Творцы грез

Наркотики, вызывающие привыкание, подразделяются на несколько групп – такая классификация связана прежде всего с эффектами, которые они оказывают. Стимуляторы усиливают активность, галлюциногены изменяют восприятие, а седативные препараты замедляют работу мозга и вызывают сонливость. Опиаты относятся к общей группе, поскольку все они имеют схожую молекулярную структуру и оказывают общий набор эффектов, один из наиболее гарантированных среди которых – анальгезия, то есть ослабление боли. Соединения-опиаты, исходно добывавшиеся из мака, используются на протяжении почти семи тысяч лет (то есть со времен неолита) – как в медицинских целях, так и для отдохновения (порой эти категории не так легко разграничить). Эти соединения до сих пор назначаются в качестве лекарств при интенсивных острых или хронических болях. Но, как всегда, у них есть побочные эффекты. Среди этих эффектов – угнетение дыхания (приводящее к смерти при передозировке), запор (поэтому опиаты хорошо помогают при сильной диарее) и эйфория (можно сказать, противоядие от дисфории, другой, казалось бы, неизбежной грани человеческого бытия). Разумеется, именно последний эффект вызывает такое привыкание к этим наркотикам.

С нейрофизиологической точки зрения легко понять привлекательность наркотиков-опиатов. Обширный класс наркотиков от героина, фентанила и оксикодона до их менее мощных аналогов (например, трамадола и кодеина) действует одинаково: входящие в него вещества имитируют эндорфины (эндогенные морфиноподобные вещества), естественные обезболивающие нашего организма. Оказывается, в нашем мозге производится необычайно богатая и разнообразная фармакопея естественных опиоидов. Огромное количество и широкое распространение показывают, что их роль критически важна для нашего выживания.

Описания от первого лица показывают, какова может быть эта роль. Когда исследователь и миссионер Дэвид Ливингстон путешествовал по Африке, на него напал лев. (Многим Ливингстон известен по пренебрежительному приветствию, которым его одарил Генри Мортон Стэнли. Когда он наконец нашел запропавшего шотландца, сказал: «Доктор Ливингстон, я полагаю?») Ливингстон пережил устроенную львом заварушку, и именно рассказ путешественника об этом случае выразительно иллюстрирует роль эндорфинов в организме. Он писал: «Лев прыгнул ко мне, схватил меня за плечо, и мы оба покатились. Я как теперь слышу страшное рычание льва. Он трепал и тормошил меня, как сердитая собака треплет свою добычу. Я так был потрясен, что нравственно совершенно оцепенел; в таком точно оцепенении… и не чувствовал ни боли, ни страху, хотя ясно понимал все, что со мной происходило». Сегодня известно, что такой опыт очень распространен (естественно, я говорю не о нападении льва, а о расслабленности и отключении от реальности в случае стресса или опасности). Допустим, вам пришлось бы пережить современную версию такого нападения, которому подвергся доктор Ливингстон. Скажем, вы весь день проработали в офисе, возвращаетесь домой – и с удивлением обнаруживаете, что к вам в квартиру проник грабитель в маске. Вы схватываетесь с ним, и он наносит вам глубокую ножевую рану. Что делать?

Предположим, вас скрутило от боли и страха, и последние минуты вашей жизни вы проведете на полу квартиры, пока не изойдете кровью, либо от вас избавятся иным образом. Маловероятно, что такой ход событий помог бы вам выжить или – переходим к сути – размножиться в будущем. Напротив, в течение около полутора минут после такого страшного столкновения клетки вашего мозга будут стимулировать гены, отвечающие за синтез эндорфинов. Эндорфины попадают в кровь и оказывают эффект на всю центральную нервную систему: блокируют передачу боли, ингибируют паническую реакцию и, стоит надеяться, помогают вам сбежать. Легко заметить, как модуляция боли и страданий дает организму эволюционное преимущество.

Еще один признак, свидетельствующий, что естественные опиоиды важны для выживания, заключается в том, насколько велико и разнообразно их нейрохимическое семейство. В мозге синтезируются десятки различных опиоидов (в том числе настоящий морфин). Эксперименты показывают, что эти вещества выполняют целый спектр критически важных функций, в том числе модулируют такие виды активности, как секс, привязанность и обучение. Представляется довольно маловероятным, чтобы Создатель доктора Ливингстона, каким бы благонамеренным Он ни был, предложил такую палитру вариантов, только чтобы помочь вам умереть!

Инь и Ян

Большинству людей эндорфины знакомы; пожалуй, мы понимаем, что эти вещества обеспечивают «второе дыхание», либо сытую истому, наступающую после перченой пищи, либо эйфорию после секса. Но немногие сознают, что существует и вторая, не менее обширная совокупность естественных соединений, которые развивались для противодействия эндорфинам. Эту совокупность называют «антиопиатами», и их эффект прямо противоположен эффекту наркотика. Почему эволюция или столь благонамеренный Создатель решили, что нам нужны соединения, обостряющие страдания и беспокойство?

Вернемся к нашему воображаемому вторжению в квартиру. Допустим, вам удалось ускользнуть от грабителя, вы выскочили на улицу благодаря щедрому потоку эндорфинов, несмотря на то что могли схлопотать тяжелое ранение. Как только непосредственная опасность миновала, полезнее будет ощутить боль, а не оставаться в обезболенном состоянии. В противном случае вы можете умереть, только медленнее – от кровопотери или, в конечном итоге, от инфекции. Поэтому мозгу некогда дожидаться, пока эндорфины естественным образом распадутся. Вместо этого ощущения обостряются, поскольку в организм поступает поток антиопиатов.

Боль преследует две основные цели: во-первых, научить вас избегать опасных стимулов или ситуаций, а во-вторых – содействовать восстановлению после того, как первый урок не был усвоен. Еще одно потенциальное обоснование в пользу существования антиопиатов уже упомянуто в предыдущих главах: чтобы мозг мог успешно обнаруживать контрасты, ему необходимо полагаться на стабильный исходный уровень. Антиопиаты наиболее эффективно сбрасывают состояние мозга на этот уровень.

Один из моих коллег, Эрик Уиртелак – один из тех ученых, которые помогли пролить свет на гомеостатическую систему опиатов и антиопиатов. Поставив продуманную серию экспериментов, он приучил крыс ожидать стрессового стимула и после многократных опытов обнаружил, что крысы стали синтезировать собственные анальгетики, чтобы легче было справляться с этим стимулом. Он смог определить, что эти анальгетики являются эндорфинами и что состояние обезболивания можно отменить путем применения препаратов, блокирующих эффекты опиоидов, – таков, например, наркан.

Второе важное открытие было сделано в ходе опытов профессора Уиртелака на основании наблюдений за процессами, наступавшими через несколько дней после многократного подвергания крыс стрессовому стимулу (серии ударов током). Вскоре анальгетик начинал синтезироваться уже при попадании крысы в ту обстановку, в которой проводился опыт: Эрику уже не требовалось бить крыс током, чтобы у них начинали вырабатываться эндорфины. Крысы быстро проассоциировали помещение для экспериментов с опасностью и готовились к ней, заранее начиная накачиваться опиоидами.

Пока я описала лишь первую половину того, что открыл профессор Уиртелак, так что читайте дальше – там еще интереснее. Некоторым крысам, проходившим опыты по этому протоколу, каждый день демонстрировали вспышку света непосредственно после последнего удара током. По тому же принципу, по которому попадание в экспериментальную обстановку предвещало удар током и стресс, свет сигнализировал о том, что опасность миновала. Вскоре свет стал отменять анальгезию у крыс, так что чувcтвительность к боли у них сразу возвращалась к нормальному уровню. Эрик предположил, что сигнал «опасность миновала» приводил к выплеску антиопиатов, и, чтобы это доказать, он стал вкалывать крысам морфий до того, как дать вспышку света. Всего через несколько секунд после включения света, сигнализировавшего о наступлении безопасности, морфин переставал действовать.

Период полувыведения морфина (время, необходимое кровеносной системе, чтобы понизить содержание вещества в организме на 50 % – в данном случае, полувыведение в основном обеспечивается расщеплением вещества в печени) составляет более часа. Соответственно, эффекты морфина проходят естественным образом далеко не так быстро, как это происходило у крыс Эрика. Напротив, осознание себя «в безопасности» приводило к тому, что зверек переживал компенсаторный выплеск антиопиоидов – шикарный образец b-процесса. Более ранние исследования, проводившиеся многими учеными, показали, что при развитии привыкания к опиатам и зависимости от них усиливалось выделение антиопиатов. Эрик сделал вклад в науку, продемонстрировав, что стимулы окружающей среды могут включать и отключать чувствительность к боли, что связано с выделением различных нейромедиаторов. Одна из моих любимых историй, связанных с нейронной модуляцией боли, – история о студенте, который умудрился отыграть последние несколько минут в матче чемпионата школы по футболу, имея трещину в берцовой кости, а затем отпраздновать победу, не испытав совершенно никакого дискомфорта. Только усевшись в родительский автомобиль и отправившись домой, он вдруг осознал, что его скручивает от боли. То есть он почувствовал себя в безопасности, оказавшись рядом с мамой и папой. С точки зрения выживаемости хорошо, что чувствительность к боли – это тонко настраиваемый показатель, зависящий от ситуации. Но эта новость куда безрадостнее, если ради утоления боли вы пользуетесь «бесплатным сыром», то есть маковой соломкой.

Боль, в отличие от других наших ощущений, особенно важна для выживания, и чувство боли напоминает индивидуальный «оптический прибор», позволяющий открывать и закрывать ворота сенсорного восприятия. Например, слепые, глухие или аносмики (люди, не ощущающие запахов) имеют шансы прожить достаточно долго, но этого не скажешь о людях с врожденной нечувствительностью к боли – они, как правило, умирают молодыми от посттравматических осложнений.

Более того, простым усечением пары черепных нервов можно легко ослепить, оглушить человека либо лишить обоняния. Соответствующие пути относительно просты, дискретны и хорошо охарактеризованы. Боль же обрабатывается избыточно и диффузно, и попросту не существует такого хирургического вмешательства, которое позволило бы облегчить хроническую боль (как же хорошо это известно многим врачам и их пациентам). Напротив, боль передается по взаимопроникающим путям и контурам всему телу и мозгу, ей сопутствует насыщенная нейрохимия опиоидов и антиопиоидов; все это выдает критическую важность боли для выживания.

Люди, как и крысы Эрика, в совершенстве умеют угадывать совпадения в окружающей среде. Мы машинально делаем это всю жизнь помногу раз за день. Воздействие наркотиков – не исключение; они быстро начинают ассоциироваться с любой информацией, предшествующей наступлению эффекта от них. Однако наша реакция в данном случае не такая, как на ожидаемый стимул, а прямо противоположная. Собаки Павлова исходили слюной в ответ как на пищу, так и на звонок, ассоциировавшийся у них с приемом пищи. Но если из-за наркотика ротовая полость увлажняется, то намеки на прием наркотика, напротив, вызывают пересыхание во рту. Такое явное противоречие проще понять, оценив, действует ли конкретный процесс непосредственно на ЦНС и затрагивает ли гомеостатические процессы. Наркотик – затрагивает. Обед – нет.