Кошелек и бумажник

Это случилось в Великобритании в 2017 г., в день парламентских выборов. Было одиннадцать вечера, и избирательные участки уже час как были закрыты. Внезапно в социальных сетях начали распространяться слухи о том, что явка молодежи оказалась очень высокой. Небывало высокой. Народ был в восторге. «Мне пишут, что явка избирателей в возрасте от 18 до 24 лет составила 72 или 73%! Наконец-то молодежь проснулась!!! #GE2017» — написал в Twitter Алекс Кейсрн, организатор и руководитель The Youth Vote — кампании за участие молодежи в британской политике. Несколько часов спустя те же цифры указала в своем твите Малия Буатиа, в то время президент Национального союза студентов Великобритании. Твит перепостили более 7000 человек. А утром молодых избирателей поздравил в своем твите Дэвид Лэмми, депутат-лейборист от лондонского района Тоттенхэм: «Явка молодых людей в возрасте от 18 до 25 лет — 72%! Так держать! #GE2017». Твит перепостили более 29 000 человек, он получил более 49 000 лайков.

Была только одна загвоздка: никто, судя по всему, толком не знал, откуда взялись эти цифры. Это не помешало раструбить о них в выпусках новостей, ссылаясь на непроверенную информацию в Twitter и других СМИ. К Рождеству Оксфордский словарь английского языка назвал словом года словечко youthquake — «молодежетрясение», случившееся, когда «молодые избиратели неожиданно едва не обеспечили лейбористам никем не прогнозируемую победу». А мы стали свидетелями рождения зомби-данных.

Зомби-данные — это сомнительные, но очень живучие цифры, которые очень трудно опровергнуть, — в том числе потому, что интуитивно они представляются верными. В случае с британскими парламентскими выборами 2017 г. нужно было как-то объяснить, почему вопреки почти всем прогнозам лейбористы набрали так много голосов. Беспрецедентно высокая явка молодежи хорошо вписывалась в контекст: лейбористы заручились поддержкой молодых людей, те пришли на выборы, и партия почти победила. Но затем, в январе 2018 г., появились новые данные British Election Study. Можно было спорить относительно того, насколько они точны, но одно было ясно: знаменитое «молодежетрясение» оказалось в лучшем случае слабой дрожью. К марту уже никто не говорил всерьез о «всплеске активности молодежи» без существенных оговорок, и о цифре 72% потихоньку начали забывать.

Миф о британском «молодежетрясении», которого на самом деле не было, по меркам зомби-данных просуществовал очень недолго. Отчасти это объясняется тем, что хотя при тайном голосовании невозможно получить абсолютные точные и полные данные о том, кто и как проголосовал, мы, по крайней мере, собираем доступную информацию. На самом деле такой информации много: выборы вряд ли можно назвать недостаточно изученным процессом. Но если зомби-статистика появляется в области, где данных мало, избавиться от нее гораздо труднее.

Взять, к примеру, утверждение, что «70% живущих в нищете — женщины». Никто точно не знает, откуда взялась эта цифра, но считается, что она впервые промелькнула в Докладе ООН о развитии человечества за 1995 г. без ссылки на источник. С тех пор она постоянно всплывает везде — от статей в газетах до сайтов и пресс-релизов благотворительных и правозащитных организаций и заявлений и докладов официальных институтов, таких как МОТ и ОЭСР.

Попытки опровергнуть эту зомби-цифру предпринимались не раз. Дункан Грин на портале From Poverty to Power («От бедности к власти») назвал ее «весьма сомнительной». Джон Гринберг, штатный сотрудник сайта PolitiFact, занимающийся проверкой фактов, утверждал со ссылкой на данные Всемирного банка, что «доли мужчин и женщин в общей численности бедного населения примерно одинаковы», причем мужчины в целом даже немного беднее женщин. Карен Гроун, старший директор Всемирного банка по гендерным вопросам, прямо называла эту цифру «ложью», поясняя, что для того, чтобы сказать что-то определенное, не хватает данных в разбивке по половому признаку (и, разумеется, универсального определения такого понятия, как бедность).

Именно из-за этой неопределенности зомби-данные так трудно опровергнуть. Цифры могут оказаться ложными. Но они могут оказаться и верными. В настоящее время мы не можем установить, соответствуют ли они действительности. Данные, на которые ссылается Джон Гринберг, несомненно, свидетельствуют о том, что нищета не зависит от гендерных факторов, но результаты опросов, о которых он пишет, возможно, мало что дают для определения масштабов женской нищеты (хотя сами опросы и впечатляют размерами выборки — «компиляция результатов примерно 600 обследований в 73 странах»). А иметь точные данные важно — ведь они показывают, как распределяются доходы внутри домохозяйств. Неверные данные — неправильное представление о распределении доходов. Увы, данные, которыми мы располагаем сегодня, судя по всему, неверны.

Бедность, обусловленная гендерными факторами, в настоящее время оценивается на основе сравнения домохозяйств, где ресурсы контролирует мужчина, с домохозяйствами, где ресурсы контролирует женщина, то есть семей, главами которых являются мужчины, с семьями, главами которых являются женщины. Этот подход основан на двух допущениях: во-первых, что доходы домохозяйств распределяются между членами семей поровну (и, соответственно, уровень жизни всех членов семей одинаков), и, во-вторых, что и мужчины, и женщины, являющиеся главами семей, расходуют контролируемые ими ресурсы одинаково. Оба предположения, мягко говоря, весьма сомнительны.

Начнем с предположения, что уровень жизни всех членов семей одинаков. Поскольку бедность оценивается на уровне домохозяйств, данных на уровне отдельных членов семей мало. Правда, в конце 1970-х гг. британское правительство помимо своей воли поставило интересный натурный эксперимент, благодаря которому ученые смогли проверить рассматриваемое допущение с помощью косвенных показателей. Дело в том, что до 1977 г. детские пособия в Великобритании в основном предоставлялись отцу ребенка в форме налогового вычета (из налога на зарплату). После 1977 г. отцовские налоговые вычеты были заменены денежными выплатами матерям. В результате имело место существенное перераспределение доходов между мужчинами и женщинами. Если бы доходы распределялись между членами семей поровну, то перетекание дохода «из мужского бумажника в дамский кошелек» не повлияло бы на структуру расходов. Но она изменилась. Об этом свидетельствовала динамика расходов британцев на одежду: «существенное увеличение расходов на женскую и детскую одежду по сравнению с расходами на мужскую одежду» после принятия новой политики в области выплаты детских пособий косвенно указывало на то, что доходы распределяются между членами семьи не поровну.

Конечно, 1977 г. уже далеко в прошлом, и можно было бы надеяться, что с тех пор многое изменилось. Но, к сожалению, данные за 1977 г. — последние данные в разбивке по половому признаку, которые у нас есть по Великобритании, так что ничего нельзя сказать наверняка. Правда, по другим странам (включая Ирландию, Бразилию, США, Францию, Бангладеш и Филиппины) есть более свежие данные, но они не обнадеживают. Доходы по-прежнему распределяются между членами семей не поровну, и женщины тратят контролируемые ими доходы на детей (кстати, дети — еще одно якобы гендерно нейтральное понятие, на самом деле таковым не являющееся) чаще, чем мужчины. Таким образом, если с тех пор Великобритания не превратилась в тайный феминистский рай (а я могу подтвердить, что не превратилась), логично будет предположить, что и в этой стране с 1977 г. мало что изменилось.

Учитывая вышесказанное, решение британского правительства о введении единых социальных выплат вряд ли можно назвать удачным. Единая социальная выплата объединяет несколько пособий и налоговых вычетов (в том числе родительские налоговые вычеты). В отличие от старых пособий, она по умолчанию назначается члену семьи, получающему самый высокий доход. В условиях гендерного неравенстве в оплате труда в гетеросексуальных семьях эти деньги почти всегда получает мужчина. «Почти всегда» — важное уточнение, поскольку мы не можем ничего сказать наверняка, — ведь Министерство труда и пенсий Великобритании не собирает данные о получателях единых социальных выплат в разбивке по половому признаку. Соответственно, дыра в данных о бедности, обусловленной гендерными факторами, становится все шире — во всяком случае, в Соединенном Королевстве.

Теперь, когда мы установили, что мужчины и женщины предпочитают тратить деньги на разные нужды, можно с уверенностью сказать, что и другое допущение — что, если доходами семьи распоряжается мужчина, это никак не сказывается на уровне жизни женщины — вызывает серьезные вопросы. Имеющиеся у нас данные показывают, что это не так. В Руанде и Малави дети из семей, главами которых были женщины, были здоровее детей из семей, главами которых были мужчины, — даже если доходы последних семей были выше.

По результатам анализа данных о доходах и расходах домохозяйств индийского штата Карнатака, проведенного в 2010 г., вырисовывается еще более мрачная картина. При сравнении семей, главами которых были женщины и мужчины, серьезных различий в уровне бедности не обнаружилось. Однако при оценке бедности на уровне отдельных членов семьи проявились огромные различия: только подумайте, доля женщин в общей численности тех, кто жил в нищете, достигала 71%! При этом именно женщинам приходилось терпеть самые страшные лишения. Но, пожалуй, самым убедительным доказательством того, что бедность, обусловленную гендерными факторами, нельзя оценивать на уровне домохозяйств, стало то, что большинство бедных женщин принадлежало к отнюдь «не бедным семьям».

Пора отказаться от зомби-допущения, что бедность можно оценивать на уровне домохозяйств и что уровень жизни членов семьи не зависит от того, кто является ее главой. Эти допущения основаны на неверных данных и результатах анализа, проводимого без учета гендерной проблематики. Помимо всего прочего, они увеличивают и закрепляют дефицит гендерных данных. На сегодняшний день они уже привели к ряду политических решений, катастрофически ухудшивших положение женщин.

•••

В США почти все супружеские пары подают совместную налоговую декларацию. Они не обязаны это делать. Каждый из супругов вправе подать индивидуальную декларацию. Однако налоговая система США такова, что налоговые льготы и вычеты стимулируют супругов к подаче именно совместной декларации, и 96% супружеских пар так и поступают. В результате большинство замужних американок теряет на подоходном налоге больше, чем если бы они подавали индивидуальную декларацию.

В США действует прогрессивная шкала налогообложения, то есть ставка налога зависит от размера дохода. Грубо говоря, первые $10 000 дохода облагаются налогом по минимальной ставке, а каждые следующие $10 000 — по более высокой. Допустим, вы зарабатываете $20 000, а ваш партнер — $60 000. С $20 000 каждый из вас заплатит одинаковый налог. Но с дохода, полученного сверх этих $20 000, налог придется платить по более высокой ставке, если только вы не женаты официально и не подаете совместную налоговую декларацию. В этом случае вы и ваш супруг будут рассматриваться как единая хозяйственная единица, получившая доход в размере $80 000, и подоходный налог будет начисляться иначе.

В совместной налоговой декларации супруги указывают общий доход. Супруг, получающий более высокий доход (учитывая гендерное неравенство в оплате труда, это, как правило, муж), получает статус основного кормильца и попадает в льготную категорию налогоплательщиков. Доход второго супруга (как правило, жены), не являющегося основным кормильцем, облагается налогом по более высокой ставке. Вернемся к нашей паре, зарабатывающей $60 000 и $20 000. Доход супруги, заработавшей $20 000, будет обложен налогом, как если бы это были последние $20 000 из общих $80 000, то есть по более высокой ставке, чем если бы это был просто ее заработок ($20 000). Иными словами, женщина заплатит в виде налога гораздо больше, чем если бы она подала индивидуальную декларацию, а не совместную (вместе со своим высокооплачиваемым супругом).

Сторонники совместной подачи налоговой декларации могут возразить, что в сумме в этом случае семейная пара платит меньше налогов. Это правда. Но поскольку, как мы видели выше, допущение, что в домашних хозяйствах доходы распределяются поровну, мягко говоря, некорректно, тот факт, что семейная пара платит меньше налогов, чем заплатили бы муж и жена по отдельности, не обязательно означает, что в кармане супруги, не имеющей статуса основного кормильца, в итоге окажется больше денег, чем если бы она подала индивидуальную декларацию. И это без учета возможных финансовых злоупотреблений, которые могут сделать подачу совместной налоговой декларации еще менее выгодной для женщины. Иными словами, налоговая политика США в отношении супружеских пар сегодня ущемляет права работающих женщин. Это подтверждается результатами целого ряда исследований, показывающими, что подача супругами совместной налоговой декларации лишает женщину стимулов к работе (что, как мы видели, негативно сказывается на показателе ВВП).

США не единственная страна, где налоговая система, не учитывающая гендерную проблематику, ущемляет права женщин. Авторы одного из недавних исследований выражают недоумение по поводу того, что «многие страны ОЭСР» одной рукой принимают законы, нацеленные на сокращение гендерного неравенства в оплате труда, а другой — усиливают это неравенство с помощью политики в области налогообложения семейных пар и распределения налогового бремени. Примером могут служить Великобритания и Австралия, где, хотя каждый из супругов подает индивидуальную налоговую декларацию, большинство налоговых льгот и вычетов нарушает принцип индивидуального налогообложения.

В Соединенном Королевстве так называемые супружеские вычеты при определенных условиях дают супругу, получающему более высокий доход (как правило, мужу), право на налоговые вычеты, если доход второго супруга (то есть жены) не превышает £11 500. Эта мера расширяет гендерный разрыв в оплате труда в обе стороны: во-первых, увеличивает доход мужчины, во-вторых, снижает мотивацию женщины к работе. В Японии применяется аналогичная схема, страдающая «мужским перекосом». С 1961 г. супруг, имеющий статус главы семьи (как правило, мужчина), может «претендовать на налоговый вычет в размере от ¥380 000 ($3700), если доход второго супруга (жены) не превышает ¥1,03 млн (около $10 000). Обследование, проведенное Министерством здравоохранения, труда и благосостояния Японии в 2011 г., показало, что «более трети замужних женщин, работавших на условиях неполной занятости и по собственному желанию сокративших количество рабочих часов, сделало это ради сохранения права на налоговые вычеты».

Несколько другой пример скрытого гендерного перекоса демонстрирует налоговая система Аргентины, где налоговые вычеты для наемных работников почти в четыре раза выше, чем для самозанятых. Гендерные проблемы возникают в связи с этим потому, что в формальной экономике чаще заняты мужчины, а индивидуальной трудовой деятельностью занимаются в основном женщины. Таким образом, налоговая система Аргентины, по сути, неявно предусматривает более высокие налоговые вычеты для мужчин, чем для женщин.

Дискриминационный характер налоговых систем многих стран объясняется нежеланием систематически собирать данные об их влиянии на положение женщин, или, иначе говоря, дефицитом гендерных данных. В докладе Европейского парламента за 2017 г. подчеркивается, что влияние налоговых систем на положение женщин — «малоизученная проблема». Европарламент призвал собирать больше соответствующих данных в разбивке по половому признаку. Даже такие страны, как Испания, Финляндия и Ирландия, старающиеся учитывать гендерную проблематику при формировании бюджета, как правило, анализируют статьи расходов, а не налоговые поступления. Австрия — «одна из немногих стран ЕС, где государство использует налоговую политику для решения конкретных задач, в том числе для обеспечения равного распределения оплачиваемого и неоплачиваемого труда между женщинами и мужчинами, увеличения доли женщин в общей численности занятых и сокращения гендерного неравенства в оплате труда». Между тем опрос, проведенный в 2016 г. в странах — членах ЕС, показал, что только в Финляндии и Швеции подоходный налог взимается с супругов на строго индивидуальной основе.

То, что налоговые системы дискриминируют женщин, связано далеко не только с зомби-допущением, что доходы в семьях распределяются между мужчинами и женщинами поровну. Эта проблема коренится в самой теории налогообложения — по крайней мере, в ее сегодняшнем виде. С 1980-х гг. государства всего мира меньше заинтересованы в налогах как в средстве перераспределения доходов, рассматривая их скорее как потенциальный тормоз экономического роста, который следует держать под контролем. Поэтому налоги на прирост капитала, прибыль корпораций и доходы высокооплачиваемых работников снижаются, а лазеек, позволяющих транснациональным компаниям и самым богатым людям уклоняться от уплаты налогов, становится все больше. Это делается для того, чтобы не мешать эффективной работе «рыночных механизмов».

Гендерные проблемы принимаются во внимание (если вообще принимаются) лишь в контексте негативного влияния налоговой системы на экономический рост вследствие ослабления мотивации женщин к оплачиваемой работе. При этом не учитывается, что налоговая система, нацеленная исключительно на обеспечение «экономического роста», ставит мужчин в более выгодное положение по сравнению с женщинами. В условиях гендерного неравенства в оплате труда снижение максимальных ставок подоходного налога создает непропорциональные преимущества для мужчин. При этом большинство женщин во всем мире лишено возможности использовать налоговые лазейки, которые может подсказать высокооплачиваемый финансовый консультант. Снижение (или отказ от увеличения) налогов на личное состояние и активы также создает преимущества для мужчин, поскольку последние гораздо чаще владеют собственностью и капиталом, чем женщины.

Дело не только в том, что мужчины оказываются в более выгодном положении по сравнению с женщинами. Беда в том, что преимущества, обусловленные «мужским перекосом», мужчины получают за счет женщин — ведь, как мы видели, при сокращении социальных расходов именно женщинам приходится брать на себя неоплачиваемую работу по уходу за семьей. В 2017 г. Women’s Budget Group указывала, что меры жесткой экономии в Соединенном Королевстве негативно сказываются прежде всего на положении женщин, и в то же время «предоставление мужчинам налоговых льгот к 2020 г. будет обходиться Казначейству Ее Величества в £44 млрд в год». Эта сумма складывается из потери £9 млрд из-за снижения акцизов на бензин и алкоголь, £13 млрд из-за снижения налога на прибыль корпораций и £22 млрд из-за повышения минимального размера дохода, облагаемого подоходным налогом и используемого для расчета взносов в фонд социального страхования. В совокупности потери от снижения налоговых поступлений превышают годовую экономию за счет сокращения социальных расходов, а это говорит о том, что дело не в нехватке финансовых ресурсов, а в приоритетах при расходовании бюджетных средств и учете гендерных факторов.

В бедных странах проблема снижения налоговых поступлений усугубляется использованием транснациональными компаниями различных схем ухода от налогообложения. Такие компании часто «добиваются налоговых каникул и других льгот в обмен на перевод бизнеса в развивающиеся страны», в результате чего последние ежегодно теряют $138 млрд налоговых поступлений. Что же делать, скажете вы, если единственная возможность заманить крупные компании в развивающиеся страны — полностью освободить их от налогов, позволив им использовать дешевую рабочую силу? Но это не так. Исследование ОЭСР показывает, что «эти стимулы далеко не всегда выступают главной причиной инвестирования в экономику развивающихся стран». С другой стороны, дешевый женский труд, безусловно, очень притягателен. Но такая система налогообложения иногда «навязывается развивающимся странам международными финансовыми институтами».

Подобно тому, как налоговые льготы и вычеты в Великобритании сводят на нет экономию за счет сокращения социальных расходов, согласно оценкам Международного валютного фонда (МВФ), ежегодные потери развивающихся стран от схем ухода от налогообложения, используемых транснациональными компаниями ($212 млрд), значительно превышают объемы предоставляемой этим странам помощи. Считается, что более трети мирового объема незарегистрированных офшорных доходов хранится на секретных счетах в банках Швейцарии, к которой у ООН недавно возникли вопросы, касающиеся «негативных последствий ее политики в области налоговой и банковской тайны для прав женщин во всем мире». Анализ, проведенный в 2016 г. Центром по экономическим и социальным правам, показал, что финансовые потери развивающихся стран из-за ухода от налогообложения транснациональных компаний, занимающихся добычей меди — таких как базирующаяся в Швейцарии Glencore, — достигают величины, равной 60% расходов на здравоохранение в Замбии, где работает указанная компания. Центр по экономическим и социальным правам также подсчитал, что Индия потеряла до «$1,2 млрд налоговых поступлений от средств, находящихся только в одном отделении одного из швейцарских банков, — это примерно 44% расходов [Индии] на защиту прав женщин и 6% общего объема социальных расходов страны в 2016 г.».

Но государству нужны деньги, и оно пытается компенсировать эти потери. Часто это делается с помощью налогов на потребление, которые легко собирать и от которых трудно уклоняться. Бедные страны получают «около двух третей налоговых поступлений за счет косвенных налогов, таких как НДС, и чуть более четверти — за счет подоходного налога». Анализ, проведенный недавно МОТ, показал, что 138 стран (93 развивающихся и 45 развитых) планируют увеличить и/или ввести новые налоги на потребление, в первую очередь НДС.

Рост косвенных налогов также негативно сказывается прежде всего на положении женщин, и не только потому, что доля женщин в численности бедного населения непропорционально велика (ведь чем вы беднее, тем выше доля дохода, которая тратится на потребление), но и потому, что именно женщины, как правило, занимаются покупкой продуктов питания и предметов домашнего обихода. А поскольку оплачиваемый труд женщин более эластичен по заработной плате (в немалой степени из-за гендерного неравенства в оплате труда), повышение НДС может привести к тому, что женщины будут тратить больше времени на неоплачиваемую работу, чтобы производить в домашних условиях продукты, которые иначе они могли бы купить на рынке.

Эта проблема зачастую усугубляется тем, что многие товары облагаются НДС без учета гендерных факторов. Эти факторы не учитываются, потому что никто не анализирует данные (в разбивке по половому признаку), отражающие влияние ставки налога на потребление и налоговых льгот на положение женщин. НДС обычно не облагаются «товары первой необходимости». Соответственно, в Великобритании от него освобождаются продукты питания, но не iPhone, без которых якобы можно обойтись. Но нередко товары, совершенно не нужные мужчинам, для женщин являются предметами первой необходимости. Поэтому во всем мире женщины призывают законодателей, большинство которых — мужчины, признать, наконец, что гигиенические изделия не являются предметами роскоши. В некоторых странах им это удается.

Понятно, что во всем мире налоговые системы, считающиеся объективным фактором торможения рыночных сил, приводят к серьезным гендерным последствиям. Налоговые системы разрабатывались на основе данных, не разбитых по половому признаку, людьми, чье мышление страдало «мужским перекосом». В сочетании с подходом к ВВП и социальным расходам, игнорирующим потребности женщин, налоговые системы во всем мире не только не способствуют преодолению нищеты, обусловленной гендерными проблемами, но и стимулируют ее. И если мы хотим ликвидировать неравенство, нам не обойтись без анализа экономики, опирающегося на реальность.

Отправить