Глава 13

Благодаря телеграммам, отправленным «Светланой» из Чифу, сначала во Владивостоке, а затем, по цепочке связи, на Цусиме и на эскадре было достоверно известно, что японские главные силы днем 1 августа находились еще в Корейском заливе. Немного погодя эти сведения подтвердили и немцы из Циндао. Из Желтого моря до Сасебо или Цусима-зунда было немногим более пятисот миль, то есть менее полутора суток хорошего хода.

Исходя из этого, считалось весьма вероятным встретиться с ними или с их передовыми отрядами в Цусимских проливах уже в первой половине дня 3 августа. Поэтому было решено, что сначала всей эскадрой следует довести пароходы с пехотой и трофейные транспорты, буксировавшие тяжело поврежденные корабли, до Озаки.

Входить в минированные воды у стыка половинок Цусимы своими главными силами Рожественский даже не собирался. Изначально предполагалось лишь, пройдя через Западный проход между Кореей и Цусимой с юга на север по безопасным глубинам, проводить десантно-трофейную группу с «инвалидами» до траверза Цусима-зунда, откуда они уже сами доберутся до Озаки. Там же планировалось принять под охрану обратный конвой из разгруженных судов.

В условиях светового дня такая рокировка минимизировала объем необходимых тральных работ и гарантировала максимальную безопасность для всех. Несмотря на близость передовых баз в Мозампо и Фузане, у противника там сейчас просто не было сил, способных атаковать эскадру и охраняемые ей конвои при таких обстоятельствах. Исходя из этих предположений, и продвигались всю ночь своим максимально возможным ходом.

Ближе к утру уже рассматривался вопрос о затоплении «Жемчуга», что позволило бы увеличить эскадренную скорость вдвое. Но начались проблемы сначала на «Апраксине» с «Сенявиным», потом на «Донском». Поскольку они тоже не могли дать больше шести узлов, так и плелись дальше всем скопом, ожидая новых поломок на остальных, так сказать из солидарности. Но флагмех Политовский был настроен оптимистично. В ответ на запрос он доложил, что часа через три ход в двенадцать узлов будет достижим для всех боеспособных кораблей.

К удивлению многих, до рассвета никаких явных агрессивных намерений японцы не выказывали. Только радио всю ночь не действовало. Но постепенное удаление от Сасебо, ослабившее сигнал мешающих станций, все же дало возможность наконец обменяться телеграммами с Озаки и сообщить об успехе акции. А вот вызвать для встречи тральщики и конвой с Цусимы уже не удалось.

Благополучно форсировав пролив Хирадо, Рожественский продолжал движение к южной оконечности Цусимы. Несмотря на все усилия, ускориться никак не получалось. К шести часам утра находились все еще лишь в семнадцати милях к северу от мыса Макизаки самой северной точки острова Укушима. Хотя по всем планам уже должны были приближаться к Цусиме. Понимая, что не успевают, без всяких изысков проложили курс прямо на мыс Коозаки. Столь медленный отход от вражеских берегов изрядно нервировал всех.

Как только снова позволили условия, повторно связались с Озаки. Чтобы компенсировать отставание, всем стоявшим там разгруженным пароходам и «Нахимову» было приказано немедленно выйти в море и, следуя за тральной партией, двигаться к мысу Коозаки прибрежным фарватером. Время уходило, и требовалось как можно скорее начать отрыв от возможного преследования. Исходя из этого, максимальное смещение к югу точки передачи иждивенцев увеличивало нашу фору.

Сильного противодействия со стороны японцев до полудня не ожидалось, а в случае возникновения угрозы для медлительного каравана через сеть сигнальных постов или по радио эскадру успеют вернуть. По распоряжению командующего, к конвою присоединялся также аэростатоносец «Колыма», для обеспечения воздушной разведки в интересах флота на предстоящем прорыве во Владивосток.

Когда окончательно развиднелось, имевшиеся при эскадре миноноски отправили в разведку вокруг походного ордера. Быстро пропав из вида в легком утреннем тумане, они никого не обнаружили и вернулись спустя полтора часа уже вместе с номерными миноносцами и эсминцами. К этому времени совсем рассвело. Даже промозглую утреннюю сырость разогнало ветром. С юго-запада шла зыбь. Воды вокруг были пусты.

По радио отправили запрос об обстановке на Цусиму и скоро получили ответ, что у Цусима-зунда уже третьи сутки маячит обнаглевший японский вспомогательный крейсер. Ночью были отмечены передвижения подозрительных судов на внешнем рейде и вдоль западного побережья островов к югу от Озаки. Предполагалось, что противник снова ставил мины. Но в данный момент никого крупнее миноносцев и вооруженных пароходов поблизости от входных створов нет.

Несмотря на явный рост минной опасности, Рожественский повторил приказ конвою пустых транспортов немедленно выдвигаться к мысу Коозаки. Причем предписывалось идти именно вдоль берега за тральщиками. К югу от этого мыса была назначена новая точка рандеву с флотом.

Вскоре с конвоя пришла телеграмма, что рядом с дозорным вспомогательным крейсером появились четыре миноносца. Они следуют несколько мористее, постоянно ведя переговоры по радио. К этому времени с эскадры тоже видели к югу от себя пару старых знакомых. Вспомогательные крейсера, с которыми имели дело у Сасебо, теперь сопровождали русские колонны, держась, впрочем, на почтительном расстоянии, но и не теряясь из вида. Отмечалась частая работа их радиотелеграфа и еще нескольких, но уже удаленных на разные расстояния аппаратов тоже японского типа. Интенсивность радиообмена противника быстро нарастала, а отогнать назойливых соглядатаев оказалось уже нечем. Становилось ясно, что даже до Цусимы прорываться, скорее всего, придется с боем.

Немного погодя со стороны острова Ики показался небольшой пароход. Он вел себя просто нагло, уверенно приближаясь до тех пор, пока не был встречен высланным к нему «Безупречным». Только тогда он развернулся и начал спешно отходить, наверняка успев пересчитать дымы, мачты и даже трубы всех наших судов и, может быть, разглядеть некоторые из них. Преследовать его не стали, так как в это же время появились сразу четыре подозрительные шхуны прямо по курсу, которыми были вынуждены заняться оба боеспособных эсминца.

Но парусники, со слов их экипажей, оказались корейскими торговцами из Мокпо, везшими в Фукуока рожь еще прошлогоднего урожая. В Японии ее сейчас можно было продать очень выгодно. Шхуны, явно не успевавшие убраться с пути, на всякий случай, быстро потопили огнем артиллерии, предварительно ссадив людей в шлюпки. Возиться с осмотром и приемкой команд на борт времени не было, а погода вполне допускала плавание на веслах до уже видневшегося берега.

Поскольку вокруг быстро становилось тесно от японских разведчиков, а погода не позволяла пользоваться аэростатом для наблюдения из-за свежего зюйд-веста, который по прогнозам должен был еще больше окрепнуть в ближайшее время, на конвой отправили новую телеграмму. Не слишком резвой, но ценной и уязвимой «Колыме» было приказано вернуться.

Так как караван еще не вышел из района, контролируемого береговыми батареями, аэростатоносец пока вполне мог возвратиться в базу без эскорта. А остальным судам, способным держать ход не менее двенадцати узлов, следовало продолжать движение за тральщиками. Об изменениях обстановки сообщать незамедлительно.

Получив известия о том, что русский флот крупными силами атакует укрепления Сасебо, в МГШ поначалу сочли это очередной уловкой Рожественского. Несмотря на запросы главнокомандующего военно-морским районом Сасебо вице-адмирала Самадзима о помощи, поступавшим еще с полуночи 29 июля, в подкреплениях с моря ему было отказано. Даже когда утром 1 августа стало известно, что у Сасебо замечены не менее шести броненосных кораблей с крейсерами, миноносцами и большими пароходами, считалось, что это лишь отвлекающая операция, несмотря на численность задействованных в ней сил.

Такое мнение базировалось на последнем докладе начальника разведуправления МГШ контр-адмирала Мису, из которого следовало, что в ближайшее время следует ждать попытки проводки большого каравана транспортов на Цусиму. При этом для их охраны из имевшихся во Владивостоке кораблей русские могли выделить только легкие силы, так как все остальное либо стояло в ремонте, либо уже было на Цусиме.

В частности, разведка располагала сведениями, что пришедшие недавно во Владивосток броненосцы «Николай I» и «Наварин» только начали заводской ремонт, а экипажи с них даже частично списаны на береговые сигнальные посты и батареи. «Николай I» поставлен в док, для ремонта подводной части и забортной арматуры, пострадавшей при прорыве через Симоносекский пролив, но работы продвигаются крайне медленно, из-за недостатка материалов. А «Наварин» торчит у стенки завода с разобранными машинами и башнями главного калибра. На нем запланирована замена расстрелянных стволов двенадцатидюймовых орудий на пушки с черноморских броненосцев. Но эти пушки вместе с бригадой мастеровых, которые должны их установить, до сих пор еще даже не выехали из Севастополя.

Истребители, так дерзко прорвавшиеся через пролив Цугару, после двухнедельного пребывания в бухте Уллис у стенки расположенных там новых мастерских были уведены на буксирах в бухту Новик. Вероятно, они имеют тяжелые повреждения и также не боеспособны. Более того, по некоторым косвенным признакам, считается, что ввести их в строй в ближайшее время невозможно.

Судя по имеющимся достоверным и проверенным сведениям, экипажи с них почти в полном составе срочно отправлены в Сайгон для доукомплектования команд новых минных крейсеров Третьей Тихоокеанской эскадры, а механизмы частично разобраны. Из-за значительного износа и боевых повреждений из трех комплектов котлов и машин не удается собрать даже один работоспособный.

Третий броненосец типа «Бородино» – «Александр III», еще совсем недавно вывели из дока, и после серии ходовых испытаний и пробных стрельб начали замену артиллерии главного и среднего калибра. Броненосец «Сисой Великий», обеспечивавший охрану испытаний «Александра III», теперь стоит на своей прежней артиллерийской позиции в Уссурийском заливе с сокращенным экипажем. Ремонт пробоины на нем даже не начинали, но, судя по стоящим рядом с ним нескольким баржам и плавучему крану, какие-то ремонтные работы там все же ведутся.

Броненосцы «Ослябя», «Князь Суворов», крейсера «Россия» и «Громобой» полностью разоружены и разукомплектованы. Их ржавые остовы, стоящие у стенки в порту, используются как плавучие казармы и в качестве источника запчастей и недостающих материалов для ремонта остальных кораблей.

Таким образом, для охраны транспортов с грузами, отправляемых на Цусиму, у русских имеются на данный момент всего несколько вооруженных пароходов (не более трех единиц) и миноноски, доставляемые сейчас постоянно по железной дороге с Балтики и Черного моря. Возможно, именно нехваткой сил для обеспечения безопасной проводки этого каравана объясняются столь настойчивые атаки Сасебо, призванные отвлечь все, что есть, от Корейских проливов, «пощипав» попутно транспортный тоннаж на слабо защищенных пароходных стоянках вне Сасебского залива.

В создавшейся ситуации казалось абсолютно правильным сохранение присутствия существенных минных сил в виде двух отрядов истребителей и двух отрядов миноносцев в районе Мозампо – Фузан, усиленных только что отправленными туда же тремя вспомогательными крейсерами.

В случае попытки выхода из Цусима-зунда старого броненосного крейсера «Адмирал Нахимов» для встречи транспортов этих сил будет достаточно для максимального осложнения и замедления тральных работ и последующей ночной атаки (дневные атаки, ввиду высокой вероятности потерь, запрещались, без крайней необходимости). В то время как будучи отправленными к Сасебо, эти же три вспомогательных крейсера и десяток миноносцев и истребителей не смогут серьезно повлиять на ситуацию. Считалось, что крепость Сасебо, после всех последних довооружений, способна противостоять не столь многочисленной и уже изрядно потрепанной эскадре Рожественского.

Однако скоро из Сасебо сообщили, что два русских крейсера, а также миноносцы и истребители общим числом до десяти единиц ворвались во внутреннюю акваторию Сасебского залива, а новые батареи на Осиме захвачены русским десантом. На мыс Кого русские также пытаются высадить войска с нескольких больших пароходов под прикрытием огня с пяти броненосцев. Причем из этих пяти два новых, типа «Бородино».

Теперь стало совершенно ясно, что это настоящий штурм. В его возможность до последнего не верили еще и потому, что все последние русские атаки на крупные порты обязательно сопровождались появлением аэростата в небе, дававшего неоспоримое преимущество при корректировке огня в борьбе с береговыми батареями. А сегодня погода в районе Сасебо напрочь исключала возможность наблюдения с воздуха, что лишало противника его главного преимущества.

Кроме того, какого-либо подвоза войск на Цусиму не было. Это знали наверняка от проверенной агентуры на самих Цусимских островах. А имевшегося там гарнизона, уже и без того ослабленного предыдущей вылазкой русских в Тихий океан с атакой Осакского залива, никак не было достаточно для одновременного контролирования островов и серьезной высадки в хорошо защищенной базе.

Однако игнорировать последние сведения из Сасебо никто уже не решился. Немедленно были отправлены срочные телеграммы о возвращении еще только ждавших своих угольщиков в Порт-Артуре и Дальнем броненосных и бронепалубных крейсеров, а в Симоносеки и залив Абуродани передали по радио распоряжение о высылке всех имеющихся там дозорных судов на поиск русских, которые наверняка будут отступать потом на север.

Одновременно было приказано в течение ночи выставить дополнительные минные заграждения на дальних подступах к Цусима-зунду. Этим предполагалось максимально осложнить Рожественскому проход во внутреннюю акваторию Цусимы, в случае если он решит отстояться в Озаки, а при некотором везении, задержать его до подхода главных сил из Корейского залива, чтобы наконец навязать бой его ослабленной эскадре.

Поскольку проводка каравана транспортов на Цусиму в ближайшее время, так сказать под общий шумок, никак не исключалась, миноносцам и вспомогательным крейсерам из Мозампо и Фузана предписывалось немедленно выйти в море, но не спускаться, до особого распоряжения, южнее широты Цусима-зунда, максимально перекрывая западный Цусимский пролив с северных румбов. Все дальние дозоры севернее Фузана оставались на своих местах, а отряды «Кокутай» приводились в состояние повышенной готовности.

Но если до Порт-Артура по телеграфной линии из Нагасаки через Шанхай телеграмма дошла достаточно быстро, то до южнокорейских портов приказ штаба пришлось доставлять специально отправленным из Симоносеки вспомогательным крейсером «Ямаширо-Мару» (после потери Сасебского телеграфного узла это было быстрее и надежнее, чем проводными линиями связи кружными путями или по радио).

Еще огибая на полном ходу Цусиму с севера, «Ямаширо-Мару» в 15:30, воспользовавшись станцией беспроволочного телеграфа, передал приказ МГШ о подготовке к выходу в море для всех минных и патрульных сил морского района Мозампо. Но тем не менее сам выход миноносцев и вспомогательных крейсеров состоялся только в вечерних сумерках.

Исходя из опыта предыдущих столкновений, командующий совсем недавно образованным новым морским районом Мозампо контр-адмирал Огура опасался потерять возможность управлять своими отрядами в море, поэтому ждал. Только когда в начале шестого часа вечера 2 августа на его стол лег пакет с приказом МГШ и последней, хотя и устаревшей, информацией о противнике, началось уже созванное совещание начальников минных отрядов, командиров отрядов «Кокутай» и вспомогательных крейсеров.

Несмотря на острую нехватку времени, приказ на выход в море отдали только прояснив общую обстановку, распределив районы патрулирования и согласовав взаимодействие, в том числе и на случай невозможности использования радио, командиры отправились на свои корабли, и было начато выдвижение сил на позиции.

Поскольку до выхода в море новых данных о местонахождении противника получить не удалось, а те, что были только что озвучены на совещании, давали лишь картину более чем полусуточной давности, по приказу контр-адмирала Огура начальник минных сил Мозампо капитан второго ранга Акияма первым делом отправил истребитель к Окиносиме за свежей информацией. Идя самым полным ходом, посыльный «Харусаме» уже после полуночи приблизился к Окиносиме, где и получил самые последние сведения о русской эскадре.

Через телеграф, которым был соединен этот остров с Симоносеки, удалось выяснить, что порт Сасебо разрушен и крепость Бакан все еще не имеет связи ни со штабом морского района Сасебо, ни со штабом этой крепости. Но есть сведения, что к наступлению темноты русские покинули Сасебский залив, уйдя на север проливом Хирадо. Многие их корабли имеют тяжелые повреждения и не могут идти своим ходом.

Получив эти данные, командир истребителя, старший лейтенант Шооно, приказал немедленно дать телеграмму по радио через ретранслирующие корабли в дозорных линиях в Мозампо. Оттуда вскоре был получен приказ приготовиться атаковать русский флот у Цусимы. Но поскольку сегодняшняя ночь была самым подходящим моментом для возможного прорыва вражеских транспортов с севера, оба отряда истребителей должны были ждать дальнейших распоряжений на позиции севернее мыса Коросаки, находясь там как можно дольше.

Бывшие уже у Цусима-зунда миноносцы одиннадцатого и девятого отрядов, прикрывавшие ночные минные постановки, вместе с дозорным вспомогательным крейсером «Ехиме-Мару» обеспечивали наблюдение за Цусима-зундом, откуда ожидался выход трального каравана, для встречи флота. В зависимости от того, куда повернут тральщики, планировалось развернуть дальнейшие поиски. Либо эскадры на юге, либо подходящего конвоя на севере.

Перекрыть имевшимися скудными силами одновременно все возможные маршруты подхода транспортов из Гензана или Владивостока и отхода Рожественского от Сасебо было нереально, учитывая довольно большую вероятность того, что эскадра двинется, хотя бы менее пострадавшей своей частью, сразу во Владивосток, обходя Цусиму с востока.

В течение ночи неоднократно отмечалось радиотелеграфирование русских как станциями на Цусиме, так и другими, находившимися где-то между Цусимой и Японскими островами. Определить точнее их местонахождение не удалось. Сильно мешали уже японские станции со стороны разрушенного Сасебо, все еще продолжавшие забивать эфир своим треском.

С рассветом 3 августа к Окиносиме вернулась плавбаза миноносцев «Миике-Мару», обеспечивавшая ремонтные работы на «Микасе». Ее отзывали в Симоносекский пролив после объявления тревоги. Через мощную радиостанцию этой плавбазы удалось наладить нормальную связь поисковых отрядов со штабами крепости Бакан и морского района Мозампо.

Вскоре стало известно, что с сигнального поста на мысе Макизаки, на северной оконечности острова Укушима наблюдают множество дымов к северу. Почти одновременно с этим с «Ехиме-Мару» сообщили о начале движения русского трального каравана из Цусима-зунда на юг. В его телеграмме говорилось также, что за тральщиками идут четыре больших парохода, судя по малой осадке, пустых, и крейсер «Адмирал Нахимов».

Почти одновременно было получено известие с преследовавших русскую эскадру от самого Сасебо вспомогательных крейсеров «Хатиман-Мару» и «Тахочи-Мару». Сообщалось, что они находятся в шести-семи милях к юго-западу от русской эскадры. Видят старый казематный крейсер, оба эскадренных броненосца, три броненосца береговой обороны, несколько миноносцев, два трехтрубных крейсера и несколько пароходов. Севернее и восточнее них еще несколько судов и дымов. Эскадра движется со скоростью всего шесть узлов к Цусиме. В охранении только два истребителя.

Все остальные корабли, видимо, повреждены в бою у крепости или в ночных стычках со вспомогательными крейсерами, всю ночь пытавшимися атаковать отходящего противника. Пассивность русских, в последнее время категорически не позволявших следить за собой, наводила на мысль, что боеспособных кораблей у Рожественского больше не осталось. Ни один из его крейсеров даже не предпринимал попыток напасть на разведчиков, несмотря на их приближение.

Немедленно выдвинутые от острова Ики к западу дозорные каботажники быстро обнаружили дымы, медленно смещающиеся к северу. Беспрепятственно приблизившись, удалось разглядеть три броненосца береговой обороны и несколько пароходов. За ними виднелись еще около десятка крупных судов, вполне возможно, что и больших броненосцев, идущих курсом на Цусиму, после чего разведчик был отогнан одиночным русским истребителем.

Сомнений не оставалось. Это была вся или почти вся русская эскадра! И шла она ходом, не превышавшим пять-шесть узлов, что косвенно подтверждало тяжелые повреждения хотя бы у некоторых крупных кораблей. А необычная для всех последних столкновений «вялость» противника еще больше укрепляла уверенность в этом. Вероятность, что Рожественский только изображает из себя едва живого недобитка, была очень низкой. Это просто не имело никакого смысла.

Как только последние донесения разведчиков достигли Токио, по всем линиям связи полетели срочные депеши с требованиями: «Доложить о месте нахождения!.. Немедленно принять меры к сосредоточению!.. Не допустить потери контакта до наступления темноты!..» Делалось все, чтобы максимально использовать появившийся шанс.

Незадолго до полудня 3 августа в трех милях к югу от мыса Коозаки наша эскадра встретилась с вышедшим из Озаки конвоем. К этому времени удалось устранить возникшие неисправности в машинах, так что считалось, что к прорыву домой все боеспособные корабли более или менее готовы.

На западе, всего в пяти милях, были видны четыре японских миноносца и вспомогательный крейсер, следившие за караваном с самого момента его выхода из Озаки. На юге маячили еще два вспомогательных крейсера, висевших на хвосте от самого Сасебо. Японские депеши по радио шли сплошным потоком. Им не мешали, поскольку сами часто переговаривались с «Олегом», стоявшим на якоре в устье Цусима-зунда. В любой момент ситуация могла обостриться.

С «Олега» передавали, что караулить наши основные фарватеры остались только два небольших японских дозорных парохода. С сигнальных постов южнее и севернее враг не виден. Лишь к северу от мыса Коросаки с улучшением видимости показались дымы нескольких кораблей, вероятно японских дозоров. К берегу они не приближались, а послать на разведку было некого, поэтому определить, кто там дымит, возможности не имелось, так же как и попытаться отогнать за горизонт.

Быстро набиравший силу зюйд-вест развел приличную волну, изрядно трепавшую миноноски и миноносцы. Боевой ценности они в такую погоду уже не представляли. Тех же, кого тянули на буксирах, дергало все сильнее, что вызывало опасения за прочность корпусов, уже и без того расшатанных постоянными походами. Пластыри на «Авроре» и «Калхасе», так же как и подкрепления переборок на «Жемчуге», пока держались, но с переходом по неспокойному морю до ближайшей закрытой стоянки явно стоило поспешить.

Из-за свежей погоды пришлось отказаться и от перевозки раненых солдат и матросов, преимущественно из состава десантных рот, с пароходов на уходившие во Владивосток пустые суда. После получасовой остановки, сопровождавшейся постоянным курсированием между кораблями связных миноносок и активным обменом сигналами, движение наконец возобновилось. Флот разделился на три группы, направившиеся в разные стороны.

Все три трофея, с пристегнутыми к ним «инвалидами», «Корея», «Калхас» и «Тобол», охраняемые тремя номерными миноносцами и «Авророй», направились обратно по протраленному фарватеру к Цусима-зунду. В то время как миноноски двинулись к протоке Косухо вдоль восточного берега Цусимы, скоро укрывшись за островом от волны и ветра. А действующая эскадра, пополнившаяся теперь «Нахимовым» и приведенными им транспортами, повернула на запад-северо-запад, не пересекая стометровой изобаты, начав форсирование западного Цусимского пролива.

Волнение продолжало усиливаться. Малые броненосцы принимали на бак воду, а эсминцы немилосердно качало. Едва начали движение, как с «Аргуни» передали семафором, что наскоро заделанная минная пробоина в носу дала течь. Деревянные щиты расшатало волной, хотя она и била почти исключительно в целый борт. Пароход пришлось отправить назад в Озаки, вдогонку за десантным конвоем, так как никакой возможности дополнительно раскрепить заделку в море при усиливавшейся качке не было.

Но на этом неприятности не закончились. Опять посыпались доклады о поломках механизмов. Сначала по мелочи, но скоро с «Апраксина» сообщили, что резко подскочила соленость питательной воды для котлов во второй кочегарке, а поврежденный при столкновении у мыса Иорисаки холодильник течет все сильнее. В довершение ко всему на «Донском» вышли из строя сразу две донки, что вынудило вывести из действия часть котлов и снизило его полный ход всего до восьми узлов.

В таких условиях, имея японские миноносцы и вспомогательные крейсера на хвосте, оторваться от противника до наступления темноты становилось нереальным, зато собрать вокруг себя все японские силы из окрестных вод, включая бывшие уже наверняка где-то поблизости большие крейсера, шансы появлялись хорошие.

Учитывая недокомплект в погребах броненосцев для всех наличных калибров и посыпавшиеся одна за другой неисправности по механической части, снизившие эскадренную скорость в полтора раза, прорыв во Владивосток на сегодня явно отменялся. Японцы имели все шансы легко перехватить и серьезно потрепать нас еще до заката, после чего с большой долей вероятности добить ночными минными атаками. Тех, кто сможет уцелеть, спокойно прикончили бы с рассветом.

В этот момент из Озаки передали пришедшее с мыса Коросаки известие, что державшиеся севернее Цусимы дымы повернули на юго-запад и идут в пролив большим ходом. Стало ясно, что японские клещи сжимаются. Состав приближающегося отряда оставался неизвестным. Вполне возможно, в нем могли быть и броненосные крейсера, а принять серьезный бой сейчас значило гарантированно и бесполезно угробить корабли и экипажи. Оставалось только укрыться в Цусима-зунде.

Но ни в Озаки, ни в Такесики уже не осталось тральщиков, чтобы организовать проводку. Все ушли к южной оконечности Цусимы, так что эскадра была вынуждена начать разворачиваться обратно к Коозаки, отправив радио на конвой, чтобы выслали для встречи миноносцы. Такое ерзание вдоль берега, то вверх, то вниз, после «черепашьих бегов» в течение всей ночи настроения никому не улучшило.

Однако после недолгих размышлений на мостике «Орла» пришли к выводу, что будет даже безопаснее добраться до стоянки уже проверенным маршрутом вдоль берега. Лезть на тяжелых кораблях в собственноручно загаженные минами воды японцы вряд ли рискнут, а от мелочи – до момента достижения района, контролируемого береговыми батареями, даже с минимумом снарядов на борту, – эскадра при свете дня точно отобьется.

Едва успели завершить разворот и встретиться с миноносцами, с севера Цусимы сообщили по радио, что дымы на горизонте опознаны. Это два отряда истребителей, идущие курсом на перехват. Постоянно принимаются сигналы их радиотелеграфирования. Вдалеке видны еще дымы, но суда, которым они принадлежат, пока держатся вне зоны видимости.

Хотя крупных кораблей противника пока по-прежнему не было обнаружено, это не успокаивало. Вспомогательный крейсер и два миноносца постоянно держались в поле зрения, треща своими станциями на весь эфир, и им уже кто-то отвечал издалека, так что долго ждать появления серьезной поддержки вряд ли придется.

К половине третьего эскадра нагнала конвой. Благополучно пройдя за миноносцами по протраленному фарватеру, корабли Рожественского обогнали его и встали в голове колонны. Поскольку путь впереди был чист, что подтверждалось с береговых постов, не видевших ни одного судна поблизости после прохода тральщиков и пустого конвоя, боевые корабли ушли вперед, достигнув Цусима-зунда к началу шестого часа пополудни.

Батареи, уже извещенные штабом Цусимского укрепленного района о победе в Сасебо, встречали эскадру салютом. На «Мономахе» даже вызвали наверх оркестр, а вся команда, облепив ванты и мостики, размахивала бескозырками и орала «ура». Все еще державшийся в проходе «Олег» также салютовал из мелких пушек. Трофейные суда на рейде Озаки стояли в парадной расцветке и гудели сиренами. На сигнальных мачтах на берегу подняли флаги расцвечивания. Выглядело это торжественно и трогательно.

Однако праздновать ни настроения, ни времени ни у кого не было. Проштрафившиеся «Апраксин» и «Донской», едва достигнув назначенной им стоянки, ошвартовались к борту «Камчатки» для срочного ремонта. Все остальные, воспользовавшись возможностью, начали приемку топлива и боезапаса с «Анадыря» и из других источников.

Спустя час на рейд втянулся и десантный конвой с пустыми транспортами, «инвалидами» и тральщиками. С берега к ним сразу двинулись шлюпки с медиками и их имуществом, собранными отовсюду, докуда успели дотянуться после получения известия о возвращении флота и его запроса на дополнительную медпомощь. Это, а также вид разбитых надстроек и обгоревших до сурика бортов «Авроры», просевшего кормой в воду «Калхаса», побитого и закопченного «Жемчуга» с миноносцами, вообще приведенных на лямках, быстро сбило остатки преждевременных восторгов и вернуло всех в рабочую колею.

Тут же занялись дополнительными оборонительными мероприятиями, ожидая яростных атак с наступлением темноты. Штаб созвал расширенное совещание, но оно так и не состоялось, так как скоро стало ясно, что до окончания ремонта машин на аварийных кораблях планировать что-либо конкретное особого смысла нет, а командирам и начальникам отрядов и на своих местах есть чем заняться.

Несмотря на неоднократные запросы и требования, никаких внятных прогнозов инженерный корпус эскадры не выдавал. Причем теперь флагманским механиком ставилась под сомнение вообще сама возможность выхода в море ранее чем через сутки или даже двое, поскольку начатые общие профилактические работы лавинообразно расширяли список «потенциальных инвалидов». Набирался слишком большой объем необходимых работ, продолжавший увеличиваться по мере «вскрытия».

Такие новости полностью снимали необходимость спешить вопреки всему и любой ценой. За это время японцы уже гарантированно должны были успеть стянуть достаточно сил для основательной блокады островов, так что просто ускользнуть шансов не оставалось. В любом случае во Владивосток предстояло прорываться с боем.

Оставалось решить, как именно, учитывая, что снарядов к исправным пушкам, считай, как не было, так и нет. В то же время даже с целью сохранения корабельного состава оставлять на Цусиме столько практически небоеспособных углеедов-иждивенцев, в которые превратилась почти вся эскадра, явно было нельзя.

Это натолкнуло на мысль послать гонца в Шанхай, чтобы по телеграфу организовать встречу эскадры из Владивостока. Хотя достоверных данных о степени готовности к походу находившегося там отряда Небогатова не имелось, одно только выдвижение его броненосцев в направлении Цусимы могло заставить японцев разделить силы, или, по крайней мере, действовать осторожнее.

Более всего на роль резвого посыльного судна подходил «Быстрый», единственный из быстроходных кораблей избежавший серьезных повреждений в сасебском деле и даже изловчившийся довести до полностью работоспособного состояния свои котлы и машины. Его командир лейтенант Рихтер был вызван на флагман для получения соответствующих инструкций, а сам миноносец приступил к срочной бункеровке вне всякой очереди. Угля и воды принимали из расчета перехода в оба конца без пополнения запасов.

Хотя все погрузочные работы выполнялись силами тылового обеспечения Цусимской базы, отдохнуть никому из экипажа так и не удалось. За глаза хватило работ по своим заведованиям после похода и боя.

Вскоре после полуночи миноносец покинул Цусима-зунд. Поскольку выделить нормальное прикрытие возможности не имелось, чтобы не спровоцировать погони, решили попробовать обойти стороной японские дозоры. Пробравшись мелями вдоль берега до бухты Мине, оказались севернее обнаруженного с береговых постов скопления японских москитных сил, толпившихся у выхода из пролива между половинками Цусимы.

Светосигнальной связью пользоваться было опасно, так что шлюпку с посыльным с берегового поста дождались в полной темноте. К счастью, болтаться на волнах без хода под самыми скалами пришлось недолго. Узнав, что севернее Цусима-зунда японцев ни сегодня, ни вчера не видели, отпустили ее обратно и осторожно двинулись строго на запад.

При этом слева наблюдали редкие проблески чужих красных сигнальных фонарей, скоро пропавшие из вида. Контактов с противником не было, но, несмотря на это, до самых корейских шхер пробирались на восьми-десяти узлах. Затем двинулись вдоль прибрежных островов на юг, постепенно разогнавшись до восемнадцати.

Предполагалось, что южнее Мозампо береговых сигнальных постов у японцев немного и что скрытность удастся сохранить. Но едва чуть развиднелось, отдалившегося уже довольно далеко от побережья «Быстрого» сразу обнаружили. Станция беспроволочного телеграфа миноносца перехватила короткую японскую телеграмму, шедшую без шифра. Специально взятый на борт перед выходом переводчик быстро ее разобрал и предоставил перевод.

Текст депеши извещал о быстроходном четырехтрубном корабле, обнаруженном в таком-то квадрате и спускавшемся к югу от Цусимы вдоль корейского берега. Ни у кого на мостике не оставалось сомнений в том, что речь идет именно о «Быстром». Еще раз перечитав перевод депеши, Рихтер распорядился подготовить котлы и машины к максимально долгой работе на полной мощности.

Между тем, первое сообщение сразу подхватили другие станции, и скоро минеры эсминца слышали уже постоянную работу не менее четырех передатчиков японского типа. Причем все не поблизости. Судя по всему, скоро стоило ждать появления крупных неприятностей. А впереди еще был весь световой день.

Опасения подтвердились довольно быстро. Правда, в весьма неожиданной форме. Спустя всего час прямо по курсу был обнаружен сначала дым, а после и силуэт высокобортного трехтрубного крейсера, опознанного как английский «Кресси». Явно увидев «Быстрого», он повернул навстречу. Его приветствовали по всем правилам международного морского этикета, но вот ответ получили не сразу. Причем этот ответ едва не оказался смертельным.

Определив его как нейтрала, невольно расслабились, просто тупо созерцая его маневры. А когда совершенно неожиданно спустя пару минут все, кто был на палубе и мостике, увидели, как борт англичанина озарился вспышками залпа и окутался клубами порохового дыма, первой реакцией было удивление. С чего бы это неведомо как забредшему в эти воды англичанину встречать нас салютом среди пустого моря-океяна?!

Из этого невольного оцепенения вахту на мостике вывел резкий, до срыва голоса, даже не окрик, а рык командира: «Лево на борт, машина самый полный!» И следом: «Боевая тревога!» Еще не понимая ничего, все кинулись исполнять, действуя чисто на рефлексах. Залилась трелью боцманская дудка, коротко взвыла сирена. Узкий корпус, повинуясь резкой перекладке руля, метнулся влево, навалившись всем весом на противоположный борт, вжавшийся в волны, жадно лизнувшие палубу до самого кожуха, смывая еще не убранную угольную крошку от только что перекочевавших в жаркое нутро мешков дополнительного запаса топлива.

А спустя какие-то секунды с минимальным недолетом, в том числе и именно там, где сейчас должен был быть «Быстрый», встали всплески от снарядов полновесного бортового залпа первоклассного броненосного крейсера.

Дистанция в этот момент была чуть более двух миль, так что никакой угрозы от русского миноносца точно не исходило. Зато англичанину стрелять вполне удобно, а нам еще ничем не достать. Принять «Быстрый» за что-то другое тоже было невозможно, поскольку судно только что назвало себя и, как положено, приветствовало столь вероломного и неожиданного противника.

Предполагая, что где-нибудь в шхерах могут находиться и другие такие же загонщики, Рихтер приказал сначала держать курс от берега на восток и выжать из машин все, что можно. Потом предполагалось плавно довернуть к Цусиме, в надежде проскочить.

Однако довольно свежая погода оставляла мало шансов на успешный отрыв. Хотя по справочнику крейсер уступал миноносцу почти пять узлов хода, фактически «заезженная» за десять месяцев плавания и боев машина русского корабля, в сочетании с постоянным зарыванием низкого носа с покатой палубой в волны, нивелировала это преимущество.

Даже более того, высокобортный корпус англичанина, вместе с втиснутыми в него котлами, машинами, пушками, броней и всем прочим, весом более двенадцати тысяч тонн, совершенно не ощущал такого волнения, на первых порах нагоняя свою хрупкую жертву, почти случайно избежавшую гибели с первых же минут боя, а точнее, расстрела. Он охотно начал преследование, не прекращая стрелять. С его мостика наверняка прекрасно видели Андреевский флаг, скорее всего, разбирали протестующие флажные семафоры и морзянку прожектора, что полностью исключало вероятность случайного первого залпа.

Отбиваться своими максимальными тремя дюймами русские не спешили. На такой волне и с такой дальности особого смысла в этом не было. Зато станцией беспроволочного телеграфа работали не переставая. Хотя ее дальности пока еще не хватало до Озаки, мешать английским переговорам нужно было обязательно. Однако особо в этом, похоже, не преуспели. Почти сразу впереди по курсу показался дым какого-то судна, а следом еще один, чуть севернее него.

Никого из наших здесь быть не могло, нейтралы в эту пору тоже вряд ли станут тут шарахаться, так что, скорее всего, это были очередные участники облавы. Англичане, вероятно, тоже их увидели и начали бить еще чаще. Всплески вставали все время в опасной близости от метавшегося в разные стороны эсминца, но прямых попаданий пока удавалось избежать, хотя осколки по бортам и надстройкам стучали.

Путь к Цусиме оказался перекрытым. Уходить мористее смысла не было, поскольку там «паслись» постоянные дозорные суда, огибая которые придется бежать за острова Гото. А оттуда угля на возвращение уже может не хватить. Понимая все это, решили попробовать прорваться, надеясь, что впереди обычные патрульные пароходы, а не крейсера. В любом случае другого выхода не было. Готовились к последнему бою.

Прислугу мелких пушек, не имевших шанса даже заметно оцарапать наглого англичанина, отправили пока к котлам, чтобы хоть временно облегчить жизнь кочегарам. В дальнейшем, по мере получения повреждений, их планировалось использовать в аварийных партиях. Считалось, что так будет больше толку. На всякий случай, мешки со штабной почтой полетели за борт и сразу пошли ко дну, увлекаемые в глубину уложенным в них балластом.

Но встречного боя не получилось. Все так же часто бросаясь то влево, то вправо, уходя от накрытий, миноносец несся навстречу дымам. Только вот они, судя по всему, старались не зажать обреченный одинокий корабль, а наоборот, уйти от него. Другого объяснения тому факту, что спустя полчаса после их обнаружения дистанция сократилась незначительно, а пеленг на них заметно сместился вправо, просто не было.

Когда, наконец, над горизонтом показались мачты с трубой и верхний ярус надстройки какой-то посудины, очень похожей на многочисленные японские патрульные пароходы, дистанция до английского крейсера уже начала увеличиваться. С несостоявшегося второго загонщика теперь тоже, кажется, разглядели, с кем имеют дело, и повернули наперерез, да только поздно. Шансов перехватить «Быстрый» не оставалось. К этому времени впереди из моря уже вставали горы Цусимы.

Взглянув вверх, где болтались на ветру обрывки рангоута, не надеясь на радио, Рихтер приказал дать ракетами свой позывной, чтобы с сигнального поста на мысе Коозаки хотя бы могли его разглядеть. Перспектива пропасть без вести вместе со своим кораблем, чего так явно добивались англичане, никого на русском миноносце совершенно не привлекала.

В ответ на выпущенные с «Быстрого» ракеты откуда-то сразу из двух мест с еще едва видимых впереди зеленых гор, чуть возвышавшихся над горизонтом, взвились ответные сигналы: «Ясно вижу». А следом, снова ракетами, запрос: «Нужна ли помощь?»

Неизвестно, понимали японцы смысл этой нашей сигнализации или нет, но что она явно убавила пыл преследователям, это точно. Видя, что англичанин отворачивает к зюйду, прекратив огонь, Рихтер распорядился попытаться вызвать по радио базу Озаки, чтобы известить начальство о провале своей миссии. Но станция, как и ожидалось, была выведена из строя. Пришлось снова сигнализировать ракетами.

Однако в своде сигналов не было комбинации, означавшей нападение английского крейсера, а назвать его даже в сообщении вражеским, пока еще не решались, надеясь, что дело не пойдет дальше только что пережитой провокации. Опасались «накаркать», что придется воевать еще и с Британией, когда не хватало сил додавить одну Японию. По этой причине дали, по сути, ничего не говорящий сигнал, что имеют сведения для адмирала, и все так же на полном ходу повернули на Цусима-зунд.

А в Озаки тем временем, вопреки ожиданиям, остаток ночи прошел сравнительно спокойно. По сообщениям дозорных и сигнальных постов, японцы активно копошились недалеко от берега, но ближе пяти кабельтовых к батареям не лезли. Кроме многочисленной парусной и паровой мелочевки, насчитали пять пароходов разных размеров и несколько миноносцев, маневрировавших в просматривавшейся зоне.

Скорее всего, они ставили мины. Удалось отметить точные места только трех предположительных минных банок, остальные опять предстояло нащупывать тральной партии. Уже под утро двухтрубный миноносец, пытавшийся подойти к охраняемым фарватерам особенно близко, был отогнан огнем северной батареи. Уход «Быстрого», судя по всему, остался незамечен японцами.

В Озаки и Такесики до первых лучей солнца продолжался аврал. Чинили то, что можно было успеть. Принимали, что было необходимо пополнить и имелась возможность отыскать на берегу или транспортах. На худой конец, у тех, кто пока не мог выйти в море. Остающихся вообще посадили на «голодный паек» во всем, от угля и машинного масла до снарядов самых ходовых калибров.

С берега, с пароходов и боевых кораблей на «Аризона-Мару» свозили больных, увечных и раненых для отправки во Владивосток. Злые языки уже шипели из-за углов, что уменьшают число потенциальных пленных, когда Цусиму все же сдадут. Все больше становилось тех, кто не надеялся отбиться в случае нападения, поскольку пехоты на островах и до всех вылазок было не густо, а теперь и вовсе оставалось мало. А японцу хвоста накрутили.

Потери десантных отрядов в ходе последней операции оказались большими. До тридцати процентов убитыми и ранеными от численности полков до высадки. И это только учтенные, то есть те, кого смогли притащить обратно на пароходы. Сколько еще живых и мертвых осталось там, на пепелище Сасебо, не оглашалось. По списочному составу недобор уходил далеко за три сотни фамилий.

На трофейном грузопассажирском пароходе спешно оборудовали многочисленные места для лежачих пассажиров. Использовали не только жилые помещения и каюты, но также и оба трюма. Но вывезти всех одним рейсом все равно было невозможно. Тогда тяжелых раненых стали грузить также на «Тобол» и «Алантон». «Аргунь» ушла в Такесики, где силами портовых мастерских снова чинили пробоину.

Поскольку все шло к тому, что к исходу ночи все же удастся завершить основные работы с механизмами, общий выход решили не откладывать. Еще в серой рассветной хмари тральщики снова вышли на внешний рейд, начав пробивать проход. Ожидалось сильное противодействие противника, так что караван сопровождали все боеспособные миноносцы.

Сразу же подорвалась и затонула одна из трофейных грунтовозных шаланд. Из ее экипажа почти никто не спасся. Поскольку осадка погибшего судна была меньше, чем у тянувшихся следом кораблей прикрытия, это вынудило их держаться в узком очищенном канале, лишаясь привычного маневра.

На этот взрыв, скомкавший тишину предрассветной ночи, живо отреагировали все еще остававшиеся в проливе японцы, выпустив несколько сигнальных и осветительных ракет. Такое световое представление заметно потрепало нервы эскорту. Опасались немедленного нападения на тральщики, но японцы, продолжая периодически освещать воду прожекторами или ракетами, все так же держались довольно далеко. Подтянувшийся вплотную к тралам отряд миноносцев до восхода солнца так напрасно и прождал начала атаки, четырежды открывая огонь по подсеченным минам или тому, что в рассветных сумерках ими казалось.

Работы продолжались до тех пор, пока не прогремело еще несколько взрывов, но уже в тралах. И это все на проверенных и вчера еще безопасных фарватерах. Плотность заграждений на этот раз оказалась чрезвычайно высока, и мины стояли на небольшой глубине, явно в расчете на малые суда. Так и не добившись преемлемых результатов, тральщики были вынуждены вернуться на рейд для перевооружения и переформирования, поскольку двоих пришлось тянуть домой на буксирах. К тому же прилив, суливший еще пару спасительных футов под килем, подходил к своему пику.

Настойчивость тральщиков сильно повлияла на активность японского радиотелеграфирования. Перебивать депеши даже не пытались, поскольку знали, что у противника уже давно отработаны приемы обхода наших помех. Не имея на данный момент в море даже отдельных судов с сильными станциями беспроволочного телеграфа, реально воспрепятствовать радиообмену шансов не было. Только сами себе уши бы заткнули.

Уже развиднелось, и японские дозорные суда, курсировавшие на переменных курсах у границы безопасных от мин вод, стало хорошо видно даже с берега. Из частично разобранных телеграмм, как переданных ими, так и полученных, стало известно, что с какой-то далекой станции требовали задержать любой ценой наш выход до вечера, а еще лучше до следующего утра. Японцы отвечали, что наше траление провалилось и его отменили.

Ясно обозначенные сроки могли означать время подхода их флота, но могли быть и ловушкой. Впрочем, это казалось маловероятным. Все разобранные депеши шифровались при помощи какой-то другой, уже третьей с начала войны, телеграфной азбуки, разбирать которую до конца наши кодировщики еще не научились. Знать, что мы немного понимаем, о чем они говорят, японцы еще никак не могли.

Поскольку за ночь ветер сменился на северо-восточный, в прибрежной полосе у Цусима-зунда волнение почти улеглось. Учитывая это, требовалось поспешить. С высокой долей вероятности пока еще имелся реальный шанс успеть покинуть цусимские воды без боя, и им следовало воспользоваться. Из штаба отдали приказ: «Ускорить траление!» Спустя полчаса подстегнутые им тыловые службы его уже возобновили. По эскадре объявили двухчасовую готовность. Теперь разбирать главные механизмы и все прочее, что влияло на их работу, без предварительного согласования с начальством запрещалось.

От мысли вызвать назад ушедшего с депешами «Быстрого» отказались, опасаясь, что его ожидание может затянуться. К тому же был риск, что одинокий миноносец средь бела дня не сможет прорвать блокаду в обратном направлении, так что его оставляли в распоряжении командования Цусимского укрепленного района. Скороход на побегушках им, скорее всего, пригодится. Тех, кто мог не выдержать переход до Владивостока, решено было тоже оставить здесь, чтобы не задерживали других, но таковых (не считая тяжело поврежденных в бою кораблей) теперь уже не нашлось.

Воспользовавшись отсутствием волн, во втором заходе впереди пустили минные и моторные катера с миноносками, впрягшиеся в тралы, и только следом за ними – глубже сидящие портовые вспомогательные суда. Мин попадалось много. Но продвигаться вперед все же удавалось без новых жертв, теряя лишь прицепную оснастку.

Тем временем с мыса Коозаки сообщили о поданном сигнальными ракетами позывном «Быстрого», хорошо видимом на юго-западе всего в полутора десятках миль. Судя по времени, прошедшему с момента его ухода, он сейчас должен был огибать Квельпарт или по крайней мере к нему приближаться, а не маневрировать у южной оконечности Цусимы. Сначала решили, что и на нем вышли из строя машины или котлы. Запрос о возможной помощи, переданный по радио, а потом тоже ракетами, какое-то время оставался без ответа, а потом сообщили, что «имеют срочные сведения для адмирала».

Новые «срочные сведения» с того направления могли означать только появление значительных сил противника, мимо которых эсминец не смог прорваться. Возможно, полученными им повреждениями и объясняется именно такой способ связи. Для прояснения ситуации требовались уточнения.

Как-то слишком много поводов для беспокойства набиралось за одно утро. Однако реальных оснований для отмены уже отданного приказа о подготовке к выходу пока еще не было, и работы продолжались. Только начало выдвижения все же отложили до возвращения гонца. Судя по докладам с постов к югу от Цусима-зунда, ждать оставалось недолго.

Идущий полным ходом вверх по проливу «Быстрый» был обнаружен службой наблюдения и связи мыса Гоосаки, как раз когда тральщики наконец прошли весь фарватер до стометровой изобаты. В общей сложности насчитали 18 достоверно выловленных за один выход мин, что стало абсолютным рекордом с начала войны.

При этом пулеметным огнем державшихся за тральным караваном миноносцев в самые ранние рассветные часы было предположительно расстреляно еще три или четыре штуки. Хотя тот факт, что ни одна из них не взорвалась, позволял предположить, что это были обычные коряги или другой плавучий мусор, если вообще не плод воображения переутомленных экипажей.

Такая плотность заграждений потребовала задействования всех наличных сил партии траления и постоянной подмены рабочих пар, выбывавших из игры, порой сразу после занятия своего места в ордере. И если бы не стихшее волнение, провернуть все это оказалось бы невозможно без тяжелых потерь.

Опасаясь, что в неизбежной сутолоке, вызванной постоянной ротацией вымпелов в рабочей линии, могли и пропустить одну-две мины, вернувшийся посыльный миноносец на рейд Озаки проводили резервной парой миноносок со «сбруей». Когда он приблизился к «Орлу», всем, кто был на палубе флагманского броненосца, бросились в глаза свежие заделки, светлыми деревянными шипами торчавшие из его бортов. Значит, бой все же был!

Рапорт лейтенанта Рихтера обо всем произошедшем оптимизма не добавил. По уровню информированности относительно внешнеполитической ситуации штаб не превосходил только что вернувшегося посыльного. Но после недолгого размышления тем не менее пришли к выводу, что это либо провокация, либо неловкий экспромт отдельного исполнителя на месте. В любом другом случае всего лишь факт установления светосигнальной связи с берегом почти зажатого одинокого миноносца не остановил бы столь сильного преследователя. Так что, скорее всего, противник у нас по-прежнему один, и это радовало.

Однако столь не джентльменское поведение «просвещенных мореплавателей» ни в коем случае не стоило оставлять без внимания, но это уже точно было делом дипломатов. Хотя им в данном случае не позавидуешь. В предстоящем споре будет слово английского офицера против слова офицера русского. А тут, уже с большой долей вероятности, все решит, как говорится, «у кого глотка шире». А если учесть еще сравнительно недавний инцидент у Догер-банки, то ставки явно будут не в нашу пользу.

Но еще до окончания доклада Рихтера в адмиральский салон принесли нечто, завернутое в перепачканную угольной пылью парусину. Когда в невольно воцарившейся абсолютной тишине сверток развернули, у всех вырвался вздох облегчения. Кто-то сразу перекрестился со словами «Есть Бог на свете!», кто-то хищно прищурился, тихо промолвив: «Теперь пободаемся!»

На столе лежал крупный осколок английского снаряда, найденный в угольной яме «Быстрого» при более основательной заделке одной из пробоин. По сути это была вся его донная часть. В принципе, это ничего бы не доказывало, поскольку и из японских пушек стреляли английскими снарядами, если бы не эксклюзивно английский калибр в 234 миллиметра. Это был уже неубиваемый довод. Оставалось только доставить его на Большую землю и передать кому следует.

На вернувшийся миноносец приказали немедленно отправить всех фотографов, каких только удастся отыскать. Повреждения тщательно запротоколировать и снять на пластинки с нескольких ракурсов. Любые найденные осколки снарядов не выбрасывать. Впрочем, последнее явно запоздало, поскольку все чужеродное, что попадало под руку, вылетело за борт еще на подходе к Цусима-зунду в ходе уже законченной большой приборки. Привести свой корабль в базу побитой собакой команда «Быстрого» не могла себе позволить.

Возня с документированием английского вероломства растянулась и по большинству пунктов закончилась лишь одновременно с контрольной проверкой пробитого фарватера. Но чертить схемы, фотографировать и зарисовывать все еще продолжали. Судя по темпам, этой кропотливой работы было еще на пару дней, не меньше. Но ее можно было доделать и в походе.

Никто на эскадре толком не спал уже далеко не первые сутки. Люди вымотались до предела и буквально валились с ног. Вполне освоенный в обоих направлениях маршрут между Цусимой и Владивостоком многим казался теперь невероятно длинным. Решиться покинуть казавшуюся безопасной стоянку на рейде Озаки в таких условиях было совсем не просто.

Однако поводов откладывать выход больше не оставалось, так что уже поздним утром с «Орла» дали сигнал: «Начать движение!» Эскадра снималась с якорей, вытягиваясь в одну колонну, готовясь двинуться проходом, обозначенным свежими вехами, на всякий случай, снова за тральщиками. Буксиры и катера спешно оттаскивали от высоких бортов водяные боты и баржи, торопясь убраться с пути неповоротливых на малом ходу толстошкурых гигантов.

Благодаря квалифицированной помощи «Камчатки» за ночь «Апраксин» и «Донской» восстановили работоспособность своих машин. Конечно, о полной мощности, как и у всех остальных, говорить было бы неприлично. Но до базы дотянуть должны. Все прочие провели необходимые профилактические работы, догрузились углем, успев принять от 123 до 170 тонн. Пусть это далеко не доверху заполнило угольные ямы, но вместе с остатком, что там был, на предстоящий пятисотмильный переход топлива и прочих расходных материалов теперь хватало с изрядным запасом, что давало больше свободы в прокладке курсов и выборе пункта на побережье, куда можно будет направиться для начала. Удалось починить и третий эсминец.

Благодаря каторжной работе экипажей и береговых служб эскадра была готова к переходу, но не к бою. И тут что-либо изменить шансов не имелось никаких. Основной проблемой при встрече с японцами по-прежнему оставался острый дефицит боекомплектов всех калибров. Запаса снарядов для флота на Цусиме уже совсем не было.

Хотя их брали даже с остающихся «Жемчуга» и «Авроры», помимо того, что фактически выгребли до донышка запасы на батареях и «Владимире Мономахе», это добавило всего по восемь-десять снарядов на каждую пушку среднего калибра. Единственное, что удалось реально изменить – немного пополнить погреба трехдюймовых скорострелок, начисто выбрав все остатки унитарных патронов с бронебойными стальными гранатами из трюмов «Анадыря».

После этого на нем оставался только небольшой излишек угля, спешно переправленный на другие остающиеся суда и береговой склад, так как этот пароход, согласно последним распоряжениям штаба, тоже уходил с эскадрой. Но в отличие от всех остальных судов, он никак не мог считаться разгруженным полностью, поскольку должен был доставить обратно во Владивосток запас 229-миллиметровых снарядов для промежуточного калибра ремонтировавшегося там «Николая».

По причине катастрофически недостаточной пропускной способности железной дороги запасной комплект таких же стальных бомб, изъятый из Особого запаса Одесского военного округа, до сих пор не удалось доставить на Дальний Восток. Из-за этого теперь приходилось перетаскивать с места на место все наиболее современное и опасное для противника, подходящее по диаметру и выверенное по весу, что смогли собрать в арсеналах крепости больше месяца назад.

Погода явно успокаивалась. Ветер заметно ослаб, и на море осталась только крупная зыбь. Видимость, ограниченная сгущавшейся дымкой, достигала восьми-девяти миль. Выйдя по очищенному фарватеру на считавшуюся чистой от мин воду, повернули на север, сразу отогнав японский вооруженный пароход.

Но тот не стал отбегать далеко, оставшись в зоне видимости эскадры чуть западнее. С момента обнаружения он не прекращал радиотелеграфирования. Хотя все доступные частоты начали забивать еще до выхода со стоянки, скоро к нему пришла подмога в виде второго такого же судна и четырех миноносцев. После этого мешать телеграфированию перестали, ввиду явной бесполезности, ведя хронологическую запись всего, что цеплялось за антенны.

Быстро набрав предельно возможные двенадцать узлов, наши отряды двигались вверх по проливу, предполагая в скором времени встретиться с японскими крейсерами из передовых отрядов. Но никто больше не появлялся. Гадали о причинах такой медлительности противника, но ни до какого разумного объяснения так и не додумались.

Перестроились в две кильватерные колонны, с эсминцами в строе клина в голове. Далее в правой колонне «Донской» и броненосцы береговой обороны. За концевым в своем отряде флагманом Иессена держался «Аризона-Мару» под флагом красного креста с нанесенными на бортах опознавательными знаками госпитального судна. В левой колонне в кильватер «Нахимову» правили пустые пароходы. Замыкали строй эскадренные броненосцы и остальные свежие трофеи, солидно дымившие друг за другом.

До полудня шли с этим же японским эскортом, постоянно слушая их переговоры, но других японских кораблей так и не увидели. Зато из Озаки получили телеграмму, извещавшую, что западнее Цусимы показались дымы. До них было около двенадцати-пятнадцати миль, но даже с возвышенностей не могли разглядеть, кому они принадлежат, из-за мглистости горизонта. После этого связь пропала.

Судя по скорости их передвижения, вполне могло быть, что это и есть основные силы японцев. Столь позднее их появление вполне соответствовало выводам, сделанным из перехваченных японских телеграмм. Сейчас они отставали от нашего флота больше чем на пятьдесят миль, но постепенно нагоняли. Тем не менее по подсчетам выходило, что до наступления темноты все же догнать не успевают.

Японцы, по-видимому, тоже это просчитали и отказались от погони. Хотя их телеграфирование принималось гораздо лучше, чем с утра, сигнал перестал усиливаться. Частично снова удавалось разобрать текст шифрованных депеш. Уже позже, во Владивостоке после тщательного анализа и сопоставления их с последующими действиями, неясностей почти не осталось, что позволило выработать методику чтения новой японской телеграфной азбуки.

Спустя два часа сквозь работу не менее трех японских станций из Окочи пробилась еще одна короткая телеграмма. В ней говорилось, что шесть японских крейсеров обстреливают аэростанцию. После этого связь эскадры с Цусимой по радио опять оборвалась. А на параллели Ульсана преследовавшие эскадру миноносцы развернулись и ушли на запад. На хвосте теперь висели только два вспомогательных крейсера. Их силуэты маячили за кормой до самого заката.

Судя по всему, миноносцы ушли на бункеровку, чтобы ночью догнать и атаковать. Исходя из этого, требовалось срочно отрываться и затеряться в море. Как только окончательно стемнело, курс сменили на северо-восточный и шли так всю ночь. С рассветом уже привычных сопровождающих не увидели. Должно быть, они отстали в темноте. Видимость была до самого горизонта, на котором не просматривалось ни дымка, ни паруса.

Далее до самого Владивостока никого не встретили, хотя периодически слышали японские переговоры. Но, вероятно, из-за большой дальности принимались только обрывки депеш, понять из которых что-либо не удавалось. Своими станциями для передачи сообщений на протяжении всего перехода не пользовались.

Только не доходя сорока миль до острова Аскольд связались по радио со своей базой. Работали на минимальной необходимой мощности, не желая привлекать внимания противника. Однако сильный природный фон затруднял работу радиотелеграфа, поэтому на вызов откликнулся лишь расположенный ближе всех гарнизон залива Стрелок.

Выяснив, что у наших берегов японцев не видели, вызвали оттуда эскорт и утром 6 августа, следуя в тумане за тральным караваном, не найдя вражеских мин и благополучно пройдя фарватером мимо своих оборонительных заграждений, вошли в залив, встав на якорь под северным берегом острова Путятина.

Здесь узнали, что из полученной штабом флота вчера уже глубокой ночью телеграммы, пришедшей кружными путями из Циндао, известно, что японцы ограничились только обстрелом северного побережья Цусимских островов. Ожидавшейся штабом наместника и даже считавшейся весьма вероятной попытки высадки войск предпринято так и не было.

Хотя с Цусимы никаких сообщений по радио не принимали, скорее всего, по причине активного противодействия японцев, работу нашей станции из Озаки слушали с крейсера второго флагмана германской Восточно-Азиатской эскадры «Ганза», маневрировавшего южнее Квельпарта. Депеши шли открытым текстом, так что требовался лишь элементарный перевод. Далее контр-адмирал фон Мольтке уже в кодированном виде передавал все это своему шефу, а тот – в Адмиральштаб в Берлине. И только оттуда, через нашего атташе, сообщения дошли до Петербурга, а потом и до Владивостока. Учитывая путь, пройденный депешей, она еще удивительно быстро добралась до своего конечного адресата.

Поскольку до сих пор наблюдалась явно слабая ответная реакция противника в южных водах Японского моря, ожидалось проявление его повышенной активности в ближайшее время в любом другом месте. На всякий случай, временно перебравшиеся на берег из соображений улучшения качества связи штабисты наместника, посовещавшись по телеграфу со штабом Бирилева, отдали распоряжение прекратить все судоходство вдоль побережья Кореи и усилить охрану проводных линий связи. А продвигавшийся из Александровкого поста на Сахалине к Владивостоку караван транспортов с углем и строевым лесом развернули в залив Ольги до прояснения обстановки приказом по радио.

Оборону залива Посьет подняли по тревоге, распорядившись выдвинуть на позиции подводные лодки. Дозоры в заливе Петра Великого усилили, выслав дополнительные конные разъезды вдоль приморских трактов и в подходящих для высадки десантов местах. Береговые батареи и войска первой очереди также подняли «в ружье». В общем, как могли, подготовились к ответным действиям разозленного противника. Жаль только, подловить его сейчас было абсолютно нечем. Разве что японцы сами на мины или под торпеды субмарин полезут. Но в это совсем не верилось. Противник у нас был слишком опытный.

До вечера ждали, пока поредеет туман, постоянно поддерживая связь по телеграфу с крепостью. Радио не пользовались, но все станции постоянно работали на прием. Однако никаких близких вражеских переговоров не слышали. Доносились только едва слышимые обрывки далеких депеш.

Только в пятом часу развиднелось, после чего в сопровождении все того же трального каравана двинулись дальше. Уже в сумерках у мыса Вятлина встретились с Владивостокской тральной партией и, следуя за ней, обходя свои крепостные минные заграждения у мысов Вятлина и Каразина, прошли в пролив Босфор-Восточный.