Глава 12

Когда вскоре после половины второго на мостике «Орла» собрались командиры отрядов миноносцев, истребителей и броненосцев береговой обороны, в общих чертах уже был готов план дальнейших действий. Все понимали, что малейшее промедление сейчас недопустимо, как и то, что этот удар будет уже последним. Если и он окажется отбит, останется только уходить, не добившись главной цели набега.

Офицеры, ознакомившись с предложенным штабистами планом предстоящей атаки, быстро высказали свои соображения и откорректировали изначальный замысел. Тут на катере прибыл полковник Леш, командовавший десантом, в сопровождении двух штабс-капитанов, командиров уже побывавших в деле десантных рот. Они кратко доложили малоприятные итоги высадки на мысе Кого, высказав пожелание в дальнейшем намечать более подходящие места, поскольку из-за ошибки морских стратегов потери составили больше половины из высаживавшихся войск. Причем на три четверти не от противодействия противника, а искалеченными, что уже попахивает прямым саботажем.

Флотские, будучи взвинченными до предела многочисленными японскими сюрпризами, ставящими на грань провала все мероприятие, и затеянное-то против всякого здравого смысла только из-за медлительности армии в Маньчжурии да по прямому приказу с самого верха, в долгу не остались и в ответ предложили выбирать места самим, раз они знают такие. Но начавшуюся было перепалку армейцев с моряками пресекли на корню и перешли к обсуждению возможности высадки шлюпками в самом порту. Это избавляло от подобных неожиданностей, но требовало прорыва транспортов в гавань. Стали думать, как это реализовать.

Поскольку время было дорого, совещание не затянулось. Уже через пятнадцать минут после появления Леша начали разъезжаться по своим местам. Конечно, в такой спешке предусмотреть все было невозможно, и как показали дальнейшие события, накладок избежать не удалось, но неожиданность и стремительность атаки решили все в нашу пользу.

К этому времени транспорты с десантом были вызваны со стоянки у бухты Сукуинора и медленно ползли к броненосцам, подбирая с воды последние катера, которых вконец загоняли все кому не лень с осмотром берегов. Ни миноносцам, ни миноноскам, как это предполагалось изначально, сменить «малышей», все так же перегруженных своими «пассажирами», до сих пор было некогда. Их и без того скудное поголовье заметно поредело за сегодня.

В 13:45 наша эскадра оказалась сосредоточена в северной части залива между входом в бухту Ионоура и восточным берегом залива, блокируя входной канал непосредственно порта Сасебо и подходы к устью реки Сугио, растянувшись отдельными вымпелами еще на полмили к югу.

Еще южнее к ней продвигались малым ходом три десантных парохода, снова начавшие готовить пехоту и высадочные средства. На их палубах толпились свежие батальоны, из которых формировали первую волну десанта. Уже побывавших на берегу отправляли в низа для отдыха и переодевали в сухое. Но всем было ясно, что этот отдых не затянется.

Со стороны казалось, что готовится высадка штурмовых групп для захвата форта, чтобы лишить прикрытия японские легкие миноносные силы, обороняющие вход в канал. В сложившихся обстоятельствах это было вполне логично и потому предсказуемо.

Видимость заметно улучшилась. Дождь давно прекратился, хотя серая сырая мгла все еще закрывала горизонт, ограничивая видимость семью-восемью милями. Дымовая завеса на входе по-прежнему стояла стеной. Шлюпки (точнее, залитый в них мазут) до сих пор не догорели. Оттуда, из густого дыма, периодически показывались катера, вероятно, следившие за эскадрой. Батареи на берегу молчали, но теперь уже этому молчанию никто не верил. Тем более что из глубины их позиций совсем недавно взлетели в небо сигнальные ракеты. Японцы явно еще не выдохлись и готовили очередную каверзу.

Но теперь была наша очередь удивлять. В 13:49 после сигнала с «Орла» ходившие до того вразнобой поперек входного канала русские истребители и миноносцы начали быстро набирать ход и разворачиваться на север, совершенно не тратя время на формирование хоть какого-то строя. Следом за ними, даже не попытавшись встать в колонну, просто кучей, двинулись все три малых броненосца, также увеличивая скорость своего движения, однако не особо разгоняясь.

Они не открывали огня, так как все время маневрировали, выходя на отмеченный вехами узкий проход. При этом «Сенявин», к моменту подачи сигнала еще стоявший носом к мысу Иорисаки, потерял значительное время на разворот и последующее «нащупывание» протраленного фарватера, из-за чего изрядно отстал от двух головных, не ставших его ждать и втянувшихся в канал с минимальными интервалами. В таком разомкнутом строе отряд Иессена и ушел в дым.

Эскадренные броненосцы немногим ранее открыли упреждающий огонь по японским батареям всеми калибрами, пока оставаясь без хода к югу от их позиций всего в восемнадцати кабельтовых. Сразу после короткой пристрелки шестидюймовками, давшей накрытие уже вторым залпом, применили сегментные снаряды главного калибра, подготовленные за время паузы по трубке, что дополнило воздействие шрапнели, выпускаемой с предельной скорострельностью из множества трехдюймовок. Так что пушкари с фортов покидали укрытия в весьма экстремальных условиях и явно нехотя.

Как и предполагалось, японские укрепления все еще сохранили боеспособность, но теперь им пришлось действовать с самого начала под плотным огнем, что заметно сказалось на частоте и точности залпов. А обстрел из полевых орудий и армейских гаубиц, хоть и начался спустя всего пару минут после первого нашего движения, учитывая заминку у крепостных пушек, был не так страшен и не смог задержать штурмовые колонны.

Миноносцы вообще проскочили под чисто символическим огнем, а броненосцы береговой обороны почти не почувствовали уколов двух-трех гранат с полевых батарей, доставшихся им до выхода из пристрелянной зоны. Ущерба от шрапнели также было немного, поскольку людей с открытых постов убрали заранее.

С форта они успели получить только два мало-мальски прицельных залпа, отделавшись единственным попаданием в кормовую башню «Ушакова». При этом японский снаряд среднего калибра рикошетом ушел за борт и разорвался уже в воде, оставив лишь глубокую ложкообразную вмятину на броне крыши.

Уже в 13:55 «Безупречный» и «Быстрый» миновали полосу дыма, оказавшись на пороге Сасебской бухты. Следом за ними из густых клубов вывалились все четыре недобитых еще пару часов назад номерных миноносца. Дальше поспешал досадно пострадавший от своих «двести одиннадцатый». Он оказался впереди отряда малых броненосцев, мозоля глаза их комендорам немым укором. Из его второй трубы вываливал такой густой дым, словно она старалась за двоих, отрабатывая и за ту, что теперь бесполезно торчала позади мостика и над которой не было даже признаков привычного жаркого марева.

Японцы никак не ожидали так скоро повторного штурма, поэтому просто не успели что-либо предпринять. У них, судя по всему, имелся свой план, и они спешили его реализовывать, задействовав все силы. А наша атака в него никак не вписывалась, поэтому атаку не смогли отразить.

Прямо перед русскими миноносцами теперь был узкий проход между банкой Чидори и западным берегом канала. И он оказался совершенно пуст! Никаких следов нашей обвеховки с этой стороны завесы уже не осталось, но и явных преград тоже не было.

Справа, между обозначенной барашками перекатывавшихся волн отмелью и скрытым где-то за дымом восточным берегом, судя по карте, убегавшим на восток и образовывавшим небольшую гавань, на самой границе уже расплывавшейся здесь завесы маячили два небольших паровых судна, неспешно двигавшихся наперерез нашей передовой группе. Оба тянули за собой на коротких буксирах что-то массивное, напрочь лишавшее их маневренности.

В них сразу опознали миноносцы, но они явно еще не знали о начале второго штурма и к бою не готовились. Поняв, кто перед ними, там вызвали расчеты к орудиям, но ни перехватить наших, ни скрыться сами уже не успевали.

По ним тут же открыли огонь из всего, что могло их достать, не снижая хода. С «Безупречного» дали ракетный сигнал, что проход свободен. В этот момент, совершенно неожиданно, то сооружение, что тащил ближайший из японских миноносцев, взорвалось с жутким грохотом, буквально накрыв огромным столбом воды своего буксировщика и засыпав его соседа обломками. Тот уже начинал травить пар от нескольких попавших в него снарядов, а после этого и вовсе остановился, замерев, как его качнуло влево, и прекратив стрелять в ответ.

Когда поднятая взрывом вода опала, ближайший японец уже совершенно не представлял опасности. В разводах еще не рассеявшегося дыма и водяной пыли было прекрасно видно, что он быстро погружался кормой, высоко задрав нос. Из трубы бил столб перегретого пара, аварийно стравливаемого из котла. Людей на палубе видно не было.

Тут откуда-то из-за этих уже гарантированно выведенных из игры миноносцев показались еще какие-то небольшие паровые суда, такие же неуклюжие. Огонь сразу перенесли на них, скоро разглядев, что это четыре катера, спешно избавлявшихся сейчас от пришвартованных к их бортам больших угловатых фуне или лихтеров и начавших стрелять по «Безупречному» из имевшихся на них мелких пушек и пулеметов.

Но японцам в этот раз не везло. Почти сразу же одна из этих лодок также взорвалась, разметав в щепки свой катер и накрыв волной соседей. После этого последние два, еще сохранившие ход, развернулись и быстро пропали из вида. Вокруг них теперь хватало клочьев дыма, стелившегося по воде, так что спрятаться возможность имелась. Берег восточнее отмели совершенно не просматривался с самого начала, и кто еще там мог затаиться, никто сейчас сказать не мог.

Судя по мощным детонациям, было очень похоже, что встреченные миноносцы и катера шли к входному каналу с минными плотиками на буксирах, чтобы снова его заминировать. Наш рывок на штурм без подготовки и предварительного развертывания для них явно оказался сюрпризом. Тот же дым, что гарантировал им недоступность от наших глаз, не позволил своевременно обнаружить приближение опасности, а быстрота выдвижения эсминцев авангарда, не стесненного в этот раз тралами, не дала нужного времени для предупреждения.

За те короткие минуты, что шла эта первая перестрелка, миноносная колонна выскочила уже на траверз отмели Чидори. У стенки минного арсенала справа по курсу, за корпусами нескольких грузовых судов теперь стали видны еще два довольно крупных миноносца с одной трубой и двухтрубный истребитель. Они уже отдали швартовы и имели ход, начав стрелять по нашим кораблям. Дистанция была меньше мили и быстро сокращалась.

Русские ответили частым и точным огнем, но это, естественно, не смогло остановить самураев. Они набирали скорость и шли наперерез, в то время как наши, наоборот, дали реверс машинам, чтобы не влететь на всех парах в туши транспортов, столпившихся в северном, а еще больше северо-западном углу бухты, где они стояли вообще буквально борт к борту.

К «принимающей стороне» сразу присоединился еще один однотрубный миноносец, показавшийся из-за пароходов со стороны портовой части бухты. Откуда-то оттуда же донесся мощный звук заводского гудка, подхваченный сразу несколькими судовыми сиренами от морского арсенала. С самих транспортов и с берега заполошно захлопали ружейные выстрелы и малокалиберные пушки. Это все дополнялось накатывавшимися с кормы раскатами стрельбы тяжелых батарей и частых разноголосых разрывов всего, что прилетало на форт с эскадры.

Под такой аккомпанемент наши миноносцы миновали отмель Чидори и получили наконец свободу маневра, сразу положив право руля и ложась на встречный курс своим оппонентам, что шли от минной пристани, держа их под огнем правого борта. Одновременно левым начав отвечать тому одиночке, что выскочил от пароходной стоянки.

Ход резко падал, но еще до полной остановки ручки машинных телеграфов перекинули на «малый вперед», чтобы было проще маневрировать в тесноте забитой судами акватории и не разминуться с противником слишком быстро. И снова строй сквозь строй!

А в жарких утробах котельных и машинных отделений, прислушиваясь к звукам боя, едва доносившимся сквозь гул ненасытных топок и «дыхание» механизмов, исходили риторическим матом кочегары и машинисты, комментируя «судороги» своего непосредственного начальства с мостиков, вынуждавшие их то гонять машины на реверсах с запредельными рабочими значениями пара во всех магистралях, то давать полный ход и сразу «стоп машина!», из-за чего приходилось резко сбрасывать его избыток в холодильники или через клапаны.

Схватка в любой момент могла перерасти в рукопашную, с таранами и абордажем. Наши силы прибывали! В 13:07 из дыма позади пытавшегося догнать собратьев «двести одиннадцатого» показался и «Ушаков», с которого с удивлением обнаружили, что все время наступавший на пятки «Апраксин» в дыму отстал.

Едва окинув взглядом бухту, командир отставшего миноносца сразу увел свой корабль в сторону, освобождая линию огня для броненосцев и паля всем бортом влево, пытаясь обозначить им приоритетные цели. Но с гораздо выше расположенного мостика флагмана Иессена обзор был достаточно хорошим, чтобы и так понять, куда бить.

К этому времени японцы уже разминулись с нашим авангардом и оказались у него за кормой, разворачиваясь для продолжения боя. Их колонна представляла для комендоров броненосца хорошую цель, так как все корабли практически створились, причем на острых носовых углах на расстоянии прямого выстрела, чем они незамедлительно и воспользовались.

Грянул сначала двухорудийный залп стодвадцаток левого борта, тут же дополненный перестуком трехдюймовок, потерявших несколько секунд на смену снарядов с шрапнели на бронебойные гранаты, и поспешной пальбой вразнобой среднего калибра уже правого борта, для двух пушек которого также открылась директриса стрельбы. А носовая башня главного калибра подвела предварительный итог парой десятидюймовых фугасов. Причем все это вздыбило воду вокруг кораблей противника почти одновременно.

Тем, кто находился в боевой рубке «Ушакова», показалось вначале, что удалось прихлопнуть сразу всех японцев. Только тот, что приближался с севера, уцелел, так как оказался немного правее линии огня. Но когда всплески от взрывов тяжелых снарядов опали, стало видно, что все цели на плаву, а парит и теряет ход только один из миноносцев. Истребитель и другой однотрубник выглядели совершенно не пострадавшими и продолжали бой. Это сразу же подтвердили и из артиллерийской рубки, с высоты которой поле боя видели куда лучше, чем через щели в броне.

Японцы закончили маневр и нагоняли наших, почти упершихся в противоположный берег узкой бухты и также разворачивавшихся на обратный курс, огибая со стороны причалов транспорты, стоявшие на бочках непосредственно перед минным арсеналом. Вот-вот все должны были смешаться в свалке ближнего боя. Тогда калибры броненосцев береговой обороны уже не смогут им ничем помочь.

Пока же скорострелки «Ушакова» сопровождали самураев кучными всплесками, иногда пачкавшимися клубами разрывов под тонкой обшивкой и разлетавшимися при этом обломками. Но за дымом и брызгами, вздымаемыми снарядами, разглядеть, в кого именно попадали и насколько серьезно, не удавалось.

К тому же из завесы наконец появился «Апраксин». Для него, как минуту назад для «Ушакова», теперь положившего лево руля и гасящего инерцию своего веса обратным вращением винтов, дистанция по дальномеру составила всего десять кабельтовых. Обходя своего флагмана с правого борта, он также успел дать полновесный носовой залп, включая башню главного калибра. Ее «выхлоп» на несколько секунд почти полностью закрыл обоим броненосцам обзор в носовых секторах. Сразу следом, считай прямо в этот дым, изрыгнула огонь и кормовая башня «Ушакова», окончательно застелив бурыми клубами половину просматриваемого сектора, а потом снова ухнули стодвадцатки.

Когда дым снесло вверх и в сторону, оказалось, что в итоге броненосцам на пару удалось выбить еще и истребитель, вдобавок к подстреленному на развороте миноносцу. Судя по паре очагов яркого пламени, появившихся глубже в гавани, досталось и пароходной шеренге, в которую влетели все перелеты. И это за неполные две минуты, так сказать с порога.

Однако добрать своих подранков Иессену не дали. Оба преодолевших входной канал броненосца почти сразу оказались главными героями схватки, завертевшейся под западным берегом напротив минной пристани. После громогласного появления в бухте их главный калибр замолчал, зато не слишком многочисленные скорострелки и даже пулеметы начали бить взахлеб на оба борта почти по всем румбам, отражая атаки японцев, в основном катеров, набрасывавшихся со всех сторон. Неожиданно появляясь из-за корпусов многочисленных судов и тянувшихся отовсюду шлейфов дыма, они атаковали и моментально вновь скрывались.

Эти наскоки прекратились внезапно, словно по команде. Кто не успел уйти, уже скрылся под водой или тонул и угрозы не представлял. Один из небольших транспортов в торговой части порта горел и медленно приседал на корму. Кроме двух, весело разгоравшихся судов, курились легким дымком откуда-то из своих потрохов еще несколько. Пострадали они от нашего огня или от своих экипажей, сразу было не разобрать.

В азарте схватки даже не поняли, кто, когда и чем добил тот миноносец, что оставался торчать без хода почти на середине бухты. К тому времени, когда «Ушаков», а за ним и «Апраксин», уже останавливаясь, прошли мимо отмели, постепенно развернувшись почти всем правым бортом к порту и встав друг за другом под самыми береговыми утесами западного крутого берега, он уже лишился трубы и быстро садился носом в воду. С него не стреляли, поскольку все вооружение явно вышло из строя, но и спасаться тоже никто не спешил. На воде вокруг всюду плавали обломки. Остальные японские миноносцы вели бой дальше в гавани и ни на что более не отвлекались. Точнее, им не давали отвлекаться.

Оглядевшись и оценив обстановку, Иессен приказал дать ракетный сигнал о безопасности входного канала. Поскольку два броненосца прошли им благополучно, получалось, что до своей гибели тральщики все же успели пробить проход сквозь все минное поле. А от оставшихся немногочисленных японских боевых кораблей два хоть и малых, но все же броненосца, вместе с миноносцами, свои пароходы теперь защитить сумеют.

Хотя вокруг еще было небезопасно, на мостике «Ушакова» пришли к выводу, что в случае успеха немедленной высадки пехоты не шлюпками, как предполагалось, а с транспортов прямо на пирсы базы, японская оборона окончательно рухнет. К тому же это сэкономит массу времени. Момент казался самым подходящим, так что снова пустили ракеты, сигнализируя о рекомендуемом способе десантирования. Откуда-то из-за дыма взлетел ответный сигнал. Приняли.

Воспользовавшись удалением клубка боя своих и японских легких сил в направлении доков и не имея больше возможности ничем помочь миноносникам, «Ушаков» и «Апраксин» начали обстрел позиций полевых и гаубичных батарей севернее города на восточном берегу бухты. Несмотря на ползущие над водой клочья серой хмари, мешавшие обзору, по частым вспышкам дульного пламени их обнаружили быстро. Они стояли кучно в ложбине вдоль железнодорожного полотна, уходящего к реке Сугио. Из рубок на мачтах в зоне досягаемости их насчитали целых пять штук.

Но кроме них стреляли еще и откуда-то из порта, закрытого пока корпусами и надстройками пароходов. Вдобавок наблюдение в том направлении затруднял дым из труб миноносцев, мелькавших уже где-то в глубине пароходной стоянки. Тем не менее с верхних марсов не сразу, но все же удалось разглядеть и эти орудия, развернутые в боевое положение прямо на пристанях.

Полностью прекратив продвигаться в гавань, оба броненосца прижались к западному берегу, сколько позволяли глубины, открыли огонь с места. Точность стрельбы сразу заметно возросла, а эффективность использования шрапнелей достигла возможного максимума.

Все полевые батареи были быстро накрыты. Пистолетные дистанции для корабельных пушек позволяли обходиться почти без пристрелки, а открытые позиции не давали расчетам противника никакого укрытия, так что все решилось в пределах четырех-пяти минут. Вне секторов обстрела оказалась только часть территории морского арсенала с доками, невидимая за изгибом берега, но там батарей не было.

К 14:20 с японскими боевыми кораблями в бухте наконец покончили. Самый опасный из них – «Сирануи», получивший несколько попаданий с броненосцев, в том числе одно тяжелым снарядом, и потеряв ход и почти всю артиллерию, – по инерции закатился в ряды транспортов, где тихо лег на дно. После чего всего два оставшихся миноносца немецкого типа уже не имели никаких шансов остановить численно превосходящих русских оппонентов.

Однако они настойчиво атаковали, до полной потери боеспособности. Уже лишившись артиллерии и торпедных аппаратов, имея тяжелые потери в экипажах, оба с трудом смогли выскочить на остатках хода из клещей перекрестного огня и приткнулись к берегу севернее минного арсенала.

К этому времени Матусевич, по приказу Иессена, пробирался на обоих своих истребителях между пароходами в сторону причальных стенок верфи. Помня «теплый» прием, оказанный менее часа назад, принятый перед атакой десант и все, кто не был занят у орудий на палубах и мостиках, держались в укрытиях с винтовками и пистолетами на изготовку, а на фалах подняли сигнал, по международному своду обозначавший приказ покинуть судно.

Для убедительности, еще на подходе обстреляли ближайшие пароходы, а сейчас периодически давали короткие пулеметные очереди в воду под борта или поверх мостиков. Но это, судя по всему, уже было лишним. При виде броненосцев, хозяйничавших в гавани, с транспортов и так массово спускали шлюпки и травили пар из котлов.

Последнее было, конечно, нежелательно, но реально воспрепятствовать откровенному вредительству сейчас никакой возможности не имелось. Задачей миноносцев было обеспечение предстоящей высадки десанта в самом порту и на верфи, а учитывая скудность имевшихся сил, радовало, что хотя бы палить из чего попало с палуб, возвышавшихся порой выше мостиков, перестали.

Пока не углубились в стоянку, слева по корме видели малые броненосцы, стрелявшие из всех стволов, а за спиной на входе в бухту из завесы уже показался отставший от своих «Сенявин», а за ним и высокий нос первого транспорта с пехотой. Остальных еще скрывал дым. Хотя скоро обзор со всех сторон закрыло корпусами пароходов, стрельбу серьезных калибров все равно было слышно, что придавало уверенности.

Почти сразу справа по курсу на пристани, совершенно неожиданно, открылось более десятка полевых пушек, стоявших в ряд, почти колесо к колесу. Их еще практически никто не обстреливал. Судя по высоко задранным стволам, били они куда-то далеко и появления эсминцев всего в трехстах метрах от себя не ожидали. Артиллеристы «Безупречного» и «Быстрого» не оставили без внимания новые цели и, пока их не закрыло очередными пароходными тушами, успели сбить несколько орудий.

В 14:24 оба эсминца благополучно ошвартовались рядом с котельными мастерскими и начали высадку штурмовых групп морской пехоты, а также впервые применявшихся групп управления и целеуказания. При полном отсутствии противодействия противника, явно оказавшегося неготовым к бою уже в самом порту, они быстро заняли пристань и прилегающие здания, перетащили на берег свои пулеметы на треногах и приготовились к обороне.

Трехдюймовки эсминцев, сразу же отошедших к докам, начали стрельбу чугунными гранатами, ставя заградительный огонь на подступах к занятой пристани со стороны порта, откуда ожидалась первая атака. Что фугасный, что осколочный эффект от этих толстостенных «недобронебоев», снаряженных порохом, был не особенно велик, но никаких других снарядов уже не оставалось.

Наблюдатели из вороньих гнезд на мачтах сообщили также о подозрительном движении среди растительности на склонах горы севернее морского арсенала. Туда начали бить из 47-миллиметровок и даже «максимок», задрав их стволы до максимума, но результаты такой бомбардировки, если и были, скрывал лес.

Тем временем отставший «Сенявин», с которого успели разглядеть сигнал, что проход в гавань чист, а потом и приказ «гнать десант прямо к причалам», успел занять место впереди конвоя и чисто случайно возглавил колонну транспортов, двигавшихся в порт. Как оказалось, его присутствие рядом с ними было отнюдь не лишним. В общей суматохе боя, снова пошедшего не совсем по плану, о какой-либо охране десантных судов вовсе забыли.

Изначально предполагалось, что функции дозора у выхода из дымовой завесы будет выполнять ушедший вместе с головными малыми броненосцами «двести одиннадцатый». Но он, едва войдя в акваторию, ввязался в перестрелку с катерами, пробиравшимися от минного арсенала куда-то к югу. Они пытались остаться незамеченными, скрываясь за корпусами многочисленных небольших парусных судов, стоявших в юго-восточной части бухты, и за отмелью Чидори. Гоняясь за ними, как сторожевой пес за крысами, в безнадежной попытке в одиночку не допустить их прорыва к входному каналу, «хромой» миноносец до сурика ободрал себе борта и в щепу раздавил привальный брус на правом борту, протискиваясь среди брошенной командами и хозяевами мелочевки, и далеко ушел с предписанной ему позиции.

В итоге, когда неуклюжие пароходы только вышли из дымовой завесы и наблюдатели на них еще ничего толком не могли разглядеть вокруг, из узкого и мелководного чулка справа, выходившего в проливчик между южным берегом Сасебской бухты и банкой Чидори, их атаковали сразу четыре больших паровых катера или миноноски. Толком разглядеть их никто не успел.

Неожиданно показавшись из-под берега, все еще «облизываемого» дымными шлейфами, они сразу оказались в удачной позиции и на дистанции прицельного минного выстрела. Собственно, их обнаружению и способствовали несколько торпед, уже приближавшихся к пароходам как раз с той стороны и увиденных сигнальными вахтами.

Проследив взглядом белые дорожки, сигнальщики и углядели сначала буруны от форштевней, а после и низкие серые корпуса с высокими черными трубами. Причем именно в момент, когда с бортовых сбрасывателей в воду плюхалась следующая партия стальных сигар, сразу начавших чертить новые пенные следы к двум головным судам.

Плотный огонь, тут же открытый с броненосца и пароходов, в котором участвовали и винтовки готовой к высадке пехоты, не смог сорвать уже состоявшуюся атаку. Хотя почти сразу после пуска мин все катера разбили, дело было сделано. Сколько торпед шло к пароходам и броненосцу, так и не удалось установить. По словам многочисленных очевидцев, их набиралось более десятка, что никак не могло быть правдой.

Шедший головным «Калхас», видя приближавшиеся справа, хорошо заметные мелкопузырчатые пунктиры, застопорил ход, надеясь пропустить их перед собой, а потом и начал отрабатывать задним ходом, чтобы остановить продолжавшееся скольжение своего тяжелого корпуса. Но почти сразу под кормой у него прогремел сильный взрыв. Вероятно, наткнулись на невытраленную мину. А торпеды, на заключительном отрезке своего пути подхваченные течением из бухты, ставшим довольно чувствительным с началом отлива, вильнули влево и все равно проскочили позади парохода. Правда, буквально впритирку.

Вторая в ордере «Корея», еще толком не видя ничего из-за дыма, круто положила право руля, чтобы не налететь на головного, грузно качнувшись на левый борт, наверняка сразу выкатившись с протраленной полосы, здесь уже не имевшей никакой обвеховки. Но этот рискованный маневр позволил большому судну избежать столкновения. Совершенно случайно он увел пароход и с пути двух или трех мин, которых в момент перекладки руля еще даже не видели. Их обнаружили уже под самым бортом. Но следом набегали другие торпеды. Они чертили свои дорожки к обоим головным пароходам и броненосцу.

«Сенявин», угодив под атаку на узком протраленном фарватере, вообще не маневрировал. Сначала казалось, что угроза для него миновала, однако уходившая за корму мина вдруг начала доворачивать прямо в борт, явно метя в мидель. У всех на виду, так и не дойдя саженей пять, она резко ушла вниз, показав винты, и пропала в глубине.

Все остальные прошли мимо. Лишь одна все же ткнулась в правую скулу «Кореи». Но ударив под острым углом, не взорвалась, а отскочила, надломившись и выбросив большой воздушный пузырь, потом всплыла и сдрейфовала под корму, неумолимо выкатывавшуюся ей навстречу. Но, крутясь и кувыркаясь в бурунах, отваливаемых форштевнем и скулами в стороны, она так и не дотянулась до обшивки.

Сотни пар глаз следили за ней с борта транспорта и ждали взрыва, а когда все же пронесло, боялись, что, счастливо избежав подрыва торпедой, теперь обязательно нарвутся на мину или вылезут на камни под самым фортом в проходе, но опять обошлось. Положив руль влево до упора, судно прекратило скатываться в сторону берега, а потом нехотя качнулось обратно на фарватер, привалившись уже на правый борт.

Лишь проскрежетав днищем по отмели, большой высокобортный пароход медленно развернулся носом на север. Но теперь впереди всего в двух кабельтовых оказалась обширная отмель Чидори, а места для завершения маневра, чтобы занять позицию в покинутой колонне позади «Сенявина» или хотя бы просто остановиться, не хватало.

Чуть правее между угрожающими пенными бурунами перекатывавшихся через камни волн и восточным берегом бухты был узкий пролив, в котором не просматривалось видимых навигационных опасностей. На трофейных и наших картах он вообще сиял белым пятном. Ни пометок глубин, ни прочих знаков. Там стояли на якорях многочисленные рыбацкие и каботажные шхуны, десятки джонок и даже два колесных парохода, что позволяло надеяться, что пролив все же судоходный. Хотя осадка всех этих деревянных скорлупок была несопоставима с углублением «Кореи», выбора не оставалось. Командир транспорта капитан Баканов скомандовал ворочать вправо, а в машину «полный назад».

Менее четверти мили, отделявшие слишком медленно терявшее инерцию судно от входа в этот проливчик, было, конечно, недостаточно для остановки, даже с работающим назад винтом, но скорость, уже и без того сбитую резкими маневрами, все же удалось скинуть изрядно. Вильнув вправо, руль поставили прямо, правя на самую середину просматривавшегося прохода. Это дало еще почти кабельтов пробега.

Попавшуюся на пути крупную двухмачтовую шхуну, уже оставленную экипажем, обойти даже не пытались, с хрустом и грохотом раздавив корпусом. Еще две похожие, но гораздо меньшие посудины просто раздвинули бортами в стороны, лишь раскачав и пооборвав рангоут.

Как и предполагалось, глубины не хватило. Но на мель сели сравнительно мягко. Со скрежетом (все же дно оказалось неровным и каменистым), но почти без толчка. Хотя пароход заметно накренился влево и задрал нос почти на фут, из низов вскоре сообщили, что сильной течи нигде нет.

Вышедший из завесы последним «Тобол» даже не успел пострелять, так быстро все закончилось. «Калхас», несмотря на подрыв, сохранил ход и, пропустив его вперед, продолжил движение, оказавшись теперь замыкающим в сократившейся колонне. Кормовой трюм быстро заливало. Его носовую и кормовую переборки надежно подкрепили, локализовав затопления. Сильных течей нигде больше не было, машина работала ровно, пар в котлах держался.

Англичане строили суда качественно, так что тонуть прямо сейчас «Калхас» явно не собирался. Поскольку пехота и ее снаряжение находились уже на верхней палубе, потерь в людях удалось избежать (хотя несколько человек и побилось о железо и палубный настил, падая, когда корму тряхнуло взрывом, все остались в строю).

После этой атаки, которую хорошо видели с мостиков обоих броненосцев, уже освоившихся в бухте, Иессен приказал отозвать из порта все номерные миноносцы, какие удастся, и отправить их обеспечивать охрану конвоя.

Два ближайших корабля из отряда Виноградского, получив распоряжение младшего флагмана эскадры, сразу заняли позицию впереди и позади пароходов, медленно углублявшихся в заставленную судами бухту. Оставшаяся пара миноносцев, чуть позже вынырнувшая откуда-то из рядов чужих транспортов, получила уже другой приказ. Лихо ошвартовавшись к бортам «Ушакова» и «Сенявина», они приняли на свои палубы оставшихся морских пехотинцев и десантные роты с броненосцев. Их сразу доставили на берег в помощь высаженным с эсминцев. После чего, не мешкая ни минуты, прошмыгнули назад между уже оставленными командами пароходов на чистую воду, чтобы оглядеться. Не получив новых распоряжений, они, как и планировалось изначально, приступили к захвату призов.

Как сразу выяснилось, с этим уже нужно было спешить. Осмотр первого же приглянувшегося судна показал, что, уходя, экипаж открыл кингстоны и все водонепроницаемые двери. То же самое было и на втором, а потом еще на нескольких других. При этом пар из котлов японцы так же стравливали, что не позволяло использовать водоотливные средства и дать ход, поэтому некоторых было уже не спасти. На тех, где еще успели все закрыть и задраить, оставляли группы по пять-восемь человек для откачки воды и ревизии механизмов и грузов.

Пока миноносцы додавливали морскую оборону, а потом шмыгали по гавани туда-сюда, успели определить, что среди примерно двух десятков морских судов в порту было два английских, четыре норвежских, один немецкий и один испанский пароходы. Из всех них в итоге удалось удержать на плаву только четыре, осмотренные в первую очередь. Затянувшаяся возня с их спасением и острая нехватка людей не позволили захватить в самом Сасебо что-то еще в пригодном для перегона состоянии.

Тем временем часть десанта занялась портовой мелочевкой. Более полутора десятков вполне пригодных ботов, лихтеров, фуне и катеров удалось прибрать к рукам в течение первого получаса, что быстро улучшило ситуацию с перевозками войск и грузов в акватории порта в интересах высаживающихся частей. При этом десант продолжал «обрастать хозяйством».

А миноносцы-трофейщики, увидев ракетный сигнал, вернулись к «Ушакову». К этому времени прибыла миноноска с запросом от главных сил на выделение отряда для срочной разведки. Едва доложив о результатах своей работы и «вредительстве» японцев, они оба ушли к большим броненосцам, получив в дополнение к уже имевшемуся на каждом русско-японскому разговорнику еще пару фраз, быстро написанных имевшимся на «Ушакове» переводчиком.

Там опять нашлась работа по их новому профилю. Едва они приблизились к «Орлу», уже добивавшему последние батареи стоя без хода, получили приказ проверить устье реки Сугио, где начала проявляться подозрительная активность. С марсов наблюдали небольшие пароходы и катера, курсировавшие между каналом Хаики и рекой. Миноносцы немедленно двинулись на восток, быстро достигнув острова Такасима. Их сопровождали две миноноски.

Отсюда уже просматривалась пароходная стоянка и причалы в устье, куда отправили на разведку миноноски, а миноносцы начали обстрел трех ближайших небольших паровых судов у канала Хаики. Когда они остановились, к ним подошли вплотную и по-японски приказали всем спасаться, оставив машину в исправности.

В ответ начали что-то лопотать, также по-японски. Но поскольку все познания языка сводились лишь к нескольким стандартным «абордажным» фразам, только что дополненным требованием оставить исправной машину, никто на миноносцах не понимал, о чем идет речь. Их все повторили еще раз, подкрепив выстрелом под борт.

В итоге экипажи быстро спустились в шлюпки, а пароходики перешли под управление призовых команд, сразу поднявших Андреевские флаги. Два из них отвели в канал Хаики и там затопили. Причем когда перегонные команды переправлялись на сопровождавший их третий, на берегу показалась японская армейская колонна, обстрелявшая шлюпки из винтовок.

Тем временем миноноски, осмотрев устье реки и не найдя там укреплений, попутно также успешно захватили три транспорта, тонн под восемьсот-девятьсот водоизмещением, и готовили их к переходу. Кроме того, обнаружили спасательный буксир «Инустри», правда, уже «перекрещенный» как-то по-местному, с пристегнутым к нему в две шеренги целым выводком плоскодонных барж с какими-то грузами в тюках и ящиках.

Это бывшее германское судно было нанято генерал-майором Дессино еще весной для разведки, но у корейских берегов захвачено и арестовано японцами. Причем его владельцу выплатили полную стоимость из русской казны. Так что теперь его и призом-то назвать было нельзя. Просто забрали свое. Хотя угля и прочих припасов на буксире было мало, решили, что, раз уж такое дело, сколько сможет, пойдет сам, а дальше потащим. Но здесь точно не оставим.

Но чтобы сдвинуть взятую «добычу» с места, элементарно не хватало людей. К миноносцам выслали «гонца», но это ничего не изменило. Они еще в Сасебо выжали из своих экипажей все, что могли, а отправленные на закупорку Хаики свежие призы окончательно их обескровили, и «гонец» ушел дальше к броненосцам.

С обоих берегов реки и с причалов по миноносцам и пароходам, оказавшимся под Андреевскими флагами, все интенсивнее велся ружейный огонь, на который отвечали все стволы с наших кораблей, а миноноска периодически загоняла под берег лодки с вооруженными людьми, явно интересовавшимися захваченными судами. Но угомонить просто взбесившихся от нашей наглости «местных» это не могло. Пачки винтовочных залпов становились только гуще. Подали голос и пулеметы, причем с обоих берегов. А неширокая речка простреливалась насквозь!

Почти час продолжалась эта перестрелка с маневрированием, пока наконец не вернулась посыльная миноноска. Под непрекращавшимся огнем она пробралась к трофеям, уже густо дымившим трубами, и, вместе с миноносцами и со своей напарницей хоть чуть-чуть «придавив» своими хлопушками наиболее опасные скопления аборигенов, высадила пополнение в их команды.

После этого пароходы разводили пары еще полчаса, изводя нервы всем участникам этой вылазки. С минуты на минуту ждали подхода пушек к японцам, тогда пришлось бы срочно сматываться. Но то ли артиллерии здесь у них не было, то ли успели раньше. В конце концов всем скопом своим ходом вышли из устья и двинулись на запад, набирая обороты. Вдогонку им все так же палили.

Еще до того, как на причалы верфи начали высадку основные силы десанта, японцы попытались очистить ее территорию от наших передовых штурмовых групп. Зная о малочисленности сошедшего с миноносцев отряда, они бросились в атаку без предварительной подготовки. Одновременно с этим открыла огонь новая полевая батарея, развернутая, видимо из-за спешки, на открытых позициях на склоне горы севернее порта. По хорошо просматривавшимся с моря огневым точкам немедленно открыли огонь как миноносцы, так и оба транспорта, быстро сбив их. Но выведенных из дела сразу сменили другие пушки, укрытые в складках местности, которые пока было нечем достать.

Отвлеченные на контрбатарейную стрельбу корабли не смогли поддержать передовые десантные группы и предотвратить атаку. В итоге только наличие пулеметов на берегу позволило удержать позиции. Из-за спешки у японцев оказалось явно недостаточно сил для решительного штурма даже такой неполноценной обороны. Поэтому, наткнувшись на кинжальный пулеметный огонь, они сразу откатились.

Воспользовавшись этим, только что добравшиеся до берега морпехи с броненосцев Иессена поднялись в контратаку и сбили никак не ожидавших такого японцев с позиций, расширив плацдарм. Самое главное – им удалось зацепиться за возвышенность на одном из горных отрогов, торчавшую недалеко от уреза воды между морским арсеналом и портом, откуда хорошо просматривались и простреливались все ближайшие подступы к основной зоне предстоящей высадки.

Повторную атаку сорвали уже артиллеристы транспортов, почти закончивших к этому времени с жутким лязгом раздвигать своими тушами ряды пароходов на пути к причалам. Японцы, судя по всему, умышленно сгрудили все, что было, в самой бухте таким образом, чтобы между ними могли просочиться лишь самые мелкие и верткие кораблики. Океанские транспорты к таковым явно не относились, из-за чего, моментально размочаливая постоянно свешиваемые на скулах кранцы и нещадно обдирая бока, сильно замедлились на заключительном этапе выдвижения к намеченным районам высадки.

Оказавшись наконец в зоне прямой видимости причалов, они смогли бить уже по указаниям семафора от морпехов, наблюдавших выдвижение части японских колонн среди редколесья ниже по склону со своих новых рубежей. Фугасы скорострелок среднего калибра быстро проредили и рассеяли их. Уцелевшие откатились назад и укрылись среди деревьев и отрогов, открыв частый ружейный огонь по транспортам, миноносцам и занятым десантом возвышенностям и строениям морского арсенала. Но из-за большой дистанции он был не особо опасен.

Когда пароходы наконец пробрались к причалам против котельных мастерских, выяснилось, что «Калхас», заметно севший кормой, не может ошвартоваться из-за недостаточной глубины. При этом он загородил своим корпусом дорогу для «Тобола», вынужденного протиснуться сквозь уже начавшие заметно проседать в воде, несостоявшиеся трофеи левее и высаживать свою пехоту на стенку у электрических мастерских, как оказалось, занятых просочившимися сюда японцами и встретивших его дружными залпами из окон.

Только плотный огонь корабельных орудий с прямой наводки заставил противника отступить с большими потерями и позволил успешно провести высадку первой волны с этого судна. Вообще, вся высадка войск проходила под непрекращающимся шрапнельным, а временами и ружейным обстрелом, с которым калибры флота ничего не могли поделать. Не показываясь больше в зоне прямой видимости, японцы начали маневрировать своими немногочисленными силами и действовали достаточно эффективно.

Тем не менее, получив превосходство в пехоте, русские сразу пошли в атаку, быстро очистив район доков и их мастерских. Однако на подступах к ограде морского арсенала и порта наткнулись на подготовленные, хотя и наспех, позиции с пулеметами и продвинуться далее не смогли, даже при поддержке с пароходов и миноносцев. Выкаченные на прямую наводку первые выгруженные горные пушки тоже не решили дела.

Тогда несколько групп казаков-пластунов с приданной им полубатареей таких восьмидесятисемимиллиметровых пушек попытались скрытно пробраться в обход по склонам, чтобы выйти в тыл оборонявшимся. Однако выяснилось, что окрестности буквально кишели японской пехотой. Постоянно вступая в перестрелки с армейскими колоннами, продвигавшимися по тропам в лесу, они смогли объединиться в один отряд и выйти на фланг японской обороны у порта, но пробиться дальше уже не получилось.

Захватив на какой-то фабрике на окраине несколько бричек и повозок, пристроив к ним свои пушки, они ушли в город. На конном ходу быстро достигли деревянного моста через реку Сасебо. Ожидаемой охраны там не оказалось, так что, проскочив его без боя, повернули в сторону центра, вызвав большую панику среди горожан. Народу на улицах оказалось неожиданно много. Предполагалось, что все попрячутся по домам, а тут как на гулянье (только после войны стало известно, что они вышли навстречу толпе, в панике спешившей покинуть город).

При виде казаков поднялся жуткий вой. Кто не успел попрятаться, ломанулись вдоль улицы, теряя вещи и топча упавших. Следуя за ними, вышли на центральный полицейский участок. Никаких планов города под рукой не было. Отряд чисто случайно буквально выкатился прямо в середину еще только формирующейся на площади перед ним колонны вооруженных полицейских, пытавшихся сдержать хлынувшую на них из кривой кишки примыкавшей узкой улицы обезумевшую людскую массу. Сразу начав палить поверх голов во все стороны, дополнительно подхлестнули общий настрой перепуганных горожан. Пушки моментально скинули с импровизированных передков, начав разворачивать в боевое положение, готовясь к отражению возможного нападения, но не успели. Пехота управилась раньше штыковой атакой с рычанием и матом, смяв уже дрогнувший вражеский строй и разогнав выживших по окрестным улицам.

Далее настала очередь располагавшихся рядом почты и телеграфа. Там пока вообще не успели организовать никакой обороны кроме вооруженных шашками и пистолетами постовых полицейских, быстро обезвреженных. По-японски из всего отряда мог мало-мальски изъясняться и читать только один вольноопределяющийся из студентов, вызвавшийся с ними добровольцем. С его помощью по сорванному со стены плану города с большим трудом удалось выяснить, где находится штаб. Туда и двинулись, рассчитывая нарушить организацию обороны.

Но когда до штаба крепости оставалось совсем чуть-чуть, буквально за угол завернуть, наткнулись на регулярные армейские части, уже занявшие оборону. Сбить их с позиции с ходу не удалось, даже с пушками, стрелявшими прямой наводкой с мостовой. Понеся потери, в том числе и в артиллерии, откатились сразу на целый квартал. Теперь атаковать начали японцы.

Скоро пришлось отступить еще дальше. При этом постоянно вели перестрелки с сильными отрядами пехоты, от которых никак не удавалось ускользнуть на узких улочках. Все сильнее теснимые японцами, казаки ворвались на вокзал, где попытались занять оборону. В ходе жаркого боя его деревянное здание загорелось.

Прикрываясь дымом, части отряда удалось сбить заслоны вдоль железнодорожных путей и уйти в сторону угольных складов, как раз штурмуемых в этот момент другими десантниками, устроив погром на еще только строящейся станции. Остальные, воспользовавшись этим отвлекающим ударом, просочились сквозь японские порядки, даже протащив на руках два оставшихся исправных орудия, затем внезапной атакой снова заняли телеграф, рассеяв сосредоточившихся на площади перед ним ополченцев и захватив только что подъехавшие повозки с оружием, вероятно, именно для этого ополчения.

Новых трофейных лошадок сразу пристроили к своей артиллерии, а оставшиеся телеги с винтовками подожгли, так как уложенные в них старые однозарядные ружья Мурата были явно хуже трехлинеек, патронов к которым еще оставалось штук по пятнадцать на брата. Оборонять телеграф сил оказалось уже недостаточно. Да и смысла особого в этом никто не видел. Ни на какую помощь от своих рассчитывать не приходилось, так что, не дожидаясь начала новых массированных атак, сразу после перегруппировки, под хлопки взрывавшихся в огне стрелковых боеприпасов, пошли на прорыв обратно к порту и морскому арсеналу, оставив после себя еще и горящее здание телеграфа.

Позже стало известно, что действия этого отряда пластунов отвлекли на себя почти все японские войска, бывшие в городе, и часть регулярной пехоты из последних резервов крепости, нарушив любую проводную связь в пределах Сасебо и его окрестностей и сорвав намечавшуюся контратаку у арсенала.

Но цену за это заплатили немалую. Форсировать реку повторно им уже не позволили. В результате, отступая, казаки расстреляли все снаряды, перетащенные в повозки с передков еще в самом начале, и все прихваченное сверх того. Лошадей перебило, и обе еще исправные пушки пришлось взорвать, после чего прорываться к своим в рассыпном строе частью верхами на уже других трофейных конях без седел, а в подавляющем большинстве пешком «огородами».

В итоге вернулась лишь треть, и те почти все перераненные. Тяжело контуженного вольноопределяющегося вытащили на себе двое унтеров, тоже посеченные японскими пулями, но не пожелавшие оставить «толкового геройского мальца япошкам».

Они смогли переплыть реку, скрываясь за многочисленным хламом, оказавшимся в ней в ходе боев. Потом, уже совсем обессилев от ран, пробраться в торговый порт, где рассчитывали затаиться и дождаться десанта, который, как они знали из инструктажа, там тоже должны были высадить. Но там наши так и не появились. Периодически посещавшие гавань катера, упражнявшиеся в торпедной стрельбе, подаваемые им сигналы сначала не замечали, а потом вообще полоснули в их сторону пулеметной очередью. А с трех часов дня, видимо удовлетворившись результатами устроенного погрома, и заглядывать перестали.

Так и не дождавшись помощи, понимая, что рискуют «задержаться в гостях дольше, чем принято у приличных людей», ближе к вечеру, чуток отлежавшись, взяли в ножи японский пост на пристани и умыкнули лодку. На ней и добрались самостоятельно до «Калхаса», где сразу чуть не набили морду подвернувшимся под горячую руку матросам с одного из катеров.

Причем эти куркули приволокли с собой еще и четыре комплекта японской формы (правда, два из них разъехались почти по всем швам, когда они в них выгребали из гавани), набитые неизвестно чем два ранца, две винтовки «Арисака» с патронными сумками и телефонный аппарат, изъятый у покойных наблюдателей, вместе с тридцатью аршинами провода, который успели срезать. Оказавшись на борту парохода, они отправились на перевязку, только убедившись, что телефон и даже провод с порвавшимися мундирами зафиксировали в ведомости, с указанием «авторов», и выдали им квиточек, по которому можно будет потом стребовать свои призовые. Ранцы расстегивать отказались и забрали с собой. «Что с бою взято, то свято!»

Одновременно другой отряд добровольцев из морской пехоты скрытно обошел лесом возвышенность Усашикумачи, на стыке города и портовой зоны, за которой скрывались японские пушки, и атаковал батареи. В скоротечном встречном бою удалось захватить и привести в негодность половину из них, но затем пришлось отступить под натиском крупных сил регулярной пехоты. При этом они уволокли с собой четверых пленных, в том числе офицера, и все замки с пушек, до которых успели дотянуться. Снарядные парки подорвали.

Как позже выяснилось из опроса добытых «языков», там стояли лагерем войска, готовившиеся к отправке на материк и в Корею. К счастью, большую часть из них японцы ранним утром двинули ускоренным маршем к мысу Кого, для обороны его фортов, а потом еще два или три батальона уже к югу от Сасебо, где также ожидалась высадка нашего десанта для овладения укреплениями входного канала. Вызванная этим нехватка сил в самом порту и его окрестностях и позволила добровольцам организованно отступить обратно.

К этому времени из трюмов уже выгрузили полевые 87-миллиметровые пушки, но нормальную корректировку их огня по японским позициям долго не удавалось наладить. В результате при большом расходе снарядов толку от них оказалось мало. Удавалось контролировать лишь открытые со стороны бухты участки территории.

Только к вечеру, уже уходя, смогли преодолеть неразбериху и наладить контрбатарейную стрельбу. Тогда обстрел занятой десантом портовой зоны прекратился, но времени для захвата торгового порта, куда изначально должна была войти и выгрузить свой десант «Корея», уже не оставалось. Пришлось ограничиться его обстрелом, и то только с полевых и горных батарей, поскольку на кораблях снарядов оставалось мало.

Несмотря на наше огромное превосходство в артиллерии, не только не удалось занять всю портовую зону, но и пресечь активность противника не получалось. Атаки японцев не прекращались. Они все время подтягивали войска к городу и арсеналу и усиливали давление по всей линии обороны.

После рейда казаков на телеграф и железнодорожную станцию подвоз подкреплений гарнизону Сасебо поездами стал затруднителен, и войска с ополченцами шли часть пути от станции Дайто пешими колоннами. Сохранив контроль над господствующей над городом высотой, часть из них удавалось обнаруживать на марше и разгонять гранатами и шрапнелью.

Тем не менее довольно быстро перевес в живой силе явно оказался у противника. К тому же на этот раз нашей пехоте противостояли не ополченцы и тыловые части, а регулярные обученные войска. Кроме того, будучи у себя дома и зная все тропы, японцы быстро сосредотачивали крупные группировки на главных участках и добивались подавляющего превосходства. Скоро пришлось отступить из котельных мастерских и почти полностью оставить электромеханические, с трудом удерживая только хорошо простреливаемые из бухты и судоремонтной гавани подходы к пристани и докам, куда перешел «Тобол».

Увечный «Калхас» не решились оставить в районе акватории доков и у пристаней порта, который мог оказаться заблокированным самотопами уже в ближайшее время. С трудом выпятившись от пристаней морского арсенала, он держался весь остаток этого дня на чистой воде южнее скопления легших на грунт многочисленных судов, высаживая своими и трофейными шлюпками части 30-го полка 8-й Восточно-Сибирской дивизии, штурмовавшего склады угля и амуниции.

Торчавший прямо на середине гавани параход оказался единственным нашим транспортом, заметным отовсюду. Поскольку никого из добытых в порту призов, намечавшихся изначальными планами в качестве приемщика трофеев, с берега видно не было, к нему постоянной вереницей потянулись всевозможные реквизированные мелкие посудины с обратными грузами, в том числе и скорбными.

До самого конца боев на сухопутном фронте он принимал на борт убитых и раненых, которых оказалось очень много. Некоторые из них, очнувшись на перекошенной от затоплений в корме палубе и еще плохо соображая, начинали паниковать, добавляя нервотрепки и без того взвинченному экипажу, а еще больше обоим полковым докторам, которые были просто физически не в состоянии оказать должную помощь всем прибывающим, остро нуждавшимся в ней. Появившийся после полудня еще один фельдшер мало что менял, поскольку сам был контужен, но посильное содействие оказывал.

Пока не начали формирование обратного каравана, из-за грандиозной суматохи и вызванного этим бардака никакой дополнительной медицинской помощи перегруженный ранеными «Калхас» так и не получил. Только с возвращением части десанта из порта его запросы наконец частично удовлетворили. На всех других судах раненых тоже хватало.

Тем временем его десант ожесточенно штурмовал причалы минного арсенала. Полузатопленные остовы разбитых японских миноносцев, торчавшие из воды недалеко от него, были обстреляны, но это не предотвратило встречных ружейных залпов из строений и кустов. В шлюпках сразу появились потери, а пушки с парохода уже не могли стрелять из опасения накрыть своих. Пришлось отступить и повторить попытку после обстрела. Но снова неудачно.

В конце концов, удалось зацепиться за берег, только когда отстреливавшихся японцев внезапно атаковали с тыла непонятно как оказавшиеся там казаки, прорвавшиеся, по их словам от товарной станции. Они уверяли, что на ней еще остались наши, и требовали немедленно наступать в том направлении, но пока всем все объяснили, ружейная стрельба в районе разгоравшегося пожара к северу стихла.

Между тем, сопротивление японцев никак не удавалось сломить. Их контратаки только усиливались. Несмотря на мощную поддержку с парохода и державшегося все время рядом «Сенявина», пехоте с большим трудом удалось захватить угольные россыпи, и то только у самой воды. Но противник с этим не смирился. Однако бросать своих людей на убой под пушки броненосца командир оборонявшегося на этом направлении японского отряда тоже не стал, пойдя на хитрость.

Он отправил лазутчиков, которые в общей сутолоке постоянно курсировавших по бухте во всех направлениях наших и трофейных катеров, фуне и ботов смогли захватить десятки мелких замызганных и насквозь пропахших рыбой парусных джонок, стоявших на якорях в протоке между отмелью Чидори и восточным берегом гавани, не заинтересовавших наших трофейщиков. По сигналу весь этот хлам подожгли. Довольно быстро дым от них полностью закрыл зону высадки, лишив войска защиты с воды. Пушки с кораблей стрелять не могли, так как пушкари вообще ничего теперь не видели. Воспользовавшись этим, противник сразу предпринял мощную контратаку, поддержанную подтянутой полевой артиллерией, почти выбив с позиций еще не закрепившуюся и оробевшую без кораблей за спиной пехоту.

Пулеметная команда с «Калхаса» оказалась уже с этой стороны дымовой завесы и стала единственным средством усиления войск, хотя бы пытавшимся оказать какую-то помощь. К этому времени она еще не добралась до берега и прикрывала пехоту с баркасов. Но огонь с раскачивавшихся шлюпок оказался недостаточно эффективным и не смог остановить наступающих. Очереди чаще всего хлестали то выше, то ниже чем надо, но благодаря тому, что пулеметы били во фланг японцам, энтузиазма у них убавилось. А наша пехота, даже под таким прикрытием, уже не бежала.

В итоге офицерам удалось навести порядок и далее, организованно отступая, закрепиться в расположенных южнее и примыкавших к самой пристани складах амуниции. Туда же, увидев условный сигнал с берега, свернули показавшиеся из дыма шлюпки со следующей волной высаживающихся войск с «Калхаса» и причалили первые баркасы, подошедшие от «Кореи», так и не добравшейся до назначенного ей района десантирования.

В момент высадки второй волны японцы снова атаковали, но на этот раз были отбиты уже выгруженными пулеметами и после предпринятой десантом контратаки отступили в глубь складского комплекса, где продолжали яростно отбиваться. Даже после высадки горной батареи с до сих пор торчавшей на мели в полумиле к югу от плацдарма 30-го полка «Кореи» и серьезного усиления группировки ее войсками, которые уже никак не успевали перевезти дальше к северу к пристаням торгового и военного порта, где их планировалось высаживать изначально, полностью овладеть намеченным районом не удалось.

Из-за этого пришлось снова расходовать 120-миллиметровые снаряды. Правда, сначала боезапас броненосцев береговой обороны поберегли и ограничились только стрельбой с «Калхаса» и «Кореи». Однако желаемого эффекта это не возымело, и в конце концов пришлось пустить в дело даже дефицитные десятидюймовые фугасы, чтобы попытаться разрушить или поджечь то, до чего не удавалось дотянуться с земли.

Пока на берегу шел жаркий бой, на пробоину в корме подорвавшегося парохода при помощи шлюпок завели двойной пластырь, подкрепленный брусьями и прочими подручными материалами. Это остановило дальнейшее затопление судна и удержало его на плаву. Продолжая работы под постоянным обстрелом, ее заделали максимально надежно, насколько было возможно в чужом порту во время боя. Полной герметичности, конечно, добиться не удалось, поэтому качать воду приходилось все время. Но корма начала подниматься. По крайней мере, скорая гибель транспорту теперь точно не грозила.

Сидевшая на мели «Корея», всю вторую половину дня облепленная трофейными баржами, избавившись на время от пассажиров и части своего груза, самостоятельно сошла с камней и к наступлению темноты заканчивала обратную приемку содержимого своих внутренностей, потихоньку выдвигаясь к входному каналу.

Проведенный водолазами «Апраксина» осмотр пострадавшей носовой части транспорта выявил только две заметные вмятины вдоль киля, футов по тридцать длиной. Глубина прогиба листов обшивки не превышала одного дюйма, а швы течей не дали. Вода лишь сочилась через несколько ослабших заклепок, но это было некритично.

С «Быстрого» во время стоянки в порту отправили в котельные мастерские представительную делегацию под началом судового механика. Оснащение этих мастерских вызвало закономерную зависть, в сравнении с тем, что было в Такесики, да и во Владивостоке тоже. Кое-что удалось прихватить с собой.

В итоге к исходу дня на нем уже почти закончили внеплановые работы в третьей кочегарке. Теперь, благодаря добытым на берегу материалам и сноровке машинной команды, она вновь обрела способность работать на полную мощность, хоть пока и непродолжительное время и только в случае крайней нужды.

К вечеру доковые мастерские, батапорты доков, эллинги, слипы и все, что достраивалось на плаву, успели подготовить к подрыву. В военной и торговой гаванях, куда прорваться не удалось, минные катера вволю попрактиковались в торпедной стрельбе, отправив на дно все, что там нашли из серьезного и плавучего. При этом небольшой запас катерных самодвижущихся мин был израсходован полностью, а обслуга бортовых миноносок на транспортах, «пропустившая» их через торпедные трубы, буквально валилась с ног от усталости.

Получив доклад о готовности подрывных команд, начали отвлекающую атаку в устье реки Сасебо. Паровые катера с вооруженными винтовками матросами на борту вошли в торговую гавань и, пройдя ее насквозь, двинулись вверх по течению, обстреливая все казавшееся им подозрительным на обоих берегах. Но вскоре после начала своего рейда они уперлись в новый железнодорожный мост, с которого били пулеметы, и увидели перед собой спешно формируемую японцами баррикаду из затапливаемых поперек русла барж и лихтеров. Не став приближаться на действительно опасную дистанцию, ее и сам мост обстреляли из 47-миллиметровых пушек, виляя поперек русла в непосредственной близости до получения сигнала на отход, после чего просто сплавились вниз по течению, все так же паля во все стороны.

По замыслу штаба, эта вылазка должна была вынудить японцев перебросить часть сил на парирование возможной высадки в самом городе, прямо на набережные, которых, кстати говоря, не наблюдалось вовсе. С обеих сторон были только песчаные да галечные речные берега, довольно сильно захламленные (что вообще-то не свойственно японцам), густо подернутые ивняком, из-за которого проглядывали ряды черепичных или даже соломенных крыш.

Довольно часто попадались деревянные пристани с пришвартованными лодками и джонками, которые неизменно дырявили из всего, что было на борту катеров. При этом щепки от них и куски бревен, досок и бруса от причалов постоянно крошились в воду и подхватывались течением, так что обратно в гавань порта катера вынесло уже в окружении многочисленных рукавов свежерасщепленного деревянного хлама.

Насколько удалось отвлечь противника таким «хулиганством», так и осталось неизвестным, но после начала речной вылазки, под прикрытием плотного артиллерийского огня приступили к обратной амборкации. Одновременно был отдан приказ об уничтожении заминированных объектов. Грохот этих взрывов, сопровождавшийся тучами поднимавшейся пыли от рушившихся строений, перекрывал не только не прекращавшееся ни на секунду частое хлопанье винтовок и треск пулеметов, но и стрельбу батарей и корабельных пушек.

Когда вечерние сумерки совсем сгустились, десант уже вернулся на корабли. В порту полыхал большой пожар, в котором что-то еще взрывалось. Морской и минный арсеналы, так и не взятые полностью под контроль пехотой, после обстрела главными калибрами с броненосцев береговой обороны тоже горели, озаряя скатывавшиеся в бухту склоны гор вспышками бесконтрольных детонаций. А вот армейские склады на восточном берегу гавани японцы все же смогли потушить, хотя им и пытались мешать. Наспех подожженные угольные кучи, почти сразу у нас отбитые, – тоже.

Как показал беглый осмотр, все суда, затопленные своими командами в порту, можно было сравнительно легко и быстро вновь ввести в строй, поскольку из-за небольшой общей глубины, палубы и надстройки самых крупных из них оказались выше уровня воды. Так что они были преданы огню, что гарантировало их вывод из строя по крайней мере на месяц.

Четыре больших японских парохода, взятых как трофеи, к этому времени уже вывели в залив. Для них скомплектовали экипажи из остатков команд погибших миноносок и прорывателей, которые сейчас активно их осваивали. Это были совсем новые суда тоннажем от 5500 до 6000 тонн, спущенные на воду от двух до четырех лет назад, с ходом в 12–15 узлов. Груз в трюмах, состоящий из разнообразных армейских припасов, обладал немалой ценностью. Угля на каждом имелось достаточно, даже для перехода вокруг Японии.

Миноносцы № 206, 202 и «Блестящий» сразу подали концы на трофеи, так как сами передвигаться все еще не могли, а все наши были заняты обеспечением войск на берегу. Теперь они держались за кормой «Санье-Мару» и «Хейко-Мару» с заведенными буксирами. «Жемчуга» должен был тянуть домой третий трофей – быстроходный грузопассажирский «Аризона-Мару». Мощности его машин должно было хватить с запасом.

Четвертый приз – «Кацураги-Мару», как выяснилось, несколько пострадал от действий своей команды и не мог теперь развивать полной мощности механизмов. Предполагалось, что он будет в состоянии идти не более чем семиузловым ходом, существенно стесняя действия эскадры. По этой причине его, в конце концов, начали готовить к затоплению во входном канале Сасебской бухты.

Машины и котлы заминировали, а груз конского фуража, ячменя, вяленой и копченой рыбы и разборных деревянных пятидесятиметровых понтонов пролили имевшимся в трюмах маслом, подготовив к поджогу. Часть понтонов (которые были на верхней палубе), соблазнившись простотой и практичностью конструкции, перегрузили на «Кацураги-мару», ошвартовавшись к его борту, пока минеры с «Жемчуга» колдовали в низах.

Все уцелевшие миноноски получили приказ готовиться обеспечивать охранение эскадры при обратном прорыве. На них устраняли повреждения, пополняли убыль людей в экипажах и спешно принимали уголь и воду. Они благополучно успели засыпать свои угольные ямы до нормальных запасов, стоя под бортами больших броненосцев в заливе и «Донского» на северном внешнем рейде Осимы поочередно.

Радио пользоваться все еще не было возможности. С дежурившим у входа в залив ветераном-крейсером постоянно поддерживалась связь через «Аврору» или при помощи посыльных миноносок. Благодаря этому знали, что с той стороны все спокойно. На пределе видимости с юга и запада появлялись иногда японские вспомогательные крейсера, но попыток приблизиться не предпринимали. В пролив Терасима, все так же охраняемый катерами, вообще никто не входил. Стоявшие вдоль его восточного берега суда благополучно легли на дно, после чего торчавшие над водой верхние ярусы их надстроек, трубы и мачты перестали представлять интерес для нас.

Пароходные стоянки в заливе Сазаура и у острова Макура после непродолжительного обстрела с большой дистанции артиллерией «Донского» беспрепятственно осмотрели миноноски Черкашина. Трофеями там разжиться тоже не удалось. Часть судов успела сбежать, воспользовавшись нашей занятостью на восточном и южном направлениях и остатками тумана, цеплявшегося за многочисленные островки, а все остальные – стоявшие в довольно мелководных заливах пароходы и парусники – аккуратно притопили непосредственно перед переездом на берег их же экипажи. Там эвакуация уже не была такой поспешной, поэтому японцам удалось в большей мере обеспечить сохранность своего ставшего временно недвижимым имущества.

Только самые небольшие транспорты погрузились по палубу. У остальных над водой торчали даже борта. Мало-мальски осмотреть успели чуть более десятка судов. Пять из них, что имели горючие грузы, подожгли, а для уничтожения остальных уже не оставалось ни средств, ни времени, поэтому там только испортили все, что удалось достать, топором, ломом и кувалдой. К исходу дня ни на миноносках, ни на крейсере больше не осталось подрывных патронов, а снарядов в погребах не набиралось и четверти от комплекта. «Аврора» в этом деле также ничем помочь не могла.

Уже в плотных сумерках, осторожно пробираясь по спрямленному, расширенному и проверенному еще раз миноносками чистому от мин каналу, обозначенному световыми знаками, начали покидать разоренный порт Сасебо.

Последними из бухты выходили номерные миноносцы. Они охраняли «Индустри», который с заметным трудом подтащил к входному каналу большой плавучий док. Там, вместе с миноносцами, его начали разворачивать поперек прохода. Но ветром док отжало за пределы фарватера, что сопровождалось подрывом едва передвигавшейся высоченной громадины на двух японских минах. Он сразу просел одной стороной, уткнувшись в дно. При этом ветер продолжал сносить его с фарватера. Пришлось срочно привести в действие заложенные в потрохах и чудом не детонировавшие заряды, что ускорило затопление.

В итоге искореженное наружными и внутренними взрывами сооружение легло на грунт значительно севернее предполагаемого места, почти полностью скрывшись под водой. Это вынудило увеличить список брандеров, чтобы гарантированно перекрыть весь входной канал, бывший в этом месте шире и глубже. Благо выбрать было из чего.

В срочном порядке были подготовлены к затоплению рядом с ним все четыре парохода-приза из канала Хаики и устья реки Сугио. При осмотре выяснилось, что воды на этих довольно пожилых посудинах едва хватит до Цусимы. Угля чуть больше, но тоже немного, а груза практически нет. Так что в свете срочно потребовавшихся дополнительных средств для закупорки входа во вражескую базу хлопоты по доставке столь невзрачных призов в свои воды казались чрезмерными.

Из-за спешной закладки заряды на двух из них почти не повредили наружную обшивку, лишь эффектно вскрыв палубы под надстройками, разворотив при этом еще и котлы. Но от этого они не тонули, и их пришлось прикончить артиллерией с транспортов, оказавшихся ближе всех. Оставшиеся небольшие промежутки между «утопленниками» заполнили стальными баржами, притащенными «Индустри» и также расстрелянными с «Тобола» и «Кореи».

Так что после ухода Рожественского в гавань порта Сасебо могли войти только небольшие каботажники, с осадкой не больше чем у миноносца. Вход в Сасебский залив из-за значительной глубины перекрыть не представлялось возможным, так что этим даже не заморачивались. А мин на эскадре не было.

Оставив за кормой разрушенную японскую крепость, русская эскадра двинулась на запад. Благополучно миновав охраняемый миноносками и «Авророй» проход в японском минном поле на входе в залив, «Донской», единственный из крейсеров сохранивший боеспособность, и два эсминца развернулись завесой в полумиле перед главными силами. Миноноски Черкашина от самых входных створов ушли еще дальше вперед, ведя разведку.

Броненосцы снова шли в двух колоннах. В правой «ушаковцы», в левой «бородинцы». За ними – также в двух колоннах – пароходы. В правой трофеи, буксировавшие потерявшие ход корабли, в левой транспорты десанта, тянувшие поврежденные миноноски. Замыкала строй «Аврора», впереди которой маневрировали три номерных миноносца, в качестве резерва для проведения контратак в случае нападения.

До наступления полной темноты корабли активно обменивались семафорами. Начальники отрядов спешно готовили рапорты о потерях и повреждениях и передавали их на флагман. По мере поступления информации в штабе становилось все более ясно, что воевать теперь стало вообще нечем.

Хотя среди погибших в бою судов числились лишь корабли из разгромленной тральной партии и вооруженные трофейные пароходы, общая картина по эскадре вырисовывалась весьма печальная. Получили тяжелые повреждения и надолго вышли из строя оба бронепалубных крейсера. Повреждены «Донской» и все миноносцы. Кроме того, от интенсивной собственной стрельбы снова пришло в негодность несколько орудий, в том числе половина десятидюймовок «Ушакова». Причем большая их часть, в том числе и обе тяжелые пушки, уже не подлежали ремонту. Заметно увеличилось рассеивание из-за износа у всех остальных главных калибров, чей ресурс, согласно статистическим данным, вплотную приблизился к пределу. Все это давало веские основания в самый неподходящий момент и от них ждать повторения ситуации, подобной той, что произошла с флагманом Иессена.

Даже будь пушки в полном порядке, боеприпасов в погребах оставалось явно недостаточно для серьезного боя. Дай бог от миноносцев отбиться. К этому следовало добавить тяжелые потери в высаживавшихся на берег стрелковых частях, что заметно ослабило островной гарнизон. Получалось, что, одержав очередную важную победу и избежав явных больших потерь от действий противника, эскадра тем не менее лишилась боеспособности, а совсем недавно обретенная передовая военно-морская база стала еще уязвимее.

Объяснить сей казус бывшему шефу флота великому князю Алексею Александровичу было бы ох как не просто. Но даже и теперь по этому поводу наверняка предстоят серьезные разбирательства с высшим начальством, вполне возможно, с соответствующими оргвыводами. Но до этого надо еще дожить. Для начала хотя бы до Цусимы добраться.

Эскадра, поддерживая видимость изначально сформированного строя, отходила на запад. Трофеи, еще не освоенные своими командами, заметно виляли на курсе, а транспорты постоянно варьировали оборотами винтов, пытаясь подстроиться под непривычно низкую общеэскадренную скорость. Управляемость океанских пароходов на таком ходу была, считай, никакой, так что и их колонна изгибалась и расплывалась во все стороны. Буксируемые подранки также осложняли судовождение, но в общем и целом относительный порядок соблюдался.

Позади еще долго виднелось мощное зарево пожаров в разрушенной вражеской базе. На его фоне наши неровные колонны с некоторых ракурсов просматривались достаточно хорошо, чем пытались воспользоваться японцы. Но два вспомогательных крейсера, начавшие приближаться к броненосцам с затемненных западных румбов, осветили ракеты и прожекторы с развернутых впереди миноносок, после чего продолжение атаки для противника уже не имело смысла из-за мизерных шансов на успех. Сосредоточенным огнем и контратаками «Донской» с истребителями, державшимися в голове походного ордера, легко отогнали оба вооруженных парохода. Причем эсминцы, поспешив воспользоваться близостью удачно высветившихся целей, даже покинули строй и дважды стреляли торпедами, но промахнулись. После этого, выполняя штатную инструкцию, они уже не вернулись к эскадре, а ушли вперед на свободную охоту и разведку маршрута, вновь появившись в поле зрения только на рассвете.

За всю ночь достойных целей ими встречено так и не было, а попадавшуюся преимущественно парусную мелочь, неизменно сворачивавшую под берег и спешившую скрыться, даже не обстреливали. Большая часть виденных ночью судов продвигалась проливом Хирадо на север. Скорее всего, просто спасаясь от нас. На несение дозорной службы их хаотичные передвижения и бессистемные обнаружения совершенно не были похожи.

Пока корабли головной завесы отражали первую атаку, эскадра успела отдалиться от входа в Сасебский залив, и отсветы пожаров перестали ее демаскировать. В наступившей темноте обе колонны двигались по счислению. При этом скорость вынужденно держали небольшую. Имея на буксире крейсер, истребитель и миноносец, так и не удалось обеспечить эскадренный ход более шести узлов.

Этого было явно недостаточно для надежного отрыва от противника, что и подтвердилось скорым контактом со старыми знакомыми – вспомогательными крейсерами. Теперь они нагоняли эскадру, уже огибавшую остров Хирадо с юга, и пытались приблизиться к концевым кораблям на дальность выстрела торпедой. Но сигнальная вахта «Авроры», замыкавшей колонну, обнаружила их еще до выхода в точку залпа.

С началом стрельбы орудий крейсера державшиеся перед ним миноносцы покинули ордер и атаковали настырных преследователей, вынудив их уклоняться уже от русских торпед. Ввязавшись в перестрелку с ними, японцы быстро потеряли всех остальных из вида и постепенно отступали сначала к северу, а потом к северо-западу, уклоняясь от реальных и ложных атак.

Отогнав разведчиков, миноносцы, имевшие на этот счет отдельный приказ, не стали нагонять уходивший на север флот, а вернулись к входу в пролив, начав курсировать поперек его южного устья, потом отойдя на линию от скал Такишима и Наконашима у западной оконечности Хирадо до островка Мусима, торчавшего чуть выше северной оконечности Одзакисимы. Держась на этом рубеже, они хотя бы частично контролировали еще и боковой вход в пролив Хирадо с запада. Так сказать, на всякий случай. Оттуда также считалось вполне вероятным появление минных судов неприятеля. При этом дважды вступали в перестрелки, скорее всего, все с теми же вооруженными пароходами, но явных результатов ни одна из сторон так и не добилась.

Продержав эту позицию в течение следующих полутора часов, обеспечивая безопасность тыла отходящего флота, миноносцы постепенно сдвигались к северу. До самого рассвета они маневрировали позади своих главных сил, не позволяя преследователям слишком быстро форсировать пролив Хирадо и оттягивая на себя всех, кто оказывался рядом. А утром, едва развиднелось, атакой в южном направлении с последующим рывком на север, прервали контакт и вернулись к своей эскадре, все так же медленно ползшей в направлении Цусимы.

Несмотря на прилагаемые усилия, она так и не смогла уйти далеко и находилась в тот момент примерно на полпути между северным устьем пролива Хирадо и мысом Коозаки почти строго к западу от острова Ики, вершины гор которого чуть торчали над горизонтом и рассветной мглой справа по борту. С восходом солнца ждали решительной японской атаки, но даже серьезного сосредоточения разведчиков вокруг не обнаружили. Это было неожиданно, непонятно и потому подозрительно.

Главнокомандующий морским округом Сасебо вице-адмирал Самадзима не был уверен, что без поддержки своего флота, просто отбиваясь с берега, удастся сохранить внешний периметр обороны, учитывая подавляющее огневое превосходство русской эскадры над батареями районов Кого и Омодака. Поэтому для удержания этих позиций он планировал активно использовать все наличные силы миноносцев и катеров. Но до того как противник окажется в узостях, он не видел смысла предпринимать массированных минных атак, грозящих неминуемыми потерями.

Довольно длинный сужающийся пролив Тера не годился для решительной схватки, поскольку там, при определенном везении, русские могли окружить немногочисленные японские минные силы, отрезав их от своей базы. К тому же тяжелые пушки едва дотягивались только до его северного устья, а средняя и южная части пролива толком не простреливались. А позволить себе даже малейший риск Самадзима категорически не мог.

Исходя из этого, он планировал встретить броненосцы Рожественского на совсем недавно развернутом крепостном минном поле непосредственно перед узким входным каналом, ведущим в залив, всеми наличными силами миноносцев и минных катеров. При этом форты мыса Кого и бухты Омодака, вооруженные тяжелой артиллерией, должны были «затаиться» до поры, чтобы ударить одновременно с миноносцами.

Зная тактику, применяемую русскими, считалось, что они могли попытаться захватить форты, высадив десантные роты с кораблей, не входя в опасные в минном отношении воды. Но в том, что перекидным огнем одних только полевых и перенесенных на обратные скаты мортирных батарей, с поддержкой учебно-артиллерийской позиции ее удастся отбить без задействования основных фортов, никто не сомневался.

В этом случае противнику оставалось бы только пустить вперед тральщики, пытаясь прикрыть их огнем издалека. Но с безопасных дистанций корабельной артиллерии теперь было гораздо сложнее заставить молчать усовершенствованные и замаскированные старые и новые капитальные укрепления.

Убедившись в этом, броненосцам и крейсерам придется двинуться следом за тральным караваном, чтобы оказаться ближе и стрелять точнее. Но быстро протралить проход в заграждениях не позволят новые скорострельные пушки с Осимы. А когда ударная колонна все же втянется в узкий очищенный фарватер, потеряв возможность маневрировать, наконец и придет время для комбинированного минно-артиллерийского удара.

План казался простым и вполне реализуемым даже без специальной подготовки. Достаточно было переданных по надежным проводным линиям связи соответствующих распоряжений. Но внезапный захват северного берега Осимы, а затем еще и стремительный прорыв мимо мыса Кого русских миноносцев и двух бронепалубных крейсеров сорвал все предварительные наработки. Пытаясь его отразить, пришлось сразу раскрыть расположение всех капитальных батарей, что все равно не исправило ситуации.

Попытка переброски подкреплений на атакованный остров провалилась из-за активных действий русских малых миноносцев и катеров в проливе Тера. А гарнизон Осимы, несмотря на продолжавшиеся атаки вернуть контроль над новыми батареями и расположенным там коммутатором, через который осуществлялось управление новым крепостным заграждением перед входом в Сасебский залив, не мог.

Миноносцы, спешно брошенные в атаку, не успевшие пополнить торпедный боекомплект, не успели и развернуться и, вполне ожидаемо, не добились успеха. Первый бой минных сил и брандвахты с рвущимися русскими передовыми отрядами миноносцев, а потом и крейсеров, получился спонтанным и быстротечным и явно прошел не в пользу обороняющейся стороны. Положение стабилизировалось только благодаря четким действиям учебной артиллерийской позиции и фортов непосредственно у входа в бухту Сасебо, сумевших быстро выбить все русские истребители и не допустить прорыва крейсеров в саму гавань базы. Затем успеха добились миноносцы, остановившие вторую волну легких сил противника на входе в залив, а чуть позже поймавшим удачу истребителям удалось даже почти прикончить и крейсера.

Но положение все еще оставалось крайне тяжелым. Форты мыса Кого и бухты Омодака ввязались в тяжелый бой с броненосцами на подступах, в то время как прорвавшиеся и до сих пор не добитые крейсера, хотя и явно страдали от огня с берега, все еще угрожали оборонительному периметру базы изнутри. Начатое и успешно продолжавшееся минирование прохода в Сасебскую бухту в такой ситуации являлось мерой ненадежной (стоявшее там до этого с начала войны управляемое заграждение перенесли к входу в залив, увеличив площадь защищаемой акватории).

Едва получив подтверждение сообщения, что истребителям удалось подорвать оба русских крейсера, оперировавших в Сасебском заливе, Самадзима понял, что у него появился шанс. Прикончить остававшиеся в заливе русские корабли, уже почти потерявшие способность к сопротивлению, поручалось артиллерии фортов и учебной артиллерийской позиции. А все миноносцы он приказал немедленно вызвать в порт для подготовки новой атаки главных сил эскадры Рожественского, как только предоставится удобный случай.

Через систему береговых постов, световыми сигналами и ракетами этот приказ быстро довели до командиров кораблей, включая тех, что вели бой. Телефонная и телеграфная связь между батареями и постами в пределах Сасебского залива действовала безупречно. Одновременно начали формирование отряда для спешного, но основательного минирования входа в залив и оценки возможности быстрого восстановления разрушенного бона.

По приказу главнокомандующего, на это выделялись сразу три вспомогательных минных заградителя, снимаемые с работы во входном канале бухты Сасебо. Там их должны были заменить паровые и моторные катера охранного отряда, для которых у пристани минного арсенала начали готовить минные плоты.

Мины в обоих проходах планировалось ставить на трехметровую глубину в малую воду, чтобы легкие силы крепости Сасебо имели полную свободу действий. После снятия угрозы прорыва противника в сам порт максимально быстрая закупорка входа в залив позволила бы держать оборону в осаде достаточно долгое время.

Очень большие надежды возлагались на тяжелые батареи, средства защиты которых от артиллерийского огня были значительно улучшены в последнее время с учетом дорогого опыта. Для сохранения обученных расчетов им теперь в приказном порядке предписывалось в случае отсутствия реальной угрозы прорыва противника пережидать интенсивный обстрел в специально оборудованных укрытиях рядом с орудийными двориками. Чтобы защитить орудия от осколков, битого камня и шрапнели, изготовили специальные щиты из толстых досок и брусьев, обшитых железом, которыми планировалось их закрывать. А наблюдение было разрешено вести только из хорошо защищенных бетонных или каменных командных постов.

В сочетании с еще оставшимися под контролем заграждениями, управляемыми с мыса Кого, расположения которых русские, судя по их очень медленному и осторожному продвижению, не знали, новые мины прямо в проходе или сразу перед ним и батареи на закрытых позициях должны были стать непреодолимой преградой на пути Рожественского, уже фактически лишившегося своего передового отряда, для которого Сасебский залив превратился в ловушку.

Перекрывать узкий входной канал, ведущий из залива в бухту порта Сасебо, затоплением в нем нескольких судов Самадзима пока не спешил. Уже имевшееся диагональное и потому длинное и постоянно уплотняемое минное заграждение в нем представлялось вполне надежной защитой, легко снимаемой, когда угрозы уже не будет.

Судя по тому, что чуть живые русские крейсера и миноносцы едва могли отвечать на обстрел с мыса Кушукизаки, даже не пытаясь отбиваться от фортов у входа в бухту и достать открыто стоявшие полевые батареи на обратных склонах входных мысов, считалось, что помешать заградительной операции у мыса Кого они уже не в состоянии.

Однако совершенно неожиданно уже совершенно не принимаемые в расчет и только случайно не добитые русские миноносцы вдруг дали ход, двинулись наперерез отправленным на запад пароходам и даже открыли огонь, вынудив имевшие опасный груз суда развернуться и спешно уйти назад в Сасебо, обрубив буксирные тросы и бросив так и не дотащенные до места новые боны. Это оказалось неприятным сюрпризом. Впрочем, как скоро выяснилось, только первым из них. Каких-либо сил для прикрытия заградителей или других средств перекрыть довольно глубокий пролив между мысами Кого и Ёрифуне просто не было.

Почти одновременно с получением донесения о срыве заградительной операции из штаба укрепленного района Кого сообщили, что поведение русских броненосных колонн резко изменилось. Вскоре после открытия огня с укреплений на мысе Осаки их головные броненосцы вдруг покинули обозначенную вехами узкую полосу, остававшуюся за тральной партией, строго в границах которой передвигались до этого.

Сначала было похоже, что их строй сломался, так как головной без видимых причин покатился в правую циркуляцию, а потом и увеличил скорость, обгоняя тральщики, а два следующих корабля начали ворочать, наоборот, влево, причем последовательно. Одновременно два эскадренных броненосца, замыкавших линию, начали также ворочать вправо, ложась на обратный курс, а их стрельба на некоторое время совсем прекратилась. Это было встречено громогласным «Банзай» со всех фортов, обстреливавших русскую эскадру. Огонь по расползавшимся в разные стороны остаткам штурмовой колонны участился. Но очень скоро стало ясно, что это вовсе не начало общей бестолковой свалки с последующим бегством, а продуманный, управляемый и эффективный маневр.

Едва выйдя с протраленного фарватера и быстро развернувшись носом на юг, большие броненосцы сразу начали маневрировать ходом и курсом, уклоняясь от залпов, одновременно возобновив интенсивный обстрел мыса Кого и введя в дело злополучную шрапнель. В то время как пара малых броненосцев, медленно двигавшаяся теперь на северо-запад, быстро пристрелялась по мысу Осаки, попутно перекрыв основной и единственный глубоководный выход из залива Сазаура.

Их неточный вначале огонь быстро набирал мощь, серьезно осложнив действия фортов. Третий броненосец береговой обороны, несший адмиральский флаг, описав полную циркуляцию через правый борт, догонял свой отряд, также часто и точно стреляя. При этом тральщики, получив свой отдельный приказ, начали спускаться к юго-востоку, приближаясь к границе лишь частично боеспособного теперь минного заграждения.

К тому же незадолго до этого из пролива Терасима появился еще и старый русский крейсер, считавшийся выведенным из строя при прорыве русского передового отряда в залив, так как его все же удалось не пропустить вслед за головными и принудить к отступлению. Причем уходил он с сильным пожаром. По сообщениям из бухты Омодака, он теперь вел весьма неприятный фланговый огонь, а с фронта его поддерживали пушки броненосцев и даже транспортов.

Русские явно перешли в наступление, взвинтив темп. Эффективно противодействовать этому скудными имевшимися силами японцы не могли. С мысом Осаки связь вскоре прекратилась вовсе, а мыс Кого и пушки бухты Омодака в таком положении не имели возможности эффективно противодействовать одновременно русским броненосцам и тральщикам. К тому же пришло время отбивать попытку высадки десанта на мысе Кого.

Глядя из окна второго этажа своего штаба на встающие из-за гор на юго-западе дымные столбы, к которым теперь добавился еще один, гораздо севернее, Самадзима понял, что вход в залив, не имеющий сейчас никаких заграждений, уже не удержать, и начал всемерно усиливать оборону со стороны залива непосредственно бухты Сасебо.

После коротких переговоров со штабом крепости к выдвинутым еще ранним утром в направлении мыса Кого войскам были отправлены нарочные с приказом развернуться и следовать в бухту Ионоура, где и занять оборону. А к мысу Кушукизаки, для защиты имевшихся там укреплений и недопущения высадки русского десанта, были направлены войска, до сих пор остававшиеся в резерве в районе железнодорожной станции Дайто.

Эти два батальона, вместе с еще тремя, развернутыми от мыса Кого и двумя, выдвинутыми от северных окрестностей Сасебо к тяжелым батареям у входного канала, предназначались к отправке на материк и пока не закончили сосредоточение. Хотя они уже имели артиллерию, но пока еще не дождались прибытия своих обозных колонн. Кроме того, даже не были полностью укомплектованы офицерами. Несмотря на это, сейчас им предстояло с нуля организовать противодесантную оборону внутри Сасебского залива, которой до сих пор вообще не было, так как высадка вражеского десанта там считалась просто немыслимой. Других доступных резервов у командования крепости не было.

Для осложнения действий русских тральщиков, а особенно кораблей, которые будут их прикрывать, поперек входа в бухту начали формировать линию из плавучих дымовых костров. На эту роль выделили четыре небольших старых стальных портовых баржи, заранее загруженных бочками с маслом, емкостями с керосином, газойлем, плохим углем, пропитанным сырой нефтью и прочим мазутом. Две аналогичные баржи стояли у мысов Кого и Ёрифуне, но толком воспользоваться ими там так и не успели из-за слишком быстрого продвижения русских. Тогда удалось подпалить только одну из них да старые трофейные канонерки, подготовленные таким же образом и несшие службу в качестве брандвахты.

Чтобы гарантированно обезопасить форты от корабельных десантов, вскоре на юг, к входным воротам бухты, отправили дополнительные отряды, в итоге двинув туда почти все войска, имевшиеся в самом порту. Они едва успели занять назначенные им позиции до полудня, начав на них закрепляться.

Большую часть находившейся в Сасебо армейской артиллерии развернули в районе складов амуниции в юго-восточном углу бухты вдоль железнодорожного полотна. Там была удобная позиция, поскольку из залива не просматривалась, зато имелась возможность телефонной связи с любым сигнальным постом через располагавшийся рядом минный арсенал. Вдобавок этот арсенал был в прямой видимости сигналов, передаваемых с форта, так что даже в случае нарушения связи можно было простреливать управляемым перекидным огнем весь входной канал и ближайшие подходы к нему, усиливая воздействие береговых батарей.

Все оказавшиеся в Сасебо миноносцы приказом главнокомандующего временно сводились в один отряд, под общим командованием капитана второго ранга Хиросе. Ему было приказано в кратчайшие сроки подготовить корабли к новым атакам. Они теперь должны были действовать только вместе. Как показал бой с русскими броненосцами на подступах к Сасебо, а особенно с миноносцами у разгромленной брандвахты на входе в залив, такой способ их использования гораздо более эффективен, чем множественные мелкие укусы.

Тем временем русские, благополучно протралив под прикрытием броненосцев ближайшие подступы к входному каналу, втянулись всеми своими силами в Сасебский залив. Связь с учебной артиллерийской позицией на мысе Кушукизаки оказалась потеряна. Отправленный с железнодорожной станции Дайто верховой посыльный вернулся быстро и сообщил, что позиция теперь занята японскими войсками, но все орудия и средства связи уничтожены. Часть гарнизона выжила, но их психическое здоровье явно серьезно пострадало.

Стоявшие без хода рядом друг с другом русские крейсера добить не удалось. Их закрыли дымом миноносцы. По ним стреляли, но после потери связи с учебной артиллерийской позицией, видимо, безрезультатно. С мыса Иорисаки вскоре сообщили, что крейсера видят оттуда. Они медленно отходят к входу в залив и все еще не тонут, хоть и сильно горят. Судя по всему, оба уже полностью утратили боеспособность, так как до появления новых русских кораблей с той стороны прохода так и не смогли справиться даже с почти незащищенными полевыми пушками и мортирами на восточных склонах входных мысов.

Используя целеуказание с мыса Иорисаки, довольно быстро удалось снова организовать управление стрельбой тяжелых батарей по невидимым с укреплений большим русским кораблям. Скоро стало известно, что в залив вошли и три больших транспорта, возле которых замечено движение шлюпок, часть из которых обследует берег. Было очень похоже, что готовился большой десант.

Их тоже начали обстреливать. При такой корректировке огня потребовалось некоторое время, чтобы накрыть все важные цели. Тем не менее спустя полчаса уже били на поражение. Хотя потопить снова никого не удалось, русские транспорты и другие их поврежденные корабли были вынуждены поспешно убраться из западной части Сасебского залива к каналу Харио. При этом пароходы даже не успели поднять свои шлюпки и катера с пехотой, судя по всему, уже готовые двинуться к берегу.

Решительные совместные действия форта и морских сигнальных постов не только сорвали высадку в непосредственной близости от порта, но и отодвинули ее угрозу на неопределенное время. Но это вызвало ответный огонь с броненосцев. Поскольку непосредственной опасности прорыва в саму гавань теперь не было, а выжать противника из залива исключительно огнем батарей не представлялось возможным, пушки закрыли щитами, и расчеты спустились в укрытия.

Как и ожидалось, обстрел вскоре почти прекратился, сменившись короткими тревожащими артналетами, преимущественно шрапнелью. Проведенный, несмотря на это, осмотр орудий не выявил серьезных повреждений. Все они могли возобновить ответный огонь в любой момент, хотя в щитах и застряло множество осколков и шрапнельных пуль, а орудийные дворики закидало битым камнем.

Поскольку все подчиненные ему силы обороны морского района Сасебо, способные оказывать сопротивление, оказались сосредоточены в порту, вице-адмирал Самадзима с частью своего штаба верхом отправился на батареи на восточном берегу входного канала, чтобы лично наблюдать за противником. Руководить боем и организовать взаимодействие миноносцев с артиллеристами оттуда было гораздо удобнее.

Почти сразу после его приезда русские пошли на штурм. Японцы оказались к этому готовы. Их миноносцы успели перезарядить свои минные аппараты и исправить часть повреждений и теперь ждали только приказа на атаку. Входной канал удалось плотно завалить минами, что исключало прохождение крупных кораблей, позволяя беспрепятственное маневрирование легких сил.

С наблюдательного пункта форта медленно перемещавшиеся внизу перед ним русские корабли было видно прекрасно, так же как и готовившиеся к отражению штурма японские силы за спиной, несмотря на дым береговых заградительных костров. С началом движения тральщиков расчеты батарей форта вызвали наверх. Катера и миноносцы оборонительного отряда уже находились в состоянии боевой готовности. Обо всех передвижениях и перестроениях противника их должны были немедленно извещать сигналами фонаря с форта.

Когда едва ползущая неповоротливая русская колонна втянулась в канал, подожгли завесу, сразу открыв плотный огонь из всех орудий. По приказу Самадзима стреляли только по трем транспортам, назначенным, вероятно, в прорыватели, справедливо рассудив, что они имеют меньшую живучесть, чем боевые корабли, рассчитывая утопить их прямо в проходе. Так можно будет дополнительно закрыться их корпусами. Казалось, море закипело вокруг русских судов, черепашьим шагом шедших следом за тральщиками, но они упорно продолжали движение к завесе.

Скоро пришло время и капитану второго ранга Хиросе начать контратаку. Шлейф дыма из входного канала длинным языком втягивало в бухту, снося к востоку, словно облизывая западные скаты возвышенности, на которой стояли японские пушки. Оказавшиеся по мере продвижения отсеченными этим дымом от остальных своих сил и лишившиеся их прикрытия хрупкие миноноски, выполнявшие роль тральщиков, стали главными целями этой контратаки.

Миноносцы должны были прикончить их своей артиллерией, после чего торпедами добить поврежденные батареями прорыватели. Успешно атаковать главные силы, пусть и связанные боем с береговыми укреплениями, считалось маловероятным. Да этого и не требовалось. Ими позже займется вернувшийся флот. Потеряв тральщики и так и не форсировав заграждение, русские все равно будут вынуждены откатиться на исходные позиции, что позволит выиграть время для дальнейшего укрепления обороны.

Все получилось почти как планировалось. Только приказ на атаку дошел до Хиросе с некоторой задержкой, так как со специально оборудованного наблюдательного поста на крыше одного из складов не увидели морзянку прожектора с форта из-за дыма во входном канале. Как только это поняли на батареях, его продублировали по телефону через штаб морского района и минный арсенал. Уже оттуда приказ на атаку наконец-то дошел до Хиросе.

Японцы действовали решительно. Отделенные стеной дыма от кораблей поддержки передовые легкие русские суда, успевшие из-за этого продвинуться несколько дальше, чем их планировалось допустить, оказались молниеносно и почти поголовно уничтожены стремительной атакой остатков японских минных отрядов, которые затем легко разминулись с бросившимися на помощь своему авангарду русскими миноносцами и, неожиданно появившись из дыма уже с другой стороны, стремительно атаковали шедшие следом пароходы, а потом даже и три малых броненосца. Причем их сначала даже никто не обстреливал.

Почти не встречая сопротивления, миноносцы отстрелялись торпедами, подбив все три русских прорывателя и вынудив выброситься на берег броненосцы береговой обороны. Только державшиеся южнее большие броненосцы и три крупных транспорта не пострадали от этой атаки. Но они были вынуждены оставить в покое батареи и вплотную заняться парированием возникшей новой угрозы. А транспорты свернули всю подготовку к высадке пехоты и прекратили движение.

К сожалению, без потерь снова не обошлось. Уже на отходе русские смогли подбить один из истребителей. А когда тот потерял ход и отстал от своих, быстро прикончили его сосредоточенным огнем. Это было хорошо видно с командного пункта, на котором находился Самадзима.

Однако довершающим победным аккордом стал отход русских миноносцев к своей эскадре. В бессильной ярости, поливая почти безвредным огнем своих малокалиберных пушек все вокруг, они, все время находясь под ответным огнем, смогли развернуться на обратный курс только в самой бухте, а уже на выходе из канала, едва показавшись из дыма, угодили под шквальный огонь со своих же броненосцев, видимо сильно напуганных только что закончившейся красивой атакой Хиросе.

Так что конечный счет в этом раунде явно был в пользу японцев. Всего за несколько минут едва начавшийся штурм, предпринятый многократно превосходящими силами, полностью захлебнулся. Еще какое-то время береговые и полевые батареи добивали тонущие пароходы, после чего расчеты снова отозвали в укрытия и стрельба стихла.

Затонувшие от торпед и снарядов русские суда, к сожалению, не перекрыли своими корпусами весь фарватер, что не давало полной безопасности, но для повторения атаки Рожественскому в любом случае теперь нужно было собрать новый тральный караван и обеспечить его защиту. А также требовалось время для срочного ремонта, по крайней мере, некоторых из пострадавших кораблей.

С позиций форта удалось разглядеть, что хотя два малых броненосца из трех и смогли вскоре отойти от западного ската мыса Иорисаки, выйти из устья канала обратно на чистую воду они все еще не могут. А третий вообще опасается удаляться от мели, с которой только что с трудом сошел последним и стоит неподвижно поперек прохода. Все русские корабли сбились в несколько групп и активно обменивались сигналами. Между ними сновали шлюпки и малые миноносцы, но никаких действий нападающая сторона не предпринимала.

Воспользовавшись замешательством противника, Самадзима приказал уничтожить все вехи во входном канале, малым миноносцам и катерам восстановить и уплотнить минное заграждение, а всем остальным срочно исправлять повреждения и готовиться к отражению новых русских атак. Битва еще не была закончена.

По телефону он связался со штабом крепости и потребовал ускорить движение пехотных колонн, еще не добравшихся до форта. Были опасения, что противник предпримет попытку высадки в ближайшее время. В этом случае имевшихся сейчас под рукой сил для ее отражения могло не хватить.

Для сохранения скрытности дополнительных минных постановок во входной канал отбуксировали еще три дымовые баржи, спешно забитые под подволок всем, что подвернулось под руку в механических мастерских доков. Загораживать вход в бухту затоплением парохода Самадзима по-прежнему не считал нужным, хотя распорядился на всякий случай держать под парами три-четыре судна с экипажами из добровольцев, на стоянке рядом с отмелью Чидори.

В половине двенадцатого капитан второго ранга Хиросе, чьи миноносцы уже стояли у стенки минного арсенала, по телефону запросил разрешения отправить один из них на морской арсенал для ремонта разбитых орудий. Все остальные чинились на месте своими силами и принимали торпедный боезапас, готовясь к повторению атаки. Поскольку на русской эскадре все еще не было видно никаких приготовлений к началу тральных работ, главнокомандующий разрешил такое незначительное и кратковременное разделение минных сил.

Всем казалось, что на некоторое время угроза миновала. Действовали согласно распоряжениям начальства и их планам. Вскоре миноносцы № 17 и 19 вместе с катерами двинулись к входному каналу, волоча минные плоты. Причем для катеров в роли плотов использовали портовые плашкоуты, буксируемые лагом. В этот момент русские броненосцы открыли огонь по форту.

Несмотря на то что их стрельба с самого начала была точной и частой, размещавшийся в стороне от артиллерийских двориков новый командный пункт от этого не страдал совершенно и позволял спокойно продолжать наблюдение за эскадрой противника. Сначала обстрел не вызывал тревоги. Решили, что это обычная беспокоящая бомбардировка, не представляющая большой опасности.

Но очень скоро русские миноносцы, курсировавшие до того в полном беспорядке поперек канала, неожиданно развернулись носом к порту и, быстро ускоряясь, двинулись к завесе, не теряя времени на перестроения. Следом за ними поползли и броненосцы береговой обороны. Причем перед ними никто даже не пытался тралить фарватер! Они устремились к входу в бухту, казалось, идя напролом и тоже стреляя.

Немедленно был отдан приказ об отзыве отправленных на минирование кораблей и выдвижение на исходные для новой контратаки, а также об открытии огня всем береговым и полевым батареям. Ответная стрельба с берега началась меньше чем через минуту, но остановить начатую столь нетрадиционно атаку это уже не могло.

Истребители и миноносцы под Андреевским флагом на большом ходу прошли сквозь дым и атаковали тех, кто шел с минами к каналу и еще не успел избавиться от своего опасного груза, а следом и ринувшиеся им навстречу остальные миноносцы. А за русским авангардом из клубов гари на входе в бухту уже показались медленно ползущие броненосцы береговой обороны, сразу бьющие с прямой наводки по всем, кто попадался им на глаза. А чуть погодя и пароходы с пехотой на палубах и вываленными на шлюпбалках катерами и баркасами.

С командного пункта Самадзима наблюдал, как, даже не успев избавиться от своих минных плотов, погибли от их взрывов малые миноносцы и катера, как затем были расстреляны все остальные миноносцы, не имевшие времени сосредоточиться для проведения встречной атаки. Как самоубийственный и отчаянный бросок минных катеров охранного отряда чуть было снова не переломил ход боя.

Когда под кормой одного из атакованных ими пароходов встал всплеск мощного взрыва, а другой, уходя из-под удара, выскочил на мель в стороне от фарватера, тогда казалось, что удастся утопить если не всю, то хотя бы большую часть русской пехоты, а может, и запечатать корпусами больших транспортов узкий проход у банки Чидори. Но Рожественскому сегодня явно везло.

Начальник морского района Сасебо видел своими глазами, как прошедшие через мины, словно заколдованные, малые броненосцы смели все заслоны. Теперь было совершенно ясно, что остановить их уже нечем. В то, что сводный гарнизон крепости, раздерганный и ослабленный до крайности его собственными приказами, сможет отбить высаженный прямо в порту десант, прикрываемый тяжелой артиллерией флота, бьющей в упор, Самадзима не верил.

Получив рапорт о потере телефонной связи КП форта с его позициями, расстреливаемого двумя большими броненосцами почти в упор, он с облегчением отправился туда, чтобы с места управлять огнем уцелевших орудий, приказав сопровождавшим его офицерам ехать в город, где любыми средствами организовывать оборону порта, верфи и арсеналов.

К тому моменту, когда вице-адмирал добрался до позиций 240-миллиметровой батареи, уже полуразрушенной, там могли стрелять только два орудия, имевшие большие потери в расчетах. На соседних батареях дела были не лучше. Его ординарца, вставшего на подачу, сразу же сразило шрапнельной пулей наповал. Вице-адмирал, не пригибаясь, поднялся на бруствер и, глядя в бинокль, отдавал команды, пока общий для обеих пушек дворик не накрыло очередным русским залпом. Больше его никто не видел. На полузасыпанных битым бетоном и щебнем позициях потом нашли несколько клочков его мундира, искореженные ножны фамильного меча и разбитый вдребезги бинокль.

Радиостанции японских береговых сигнальных постов к югу и северу от Сасебо всю ночь продолжали глушить любые переговоры, так как никаких других приказов до утра не получали. Штаб морского округа Сасебо не подавал признаков жизни, хотя телеграфные линии были исправны. Не отвечал не только сам штаб, но и городской телеграф. Возможно, из-за этого не удавалось связаться и со штабом крепости.

По этой причине дальние гарнизоны просто продолжали исполнять ранее полученные распоряжения, не представляя, чем закончился грохотавший весь день бой и что так сильно горит в порту. Зарево от пожаров было видно даже с северной оконечности острова Хирадо. Только когда уже на рассвете до ближайших к городу постов добрались посыльные, по проводным линиям понеслись депеши с приказом: «Любыми средствами обеспечить связь с дозорными судами в Цусимских проливах и организовать слежение за отступавшей русской эскадрой!» Почти сразу помехи в эфире прекратились.

Тогда же стало известно, что результатом второго русского набега на Сасебо, вылившегося в полноценный штурм, стало разрушение морского арсенала, блокирование порта, потеря нескольких миноносцев и вооруженных дозорных пароходов. Кроме того, более полусотни транспортов, большей частью с грузами, среди которых были и иностранные суда, легли на дно в окрестностях Сасебо. Но все это сразу засекретили.

Хотя столь колоссальные потери транспортного тоннажа не являлись безвозвратными, японские морские грузоперевозки получили очень мощный удар, от которого будет трудно оправиться. Тот факт, что в кратчайшие сроки почти половину судов, аккуратно притопленных на мелководье и мало пострадавших от противника, можно поднять, уже ничего не менял. Обеспечивать безопасность коммуникаций армии, воюющей на материке, с потерей Сасебо становилось чрезвычайно трудно.

Крепость Сасебо пала! И это были единственные слова, впечатывавшиеся в сознание у всех, кто слышал или читал в донесениях и рапортах последние новости! Причем если японская осада Порт-Артура продолжалась долгие месяцы и стоила атакующей стороне десятков тысяч жизней и трети от общей численности эскадренных броненосцев, то последний и мощнейший оплот Японской империи на западном побережье был взят с ходу, и русские после полусуток не прекращавшегося боя удержали на плаву все свои корабли. Хотя часть из них и увели на буксирах.

Теперь у империи в водах, примыкавших к Японскому морю, оставалась только, по сути, осажденная передовая база Мозампо, с весьма скромными ремонтными мощностями стоявших там плавучих мастерских «Кото-Мару», «Миике-Мару» и специального транспорта флота «Дзинсен-Мару». А для проведения докового ремонта, в случае возникновения такой необходимости, нужно было идти вокруг Кюсю во внутреннее море или Йокосуку.

В условиях отсутствия господства на море, учитывая явную слабость береговой обороны Мозампо, по сравнению с Сасебо, сам пункт базирования становился весьма сомнительной точкой опоры. Причем повысить его обороноспособность в разумные сроки в сложившихся обстоятельствах уже не представлялось возможным.

Стремясь плотнее завалить минами подходы к Цусима-зунду, израсходовали почти весь минный запас, имевшийся на складах в южной Корее, в том числе и в Фузане. Теперь даже чтобы выставить нормальные оборонительные заграждения, мин не хватало. А для сооружения береговых батарей не было орудий. Гарнизон оставался малочисленным и недостаточно вооруженным.

Уже на следующее утро после штурма стало известно, что к потере удобной оборудованной стоянки, ремонтных мощностей, а также судов и их грузов добавилась еще одна неприятность. Уходя, русские не только спалили телеграф и разрушили железнодорожную станцию в городе, они еще нашли и уволокли за собой подводные телеграфные кабели, уходившие или приходившие в Сасебо со стороны бухты. Теперь все прямые линии связи с Кореей оказались окончательно оборваны.

Это затрудняло передачу сообщений не только в интересах флота, но и для армий маршала Оямы. После потери Цусимы, а с ней и прямой телеграфной связи Мозампо с метрополией телеграммы из Мукдена и Кореи в главную квартиру и обратно шли только по проложенному в самом начале войны кабелю от Сасебо до острова Окто, от которого затем его продлили до Чемульпо и далее до штабов войск в Маньчжурии и Дальнем. А сейчас, когда была оборвана и она, оставалась только кружная телеграфная ветка через Шанхай на Нагасаки. Помимо потери лишних трех-пяти часов времени на прохождение сообщений это еще и в разы увеличивало риск утечки важной секретной информации на пунктах ретрансляции.

Кроме того, в самое ближайшее время следовало ждать очередного скачка ставок страховок на грузы, отправляемые из Европы в Японию. А количество судов, желающих совершить подобное путешествие, наоборот, продолжит сокращаться, несмотря на заоблачный рост цены фрахта. Учитывая, что японского торгового тоннажа уже и так катастрофически не хватало для обеспечения жизненно необходимых перевозок, этот, на первый взгляд, вторичный фактор становился одним из преобладающих, в общем, довольно длинном перечне. Долги Страны восходящего солнца росли гораздо быстрее чем она могла себе это позволить.