Контекст

Еще один вопрос, который заслуживает рассмотрения, – какую роль в развитии зависимостей играет культура. Колебания в употреблении наркотиков – например, всплеск в злоупотреблении стимуляторами, совпавший с подъемом консьюмеризма в 1980-е и поспособствовавший моему падению, либо современные попытки «забыться» от невзгод нашего мира – не могут дать общего впечатления о преемственности всего этого феномена, но показывают, как аддикция обусловлена контекстом. То, как я оказалась так далеко от собственного «я» и от всего, что мне было дорого, несомненно, было частью меня и частью моего окружения; общая ситуация, пожалуй, усугубилась из-за того, что я ошибалась с выбором.

На этом основании стоит вспомнить одну из самых поразительных находок современной нейрофизиологии: оказывается, вся нервная деятельность обусловлена контекстом. Притом что наши мысли, чувства и поступки являются результатом нейрохимической деятельности мозга, факторы, инициирующие эту деятельность, находятся в основном за пределами мозга. Скорее можно сказать, что наш мозг выражает эволюционный, социальный и культурный контекст, занимаемый нами. Мозг служит почвой, из которой растут наши мысли, чувства и поведение, но они являются продуктами внутренних субстратов и внешних факторов. Мы – общественные существа, воспитанные в таких контекстах, которые оказывают глубинное влияние на структуру и активность наших геномов, на поток электрохимических импульсов между нейронами и, следовательно, на все, что мы делаем и испытываем. В большей степени, чем когда-либо ранее в нашей эволюционной истории, мы смело сознаем, насколько трагедии и страдания распространены в нашем мире. Это тот горестный контекст, в котором мы пытаемся избегать и отрицать бремя нашего сознания, и это стремление становится все более отчаянным и распространенным.

Ситуацию усугубляют два важных фактора. Во-первых, мы имеем дело со стремительным технологическим прогрессом в области возможностей приема наркотиков и их силы. На уровне физиологических эффектов разница между «пожевать лист коки» и «выкурить дозу крэка» подобна разнице между попытками напиться из чашки и из пожарного шланга. Всасывание кокаина из листьев – процесс гораздо более медленный и менее эффективный, чем прием очищенных форм кокаина, поэтому, жуя листья, практически невозможно добиться такой концентрации наркотика в крови, какая нужна современному наркоману. Фактически ничего не известно о кокаиновой зависимости среди людей, употребляющих коку в традиционной «индейской» форме. Аналогично риск развития зависимости усиливается при дистилляции алкоголя – в таком случае его крепость значительно превышает любые уровни, достижимые путем ферментации. По мере усиления самого наркотика упрощается его трафик, а как только наркотик становится популярным, можно не сомневаться, что вскоре появится и его синтетическая форма – еще более сильная.

Еще одно изменение в практике употребления наркотиков, закрепившееся всего пару веков назад, – прием наркотика в одиночестве, а не во время обрядовых церемоний, обусловленных культурой. Хотя, конечно же, и в прошлом были единичные случаи чрезмерного употребления наркотиков, эпидемический характер аддикции в современном обществе обусловлен культурными нормами, которые стимулируют изоляцию или как минимум игнорируют ее. Тенденция к наркомании в одиночестве является если не обязательным признаком, то по крайней мере показателем зависимости; в этой тенденции, как через увеличительное стекло, просматривается образ жизни и общения, где возможность напиваться сколько тебе вздумается идет рука об руку с развитием проблем. Очевидная причина этого – стремление избегать таких контактов с людьми и таких ситуаций, которые позволяли бы усомниться в правильности нашего поведения или противоречили бы ему. Я, как и другие, сортирую активности и отношения по признаку доступа к ништякам. Как правило, я старалась избегать контактов, не предполагавших получения кайфа, но если мое участие было неизбежно, то мне требовался «разогрев», чтобы такой контакт было проще перенести. Друзья, не поддерживавшие моего круга деятельности, теряли статус моих друзей, и по мере того как прогрессировала моя зависимость, друзей у меня, естественно, оставалось все меньше. Те друзья, которые у меня все-таки сохранились, либо те, с кем у меня развились новые отношения, вынуждены были подыгрывать мне в том самообмане, что у меня все нормально (поддакивая моему выбору). Ли – так звали подружку, вместе с которой мы работали официантками в бургерной; я записала ее в категорию «друзей», поскольку ей нравилось отрываться так же, как и мне. Однажды после отпуска она вернулась и рассказала, что была на лечении. До сих пор помню, какой шок меня охватил, после чего я сразу с ней порвала. Не помню, отшатнулась ли я от нее в тот самый момент, но знаю, что повела бы себя дружелюбнее, если бы она сказала, например, что очень заразна. Полагаю, это был последний разговор между нами, до того как я случайно повстречала ее несколько лет спустя, уже после собственного протрезвления. К сожалению, прежде чем мы смогли как следует восстановить отношения, она умерла от передозировки гидроморфоном. Игровое поле нейробиологии неровное, но в особенности потому, что из-за наших действий структура мозга может меняться и действительно меняется, мы, вероятно, обладаем гораздо более сильным влиянием на условия собственной жизни и жизни других, чем осознаем или используем на практике. Среди нас всегда найдутся те, кто с большим или меньшим успехом найдет в наркотиках удобный рычаг, но все мы существуем где-то на одной линейке. Частота аддикции свидетельствует о том, что эта линейка теперь наклонилась под грузом таких факторов, как одиночество, неуверенность в завтрашнем дне, изоляция, несмотря на толпы «друзей» в Фейсбуке, непоследовательность институционализированной жадности и эгоизма, а также социальная структура, в которой, как кажется, обесцениваются эмпатия и участие. Например, что делать молодому человеку, если приходится выбирать между карьерой, которая принесет ему много денег, но зависит от эксплуатации, и работой на месте одного из эксплуатируемых? Каково рожать детей в мире, в котором они не особенно ценятся? Либо осознавать, что будешь доживать свой век где-нибудь на задворках, бедный и больной, понимая, что это место как раз для того и предназначено? По-настоящему сложно вообразить, как человеку подняться после столкновения с одной из подобных граней реальности.

Но многие поднялись. Те, кто колется героином, подобны птичкам в клетке, в отчаянии пытающимся избежать мучений, выбирая второй по надежности путь из всех, что можно представить.

Итак, кто же виноват в том, что аддикция приобрела характер эпидемии? Истина в том, что винить некого, но все мы за это в ответе. Наша коллективная тень поддерживает аддикцию, поскольку она нужна нам в качестве козла отпущения, даже когда мы берем на вооружение или отрицаем те многочисленные стратегии избегания, которыми пользуемся сами. Мы поддерживаем инструменты развития зависимости, в том числе патологический индивидуализм, приводящий к отчуждению, распространенное и искреннее потворство избеганию и целый шведский стол избыточного потребления и самолечения. Хотя любой поиск причин (и лекарств) обречен на провал, одним из источников этой эпидемии является наше нежелание переносить собственную боль вместе с неспособностью с состраданием относиться к мукам других. Я не мазохистка, но уверена, что поучительная роль боли недооценена. Мои собственные неизбежные провалы и слабости стали для меня точками для роста и трансформации, но только после того, как я сама их признала.

Отчаяние в любой форме толкает на преступление. Социопсихология демонстрирует, что основные отличия между законопослушными гражданами и преступниками лежат в плоскости обстоятельств, многие из которых мы не контролируем. Унаследованные склонности, ранние «пробы» и современная среда в совокупности во многом ограничивают наш выбор. Наркоманом становятся не из-за героина, алкоголя, никотина или кокаина, а из-за стремления сбежать от реальности. Помню, как некоторое время курила крэк в компании с одним бездомным. Ему, вероятно, было немного за сорок, но у него осталось всего несколько зубов, да и те грязные и поломанные. Он неделями не то что не принимал душ, но даже не смотрел в зеркало, был вонючий и изможденный. Однако стоило ему прикурить от этой трубочки – и он чувствовал себя хозяином мира. Все это напоминает «сому» из «Дивного нового мира» Хаксли, жидкость, которая требуется в антиутопическом будущем для того, чтобы справиться со слабоумием, поразившим общество. Чтобы не испытать на себе такого разложения, надо помнить, что вещества – не единственный путь для бегства от реальности. Многие страдают зависимостью от интернета, развлечений, еды, шопинга, трудоголизма; может быть, их не меньше, чем людей, имеющих проблемы с наркотиками.

История каждой науки начинается с индивидуального и восходит к взаимосвязанному коллективному. Ботаника началась с каталогизации образцов, а сегодня помогает понять, что здоровье любой особи зависит от состояния экологии. Недавно ботаники выяснили, что растения могут коммуницировать друг с другом – например предупреждая собратьев о нападении насекомых. Ранее точкой отсчета для астрономов была Земля, которая казалась несомненным центром мира, пока не сказал свое слово Коперник. С тех пор мы осознали, что Земля – не просто пятнышко в космосе, но и что центра как такового у космоса нет, было только начало у расширения, которое продолжается буквально в данный момент, прямо у нас под ногами (и повсюду вокруг). Короче говоря, пришло время осознать, что не в мозге заключена суть того, кто мы есть и кем мы можем стать.

В человеческом мозге сто миллиардов нейронов – примерно столько же, сколько звезд в галактике, – и между этими нейронами пролегает еще более астрономическое количество синапсов, через которые взаимодействуют клетки. Они филигранно настроены для того, чтобы постигать и учиться на опыте, когда люди взаимодействуют друг с другом и с окружающим миром через межличностные связи, коммуникацию, органы чувств, поэзию, музыку, танец, мир идей и пределы этих идей. Именно на все это нужно обратить внимание, когда пытаешься вырваться из спирали зависимости, уводящей тебя в штопор, поскольку эти факторы гораздо ближе к настоящему «лекарству», чем то, что найдется в очередной бутылке или таблетке.

Поскольку никто из нас от этого не застрахован, поскольку это коснулось многих из нас, наших близких и поскольку каждый из нас страдает, когда кому-то не удается в полной мере осознать свой потенциал, мы должны, прежде всего, признать существование данной проблемы, внимательно присмотреться к ней, а не отворачиваться от нее, а затем дотянуться друг до друга сердцем, разумом и делом, быть вместе с теми, кто нуждается в нашей помощи или в чьей помощи нуждаемся мы. Сегодня жить на Земле – все равно что находиться в спасательной шлюпке со всеми остальными ее жителями; негуманно и неразумно поворачиваться друг к другу спиной. Нас всех это действительно объединяет. Разумеется, биология играет свою роль! Но настаивать на том, что и начало, и конец проблемы – в голове у наркомана, не только ошибочно, но и пагубно.

Помощь, о которой я говорю, не дает прав и не извиняет любые действия. Я не призываю оградить от последствий всех и каждого, не только потому, что таким образом мы лишили бы кого-то свободы, но и потому, что таким образом проблема только подпитывается. Но давайте как минимум признаем то, что у нас на виду. Как сказал Джеймс Болдуин, «нельзя исправить того, чего не признаешь», поэтому давайте это видеть и об этом говорить. Вместо того чтобы притворяться, будто не замечаешь, как вещества, изменяющие сознание, разрушают твои связи с окружающими (либо когда мы нехарактерным образом проявляем себя на дружеской вечеринке, либо когда медленно катимся под уклон), почему бы не поделиться нашими наблюдениями? Я, уже прожив некоторое время в трезвости, однажды затормозила на светофоре на бульваре Спениш-Ривер в Бока-Ратоне. Взглянув на машину, стоявшую на соседней полосе, я заметила, что, казалось бы, нормальный парень попивает что-то из бутылки, спрятанной в коричневый пакет. Он посмотрел на меня, и наши взгляды встретились поверх краешка этого пакета. Меня с тех самых пор преследует воспоминание, как быстро и решительно я отвела взгляд, как будто сделала что-то дурное, заметив глоток его утреннего «пивка для рывка». Я до сих пор помню, какое чувство стыда меня тогда охватило и, противно об этом говорить, отвращения. Почему люди, так открыто действующие против своих собственных важнейших интересов, вызывают в каждом из нас неприязнь? Тот, кто страдает практически от любой болезни, обычно вызывает жалость, а наркоманы, как правило, производят отталкивающее впечатление. Что это за иррациональное поведение наркомана, из-за которого все хотят от него отвернуться?