Глава 28

Ярость этих атак напугала Минни, Бринкли же только посмеивался: «Дорогая, я ведь много чего перенял от козлов. Видела, как козел бодается?»

Да, это она видела. Год за годом ее муж посылал отряд громил, а по совместительству его охранников, с поручением разыскать и навестить наиболее шумных и недовольных из его бывших пациентов. Та же команда заявлялась к некоторым докторам в соседнем привокзальном поселке с предложением прикусить язык и перестать смущать прибывших клиентов порочащими Бринкли рассказами. Мускулистые визитеры никого не трогали. В этом не было нужды. Один из них, Говард Хейл Уилсон, кто-то назвал его «секретарем и решалой Бринкли с ручищами как свиной окорок», объяснял, что «если кто встанет на пути у босса, то я решу проблему вот так», и он делал жест, изображавший удушение.

Теперь, когда после опубликованных в «Стар» интервью с потерпевшими к последним стали приходить следователи, те внезапно и самым таинственным образом забыли о том, что жаловались. Оказалось, что доктор сменил политику, перейдя с кнута на пряник, и обещал хорошие деньги за письменные отказы от своих слов.

В некоторых случаях такие отказы он получал. Канзасский фермер С. А. Хиттл, ранее публично клявший Бринкли за то, что тот «погубил» его, и грозивший привлечь его к суду, после приезда к нему из Милфорда людей с чековой книжкой, подписал отказ от всех претензий и аннулировал все свои жалобы. Его семья настаивала на правдивости первоначальных слов Хиттла, и два доктора, наблюдавшие больного после операции, были согласны с семьей. «Когда мистер Хиттл пришел ко мне на прием, – сказал доктор Джон Дж. Шелдон из Канзас-Сити, – я увидел, что его мочевой пузырь инфицирован и сдвинут к самой брюшной стенке, моча сочится в брюшину, а шейка пузыря забита громадным камнем… Рана в то время еще не закрылась, она и теперь не закрыта». Доктор Р. Э. Иген из Спрингфилда, с самого начала отговаривавший Хиттла ехать в Милфорд, свидетельствовал об «ужасной грязной ране» в брюшной полости пациента, возникшей «в результате действий Бринкли», ране, «полной гноя. Можете сослаться на меня в утверждении, что доктор Бринкли буквально искромсал мистера Хиттла. Так грязно не работают даже мясники». Возможно, доктора были и правы, но из списка свидетелей Хиттл был все же исключен.

А между тем Бринкли нанял детективов, чтобы составить компромат на каждого из членов Медицинского совета штата Канзас, которому предстоит решать его судьбу, если дойдет до этого дело. В битве, быстро переместившейся в Верховный суд США, адвокаты Бринкли доказывали, что все судебное дело надо аннулировать, так как Медицинский совет, не являясь частью правовой системы, не полномочен судить и наказывать. Что же касается обвинения Бринкли в том, что он лечит по радио, его команда представила суду собственные слова Морриса Фишбейна, «когда он утверждал, что в дальнейшем доктора повсеместно станут использовать телевидение и вместо осмотра пациента непосредственно будут рекомендовать лечение на основе увиденного на телеэкране». А следовательно, своим «Ящиком медицинских вопросов» «милфордский доктор просто на шаг опередил доктора Фишбейна».

С 5 по 8 мая 1930 года Общество канзасских медиков проводило свой ежегодный съезд в топекском отеле «Джейхок». Главным предметом обсуждения на съезде стал вопрос о «чистоте рядов», иными словами, о том, как избавиться от Бринкли. Сплотить братство медиков и бросить их в бой был призван главный оратор Моррис Фишбейн.

Быстро и четко, а-ля журналист Уолтер Уинчелл, Фишбейн «походил на пулемет – он строчил свою скороговорку, бросая в публику короткие хлесткие фразы с такой стремительностью, что трудно было следить за мыслью». Но основной посыл его выступления был ясен каждому: не произнося имени Бринкли, он яростно кидался на это «воплощение и квинтэссенцию шарлатанства», «человека, умеющего быть обаятельным, приятным и с помощью гладких красивых слов способного всегда добиться своего. Он предъявит вам кучу дипломов, обычно выданных учебными заведениями либо весьма сомнительными, либо иностранными, пришьет к делу свидетельства профессиональных торговцев свидетельствами». В накуренном зале раздавались крики одобрения и смех.

На следующий день в вестибюле отеля помощник шерифа округа Шони влепил нашему редактору судебную повестку. Бринкли подал на него в суд за клевету. Когда слух о повестке разлетелся по отелю, собратья-медики возмутились, сам же Фишбейн воспринял это событие с полным хладнокровием.

«Ничего необычного тут нет, – сказал он. – Разоблаченные АМА сплошь и рядом подают исковые заявления». И он тут же принялся атаковать Бринкли еще яростнее, еще грубее, называя его «угрозой человечеству», «неграмотным знахарем и лжецом», чья «мясницкая практика слишком часто заставляет профессиональных докторов спасать жизнь его пациентам путем героических усилий. Подает в суд – на здоровье! Наша рубрика в «Джорнал» остается неизменной: «Джон Р. Бринкли – мошенник».

Редактор спокойно предсказал, что до судебного разбирательства дело не дойдет, и он оказался прав: выдав на публику должное количество праведного гнева, Бринкли спустил дело на тормозах, внезапно потеряв к нему всякий интерес. Ему и без этого было о чем беспокоиться. Верховный суд санкционировал действия против него. Это означало, что после заседания в Федеральном радиокомитете, на котором его уже точно лишат права вещать по радио, ему придется принять бой в Медицинском совете Канзаса, защищая свою вторую лицензию – на право медицинской практики в штате. И в этот час испытаний нужда заставила его обратиться к другому мошеннику – изобретателю лекарства от рака Норману Бейкеру с просьбой помочь ему выработать стратегию в их общей борьбе с Вашингтоном и «этим чудовищным спрутом АМА».

В свое время айовец закупил у Бринкли радиооборудование для своей станции на сумму в полторы тысячи долларов, а счета так и не оплатил. Но зажатый в тиски Федеральным радиокомитетом и Медицинским советом штата, доктор не держал на Бейкера зла. В своем письме к нему он настойчиво проводил мысль о необходимости выступить единым фронтом и напоминал, что «KTNT» грозит та же опасность снятия с эфира, если Американская медицинская ассоциация не угомонится… «Полагаю, что в случае моего проигрыша они набросятся на вас, но если я выиграю, привлекать вас к судебной ответственность они не станут. Поэтому мне представляется, что, оказывая помощь мне, вы тем самым поможете и себе». Для скрепления дружбы Бринкли добавил к своей просьбе и ряд советов «по технике получения отказов от претензий».

Бейкер просьбу проигнорировал. Вместо оказания помощи Бринкли он организовал потрясающий праздник, собравший 12 мая 1930 года в Маскатине более тридцати тысяч его преданных поклонников.

«Рак побежден!» – провозгласил он, горделиво шагнув на узкую эстраду в своем ярком наряде, в то время как море рук тянулось к нему и многотысячная толпа пела ему осанну. Далее последовали веселые номера, перемежаемые свидетельствами благодарных клиентов, после чего на эстраде вновь возник Бейкер – он поднимал какой-то предмет. Что это? Сосуд с драгоценным напитком! Вот оно – волшебство, заключенное в стакане! «Здесь у меня лекарство, – победно громыхал он, – способное излечить не одного, не двух, а разом двадцать четыре человека. От рака ничего не останется!» Продемонстрировав сосуд публике, он вновь поднял его высоко в воздух и с победным видом влил в себя содержимое, тем самым показывая безопасность и эффективность эликсира.

Финал представления был незабываем. На сцену вывели старика – шестидесятивосьмилетнего фермера Мандуса Джонсона. Его усадили в стоявшее там кресло и очень медленно размотали длинный бинт, которым была перевязана голова старика. Затем один из докторов бейкеровской клиники снял кусочек кожи с его затылка… удалил часть черепа… Джонсон наклонил голову, чтобы публика могла увидеть нечто, сильно смахивающее на изъеденный раком мозг. Через дыру в черепе мозг присыпали специальным порошком – патентованным средством Бейкера, после чего череп был восстановлен и обрел прежний вид, а старик встал и обменялся рукопожатиями с хирургом.

Некоторые упали в обморок, кое-кого вырвало, но большинство зрителей неистово хлопало.