08. Святая База 23

Генерал-кардинал Лютополк был занят важнейшей для себя вещью на свете. Он обедал. Откушивал, жевал, питался, поглощал пищу. Жрал.

Массивный стол, стоящий на вычурных львиных лапах, вырезанных довоенным мастером с пугающим реализмом – с когтями и шерстью, весь был заставлен посудой. Тарелки и блюдца, супница с торчащим флагштоком половника, вереница бутылок, испуганная стайка бокалов – здесь было всё, что мог себе придумать действительно богатый человек. Мясо и салаты, хлеб трёх видов, паштет из гусиной печени и маринованные грибы, квашеная капуста в маслянистом рассоле, индюшачьи ноги – и это было здесь.

Чавканье и хруст костей эхом гуляли по роскошному кабинету, в котором по традиции не было окон. Здесь всё было соткано из традиций. Первые пятнадцать лет после войны Святая База жила замкнуто, можно честно сказать – голодно, об этом никто не забыл. Дальнейший прорыв, выход благодаря Проводникам в соседние осколки, получение там несомненного влияния, не размениваясь на войны и официальное присоединение всех этих княжеств, вольных городов, пустошей и краёв разной степени заселённости был важен.

Но важна была и память. Посидите пятнадцать лет на консервах и том, что удавалось найти в лесах возле Базы, сами всё поймёте.

– Милочка, э-э-э… Подавайте второе.

– Да, ваше превосходительство.

Стоящая за высокой спинкой кресла послушница в кокетливом коричневом балахончике выше колен налила ему бокал вина и поставила рядом с тарелкой. Ловко убрала пустую посуду, поставила глубокую миску. Лютополк довольно хрюкнул и жадно отпил, марая алыми каплями стол, тарелку с кусками мяса и салфетку на коленях.

Плевать. Уж убрать есть кому.

Портрет Его Святости на стене над головой Лютополка слегка прищурился, но смотрел в целом одобрительно. Жратва – это важно. Солдат должен быть сыт, офицер мог позволить себе ряд излишеств, а уж один из Конклава… Папа на портрете был на полвека моложе себя нынешнего, что придавало абсурда и без того странной ситуации: генерал армии, которой почти нет, кардинал веры непонятно во что жадно обедал под присмотром портрета.

– Мясца побольше, мясца! – прочавкал Лютополк, откинувшись с бокалом на спинку кресла и подёргивая второй рукой бородавку на щеке. Она, эта бородавка, была копией его лица – сморщенного, хотя и мясистого, покрытого редким рыжим волосом.

Можно было подумать, что генерал-кардинал был лишён тонкости мысли и являлся только аппаратом для переработки еды во вторичный продукт. Это не так. Стать членом Конклава, одним из Семи Великих, и решающих судьбы страны, на одном набивании чрева не выйдет. Лютополк был хитёр и жесток.

Сочетание этих качеств если и не заменяло ума, то весьма помогало в жизни и карьере.

– Хорошее вино, милочка! Откуда сегодня, э?

– С южных границ, ваше превосходительство. Не нашего производства, но агенты работают. Местный владетель с интересом относится к идее протектората Второй инквизиции. Негласно, конечно, но переговоры идут.

Обычное дело.

Когда на территории, прямо подчинявшейся армии, ещё не ставшей инквизицией, появились свои первые Проводники, они тут же попали в руки контрразведки. Связи не было и нет, по крайней мере, по радио, но мысли у людей, воспитанных одинаково, текли в одном направлении. Экспансия. Вот что важно, экспансия за пределы своих осколков, в некоторых из которых уже сидели на травяных супах и рагу из шишек, объединение сил остатков армии, а затем постепенное подчинение окружающих с продвижением во все стороны.

Со времён древних римлян не придумано ничего лучше: разделяй и властвуй. Склоняй на свою сторону князя – почему-то именно этот титул популярен у владетелей осколков, сажай рядом толкового советника из армейских, подписывай тайный договор – и готово.

При этом не надо тратить драгоценные боезапасы, не надо терять своих людей и кормить завоёванные территории. Знай себе подкармливай князя.

– Хм-хм… Южные границы… Там жара сейчас, вероятно?

– Велите послать чицу со срочным запросом? – предупредительно склонилась послушница. Толковая девочка, исполнительная. И даёт прилежно. Такие далеко идут в иерархии. Боевым епископом ей, конечно, не стать – баба, а вот примас-майором без права отправления служб вполне, вполне…

– Включите в регулярный запрос о ситуации. Мы должны знать обо всём. Климат – это важно. Раньше, девочка, даже климатическое оружие было. Правда, толку с него… Всё решили чёртовы Щиты, которые мы даже не сами разработали. Подсунули… подарочек.

Послушница кивнула, быстро записав что-то в блокноте, сунула его в карман передника поверх рясы.

– А прямо сейчас позовите мне епископа Дамиана. Надо провести допрос, да, срочно! Иначе я опоздаю на служение в посёлке Седьмой Мечты. И пусть Зайцев приведёт пленника, того самого, ну, ты поняла…

– Так точно, ваше превосходительство! Разрешите выполнять?

Хорошая девочка, хорошая. А как ртом… Лютополк осенил себя косой седмицей, прогоняя лишние мысли. Некогда просто, а так бы прямо на столе и разложил. Лицом в салат её, да, как уже бывало.

– Давай, давай. Вина ещё плесни и зови.

Первым появился дежурящий в приёмной примас-майор Зайцев. Генерал-кардинал так и звал его по фамилии все эти три года, которые исполнительный помощник был поблизости. Было у него имя и какое – его не интересовало. Высокий, темноволосый, не задающий лишних вопросов Зайцев был его правой рукой по всем силовым вопросам. Это удобно, когда есть человек, не боящийся пачкать руки.

Вот и сейчас хватило бы охранников, но Лютополк вёл с пленным беседы, которые иногда выходили за рамки дозволенной для рядовых послушников информации, а по шее время от времени кто-то шаману давать должен.

Зайцев застыл в углу кабинета как живая статуя. Только глазами хлопал, ожидая указаний. Вот и пусть постоит, не стул же предлагать.

Послушница вернулась, доложив, что пленника уже ведут, боевой епископ Дамиан извещён и следует в кабинет его превосходительства.

– Слышь чего, Зайцев! А ты в духов веришь? – благодушно спросил Лютополк. После плотного обеда хотелось спать, но некогда, некогда. Сплошные дела, эх!

– Никак нет, ваше превосходительство, исключительно в дозволенных духов предков! Верую в косую седмицу и правое дело Второй инквизиции!

Хорошо всё-таки Папа тогда придумал, на третий год после войны. Дисциплина дисциплиной, люди все военные, но для настоящей преданности нужна религия. Умный он, Папа, не даром сто десять лет живёт. При Сталине ещё родился. Это для нынешней молодёжи как при динозаврах, одинаковая древность.

– Вольно, вольно… Я так и думал.

Лютополк встал и прошёлся по кабинету, переваливаясь на толстых опухших ногах. И правда жрать поменьше надо, как советует доктор Верховцев? Может, и надо, но лишить себя такого удовольствия…

Вошёл Дамиан. Чуть пониже Зайцева – хотя и на голову выше коротышки Лютополка – с тонкими чертами лица, длинным острым носом, которым боевой епископ постоянно словно вынюхивал что-то, он вызывал у генерал-кардинала смешанные чувства.

С одной стороны, безусловно умён, способен сложить комбинацию за несколько секунд и так же быстро разобрать любую ситуацию, давая достоверные прогнозы. Никогда не повышает голос, спокоен как удав – но это он Папу копирует, понятное дело. Тот тоже – карандаш бросить на стол это уже признак крайней ярости.

А с другой… Лютополк Дамиану не верил. Шестое, звериное чувство, благодаря которому он не только выжил в системе, но и по праву стал членом Конклава из семи высших, говорило, что боевой епископ держит в голове какие-то свои мысли. Тайные. И чёрт его знает, какие именно. Спиной к нему – в прямом и переносном смысле – поворачиваться не стоило.

– Ваше превосходительство! – с уважением поклонился епископ. – Примас-майор!

Вот ты вежливый какой, гад. С Зайцевым вообще мог не здороваться, не обратить внимание на младшего по званию, а вот поди ж ты!

– Здравия желаю ваше преосвященство! – пролаял Зайцев, щёлкнув каблуками. Ну да, ему-то деваться некуда. Сегодня помощник генерал-кардинала, а завтра, глядишь, гусей пасти пошлют куда-нибудь под Липецк. На бывшем аэродроме. Боевой епископ, да ещё облечённый личным доверием Папы – величина.

Двое дюжих охранников ввели сухонького старичка, в халате, со смешной шапочкой на голове, из-под которой свисали пряди длинных седых волос. Лицо старика было совершенно безмятежно, хотя с прошлого допроса на скуле темнел синяк, медленно выцветающий в желтизну. Лютополк вздохнул: хоть пленник не подавлял его ростом в этом современном мире сплошных здоровяков.

– На стул его, – скомандовал он охранникам. – Свободны. В приёмной ждите.

Старичка толкнули к стулу, хотя он совершенно не сопротивлялся. Дверь хлопнула.

– Что, Каябышев, не образумился?

Пленник прикрыл глаза, оставив щёлочки, через которые спокойно, но очень внимательно наблюдал за тремя военными. Лютополк вернулся за стол и развалился в кресле, Дамиан присел на один из стульев, рядом стоящих вдоль стены, а примас-майор подошел к старичку и зашёл ему за спину, готовый к указаниям генерал-адмирала. Без побоев ни один допрос всё равно не обходился.

– О чём вы, Лютополк Игоревич? – безмятежно спросил пленник.

– Я-то? О пророчестве. Внятно изложить не надумал?

Старичок пошевелился, устраиваясь удобнее. Стул, конечно, жестковат, но настоящему слуге трёх миров везде хорошо. Особенно, если расслабиться.

– Треснуть, ваше превосходительство? – деловито уточнил Зайцев.

– Пока рано. Мы же просто разговариваем, – буркнул генерал-кардинал.

Шаман, носящий странноватую фамилию Каябышев, слегка улыбнулся:

– А как я могу внятно изложить? Не сам же придумал. Через меня, ничтожного, время от времени говорят духи. Я просто динамик. Рупор, если хотите. Мегафон. Вы же не бьёте рупор, если что-то не расслышали?

Лютополк глубоко вздохнул и медленно, со свистом, выпустил воздух. Вот так всегда. О чём не беседуй с этим уродом, он всё время переворачивает слова с ног на голову.

– Ладно. Ты – рупор. Но свои мысли по поводу того, что ты – заметь ты, собственным ртом – изложил во время того гадания, у тебя есть?

– Есть, конечно, ваше превосходительство. Но они смутны и до конца мне не ясны самому. Одно точно – грядут какие-то серьёзные перемены, грядут. Мы же, если помните, предсказали появление Проводников как таковых? Не ошиблись…

И не поспорить. Прилетевшие почти одновременно на все оставшиеся Святые Базы, минуя Полосы, почтовые голуби от шаманов и известили военных пятнадцать лет назад о Проводниках. Кого и где искать. Его, Лютополка, вотчина-то ладно, хоть с голоду не умирала, а вот Базам генерал-кардиналов Сергия и Варфоломея было тогда несладко.

– Косая седмица ценит вашу информацию, – нейтрально откликнулся Дамиан, впервые с начала допроса открыв рот.

– Спасибо, – сказал старик. – Так и теперь примите, что есть. Я прибыл к вам как посол Круга, а вы засунули меня в темницу, наивно думая, что лишаете свободы. Это не так. Моя свобода внутри, моё знание – это голос духов. Что вы сейчас ещё хотите?

Дамиан встал, прошёлся по кабинету. Движения у него были плавные, осторожные, как у дикого зверя. Такой в любом лесу растворится без остатка.

– Напомню, – негромко сказал он и начал цитировать по памяти, не заглядывая ни в какие записи. – «…на истечении третьего десятка лет после великой войны появятся и новые проводники, обладающие силами не только преодолеть полосы, но и подчинить их своей воле». О ком речь? Как подчинить?

– Там же дальше о сыне кожевенника сказано, – уточнил Каябышев.

– А? Ну да, вы говорили.

– Не я, а духи, – мягко уточнил шаман.

– Косая седмица не верит в ваших духов! – заорал Лютополк, понимая, что выпустил нить допроса из рук. Или кое-кто аккуратно её отобрал у него. – Есть духи предков, наша истинная вера, и никого больше. Все эти ваши стихийные духи – суть ересь!

– Духам это безразлично, верите вы или нет. Это как свобода – вы считаете, что свободны, хотя вы рабы своих воинских званий, начальников, подчинённых, старого мёртвого оружия, давно усохших идей. А я так не считаю.

Лютополк побагровел и ударил кулаком по столу. Хорошо, что посуду убрали, а то бы сейчас осколки во все стороны посыпались.

– Ты мне тут свою либерастину не разводи! Мы идём к великой цели – объединению земель заново, созданию государства! А вы там сидите у себя в Круге Шаманов, мухоморами закидываетесь, да ещё и учить нас пытаетесь.

Каябышев пожал плечами, за что немедленно получил оплеуху от Зайцева. Прямого приказа не было, но пленный же явно издевался над патером генерал-кардиналом.

– Не своевольничайте, примас-майор, – тихо сказал Дамиан и продолжил, обращаясь к потирающему затылок шаману: – А вы, значит, свободны? Да вас ещё до войны с потрохами купили западные спецслужбы. И вы делаете то, что им нужно.

– Чепуха какая… – брезгливо ответил пленник. – Нам духи говорят, что нужно делать. Не госдеп нижнего мира, как у вас в голове гвоздями вбито, и не мифические спецслужбы – они у себя там последние кактусы, наверное, доедают. Полосы – дело такое. Глобальное. Духи считают, что человек свободен, пока таковым себя считает. И способен сам решить, как жить, без пастухов и ошейника. Не собака, всё-таки.

Дамиан остановился прямо перед ним и задрал рукой подбородок шамана, заставляя смотреть себе в глаза:

– Это всё метафизика. Как новые Проводники подчинят себе Полосы, как?

– Сын кожевенника у вас?

– Да. Скоро доставят сюда.

– Вот его и спросите. Как у вас любили говорить – протестируйте. Погоняйте в разных режимах, может, что и поймёте.

– Тьфу! – плюнул Лютополк. – Зайцев, дай ему ещё по шее и зови охрану. Я на служение опаздываю, со мной поедешь. Спасибо за участие, епископ, но это бесполезно. Он ни хрена не знает. Вы правы, метафизика. Пусть посидит, надоест, расскажет что-нибудь. А нового Проводника должны привезти в ближайшие дни, расспросим, побеседуем.

Шаман от мощного тычка Зайцева слетел со стула и ударился о пол.

– Стиратель, – прокряхтел он снизу. – Придёт Стиратель. Но он будет свободен, не то, что вы. Я всё равно ничего яснее вам не скажу, вы слепы. Человек создан свободным, обладая умом и мудростью. Пред его очами жизнь и смерть, так что если пожелает по свободе идти путем жизни, то будет жить вечно; если же по злому произволению пойдет путем смерти, то вечно будет мучиться.

– О, до Евангелия добрался, – сказал Дамиан. – Ваше превосходительство, может, его под препаратами допрашивать, больше толку было бы.

– А он и так под скополамином, епископ. Каждый допрос. Вы думаете, я тут ничего сам не знаю, как делать? Зря. Не зарывайтесь. Перестаньте советовать старшему по званию!

– Так точно! – гаркнул Дамиан, вытянулся по стойке смирно и осенил себя святой седмицей. – Прошу простить, ваше превосходительство!

– Вольно, – генерал-кардинал потеребил бородавку, потом вытер потную руку о рясу. – Прощаю. Поехали, Зайцев.

Шамана уже вывела охрана. Боевой епископ сухо и очень официально попрощался, выскользнул в коридор. Но у Лютополка оставалось ещё одно незаконченное дело. В сопровождении верного примас-майора он вышел из кабинета и спустился по лестнице тремя ярусами ниже.

В командном пункте, сердце Святой Базы 23, всё было как и последние тридцать два года. Электричество только кончилось с последними каплями горючего в баках, генераторы встали, поэтому освещался КП теперь толстыми, в руку, сальными свечами в массивных подсвечниках.

Дежурным это не мешало. Они, все четверо, сидели перед давно погашенными экранами, вглядываясь в пустоту. Старший смены держал пальцы на большой красной кнопке, давно лишенной предохранительного щитка, да и – честно говоря – тридцать лет назад уже нажатой такой же вот твёрдой рукой. Немного гипноза, истовая вера в косую седмицу и кое-какие лекарства творили чудеса.

– Здравия желаю, орлы! – зычно крикнул Лютополк.

– Здравия желаем, ваше превосходительство! – немедленно, слаженным хором откликнулась смена. – За время несения дежурства нештатных ситуаций не отмечено. Продолжаем наблюдение.

– Продолжайте. Благодарю за службу!

– Служим косой седмице!

Традиции… Традиции – великая сила, иначе люди начинают задавать себе лишние вопросы, чего допустить нельзя. Так любой толковый командир скажет. Даже если люди десятилетиями сторожат уже убежавшее прошлое.

«Мерседес» его превосходительства подавлял роскошью. Натёртый бараньим жиром корпус слегка попахивал на жаре, зато блестел в лучах послеполуденного солнца как огромный чёрный бриллиант в хромовой оправе молдингов. Всё было бы прекрасно, если бы не запряжённая спереди пара лошадей, меланхолично крутящих хвостами. Соответственно, и скорость была невелика.

Это было на руку: Лютополк мог отоспаться после обеда и впустую – третий раз, духи его раздери! – проведённого допроса. Да и бегущему перед лошадями трусцой факельщику тоже удобно – до посёлка Седьмой Мечты пять километров, если быстро нестись, никакого дыхания не хватит.

Почётный караул из двух колонн послушников в коричневом по обе стороны машины закрывал от генерал-кардинала унылые строения Базы, давно не крашеные заборы, ржавеющую бронетехнику. Без горючего вся эта машинерия превратилась в мусор. И электричества не было… Где-то там, сбоку, и вычурные решётки щитов Орсона, похожие на крылья безумных бабочек: изгибы решёток, вены кабелей, столбы стоек. Он вздохнул и поудобнее развалился на заднем сидении. Чёртовы Полосы! Проходящие через них провода – от линий связи до высоковольтных линий – словно растворились там, в густом киселе.

Один из послушников сломал строй, подойдя слишком близко к машине. Водитель, который и сидел за рулём именно для этого, нажал клаксон. Давно переделанный под пневматику, он издал вой раненого слона, разбудив уже дремлющего Лютополка.

– Твою же… седмицу! – проворчал он. Послушника уже затянули обратно в колонну и, судя по всему, били. Характерно мелькали коричневые рукава.

Вот и правильно, поделом.

Генерал-кардинал вспомнил различные слухи, которые ходили при смене изношенной формы на новую – все эти разноцветные рясы. Многие ломали голову, что означал коричневый цвет послушников, не было ли в этом нехороших аллюзий на западный опыт. А всё просто – самодельную ткань, имеющую от природы неопределённый серый цвет, надо было во что-то покрасить. Синтетической краски было маловато, зато из какого-то болотного растения… Как же его? Выжыгель? Мрачноцветник? Никогда не интересовался ботаникой. Вот из него добывали отменную коричневую выжимку.

Хоть всё вокруг покрась.

Сон не шёл. Перед глазами стояло лицо этого мерзавца, шамана, который действительно ничего не знал. Под лекарством бы сознался, но нет. Одна радость – из Венецка уже доложили, что пресловутого сына кожевенника везут.

Вот его и расспросим на досуге.

Служение в воинском храме посёлка Седьмая Мечта ничем особо не отличалось от любого другого. По большому счёту, присутствия здесь члена Конклава совершенно не требовалось, хватило бы и местного служки – крепко пьющего капитан-викария с опухшим синеватым лицом. Вон он мельтешит возле сваренного из снарядных гильз знака косой седмицы.

Но приказ, приказ… Лично Папа велел периодически вести службы всем допущенным, не взирая на звания. Чтобы не отрывались от народа.

Сам храм, в отличие от отринутого православия и прочих религий несчастного прошлого, являл собой нагромождение металлических конструкций, чудом втиснутых под единую крышу. Сон больной шизофренией горгульи, раненой вакуумной бомбой. Поговаривали, что покойный генерал-кардинал Василий, которому Папа велел разработать знаки и символы нового учения, к тому времени уже спятил. Но сил и средств было затрачено масса, менять ничего не стали, приспособившись к службам в том, что есть.

Послушники выстроились двумя полукругами, между которых и располагался знак седмицы и, соответственно, сам Лютополк в сопровождении Зайцева. Тот мрачно оглядывал толпу над плечом патрона, держа руку на кобуре.

В отдалении стояло всё население посёлка – не так их здесь было много, согнали всех, включая младенцев на руках кормящих матерей, лежачих больных и какого-то безногого инвалида, стоящего на обрубках выше колен прямо на полу.

– Верные сыны и дочери разрушенной страны! К вам взываю я, ибо нет выше чести, чем обратиться напрямую в этот час ужаса и потерь…

Проповедь была стандартной. Единственной, лично одобренной Папой. На оригинале текста стояли и подписи шести членов Конклава – сам Лютополк в него тогда не входил – но это решительно ничего не означало.

Религия была Папой, и Папа был религией. Вечной живой символ того, что всё продолжается. Знак победы над любым врагом, последней и окончательной, хотя бы и через поколение. Или два. Это не важно.

Генерал-кардинал выкрикивал то злые, то страшные слова проповеди, люди перед ним слились в единую массу, многоголовое странное существо, питательную среду для исполнения планов. Он вещал и увещевал, грозил и смеялся, притворно плакал, кричал и шептал.

Номер был отработан многократно.

– А теперь, когда все священные слова сказаны, – завершил он проповедь. – Есть ли добровольцы принести себя в жертву косой седмице, напоить дерево свободы кровью патриотов?

Опять никто не согласится.

Любят они жизнь, сволочи. Даже такую: нищую, безнадёжную, пустую – любят. Но на этот случай послушники привели с собой приговорённого к смерти, его тогда и пустят в дело. К счастью, этого добра много. Называй любого еретиком – если, конечно, он не инквизитор и не член семьи кого-нибудь важного, да и вперёд.

– Я – доброволец! – неожиданно громко заявил безногий инвалид. Два тренированных послушника бросились к нему охотничьими собаками, подхватили подмышки, не слушая истошный женский вой – жена, что ли? На кой чёрт ей этот ненужный кусок мяса?

Зайцев с мрачным и торжественным видом распахнул створки на косой седмице, рассчитанной на человеческий рост до двух метров и любого объёма туловище.

Вообще-то, каноническим было встать на её, седмицы, основание и покорно согнуться, протискивая верхнюю часть тела в наклонную часть, верхушку семёрки. Но инвалид выбивался из канона. Послушники сперва сунули его в верх железной конструкции, а уж там он сам перегнулся в поясе, болтаясь и не доставая до дна обрубками.

Женский плач затих – то ли увели её, то ли, что вероятнее, заткнули пасть.

Генерал-кардинал лично захлопнул створки, пряча пока ещё живую жертву внутри седмицы. Затем осенил её, себя и всех собравшихся тем же знаком и торжественно дёрнул рычаг. Нехитрая конструкция, повинуясь рывку, вонзила десятки игл в тело инвалида. Тот захрипел, неразборчиво, но гулко крикнул что-то изнутри и затих.

В желобки, со всех сторон окружающие алтарь, потекли ручейки крови, слегла пенясь, неравномерными толчками, повинуясь ещё бьющемуся сердцу.

Кровь – это отлично, её постоянно не хватает Проводникам для разметки новых проходов через Полосы. Всё в дело пойдёт.

– Во имя Папы, для исполнения нашей общей мечты, прими, о дух нашей родины, добровольную жертву! – на весь притихший храм возвестил Лютополк. В железной седмице что-то последний раз заворочалось и затихло окончательно.

Над жутковатым алтарём проступило на мгновение в воздухе огромное лицо в странном круглом шлеме, застёгнутом под подбородком, скривилось в гримасе боли, отвращения и ужаса от происходящего, потом пропало. К этому все привыкли, выдавая эмоции давно покойного солдата прихожанам за священную ярость.

На душе генерал-кардинала царило умиротворение и спокойствие. Пусть верят. Пусть умирают с именем Папы, это весьма полезно для управления страной. Он уже видел, что настоящее время приближается, осколки действительно рано или поздно снова станут государством, а там… Папа тоже не вечен, а в Конклаве у него позиции посильнее остальных.

– Ваше превосходительство! Ваше превосходительство, чица! Почтовая чица! – прервал благость момента какой-то глупый послушник из тех, кого даже внутрь не пустили, оставив охранять вход в капище.

Лютополк скрипнул зубами. Таких надо в Седмицу вне очереди, можно даже без проповеди!

Чица, испуганная криками ничтожного человечка, влетела внутрь, но тренированная хорошо и всерьёз, села на плечо генерал-адмирала: весть-то ему. Острые коготки пробили рясу и вцепились в жирную плоть Лютополка, но он не обращал внимания. Выдернул из нехитрой сетки, привязанной к лапке листок, развернул и зарычал на весь храм, заставив побледнеть даже привычного к его манерам примас-майора.

«Ваше превосходительство. Отряд, посланный в Излучье, перебит неизвестными. По нашим сведениям, у кожевенника оказалось два сына, один на свободе. На поиск брошены все наличные силы. С нижайшей покорностью, примас-майор Алексей, советник князя Венецкого».

– Скоты! – взревел Лютополк. – Ни хрена поручить нельзя!

За его спиной в специальные сосуды капала из желобов кровь. В неё специально обученный человек добавит антикоагулянты, чтобы не свернулась, нальёт в бутыли и позже отправит для раздачи Проводникам инквизиции.

А пока чица, отпустив плечо, перелетела к косой седмице и жадно лакала свежее алое, поднимая игрушечную драконью мордочку и выпуская время от времени узкое раздвоенное жало.