимально возможных для старичка «Донского» пятнадцати узлов. Истребители ушли вперед и держались перед крейсерами на расстоянии уверенного чтения флажного семафора.

Огибая с юга и юго-востока острова Митико и Какиноуру, вошли в пролив Терасима. До вражеского берега слева по борту было всего 11–12 кабельтовых. Там могли быть пушки или скрываться какая-нибудь опасная мелочь, так что с него не сводили стволов заряженных орудий.

Но японцы на глаза не показывались. Лишь у располагавшейся к югу от пролива между Какиноурой и Митико почти плоской скалы, чуть возвышавшейся над водой и именуемой в трофейных картах островом Имоно, торчал небольшой парусник. Судя по сильному крену, он плотно сидел на мели. Судно выглядело совершенно брошенным, причем давно. Авария с ним произошла еще явно до нашего прихода.

Пока втягивались в пролив, с берега не стреляли и никаких запросов не делали. Зато когда впереди показался остров Тера, на нем сразу начал мигать прожектор. На его морзянку тут же отозвался второй, выше по проливу, уже на противоположном берегу. Сигналы разобрали, но понять их смысл не удалось. А почти сразу после этого обнаружили пять небольших паровых судов на встречном курсе.

Приняв их сначала за японские миноносцы, приготовились открыть огонь, но они показали наш опознавательный сигнал. Когда немного сблизились, выяснилось, что это миноноски и минные катера с Цусимы, из состава десантных сил. От них узнали, что укрепления на северном берегу Осимы заняты нашими моряками из штрафников и морской пехотой, японские катерные дозоры и караваны небольших судов с войсками выше по проливу, оказавшиеся неожиданно многочисленными, рассеяны, а брандвахта между островами Осима и Какиноура торпедирована. Береговых батарей в проливе Терасима не обнаружено.

Получив эту информацию, командир «Авроры» капитан первого ранга Егорьев, являвшийся старшим начальником передового штурмового отряда, приказал немедленно начать окончательное боевое развертывание и максимально ускорить движение, пусть даже и рассыпав строй. Так будет даже проще маневрировать.

Встреченные миноноски и катера оставили для прикрытия у себя в тылу, продолжив движение на юг. Поскольку никакого сопротивления в проливе крейсера не встретили, продвигались на север быстрее, чем это предусматривалось планом. Но после своего обнаружения отряду уже приходилось спешить, чтобы успеть использовать элемент внезапности. Ход подняли до полного.

В 07:40 достигли самой узкой части пролива у острова Тера. Верткие истребители к этому времени ушли еще дальше вперед, продолжая раскручивать машины и готовясь к прорыву в залив. Их общий курс был проложен прямо на мыс Кого, вплотную к входным створам бухты Омодака. Бронепалубники тоже увеличивали число оборотов на винтах, разогнавшись почти до восемнадцати узлов. «Донской», усердно дымивший в хвосте начавшей растягиваться колонны, все больше отставал, не в силах угнаться за более молодыми и резвыми.

Но спокойное продвижение закончилось. Спустя всего пару минут замаскированные японские береговые батареи открыли огонь по нашим эсминцам. Сначала дали залп пушки в бухте Омодака. Удалось разглядеть компактную позицию шести орудий среднего калибра на одном из склонов на дистанции в тридцать восемь кабельтовых. Довольно быстро выяснилось, что это не скорострелки. Да и стреляли они не точно, а потому были не столь опасны.

Гораздо большую угрозу представляли тут же показавшие себя четыре, вероятно, 76-миллиметровые пушки на северном мысе у входа в бухту. Они стояли у самой кромки воды и били очень часто и точно, накрыв головной эсминец уже с третьего залпа. От шедшего впереди «Безупречного» до них в этот момент было чуть больше двух миль, но тщательно укрытые позиции совершенно не просматривались с воды даже в бинокли и зрительные трубы, пока не началась стрельба. Вскоре к обстрелу присоединились еще и три более мелкие пушки на южном входном мысе бухты, но из-за приличной дальности это казалось уже чисто символическим довеском.

Все три эсминца немедленно начали отвечать носовыми залпами, но маневрировать в узком проходе почти не могли, поэтому они просто держали самый полный ход, стремясь быстрее вырваться из бутылочного горлышка северного устья пролива Тера. Злополучная батарея оказалась сейчас прямо впереди, лишь чуть правее курса, и Матусевич гнал свои миноносцы прямо под ее снаряды.

Начались попадания, но пока без серьезных последствий. На «Безупречном» вскрыло палубу над кубриком команды, а «Блестящему» пробило навылет вторую трубу, но ни люди, ни механизмы не пострадали. Всплесков вокруг вставало много, в том числе и довольно крупных, вероятно, с батарей из самой бухты и еще нескольких обозначившихся только что немного восточнее. Осколки часто стучали по бортам и надстройкам. Все на эсминцах ждали, что с пароходов, только что открывшихся справа и жавшихся к самой воде под берегом в остатках утренней хмари, тоже вот-вот начнут стрелять. Они стояли плотной шеренгой вдоль восточного берега пролива к югу от бухты Омодака. Учитывая, что до них было всего полтора-два кабельтова, это был бы уже конец!

Но оттуда так и не появилось никаких признаков агрессии. Более того, с появлением вслед за миноносцами наших крейсеров с них начали спускать шлюпки. Впоследствии эти пароходы спокойно затонули под берегом безо всякого нашего участия. Вероятно, экипажи открывали кингстоны, уходя на берег.

Наконец, спустя долгих четыре минуты бега навстречу снарядам скалистые, поросшие густой растительностью островки Наконосима и Хашиносима слева по борту, словно отколовшиеся от северной оконечности Осимы и упавшие в море к востоку, ушли за корму. Эсминцы один за другим вырвались на сравнительно широкую воду и тут же положили лево руля, уходя из-под накрытий.

На новом курсе батарея на северном мысе оказалась у них на траверзе, и они ввели в действие еще и кормовые плутонги, начав бить шрапнелью и чугунными гранатами. Дистанция в этот момент не превышала десяти кабельтовых, но артиллерия эсминцев была слишком слаба, чтобы добиться хотя бы чего-то.

Шедшие следом крейсера начали пристрелку по японским трехдюймовкам спустя менее полутора минут после их обнаружения. В этот момент они сами уже находились под огнем с тяжелой гаубичной батареи, чья позиция находилась совсем рядом с расположением среднекалиберных пушек на берегу бухты Омодака. Четыре снаряда ее первого залпа вздыбили высоченные столбы воды вокруг шедшего вторым в строю «Жемчуга». Но зажать уже набравший ход отряд Егорьева в узости им не удалось.

Медлительные тяжелые пушки смогли снова выстрелить, уже только когда крейсера выскочили из устья, по-прежнему держа курс на мыс Кого. Комендоры гаубиц, видимо, предполагали, что «Аврора» с «Жемчугом» тоже не рискнут сходиться на прямую наводку с фортами и пойдут по тому же маршруту, что и миноносцы, отвернув влево, и именно туда положили следующие снаряды, опять ушедшие в «молоко». Стрелять им пока не мешали, желая сначала разделаться с более опасными пушками, к которым стремительно приближались.

Кроме открывших себя сразу фортов по кораблям Егорьева никто более не стрелял, в то время как миноносцы угодили под огонь еще с двух батарей среднего калибра, размещенных на общей позиции восточнее бухты. Кроме того, показала себя невидимая с моря, возможно полевая, батарея, начавшая пачкать небо шрапнелью. Окруженные всплесками на воде и шапками разрывов в воздухе эсминцы резко маневрировали. Видимых повреждений на них пока не было, но под таким огнем долго это продолжаться не могло.

Вполне вероятное введение противником в дело еще одной или двух противоминоносных батарей непосредственно у входа в залив могло сделать невозможным прорыв в него с ходу. По крайней мере, имея в наличии только три эсминца. Поэтому Егорьев приказал дать ракетами сигнал о необходимости срочной высылки подкреплений. Мигать прожектором смысла не было. Броненосцы находились много дальше границы видимости.

Но пока набирали сигнал, под бортом «Авроры» рванул тяжелый снаряд, обдав тугими брызгами весь полубак, вплоть до первой трубы. Даже не все устояли на ногах под их напором, а из ящика с ракетами и флагами, как раз оказавшегося без крышки в этот момент, воду пришлось выливать, как из ведра.

Видимо, этим его содержимое оказалось испорчено, либо просто попался брак, но когда ракеты выпустили, они просто с шипением плюхнулись в воду под самым бортом. Тут же вытащили из рубки запасной ящик и набрали сигнал снова, на этот раз удачно пустив его в небо.

Вокруг еще носило клочья предрассветного тумана, не до конца «добитого» ветром, из-за которого порою мало что было видно. Приготовились повторить сигнал, но почти сразу марсовые доложили, что на западе виден ответ с эскадры, подтверждавший получение запроса. Вести переговоры таким способом было невозможно, а радио густо «фонило», так что узнать, что творится у них и кого пошлют на подмогу, не могли. Оставалось только ждать и делать самим, что возможно.

С четвертого залпа головной «Авроры» самая опасная батарея на северном мысу была накрыта. Тут же перейдя на беглый огонь, оба легких крейсера принялись закидывать ее снарядами носовых залпов. Из-за большой скорости сближения и острого курсового угла шрапнель не использовали, поэтому 75-миллиметровки стреляли бронебойными гранатами.

Частый огонь пяти шестидюймовок, трех стодвадцаток и почти десятка семидесятипятимиллиметровых стволов, способных простреливать носовые секторы правого борта, начал сказываться довольно быстро. По мере сокращения расстояния все большее число выпущенных снарядов ложилось среди японских позиций, хорошо видимых уже без бинокля. К тому же они оказалась на траверзе, начав смещаться в кормовые секторы, что позволило ввести еще несколько стволов с каждого корабля, усилив нажим. К 07:55 под частым бортовым огнем двух крейсеров с пистолетной дистанции японские трехдюймовки наконец замолчали совсем.

Отставший «Донской» тем временем пристрелялся к батарее в бухте и той, что стояла восточнее, и аккуратно обкладывал их обе фугасами и шрапнелью. К тому же к его воздействию с самого начала перестрелки добавлялись те немногие снаряды с бронепалубников, что из-за ограниченных секторов не могли быть выпущены ими сейчас по более приоритетным целям.

Но вследствие небольшой численности отряда от нашего огня сколько-то страдали только пушки в районе Омодака, в то время как японцы в 07:45 открыли огонь еще и с мыса Кого. Причем на этот раз их целями сразу стали крейсера. В течение полутора минут по ним разрядили свои стволы более десятка тяжелых орудий, после чего три минуты перезаряжались. Продолжали стрелять только несколько средних пушек.

Отвечать мысу Кого из обоих рвущихся вперед легких крейсеров мог только «Аврора», да и то лишь двухорудийными носовыми залпами, так что на это решили не размениваться. К тому же вся дальномерная оптика смотрела на район Омодака. Из-за минной опасности менее живучий «Жемчуг» шел строго в кильватер флагману отряда и целей прямо по курсу не видел.

Японские залпы были нечастыми. К тому же среднекалиберные снаряды преимущественно ложились за кормой, не нанося повреждений. Тяжелые пушки смогли снова выстрелить, когда крейсера уже почти готовились начать поворот на северо-восток, метя в середину прохода между мысами Кого и Ёрифуне.

В этот раз били, видимо, по мере готовности каждого орудия отдельно, так как снаряды прилетали по одному и парами с большим разбросом по площади и времени. Никакого ущерба от них снова не было. Судя по всему, скорострелок на мысе Кого не оказалось. Это позволило истребителям и обоим легким крейсерам, сопровождаемым эффектными всплесками падавших вокруг снарядов, в промежуток от 07:58 до 08:10 благополучно прошмыгнуть во входной канал и ворваться в Сасебский залив.

«Донской» к тому времени отстал и только что благополучно миновал узость северного устья пролива Терасима. Поскольку с батарей у бухты Омодака уже не видели ушедшие в пролив бронепалубники и, соответственно, не могли их обстреливать, так же как и с основных фортов мыса Кого, все японские пушки навалились разом на старый броненосный крейсер. Помимо начавших неприятно быстро и точно пристреливаться устаревших орудий всех возможных калибров ожила и подавленная, но не добитая семидесятишестимиллиметровая батарея.

Под плотным перекрестным огнем «Донской» начал разворот влево, ложась на первый боевой галс. Изначально планировалось, что, маневрируя вдоль северного берега Осимы, между островом и банкой Араидаси, он будет держать японские форты под фланговым огнем. В этом случае его позиция, прикрытая с фронта тяжелыми калибрами остального флота, позволяла бы корректировать стрельбу броненосцев и удерживать под достаточно эффективным обстрелом из скорострелок с оптимальных дистанций выявленные наиболее опасные японские укрепления, одновременно принуждая противника разделять свой огонь, ослабляя его.

Считалось, что огневая мощь ближайших к Осиме батарей к этому времени будет заметно ослаблена стрельбой в упор с ушедших в залив легких крейсеров. Это должно было позволить достаточно уверенно держаться под огнем, ведя изматывающий перекрестный обстрел гранатами и шрапнелью японских позиций, и высадить свою морскую пехоту в помощь десанту на Осиме. Именно подавляющее воздействие шрапнелей «Донского» должно было облегчить тральные работы при подходе главных сил с запада, пока броненосцы также не выйдут на допустимую дальность по трубке и не введут в дело свои трехдюймовки. В случае слишком сильного противодействия противника всегда оставалась возможность для отхода обратно в пролив Тера.

Но из-за дождя и сырой мглы главных сил с «Донского» не видели. И броненосцы, следовательно, не могли оказать никакой поддержки одинокому крейсеру. А бронепалубные крейсера, как выяснилось, не успели серьезно повлиять на боеспособность укреплений района Омодака, по сути лишь активировав их. К тому же разведка явно сосчитала не все японские пушки в этом районе.

В таких условиях высокая плотность и точность огня фортов на удобных для них дистанциях – при крайней стесненности в маневре – вынудила командира крейсера капитана первого ранга Лебедева отказаться от высадки своей десантной роты, а вскоре и от дальнейшего продвижения в юго-западном направлении и сразу после начала первого же боевого галса развернуться обратно к проливу Терасима и отходить.

В момент разворота крейсер получил первое попадание. Снаряд небольшого калибра разорвался на станке шестидюймового орудия № 4, выведя из строя почти весь расчет и саму пушку, которую, впрочем, вскоре удалось починить. После этого попадания посыпались градом.

Сначала пробило вторую трубу у самого кожуха. При этом фугас разорвался уже с противоположного борта, выбив почти половину прислуги шестидюймовки на правом спонсоне. Следом семидесятишестимиллиметровый снаряд пробил крышку носового минного аппарата левого борта и разорвался рядом с носовым снарядным элеватором главного калибра, ненадолго заклинив норию и ранив двоих матросов из обслуги подачи. Еще один такой же снаряд прошил навылет без разрыва фок-мачту.

Два тяжелых фугаса с мыса Кого один за другим разорвались под самым бортом, обдав палубы тоннами воды и массой осколков. Был поврежден вельбот и ранены пять человек из расчетов трехдюймовок. Осколками разбило беседку с патронами, и от загоревшегося рассыпанного пороха вспыхнул пожар у второй трубы. Его дым через вентиляцию попал в кормовую кочегарку и машинное отделение, вызвав обмороки среди машинной вахты и кочегаров, и без того работавших в адской жаре.

Уже когда повернули к югу, войдя в пролив Терасима, получили вдогонку два попадания 240-миллиметровыми снарядами. Один из них разрушил командирскую каюту и офицерский буфет, искромсав осколками множество переборок и палуб смежных помещений. А другой пробил фальшборт на юте и разорвался на палубе правее кормовой шестидюймовки. У самого орудия крупным осколком обрубило ствол, взрывной волной сбило с ног и контузило всех, кого не достали осколки за пушками кормового шестидюймового плутонга, а также убило троих номеров с палубной подачи. Начался еще один сильный пожар.

К счастью больше попаданий не было. После 08:20 японские залпы стали реже и все чаще ложились недолетами. Отойдя еще немного вниз по проливу и убедившись, что крейсер покинул опасный район, Лебедев приказал застопорить ход. «Державшие» южное устье пролива миноноски и катера маячили в двадцати пяти кабельтовых к юго-западу. С них передали фонарем, что видят два парохода на западе, входящие в пролив между островами Катате и Митико с юга. Более никого не наблюдают.

Поскольку явной угрозы ни с севера, ни с юга не было, командир «Донского» решил пока маневрировать на малых ходах южнее острова Тера. С пожаром в кормовых помещениях удалось справиться довольно быстро, а на шканцах огонь стих сам, как только выгорели приготовленные к стрельбе боеприпасы. Только на палубе юта еще пылал огонь, но его распространение все же удалось остановить. Справившись с основными повреждениями, вновь двинулись вверх по проливу, начав пристрелку по японским позициям в районе Омодака.

Ответный огонь был слабым и неточным, скорее открывая расположение орудий, чем угрожая крейсеру. К тому же туман почти совсем согнало в сторону, так что пристрелялись быстро. Держась южнее острова Тера, вне зоны эффективного ответного огня с берега, начали маневрировать на малых ходах поперек пролива, приступив к методичной бомбардировке укреплений противника у самой бухты Омодака.

Снаряды вокруг падали с большим разбросом, собственный ход был небольшой. Не имея явных помех, спокойно закидывали форт снарядами уцелевших шестидюймовок. Прочая артиллерия на такой дистанции не доставала, но и так старичок-подранок оттягивал на себя немало опасных стволов, даже просто нависая с фланга у главных капитальных укреплений, стерегущих вход в Сасебский залив. Одновременно чинились и боролись с огнем.

В 08:34 с севера из-за острова Тера показались два небольших судна, явно шедшие на сближение. По ним немедленно открыли огонь из трехдюймовок, но вскоре прекратили, так как это снова оказались наши миноноски. С них передали запрос о состоянии крейсера, а едва получив ответ, сразу отмигали ратьером, что имеют приказ от командующего: «Незамедлительно! Всеми средствами обеспечить прикрытие тральной партии!» На фалах «Донского» взвился ответ: «Ясно вижу», и миноноски сразу развернулись и двинулись обратно.

А все еще горящий крейсер увеличил ход до полного и снова пошел проливом на север. Мыс Кого был еще не виден в пяти с небольшим милях впереди, но вспышки выстрелов пушек его батарей уже проглядывали сквозь мглу. С предельной дальности по трубке ввели в дело шрапнель, накрыв ей район Омодака. На стоящие вдоль берега брошенные экипажами, полузатонувшие пароходы снова не обращали внимания. С такого расстояния было хорошо видно, что среди них есть и иностранцы. Никакого лишнего движения ни на них, ни рядом не наблюдалось. Только шлюпки, заканчивавшие перевозить людей на берег.

Единственным противником «Донского» по-прежнему оставался укрепленный район Омодака, батареи которого целиком сосредоточились на корабле капитана первого ранга Лебедева. Однако, невзирая на это, крейсер вышел в намеченный первоначальным планом операции район боевого маневрирования, исправно отвечая.

Ход сбавили до восьми узлов, чтобы увеличить промежутки между разворотами на очередной галс, и начали эпизодически обстреливать еще и открывшийся обзору мыс Кого, чьи пушки били по тральщикам. Так продолжалось до тех пор, пока броненосцы наконец не нащупали японские форты и не обрушили на них всю свою мощь.

Только тогда крейсер получил возможность полностью сосредоточиться на угрожавших непосредственно ему более близких целях. А когда к нему присоединились скорострельные стодвадцатки с десантных транспортов, соотношение сил явно изменилось в нашу пользу. Несмотря на меньшее число стволов, современные патронные пушки, обслуживаемые опытными расчетами, засыпали гранатами и шрапнелью японские позиции гораздо успешнее отвечавших им старых картузных орудий.

Хотя о полном разрушении фортов в этом случае говорить не приходилось, частые разрывы на японских укреплениях, а больше вокруг них и над ними, сильно мешали им отбиваться от явно слабого противника. И без того не слишком точный ответный огонь с берега вскоре расстроился совершенно. Залпы стали реже, часть орудий стреляла самостоятельно, невпопад, сбивая пристрелку другим, в то время как русские пушки били с размерностью метронома. Хотя видимых повреждений на батареях и не было, их боеспособность стремительно падала. Около половины одиннадцатого пушки бухты Омодака замолчали совсем.

Подошедшие броненосцы к этому времени окончательно подавили сопротивление фортов районов Кого и мыса Осаки, воспользовавшись чем, тральщики спешно чистили проход в Сасебский залив, наконец обнаружив минное поле недалеко от входного канал. За это время было еще четыре попадания в «Донского» средними и более мелкими калибрами, но без серьезных последствий.

Успешно приведя к молчанию противоминоносную батарею на северном мысе бухты Омодака, «Аврора» и «Жемчуг» успели дать еще только пару залпов по укреплениям в глубине бухты и восточнее неё. По сути, даже не пристрелявшись. После этого цели закрыло возвышенностями. Слишком близко к берегу оказались крейсера. Соответственно в разрушении расположенных там укреплений они особо не преуспели. Это в полной мере показали дальнейшие события. Хотя, конечно, своим огнем бронепалубники облегчили прорыв себе и позволили спокойно выйти в огневую позицию отставшему «Донскому», но этого на первых порах оказалось явно недостаточно.

Поскольку эсминцы из-за обстрела были вынуждены описать петлю к западу, а уже войдя в пролив, ведущий в Сасебский залив, снова сбавили ход, чтобы задействовать шестовые мины для подрыва бонового заграждения, крейсера их почти догнали в проходе. Это не предусматривалось планом, но оказалось очень полезно и позволило им своевременно прикрыть огнем наших миноносников, когда те угодили под огонь сразу с трех сторон.

От бухты Таварата на северном берегу прохода били скорострелки с двух больших вооруженных пароходов, а с юга от мыса Ёрифуне – еще с одного судна и четырех небольших канонерок. Причем это все сопровождалось лобовой атакой шести японских миноносцев и двух двухтрубных истребителей.

Столь многочисленную брандвахту во входном канале, считавшемся уже хорошо разведанным, встретить никак не ожидали, но все разрешилось быстро и благополучно для нас. Своих японских собратьев сумели отбить эсминцы Матусевича, загнав их в бухту Таварата, а все остальные проблемы решили пушки крейсеров. Под их точными залпами чрезвычайно опасная в начале стрельба в упор с обоих бортов быстро смолкла.

Очень способствовали этому несколько мощных взрывов, после первых же попаданий прогремевших на одном из судов, стоявших слева на входе в бухту под восточным берегом мыса Кого. Они полностью разрушили сам пароход и засыпали обломками все вокруг. Второй противник, из тех, что были слева, серьезно пострадал от них и взрывной волны, а когда смог возобновить стрельбу, уже сильно горел в корме и спустя двенадцать минут тоже взорвался.

Источники опасности по правому борту подавили вообще почти моментально. Брандвахтенный пароход, чья стоянка была выявлена еще первой разведкой, получил мину под мостик с одного из истребителей, предусмотрительно изготовившихся к торпедной атаке правым бортом. Из трех израсходованных на него торпед одна ушла на дно сразу после выстрела, вторая проскочила перед форштевнем и исчезла из вида где-то под берегом, и только третья попала в цель. А канонерки оказались старыми китайскими трофеями, способными обстреливать быстроходные цели только из пары малокалиберных орудий. Их быстро вывели из строя огнем крейсеров с прямой наводки. Заодно продырявили и обнаруженную рядом с ними баржу, быстро севшую в воду по планширь, но окончательно не тонувшую.

Как ни странно, древние деревянные канонерские лодки, получив множество попаданий, тоже не желали идти на дно, лишь загорелись. Пламя сначала нехотя лизало их надстройки и палубы. Но всего за восемь минут огонь набрал силу. Странным образом вспыхнула и полузатонувшая баржа. Когда в 08:40 в пролив входили посланные от главных сил на выручку номерные миноносцы, этот хлам уже нещадно чадил, полностью объятый пламенем, затянув жирными дымными шлейфами, стелившимися по воде, весь входной канал и его северный берег вместе с бухтой Таварата, где укрылись японские миноносцы.

Было совершенно непонятно, что могло так гореть на этих посудинах. Полусгнившие старые корпуса просто не могли дать столько копоти. Вероятно, это была какая-то японская хитрость. К дыму горящих у мыса Ёрифуне кораблей примешивался еще дым из труб проскочивших недавно истребителей и крейсеров и от сильного пожара на торпедированной и легшей на грунт брандвахте. Эту смрадную тучу закрывал от ветра массив мыса Ёрифуне, так что она становилась все гуще, проворно расползаясь по всему северо-западному углу залива.

В 08:18 бон между мысами Кого и Ёрифуне был подорван, и через образовавшийся проход эсминцы ворвались в Сасебский залив. Быстро разделавшись при помощи крейсеров с неожиданно многочисленной охраной на входе, попутно довольно легко отразив встречную атаку японских легких сил, Матусевич, не мешкая ни минуты, повел свои миноносцы на восток в плотном строю. Над ними снова начали распухать шапки шрапнельных разрывов. Но теперь их автора – японскую полевую батарею – было видно. Ее позиции находились на северо-восточном склоне возвышенности на мысе Ёрифуне. Ей в ответ дали несколько залпов, видимо накрыв позиции, так как стрельба прекратилась. Поскольку полосу шрапнельного огня удалось миновать быстро и без потерь, эсминцы не мешкая понеслись к входу в саму гавань Сасебо.

На «Безупречном», впервые после восстановления поврежденного винта, давшего максимальные обороты в ходе прорыва, уже более-менее приноровились к проявлявшейся при этом рыскливости влево, так что к прорезавшимся остаточным явлениям экспресс-ремонта вполне приспособились и на курсе теперь не виляли.

А определенную опытным путем при тех же обстоятельствах максимальную скорость «Быстрого» в девятнадцать узлов, после аврального и неполноценного восстановления третьей кочегарки ставшего самым тихоходным в отряде, назначили верхней планкой для остальных, что позволяло надеяться на сохранение строя при возможных внезапных эволюциях.

Вокруг круто вставали из воды живописные зеленые берега, на которых сосновые и кедровые леса перемежались с лепившимися кое-где террасами крестьянских полей и оголенной дождями и ветрами с моря горной породой, источенной тысячелетней эрозией. Впереди маячил какой-то пароход, уже поворачивавший за мыс Иорисаки, где была сама Сасебская бухта. Дистанция до него не превышала двух миль.

Имея главной задачей воспрепятствование минированию узостей противником, Матусевич приказал дать самый полный ход, довернув наперерез этому судну, которое могло оказаться минзагом.

Однако сразу же, совершенно неожиданно, весь отряд угодил под очень точный обстрел с носовых углов правого борта с мыса Кушукизаки. Там на северо-западном склоне горы Кокуза, всего в двадцати двух кабельтовых обнаружилась шестиорудийная батарея не менее чем 152-миллиметрового калибра. Причем она была хорошо замаскирована, и ее место определялось только по вспышкам выстрелов. За первым залпом последовали второй и третий, после чего пушки перешли на беглый огонь.

Сразу стало ясно, что на этот раз наткнулись на современные скорострелки, сразу давшие накрытие по головному «Безупречному». Хотя прямых попаданий не было, осколки от японских снарядов, пробив первую трубу и рикошетом уйдя вниз, вывели из строя котел в носовой кочегарке. Начав травить пар, эсминец сбавил ход.

Следующие снаряды неизменно давали накрытия, осыпая истребители градом новых осколков. При этом расстояние до японских позиций сокращалось. Шансов прорваться под таким убийственным огнем к входу в бухту не оставалось никаких.

Чтобы выскочить из-под обстрела, Матусевич круто положил право руля, намереваясь развернуться и атаковать скопление пароходов у канала Харио. Этот узкий и извилистый канал с меняющими свое направление и весьма сильными приливно-отливными течениями вел из южной части Сасебского залива в Омурский. Не зная его некоторых специфических особенностей, пройти им было невозможно, что делало недоступными для русского флота всех, кто успеет там скрыться. Если бы удалось подорвать одно или два приличных судна на фарватере, то, учитывая приближение эскадры с запада, выскочить из Сасебского залива уже никто никуда не смог бы.

Оказавшись в заливе, несмотря на неприятную неожиданность, хотелось успеть везде. Предполагалось даже разделиться, отправив один эсминец на юг, а двумя другими вернуться и все же взять под контроль район у мыса Иорисаки, выполняя главную задачу. Рассчитывали, что идущие следом крейсера, как назло куда-то пропавшие в самый неподходящий момент, вот-вот появятся и прикроют. Но их все не было, и осуществлению всех планов снова помешала японская батарея.

Почти сразу после разворота эсминцев на юго-восток она возобновила беглый огонь на поражение. Головной «Безупречный» получил новые повреждения от близких разрывов, так же как и оба шедших следом миноносца. Спустя всего три минуты стало ясно, что пока не будут приведены к молчанию эти пушки, не только невозможно прорваться ни к Сасебо, ни к каналу Харио, но и просто находиться в простреливаемом насквозь заливе опасно.

А крейсеров все еще не было видно за дымом. По непонятной причине они застряли в проходе, хотя к моменту форсирования его Матусевичем буквально дышали в спину, придавая уверенности. Стрельба по берегу трех истребителей бронебойными гранатами всех калибров не приносила никакой видимой пользы. Даже места падения своих снарядов, просто исчезавших на зеленом склоне горы где-то в стороне часто выбрасывавшихся клубов порохового дыма от японских залпов, никто не видел. Матусевич приказал разворачиваться обратно к входу в залив, чтобы хотя бы максимально увеличить дистанцию.

Но на развороте «Блестящий» получил попадание в машину и потерял ход, сразу отстав от отряда. Видя это, оба других эсминца под непрекращающимся обстрелом развернулись обратно, пытаясь закрыть подбитого товарища своим дымом, чтобы дать возможность исправить повреждение. Однако почти сразу «Безупречный» тоже получил попадание в корму и потерял управление, покатившись вправо. Кроме того, осколки повредили паропровод в кормовой кочегарке. С него передали фонарем приказ «Быстрому» немедленно отходить навстречу пропавшим крейсерам.

Флагманский эсминец быстро терял ход, продолжая получать новые повреждения от близких разрывов шимозных гранат. Японский огонь не ослабевал и был все так же точен. Казалось, оба подбитых русских миноносца обречены, но в этот момент наконец появились бронепалубники, и японцы прекратили обстрел неподвижных миноносцев, занявшись новыми целями.

По распоряжению Матусевича, на крейсера тут же сообщили ратьером о пароходе, который видели, когда вошли в залив. Сообщение приняли на «Авроре», но подозрительного японца уже было не видно за мысом, и сейчас достать его ни с миноносцев, ни с крейсеров не могли.

Поскольку момент геройской гибели эсминцев явно откладывался, более-менее уцелевший «Быстрый», получив новый сигнал с флагмана своего отряда, снова развернулся и, метнувшись на полном ходу, занял позицию между потерявшими способность передвигаться собратьями и пароходами у канала Харио.

Матусевич опасался, что среди них могут быть вспомогательные крейсера. Прекращение обстрела давало шанс справиться с повреждениями, но до тех пор добить едва живые эсминцы ничего не стоило даже парой устаревших пушек умеренного калибра. Сместившись к югу, «Быстрый» маневрировал, держась на виду у крейсеров и прикрывая подранков не особо прицельным редким огнем малокалиберных скорострелок в сторону пароходов. Так сказать, в превентивных целях. Поскольку никаких агрессивных намерений оттуда не исходило, рассчитывали взять трофеи и старались пока не калечить потенциальную добычу.

Подбитые миноносцы тем временем спешно чинились, продолжая стрелять по батарее, теперь уже шрапнелью. Стационарная позиция позволила даже не имевшим ранее практики в использовании таких боеприпасов комендорам постепенно нащупать дистанцию. Но их трехдюймовки, хлопавшие все чаще, совершенно не влияли на боеспособность японских укреплений. А весьма ограниченный запас этой самой шрапнели, взятый на всякий случай и в перегруз, быстро таял.

Однако прекращать огонь никто на эсминцах и не думал. Шрапнель вся выйдет, снова бронебойными гранатами, стальными да чугунными довесили бы. А если б эти клятые японские пушки на какой посудине стояли и торпеды бы выпустили, правда, выцелив и подготовив тщательно, чтоб с пользой. Потому как, учитывая «горячий прием», уже оказанный сразу по приходе, не дай бог тонуть придется, так, выстрелив все до железки, не так обидно будет.

Наши бронепалубники замешкались на входе в залив. Влетев в канал на полном ходу и видя впереди низкие силуэты своих эсминцев, оказавшиеся ближе, чем ожидалось, дали реверс машинам, гася скорость, чтобы не подмять их под себя. Тут началась перестрелка с охраной прохода, а потом миноносцы рванули вперед, отбивая японскую атаку, и сразу пропали из вида в быстро сгущавшемся дыму.

В грохоте собственной пальбы, перекрываемом тяжелыми раскатами довольно близких мощных взрывов на японских вооруженных пароходах, никто и не заметил, как остатки подорванного миноносцами бона развернуло течением и вновь временно перекрыло проход прямо перед носом у уже замедлившихся крейсеров.

Опасаясь повредить винты или намотать на них что-нибудь, они стопорили ход и начали спускать шлюпки, с которых отталкивали куски заграждения баграми и другими подручными средствами. В итоге, спешно приняв обратно людей и просто бросив оба баркаса в проходе, все же вошли в залив, заметно отстав от авангарда.

Зато теперь за ними вход точно был чист. Все, кто был на верхних постах, хорошо видели, что после того, как со шлюпок и палуб были расстреляны ружейным и пулеметным огнем несколько поплавков, и дрейфующее, растрепанное взрывами шестовых мин и все еще стоявшее на якорях заграждение, убегавшее к мысу Кого, затонуло.

К этому времени берег к северу полностью заволокло дымом. Из-за него укрепления района Кого не были видны совершенно. Японцы, по-видимому, тоже не видели наших кораблей, поскольку их огонь оставался неточным. Несмотря на почти полную неподвижность «Авроры» и «Жемчуга» в течение нескольких минут, поблизости разорвалось только четыре сравнительно небольших снаряда. Остальные два с лишним десятка легли на безопасном расстоянии, в основном впереди по курсу.

Только в 08:26 крейсера начали снова набирать ход, сбросив горящие плавучие маркеры, обозначавшие очищенный от бонов проход. Спустя буквально пару минут, идя по счислению и не видя совершенно ничего вокруг в сплошном задымлении, наконец удалось форсировать входной канал. Однако видимость, особенно с левого борта, все еще оставалась просто отвратительной.

Этим немедленно попытались воспользоваться японцы. Со стороны скрытого завесой северного берега показались два быстро приближавшихся истребителя. Поскольку в момент обнаружения до них оказалось всего полтора кабельтова, «Аврора» и «Жемчуг» резко положили право руля и дали самый полный ход, надеясь успеть уйти с пути, вероятно, уже выпущенных ими мин. Одновременно с поворотом открыли огонь из всех орудий.

Но оба противника почти сразу снова пропали из вида, похоже, избежав повреждений, а с мостиков и марсов наблюдали не менее двух торпед, прочертивших белые пенные дорожки за кормой. Вероятно, японцы ошиблись в определении скорости. В дыму на северных румбах мелькали еще какие-то тени, порой открывавшие частый огонь из мелких скорострелок. Им неизменно отвечали всеми калибрами в течение следующих полутора минут.

Поскольку при этом далеко не всегда видели даже всплески своих снарядов, на результат особо не рассчитывали. Отбились, и слава богу! Во время этой короткой, но жаркой перестрелки с «Жемчуга» достоверно зафиксировали как минимум еще один след торпеды, снова прошедшей за кормой, но миноносца, давшего этот выстрел, ни с одного из наших крейсеров никто не видел.

Едва вышли из дыма в зону хорошей видимости, совершенно неожиданно в южной части залива прямо перед собой всего в десяти кабельтовых обнаружили наши истребители, находящиеся под сильным обстрелом нескольких пушек с мыса Кушукизаки. По всем планам, они должны были действовать на востоке у входа в саму Сасебскую бухту, но, видимо, японцы своим огнем загнали их в этот угол.

Об укреплениях внутри Сасебского залива на момент планирования операции никаких сведений не имелось. Считалось, что их там просто нет, так что это стало сюрпризом, как выяснилось, не последним, к тому же скорострельным. С эсминцев, уже крепко потрепанных и паривших пробитыми котлами или паропроводами, крейсера тоже разглядели и отмигали фонарем о подозрительном пароходе, ушедшем в сторону порта Сасебо, который им не дали перехватить. Так что теперь они его, так сказать, «передавали по эстафете».

Разобрав это сообщение, капитан первого ранга Егорьев решил разделить свой маленький отряд. Поскольку угроза со стороны японских миноносцев миновала, он немедленно приказал слабее вооруженному и защищенному, зато более шустрому «Жемчугу» следовать к входу в бухту и не допустить его минирования. К тому же такая его позиция позволяла одновременно прикрыть с фланга флагман отряда от возможных повторных атак из бухты Таварата.

А сам на «Авроре» немедленно занялся батареей. Ход сразу снизили до среднего и, продолжая спускаться вдоль западного берега на юго-восточном курсе, начали пристрелку. Японские пушки были прекрасно видны в двадцати пяти кабельтовых и трех румбах слева по носу. В хорошую оптику просматривались даже леса у недостроенных брустверов и слетевшая или откинутая маскировка, скорее всего, из свежих еловых сучьев.

С батареи сразу принялись отвечать, оставив в покое эсминцы. Сначала били из всех шести стволов по «Авроре», но быстро перенесли огонь четырех орудий на уходивший к востоку «Жемчуг». Несмотря на то, что «Аврора» скоро пристрелялась и явно приближалась, распределение целей у японцев не менялось.

Вопреки логике и инстинкту самосохранения накатывающийся прямо на них, часто палящий большой и явно более опасный русский крейсер они по-прежнему держали лишь под беспокоящим обстрелом, стараясь, в первую очередь, пресечь любые наши поползновения в сторону Сасебо.

Причем скромничать в выборе средств при этом явно не собирались. Начиная с 08:35 в течение всего одной минуты, вдобавок к четырем пушкам мыса Кушукизаки, по «Жемчугу» начали стрелять еще с десяток тяжелых и полтора десятка среднекалиберных стволов сразу с четырех батарей, размещенных на возвышенности справа от входа непосредственно в бухту Сасебо. Радовало лишь, что скорострелок среди них не было. Об этих укреплениях, уже явно основательных, а не еще строящихся, как на Кушукизаки, снова не имелось никаких сведений. Считалось, что фортами прикрыт только непосредственно вход в Сасебский залив. Все батареи там были довольно давно пересчитаны. Правда на деле выяснилось, что пушек у противника и там стояло больше.

Оказавшись под таким интенсивным обстрелом, только начавший продвигаться к востоку «Жемчуг» метался среди всплесков близких накрытий. Хотя видимых повреждений он пока не имел, даже со стороны это выглядело страшновато. Из-за активного маневрирования стреляли с него редко, чисто символически.

Зато «Аврора» страдала незначительно и имела возможность бить точно и часто. Скоро дистанция до цели сократилась до тринадцати кабельтовых. В это время крейсер первого ранга проходил мимо пострадавших истребителей, готовясь к развороту через левый борт на новый боевой галс.

Теперь уже было отчетливо видно, что оба подранка хотя и стояли все еще без хода, но на воде держались уверенно. Третий вообще выглядел совершенно целым и маневрировал южнее, обеспечивая прикрытие со стороны канала Харио, где просматривалось несколько судов. В ответ на запрос с «Безупречного» передали ратьером, что на поврежденных кораблях надеются восстановить работоспособность главных механизмов своими силами уже в ближайшее время и в помощи не нуждаются.

С «Авроры» пожелали удачи и заложили крутой разворот через левый борт, ложась на курс, выводящий прямо к входному каналу в Сасебскую бухту. Сразу после завершения маневра возобновили интенсивный обстрел батареи, рассчитывая быстро привести ее к молчанию огнем в упор. Так как дистанция сократилась всего до семи кабельтовых, а опытные, тренированные расчеты выдавали предельно возможную прицельную скорострельность, шансы на это имелись хорошие.

Однако, несмотря на то что на склоне горы Кокуза густо рвались наши снаряды, а небо посерело от дыма сгоревшего пороха из шрапнелей, буквально засыпавших японские позиции пачками круглых стальных пуль, пушки с мыса Кушукизаки не прекращали стрелять, хотя и несколько снизили темп.

Это было что-то новое, казавшееся совершенно невероятным. Из расползавшегося на вершине небольшой горки клубящегося грязно-серого облака, над которым порой взлетали крупные куски разломанных в щепу деревьев, японцы продолжали отвечать. Причем прицельно. В корабль капитана первого ранга Егорьева попало уже три снаряда. Пока везло, и ущерб был незначительным.

Но когда пушки на берегу все же стали замолкать одна за другой, японцы в качестве компенсации решили все же уделить должное внимание наиболее опасному из противников, целиком перенаведя оставшиеся в строю скорострелки на большой русский крейсер.

В этот момент от мыса Иорисаки на ведущие бой с фортами корабли неожиданно вышли в атаку два больших двухтрубных японских истребителя. Укрываясь под самым берегом в клочьях тянущегося от входного канала дыма, они смогли подобраться незамеченными, занять удобную позицию и, теперь дав самый полный ход, неслись вперед, не обращая внимания на быстро усиливающийся встречный огонь. Каждый из них гарантированно получил по нескольку попаданий, но это не помешало успешно отстреляться торпедами с двух-трех кабельтовых и на полном ходу скрыться в канале, ведущем в гавань Сасебо.

Из-за внезапности всего произошедшего и стесненности в маневре в довольно небольшом заливе, бронепалубники не имели шансов уклониться от выпущенных мин. Верткий «Жемчуг», заложив крутую циркуляцию вправо, резко прилег на борт и почти успел развернуться кормой к приближавшимся с северо-запада двум белопенным следам. Из-за этого маневра первая из нацеленных в него торпед прошла вдоль левого борта, постепенно обогнав и пропав из вида.

Но попадания второй избежать не удалось. В 08:42 корму «скорохода» подбросило мощным взрывом, сразу после чего машина на среднем валу пошла вразнос, а на правом возникла сильная вибрация. Обе машины немедленно остановили, сбросив образовавшийся излишек пара в холодильники и за борт. Руль, судя по «вставшему колом» штурвалу, заклинило намертво в крайнем правом положении.

Все это привело крейсер в неуправляемую циркуляцию. Чтобы не выскочить на берег под японскими фортами у входного канала, по приказу из боевой рубки левую машину тоже остановили, оказавшись совсем без хода под носом у батарей, едва выкатившись из облака собственного пара. Появился и начал нарастать крен на правый борт и дифферент на корму.

Вдобавок тяжелый японский фугас с жутким грохотом рванул на палубе между фок-мачтой и мостиком. Несколько осколков через вентиляционную шахту попало в первую кочегарку, повредив один из котлов и ранив троих человек. Кроме дыма от сгоревшего пороха, являвшегося, судя по всему, начинкой снаряда, отсек быстро заполнился еще и паром. Это вынудило на время вывести наверх всю вахту носового котельного отделения.

Едкий дым проник и в погреб, вызвав некоторое замешательство у его прислуги, не сразу понявшей, откуда он взялся. На палубе разбило и раскидало две беседки со 120-миллиметровыми патронами. Рассыпавшийся порох сразу вспыхнул, вызвав сильный пожар. Норию заклинило. Горящие ленты кордида из распоротых гильз полетели вниз по снарядному элеватору, но там уже были готовы к этому и сразу начали действовать. Когда в боевой рубке собирались отдать приказ затопить носовые погреба, оттуда доложили, что внизу пожар потушен, люки к элеватору задраены и угрозы взрыва нет.

Неуправляемый горящий и парящий быстроходный разведчик, «гроза миноносцев», но никак не «сокрушитель крепостей», по инерции еще какое-то время продолжал описывать циркуляцию, а с его палубы в носу в море летели снопы огня от разлетавшегося пороха и рвущихся от жара снарядов. В 08:47 он окончательно остановился в семи кабельтовых к северо-востоку от мыса Кушукизаки, все так же плотно осыпаемый японскими фугасами. Но это довольно быстро прекратилось, к удивлению многих. Хотя форты от входа в Сасебо все так же размеренно били залпами, «Жемчуг» получил передышку. Новых попаданий не было.

Вероятно, поняв, что самостоятельно от них он уже не уйдет, японцы целиком переключились на «Аврору», чтобы как можно скорее привести и ее в состояние неподвижной беспомощной мишени. Несмотря на торпедное попадание, гораздо более крупный и живучий бронепалубный крейсер первого ранга, истекая паром, продолжал маневрировать и яростно отбиваться на оба борта. Его пушки мало что могли сделать против основательных капитальных сооружений, выявленных восточнее входа в гавань Сасебо, но для японцев он все еще оставался источником реальной опасности в тылу их передовых оборонительных сооружений, теперь уже практически единственным, поэтому постепенно оттянул на себя огонь всех японских укреплений внутри Сасебского залива.

Это позволило экипажу «Жемчуга» вплотную заняться своими пробоинами. Но пластырь не прилегал. Мешали кронштейны валов и гребные винты. Даже когда для его подводки спустили оба вельбота, ничего добиться не удалось. Нырявшие под корму матросы сообщили, что пробоины как таковой нет вообще. Полностью уничтожено перо руля, в которое, вероятно, и пришлось попадание. Средний винт сорван и потерян, а с обоих бортов от ахтерштевня имеются довольно широкие и длинные продольные щели, образованные разошедшимися заклепочными швами обшивки.

«Аврора» получила свою торпеду спустя всего минуту после «Жемчуга». Будучи гораздо менее маневренной из-за больших размеров, а главное – из-за своих конструктивных особенностей, она к тому же шла малым ходом и поэтому совершенно не имела шансов уцелеть. Руль сразу положили право на борт, стараясь встать на курс, параллельный приближающимся торпедам, но не успели. Попадание пришлось в левый борт, чуть впереди грот-мачты, на полтора метра ниже ватерлинии.

От сотрясения, вызванного взрывом, сработали предохранительные клапаны во второй и третьей кочегарках, но их сразу перекрыли. Быстро затопило угольные ямы левого борта против кормового машинного отделения, но дальше вода пока не пошла. Горловины люков успели задраить и подпереть упорами, продольная переборка выдержала и нигде не текла. Возникший крен в четыре градуса и небольшой пока дифферент на корму был некритичным и не влиял на работу главных механизмов, допуская использование артиллерии.

Хуже было другое. Все кормовое машинное отделение быстро заполнилось паром, хлынувшим из холодильника. Машинная команда едва успела выбраться, перекрыв клапан на магистрали к машине. Чтобы провентилировать отсек, невзирая на обстрел, срочно отдраили броневые крышки светового люка.

Как только стало возможно, механики снова спустились вниз. Проведенный осмотр выявил, что лопнул паропровод отработавшего пара средней машины, а сам холодильник сильно поврежден. Это значило, что восстановить работоспособность кормового машинного отделения без заводского ремонта шансов нет.

Но хода и управления крейсер все же не потерял и, благодаря уже начатому повороту, смог избежать попадания второй торпеды, проскочившей за кормой спустя всего полторы минуты. Кроме того, «Аврора» открыла огонь по тяжелым батареям у входа в Сасебскую бухту, до того вообще никем не обстреливаемым, одновременно не прекращая интенсивного обстрела в упор мыса Кушукизаки. Причем на этом наиболее угрожающем направлении удалось добиться заметного успеха. К 08:50 японские скорострелки уже совсем не стреляли.

Несмотря на все чаще падавшие вокруг снаряды, резкое снижение скорости из-за севшего пара в котлах и продолжавшего увеличиваться крена собственного крейсера, Егорьев приказал идти к горящему «Жемчугу», одновременно призвав к себе сигналом «Быстрого». С его помощью планировалось организовать буксировку.

На запрос о повреждениях с крейсера второго ранга ответили, что от взрыва торпеды заклинило руль, повреждены валопроводы к винтам от средней и правой машины. Из-за этого могут ходить только по кругу, причем в сторону вражеского берега. Полностью затопило отсек рулевой машины, а в погребе воду едва успевают откачивать. Его кормовая переборка прогнулась и сочится по всем швам. Распространение воды в жилой палубе удается сдерживать с большим трудом. Поступление воды в машинные отделения незначительное. Пар в котлах есть, вспомогательные механизмы и водоотливные средства работают.

«Аврора» в этот момент находилась почти строго к югу от входа в канал, ведущий в порт Сасебо. Он просматривался насквозь, до самых доков морского арсенала, едва различимых даже в оптику сквозь мглу, так что какое-то время с нее имели возможность следить за развернувшимся там активным судоходством.

Успели отметить крайне подозрительное движение того самого парохода, за которым одинаково безуспешно гонялись сначала наши миноносники, а потом и «Жемчуг». Он был уже почти в порту и шел наискосок фарватера, явно слишком сильно забирая к западу, чтобы просто обходить банку Чидори.

Из-за отвратительной видимости в том направлении с двух с половиной миль, отделявших наши крейсера от него, было невозможно разглядеть, минировал он входной канал или нет. Но вероятность такой «пакости» была чрезвычайно высока. Рядом маячили еще несколько небольших судов. Катеров, буксиров или миноносцев определить не удалось, но они тоже находились там не просто так, двигаясь преимущественно поперек прохода.

Японцы, судя по всему, испытывали некоторое смущение от того, что с «Авроры» беспардонно разглядывали, «что у них там спрятано под юбкой», и приняли соответствующие меры, при этом явно дав понять, что за реальных противников ни один из еще даже не думающих тонуть крейсеров уже не считают.

Менее чем в миле к северо-западу от них из бухты Ионоура, глубоко врезавшейся в левый берег канала сразу за мысом Иорисаки, показались пять мелких неуклюжих то ли пароходов, то ли грунтовозных шаланд, немедленно повернувших на юго-восток, а затем развернувшихся на запад. Из их труб валил невероятно густой серый дым, сразу ложившийся на воду и закрывавший весь обзор.

Достать их всех оказалось до обидного нечем. Еще до успешной японской атаки, едва начав пристрелку из бакового орудия по минзагу, пришлось сменить цель при провальном отражении нападения, а случившееся сразу за этим торпедирование и беспорядочное последующее маневрирование окончательно сбили прицел.

А теперь нагло прочапавшую мимо японскую мелюзгу не удостоили должным вниманием по причине временной невозможности вести огонь без ущерба для работы аварийных партий. К счастью, они не мозолили глаза долго и быстро скрылись из вида в клубах собственного дыма. Предпринятая от бессилия недолгая стрельба в их сторону из нескольких орудий по примерным ориентирам и на глазок прямо сквозь завесу вряд ли могла что-то изменить.

В сложившейся ситуации собственных сил для последнего рывка уже не хватало. Не было возможности даже обеспечить сохранность и проходимость ведущего в порт фарватера. Положение казалось критическим. Все русские корабли, сумевшие прорваться непосредственно к входу в порт Сасебо, на данный момент лишились боеспособности. При этом незначительно снизив оборонный потенциал противника и так и не выполнив главной задачи. Шансов просто удержаться на плаву до прихода основной части эскадры для всех, кто оказался внутри залива под интенсивным огнем, оставалось все меньше. Японцы должны были их добить, причем довольно быстро.

Продолжать выполнение поставленной задачи становилось невозможно. Требовалось срочно выводить корабли из-под обстрела, чтобы хотя бы не пойти ко дну. Но в заливе совершенно негде было укрыться от внимания противника. Теперь на каждом подходящем косогоре мерещились притаившиеся батареи. А покинуть его означало снова угодить под снаряды фортов мыса Кого, чью зону ответственности удалось неожиданно легко проскочить еще совсем недавно.

К тому же в голову лезли и другие неприятные мысли. Всплыли из памяти изученные еще во Владивостоке информационные бюллетени штаба о проводимых японцами до войны массовых закупках торпед на заводе Фиуме, в том числе и «монстрика» калибром в 700 миллиметров. Во многих источниках указывалось, что эти закупки проводились для целей укрепления береговой обороны.

В это, конечно, никто не верил. Ставить минные аппараты на берегу казалось полнейшим абсурдом. Но это было тогда. Теперь же, когда вокруг только вражеские берега, та же информация воспринималась несколько иначе. За прошедшие годы торпеды сильно усовершенствовались, а шустрые японцы могли уже научиться массово клепать 700-миллиметровые «бандуры» и понатыкать их тут везде!

Егорьев распорядился дать сигнал ракетами о потере боеспособности своего отряда. Но едва он взмыл ввысь, с берегов вокруг тоже поднялось сразу несколько ракет цветного дыма. Потом еще и еще. Похоже, японцы умышленно «перебивали» наш сигнал, хотя, возможно, и сигналили что-то свое.

Тут же выяснилось, что на помощь от главных сил в ближайшее время рассчитывать не стоит. Едва прибывшие от них подкрепления оказались уже разбиты, не сумев изменить ситуацию. Сейчас с «Авроры» и «Жемчуга», да и с эсминцев тоже, сквозь разрывы в дымовых шлейфах на западе и северо-западе местами просматривались скаты мысов Кого и Ёрифуне. Копоть от всего, что горело в той стороне, потихоньку раздвигало ветром, а дымка начала подниматься, открыв последние минуты схватки наших и японских миноносцев на входе.

Картина предстала нерадостная. Изначально имея некоторое превосходство, японцы сумели им воспользоваться в полной мере и остановили всех наших. Причем из пяти номерных миноносцев, временно приписанных к Цусимской базе, сейчас были видны только четыре. И хотя двое из них еще сохранили какой-то ход и медленно продвигались навстречу подбитым эсминцам Матусевича, сигнализируя фонарями о том, что это все, что послано от ведущей бой эскадры в усиление, их способность выполнять боевые задачи вызывала сомнения. К тому же японцы висели у них на хвосте, стараясь по-быстрому добить. Оба других травили пар и вообще не имели хода. Пятый нигде не было видно. Вполне возможно, он уже затонул.

Перестрелка велась на минимальных дистанциях, так что для крейсера не было решительно никакой возможности прикрыть огнем своих. Не имевшие хода эсминцы также совершенно не могли повлиять на исход этой схватки, вынужденно оставаясь безучастными сторонними наблюдателями.

Единственный, оставшийся полностью боеспособным русский корабль в Сасебском заливе эсминец «Быстрый» спешил к «Авроре», поэтому оказался много восточнее и тоже не мог защитить меньших собратьев даже трехдюймовками. Времени метнуться влево и отогнать обидчиков у него не было. Все равно бы не успел. Но тогда и к крейсерам, усердно и довольно точно обстреливаемым серьезными калибрами, опоздал бы. Это с гарантией!

Высланные Рожественским вперед в залив пять номерных миноносцев из состава десантных сил с Цусимы подошли к входному каналу в 08:30. Нечастый огонь среднекалиберных пушек с мыса Кого и пары трех-четырехорудийных батарей примерно 47-миллиметрового калибра из района мыса Кабутозаки, к северу от канала, не смогли им помешать. Но на входе пришлось задержаться. Оба берега заволокло густым дымом, который никак не желал подниматься вверх, раскатываясь по волнам густыми клубами.

Опасаясь выскочить на камни в незнакомых водах, по приказу начальника отряда капитана второго ранга Виноградского ход сбавили до восьми узлов. Но и это не избавило от неприятностей. Из-за неисправности компаса миноносец № 205 слишком сильно уклонился вправо и прижался к мысу Ёрифуне, коснувшись винтом камней. После чего, шедшему рядом № 211 пришлось останавливаться, чтобы подать буксир на аварийного собрата. Но того течением быстро снесло на глубокую воду, и он смог самостоятельно продолжить движение.

Однако, как вскоре выяснилось, это было еще только начало всех неприятностей. Почти сразу № 202 догнал в дыму «двести шестого» и скользящим ударом на время заклинил тому руль, заработав себе довольно серьезную течь в носовом кубрике. Лишь флагманский № 209 благополучно вошел в залив. Боновое заграждение к тому времени либо затонуло, либо его отнесло течением в сторону, так как ни один из миноносцев на него не наткнулся.

Но миновав входной канал и еще даже не выйдя из дыма, с «двести девятого» обнаружили подозрительный плавающий предмет слева по носу. Сразу открыли огонь из баковой пушки и пулемета с рубки. Скоро удалось разглядеть, что это простая гребная шлюпка. Судя по всему, без людей, с веслами, кое-как скиданными по команде «шабаш», но не закрепленными, и частью уже скатывавшимися в воду от попаданий пуль и всплесков близких падений снарядов. Откуда она тут взялась, было не ясно, но подозрительно. По ней палили, пока не разбили.

Этим, вероятно, показали свое место поджидавшим японцам, успевшим хорошо подготовиться к встрече. Еще не выйдя на чистую воду, флагманский миноносец угодил под сосредоточенный огонь колонны из двух истребителей и шести миноносцев, спускавшихся юго-восточным курсом откуда-то с севера, где за дымом скрывалась бухта Таварата. Начальник отряда капитан второго ранга Виноградский приказал немедленно разворачиваться, чтобы предупредить остальных о засаде и атаковать всем вместе, но выполнить маневр не успели.

В миноносец попало сразу несколько снарядов. Был убит сам Виноградский, а командир миноносца лейтенант Ломан ранен в ногу. Кроме того, был выведен из строя второй котел и поврежден паропровод, из-за чего быстро теряли ход, продолжая получать попадания. Вся артиллерия оказалась либо повреждена, либо лишилась расчетов. К счастью, едва успевший развернуться на обратный курс корабль снова закрыло дымом, и его расстрел прекратился.

В этот момент где-то совсем рядом справа прошел один из наших миноносцев. Какой именно, сказать было невозможно, так как его никто не видел за дымом, только слышали окрики команд да почувствовали докатившуюся чуть погодя разведенную им волну. Как-либо предупредить его не успели. Сразу снова часто застучали скорострелки японцев.

Как и где вышли на японцев три оставшихся миноносца отряда с «двести девятого», тоже не видели, но их появление неизменно сопровождалось дружными японскими залпами с редкими нашими ответными выстрелами. Затем вспышки заполошной стрельбы сменились размеренными хлопками малокалиберных пушек, вероятно на добивание. Это все происходило на фоне солидных залпов, доносившихся откуда-то с юго-востока и востока, где, должно быть, воевали «Аврора» с «Жемчугом» и отряд Матусевича. А немного погодя докатился грохот отдаленного мощного взрыва. Потом еще одного.

Когда спустя девять минут после начала стрельбы течение снова вынесло флагмана отряда из дымного шлейфа, с него увидели раскачивающиеся поблизости без хода миноносцы № 206 и 211. Причем «двести одиннадцатый» горел в средней части, и там взрывались кранцы первых выстрелов для трехдюймовки, разбрасывая вокруг снопы искр, а «двести шестой» густо парил и имел заметный крен на левый борт.

Было странно, что японцы не подорвали минами потерявшие ход корабли. Два остальных миноносца отряда отползали вдоль берега на юго-восток, к видневшимся в полутора милях трем небольшим кораблям, вероятно истребителям Матусевича, огрызаясь редкими выстрелами и паря. Их преследовали три японских однотрубных миноносца, неспешно стрелявших в упор по почти не отвечавшим нашим кораблям.

Заметив беспомощного «двести девятого», концевой из японцев развернулся и пошел на сближение. В это время на флагмане отряда оставалась исправной только носовая 47-миллиметровая пушка. Но весь ее расчет был выбит осколками. Видя приближение вражеского корабля, к ней встал кочегар Ефим Храпов.

Лейтенант Ломан хорошо видел из рубки, как этот рослый широкоплечий сибиряк в грязной промасленной робе прильнул к орудию, выцеливая приближавшегося японца. Стоя на полусогнутых в коленях ногах, так как пушка была ему малость низковата, на раскачивающейся на волнах узкой палубе, он удерживал ствол орудия в одном положении, не качая им ни вверх ни вниз. Как будто не было резкой бортовой качки. На то, что приближавшийся миноносец начал часто стрелять из двух своих пушек, он тоже совершенно не отреагировал, просто смахнув с лица брызги от близкого всплеска.

Наконец хлопнул выстрел, и снаряд четко вошел в корпус японца, тут же запарившего. Быстро нагнувшись за снарядом к ящику, кочегар дослал его в казенник и вскоре последовал второй выстрел и попадание, потом еще. Таким образом Ефим всадил один за другим семь снарядов, ни разу не промахнувшись! Когда после седьмого попадания противник отвернул вправо, совершенно прекратив стрелять, а на его корме начали хлопать взрывы рассыпавшихся и разбитых снарядов к пушке, кочегар, наконец, разогнулся и огляделся кругом.

К этому времени оба других японца также развернулись на обратный курс и теперь быстро приближались, начав засыпать снарядами неподвижную, но огрызавшуюся мишень, которой оказался «двести девятый». Быстро развернув ствол на ближайший из миноносцев, Храпов всадил в него три снаряда, промахнувшись только раз.

Расстояние было небольшое и даже без бинокля было видно, как последним из попаданий на нем сбило кормовую пушку, разбросав ее прислугу, как кегли. Носовое орудие противника на большом ходу сильно страдало от брызг и стреляло редко и неточно, поэтому Ломан приказал Ефиму бить по второму, что и было исполнено незамедлительно.

Тут появился боцман миноносца Назаров и закричал на Храпова, чтобы тот немедленно шел в кочегарку, гайки крутить да уголь кидать, а не лез не в свое дело.

Однако Ефим, не отрываясь от пушки, прорычал в ответ: «Не мешай!»

Боцман был совершенно ошарашен таким ответом обычно беспрекословно исполнительного кочегара, но тут в дело вмешался командир, отправивший Назарова руководить ремонтом трехдюймовки, а на баковое орудие велевший выделить двоих матросов для подачи снарядов.

Когда не нужно стало отвлекаться на подтаскивание снарядов, выстрелы участились. Поэтому концевой японский миноносец, наглотавшись полуторакилограммовых 47-миллиметровых русских гранат, не смог уйти из-под огня. В итоге он был добит торпедой на виду у почти разгромленного нашего миноносного отряда, как только «двести девятый» смог дать ход. Остальные японцы к этому времени уже совсем пропали из вида, уйдя в сторону Сасебо.

Уже после боя лейтенант Ломан спросил у Храпова: «Где ж ты так стрелять научился?»

Ефим ответил, немного смущаясь: «Дык с такого расстояния с лодки из берданки гуся взять можно. Это не ружье, конечно, – с этими словами он нежно погладил казенник уже тщательно почищенной и протертой пушки, – но и гусь пожирнее будет. Охотник я. Сибиряк. И отец у меня охотник. И дед охотником был. У нас в деревне все охотники».

К вечеру о Храпове и его «стрельбе по гусям» уже знали на всей эскадре, а миноносец № 209 матросская молва перекрестила в «Сибирского стрелка».

Встретившие русских на южных подступах к Сасебо японские миноносцы после израсходования торпедного боезапаса были вынуждены отойти для перезарядки. На максимально возможной скорости, обогнув Какиноуру, Осиму и банку Араидаси с запада, они вошли в залив и приблизились к плавбазе миноносцев «Карасаки-Мару».

Однако, едва успев встать к ее борту, пришлось снова идти в бой, так и не приняв торпеды. Только оба истребителя, имевшие запасной комплект в пеналах на палубах успели перезарядить аппараты до неожиданного появления в канале русских эсминцев. Все прочие были вынуждены надеяться лишь на свою артиллерию, хотя торпеды для них уже успели поднять из трюма парохода и привести в боевое состояние на палубе.

Это обстоятельство очень скоро стало роковым для «Карасаки-Мару» и миноносца № 47, замешкавшегося с отдачей швартовых и потому оказавшегося слишком близко к плавбазе, когда на ней от русских снарядов детонировали уложенные на палубе самоходные мины, а потом и весь остальной ассортимент в трюмах.

Пароход буквально разнесло на части серией последовательных взрывов. А миноносец, получив тяжелые повреждения от взрывной волны, был сразу осыпан тяжелыми обломками судна. Некоторые из них пробивали тонкую сталь не только бортов и палубы, но и днища. Потеряв ход и большую часть своего экипажа, он, медленно погружаясь, сдрейфовал до отмели под восточным берегом бухты Таварата и там затонул на глубине трех метров. Над водой торчали трубы и часть надстроек.

Все остальные мало пострадали либо вообще не получили повреждений от этого грандиозного фейерверка и смогли принять участие сначала в спонтанной лобовой атаке, окончившейся неудачей. А затем в еще одной с фланга, также безуспешной. Плотный огонь русских отжал японцев обратно на исходную позицию к северу, вынудив держаться в дыму. Но затем в следующей, уже хорошо организованной и скоординированной с помощью постов наблюдения фланговой атаке они смогли остановить рвущиеся в залив следом за крейсерами русские номерные миноносцы.

Получив информацию с командного пункта укрепленного района Кого о входе в пролив русского отряда, оставшиеся три корабля из 5-го отряда и три из базировавшегося в Сасебо двадцать первого, ведомые обоими истребителями, атаковали с левой скулы начавшие появляться из дыма во входном канале русские миноносцы.

Успеху атаки дополнительно способствовала открытая русскими незадолго до этого стрельба, позволившая обнаружить их по звуку, а потом и вспышкам дульного пламени. К тому же сказалось численное превосходство японцев и тот факт, что русские вступали в бой не все сразу, а по одному два корабля. Так что японцы имели возможность встречать каждого нового своего противника сосредоточенным бортовым огнем.

В результате, когда часто стреляющая японская миноносная колонна пересекла курс русской, полностью смяв и смешав ее, а оказавшиеся во всеоружии истребители ушли к востоку, чтобы там еще суметь достать оба русских крейсера, втянувшихся в перестрелку с батареями, все вновь вошедшие в Сасебский залив русские миноносцы либо уже вообще не имели хода, либо едва могли передвигаться. Их боеспособность также резко упала, и на обстрел они отвечали всего из одного орудия или только пулемета каждый. А некоторые вообще безмолвно дрейфовали по воле волн и ветра.

Видя это, начальник двадцать первого отряда миноносцев капитан-лейтенант Сираиси отправил корабли с номерами 17 и 19, имевшие по одному заряженному носовому неподвижному минному аппарату, чтобы добить русские крейсера. Но уже после их ухода выяснилось, что оба имеют повреждения от осколков и волн в носу, сделавшие непригодными к стрельбе как сами аппараты, так и мины в них.

Получив доклады об этом, командиры «семнадцатого» и «девятнадцатого» не стали возвращаться к отряду, а под берегом пробрались в базу и встали для срочного ремонта и пополнения боезапаса к пристани минного арсенала. Ни у кого не было сомнений, что даже без торпед остававшихся у входа четырех миноносцев вполне достаточно, чтобы быстро прикончить едва живых их русских собратьев.

В этот момент поле боя у выхода из канала в залив снова заволокло дымом, дав русским передышку.

Миноносец № 40, потеряв свои цели из вида и сочтя их уничтоженными, также двинулся следом за истребителями в Сасебо, надеясь там пополнить свой торпедный боекомплект.

А оставшиеся № 25 и 39 из пятого и № 48 из двадцать первого отрядов продолжили добивать подранков, пока не был получен приказ немедленно следовать в порт. Двух ближайших миноносцев хотели прикончить, стреляя в упор, но неожиданно наткнулись на очень точный ответный огонь, что вынудило Сираиси начать отход, отказавшись от этой идеи, предоставив врагам возможность спокойно затонуть самим. Причем во время отхода миноносцы снова потеряли из вида друг друга и противника в густом дыму. Два из них позже также пришли в Сасебо. Причем № 25 имел значительные повреждения и полностью разбитую артиллерию, а № 48 так и не вернулся. Обстоятельства его гибели стали известны уже после войны, из описаний этого сражения со слов русских моряков.