Три сотни с лишним лет назад «Святой Иосиф», а точнее «Сан-Хосе» – 64-пушечный, трехмачтовый испанский галеон, отправлялся в дальнее плавание, везя с собой золотые и серебряные слитки, изумруды, сундуки с деньгами, предметы искусства, керамическую посуду – все стоимостью от трех до пяти миллиардов долларов. Все это предназначалось испанскому королю Филиппу. И деньги, и золото необходимы были Испании для ведения войны с Британской империей.
Но англичане не дремали. Выходящий из порта в составе «Золотой эскадры» галеон был атакован британскими кораблями у берегов Картахены. Испанцы отбивались, как могли. Бой на море длился полтора часа и, возможно, продлился бы дольше, если бы в трюме, где у испанцев хранились бочки с порохом, не произошел взрыв.
В судовом журнале коммодор английской эскадры Чарльз Уэйджер записал:
«Взрыв был такой силы, что жар от него объял и наш корабль».
Десятилетия спустя между историками вспыхнул спор из разряда вечных: попал ли английский снаряд в трюм галеона или испанцы, осознавшие, что у них два пути – плен или смерть, – назло врагу сами взорвали свое судно. Если и хотели испанцы, чтобы перевозимые ими сокровища не достались вражеской армии, они этого добились. Уйдя на дно Карибского моря – а на борту галеона было шестьсот человек, – они утянули с собой и сокровища – да так глубоко, что англичанам ничего не досталось, если, конечно, не считать нескольких сундуков с песо.
История затонувшего галеона все это время будоражила умы человечества. В свое время американцы объявили, что судно найдено, и тут же заявили на него свои права.
Случилось это в 1981 году. Американская компания Sea Search Armada предложила правительству Колумбии поднять галеон со дна и разделить найденные на нем сокровища: 65 процентов – Америке, 35 – Колумбии.
Богота от предложения отказалась.
Спустя тридцать четыре года с помощью беспилотного подводного аппарата «Remus 600», робота, созданного работать на глубине от 600 до 1500 метров, был действительно обнаружен галеон. Ученые увидели на видеосъемке, а также снимках, сделанных под водой, выгравированных на бронзовых пушках дельфинов. При ближайшем рассмотрении увидели специалисты здесь обломок мачты, сосуды, в которых испанцы перевозили вино и воду, поблескивающие золотые монеты и серебряные – отчеканенные в форме сумки. Несколько стран заявили права на сокровища галеона.
Кому же посчастливится припасть к этой, как назвали ее моряки, «Чаше Грааля», станет ясно после того, как весь сохранившийся груз будет поднят с морского дна.
В январе 1913 года в одном из полицейских участков сидел убитый горем молодой мужчина двадцати восьми лет. Он был чисто одет, гладко причесан и внешне производил только самое благоприятное впечатление. Обхватив голову руками, раскачиваясь на скрипучем деревянном табурете, Абрам Балашов – так звали арестованного, – то и дело повторял: «Господииии! Что же я сделал?».
Начальник сыскной полиции впоследствии утверждал, что из разговора с задержанным он понял, что тот страдает душевным расстройством, ибо на часть вопросов отвечал Абрам как будто осмысленно, потом терялся, говорил медленно, забывался.
О том, что именно натворил Балашов, стало известно уже на следующий день из всех московских и не только газет. Репортеры сообщали:
«Сегодня, в городской художественной галерее имени братьев Третьяковых имел место акт дикого вандализма, учиненный сумасшедшим маньяком. В половине одиннадцатого утра один из посетителей галереи, неоднократно ее посещавший, изрезал знаменитую картину Репина«Иоанн Грозный и сын его Иван». Сумасшедший серповидным ножом садового типа сделал на картине три продольных разреза, от восьми до восьми с половиной вершков каждый. Так как лицо Грозного и его сына очень близко сходятся на картине, один из порезов, пришедшийся именно в этом месте, испортил лица обеих фигур. Все это произошло меньше чем в пять секунд, и очевидно, что предупредить это не было никакой возможности, хотя тут же стоял дежурный сторож, который немедленно обезоружил сумасшедшего. Безумец, совершивший это бессмысленное преступление, оказался Абрамом Абрамовичем Балашовым, иконописцем двадцати восьми лет. Он неоднократно бывал в Третьяковской галерее, смотрел картины, но никто не подозревал, что он человек ненормальный, так как вел он себя всегда скромно. Бросившись к картине, он повторял: «Довольно крови!». Оказалось, что нож он приобрел сегодня, в магазине Роберта Кенца. Репин завтра утром прибудет в Москву».
Реакции художника Ильи Репина на случившееся ждали и боялись все. Боялись за здоровье Ильи Ефимовича, ибо знали, с каким трепетом относится он к своим работам. Сотрудники галереи вспоминали, как причитал, стоя у искалеченного полотна, художник, называя случившееся непоправимым ужасом и несчастьем. Окружающим стоило большого труда убедить живописца в том, что картину можно восстановить.
Совсем иным – нарочито спокойным, вкушающим картофель с прованским маслом, застал в тот день Репина поэт, литературный критик, переводчик Корней Чуковский:
«Он был уверен, что одна из его картин, лучшая его работа безнадежно истреблена. Чувствовалось, что он принуждает себя к спокойствию. Руки его дрожали мельчайшей дрожью, но он даже говорить не пожелал о случившемся».
Меж тем занявшееся вплотную Балашовым следствие установило: в Алексеевской психиатрической больнице находится на излечении сестра Абрама, здесь же, в стенах больницы, умер их брат Николай, сюда же поместили и Балашова-младшего.
«Новое время», 1913 года:
«В обществе психиатров происходил осмотр Балашова, порезавшего картину Репина. Когда Абрама Абрамовича ввели в залу, он подумал, что это суд, бросился на колени и начал просить о пощаде. Все это время повторял он, что изрезал картину потому, что хотел прославиться перед скорой смертью. Врачу, под наблюдением которого находился Балашов, он объяснил, что картина была для него наглядным показателем семейного разлада, который переживал он в собственной семье».
В защиту Балашова выступил русский поэт Максимилиан Волошин, заявив, что к картине Репина следовало бы ограничить доступ, что не Репин, а именно Абрам – жертва.
В кровожадности, в смаковании зла обвинял Волошин Илью Ефимовича.
«Профессор Зернов во время своих лекций по анатомии имел обыкновение, как передавали мне его слушатели, приводить как образец анатомической ошибки рану царевича Ивана. При такой ране, говорил он, крови может вытечь больше полстакана. Между тем на картине ее так много, как будто здесь зарезали барана, но раз уж мы знаем, что это необходимо художнику для достижения определенного эффекта, придираться не станем. Когда мы имеем дело с настоящими произведениями искусства, зритель всегда подставляет себя на место автора или героя. Несчастия в произведениях искусства – это его несчастия, ужас – его ужас. Зло, принесенное репинским «Иоанном» за тридцать лет, велико. Репин был предтечей всего того, что теперь так пышно разрослось в романы, в театры ужасов, в литературу Леонида Андреева».
Илья Ефимович, в свою очередь, заявлял, что Волошин с самого начала невзлюбил его и его творчество. Художник даже обвинил поэта и представителей нового искусства («прозрачно намекал на «Бубновый валет») в подкупе Балашова.
Уже в марте 1913 года поврежденная картина, к радости ее автора, была полностью отреставрирована. В газете «Русское слово» писали, что в честь такого события Федор Иванович Шаляпин дал концерт. Праздновали второе рождение полотна в ресторане «Прага».
Что же до вандала, в апреле 1914 года газеты сообщили:
«Балашов, изрезавший известную картину Ильи Ефимовича Репина – «Убиение Иоанном Грозным своего сына» в настоящее время находится на свободе. Две недели тому назад отец его выписал своего слабоумного сына из Алексеевской психиатрической больницы. Очевидно, варварское нападение явилось острой вспышкой безумия, не оставившей и следа в памяти больного».