Зависимость – следствие нормальной работы мозга

Зависимость во многих отношениях отличается от обычных болезней в широком смысле этого понятия – на осознание этого факта мне потребовалось несколько лет. Хотя я и считала и продолжаю считать, что зависимость – это расстройство работы мозга, оно совсем не такое, как, например, опухоль или болезнь Альцгеймера. И рак, и Альцгеймер однозначно диагностируются при наличии определенных клеточных изменений. Диабет или повышенный холестерин оценить еще проще – при помощи простого анализа крови, а ожирение оценивается путем вычисления индекса массы тела. С другой стороны, не существует таких анализов, которые позволяли бы однозначно определить, является ли человек зависимым. Такая неясность приводит не только к постановке туманных диагнозов, но и осложняет лечение болезни. Если удалить опухоль или другие злокачественные образования, восстановить здоровую инсулиновую реакцию либо сбросить достаточное количество килограммов, то сопутствующие расстройства действительно можно вылечить. В случае с зависимостью, которая действительно является мыслительным, эмоциональным и поведенческим расстройством, вызванным обширной реакцией множественных мозговых цепей, тут сложно предложить эффективное лечение, за исключением, пожалуй, радикально эффективной гильотины. Стойкость аддикции очевидна как врачам и исследователям, так и самим наркоманам. Я, к примеру, вот уже более тридцати лет чиста, но никакие границы мне так по-прежнему неведомы, да и вовсе неинтересны. Меня спрашивают, не хочется ли мне, скажем, выпить вечером бокал вина или там дунуть-расслабиться; но штука в том, что мне не нужен бокал или жалкий косяк, я желаю целую бутылку, целый пакет, а потом еще и еще. Grateful Dead пели, что «слишком много – это в самый раз», но как показывает пример фронтмена группы Джерри Гарсии и, уверена, для многих из нас даже «слишком много» – порой отнюдь не достаточно. Иными словами, если б кто-нибудь вдруг изобрел таблетку от зависимости, то я бы закидывалась ими час от часу.

Тенденция, приводящая к чрезмерному употреблению, складывается из множества компонентов, но в конечном итоге мое поведение стало экстремальным, поскольку стимулы (то есть наркотики) действовали на меня гораздо сильнее, чем естественные стимулы. Нервная система наркомана нормально и предсказуемо реагирует на постоянно входящий агент, и развитие зависимости – естественное следствие такого воздействия. По-видимому, попытки предотвратить зависимость будут не более успешны, чем попытки предотвратить заучивание или запоминание. Однако таким образом ломается весь смысл, так как испытать кайф можно только от такого вещества, к которому вы пока не привыкли.

Большинству из нас несложно уловить здесь горькую иронию: наркоманы регулярно употребляют не потому, что зависимы, но зависимы именно потому, что употребляют много и регулярно. Безобидные привычки так называемых нормальных людей, умеющих не допить бокал, пробежаться по паре дорожек вечером в пятницу или просто выкурить сигаретку на вечеринке, разительно отличаются от наркоманских привычек. Конечно, адаптация имеет место и у «покуривающих», однако же ее последствия практически незаметны по причине нерегулярного потребления вещества в малых дозах.

Я была чиста вот уже года два и волонтерила лаборантом у моего профессора по биопсихологии, чтобы приобрести исследовательский опыт. Согласно протоколу исследования, я, в числе прочего, должна была ежедневно вводить экспериментальный препарат в брюшную полость подопытным индивидам (крысам). Процедура была такова: нужно аккуратно обхватить крысу одной рукой, другой ввести иглу и создать отрицательное давление, немного оттянув иглу, чтобы убедиться, что инъекция не попадет прямо в кровеносный сосуд. Я думала, что смогла полностью искоренить мои личные ассоциации с иглами, успев к тому времени выполнить сотни инъекций, но в тот день, оттянув иглу, полную крови, я ощутила в ушах настойчивые звоночки, а на языке – тот самый вкус; именно так все было, когда я вводила кокаин в собственную вену. С последнего моего шприца прошло много лет, окружение было совершенно иным, и я тогда не испытывала ни малейшего желания уколоться. Но сам вид шприца, наполняющегося кровью, моментально спровоцировал во мне ответную реакцию. Я оставила коллегу закончить с инъекциями, а сама направилась домой, чтобы развеяться от дивного глотка пьянящей памяти.

Глава 3

Выразительный пример: ТГК

 

Когда б мы праздновали каждый день,

То отдых был бы тягостней работы.

Но праздник – редкость, праздник —

                                              торжество.

Нас радует лишь то, что непривычно.

 

Уильям Шекспир, Генрих IV, часть 1

Чем лечитесь (убиваетесь)?

С тех пор, как я попробовала вино в подвале у подруги, и вплоть до того, как стала трезва как стеклышко, я не упускала ни единой возможности чем-либо закинуться. Меня часто спрашивают, чем я предпочитала «лечиться» (точнее, конечно, убиваться). Вопрос, как мне представляется, дурацкий. Как и любой другой наркоман, я была готова закинуться буквально чем угодно, что бы ни подкинули обстоятельства. Я просто предпочитала наркотики, любые; некоторые употребляла постоянно, другие эпизодически – словом, особо разборчивой я не была. Некоторые из веществ оказывались токсичны, иные глупы и бессмысленны, другие обладали абсолютно сногсшибательным эффектом. Однако если переформулировать вопрос а-ля: «Вам предстоит провести остаток жизни на необитаемом острове, вы можете взять с собой только один какой-нибудь наркотик, какой?», я бы без колебаний выбрала нескончаемый запас травки (и еще пригоршню семян, так, на всякий случай). Однажды моя подруга справедливо заметила, что я курю один косяк за другим. С первого утреннего косячка и до последнего я обожала вкус конопли, ее запах и сказочные буферные эффекты, избавлявшие меня от суетливых дел вроде деловых встреч с людьми и исполнения ежедневных обязанностей. Кроме того, травка сулила нечто новое и яркое вопреки безрадостному настоящему. Наркотик служил противоядием от скуки, с ним все становилось гораздо интереснее, а время и пространство казались уютными, а не угрожающими. Кроме того, я интроверт, и мне действительно нравилось часами зависать под кайфом на пляже, собирая ракушки и слушая шелест волн – совершенно роскошное времяпрепровождение.

Не хотелось бы идеализировать, но отношения с наркотиком были одними из самых чистых и чудесных отношений в моей жизни. С первого кайфа и до последнего выкуренного косяка марихуана была моим лучшим другом. Это не преувеличение. У кого-то она вызывает сонливость, у кого-то – паранойю (несомненно, это объясняется неблагоприятным сочетанием нейробиологии и генетики), однако мне она подходила практически идеально. Самое прекрасное происходило на следующий день, когда я, будучи в ясном сознании, обнаружив реальную жизнь во всей ее блеклости, вдруг осознавала – подобно исполненной надежд новобрачной, ложащейся в постель с супругом, – что могу снова получить кайф. Первые суточные дозы успокаивали меня, по мере того как сдували пыль с окружающей реальности, открывая красоту и смысл повседневных занятий. Нам с коноплей всегда было о чем посекретничать, и, насколько мне было известно, ничто не могло встать между нами.

Я говорю об этом совершенно буквально и могу привести в пример десятки тупых, рискованных, эгоистичных поступков, на которые доводилось идти, чтобы пополнить запасы. Как-то раз, во время редкого вынужденного воздержания, я решила подавить нарастающую тревожность, отправившись в небольшую вылазку в Никельтаун (названный так потому, что за пять долларов там можно было приобрести пакетик с травкой, которой хватило бы на один-два косячка). Я чувствовала себя как турист, закупающийся на рынке с завышенными ценами; знала, что меня обдерут, но на мне просто шкура горела – хоть что-то было лучше, чем ничего. Когда я, голодная и нервная, вернулась домой и вскрыла пакетик, то обнаружила в нем сосновые иглы. Я рвала и метала, перебудила всех соседей по квартире (решивших напиться в стельку, чтобы заснуть) и, наконец, решила ехать в городок и разобраться с этим делом! Мне было тогда, кажется, девятнадцать или двадцать, у меня не было никаких средств ни для нападения, ни для защиты, однако меня переполняли возмущение и отчаяние, поэтому я поехала туда. Далеко за полночь я оказалась на месте: на улицах ни души (подозреваю потому, что уже нечего было продавать, хотя на тот момент мне казалось, что кто-то просто от меня прячется). Я остановилась на перекрестке, включила дальний свет и стала сигналить. На меня кричали из окон, но я в ответ только кричала: «Травку мою мне верните! Быстро!» Это продолжалось какое-то время, пока в мою машину не полетели бутылки и камни. В общем, я двинула прочь, вся в слезах, снедаемая глупой злостью и обидой, неспособная увидеть что-либо, кроме собственных желаний. Этот случай научил меня запасаться неприкосновенной заначкой на такой экстренный случай.