11. Колодец неизвестного солдата

Судя по скорости, вопрос проникновения наёмников в незнакомые помещения был отработан до автоматизма. Первым заглянул Миша-тише, аккуратно переступив порог двери и поводя стволом автомата. Отошёл вперёд и в сторону. За ним словно бы просочился Маньяк, потом Горец. Великан в боевой обстановке меньше размером не стал – глупо и надеяться, – но весь подобрался и ступал совершенно осторожно.

Даже двигаться стал тише.

– Так… – Санчо задумался. – На-ка тебе, друг мой Вран, пистолет. Предохранитель снят, затвор взведён. Главное, в своих не пальни с перепугу. Идём со мной. А Щекотка прикроет сзади девку и вора. Вивальди остаётся у двери, аккуратнее там. Погнали!

За дверью надоевшие до зла горя извилистые коридоры кончились.

Довольно просторное, несмотря на низкий потолок, помещение прямо уходило в глубину подвала. Цепочка давно выключенных ламп на потолке. Центральный проход с красной полосой посредине широкий, хоть впятером в ряд иди, а вдоль стен – стеллажи. Металлические, заставленные одинаковыми ящиками с неразличимой маркировкой. Иногда попадались бочки, стоящие одна на другой, тёмно-синие, пластиковые. Всё это чистое, словно вчера поставленное, ни следа пыли и навязчивой подвальной грязи. И сквозняк, ветер, ощутимый здесь ещё сильнее, чем за дверью. Пахло смесью краски и нафталина – по крайней мере, так показалось Врану.

Отец использовал нечто подобное для дубления шкур.

– Здесь кто-то есть, – вдруг сказала Кая. Она не казалась испуганной, просто прислушивалась к чему-то. Вран ничего не слышал – только шаги по бетону, но это и понятно.

– Или что-то, – совсем уж непонятно закончила девушка. – Не торопитесь.

Вжик-вжик. Звуки ручных фонариков и шелест подошв. Огромный склад. Если это «сто три», то какова же была вообще площадь подземелья, сколько труда и материалов когда-то сюда вбухали с не вполне ясными целями.

Санчо тихо скомандовал авангарду не торопиться. Странно, но подчёркнуто подозревая Каю в неких подозрительных намерениях, он внимательно её слушал.

И даже делал выводы. Иногда.

– Здесь в стороны проходы, Волк, – сказал шедший впереди и слева Маньяк. – Там не ящики, там двери куда-то.

– Мы ж не учёные, Маньяк, мы банда подонков в поисках золота. Зачем нам двери? Нам бы выход.

Дуновение воздуха стало сильнее. То ли они уверенно подбирались к его источнику – Вран почему-то представил себе здоровенный вентилятор, такой хранился со старых времён у отца Милки. Эх, и до сих пор лежит ведь, только её самой нет больше.

– Спецхран, – коротко сообщил Миша-тише. Он шёл вдоль правого ряда стеллажей. – На двери написано. Там, небось, денежки припрятаны. Мно-ого денежек!

Его пронзительный голос метнулся по складу, но скомкался, разбился об острые углы стеллажей, утонул за бочками. Кая вздрогнула, а Вран едва не выстрелил в кого-то. Во что-то метнувшееся по потолку над ними. Только потом понял, что это Щекотка за их спинами махнул фонарём, вот его тень и напугала.

Просто они были на взводе, вот и всё.

– Так, – обернувшись к неразличимому отсюда входу: всё ли нормально? – сказал Санчо. – Будешь копаться? Некогда же…

– Волк, ну, ты ж знаешь. В таких местах могут настолько интересные вещички попадаться… Мимо пройдём – никогда себе не прощу.

Маньяк уже совал в замочную скважину отмычку. Электронный замок рядом с дверью с рядами кнопок, овальным глазком камеры и ещё какими-то старинными чудесами, был давно отключен, но в двери была прорезь для обычного ключа. Слава военной предусмотрительности!

– Ладно. Горец и Миша, давайте-ка вперёд. Ищите выход. Лестницу, шахту, лифт, блин. Что угодно, лишь бы выбраться наружу из этого клоповника. Щекотка, вернись к напарнику, забирай его сюда, нечего там сторожить. Дверь заприте только, чтобы тылы обезопасить. А Маньяк… Ну, пусть утоляет низменную страсть к грабежам караванов и прочему насилию над чужой собственностью.

Заместитель Санчо громко хмыкнул, но спорить с формулировкой не стал.

– Мне тоже интересно, – несмело сказал Вран. – Я бы посмотрел, что за спецхран.

– Да? Ну оставайся с Маньяком. Кая, Заморочь, за мной, не отставайте.

Замок хрустел, но не подавался.

– Чего ворон ловишь, посвети сюда! – буркнул Маньяк. – Наберут детей на стройку… По объявлениям в газете.

– На какую стройку? – растерялся Вран.

Взломщик промолчал, ковыряясь в замке, время от времени вынимая отмычку, меняя её на следующую – у него оказалась целая связка.

Они остались у двери вдвоём. Остальные пошли вперёд, кроме Щекотки – тот пошёл забирать напарника и запирать дверь. Винтовку держал на сгибе левой руки, так было удобнее.

Вран сунул за пояс пистолет, чтобы не мешался, и светил на замочную скважину.

– Эге, – наконец сказал Маньяк. – Вот эта подходит. Вуаля!

За дверью с таинственной табличкой «Специальное хранилище. Кат. А1» было темно. Фонарики – Маньяк споро достал свой, спрятав отмычки – осветили квадратное помещение с узкими шкафами вдоль стен. Не книжными, разумеется, а покрытыми сеткой ячеек.

На двери изнутри был круглый штурвал, наподобие корабельного – Вран видел такие в книжках про морские путешествия.

– Картотека? – предположил наёмник разочарованно. – Тайны мадридского двора, и был ли у Чубайса триппер… Это неинтересно. А вот витрины глянем.

Походя подцепил ножом пару ячеек наугад, выдернул: на пол посыпались бесчисленные узкие листки бумаги. Ящички падали на пол, поднимая пыль. Чепуха. Мусор. Дрянь.

Вдоль шкафов внизу, на уровне чуть выше пояса, шли застеклённые ящики, наклонённые в сторону посетителей. Вран подошёл к ближайшему, посветил: мешанина каких-то старых костей, глиняных черепков, кусков очень ржавого, давно съеденного временем металла. Под каждой ерундовиной – маленькая бумажка с пояснением. Но и видно плохо, и пыль на остеклении ровным слоем.

– Фуфло. Археология, – приговорил находки Маньяк. – Пробежимся давай по периметру, если золота нет – сваливаем к своим. Они уж выход, небось, нашли.

Однако, всё вышло по-другому. В оставленном ими основном помещении склада послышалась какая-то возня, вдалеке глухо залаяли собаки, потом хлопнул выстрел. Ещё один.

Маньяк на мгновение застыл над очередной витриной, уже не глядя вниз, прислушиваясь к звукам.

– Винтовка… Сука, это Щекотка гасит. И собаки! Так, пацан, сидишь здесь. Под пули не лезь, боец из тебя говённый, а командиру ты зачем-то нужен. Я вернусь потом, заберу тебя.

Он говорил это быстро и тихо, уже выбираясь к двери. Вран так и стоял, хлопая глазами, возле одной из витрин. Как-то всё слишком быстро, не успевал он сообразить.

– Там же Кая…

– Сиди, сказал! Рукоять крутни по часовой, никто тебя и не заметит.

К редким винтовочным хлопкам прибавилась автоматная очередь, короткая, на три патрона. Ещё одна. Одна из собак взвизгнула, видимо, попали.

Маньяк выбежал, хлопнув за собой дверью. Вран собрал мысли в пучок, послушно подошёл к двери и с трудом крутнул штурвал. Что-то лязгнуло внутри двери, намертво притянуло её к толстенному металлическому косяку.

Он оказался отрезан от отряда. От Каи. От Санчо. Было странное ощущение внезапного одиночества, которое Вран не испытывал никогда. Даже у себя в Излучье, где-нибудь в лесу, он твёрдо знал: час, может, два – и он дома. Где семья, где совсем недалеко Антоха. Милка. Отец с мачехой, Клим и Жданка. Вся деревня.

Из-за двери выстрелы было еле слышно, но бой явно продолжался. Вран вернулся к витринам, обошёл их все. Нет, никакого золота. Просто архив какого-то музей не из великих, посвящённого раскопкам курганов или тому подобной чепухе. Кому оно сейчас надо. Человек начинает испытывать интерес к подобным вещам, когда у него уже всё хорошо. Всё налажено и отработано.

После войны с этим было не очень-то.

Раздался приглушённый хлопок, как показалось Врану – недалеко от запертой за ним двери. Граната? Снова стреляли. Он вдруг понял, что, если Маньяк не вернётся, он так и останется здесь совершенно один. И даже если выберется в коридор, то решительно не понимает, куда идти дальше.

– Вот же засада… – сказал он вслух. Негромко, чтобы чуть-чуть отогнать нараставшую панику. – Попал так попал.

Он хлопнул себя по карману штанов: вдруг показалось, что туда уронили уголёк, и он сейчас норовил прожечь ногу. Сунул руку и вытащил, подсвечивая фонариком, маленькую серебристую штуковину – а, ну да, петличка с формы того бедолаги у двери.

–…щиты сработали, парень. – Вдруг отчетливо раздалось в голове.

Вран испуганно уронил петличку – фонтан из трёх струй на фоне пятиконечной звезды. Железка звякнула о пол, но голос – не его собственный, ломкий и высокий, а чуть постарше, с хрипотцой, но какими-то жалкими интонациями, не затихал:

– Все остались живы. Все. Нас так пугали ракетами, радиацией. Вспышка справа, вспышка слева, а всё оказалось не так.

Вран спросил вслух:

– Кто здесь?

– Да никого. Ты. И я – то, что от меня осталось и навсегда поселилось на этом долбаном складе.

Голос затих. Парень подобрал петличку – теперь она не была горячей, просто маленький штампованный кусок алюминия. Осторожно положил её на одну из витрин, словно опасаясь вернуть в карман. Посветил вокруг фонариком: разумеется, никого. Как и было сказано.

– Так ты – дух?

– Сам ты дух! – почему-то очень обиженно откликнулся в голове голос. – Я старик. Два месяца до дембеля оставалось.

– А говоришь, как молодой…

– Блин, чувак, мы с тобой как на разных языках. Сказано же: старик. В смысле, лет мне было двадцать, но… А, да всё равно не поймёшь. Чего вы сюда припёрлись?

– Спасаемся, – неопределённо ответил Вран. Точнее, подумал. Если уж он спятил и разговаривает сам с собой, какой смысл делать это вслух. – От инквизиторов.

– А, это те мужики, что за вашей бандой гнались? Серьёзные товарищи. Их там человек сорок, у ваших шансов нет.

Вран сел на пол: больше было некуда, а ноги почему-то не держали.

– И что нам делать? – подумал он.

– Кто до запасного выхода доберётся, сможет наверх вылезти. Но двое из ваших уже всё, никуда не пойдут. Думал, компания мне теперь будет, но они как Колян – хоп! – и сразу мёртвые окончательно. Не то, что я, дурень…

Голос смолк.

– А что ты? – подумал Вран после паузы.

– Я-то? Ну, вот так. Завис в среднем мире. Стал хранителем этого местечка. Верхним не до меня, нижних я сам боюсь – там яма куда страшнее ада из библии. Можешь мне поверить, я чувствую.

– Надо выбираться отсюда, – произнёс Вран.

Ему не было страшно, ему почему-то стало очень и очень тоскливо. Если это не сумасшествие, а действительно дух этого склада – если они есть у рек и леса, полей, зверей и ветра с дождями, почему бы не быть местному, – то это был очень грустный дух.

– Рано, – откликнулся тот. – Я скажу, когда можно. А ты меня за это унесёшь к братьям. Я чувствую, теперь в среднем мире много моих братьев. Так уж щиты сработали.

– И вы пришли?

– И мы пришли. Разные, хорошие и плохие – если мерять вашими способами. На самом деле это не так. Мы просто заняты своим делом. Иногда отзываемся на просьбы тех, кто может с нами разговаривать и зачем-то нам нужен. Жертвы, кровь, внимание и память – тут уж кому что нужно. Я – слабый, из среднего мира, рассказать что-то полнее не смогу. Да и не захочу. Тебе просто повезло. Дважды. Ты меня сейчас слышишь, как-то петличка сыграла, и ты мне нужен. Бывает.

Вран решился. Вот сейчас стало страшно, но…

– А покажи мне нижний мир, дух.

Голос рассмеялся. Но в этом смехе было столько боли и горечи, что Врану стало не по себе.

– Третий ваш ушёл. Опять сразу, я даже завидую. Ну что ж, Проводник, покажу, не знаю только нижний или верхний. Как повезёт, куда занесёт, не от меня зависит. Только обещай вернуть меня к братьям. Там хотя бы не так одиноко…

– В Полосу? – догадался Вран.

– Да, вы их так называете. На самом деле это просто наши… ну, выходы, что ли, в ваш мир. Сами вы виноваты, так бы никто не сунулся, но раз есть возможность…

Голос то отдалялся, то приближался, у него появилось эхо. Теперь он казался похожим на многие звуки сразу: что-то от шума дождя, что-то от лая собак, весенней капели или свиста ветра за окном глухой осенней ночью.

Вран прикрыл глаза, опустив руки на колени, сжав в одной фонарик, а пальцами другой стиснув жалкую алюминиевую эмблемку.

Перед ним было бескрайнее чёрное пространство: ни верха, ни низа, но со всех сторон виднелись многочисленные искры звёзд. То ли ночное небо отражалось в спокойной, без единого признака ряби, воде, то ли он оказался в космосе. Там, судя по книжкам, так: сплошная темнота. Звёзды. И ничего больше, вечное спокойствие и вечная жизнь.

Что-то подбросило его вверх, мягко, будто Вран оказался мячиком на ладони великана. Потом уронило вниз. Эти движения повторялись, становились всё чаще. Он уже не мог понять, в каком направлении движется именно сейчас, в эту секунду.

Да и не было никаких секунд, время тоже остановилось.

Пустота вокруг наполнилась звуками, запахами, кожу то обдавало кипятком раскалённого воздуха, то морозило прикосновениями вечного льда – почему-то тоже чёрного, шершавого, обдирающего до самого нутра.

– Кто ты?

– Где ты?

– Почему ты?

Голоса – уже ничуть не похожие на жалкого одинокого духа склада, важные, тяжёлые, произносили свои равнодушные вопросы, не ожидая ответа.

Им было всё равно. Любому миру духов – что верхнему, что нижнему – наплевать на человека. Он даже не пылинка, даже не микроб. Тень тени несказанного слова подмастерья Бога. Пустое место, на краткий миг обведённое придуманным мелом.

– Я есть, – испуганно, но твёрдо сказал Вран всему этому безобразию.

– Лучшая шутка недели, – откликнулся кто-то. Глумливый, наглый и, по сути, столь же равнодушный, что и предыдущие. Раздался смех, и слышать его Врану было больно. Резкие звуки рвали барабанные перепонки, наотмашь били по голове, ломали кости, рвали его кожу.

Он чувствовал, что летит, разрываясь на куски.

Он чувствовал, что умирает. Но живёт. Существует, но в какой-то иной, чем прежде, проекции. И было даже непонятно, падение это или взлёт. Он нёсся во все сторону сразу, как осколки противопехотной гранаты, усеивал собой всё вокруг, пронзая темноту, стремясь к звёздам.

Он сам, мельчайшие части его тела, становился далёкими холодными светилами.

Потом начался колодец. Бесконечная труба, по которой Вран летел одновременно и вверх, и вниз – он бы затруднился описать, как это, но твердо знал, что так и есть.

На стенах трубы, неожиданно широкой, диаметром с лесное озеро, было всё, что он видел в жизни: будто впечатанные в прозрачное, застывшие в янтаре люди, места, образы, мысли и мечты, прочитанные книги и слова разговоров с другими.

Всё, чем он был сам, было здесь.

Кричали лесные птицы, Санчо негромко рассказывал про Последний Вертолёт, смеялась Кая, отец гневно выговаривал за опоздание из леса, вывеска «Крылатого Медведя», мачеха молча протягивала миску с едой, Заморочь с прибаутками шлёпал картами по дну фургона, Антоха пыхтел, вытягивая длинную сеть с рыбой, мягкое тело Милки, её белеющая в темноте сеновала грудь с тёмными пятнами сосков, дрожащий в руках автомат и падающие там, за кустами, фигурки послушников, единственный, но такой яркий, глаз отшельника, трескающийся нож, важный как попугай травник Игнатий, диктующий буквы алфавита, вода Дебрянки – серебристая как металл, запах отцовских химикатов, раздавался шум дождя и снова смех Каи.

Словно звон колокольчика.

…как повезёт, куда занесёт, не от меня зависит…

Колодец и не думал заканчиваться, стены его подёрнулись изморозью размазанных от скорости картинок, людей, запахов и ощущений. Вран понимал, что сейчас или рухнет на дно, разбившись в пыль, или взлетит к самым звёздам.

–…наша новая коллекция! – произнёс кто-то рядом. – В соседнем зале можно приобрести со скидами прошлогоднюю, но разве стоит небольшая экономия этого неприятного ощущения: есть ведь и лучше? Берите, берите! Вам очень идёт.

Вран открыл глаза. Яркий свет не оставлял места теням и малейшему полумраку. Судя по картинкам в книгах, да и прогулке по Венецку, где он насмотрелся на подобные – пусть и заброшенные, разорённые, с пыльными осколками стёкол на месте витрин и ужасающим беспорядком внутри – помещения, это был магазин.

Из тех, что Санчо называл супермаркетами. Непонятное слово.

Вокруг кровати – широченной, рассчитанной человек на пять, как их ни раскинь, – где он лежал голым, даже не прикрытым одеялом, сновали люди. Их было много, очень много, словно ожившая стена из тел, рук, голов, смешных шапочек и ярких сумок, часов на руках, телефонов, у которых, оказывается, ярко светились экраны.

Голос продавца – или он как-то по-другому звался? – звучал за этой стеной. Он продолжал что-то расхваливать, куда-то зазывать, уговаривать, прельщать и советовать.

Плевать. Рядом была Кая. Они лежали, сцепив руки, на этой кровати, бесстыдно обнажённые, под ярким светом ламп под потолком магазина, в окружении всех этих людей.

– Я люблю тебя, – сказал Вран.

– Ты ещё такой маленький… – засмеялась Кая и прижалась к нему боком. Её неожиданно упругая – у Милки она была больше и мягче, а других женщин Вран не постиг, – грудь уперлась ему в плечо. – Такой глупый. Такой смешной…

Она повернулась к нему, обнимая, он тоже подался к ней, сминая ослепительно белые, блестящие – таких не бывает! – простыни.

Люди вокруг продолжали сновать, ища что-то, говоря, иногда чихая, отвечая на звонки телефонов или быстро-быстро набирая что-то пальцами на экранах. Со стороны казалось, что они стараются раздавить мелких, но шустрых насекомых, но не успевают.

На них с Каей никто не обращал внимания. Вообще. Они словно лежали на этой кровати за прозрачным только в одну сторону стеклом. Отделённые ото всех, вырезанные грубыми ножницами из мира.

Она была прекрасна. Тёмные волосы сейчас рассыпались по плечам, яркие губы приоткрылись, а глаза – её волшебные огромные глаза, – наоборот, затянула поволока. Узкая талия резко расширялась к бёдрам, такой контраст возбуждал.

Под левой грудью у неё была забавная родинка в форме непонятной буквы: точки, полоски, словно затейливая татуировка. Вран целовал её. Кая тянулась к нему, тяжело дыша, словно несла неподъёмную ношу, жарко обнимала, притягивая к себе.

– Я люблю тебя, – повторил Вран и с размаху вошёл во что-то горячее, влажное, заставляющее его вздрогнуть всем телом и выгнуться.

Она засмеялась. Но не над ним – он чувствовал, просто от счастья. Подалась к нему всем телом и начала танец, вечные как мир движения женщины, готовой на всё для своего избранника.

А люди ходили и ходили кругом. Давно, наверное, мёртвые люди, которые не смогли жить без своих магазинов, телефонов, электростанций и чатов в фейсбуке.

– Про. Дол. Жай. – В три приёма выдохнула Кая. От неё пахло степными травами, остро тянуло женским телом, разгорячённым схваткой.

Простыни уже улетели на пол, под ними был упругий, простроченный квадратами матрас, не столь ослепительно белый, испачканными почему-то кровавыми потёками – неужели девственница?!, но такой удобный.

– Да, – сказал он и что-то словно взорвалось перед глазами, вспышка затмила всё, он выгнулся дугой и глухо зарычал, чувствуя, как нечто важное уходит от него в тело Каи, в самую его глубину.

Раздались глухие удары.

Кто-то молотил в дверь спецхрана ногами, вырывая Врана из истомы видения. Никакого обратного полёта, никакого колодца – он просто открыл глаза и вскочил, едва не сбив одну из витрин. Пистолет провалился в штанину, его пришлось выскребать оттуда обратно, стараясь не нажать на спусковой крючок.

Вран нажал на рукоятку фонарика, ещё и ещё раз, вызывая к жизни желтоватый неровный свет. Подошёл к двери: в глазах всё ещё таяли остатки той вспышки, которой закончилась их с Каей…

– Открой, сова, медведь пришёл! – заорал с другой стороны двери Маньяк. Наверное, наклонился к замочной скважине, его стало лучше слышно. – Дёргать отсюда надо, и поскорее!

Вран медленно повернул штурвал и выглянул.

За дверью никого не было. Остро пахло сгоревшим порохом, чем-то кисло-сладким, привычным, как когда отец забивал осенью свинью. И тишина, ни единого звука не доносилось ни от двери в склад, ни с той стороны, куда должны были уйти его спутники.

В голове Врана тихо рассмеялся дух.