Глава 47

Первый за многие дни ливень покрыл землю слоем воды высотой в полдюйма, прибив пыль и приободрив людей. Двадцать второго марта 1939 года, несмотря на ранний рассветный час, продавцы уже расставляли столы и прилавки в центре Дель-Рио, неподалеку от пересечения Гарнер-стрит и Главной улицы. Ближе к полудню вышла старая сеньора со своими жирными такос с козлиной требухой (по три цента штука) и тяжелыми бутылками кока-колы. Другие распаковывали свой товар – сомбреро и поясные ремни с позолоченными пряжками – соблазн для деревенских модниц. Неподалеку в окружном суде, трехэтажном оштукатуренном здании под красной крышей и с магнолией перед входом, вот-вот должен был подняться занавес на представлении «Джон Р. Бринкли против Морриса Фишбейна», обещавшем зрелище, по увлекательности сравнимое разве что с давним разгромом судьей Роем Бином Лилли с его салуном.

Только на этот раз на кону была судьба не какого-то конокрада, а законопослушного медицинского профессионализма. Как резюмировала газета «Сан-Анджело стандарт таймс»: «Этот процесс призван определить: способна ли Американская медицинская ассоциация руководить медициной в стране, или же она позволит доктору Бринкли взлететь к еще большим успехам, чем миллион долларов в год». Между противоборствующими сторонами зияла пропасть, но сторонним наблюдателям требовалось некоторое руководство, чтобы увидеть всю ее глубину.

Когда журнал «Тайм» упомянул «самого повсеместно оклеветанного и, возможно, самого влиятельного из медиков» – он точно охарактеризовал Бринкли. Но ровно так же это можно было отнести и к Фишбейну, бившемуся в тисках антитрестовского законодательства, использованного против АМА. Еще немного, и можно было бы говорить о полном тождестве, ибо оба противника – и Бринкли, и Фишбейн, – с годами становясь все более похожими друг на друга, к этому времени являли большее сходство, чем готовы были признать окружающие, да и они сами. Оба обладали самолюбием, непомерным и раздутым, как воздушный шар, оба были деятельными мастерами саморекламы, блистательными и неутомимыми ораторами, умевшими гипнотизировать толпу. Оба, как говорили, имели фотографическую память. Оба ненавидели Рузвельта. Как и друг друга.

Все это порождало общее мнение, что приговор может быть вынесен в пользу как того, так и другого. Немало уважаемых граждан были согласны с Бринкли в том, что АМА стремится к монополии и проявляет нетерпимость. «Что теперь будет? – вопрошал техасский журналист. – Quién sabe, как говорят в этом приграничном городке. Однако бытует мнение, что победа над Американской медицинской ассоциацией уберет серьезную преграду на пути Бринкли. Но для Общенациональной организации медиков это означало бы ощутимый удар». Некоторые обозреватели полагали, что победа перенесет трансплантолога желез непосредственно в Белый дом.

С другой стороны, «Нью-Йорк таймс» называла Бринкли не иначе, как «доктор в кавычках».

Около 8.30 истец ехал по Главной улице, направляясь к зданию суда в своем длинном «Кадиллаке», за рулем которого сидела его жена. Из своих автомобилей Бринкли предпочитал ярко-красную, как пожарная машина, и с надписью «доктор Бринкли», вытисненной на кузове в тринадцати местах. За автомобилем доктора следовала Роуз Дон в своем розового цвета «Крайслере». В последнее время Бринкли одолевал ее вопросами насчет его шансов в президентской гонке. И она неизменно отвечала, что звезды благосклонны к нему.

Сидя в обеденном зале отеля «Розуэлл», где ранее размещалась клиника Бринкли, Моррис Фишбейн заканчивал свой завтрак. Весь месяц он был очень занят. За несколько дней до начала процесса он удостоился завтрака с Моэмом, с триумфом выиграл процесс в суде Миссури по делу Роберта Уодлоу. Иск подала семья юного великана (чей рост был восемь футов и одиннадцать дюймов). Им не понравилась статья в журнале, где говорилось об умственной и эмоциональной отсталости юноши.

Сейчас, впиваясь зубами в грейпфрут, Фишбейн просматривал почту – письма, авторы которых выражали поддержку его позиции в борьбе против Бринкли.

От преподобного Дж. У. Хендрикса из Дроунфилда, Техас: «Надоели эти горы писем с рассказами о геморрое, больной простате, половой слабости мужчин и верном способе омоложения, о тех, кто, омолодившись, сумел зачать ребенка, и тех, кто может превратиться в женщину, если не поспешит получить железу от козла… На вашей стороне – тысячи людей. Пусть даже они не в состоянии поехать и оказать вам реальную помощь, но они ждут и мечтают о том, чтобы вы вычистили весь этот мусор, очистив воздух от его зловония».

От Ф. У. Башнера из Чикаго: «Сын отвез меня в Рочестер, в больницу Майо, где меня спасли. Там мне рассказали, что к ним поступает множество пациентов, прооперированных Бринкли. Именно его я должен благодарить за лопнувший мочевой пузырь и полную утрату работоспособности. Он сделал меня инвалидом».

От миссис Сэмюел Гарнер из Линкольна, Небраска: «Будучи на Юге, мой кузен подхватил малярию и на обратном пути, проезжая мимо клиники Бринкли, попросил поместить его туда. В результате ему трансплантировали железу и еще что-то сделали, отчего он умер. Прочтя заключение о смерти, его врач в Блю-Айленде сказал: «Его попросту убили». Он объяснил, что ни один профессиональный врач не стал бы делать операцию больному с таким давлением. Проверив банковский счет брата, мы увидели, что в клинику Бринкли была переведена сумма в тысячу долларов. Какая приличная клиника в США могла бы так обчистить пациента да к тому же и убить его!»

Возле здания суда уже толпился и сновал народ. Строгий судья Р. Дж. Макмиллан заранее объявил, что стоячих мест в зале не будет, и потому, когда распахнулись двери, начались суматоха и борьба за места, которых было всего сто. Когда порядок был восстановлен, а помощники шерифа выдворили в холл всех неудачников, выяснилось, что более трех четвертей сторонников Бринкли составляли женщины, привлеченные скандальностью происходящего или сочувственной заботой о своих супругах. Некоторые места были зарезервированы для стариков – эту команду в количестве десяти-двенадцати человек подобрали адвокаты доктора. От них ожидали важных свидетельских показаний («Старики отличались завидной бойкостью, – вспоминал главный адвокат Фишбейна Клинтон Гиддингс Браун, – так что мы хорошо понимали, с чем нам придется столкнуться»). Остальные зарезервированные места были заняты другими свидетелями от обеих сторон, а также старшеклассниками колледжа, которым предстояло изучить американское правоприменение непосредственно в зале суда.

Фишбейн взглянул на часы и спрятал письма в портфель. Официантка убрала со стола и, задержавшись возле него с подносом, спросила Фишбейна, каково ему было гостить у Бринкли.

Фишбейн не понял.

«Он все еще владеет частью отеля, – пояснила женщина, – и грейпфрут, который вы сейчас ели, выращен в его саду».

Она смотрела на него, словно говоря: «В следующий раз приносите собственный грейпфрут».