Глава 8
Хотя к 08:50 пушки мыса Кушукизаки наконец-то удалось заставить молчать, положение «Авроры», а особенно «Жемчуга» не облегчилось. В дополнение к набиравшему силу обстрелу с крепостных батарей, берега со всех сторон после серии ракетных сигналов начали мигать еще и световой сигнализацией. Японцы явно готовили что-то, а отбиваться было уже почти некому и нечем.
До этого надеялись на скорую помощь от эскадры, но оказалось, что напрасно. С улучшением видимости в районе входа в залив стало видно, в каком плачевном состоянии находятся пытавшиеся прийти на подмогу номерные миноносцы, единственные, на кого можно было рассчитывать в ближайшее время. В данный момент они сами нуждались в помощи. Чем закончилась схватка легких сил у западного устья входного канала Сасебского залива, в конце которой прогремел сильный взрыв, с крейсеров и эсминцев видно не было.
К тому же в это время все их внимание приковывали к себе несколько небольших судов, укрывшихся в узкой полосе плохой видимости вдоль северного берега залива и пробиравшихся к входу в Сасебскую бухту. Атаковать «Аврору», двигавшуюся к «Жемчугу» шестиузловым ходом, они пока не пытались, держась дальше расстояния прицельного торпедного выстрела под самыми скалами и лишь изредка показываясь из тянущегося вдоль них дымного хвоста. Возможно, опасались лезть под снаряды своих батарей, или просто выжидали, когда же и он наконец совсем остановится и перестанет огрызаться, чтобы ударить наверняка.
С кормы «Аврору» догонял «Быстрый», готовившийся прикрыть своим огнем и дымом. Из его труб уже вываливали тяжелые густые клубы не до конца сгоравшего нефтяного масла, смешанного с водой, обильно поливаемого на раскаленные колосники котлов. Ветром эту плотную грязно-серую массу медленно сдвигало как раз в направлении японских укреплений.
Нагоняя одновременно и японцев, эсминец несколько раз выстрелил в их сторону, простимулировав ускорить отход. Дав полный ход, те быстро скрылись за мысом Иоризаки, что на ближайшее время сняло угрозу атаки с их стороны. Оставалось защититься от пушек, но, учитывая высокую скорость «Быстрого», его завеса скоро должна была отгородить крейсера и от батарей.
В этот момент наши миноносцы у входа в залив снова стало видно. Дым в том направлении быстро редел. Часть его отнесло к северо-востоку, часть подняло над водой. Оказалось, что на плаву держатся все пятеро. Их запросили о повреждениях, выяснив, что ход в ближайшее время смогут дать четверо. Артиллерию и минное вооружение, правда лишь частично, на них тоже удастся исправить. Это, конечно, радовало. Им передали распоряжение: «По возможности выслать один корабль к главным силам с сообщением о сложившейся критической ситуации внутри залива и местах расположения уже выявленных батарей». Это нужно было сделать срочно! Требовать от них чего-то большего пока явно было нельзя.
А пушки с возвышенности на восточном берегу входного канала Сасебской бухты, почувствовавшие вкус крови, стреляли без устали, упиваясь полной безнаказанностью. Оставив «Жемчуг» на десерт, после короткой пристрелки они всей мощью навалились на «Аврору». Накрытия следовали беспрестанно и сразу пачками.
Первое попадание с той стороны пришлось в левый борт впереди мостика. Снарядом не менее двухсотсорокамиллиметрового калибра, разорвавшимся в гальюне кондукторов, его полностью разрушило. Взрывной волной и осколками разбило шпилевую машину и соседние помещения, вызвав замыкание в щите управления электромотора. То ли от этого, то ли от сильного сотрясения временно вышли из строя носовые боевые паро-динамо, и на три минуты вся носовая часть была обесточена. Загорелись пропитавшееся маслом деревянное основание шпилевой машины и боцманская кладовая.
Спустя всего полторы минуты следующий удар слева, на этот раз в палубу. Тяжелая гаубичная бомба, прошив несколько слоев корабельной стали, рванула уже у правого борта в районе 40-го шпангоута на ватерлинии, против первой трубы. В результате угольные ямы справа от первой кочегарки начало быстро затапливать. Это несколько уменьшило крен и дифферент от торпедного попадания. Большого проникновения воды в саму кочегарку не допустили, своевременно задраив угольные горловины. Две из них сразу потекли, но воду успевали откачивать.
Почти одновременно в «Жемчуг», и без того уже горящий, угодил снаряд среднего калибра, вероятно предназначавшийся «Авроре», но легший перелетом. Он повредил вентиляционную шахту машинного отделения правого борта и достал осколками, проникшими через броневую решетку в машину, ее холодильник. Отсек быстро заполнился паром, но машинная команда успела выбраться, перекрыв клапаны паровой магистрали.
Было похоже, что японцы задействовали уже все, что у них здесь было. Новых огневых точек не появлялось. Исходя из этого, предположили недосягаемые для противника зоны, где имелась возможность хоть на время укрыться. Ближайшая оказалась в тылу у мыса Кого, где «угодил под раздачу» отряд Виноградского. Японских кораблей там сейчас уже не было, а гребень зеленых возвышенностей за Иоризаки должен закрыть крейсера от японских пушек.
Эсминцам приказали по готовности идти к номерным миноносцам и по пути осмотреть западный берег залива, где также могли быть укрепления. При этом рекомендовалось уделить особое внимание самому урезу воды. Мысли о засадных минных аппаратах в скалах все еще не давали покоя.
Туда же, в случае подтверждения безопасности, предполагалось вытащить и «Жемчуга». Эсминцы к тому времени должны будут подавить открывшуюся еще при прорыве, полевую батарею, недоступную для главных сил с той стороны. После чего всем скопом можно передвинуться к каналу Харио. Подальше от форта. Если все это удастся осуществить, шанс выжить все же будет. Но в дальнейшей борьбе с японскими батареями все, кто сейчас находился в Сасебском заливе, никак не смогут участвовать.
До того, как пушки у входа в порт скрылись за клубами дыма, испускаемыми «Быстрым», японцы все же успели пристреляться по нашим крейсерам, сошедшимся вплотную. Так что они не прекращали огня, даже потеряв свои цели из вида. Легкий дрейф от течения и ветра был не способен быстро вынести их из эллипса рассеивания, так что все палубные работы пришлось выполнять под градом брызг и осколков, постоянно летевших со всех сторон.
Несмотря на это, в 09:14 с «Авроры» подали конец на «Жемчуг», начав заводку буксира. Но дело дополнительно осложнялось все еще не побежденным пожаром на баке крейсера второго ранга. В этот момент снова ожили пушки мыса Кушукизаки, что оказалось совершенно неожиданным, и японцы успели дать два безнаказанных залпа, прежде чем на них снова посыпались фугасы и шрапнель.
В обстреле проклятого, словно заколдованного, мыса охотно приняли посильное участие и эсминцы, возобновившие огонь еще оставшимися у пушек готовыми шрапнелями с фланга. Их никто не беспокоил, так что ремонт шел споро. «Блестящего» уже тянул на буксире «Безупречный», сумевший задействовать три своих котла. Этот «тандем» медленно продвигался в направлении до сих пор беспомощно дрейфовавшего «двести шестого».
Судя по докладу его командира, пробоину на миноносце закрыли пластырем, что уменьшило поступление воды, но из-за повреждений в кочегарке он не имел пара, и воду качали только вручную. Крен все еще сохранялся, и не было никакой уверенности, что корабль удержится на плаву, так что от предложенной с «Безупречного» помощи не отказались.
Три других номерных миноносца, хотя еще явно не полностью оправились от японских снарядов, занялись двумя подозрительными каботажниками, пытавшимися приблизиться к проходу между мысами Кого и Ёрифуне. Те появились, вероятно, из бухты Таварата, все еще заполненной остатками японской завесы, и осторожно пробирались вдоль самого восточного склона мыса Кого, скрываясь среди остовов затонувших там пароходов на фоне поросшего лесом берега. Сами по себе тревоги эти суда не вызывали, беспокоило лишь, что они тянули за собой нечто, похожее на связки мин или минные плоты.
Как только на пароходиках поняли, что их движение обнаружено, выпустили в небо красную ракету и добавили хода. А с берега позади них, прямо из леса, по миноносцам открыли огонь сразу две новые группы уже не полевых, а более мощных пушек. Похоже, это были гаубицы, судя по вставшим круто вверх дымным выбросам. Калибр оказался довольно серьезным для миноносцев, но управление огнем неважным. Несмотря на малую дистанцию, залпы раз за разом ложились мимо, а вскоре и вовсе сменились шрапнельным заградительным огнем.
Но сыпавшаяся на головы шрапнель не смогла остановить продвижения наших обозлившихся номерных недобитков, также «подавших голос». Видя это, после первых же выстрелов из трехдюймовок пароходы обрубили буксиры и поспешно развернулись в направлении Сасебо.
К этому времени по частоте стрельбы и низкой, но крутой траектории полета снарядов обеих групп пушек, бивших с берега, пришли к выводу, что имеют дело со старыми мортирами калибром не более шести дюймов. Эти архаичные пушки должны были быть довольно неповоротливыми.
Воодушевленные такими наблюдениями миноносцы вообще перестали обращать внимание на них и пытались преследовать ретировавшегося противника. Но не долго, так как два из них быстро отстали, едва выжимая восемь узлов. В итоге они отказались от своей затеи и подошли к борту «двести шестого» для оказания помощи. На сбившихся в кучу неподвижных хрупких корабликах в течение трех следующих минут и сосредоточились обе новые батареи, но результата добиться не успели.
Спустя какое-то время в лесу на восточном склоне мыса Кого открыли свои позиции еще две полевые батареи шестиорудийного состава, одна из которых была точно гаубичной. Действуй они так же против миноносцев, тут бы всем им и лежать на дне, рядышком. Но они били совсем в другую сторону. Возможно, отражали высадку десанта с транспортов эскадры или отгоняли наши тральщики. Вскоре туда же начали посылать свои залпы и мортиры.
А миноносцы, между тем, после бегства нежданных противников начали бить по всем видимым батареям из уцелевших пушек. Но малочисленные мелкашки, стрелявшие только бронебойными гранатами, не производили никакого видимого эффекта. Даже когда к бомбардировке присоединилась «Аврора», давая через их головы залпы из пары носовых орудий, это больше способствовало поддержанию духа команд, чем наносило вред японцам.
Комендорам шестидюймовок приходилось стрелять на глазок, лишь примерно ориентируясь по вспышкам выстрелов сквозь загоняемую в залив ветром с моря сизую взвесь от догорающих японских судов под обоими берегами входного канала и разводы дымов из труб суетившейся под западным берегом нашей мелочевки. Дальномерные станции были заняты более опасными целями справа и слева.
Тем временем, лишившись своего главного преимущества – маневренности, оба наши крейсера превратились в удобные мишени, не способные толком постоять за себя. «Жемчуг» вообще не стрелял, так как сотрясениями от собственных залпов все время выбивало подпоры, державшие горловины люков на жилой палубе и кормовую переборку погреба, грозя неконтролируемыми затоплениями и потерей остатков плавучести. А огневой производительности одной «Авроры», чьи кормовые орудия также не могли действовать, чтобы не мешать аварийным и палубным работам, было явно недостаточно для успешной борьбы с четырьмя капитальными японскими батареями у входа в Сасебо и одновременно с поразительно живучими пушками на мысе Кушукизаки.
Поскольку оба поврежденных эсминца уже извели всю свою шрапнель и теперь с нулевым эффектом часто лупили по близкому берегу справа и слева только бронебойными гранатами, уделить должное внимание резко активизировавшимся противодесантным полевым и мортирным батареям на восточном склоне мыса Кого оказалось просто нечем.
К тому же на «Авроре» от внезапных залпов оживших японских пушек под самым боком прямым попаданием сразу оказалась разбита одна из шестидюймовок. Другая вышла из строя по техническим причинам (из-за частой стрельбы появились трещины в стволе). Хотя с мыса Кушукизаки сверкали дульным пламенем теперь только три огневые точки, малая дистанция до них и полная неподвижность крейсеров создавали им оптимальнейшие условия.
Избежать новых повреждений в такой ситуации было невозможно, и они не заставили себя долго ждать. Один за другим, почти одновременно, три снаряда разорвались в батарейной палубе. В результате оказались разрушены выгородка мусорной лебедки первой кочегарки левого борта и церковная кладовая. Затем последовало попадание в верхнюю угольную яму левой машины и в салон командира. Следующим снарядом, пробившим левый борт, разрушило пекарню, проломив ее палубу и обдав осколками и рассыпавшейся мукой помещение бани. Мука загорелась. Начался сильный пожар сразу в двух палубах между второй и третьей трубой. Тяжелый дым тянуло вентиляцией в кочегарки.
А с другого борта все время прилетали снаряды с форта. Оказавшимся под частым перекрестным обстрелом нашим крейсерам приходилось совсем туго. Снова показавшемуся из собственной дымовой завесы «Быстрому» приказали продолжать закрывать крейсера со стороны Сасебо. Нужно было срочно вытаскивать сильно горящего, но державшегося пока на воде «Жемчуга» из-под огня.
Некоторые опасения вызывали бухты Ясушисаноура и Ушиноура, а также акватория в устье реки Сугио и канал Хаики восточнее входа в Сасебо. Там могла скрываться вредная мелочь, вроде той, что в последнее время во все возрастающих количествах сновала возле Цусимы и норовила подорвать себя вместе с кем-нибудь из наших кораблей (катера, шхуны, фуне, груженные взрывчаткой или имеющие давно устаревшие метательные и даже шестовые мины). Подобное судно уже было уничтожено сегодня еще на подступах к японской базе, поэтому для избежания неприятных сюрпризов подтянувшимся на подмогу двум более или менее оклемавшимся номерным миноносцам приказали контролировать также и это направление.
В этот момент сразу три японских снаряда легли особенно удачно. Один рванул под правой скулой «Жемчуга», мощным ударом бросив его узкий нос влево. Поданный канат для перетяжки троса сбросило через противоположный борт. В носовом патронном погребе открылись сильные течи, крышку минного аппарата сорвало, осколками испятнало борт на всю высоту от ватерлинии, хлестнув и по мостику. Тонны воды обрушились на палубу и людей, возившихся с тросами и боровшихся с огнем, сбивая с ног, нещадно колотя о железо. Но этой же водой залило и пламя.
Одновременно основательно встряхнуло и «Аврору». В крейсер снова попал тяжелый снаряд, судя по крутой траектории, с гаубичной батареи. Он угодил в фальшборт чуть позади второй трубы и, легко прошив его, пробил главную палубу у правого борта, потом батарейную, потом жилую палубу. Разорвался он только в угольной яме на правом броневом скосе второй кочегарки, полностью разрушив ее внутреннюю переборку, вспучив и разорвав настил батарейной палубы и сделав большую вмятину в броне.
Все ближайшие помещения заполнились дымом и угольной пылью настолько, что в них стало совершенно темно. Не было видно иллюминаторов и немногих, оставшихся целыми, электрических ламп освещения. От сильного сотрясения в самой кочегарке вышли из строя питательный насос правого борта и воздуходувная машина. В двух котлах полопались трубки, однако они остались в работе. Выброса пара почти не было, но из-за удушливых газов, попавших в отделение, его пришлось на время покинуть.
Этот снаряд по силе своего разрывного действия оказался очень мощным и снаряжен был явно шимозой, так как после взрыва образовалось много удушливого дыма, знакомого по Цусиме. Имелись данные, что под Порт-Артуром японцами применялись 320-килограммовые шимозные бомбы для 280-миллиметровых гаубиц, но эскадре Рожественского до сих пор с такими еще встречаться не доводилось.
Следом в мостик попал снаряд среднего калибра. Он разрушил правое крыло и сильно повредил ходовую рубку. Осколками выбило половину расчета шестидюймовки, стоявшей ниже, распотрошило поданные к орудию латунные гильзы зарядов и вызвало возгорание рассыпавшегося пороха. Вспыхнувший жаркий костер опалил всю правую сторону мостика и быстро погас, едва выгорел порох, но от него успел загореться ящик с сигнальными принадлежностями. Не дожидаясь срабатывания уложенных там, помимо флагов, цветных ракет, его выбросили за борт.
После короткой заминки, вызванной этими снарядами, работы с канатами продолжились. Скоро совместными усилиями экипажей обоих крейсеров удалось окончательно сбить пламя на полубаке «Жемчуга», что позволило наконец закончить заводку буксира.
А японцы с основных фортов били с максимальной частотой. Следующее попадание пришлось опять в «Аврору». Снаряд среднего калибра угодил в правый борт в метре от ватерлинии в районе 32-го шпангоута и разорвался на скосе броневой палубы в помещении бывшей кладовой минных запасов. Взрывной волной и осколками разрушило расположенный выше минный арсенал, приспособленный под хранение трехдюймовых шрапнелей, но сейчас уже опустошенный. Начавшийся было пожар сразу залило из расположенной через коридор цистерны пресной воды, также развороченной. К счастью, бороня пробита не была, и находившийся под ее защитой бывший отсек носовых минных аппаратов, все еще забитый этими же шрапнельными снарядами, не пострадал.
Потом прямым попаданием уничтожило камбуз, а следом что-то уже тяжелое грохнуло в механической мастерской, где побило станки и разрушило переборки. Также были попадания в первую и третью трубы и вентиляционный раструб левого машинного отделения.
Затем снова настал черед «Жемчуга». Тяжелый снаряд ударил в борт на уровне верхней палубы под правым крылом мостика. Его взрывом проделало большую пробоину на 130-м шпангоуте, окончательно добив канцелярию и мастерскую, уже искромсанную осколками от близкого разрыва, проломив палубу в отсек минных аппаратов, находившийся ниже. Потом сбило компасную площадку за третьей трубой, повредив две стоявшие поблизости трехдюймовки.
Хотя видимости на северных румбах, считай, не было никакой, следовательно, со стороны Сасебо крейсера никак видеть не могли, всплески вокруг них вставали плотно и часто. Палубы буквально засыпало осколками. В таких условиях для большей надежности заведя канат за баковую пушку на «Жемчуге» и кормовую на «Авроре», в 09:23 наконец начали движение.
На миноносцах, все время сновавших в клубах созданного ими дымного облака, масло лили на колосники не жалея, но гарь быстро сносило в сторону, периодически пробивая просветы в завесе. Возможно, поэтому, несмотря на резко ухудшившиеся условия видимости, попадания так и не прекратились. Оба крейсера получили еще по одному снаряду, но вероятно, калибр был небольшим либо взрыватели бракованными. Повреждения, нанесенные ими, оказались незначительными. К счастью, сто раз проклятые скорострельные шестидюймовки с южных румбов снова замолчали, но по склону горы, перепаханному и заваленному свежей щепой размолотых кедров, продолжали гвоздить из всего, что могло дотуда достать.
Шанс на спасение, причем для обоих крейсеров, теперь был. Медленно начав отползать на запад, к входу в залив, они вскоре вышли из района накрытий. Дым из труб наших миноносцев, продолжавших вертеться под носом у фортов, не позволил японцам разглядеть этого, и они продолжали усердно вздымать фугасами воду теперь уже за кормой. Появилась возможность наконец начать работы по заводке пластырей на пробоины «Авроры».
Поскольку при этом стрельба из шестидюймовок не прекращалась ни на минуту, выставляемые дополнительные подпоры все время сбивало сотрясениями корпуса от собственных залпов и все еще близких разрывов. Это позволило воде распространиться дальше по отсекам левого борта, несмотря на авральную работу аварийных партий. Затопило 75-миллиметровый патронный погреб. Продольная переборка в кормовом машинном отделении опасно прогибалась и сочилась, а насосы не справлялись с поступлением воды, уже подтопившей тормозную муфту машины.
Но на ходу даже всего в полтора узла пластырь все время отжимало. Пришлось снова стопорить ход и спускать шестивесельный вельбот. Только работая из шлюпки, наконец удалось закрыть торпедную пробоину временным пластырем. Это снизило подпор, и течи начали заделывать. Полуподводную дыру от снаряда в противоположном борту оставили на потом, так как затопления, вызванные ею, надежно локализовали.
Кроме того, удалось завести резервный буксирный конец, так как тот, на котором тянули «Жемчуг», сначала сильно посекло осколками, и под нагрузкой он начал распускаться, разматывая перебитые жилы и растягиваясь мелкими рывками, под звук лопавшихся новых волокон. Надолго его явно не хватило бы.
Когда уже заканчивались работы с канатом и пластырем, японцы начали снова нащупывать наши крейсера залпами своих батарей. Поскольку к северу от «Авроры» и «Жемчуга», между крейсерами и фортами, все заволокло дымом, сейчас разглядеть наши перемещения сквозь него было невозможно. Следовательно, управлять этим огнем могли только по телефону со все еще перепахиваемых фугасами позиций едва подавленных пушек на мысе Кушукизаки.
Воспользовавшись остановкой и уже имевшимися на плаву шлюпками, решили высадить на этот чертов мыс десантную партию из морских пехотинцев, чтобы окончательно избавиться от угрозы «оживания» его чрезвычайно опасных пушек. Добровольцев из моряков не брали, чтобы быстрее управиться. К тому же на корабле для них работы сейчас было «выше крыши», особенно учитывая большую убыль людей на верхних постах.
Отряд из тридцати четырех морпехов (всех, кто остался на ногах из полусотни взятых на борт в Озаки) возглавил мичман Терентьев с крейсера. Они надели черные бушлаты, чтобы не сверкать в лесу тельняшками и светлыми парусиновыми робами, в которых работали на корабле, что резко контрастировало с белой тужуркой мичмана, одевшегося перед боем «по первому сроку», хоть и перепачканной теперь копотью и кровью.
У каждого имелась винтовка с примкнутым штыком. Хотя пулеметов не было, все перепоясались крест-накрест забитыми пулеметными лентами. Как выяснилось еще на тренировках под Владивостоком, так можно было утащить бегом гораздо больше патронов. На ремне вместо подсумков теперь свободно разместились большой жесткий деревянный короб кобуры с трофейным «симоносекским маузером» и пять запасных обойм к нему в специальных удобных кармашках.
В довершение неположенной экипировки за плечами топорщились вещмешки, набитые огнепроводным шнуром, пироксилиновыми патронами и прочими нужными в предстоящем деле вещами. «Оморяченные» казаки взяли еще и шашки, закрепив их ножны на спине, чтобы не мешали скакать по камням, кустам и лесу. Остальные ограничились большими самодельными ножами за голенищами сапог или в специальных ножнах на лямках вещмешка.
За такой «разбойничий» вид все непременно схлопотали бы нагоняя от какого-нибудь пехотного генерала, окажись он здесь. Когда Терентьев увидел свое снарядившееся войско, невольно выдал, присвистнув: «Ну, прямо пираты! Шашки-то хоть вам на кой?! Не додумались на берегу оставить?»
Ответом было недовольное сопение короткого строя. А возглавлявший шеренгу вахмистр с шикарными усами негромко выдал: «Не извольте сомневаться, вашбродь! Лишнего не взяли. Все, как учили».
Махнув на него рукой, мичман приказал занимать места в шлюпках.
На двух пробитых осколками вельботах быстро достигли берега. Ловко высадившись на маленьком пляже из черных, отшлифованных волнами валунов и галечника чуть восточнее оконечности мыса, бросились к кустарнику, сразу переходящему в лес. С открытого места хотелось убраться как можно скорее. Но в зарослях почти сразу нарвались на встречный ружейный огонь, вынудивший залечь и начать отстреливаться.
Растерявшийся было мичман быстро опомнился и, согласившись с предложением того самого вахмистра, приказал идти в обход, чтобы не терять людей и время, оставив на прежней позиции десяток стрелков, для отвлечения внимания. Пока те, постоянно переползая и постреливая в сторону японцев, создавали видимость всего отряда, завязшего у мыса, две дюжины морпехов, рысью, пригнувшись, ушли влево по старой осыпи, поросшей молодым покосившимся сосняком, вдоль уреза воды огибая горушку, на которой стояли японские пушки. Достигнув распадка, уже позади нее, двинулись вверх по склону.
В итоге, на преодоление бегом немногим более полуверсты до батареи, со всеми кругалями по горному лесу, потратили около десяти минут, постоянно ожидая ружейного залпа из-за кустов или густо росших деревьев. Не сбиться с пути помогал не стихавший грохот разрывов на японских позициях. Выходя к ним с тыла, неожиданно выскочили на берег небольшого красивого озера, окруженного лесом со всех сторон.
Отсюда, между сосен на другом берегу несколько выше, были уже хорошо видны разрывы наших снарядов. Все так же бегом обогнув озеро с севера, подошли к орудиям вплотную и дали ракетный сигнал о прекращении огня. Как только ракеты ушли в небо, ринулись в атаку.
Батарею взяли одним рывком. К этому времени на изрытых воронками и заваленных свежим буреломом позициях осталось только 47 живых японцев. Из них половина были контужены и не могли оказать сопротивления. Они уже почти не понимали, что происходит. Таких быстро связывали, оставляя там, где находили, и бежали дальше.
Яростно отстреливались только офицеры, почти все бывшие на штабном пункте, оборудованном дальномером и все еще действовавшим телефоном. Расстреляв все патроны к своим пистолетам и ранив при этом не меньше пяти морпехов и командира отряда, они бросились в атаку, размахивая фамильными мечами.
Получивший пистолетную пулю в ногу Терентьев, совершенно обессилевший от ранения, а особенно от предшествовавшей бою «пробежки», свалился на камни, завороженно глядя на катану одного из японцев, неминуемо и стремительно опускавшуюся на него. Но в последний момент сталь меча была отбита златоустовской шашкой оказавшегося рядом усатого вахмистра морской пехоты Семена Буденного.
В течение следующих десяти или чуть более секунд, орудуя шашкой и пустым маузером, он отбивался от двоих наседавших на него японских офицеров. Эта схватка закончилась совершенно неожиданно, когда с характерным выдохом «кхэ-э» Семен развалил надвое одного из противников, с оттяжкой разрубив его от плеча до ниже пояса. И тут же, уйдя от рубящего удара сверху второго, сам ударил его искромсанным маузером плашмя в голову справа, расплющив ухо и выбив из сознания.
Все это не реальными событиями, а какими-то цветными картинками пронеслось перед глазами уже едва живого мичмана, совершенно переставшего понимать что-либо из окружающего. Еще когда бежали вверх по склону, он всего с одним револьвером в руке выложился полностью, только на силе воли дотянув до позиций, хотя считал себя достаточно спортивным человеком, любил охоту и хорошо ездил верхом.
При этом мичман не переставал удивляться, как эти люди, увешанные оружием и с мешком за плечами, весящим далеко за полпуда, умудряются еще и перекидываться шутками на бегу, легко и почти беззвучно перескакивая через валежины и огибая сучья. В то время как он все время за них цеплялся, производя немало шума и ловя за это на себе укоризненные взгляды. Причем чем дольше бежали, тем больше он шумел, или это только казалось так, потому что сердце уже гулко стучало где-то в самых ушах. Потом был бой и жгучая боль в ноге.
А Буденный, быстро оглядевшись, рявкнул: «Живьем брать! Живьем!» Все так же возвышаясь над раненым командиром с шашкой в правой руке и сверкающим свежими глубокими зарубками от мечей огромным пистолетом в левой, запаленно дыша после схватки, он говорил мичману, в адреналиновом кураже забыв субординацию: «А ты говоришь, шашку на берегу оставить надо было! Нельзя казаку без шашки! Она, конечно, против пулемета не очень! Однако же сгодилась!»
Мичман же просто лежал на подернутых хилым мхом камнях, не в силах пошевелить ни одним мускулом, и дышал, дышал, дышал! Даже нога уже не болела. А над ним сходились в вышине верхушки сосен, какие-то причудливые, совсем не такие, как у нас, а еще выше небо. Оно такое же… Или все же другое?!
Тем временем рядом, пользуясь в основном прикладами, привели в такое же безопасно-бессознательное состояние оставшихся четверых еще живых офицеров. Из них трое были в морских мундирах. Обратно их, надежно связанных по рукам и ногам и запеленутых в найденные здесь же куски брезента, волокли на плече, как мешки с картошкой.
Беглый осмотр укреплений дал ответ на вопрос необычайной живучести батареи. Все орудийные дворики имели перекрытые щели для защиты прислуги подачи от шрапнели, а орудия закрывались развитыми щитами, полностью укрывавшими расчет с боков и сверху. Вывести из строя такую пушку могло только прямое попадание или удачный крупный осколок, удара которых все же не выдерживала сталь щитов.
Уцелевшие, точнее уже восстановленные расчетами два орудия и телефон привели в негодность, подорвав сложенные в орудийных двориках снаряды, а вот наспех заложенный заряд в артиллерийском погребе почему-то не сработал. Но возвращаться из-за этого не стали и так же бегом, повторяя все кривули, вернулись к шлюпкам, сразу отозвав отвлекающих стрелков назад. Половину дороги раненых, как и пленных, пришлось нести на руках. Всех их толком перевязали, только вернувшись на берег.
Крейсера к этому времени уже возобновили движение, и их пришлось догонять под японским обстрелом, постоянно вычерпывая воду, хлеставшую через временно заделанные осколочные дыры в бортах и днищах. Но десантники на веслах шли все же быстрее изрядно побитых крейсеров, ковылявших в сцепке под двумя паровыми машинами на обоих.
Приняв на борт штурмовую группу с пленными и не став тратить время на подъем полузатонувших искромсанных шлюпок, продолжили отход. Японский огонь стал редким и не прицельным. Били явно наугад по площадям. Избежав новых повреждений, исправляя старые, ушли от обстрела к северо-западу, оказавшись в сравнительно безопасных водах.
К десяти часам утра от японских батарей у входа в Сасебо, находившихся теперь по другую сторону клубящейся постоянно обновляемой серой массы мазутного дыма, крейсера закрылись еще короткой плоской «лопатой» мыса Иорисаки. Однако из-за него по-прежнему торчали их мачты, которые могли видеть с форта, поэтому движения в направлении бухты Таварата не прекращали до тех пор, пока примыкавшие к нему зеленые холмы окончательно не отгородили отступавшие крейсера от тяжелых пушек.
Отсюда в одном из просветов истончившейся и иссохшей завесы между входными мысами уже на пару мгновений показался приближавшийся с юго-запада долгожданный тральный караван главных сил. Хотя больше никого разглядеть не удалось, это придало уверенности всем. Ход застопорили, снова занявшись пробоинами. Здесь теперь казалось безопасно.
Необходимости рисковать миноносцами, держа их на виду у фортов, больше не было, так что подошедшего «двести девятого», уже полностью восстановившего свои ходовые возможности, отправили в разведку к входу в Сасебо, с приказом собрать на обратном пути всех дымзавесчиков, совсем скрывшихся из вида где-то там же, и привести их к крейсерам.
Но стояли на месте недолго. В начале одиннадцатого утра сцепка «Аврора» – «Жемчуг» и подбитые миноносцы опять дали ход и медленно повернули на юг-юго-запад, чтобы освободить место для ожидавшихся в скором времени броненосцев и одновременно поскорее удалиться от неконтролируемого нами явно враждебного побережья и выхода из гавани Сасебо.
Плоды недавней бурной деятельности наших миноносцев, судя по всему, еще не давали японцам возможности разглядеть эти переползания с места на место. Они продолжали неприцельный обстрел прежнего места дрейфа «Жемчуга», но уже только из тяжелых орудий. Средние и более мелкие, как потом выяснилось, пытались накрыть мельтешившие у них под носом верткие кораблики, но попаданий добиться так и не смогли. Повреждения ограничились осколочными пробоинами, не повлиявшими на боеспособность.
А где-то там, западнее входного канала в Сасебский залив с фортами мыса Кого и бухты Омодака, в полную силу бились главные силы эскадры. На западе и юго-западе сейчас были хорошо видны шапки шрапнельных разрывов. Это значило, что батареи с обеих сторон входа находятся под плотным огнем.
Ушедший к эскадре с донесением «двести одиннадцатый» еще не вернулся, каких-либо других сигналов, возможно подаваемых Рожественским, в западной части горизонта видно не было. Радио все так же не работало из-за помех, так что до конца ситуация по-прежнему оставалась неясной.
Поскольку основная задача – контроль над входом в порт Сасебо – все еще оставалась невыполнимой, пытались реализовать хотя бы запасную, то есть разведку. С «Авроры» запрашивали, кто что видел. Пришедшие от входа в бухту миноносцы сообщили, что в самом порту наблюдали множество пароходов. Боевых кораблей и новых огневых точек не обнаружили. Это несколько успокаивало.
Подытожив полученные доклады, на мостике флагмана отряда пришли к выводу, что для эскадры шансы добиться решающего успеха еще есть, но всем, кто был сейчас здесь, нужно еще чуток продержаться и любой ценой помочь тем, кто пробивается снаружи.
После обмена семафорами и получения докладов выяснилось, что на данный момент под командованием Егорьева находились два крейсера, из которых лишь один сохранил возможность использовать часть своей артиллерии (по требованию старшего механика «Авроры» Н. К. Гербиха, стрельбу из всех плутонгов, кроме носового, категорически запретили, чтобы предотвратить распространение затоплений в районе среднего машинного отделения). Из трех истребителей отряда капитана второго ранга Матусевича один все еще не имел возможности дать ход, и с него доносились звуки ремонта, а оживший «Безупречный» из-за не до конца исправленных повреждений не мог выдать более двенадцати узлов.
Из пяти номерных миноносцев отряда погибшего капитана второго ранга Виноградского «двести одиннадцатый» ушел с донесением к Рожественскому. «Двести шестой» едва держался на плаву и до сих пор не имел пара. Миноносец № 205 не мог дать ход более четырнадцати узлов из-за погнутых о камни лопастей винта и пострадавшего в перестрелке котла. А «двести второй» по причине неисправности холодильников расходовал последние тонны пресной воды и скоро будет вынужден либо гасить котлы, либо питать их забортной водой, что довольно быстро приведет к тому же результату, но уже безвозвратно. Только «двести девятый» почти восстановился.
В таком состоянии всему сводному отряду легких сил, собравшемуся в заливе, было крайне желательно отойти к каналу Харио как можно быстрее, пока утыканная японскими пушками возвышенность еще скрыта в остатках завесы. Но подавить снова активизировавшиеся полевые и мортирные батареи, недоступные для эскадры с той стороны, тоже требовалось срочно. Более двух десятков стволов, часто плюющихся огнем, имели немало шансов сорвать и высадку, и тральные работы. Понимая это, Егорьев приказал наплевать на все, раскрепить все, что можно, и бить из всех орудий обоим крейсерам.
Лишь самую малость недобитые японцами корабли вполне могли этим прикончить себя сами. Но выбора не оставалось. Если промолчать сейчас, атакующих с той стороны отобьют, а потом прикончат и тех, кто пролез сюда. Им уже не много надо. А так, если и придется идти ко дну, так с пользой для дела. К счастью, довольно быстро появилась возможность отменить это распоряжение. Когда в половине одиннадцатого во входном канале показался «Донской», а следом за ним и три малых броненосца Иессена в сопровождении прорывателей, стало ясно, что чаша весов окончательно качнулась в нашу сторону.
