«Мнимая смерть»

В человеке очень сильны природные задатки. Многое роднит нас с братьями нашими меньшими – животными. А животные преследуют, по-настоящему, только одну цель – выжить. Сохранить себя. И для этого все способы хороши. Вот бежит шустрая мышка. Вдруг неожиданно она сталкивается с врагом. Смерть глядит на нее в упор. Пути к отступлению отрезаны. Что делать? Природа приходит ей на помощь. В нервной системе мышки срабатывают механизмы полного торможения активности. Зверек замирает, падает, теряя мышечный тонус. Его глазки стекленеют, дыхание становится неуловимым. Он как будто умирает. Так кажется и его врагу. Враг – лисица или кошка – трогает безжизненное тельце лапой. Никакой реакции. Враг предпочитает удалиться. Не потому, разумеется, что брезгует падалью. А потому, что в организме хищника не всегда присутствуют ферменты, расщепляющие трупный яд. Поэтому он боится отравления и обходит мертвых животных стороной. А тому, кто только прикинулся мертвым, это спасает жизнь. Пройдет немного времени, мышка придет в себя и продолжит свое существование. Этот способ спасения называется «мнимая смерть». Нечто подобное присутствует и у людей. Не во всей полноте признаков умирания, как у мышки или суслика, но все же.

Помню, одна из сотрудниц учреждения, которым я тогда руководил, неожиданно не пришла на работу. Неожиданно, потому что это была очень дисциплинированная женщина, исполнительный работник. Прогулы за ней не водились. «Наверное, она заболела», – подумал я. – «Но почему не позвонила, не сообщила о своей болезни? На нее это не похоже. Надеюсь, с ней ничего серьезного не случилось». Я попросил подругу этой женщины, тоже мою коллегу, разузнать, что же произошло. И несколько часов спустя она рассказала мне историю, леденящую кровь.

Ирина Михайловна – так звали виновницу моих переживаний – долго не отвечала на телефонные звонки. Наконец, когда ее подруга уже потеряла терпение и разволновалась не на шутку, трубку в квартире Ирины Михайловны кто-то поднял. Прошелестел слабый, прерывающийся голос: «Я вас слушаю».

– Ира, что с тобой стряслось?! – подруга едва узнала этот голос. – Ты жива?

– Жива. Но чувствую себя очень плохо. Я сегодня на работу не приду. Я хотела сама позвонить, но, честное слово, не смогла.

Медленно приходя в себя, Ирина Михайловна стала рассказывать подруге о событиях, произошедших утром и приковавших ее к постели. Виновницей всему оказалась ее дочь. Ох, уж эта девчонка! Ох, уж эти повзрослевшие дети! Как же они порой изводят своих родителей.

Впрочем, вина дочери-студентки, с точки зрения стороннего наблюдателя, была не велика. Она, всего-навсего, надела на себя мамину блузку и куртку, которую Ирина Михайловна загодя приготовила к этому дню. Обнаружив пропажу, Ирина Михайловна, ощутила резкий приступ тревоги. Страх схватил ее за сердце, превратил в тяжелую, сырую вату ноги и руки, холодными струйками побежал по спине. Она чуть не потеряла сознание. Ее мозг отказывался служить ей. И она уже не знала, что делать. Она растерялась и, более ни на что не способная, слегла в постель.

«Но ведь у нее много вещей. Они вполне состоятельные люди. Почему она не оделась во что-то другое? Это какая-то неадекватная реакция!» – подруга Ирины Михайловны, делясь со мной впечатлениями, не могла успокоиться.

А я думал иначе. Это, как раз, очень похоже на Ирину Михайловну. Это происшествие – в ее духе. Когда все мы были значительно моложе и работали в одном кабинете, я и мои друзья решили устроить ей приятный сюрприз. Дело в том, что Ирина пришла в это учреждение позже нас. И ей досталось не очень удобное рабочее место. Так сказать, по остаточному принципу. И вот, когда она ушла в отпуск, мы захотели исправить положение. Мы перенесли ее стол в самую светлую и теплую часть кабинета. Установили рядом стеллаж для книг и ее любимых комнатных растений. Инженеры поставили ей новый компьютер. В общем, мы сделали, что могли, и с нетерпением ждали ее реакции. Хотели порадоваться вместе с ней. Реакция не заставила себя ждать. До сих пор я помню ее глаза – с застывшим в них ужасом. И ее судорожно сцепленные руки, прижатые к груди. «Что это?!» – шептала она. – «Зачем это? Я не хочу. Верните все обратно». Делать нечего – вернули. Кстати, в тот день она тоже не смогла продолжить работу, и ее отправили домой – восстанавливать душевное равновесие.

Ирина Михайловна – тревожный человек. Это существенная часть ее характера. Она просто не может вести себя иначе, даже если бы хотела. Однако мы пока увидели только отрицательную сторону тревожности – растерянность, неспособность собраться с мыслями даже не в очень сложных ситуациях, другие элементы «мнимой смерти»: вялость, резко наступающую слабость. Но диалектика природы в том, что ни одно свойство характера не является негативным. У любого психического склада есть свои неоспоримые достоинства. Есть они и у тревожных людей. Вспомните, одна из самых милых героинь романа Льва Николаевича Толстого «Война и мир» наделена, как раз, тревожным характером.

«Княжна Марья испуганно взглядывала на близко от неё блестящие глаза отца; красные пятна переливались по её лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были… каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах, и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу… Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало её и делало её болезненное, некрасивое лицо ещё более некрасивым».

Тревожные люди ни на что не претендуют, стараются не рисковать нигде и ничем. Пытаются уберечь от ненужного риска других. Они как будто специально «фильтруют» информацию обо всем происходящем. Выбирают из нее то, что подкрепляет их постоянные опасения.

Вот туристы поехали на курорт – автобус перевернулся, есть погибшие и раненые. Вот самолет рухнул, едва оторвавшись от взлетной полосы. Кто-то попил водички из-под крана – отравился. Поел в кафе – умер. Пошел за грибами – пропал. Вышел из дому – не вернулся… Подобная информация становится фундаментом для мыслей и поступков тревожного человека. Он сам всю жизнь знает только одну дорогу – от дома до работы. И в магазины заходит лишь в те, что расположены вдоль этой дороги. Спросите тревожного, живущего в доме номер пять, корпус один: «А где дом пять, корпус два?» Он не знает. «Вы, наверное, недавно здесь живете?» – «Нет, я здесь родился». Почему же он не знает номеров соседних домов? – Да он не был в них никогда. Что ему там делать?

Тревожные люди призывают окружающих не рисковать, не торопиться, продумывать каждую мелочь, прежде чем приступить к реализации любого проекта. «Семь раз отмерь, один раз отрежь». «Поспешишь – людей насмешишь». Они не терпят авантюристов, «шапкозакидателей». И если они – умные люди (а что мешает им быть умными?), то их опасения и осторожные советы бывают крайне важны. Прибавьте к этому, что тревожные, как правило, всю жизнь работают на одном месте, и их опыт богаче и качественнее, чем у многих других. Словом, если у общества есть ускорители, акселераторы, новаторы, то должны быть и те, кто тормозит движение вперед, кто не торопится внедрить в жизнь изменения. Как в автомобиле: педаль газа уравновешена педалью тормоза. Хороша была бы поездка без тормозов! Тревожные призваны удерживать общество от опрометчивых поступков.

Но нравится это не всем. Люди с подвижным темпераментом не понимают и не принимают позиции тревожных, подсмеиваются над ними и часто с ними конфликтуют. Вспомним, как относились к тревожному учителю Беликову – в рассказе Чехова «Человек в футляре» – его ученики, сослуживцы, да и многие горожане, его соседи.

«Коваленко схватил его сзади за воротник и пихнул, и Беликов покатился вниз по лестнице, гремя своими калошами».

А между тем, речь идет всего лишь о тревожном человеке. Да, преувеличенно тревожном. Который, говоря сегодняшним языком, «закошмарил» своими опасениями весь город.

«Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того, чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были для него, в сущности, те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни… И мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр. Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь. Когда в циркуляре запрещалось ученикам выходить на улицу после девяти часов вечера или в какой-нибудь статье запрещалась плотская любовь, то это было для него ясно, определенно; запрещено – и баста. В разрешении же и позволении скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное. Когда в городе разрешали драматический кружок, или читальню, или чайную, то он покачивал головой и говорил тихо: «Оно, конечно, так-то так, всё это прекрасно, да как бы чего не вышло».

Но нужно ли было его за это со свету сживать? Разве нельзя наладить с тревожным человеком конструктивное сотрудничество? Разве обязательно доводить его своими неожиданными поступками до мнимой, а в случае с Беликовым – и до самой настоящей смерти?

Конечно, нет. Повторяю, тревожный человек в своем консерватизме, конформизме – т. е. в стремлении жить по единым устоявшимся правилам, как все – может быть очень полезен. Его призывы не ускорять события, отказаться от штурмовщины, быть осторожнее не раз спасали людей от беды. За это ему надо в ножки поклониться, поблагодарить за дельный совет. И в дальнейшем стараться использовать потенциал тревожных там, где необходимо как следует оценить все возможные риски. Лучше, острее других чувствуя опасность, тревожные превращаются в лакмусовую бумажку безопасности. Они хорошо чувствуют себя там, где спокойнее всего.

Грамотное управление своим и чужим поведением начинается с детства. Ребенок, обладающий тревожными чертами характера, это крайне уязвимое и робкое существо, что просто обязаны знать и учитывать его воспитатели. При формировании такой личности ни в коем случае нельзя спешить, нельзя форсировать события. Необходимо помнить, что тревожная реакция, парализующая ум и волю («мнимая смерть»), возникает у тревожных в ответ на новизну. Новизна, особенно неожиданная, к которой ребёнок неподготовлен – вот главный враг, способный разрушить психику тревожного ещё в самом раннем возрасте. Превратить человека если не в психического, то в социального инвалида.

Следует с самого же начала вводить жизнь тревожного ребёнка в понятное ему и привычное русло. Естественные изменения в ней, связанные с его взрослением, должны происходить постепенно, мало-помалу, под строгим контролем воспитателей, готовых всегда прийти ему на помощь в случае затруднений. Это как кашу варить: подсыпать крупу тонкой струйкой и, не спеша, но безостановочно помешивать. Поторопишься, отвлечёшься, пустишь на самотёк – всё комьями пойдёт.

При правильном подходе к воспитанию, вполне можно из тревожного вырастить весьма полезного и успешного члена общества.

Например, знаменитый философ Иммануил Кант был очень тревожным человеком. К тому же, весьма болезненным от природы. Между тем, он дожил до глубокой старости, и до последних лет своей жизни не знал болезней и вел насыщенную творческую жизнь. Смелость его философских суждений поражает до сих пор. Как же он добился такого качественного управления собственным поведением? – Он вел исключительно размеренную жизнь. Ровно в десять часов он ложился в постель. Вставал ровно в пять. И так на протяжении тридцати лет. Ровно в семь утра Кант выходил на прогулку. По нему проверяли часы. Он предварительно расписывал свое меню на следующий день. Всегда хорошо знал, во что он будет завтра одет (как тут не вспомнить бедную Ирину Михайловну!). Кроме того, свою жизнь Кант подчинил строжайшей системе гигиенических правил, которую выработал сам на основе постоянных наблюдений за своим телом и настроением. Он полностью исключил для себя любую новизну. И это подарило ему душевный комфорт и долголетие.

Вы будете удивлены, но диапазон задач, с которыми способен, в принципе, справиться тревожный, не так уж и узок. Его можно научить выполнять многие виды работ, в том числе, довольно рискованных, объективно опасных. Но при одном непременном условии – учить его надо будет долго, постепенно, «шаг за шагом», причём шаги должны быть очень маленькими, осторожными. Не приведи Бог – испугается! Чтобы добиться от тревожного умения прыгать с парашютом, начинать прыжки надо с детской скамеечки – не выше.

Иоганн Вольфганг Гёте в юности боялся шума и старался избегать сильных впечатлений. Чтобы избавиться от этого ограничения, мешающего его развитию, он стал специально ходить и слушать грохот армейских барабанов. Сначала издали, а потом все ближе и ближе. Пока не привык. Он посещал хирургические операции, чтобы укреплять свои нервы. Поднимался на колокольню, перебарывая страх высоты. Но все это не сразу, а постепенно.

Тревожный должен привыкнуть ко всему новому, что, не спросив его разрешения, ему навязала жизнь. Появится привычка – тревога несколько отступит. Тревога уйдет, но не из характера, разумеется, а из конкретной – обжитой – ситуации. Нередко тревожный вначале яростно сопротивляется переменам, затем, приспособившись, притерпевшись к новому положению вещей, не менее яростно возражает против попыток вернуться к старому.

Лучше всего, комфортнее, ему справляться с рутинной, монотонной работой. Хуже всего – с работой, предполагающей публичность, частую смену рода занятий, необходимость принимать самостоятельные решения, тем более, смело, экспромтом, на свой страх и риск.

Грубыми ошибками в отношении тревожного будут:

Первое. Озадачить его и оставить без моральной и информационной поддержки, один на один с непредсказуемо развивающимися событиями.

Второе. Поставить его в условия, требующие быстрого принятия решения (независимо от степени сложности решаемого вопроса).

Третье. Отказаться от ранее достигнутых договорённостей, резко изменить согласованные с ним правила общения, пусть даже очевидно для пользы дела.

Во всех этих случаях он испытает сильный психологический дискомфорт, приостановит свою активность, а вас запишет в «непредсказуемые», что в устах тревожного является наихудшей оценкой человека. Возобновить с ним контакты после этого будет крайне сложно.

Тревожные избегают людей, жаждущих публичного признания («выскочка», – думают они про таких неприязненно, – «болтает, обещает… ещё беду накличет»), а также людей, готовых пуститься на любую авантюру. Тревожные ценят последовательность, постоянство, скромность, отсутствие амбиций и планов переустройства мира.

Они испытывают благодарность к тем, кто установил для них строгие правила, кто взял на себя ответственность за их размеренную жизнь. (Берет «Войну и мир», читает).

«– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело бывает иногда от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.

Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.

– Мне?.. Мне?.. Мне тяжело?! – сказала она. – …Я так довольна и счастлива с ним… Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я».