Глава 27

Ранним утром в пятницу я перебрал старые «Мартины» в мастерской Риггса. Когда он спросил, что я делаю, я сказал, что ищу экземпляр D-28. Что-нибудь, основательно потрепанное. Он снял со стойки один футляр, открыл его и протянул мне. Модель конца 1960-х или начала 1970-х годов. Меня интересовал в основном не звук, а цвет. Я поднес гитару к свету: очень похоже.

Я заплатил Риггсу четыре тысячи долларов и начал строить планы. Лучшее время приходилось на вторую половину дня, когда мы завершим студийную запись и все будут отмечать это событие во дворе. Еще лучше сделать это вечером, когда Сэм основательно выпьет. Мне нужно было иметь в запасе всего лишь полторы минуты.

Мы отпраздновали окончание звукозаписи шампанским, холодным пивом, хот-догами и гамбургерами. Я стоял у гриля и наблюдал за Сэмом.

Обняв Делию одной рукой, он поднял бокал и начал свой тост со списка новых дат концертного турне. Потом он поднял тост в честь Делии, ее умения работать с публикой и ее голоса, который, по его словам, был чем-то совершенно новым для него. Выше только небо. Потом он поднял тост в честь музыкантов и их нелегкой работы. И, наконец, он поздравил меня.

– Я уже давно работаю в этом бизнесе и знал немало великих людей, но не видел никого, что сочетает слова и гитарную музыку с таким мастерством, как Купер О’Коннор. – Он посмотрел на меня. – А то, как звук твоей гитары сочетается со словами и голосом Делии… – он скосил взгляд куда-то в сторону моего копчика, – это просто волшебно. Даже не скажу, какие высоты ждут вас обоих. – Он поднял бокал. – За великие дела, которые нас ждут!

На минуту я почти ему поверил.

К десяти вечера все основательно расслабились. Сэм расхаживал по дорожке, заходил в дом и выходил оттуда, разговаривал с Бернадеттой и отвечал на телефонные звонки, – в общем, показывал, что он работает в любое время дня и ночи. Когда позвонил кто-то из другого штата, я понял, что у меня появился шанс. Сэм исчез в доме, и я сказал Делии, что сейчас вернусь.

Я обогнул дом, залез в багажник ее автомобиля, взял новый/старый «Мартин» и направился через рощицу к офису Сэма. Я вошел в конференц-зал через заднюю дверь, поднялся наверх и в полной темноте двинулся через офис. Я обошел вокруг стола, миновал открытую дверь, нашел ключ, открыл стеклянную витрину, поменял гитары, запер витрину и спрятал ключ. Потом я вышел из офиса и уловил слабый запах пропана, которого раньше не было. Я торопливо спустился по лестнице и направился через конференц-зал к задней двери, где запах усилился.

Там я столкнулся с Сэмом.

Свет снаружи обозначал его силуэт. Его стальные глаза были сфокусированы на мне и на гитарном футляре. В правой руке он держал пистолет. Он поднял руку и молча прицелился в меня.

Потом он выстрелил.

Когда его палец на спусковом крючке согнулся, я прислонил Джимми к груди. Когда пуля пронзила футляр, меня ослепила вспышка. Пуля вошла в еловую крышку Джимми, вышла из задней крышки из бразильского палисандра и попала в мою грудь.

У меня сохранилось смутное воспоминание о вспышке, мощном взрыве, пронзительной боли в ушах, палящем жаре в горле и глазах, о чем-то слишком тяжелом, упавшем на меня. Когда я открыл глаза, весь мир был в огне. Было такое впечатление, словно кто-то воткнул мне в грудь раскаленную кочергу. Дым был таким густым, что я ничего не видел. Я попытался закричать. Я попытался сдвинуться с места.

Джимми лежал рядом со мной. Я подтянул его ближе и обнял левой рукой. Постарался защитить его от жара. Я помню, как обнимал гитару и понимал, что мы оба умрем в этой комнате. Записная книжка, заткнутая под ремень на спине, куда-то исчезла. Мысль о том, что она горит где-то рядом, опечалила меня больше, чем дыра в груди.

Я думал о Делии, видел ее лицо, слышал ее голос. Мне хотелось провести остаток жизни рядом с ней. Последние мои мысли были об отце. От кого он услышит эту новость? Как он воспримет ее? Приедет ли он сюда и отвезет мое бренное тело домой? Похоронит меня среди ясеней рядом с мамой? Что он напишет на моей надгробной плите?

КУПЕР «ПЕГ» О’КОННОР

УМЕР В ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ГОДА

ТАКИЕ НАДЕЖДЫ

ТАКАЯ БОЛЬ

ТАКАЯ УТРАТА

Кто-то как будто орудовал стилетом в моем горле. Боль стала нестерпимой. Я снова попытался встать, но груз, придавивший меня, был слишком тяжелым; моя правая рука не двигалась и отказывалась воспринимать сигналы, исходящие от мозга.

Я хотел умереть с открытыми глазами. Увидеть, на что это будет похоже, когда я перейду из этого мира в следующий. Но дым жег мне глаза. Одно ухо ничего не слышало, в другом стоял сплошной звон.

Потом я услышал странный, какой-то знакомый звук. Мужской голос выкрикивал мое имя. Сначала он был отдаленным, затем приблизился. Потом появилась тень. Я не знал, кто это был и откуда он пришел, но надо мной возникла фигура, завернутая в одеяло. Помню, как одеяло накрыло меня и охладило мое лицо; до меня дошло, что оно совершенно мокрое. Когда говорят, что грешники в аду жаждут ледяной воды, они не шутят.

Одной рукой мужчина поднял то, что давило на меня, а другой потянул к себе. Он взвалил меня на плечо, подхватил Джимми и понес меня через огонь. В клубах дыма все трещало и падало. Я кашлял, из простреленной груди лилась кровь; никогда в жизни мне не было так жарко. Но тот парень просто шагал вперед, ни на что не обращая внимания.

Мир почернел.

Моей последней мыслью было «папа, мне так жаль…», но слова так и не достигли моих губ.

Не хватило воздуха.

Глава 28

Звук привел меня в чувство: монотонное бибиканье какого-то аппарата у меня над головой. Я моргнул и попытался приспособиться к свету, но мир был белым, ярким и шумным, словно кто-то водил пальцами по грифельной доске. Разные части моего тела были обмотаны трубками и проводами. Отовсюду что-то текло и капало.

Передо мной появился человек со стетоскопом на шее. Бибикающий звук прекратился.

– Как вы себя чувствуете? – Голос врача звучал приглушенно.

Я попытался заговорить, но у меня ничего не получилось. Мои губы прошептали «живой», но наружу не вырвалось ни звука.

Он похлопал меня по ноге.

– Когда вас доставили сюда, вы живым не были.

Я попытался сказать что-то еще и опять потерпел неудачу.

– Хотите услышать хорошие новости или плохие?

Я полагал, что уже знаю плохие новости. Хорошие.

Он улыбнулся, как будто от этого было легче.

– Вы будете жить.

В его словах для меня было мало утешения. Это было очевидно. Я напрягся и сумел прошептать одно слово:

– Плохие?

Выражение его лица изменилось.

– Вы будете жить, – врач помедлил, подбирая слова, – но не так, как раньше.

Он окинул меня взглядом с головы до ног, словно раздумывая, с чего начать. Так делает механик, которому вы только что отдали на диагностику свою колымагу с пятнадцатилетним стажем.

– Что-то очень большое упало на вашу руку и раздробило почти все кости.

Я попробовал пошевелить пальцами, но они не слушались меня.

– То, что горело, было токсичным и чрезвычайно горячим. Оно сожгло вашу гортань и голосовые связки. Вам придется заново учиться говорить. Крайне сомнительно, что вы когда-либо обретете прежний контроль над голосом.

Это объясняло появление странного комка в моем горле.

– Мы реконструировали вашу барабанную перепонку, но потеря слуха неизбежна. Кроме того, мы остановили кровотечение в грудной клетке и смогли извлечь пулю, но она причинила вашим внутренним органам много неприятностей. – Доктор повернулся и посветил красной лазерной указкой на рентгеновский снимок грудной клетки и позвоночника, которые, судя по всему, были моими. – Мы подробнее поговорим об этом в следующие дни.

Я был чрезвычайно заторможенным после глубокого медикаментозного сна. Слова доктора эхом отдавались в моей голове, не откладываясь в памяти. Я жестом указал на бумажный блокнот, который он мне передал. Я писал левой рукой, так что каракули было трудно разобрать.

– Какие у меня шансы?

Он со вздохом опустился на круглый стальной табурет на колесиках и подкатился к моей кровати.

– Вы больше никогда не будете петь. Возможно, даже говорить. Скорее всего, вы не сможете играть на инструментах, где требуется участие правой руки. Вы практически оглохли на правое ухо. Кроме того, ваша печень… – Он продолжал говорить, но мне было чрезвычайно трудно вникать в смысл сказанного. Слова перекатывались в моем черепе, как стеклянные шарики.

Я поднял голову и попробовал оглядеться, но комната начала вращаться, поэтому я снова улегся на подушку и закрыл глаза.

– Джимми?

– Кто? – Он наклонился ближе.

Я изобразил, будто играю на гитаре. Он рассмеялся:

– Вы имеете в виду гитару, в которую вцепились, когда вас привезли сюда?

Я кивнул.

– Никогда раньше такого не видел. Пришлось буквально выколупывать футляр из вашей стальной хватки. Возможно, гитара спасла вам жизнь. Если бы не она, сомневаюсь, что мы бы сейчас разговаривали друг с другом. Гитара стоит здесь, в углу. – Он вопросительно прищурился. – Вы знаете парня, который вытащил вас оттуда?

Я покачал головой.

– Сэм какой-то там. Он был здесь несколько раз вместе с девушкой, певицей. Он ее продюсер. Все хотят получить его автограф и ее тоже.

– Что еще за черт! – Мой шепот был сердитым, но бессвязным. Мужчина посмотрел на телевизор.

– Он спас вам жизнь. Об этом теперь говорят во всех новостях.

Я промолчал. Если бы я сказал правду, то это отняло бы у меня слишком много времени и сил.

Из-за шепота в моей глотке появилась слизь, вызвавшая мучительный, судорожный кашель. Доктор подставил мне пластиковую миску, которую я наполовину наполнил алой слизистой массой.

Я огляделся и похлопал по кровати левой рукой, как старик, шарящий в кармане пальто.

– Вы что-то ищете?

Я попытался жестами дополнить свой прерывистый шепот.

– Черная записная книжка. Стянутая резиновой лентой.

Он покачал головой:

– Не видел. Я поспрашиваю, но вряд ли она сохранилась. – Короткая пауза. – Огонь был очень сильным.

– Ядровая сосна.

Он наклонился ближе.

– Что это такое?

– Дерево, пропитанное керосином двести лет назад, – прошептал я.

Он кивнул:

– Тогда все ясно.

Я смотрел на потолок, а в уголках моих глаз собирались слезы. В эти первые туманные моменты я осознал несколько вещей: мои песни пропали, и на гитаре я больше играть не смогу. Но последнее откровение ранило меня больше всего.

Теперь Делии будет лучше без меня; я собирался расстаться с ней без каких-либо объяснений… и это будет больнее всего остального как для нее, так и для меня.