23. Работа головой

Дамиан вошёл в кабинет генерал-кардинала.

В свой теперь кабинет, хотя и сложно пока было привыкнуть: приказ Папы о назначении был совсем недавним. Осмотрелся, прикидывая, что оставить на месте – мебель, разумеется, хороша, лепнина к месту, шторы, – а что выбросить навсегда, так чтобы и духу омерзительного Лютополка не было здесь никогда. Вон тот винный шкаф – долой, картины с фривольными пастушками – к духам отсюда. Сменить смазливую послушницу на проверенного патер-лейтенанта Шеметова, ему не постельный партнёр нужен в приёмной, а дельный сотрудник. Садиться и писать, срочно писать приказы: кого в подчинённых княжествах заменить на своих людей, чтобы не забыть, кого куда, но не упустить ни единого мерзавца из числа собутыльников прежнего генерал-кардинала.

Понаставил везде не пойми кого, какая уж от них польза, какая работа…

Дверь бесшумно отворилась – Шеметов знал, что начальник не терпит стука, по делу входить можно сразу, не спальня же. На лице патер-лейтенанта отражалось удивление, хотя всерьёз поразить его было задачей сложной. Нетривиальной.

– Ваше превосходительство! Пакет от Его святости. Сверхсрочно. Особо секретно!

Он строевым шагом дошёл до стола, за которым уже сидел Дамиан, брезгливо выдвигая ящики: разумеется, грязные стаканы, испачканные чем-то бурым женские трусы, рассыпанная колода карт и десяток патронов, разного калибра и степени сохранности. В бирюльки он тут играл, понятно…

– Давай сюда, Дмитрий. Курьеру передай, принял.

С момента назначения затопившая его волна гордости, тугой ком победы где-то в груди, так и оставалась на месте. Выслужит. Оправдает. Да что там – костьми ляжет за Папу, что бы тот не приказал, на кого бы не показал скрюченным от старости пальцем.

Пакет был обычного формата. Тем, что предки именовали А4 – история названия потерялась где-то после войны, да не особо Дамиана и интересовала. Единственное, что удивило: Папа любил писать на небольших листках для заметок, а здесь вдруг такой размер.

Аккуратно отсоединил сургучную печать, раскрыл конверт. Перевернул над столом. Выпали два листа большого формата и – Папа оставался верен себе – квадратный листок с нетвёрдым уже почерком Его Святости. Само собой, Дамиан сперва прочитал личные указания.

«Дамиан, посылаю тебе копию одного старинного документа. Не полную, в части, касающейся проекта «Стиратель». Копировальных аппаратов больше нет, теперь всё руками, даже мне пришлось искать хорошего писца. Как я знаю, мальчишку ты временно отпустил, поэтому прочитай это сейчас. Проект является важнейшим, учитывай это в дальнейшем. Думай и делай».

Подписи не было, но не узнать почерк было невозможно. Странные указания, обычно Папа не разговаривал буквами вот так, почти на равных. Сдаёт старик… Или что-то знает.

Что-то очень важное, чем вынужден поделиться.

Дамиан положил перед собой листки, брезгливо стряхнув со стола какие-то крошки, оставшиеся от обильной жратвы Лютополка. Какая всё-таки свинья предшественник!

Итак, один лист исписан полностью, второй частично. Гадать, где начало, не нужно. Почерк твёрдый, писец старательно передал все яти и еры старинного письма, крепко сбивающие сперва с толку, но Дамиан был достаточно начитан, чтобы разобрать текст. Ни адресата, ни подписи в письме не было, но вот содержание являлось довольно интересным.

Понятное дело: какую-то ерунду Папа и посылать бы не стал.

«Ваше Императорское Величество!

Долгие годы храня тайну особой важности, я не имел духу писать к Вам впрямую. Одна токмо мысль, что со смертию моей особенную потерю понесёт не настоящее, но и будущее Империи Российской, заставила меня, нижайшего Вашего подданного, взяться за перо и изложить сии видения в этом, уже седьмом по очерёдности письме. Тем выразить хочу не одно личное, трогательное чувство, но вместе и любовь к Вам, к славе отчизны и грядущее возвышение её через нравственность народную.

Как уже писано было ранее в изложениях видений моих о судьбах родины, середина двадцать первого столетия от Рождества Христова вновь омрачена будет различными горестями и бедами, связанными не как ранее с жадностью и глупостью людской, не с природными осложнениями и болезнями рукотворными, но войной общемировой. Та война изобильно повредит всему человеческому роду, нанеся урон государствам и народам, о которых и представления в текущем веке нет, но и России многострадальной.

Ваш преемник – не по монархическому праву, как я ранее подробно изъяснял, – но по праву владения Землями Российскими, будучи в крайне преклонных годах не предотвратит беды, не сможет противупоставить легионам бесов ничего, кроме своей воли железной и горячей веры, однако же слаб человек перед мохнатыми рылами пособников сатаны. Рухнет вера в Господа нашего Исуса Христа, уйдёт временно Святая Мать церковь наша Православная из сердец людских.

Перед своими последними часами жизни преемник Ваш как будто постигнет истину, чему поспособствует появление надежды на победу; беды, которые волновали его душу яростною страстию целых три десятилетия после войны, изгладятся, оставив на нём печать успокоения.

Придёт человек из подлого сословия, сын кожемяки сельского из Ваших нынешних владений в окрестностях бывшей засечной черты, увы, горе мне, но не видно более точного места положения и названий через четверть тысячелетия. Но вижу его как наяву, что юн он, чёрен волосом и остр умом будет, однако ж не с рождения постигнет себя вкупе. Как бы я желал выразить простыми словами то, что у меня движется в душе при видениях о человеке этом; и велик он сможет быть, и низок, выбрать путь священной борьбы за Россию и предаться праздности греховной, поверив жрецам лукавым. Сложен и труден человек этот будет, но лишь в нём – возможно! – возгорит искра Божественного пламени для борьбы с легионами бесов, при помощи человеческой, при ошибке потомков, вырвавшихся в мир подлунный. Эти, как я ранее писал, полосы, дома нечистые, станут выходами к нам адского пламени, перечеркнут издавна создававшиеся государства и империи, заставив каждого ютиться в своей небольшой клетке. Хуже зверей пребудут некоторые жители таковых осколков, очерченных бесовскими стенами, страшнее самих бесов эти люди, ушедшие назад в состояние самой скотской сущности.

«Донеси слово до Царя Земного, запечатлей для будущего эти строки», – сказал мне голос внутренний, подчиняя и веля.

Это было для меня указанием, и я решился в ту же минуту писать Вам о том, что видел. Трогательное чувство национальной, общей нашей судьбы выразилось для меня в этом движении, произвольном, ничем не приготовленном. Оно, это чувство, естественно; естественно и в Государе, которому дорога народная слава, какого рода она бы ни была; естественно и в нации, которая в этом случае не только заодно с своим Государем, но этою общею любовью к отечественной славе укореняется между ими нравственная связь; Государю естественно гордиться своим народом, как скоро этот народ понимает его высокое чувство и вместе с ним любит то, что славно отличает его от других народов или ставит с ним наряду; народу естественно быть благодарным своему Государю, в котором он видит представителя своей чести.

Умоляю верить нижайшему рабу Вашему, что посланника небес не силой надо будет склонять на верную сторону, но дать ему возможности выбора. В этом ключ серебряный к победе всего, что нам дорого и им дорого будет, единственный свет свечи истинной. Не будет сам он счастлив по-настоящему, но на то Божья воля, Земле Русской всегда нужны были и будут герои жертвенные».

Вот оно как…

Дамиан отодвинул листки и задумался. Понятны стали и срочность, и секретность: Его Святость только что признался в своей скорой смерти, как это ни ужасно. И передал в его, генерал-кардинала руки важнейшую тайну.

Пока остальной Конклав будет увлечённо выбирать преемника, делить портфели и резать глотки, Дамиану дана драгоценная возможность обойти их на повороте. Он знал теперь кусочек будущего. Туманный, допускающий варианты, возможно, так и не реализуемый на практике, но возможный.

Мальчишка… Да, он, Дамиан, всё сделал правильно. Исходя из указаний Папы, исходя из этого странного письма, адресованного то ли Александру I, то ли Николаю, опять же, первому. Или Павлу с тем же порядковым номером?

Не важно. Это всё не важно.

Вран ему понравился. Конечно, из того короткого разговора понять человека сложно, но Дамиан давно научился смотреть глубже, чем внешность: все эти оттопыренные уши, грязные обломанные ногти и удивительная, какая-то уж чересчур пушистая юность собеседника – вовсе не главное. Главными были огонь в глазах, боль потерь и надежда познать этот мир, сделать его лучше. В силу своего разумения, но это со всеми людьми так. Надо только вовремя подсказать, толкнуть мягко в нужную сторону. Тех, у кого нет огня, а есть только жажда золота и бесконечных лет сытости, и толкать-то бесполезно.

А парень перспективный. И он точно вернётся – раз уж пообещал. Просто для начала выполнит прежние обещания, дурака-наёмника своего, сменявшего свободу воли на две жалкие ампулы лекарства для матери, спасёт. Попытается хотя бы. Девчонку смазливую до шаманов доведёт и вернётся. Куда он денется, здесь его Родина, какая бы ни была она страшная и жестокая временами.

Иногда попытка важнее успеха, она большему учит.

Дамиан с удивлением понял, что ведёт внутренний диалог с Враном, уже пытается подсказать тому нечто важное, хотя парень его и не слышит из-за всех этих Полос. Надо бы послать стаю чиц, кстати. Сильно не помогут, но вдруг станут полезными.

Там, говорят, холодно на востоке. Очень холодно… Это тоже станет частью испытания, станет частью большой игры. И шаманы, которых даже сам Папа в чём-то побаивается, признавая за ними неясные, но реальные возможности. В общем, парню придётся нелегко.

И пусть. Ему, Дамиану, нужен жёсткий боец, уже избавившийся от детских заблуждений.

Генерал-кардинал выбрался из излишне мягкого, очень уж комфортного для работы кресла – сменить, сменить к чёртовой матери на что-нибудь строже, – и прошёлся по кабинету. На ходу лучше думалось.

Всё правильно. Чугунная уверенность российской власти всех времён в своей способности предвидеть будущее, а, значит, поступать в настоящем только по собственному разумению, здесь не годилась. Не нужно было «хватать и не пущать», как это ни странно. Необходимостью стали ожидание возвращения Врана и попытка привлечения на свою сторону. Раз этот нелепый бритый наголо мальчишка – надежда на объединение страны, требуется много кропотливой работы.

Не топором, а умом, надо же как вышло…

Хорошо, хоть у него этот самый ум есть.

Дамиан выглянул в приёмную и велел принести письменный прибор и бумаги. В отличие от всех остальных генера-кардиналов, да и большинства боевых епископов, он предпочитал писать сам, а не диктовать. Как и Папа.

Перво-наперво список новых советников князей; всех, в чьей судьбе хоть как-то участвовал Лютополк – в отставку с должностей с понижением в чине. В послушники бы их, в коричневую массу, но тоже нельзя. Традиции не трогать номенклатуру оставались с незапамятных времён, они куда старше даже этого фрагмента письма на паре листков.

Следующий шаг – подумать о возрождении православной церкви. В пророчестве явно говорилось, что она вернётся, значит, надо руководить процессом. Народец подл, ему всё равно кому молиться, но лучше уж единому Творцу, чем своре дурно пахнущих духов. Покряхтят и привыкнут, опять же никаких жертвоприношений в христианстве нет, что большой плюс.

Нужна была косая седмица на каком-то этапе, внедрил же её Папа в жизнь со всеми этими дурацкими полукатолическими званиями, рясами и капищами неведомо кому? Спрашивать «зачем» не стоило, да и боязно было. Нужно и нужно, видимо, были свои соображения. Видимо, не особо оправдались.

Вот и у Дамиана получится вернуть народные верования и всё остальное. Россия жива, как бы она не называлась на современном этапе, какой бы чепухи и жестокостей не творилось. Политики – прежде всего, люди, они могут ошибаться. Главное, куда двигаться, а уж как – дело поправимое.

– Странная затея, – вслух сказал генерал-кардинал. – Но осуществимая.

Дальше необходим возврат нормальной военной и государственной структур. До демократии и свободных выборов, конечно, как на лошади до Луны, но организация жизни должна стать более адекватной. Опять же, вполне в русле исторических аналогий. Тридцать лет со времени войны прошло, выросло поколение, привыкшее чёрт знает к чему, стало быть, качнуть маятник назад будет вполне своевременно.

Дамиан поставил точку в конце очередной фразы. Как проект – вполне годится.

И рясы, рясы эти дурацкие отменить, вспомнил он. Вернуться к нормальной человеческой одежде, военной форме, образцами которой за все времена были переполнены альбомы в библиотеке Папы. Всё-таки мудрейший человек Его святость, пока весь мир радостно отказался от бумажных технологий в начале века, переводя всё в цифровые технологии, он прозорливо оставался приверженцем книг, альбомов и деловой переписки на хрупких листах.

И выиграл – островки генерации электричества никак не могли помочь сейчас с извлечением информации из умерших компьютеров.

– Шеметов! Пусть готовят повозку. Нет, не запрягайте лошадей в машину этого жирного борова, это не нужно. Пусть откатят в гаражи, раз уж бензина нет. Просто повозку и эскадрон охраны. Будем менять традиции.

Дамиан надел фуражку и посмотрел в зеркало у двери. Удобно размещено, но повесить нужно поменьше и не в такой вычурной раме. Это не музей и будуар дорогой шлюхи, чтобы любоваться золочёными завитками рамы и разглядывать себя во весь рост.

– Вы с визитами, ваше превосходительство? Осмелюсь напомнить, в вашей новой должности можно просто вызвать всех ключевых инквизиторов к себе. Да и вообще кого угодно.

– Я помню, Дмитрий. Визиты – это у бездельников. Поедем по базе, надо же знать, что мне досталось за хозяйство. Людей потом соберу.

Оставалось ещё одно дело. Необязательное и несрочное, но он сам себе поклялся его исполнить при первой возможности.

– Пока запрягают, возьми фонарь. Нам в командный пункт.

Лестница вниз. Ступени. Двери – мощные двойные, потом проход по короткому коридору, ещё одни. Слава духам, всё открыто настежь, успели, пока не сдохли сервоприводы и не кончилось питание.

Четверка дежурных так и сидела перед погашенными экранами, вглядываясь в никуда. Старший смены по-прежнему держал пальцы на большой красной кнопке, лишенной предохранительного щитка. Традиции здесь блюли свято, да и, находясь в лёгком трансе, никогда не задумывались о своём предназначении.

– Добрый день, господа. Служите? – негромко спросил Дамиан. Шеметов маячил за спиной, не понимая, что здесь понадобилось начальству.

Какой-то непостижимый ритуал?

– Здравия желаем, ваше превосходительство! – громким хором откликнулась смена. – За время несения дежурства нештатных ситуаций не отмечено. Продолжаем наблюдение за противником.

Дамиан обошёл пульт, провёл рукой по оргстеклу большого планшета с азимутальной разметкой, местниками и траекториями вероятных атак и прочим никому уже не нужным набором данных. На пальцах осталась пыль.

– Кто старший смены?

– Я, ваше превосходительство, примас-майор Ерошевич! Служу косой седмице! – не отрывая руки от кнопки и не поворачиваясь к Дамиану, гаркнул тот.

– Властью, данной мне Его святостью, примас-майор Ерошевич, приказываю прекратить дежурство. Смены больше не будет. Война давно позади. Всем встать! – подпустив в голос начальственного металла, сказал Дамиан.

Все четверо поднялись, по-прежнему не отрывая взглядов от чёрных экранов.

– На меня смотреть! Смир-рно! – рыкнул генерал-кардинал.

Четвёрка отошла от пультов, построилась в шеренгу, ела теперь глазами начальство, напрочь позабыв о своём бессмысленном дежурстве. Вот и славно.

– Отправляйтесь к доктору Мурову, а то у вас, мужики, мозги слегка набекрень. Шеметов, напомни отметить лекаря чем-нибудь, он мне крепко помог. И готовь приказ на себя, пора в капитан-викарии.

Ординарец благодарно кивнул, записав что-то в небольшой блокнот.

– И свечи погасите перед уходом. Помещение на консервацию.

Уже уходя, Дамиан обернулся на мёртвые экраны. Показалось ему в свете гаснущих одна за другой свечей, или действительно так, но он увидел чьи-то рожи, будто прильнувшие к запылённым стёклам, словно командный пульт плыл глубоко под водой, а снаружи некто бился в иллюминаторы. Некто злой и вовсе не одобряющий его, генерал-кардинала, решения.

– Бесы, говорите… – вполголоса сказал Дамиан. – Так и против бесов есть средства. Но предки не знали, насколько всё это будет сложно.

Задул последнюю свечу сам и прикрыл за собой тяжёлую дверь КП.

База из повозки с поднятой матерчатой крышей показалась новому начальнику донельзя убогой. Из воинской части, где всё подчинено строгой дисциплине и функциональным требованиям, она давно превратилась в смесь постапокалиптического поселения, с ржавыми щитами Орсона, антеннами пеленгаторов, колючей проволокой, останками машин, сдвинутых подальше от дороги, казармами с выбитыми окнами, и фантасмагории в духе когда-то читанных Дамианом книжек: цыганщиной трущоб, торговлей на перекрёстках и новыми сооружениями, рождёнными вовсе уж безумной фантазией.

Типа храмов косой седмицы и обмотанных молельными ленточками деревьев прямо у дорог, где несчастные, потерявшие веру хоть в какое-то будущее, люди оставляли свои дары духам.

Ярмарка, бои гладиаторов и кровавые жертвы. Дожили…

Он прикрыл глаза и через веки словно увидел новую реальность, без всей этой безнадёжности. Новые дома, новые улицы. Конечно, из военной базы не отстроить Санкт-Петербург или Москву – никто толком и не знает, как они там, столицы, одни слухи и обрывки рассказов далеко заходивших на север наёмников. Значит, надо начать здесь и возвращаться в города. Делать многое заново. Теперь у него есть боевые дирижабли, а если пророчество не врёт – он почему-то верил этому давно умершему «рабу Государя», – непонятная сила Врана.

Уничтожит он Полосы, построит над ними мосты или пророет туннели под землёй совершенно не важно. Главное, что есть надежда на объединение страны.

– Надо бы начинать лечить это всё, – сказал Дамиан. Кроме сидящего рядом новоиспечённого капитан-викария его никто не слышал, да это и не было сейчас важным. – Весь этот бардак, всю дикость, всю грязь. Где лекарствами, где огнём. Если вдуматься, Дмитрий, огонь – это тоже лекарство. Просто очень сильное, поэтому применять его необходимо с осторожностью. Если уж иначе не обойтись.

Навстречу повозке выбежал какой-то оборванец, ловко проскочил между лошадей охраны, вцепился в край экипажа с удивительной, обезьяньей ловкостью, и высунул грязную мордашку над дверью.

Шеметов уже перегнулся было через колени шефа, собираясь тычком кулака скинуть непрошенного гостя, но Дамиан придержал его. Генерал-кардиналу стало любопытно: на кой дух мальчишку несёт так рисковать.

– Дядя инквизитор, а дядя инквизитор! – пропищал оборванец. Он был совсем маленький, лет десяти от роду. – Вам просили передать, Самбо-пучеглазый встретиться хочет. Он и ещё заморочь какая-то.

– Это ещё кто? – непритворно изумился Дамиан.

– Самбо – это вор в законе, – подсказал ординарец. – Второго не знаю, а пучеглазый важная шишка у этой шпаны, судя по донесениям дознавателей. Три смертных приговора – и все заочно. Но зачем ему…

Генерал-кардинал прищурился и посмотрел на мальчишку. Тот держался из последних сил, того и гляди свалится под колёса повозки, пальцы побелели, но он ждал ответа.

– Пусть приходят завтра в полдень в резиденцию, – наконец кивнул Дамиан. Почему бы и нет, ему понадобятся самые разнообразные союзники, если он решился штурмовать самую вершину. – Знаешь, где это?

Мальчишка кивнул, уже падая от нехватки силёнок.

– Эй, кучер! Притормози. А то раздавим гавроша.

Повозка резко дёрнулась, останавливаясь. Пацанёнок кубарем полетел на землю, но хоть попасть под колёса и копыта ему уже не угрожало. Поднялся, отряхнулся и опрометью метнулся куда-то в сторону от дороги.

– Запиши, чтобы пропустили, – велел Дамиан помощнику. – Поговорим, раз просят.

– Так точно, ваше превосходительство! Только… а зачем?

Экипаж тронулся, набирая скорость. Всадники охраны держали строй, явно высматривая противника и досадуя в душе, что умудрились проспать какого-то мелкого мерзавца. А если бы он с гранатой был? То-то же.

– Затем, Дмитрий, что впереди большая схватка. И она близко. А когда ты идёшь на бой, даже укусивший врага комар имеет значение. Чем хуже противнику, тем проще тебе. Вор так вор, я и из этого смогу извлечь пользу. А лишних союзников потом и укоротить недолго.

Ординарец приоткрыл рот, переваривая услышанное.

Что-то явно круто менялось в жизни, но вот в лучшую ли сторону…