Бесплатный ресурс

Сколько это будет стоить? Вот первый вопрос, на который необходимо ответить любому, кто предлагает новую политическую инициативу. За ним сразу же следует другой: а можем ли мы себе это позволить? Ответить на первый вопрос нетрудно, на второй — гораздо сложнее. Все зависит от экономической ситуации в стране, а ее оценка — вещь куда более субъективная, чем думают многие. Главный показатель состояния экономики — валовой внутренний продукт (ВВП), и если бы экономике было присуще религиозное чувство, она молилась бы ему как Богу. ВВП рассчитывается на основе данных, получаемых из разных источников. Этот показатель отражает общий объем товаров (например, обуви) и услуг (например, блюд, поданных в ресторанах), произведенных в стране, в стоимостном выражении. ВВП также можно считать по общему объему доходов или расходов государства и бизнеса. Казалось бы, все вполне научно и обоснованно, но есть одна загвоздка. При расчете ВВП не учитывается труд женщин.

Методика расчета официального показателя ВВП по определению субъективна, поясняет Дайана Койл, профессор экономики Манчестерского университета. «Многие думают, — говорит она, — что [ВВП] — некая осязаемая вещь. Но на самом деле это вещь неосязаемая, эфемерная, тонкое блюдо, в состав которого входит множество различных соображений и оговорок. А также много неопределенности». ВВП, по ее словам, рассчитывается «не так, как высота горы». Когда вы читаете в новостях, что за квартал «ВВП вырос на 0,3%», предупреждает Дайана Койл, важно помнить, что на самом деле это неточная цифра, потому что многие данные, на основе которых она получена, сомнительны.

Неточность показателя и сомнительность исходных данных объясняется зияющими пробелами в статистике, используемой для расчета ВВП. Показатель не учитывает великого множества товаров и услуг. Методика его расчета фактически была принята волевым решением. До 1930-х гг. никто вообще серьезно не занимался оценкой состояния экономики в целом. Ситуация изменилась, когда началась Великая депрессия. Чтобы справиться с обвалом экономики, государству нужно было точно знать, что происходит, и в 1934 г. статистик Саймон Кузнец разработал систему национальных счетов США. Так родился показатель ВВП.

Вскоре разразилась Вторая мировая война, и именно в этот период, поясняет Дайана Койл, показатель ВВП был принят в том виде, в каком он используется сейчас. Показатель рассчитывался с учетом потребностей военной экономики, говорит она: «Он был нужен, чтобы понимать, сколько продукции может быть произведено и каким объемом потребления придется пожертвовать, чтобы продолжать войну». Показатель учитывал «всю продукцию, произведенную государством и бизнесом, и, соответственно, производство в этих двух секторах и рассматривалось как собственно экономика». Но оставался один сектор экономики, не включенный в «международное соглашение о том, что считать экономикой и как рассчитывать ее объем». Речь идет о неоплачиваемом труде в домашнем хозяйстве, то есть о таких вещах, как приготовление еды, уборка и уход за детьми. «Все признают экономическую значимость этого труда, но он не является частью экономики, как мы ее понимаем», — говорит Дайана Койл.

Виной тому не случайная оплошность. Это было сознательное решение, принятое после бурных дискуссий. «Отказ от включения неоплачиваемого труда домохозяек в национальный доход, — писал экономист Павел Студенский в своей классической монографии 1958 г. “Доход наций”, — искажает реальную картину». В принципе, указывал он, «неоплачиваемый труд в домашнем хозяйстве должен включаться в ВВП». Но принципы устанавливают люди, поэтому, говорит Дайана Койл, после нескольких попыток «включения и исключения» и долгих споров о том, как именно измерять и оценивать неоплачиваемые услуги домохозяек, «было решено, что собирать соответствующие данные будет слишком сложно».

Как и многие другие решения об исключении женщин из расчетов «ради простоты», принимаемые во многих областях — от градостроительства до медицинских исследований, — отказ от включения неоплачиваемого труда женщин в ВВП был возможен только в рамках культуры, основанной на предпосылке, что люди по умолчанию — мужчины, а женщины — частный случай, отклонение от нормы. Заведомое упрощение реальности, которую мы якобы пытаемся оценить с помощью цифр, имеет смысл только при условии, что женщинам не придается принципиального значения. Упрощение возможно, только если они рассматриваются как некий дополнительный, второстепенный, лишь усложняющий общую картину фактор. Но поскольку речь идет о половине населения планеты, упрощение неоправданно. Оно недопустимо, если нас волнует точность данных.

Исключение женщин из расчетов искажает общую картину. Дайана Койл указывает на период с окончания войны до примерно середины 1970-х гг., который, по ее словам, сегодня считается «золотым веком роста производительности». Однако в известном смысле это был химерический рост. В значительной степени он обуславливался тем, что женщины начали работать, а продукты их труда в домашнем хозяйстве (которые никто не учитывал) были заменены рыночными товарами и услугами. «Например, еду теперь можно было приобрести в супермаркете, а не готовить дома. Одежду тоже можно было купить, а не шить самим», — поясняет Дайана Койл. На самом деле производительность не выросла. Просто произошел экономический сдвиг: женский труд вышел из особой, невидимой, «женской» сферы, и его начали учитывать, поскольку теперь он влился в общее экономическое пространство, где ранее доминировали мужчины.

Возможно, именно отказ от учета неоплачиваемого труда женщин в домашнем хозяйстве стал причиной самого большого пробела в гендерных данных. Согласно оценкам, в странах с высоким уровнем дохода доля неоплачиваемой домашней работы, связанной с уходом за близкими, в ВВП может составлять до 50%, а в бедных странах — до 80%. Если включить этот труд в расчеты, окажется, что в 2016 г. ВВП Великобритании составил $3,9 трлн (а не $2,6 трлн, согласно официальной оценке Всемирного банка), а ВВП Индии — около $3,7 трлн (а не $2,3 трлн, согласно официальной оценке Всемирного банка).

По оценке ООН, суммарная стоимость неоплачиваемых услуг по уходу за детьми в США в 2012 г. составила $3,2 трлн, или приблизительно 20% ВВП (который в 2012 г. оценивался в $16,2 трлн). В 2014 г. затраты времени на уход на дому за членами семей, страдающими болезнью Альцгеймера (а в США этим заболеванием страдает почти каждый девятый человек старше 65 лет), достигли почти 18 млрд часов. Стоимость этой работы оценивается в $218 млрд, что составляет, как пишет журнал The Atlantic, «почти половину чистого дохода Walmart в 2013 г.».

В 2015 г. доля неоплачиваемой работы по дому и уходу за семьей в ВВП Мексики оценивалась в 21%, то есть была «больше доли обрабатывающей промышленности, торговли, сектора недвижимости, горнодобывающей промышленности, строительства, транспортировки и хранения». А исследование, проведенное в Австралии, показало, что неоплачиваемый уход за детьми фактически является крупнейшей отраслью экономики страны — ее объем (в ценах 2011 г.) составлял $345 млрд, то есть «почти в три раза превышал объем сектора финансовых и страховых услуг — крупнейшей отрасли формальной экономики страны». Финансовые и страховые услуги были даже не на втором месте в этом ряду — они оказались на третьем месте после «прочей неоплачиваемой домашней работы».

Нетрудно заметить, что приведенные выше цифры — лишь приблизительная оценка. Иначе и не может быть, так как в настоящее время ни одна страна не занимается систематическим сбором данных, — и не потому, что это невозможно. Причина в том, что общепринятая методика измерения объема неоплачиваемого женского труда основывается на исследованиях затрат времени. Участников опросов просят хронометрировать и записывать все действия, совершаемые в течение дня, — все, что они делают, где и с кем. Именно благодаря этому методу сбора информации, пишет известный экономист Нэнси Фольбре, мы знаем, что сегодня «практически во всех странах доля женщин в затратах труда на неоплачиваемую домашнюю работу непропорционально велика и что женщины в целом тратят на такую работу больше времени, чем мужчины».

Как правило, в ходе исследований затрат времени измеряются главным образом затраты времени на конкретную, осязаемую работу — приготовление пищи, уборку, кормление ребенка. При этом обычно не учитывается работа «в фоновом режиме» — например, присмотр за спящим ребенком или взрослым, страдающим серьезным заболеванием, — то есть труд, совмещаемый с выполнением других обязанностей. Вот вам и еще один пробел в данных. Изучение затрат времени непосредственно на работу «в фоновом режиме» говорит о том, что ее рыночная стоимость, даже рассчитанная по самому скромному коэффициенту замещения заработной платы, весьма значительна, но, как и затраты времени на поездки в транспорте, эта работа часто включается в такие категории, как «свободное время» или «время, потраченное на развлечения». Нэнси Фольбре ссылается на исследование, посвященное домашнему уходу за больными ВИЧ/СПИД в Ботсване, авторы которого «оценивают годовую стоимость услуг по уходу в пересчете на одного ухаживающего примерно в $5000; если бы ее включали в общий объем расходов на здравоохранение, он оказался бы значительно выше».

К счастью, сегодня подобные исследования проводятся все чаще. «В первом десятилетии XXI в. было проведено 87 таких исследований — больше, чем за весь XX в.», — пишет Нэнси Фольбре. Однако во многих странах достоверной информации о затратах времени по-прежнему не хватает. Учет неоплачиваемого труда женщин по-прежнему часто считается необязательным. Так, Австралия в 2013 г. отказалась проводить запланированное исследование затрат времени, и поэтому последние данные по этой стране относятся к 2006 г.

По словам Дайаны Койл, она не может «избавиться от подозрения, что решение не тратить время на измерение затрат труда в домашнем хозяйстве было изначально продиктовано гендерными стереотипами 1940-х и 1950-х гг.». Это подозрение, скорее всего, вполне оправданно — и не только потому, что обоснование отказа включать женский труд в ВВП с самого начала было малоубедительным. Дело еще и в том, что с появлением общедоступных цифровых товаров и услуг, таких как «Википедия» или программы с открытым исходным кодом (пришедших на смену товарам и услугам, за которые надо было платить, — бумажным энциклопедиям и дорогим проприетарным программам), неоплачиваемый труд начал восприниматься серьезно — как мощная экономическая сила, которую необходимо измерять и включать в официальные данные. А чем, собственно, приготовление еды на собственной кухне отличается от написания компьютерной программы на дому? Тем, что еду готовят в основном женщины, а программы пишут мужчины.

•••

Из-за нежелания собирать все эти данные неоплачиваемый женский труд, как правило, рассматривается как «бесплатный ресурс, который так удобно использовать», пишет профессор экономики Сьюзен Химмелвейт. Поэтому, когда государство сокращает социальные расходы, расплачиваться за это обычно приходится женщинам.

В Великобритании социальные расходы были сильно урезаны после финансового кризиса 2008 г. В период с 2011 г. по 2014 г. расходы на детские учреждения сократились на £82 млн, причем 285 детских садов были либо слиты с другими, либо закрыты. С 2010 г. по 2015 г. муниципальные и городские расходы на социальное обеспечение снизились на £5 млрд, социальные пособия не индексировались с учетом инфляции и были ограничены в расчете на домохозяйство, а пороговая величина дохода родителей, дающая право на получение пособия по уходу за ребенком, отставала от показателя минимальной заработной платы в стране. Какое множество великолепных возможностей для экономии!

Проблема, однако, в том, что эта экономия не столько экономия, сколько переложение расходов государства на плечи женщин — ведь кто-то же должен ухаживать за детьми и стариками. По оценке Women’s Budget Group, в результате сокращения социальных расходов в 2017 г. потребность примерно каждого десятого жителя Англии старше 50 лет (1,86 млн человек) в уходе удовлетворялась не за счет государства. Уход за этими людьми лег прежде всего на плечи женщин. Снижение социальных расходов также способствовало росту женской безработицы: к марту 2012 г., после двух лет режима жесткой экономии, она выросла на 20% (до 1,13 млн человек) и достигла самого высокого уровня за предшествующие 25 лет. В то же время уровень мужской безработицы остался на том же уровне, что и после окончания рецессии в 2009 г. По данным крупнейшего британского профсоюза UNISON, к 2014 г. показатели неполной занятости выросли на 74%.

В 2017 г. библиотека палаты общин парламента Великобритании опубликовала анализ кумулятивного эффекта «ужесточения налогово-бюджетной политики» в период с 2010 г. по 2020 г. Согласно результатам исследования, 86% расходов фактически было урезано за счет женщин. Анализ, проведенный Women’s Budget Group, показал, что все изменения в области налоговой политики и налоговых льгот, проводимые с 2010 г., к 2020 г. ударят по доходам женщин в два раза сильнее, чем по доходам мужчин. Еще одна щепотка соли на наши раны: последние изменения не только ухудшают положение женщин с низким уровнем доходов (и прежде всего самых бедных — одиноких матерей и мигранток из азиатских стран), но и делают богатых мужчин еще богаче. По данным Women’s Budget Group, от изменений в области налоговой политики и налоговых льгот, принятых с июля 2015 г., выигрывают мужчины из 50% домохозяйств с самыми высокими доходами.

Так почему же в Великобритании государство творит такую вопиющую несправедливость? Ответ прост: оно не учитывает гендерных данных. Государство не только не принимает во внимание вклад неоплачиваемого труда женщин в ВВП, но и (как и большинство государств мира) не анализирует статьи доходов и расходов бюджета с учетом гендерной проблематики.

Раз за разом (в частности, в декабре 2017 г.) отказываясь проводить комплексную оценку влияния бюджета на гендерное равноправие, государственная власть Великобритании, по сути, нарушает закон — с тех пор как в 2010 г. обеспечение соблюдения равенства стало официальной обязанностью государственных органов. В соответствии с Законом о равенстве (Equality Act 2010), принятым в 2010 г., государственные органы Великобритании «при выполнении своих функций обязаны должным образом учитывать необходимость устранения дискриминации [и] содействовать обеспечению равенства возможностей». Ева Нейтцерт, директор Women’s Budget Group, в интервью The Guardian заявила, что не понимает, как Казначейство Ее Величества может выполнять свои закрепленные в законе обязательства без официальной оценки гендерных последствий бюджетно-налоговой политики. А может быть, спрашивает она, Казначейство «намеренно скрывает неудобную правду о влиянии проводимой им политики на положение женщин»?

Это было бы очень неразумно со стороны Казначейства, потому что сокращение социальных расходов не просто несправедливо, но и контрпродуктивно. Увеличение объема неоплачиваемой работы, которая ложится на плечи женщин, ведет к сокращению их доли в численности занятых в формальной экономике. А этот показатель оказывает серьезное влияние на ВВП.

В США в период с 1970 г. по 2009 г. в армию трудящихся влились почти 38 млн женщин. Доля женщин в общей численности занятых возросла с 37 до почти 48%. Согласно расчетам McKinsey, без их участия ВВП США был бы ниже на 25%, то есть на величину, «равную ВВП штатов Иллинойс, Калифорния и Нью-Йорк, вместе взятых». По данным Всемирного экономического форума, рост доли женщин в численности занятых «в последнее десятилетие выступал мощным стимулом экономического роста стран Европы». И наоборот, «из-за ограниченного доступа женщин к рабочим местам страны Азиатско-Тихоокеанского региона ежегодно теряют от $42 до $47 млрд».

Рост экономики мог бы быть еще более впечатляющим. В ЕС разрыв в показателях занятости мужчин и женщин сохраняется в среднем на уровне 12% (варьируясь от 1,6% в Латвии до 27,7% на Мальте). В США он составляет 13%, а в целом по всему миру — 27%. По расчетам Всемирного экономического форума, устранение этого разрыва «могло бы стать мощным стимулом роста экономики развитых стран и, в частности, привело бы к росту ВВП США на 9%, а ВВП стран еврозоны — не менее чем на 13%». В 2015 г. компания McKinsey подсчитала, что мировой ВВП мог бы вырасти на $12 трлн при условии, что доля женщин в численности занятых сравняется с долей мужчин.

Но этого не происходит, потому что у женщин просто нет времени. ОЭСР и McKinsey выявили «сильную отрицательную корреляцию» между затратами времени на выполнение неоплачиваемой домашней работы и долей женщин в общей численности занятых. В ЕС 25% женщин объясняют невозможность работать необходимостью выполнять домашнюю работу. Для мужчин этот показатель составляет 3%.

В Великобритании женщины, имеющие малолетних детей, вынуждены работать по сокращенному графику, в то время как мужчины, имеющие таких детей, наоборот, работают больше. Примерно такая же тенденция наблюдается в Мексике, где в 2010 г. работали только 46% женщин, имеющих детей самого младшего возраста (для бездетных женщин этот показатель составлял 55%). При этом 99% мужчин, имеющих маленьких детей, и 96% бездетных женщин работали. В США доля молодых бездетных женщин в общей численности занятых весьма высока, а доля женщин, имеющих малолетних детей, значительно ниже, несмотря на то, что женщины заводят детей все позже.

Нежелание собирать данные о неоплачиваемой трудовой нагрузке женщин также тормозит усилия по развитию бедных стран. Майра Бувинич, старший научный сотрудник Фонда ООН, рассказывает о том, как в ходе подобных инициатив в странах с низким уровнем дохода провалилось множество программ профессиональной подготовки, потому что «в их основе лежало ошибочное мнение, будто у женщин достаточно свободного времени, обусловленное нехваткой данных о напряженном графике работы женщин». Женщины, может быть, с радостью участвовали бы в программах, но у них не было такой возможности, поскольку никто не подумал о том, что им приходится заниматься детьми. В результате программы развития оказались пустой тратой денег, а экономический потенциал женщин не был реализован. На самом деле лучшая программа стимулирования женской занятости — создание во всех странах мира сетей общедоступных детских учреждений.

Разумеется, женщинам не позволяет работать не только необходимость ухода за детьми. Немало времени у них отнимает также уход за пожилыми родственниками, и эта тенденция будет только расти. Согласно прогнозам, в период с 2013 г. по 2050 г. численность населения планеты в возрасте от 60 лет и старше возрастет более чем вдвое. К 2020 г. впервые в истории численность граждан, принадлежащих к этой возрастной группе, превысит количество детей младше пяти лет. А с возрастом, как известно, приходят и болезни. В 2014 г. почти четверть мирового бремени болезней приходилось на лиц старше 60 лет, при этом заболевания были по преимуществу хроническими. Согласно оценкам, к 2030 г. в Великобритании хроническими заболеваниями будут страдать около 6 млн пожилых людей (почти 9% населения страны). Страны ЕС уже миновали этот рубеж: согласно оценкам, 10% населения (около 50 млн человек) страдают двумя или более хроническими заболеваниями. Большинство этих людей относится к возрастной категории от 60 лет и старше. В США 80% граждан старше 65 лет страдают по меньшей мере одним хроническим заболеванием, а 50% — по меньшей мере двумя.

Необходимость ухаживать за пожилыми членами семей (в США неоплачиваемую работу по уходу за больными и престарелыми родственниками выполняют 40 млн человек) ограничивает возможности женщин в области занятости. Женщины, вынужденные ухаживать за пожилыми родственниками, в семь раз чаще мужчин переходят на работу на условиях неполной занятости. Женщинам в возрасте от 55 до 67 лет, ухаживающим за своими родителями, приходится сокращать оплачиваемый рабочий день в среднем на 41%, а 10% американок, ухаживающих за родственниками, страдающими деменцией, утратили преимущества, которые дает официальная занятость. В Великобритании 18% женщин, ухаживающих за такими родственниками, вынуждены брать отпуска; почти 19% — бросать работу, чтобы иметь возможность выполнять ставшие приоритетными домашние обязанности; а 20% — переходить на работу на условиях неполной занятости. Соответствующие показатели для мужчин не превышают 3%.

•••

Если государство заинтересовано в росте ВВП за счет увеличения доли женщин в общей численности занятых, ясно, что оно должно снижать трудовую нагрузку на женщин в виде неоплачиваемой работы. По данным McKinsey, сокращение количества времени, расходуемого британками на выполнение такой работы, на три–пять часов приводит к увеличению их доли в общей численности занятых на 10%. Как мы уже видели, введение достойно оплачиваемых материнских и отцовских отпусков по уходу за ребенком — важный шаг к увеличению доли женщин на рынке труда и, возможно, ликвидации гендерного неравенства в его оплате, которая сама по себе способствует росту ВВП. По данным Института исследований женской политики, если бы в 2016 г. труд женщин оплачивался так же, как и труд мужчин, прибавка к ВВП США составила бы $512,6 млрд, то есть 2,8% ВВП страны в этом году. Эта сумма «почти в 16 раз превышает расходы федерального бюджета и бюджета штатов на Программу предоставления временной помощи нуждающимся семьям в 2015 финансовом году».

Более серьезной мерой государственной поддержки женской занятости, чем предоставление оплачиваемых отпусков по уходу за ребенком, могли бы стать инвестиции в социальную инфраструктуру. Под инфраструктурой обычно понимают материальные объекты, без которых немыслимо существование современного общества: железные дороги, водопроводные трубы, энергетические мощности. В это понятие обычно не включают социальные услуги, без которых нормальное функционирование современного общества так же невозможно, как и без материальной инфраструктуры, — уход за детьми и престарелыми.

По мнению Women’s Budget Group, это неправильно, потому что, как и материальная инфраструктура, так называемая социальная инфраструктура «дает немалую экономическую и социальную отдачу, поскольку способствует повышению уровня образования граждан, улучшению состояния их здоровья и обеспечению ухода за ними в старости». Поэтому, несомненно, исключение услуг по уходу за детьми и престарелыми из понятия инфраструктуры — еще один вопиющий структурный «мужской перекос» в экономике.

Взять, к примеру, систему дошкольного образования и хорошо отлаженную сеть государственных дошкольных учреждений, в том числе для детей ясельного и грудничкового возраста. Инвестиции в эту сферу способствуют сокращению расходов на образование (снимая необходимость в затратах на дополнительное обучение детей с проблемами развития), повышению уровня умственного развития и успеваемости учащихся и улучшению состояния здоровья детей (особенно из неблагополучных семей). Все это в долгосрочной перспективе ведет к повышению производительности труда.

Результаты двух пилотных исследований Европейской экономической комиссии ООН (ЕЭК ООН) говорят о том, что американцы, посещавшие детские дошкольные учреждения, к 40 годам имеют больше шансов получить работу, чем те, кто их не посещал (76% против 62% соответственно), и более высокий медианный доход ($20 800 против $15 300 соответственно). Они чаще становятся домовладельцами (37% против 28%), покупают автомобили (82% против 60%) и открывают сберегательные счета (76% против 50%). ЕЭК ООН также обнаружила более широкий косвенный эффект дошкольного образования — например, снижение уровня преступности и, соответственно, сокращение затрат на охрану общественного порядка. Результаты исследования говорят о том, что инвестиции в дошкольное образование в долгосрочной перспективе способствуют экономическому росту. Благодаря им к 2080 г. ВВП мог бы вырасти на 3,5%.

Однако, несмотря на все потенциальные плюсы, необходимость инвестиций в социальную инфраструктуру часто игнорируется — в немалой степени из-за нехватки данных, связанных с неоплачиваемой трудовой нагрузкой женщин. Нэнси Фольбре утверждает, что из-за нехватки гендерных данных «отдача инвестиций в социальную инфраструктуру недооценивается». А эта отдача могла бы быть колоссальной. В Великобритании она могла бы выразиться в создании до 1,5 млн рабочих мест (для сравнения: тот же объем инвестиций в строительную отрасль позволил бы создать только 750 000 рабочих мест). В США инвестиции в социальную инфраструктуру в размере 2% ВВП привели бы к созданию почти 13 млн рабочих мест (тот же объем инвестиций в строительство позволил бы создать только 7,5 млн рабочих мест). Поскольку в секторе социального обслуживания в настоящее время преобладают женщины, новые рабочие места получили бы прежде всего они, а, как мы помним, рост женской занятости — мощный драйвер роста ВВП.

По расчетам Women’s Budget Group, в Великобритании, США, Германии и Австралии инвестиции в сферу социального обслуживания в объеме 2% ВВП «способствовали бы созданию такого же количества рабочих мест для мужчин, как инвестиции того же объема в строительную отрасль […] и в четыре раза большему числу рабочих мест для женщин». В США две трети новых рабочих мест, созданных в результате таких вложений в социальную инфраструктуру, заняли бы женщины (в строительной отрасли — только треть), причем доля женщин в общей численности занятых возросла бы на восемь процентных пунктов, а гендерное неравенство в области занятости сократилось бы наполовину. В Великобритании эти инвестиции снизили бы гендерное неравенство в области занятости на четверть (эта динамика была бы справедлива, учитывая, что жесткая экономия на социальных расходах привела к сокращению количества именно женских рабочих мест).

Инвестиции в социальную инфраструктуру способствуют росту женской занятости (и, следовательно, ВВП) не только за счет быстрого создания новых рабочих мест для женщин, но и в силу сокращения их неоплачиваемой трудовой нагрузки. В Великобритании показатели занятости женщин, имеющих детей в возрасте от трех до пяти лет, на 6% ниже среднего показателя для стран ОЭСР. В 2014 г. лишь 41% женщин, имевших детей младше четырех лет, работали на условиях полной занятости; для мужчин, имевших детей этого возраста, и бездетных женщин этот показатель составлял соответственно 84 и 82%. Такая дискриминация женщин по половому признаку отчасти связана с тем, что общество ожидает от женщины (и эти ожидания закреплены в законе в форме неравной оплаты отпусков по уходу за ребенком, предоставляемых матерям и отцам), что ухаживать за ребенком будет главным образом она. Другая причина дискриминации — гендерное неравенство в оплате труда: во многих гетеросексуальных семьях именно женщины вынуждены отказываться от работы по финансовым соображениям — ведь они, как правило, зарабатывают меньше своих мужей.

Нельзя забывать и о стоимости услуг детских учреждений. В ходе недавнего исследования Министерство образования Великобритании установило, что 54% женщин, имеющих детей и не работающих вне дома, готовы были бы работать, «если бы детям был обеспечен удобный, качественный и недорогой уход». Но большинство таких женщин работать не могут. В последние 10–15 лет рост стоимости услуг детских учреждений в Великобритании опережал темпы роста инфляции. Британские родители тратили на уход за детьми 33% чистого дохода домохозяйств (в странах ОЭСР этот показатель в среднем составляет 13%), поэтому неудивительно, что в Великобритании в этой сфере наблюдается заметное социально-экономическое неравенство, особенно по сравнению с другими странами ОЭСР, что, в свою очередь, влияет на женскую занятость. Так, в ходе опроса, проведенного McKinsey, 29% британок (и почти 50% женщин с низким и средним уровнем дохода) заявили, что «не смогут вернуться на работу по финансовым соображениям». Об этом заявило вдвое больше женщин, чем мужчин.

Аналогичная ситуация наблюдается в штате Нью-Йорк, который Исследовательский центр Пью в 2012 г. назвал самым дорогим штатом с точки зрения стоимости услуг детских учреждений. А Центр американского прогресса установил, что до введения городскими властями единой системы дошкольных учреждений «более трети семей, проживающих в Нью-Йорке, стояли в очереди в детские сады и либо теряли работу, либо не имели возможности получить ее». По оценкам этой организации, в Лос-Анджелесе, где государственные расходы на дошкольные учреждения резко сократились, около 6000 матерей были вынуждены работать на 1,5 млн часов меньше, в результате потеряв $24,9 млн в виде недополученной заработной платы.

Между тем эта проблема вполне решаема. Как показывают результаты одного исследования, при наличии отлаженной системы ухода за детьми матери увольняются вдвое реже. Другое исследование говорит о том, что «финансируемая государством сеть дошкольных учреждений способна увеличить уровень занятости матерей на 10%». В 1997 г. власти Квебека поставили эксперимент, введя субсидии на услуги детских учреждений. В результате стоимость услуг снизилась. К 2002 г. занятость матерей, имевших хотя бы одного ребенка в возрасте от года до пяти лет, увеличилась на 8%, при этом количество их рабочих часов росло на 231 в год. Результаты еще нескольких более поздних исследований показали, что, беря на себя уход за детьми, государство обеспечивает «значительный рост» женской занятости.

Когда уход за детьми, которым по традиции бесплатно и незаметно для общества занимаются сами женщины, берут на себя в рамках формальной экономики и за соответствующую плату детские учреждения, запускается благотворный цикл: если 300 000 женщин, имеющих детей младше пяти лет, начинают работать на условиях полной занятости, государство дополнительно получает £1,5 млрд в виде налоговых поступлений. По оценке Women’s Budget Group, эти поступления (в сочетании с сокращением расходов на социальные пособия) покрывают от 89 до 95% ежегодных затрат на детские учреждения.

И это, скорее всего, еще весьма скромная оценка, потому что она основана на текущих показателях заработной платы. Но так же, как и справедливо оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком, государственное финансирование детских учреждений смягчает гендерное неравенство в оплате труда. В Дании, где все дети в возрасте от 26 недель до шести лет имеют право на пребывание в дошкольных учреждениях в течение всего рабочего дня, гендерный разрыв в заработной плате в 2012 г. составлял около 7% и снижался на протяжении многих лет. А в США, где в большинстве штатов государство не оплачивает уход за детьми в возрасте до пяти лет, этот показатель в том же году был почти вдвое выше и не снижался.

Нам нравится думать, что выполнение неоплачиваемой работы — личный выбор отдельных женщин, ухаживающих за членами семей по собственному желанию. Но это не так. Неоплачиваемый труд женщин — это труд, в котором нуждается общество в целом, от которого выигрываем мы все. И если государство сокращает расходы на социальные услуги, которые за счет налогов оплачиваем мы все, потребность в этих услугах не исчезает. Просто они перекладываются на плечи женщин — со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями для динамики женской занятости и ВВП. Значит, неоплачиваемый труд женщин — не просто их личный выбор, но неотъемлемая составляющая созданной нами системы. Но ситуацию легко изменить. Нужна лишь готовность начать собирать данные, а затем строить экономику, учитывающую реальность, а не основанную на теоретических выкладках, страдающих «мужским перекосом».

Отправить