Глава 52

Что касается заключительной речи Брауна, то ее нельзя приравнять к вызывающему выступлению лондонского генерального прокурора на стремительном судебном процессе против Оскара Уайльда, к этому «ужасному обвинению, словно взятому из Тацита или Данте, к грозным обличениям, как те, что бросал римским папам Савонарола». Но она, должно быть, произвела глубокое впечатление. Судья Макмиллан писал позднее Клинтону Брауну (своему бывшему однокашнику), что это была лучшая заключительная речь, которую он когда-либо слышал.

Благодаря причудам техасского законодательства эта речь не была записана. Один-два отрывка из нее тем не менее сохранилось: «Я претендую на получение пятисотдолларового приза, обещанного по радио мистером Бринкли, – сказал Браун под конец, – но я немного изменю текст. Я выставляю его на конкурс в следующем виде: «Доктор Бринкли является лучшим в мире дельцом в сфере медицины, потому что ему хватило способностей уловить слабости человеческой натуры и цинизма, чтобы зарабатывать на этом по миллиону долларов в год».

Как пытался спасти своего клиента сварливый Уилл Моррисс, также остается неизвестным, но к тому времени это уже не имело значения. Напутствие Макмиллана присяжными звучало недвусмысленно, ясно предваряя вердикт. Пояснив, что на ответчика легла обязанность осуществлять защиту, то есть отвечать на обвинения по поданному иску, он тем не менее просил учесть, что истец являлся фигурантом ряда судебных процессов, проходивших в разных частях страны. Вопрос о его праве на медицинскую практику поднимался неоднократно. «Совершенно очевидно из выступлений истца и других свидетельств, что публикации о нем такого рода появлялись и раньше». Макмиллан перечислил порочащие истца факты, напомнив о них жюри и заострив внимание присяжных на «отмене лицензии доктора Бринкли на медицинскую практику в Канзасе, отмене его лицензии в Коннектикуте в ходе общей кампании против знахарства, отказе в выдаче ему постоянной лицензии в Калифорнии, на постановлении Федерального радиокомитета, запретившем ему радиовещание, на отмену медицинским факультетом его ученой степени – «все эти материалы, находившиеся в открытом доступе, вызвали большую озабоченность общества и широко и обоснованно комментировались». Если доктор Фишбейн и был «не совсем корректен в частностях – а судья вовсе не считает, что это так, замечания такого рода не подлежат суду и не являются клеветой». Также Макмиллан поделился своими соображениями насчет характеристики Бринкли апелляционным судом как эмпирика, не имеющего представления о том, что такое мораль. «По причинам, известным, может быть, только самому истцу, – сказал судья, – эти слова процитированы в его авторизованной биографии, и совершенно непонятно, как можно, с одной стороны, считать себя оскорбленным и униженным появившейся в журнале статьей и подавать на нее в суд, а с другой – включать подобного рода высказывания в авторизованную биографию и таким образом тиражировать их и распространять». Зачем человеку, клевещущему на самого себя, искать чьей-либо помощи?

Всю неделю «Дель-Рио ивнинг пост» шумно освещала процесс, печатая под огромными заголовками репортажи и комментарии. Тридцатого марта она поместила на неприметном месте маленькую колонку с очередным сообщением:

БРИНКЛИ ПОДАСТ АПЕЛЛЯЦИЮ В ВЕРХОВНЫЙ СУД

ЖЮРИ ПРИСЯЖНЫХ ВЫНЕСЛО РЕШЕНИЕ В ПОЛЬЗУ ФИШБЕЙНА

Присяжным потребовалось четыре часа на вынесение решения: «Истца следует считать шарлатаном и мошенником в прямом смысле этого слова». Два обстоятельства склонили чашу весов в пользу Фишбейна: использование подкрашенной воды, ставшее некогда основой его карьеры, и двадцать лет заверений, что он вживляет в организм железы козла. Любимый сын Дель-Рио был погребен под грудой свидетельских показаний.

Когда репортеры устремились за комментариями к Фишбейну, его уже и след простыл: сидя в такси, он спешил в аэропорт. Другие репортеры поймали его в Оклахома-Сити на пересадке с самолета на самолет. «Если мы смогли одолеть его там, среди его друзей, значит, мы сможем одолеть его повсюду», – сказал победитель, прежде чем вонзил зубы в жареного цыпленка. «Если бы Бринкли не был настолько глуп и не пошел бы в суд, – добавил Фишбейн позднее, – то он мог бы продолжать свое дело долгие годы».

Старый друг издателя Артур Крамп, вынужденный в 1935 году уйти на покой из-за болезни сердца, послал ему поздравление: «Каким чудом удалось АМА бросить Бринкли в его собственное дерьмо? Я не верил, что это возможно. Если так и дальше пойдет, я поверю в справедливость нашего суда!»

Впервые в жизни Бринкли избегал прессы. В Литтл-Рок он улетел на моноплане «Локхед электра» из собственного ангара в Дель-Рио.

Через несколько дней в Лондоне состоялась премьера пьесы «Человек с улицы Полумесяца» – вариация истории Дориана Грея – об ученом, каждые десять лет убивавшем очередную жертву, чтобы пересадить себе новые половые железы и оставаться вечно молодым. «Лесли Бэнкс – ученый, верящий в себя так сильно, что заражает этой верой и нас, – писал американский театральный критик. – Особенно эффектна финальная сцена, когда железы ученого внезапно, раньше срока, начинают стареть и он на наших глазах превращается в дряхлого старика».

Что когда-то казалось спасением, обернулось кошмаром. Блестящая идея тонула в сумеречной дымке.

В Ирландии умер Йейтс.