Германцы

Первые надежные свидетельства о германцах цивилизованный мир получил сравнительно поздно, после 116 г. до н. э., когда гонимые наступлением моря, племена кимвров и тевтонов двинулись из Ютландии (где на память от кимвров осталась местность Himmerland) к границам Галлии. Подробно впервые описал германцев лишь Тацит в I в. н. э., когда они уже вовсю беспокоили Рим. Эти «варвары» к тому времени заполнили все пространство между Рейном и низовьями Дуная, однако нет сомнений в том, что на большинстве этих территорий германские племена были пришельцами.

Тезис Иордана о Скандинавии как «утробе», или «горниле» народов, безусловно, в первую очередь относился к германским племенам. Франки, согласно записанному в IX в.

одному преданию, происходили с острова Сканции (Скандинавии), согласно другому – «из племени датчан или норманнов» (Стриннгольм, 21). Согласно легендам Швейцарии, имя кантону Швиц, а затем и всей стране дали выходцы из Швеции, к которым присоединилась часть фризов (там же, с. 186–193). Бургунды, оставившие след в названии французской провинции Бургундия – выходцы из Южной Скандинавии и прилегающих островов (один из них – Борнхольм в средневековье назывался Бургандахольм). Из тех же краев вышли и готы, согласно «Гутасаге». Даны, по Иордану, вышли из той же Скандинавии (Свитьод).

Чтобы локализовать их прародину, приведем филолого-экологическую экспертизу. Происхождение ключевых северо-германских племен устанавливается по имени одного из них: «датчане – от Danmork, «еловый лес», как именовалась древними скандинавами восточная половина Скандинавского полуострова, откуда пришли в Зеландию и в Ютландию многие племена, и среди них одно сохранило название «даны»… Dansk tunga означает, вопреки общепринятому мнению, не «датский язык» (за таким переводом скрывается истинная этимология), а «язык обитателей еловых лесов», т. е. всех скандинавов древности и эпохи викингов» (Анохин Г.И. Системы личных…).

Еще одним определяющим признаком является германское название не только ельника, но леса вообще «forest». Это слово легко соотносится с названием на том же языке сосны и пихты – «fohre». Совершенно очевидно, что предки нынешних немцев (англосаксов и т. п.) называли лес по наиболее характерному виду деревьев. Удивительно, но такой же факт встречается в некоторых уральских языках, например удмуртском, где nules – лес происходит от nil-pu – пихта (см. Напольских, с. 129). Не следует, конечно, из этого, что предки немцев и удмуртов жили по соседству – тем более что названия одного и того же дерева звучат у них совершенно по-разному. Народ уральского корня можно смело привязать к европейскому Среднему и Северному Уралу (который В.В. Напольских считает западной границей прародины угро-финнов, локализуемой им в основном в Сибири). Пихта (Abies sibirica) там весьма распространенное дерево.

В Западной Европе сплошные пихтовые (Abies alba, Pinus abies) леса встречаются сейчас и встречались в последние несколько тысячелетий лишь в ее северной части – в основном в Скандинавии. Т. е. Abies alba, а тем более сосна (Pinus sylvestris) встречается и гораздо южнее, но все же там преобладают широколиственные леса – если бы они были родной средой для германцев, название леса бы звучало на их языке скорее производным от «дуба», «бука», «граба» и т. д.

Что касается точек соприкосновения германцев с народами уральского корня, то, впрочем, оно не ограничивалось общей любовью к хвойным лесам. По мнению ряда современных европейских ученых (Страде, К. Виик, А. Кюннап и пр.) германская ветвь индоевропейцев до того тесно общалась с финно-уграми, что восприняла некоторые фонетические особенности их наречий. А.Г. Кузьмин полагал, что германцы заимствовали у народов уральского корня и многие элементы антропонимики (например, ключевые форманты имен: Gunn, Ing, возможно, Hilde) и не только, отмечая, например, у фризов серьезную уральскую примесь. Вопрос: когда это произошло и при каких обстоятельствах? Некоторые считают, что еще в начале неолита, когда, дескать, северные идоевропейцы стали продвигаться в ареал своих соседей. Но для этого придется признать финно-угров автохтонами Северной Европы, для чего, как мы видели, мало оснований. Скорее, речь идет, наоборот, о периоде движения этих самых «автохтонов» со своей реальной уральско-сибирской прародины через Северную Россию в Фенноскандию, в периоде достаточно позднем, когда, с одной стороны, германские языки уже окончательно обособились от остального и.-е. массива, а с другой – появились археологические свидетельства присутствия северо-западных финно-угров на местах их нынешнего обитания. Видимо, речь идет о контактах периода бронзового – начала железного века в том же регионе, где позже Иордан зафиксирует племена как германского, так и уральского корня – в Скандинавии.

Однако есть обстоятельства, указывающие на то, что германцы обитали в «горниле всех народов» еще до появления там уральских народов! Прежде всего, это очевидные следы тесных контактов первых с предками саамов, говорившими на специфическом северном языке нефинского, а возможно даже индоевропейского корня. Исследователь кольских диалектов Г.М. Керт насчитывает 63 заимствования в саамском из германского, произведенные до 700 г. до н. э. Так, саам, ros’s (лошадь) соответствует др. – герм, hrossa в том же значении, aks (топор) – oakse. И т. д. Напоследок – к вопросу об обитателях еловых и пихтовых лесов – добавим, что саамское murr (дерево) подозрительно похоже на готское название еще одного северного дерева – лиственницы – madra.

Возвращаясь к теме «следов на воде», нельзя не отметить и факт отсутствия в германских языках древнего названия моря. Основа mar, mer которая в большинстве других арийских наречиях имело значение «море» (реже «залив» или, в крайнем случае, «озеро»), в германских аналогах этой лексемы, приводимых М. Фасмером означает «болото». Это может означать, что «обитатели еловых лесов» жили где-то не на побережье, а в глубине северного полуострова.

Тохары

Подавляющее большинство исследователей считают именно пратохарские диалекты первыми, отделившимися от индоевропейской общности. Лингвисты вычислили и примерную дату этого отделения – первая половина III тысячелетия до н. э. Но утверждению этого сейчас малооспариваемого тезиса предшествовали многие годы открытий и сомнений.

Уже вскоре после дешифровки немцами Э. Зигом и В. Зиглингом в начале XX в. некоторых памятников древней письменности из Центральной Азии, стало ясно, что они написаны на неизвестном и.-е. языке. Точнее, на двух языках, или ярко выраженных диалектах, названных позже тохарскими А и В. Первооткрыватель этой письменности Зиг, правда, обнаружил, что в некоторых документах язык А вроде бы называется «арси», и на нем говорил «народ арси», но такое определение оставили, как спорное.

«Тохары», «тугри», thagowroi – такое название установилось у среднеазиатских народов для кочевых племен, во II в. до н. э. захвативших эллинистическую Бактрию и создавшему там ряд собственных государств, получивших общее название Тохаристан. В память об этом одна из провинций на севере Афганистана до сих пор называется Тахар. Считается, что эти древние племена сыграли большую роль и в создании затем знаменитого Кушанского царства.

Письменность тохары заимствовали вместе с буддизмом у индусов (алфавит «брахми»), и не раньше IV века н. э. Поэтому более ранние детали их языкового развития неизвестны, как и многое из их истории. Из других источников выяснилось, что в Бактрию тохары проникли с севера, из района Сырдарьи. В свою очередь туда, они попали, по-видимому, из Синьцзяна в Западном Китае. Древние китайские летописи сообщали, что этот район вплоть до Западной Монголии когда-то заселялся племенем «юэчжи» (такова современная огласовка двух иероглифов, которые в древности могли звучать совсем по-другому).

«Юэчжи» некогда были сильным племенем, которое сообща могло выставить до 100 тысяч воинов. Они контролировали большинство оазисов в Западном Китае, включая нынешний район Урумчи. Им подчинялась часть хуннов, еще в конце III в. до н. э. присылавших заложником в ставку главного из вождей «юэчжи» сына своего хана (тогда – типичный признак «вассальной зависимости»).

Однако в 203 г. до н. э. хунны, вытесненные китайскими полководцами с благодатных пастбищ Ордоса, объединились и начали войну и на западе на востоке. Общая численность хуннских войск достигала 400 тысяч человек, и против этих сил не мог устоять никто (даже и китайцы в результате вынуждены были перейти от наступления к обороне и начать строительство Великой стены). В первой половине II в. до н. э. юэчжи были разбиты (по преданию, хуннский предводитель Лаошан сделал из черепа вождя поверженных противников кубок). Одна, меньшая часть («малые юэчжи») вынуждена была перекочевать на юг, в горы Наньшань. Другая, большая часть или подчинилась гуннам, или отошла на запад, где попала под власть усуней. Вероятно, именно эта группа, позже двинувшаяся в Бактрию, и стала называться тохарами (у китайцев – «tuolo»). Часть тохаров оставалась северо-восточнее, в оазисах Яркенда, пока, где-то к XI веку, не была ассимилирована уйгурами.

Тохарские языки, известные по открытым памятникам письменности V–X вв., оказались в лингвистическом отношении сенсацией. Один из индийских исследователей даже написал, что «открытие этого изолированного, но вместе с тем древнего и крайне архаичного языка на окраине индоевропейского мира вновь заставляет размещать прародину индоевропейцев там, где ее расположение было отвергнуто – в Центральной Азии». Внимательное изучение языков А и В, однако привело к выводу, что они не просто архаичны, но при этом более близки языкам западноевропейским, чем восточно-«арийским» индо-иранским наречиям (в частности, по упомянутому «числовому» признаку, тохарские языки – «кентумные», в отличие от «сатемных» иранских). И это притом, что в течении тысячелетий тохары граничили с иранскими племенами в Центральной Азии, и на протяжении последних веков своего существования находились под сильным влиянием культуры Индии.

В этой связи принципиальным становится вопрос, где находилась прародина тохарских языков, ибо по ее локализации можно судить и о прародине родственных им западноевропейских наречий. Соответствующий языковый анализ дал любопытные результаты. Во-первых, тохарские заимствования обнаружены в саамском и наоборот (Гамкрелидзе…, т. II, с. 937), что подразумевает контакты с районом Финского залива, который представлял, судя по гидронимическим данным, древнюю южную границу расселения саамов.

«Общие явления объединяют тохарский язык с балтийским и славянским, – писал немецкий ученый В. Порциг, – …кроме того, особые связи имеются у тохарского языка с германскими и одновременно с греческим – связи, к которым балтийский и славянский языки не имеют отношения… Тем самым определяются относительные и абсолютные координаты места возникновения тохарского языка: оно находится вблизи от германо-балто-славянского пространства, в области рек, впадающих в Балтийское море» (Порциг В., 1964, с. 315–316).

Этот тезис соответствует и данным других наук. Начнем с того, что в качестве археологического эквивалента ранним тохарам была предложена афанасьевская культура на Алтае и верхнем Енисее (эта теория, выдвинутая в начале 70-х гг.

В.Н. Даниленко, завоевывает все больше сторонников). Афанасьевцы – первые скотоводы края – пришли в указанный район двумя волнами: первая около середины III тыс. до н. э., вторая, большая – около 2200 г. до н. э. Около 2100–2000 гг. афанасьевцев вытеснили с Енисея и с Северного Алтая представители так называемой окуневской культуры, в антропологическом облике которых смешались монголоидные и европеоидные черты. В высокогорных районах афанасьевская культура уцелела (примечательно, что как мы видели, именно в алтайских горных районах (Шория) русские исследователи застали изолированные группы «северных европеоидов», которые можно сопоставить с потомками тохар).

Мало того, археологи подтвердили, что, будучи вытесненной из «родных» районов, афанасьевская культура распространилась до Западной Монголии и озера Лобнор – именно в те края, где в I тыс. до н. э. китайские источники упоминают племя юэжчи – tuolo – тохар.

В свою очередь, детали материальной культуры и данные антропологических исследований позволили сделать вывод о происхождении афанасьевской культуры из ямной. Последняя возникла в степях Восточной Европы во второй половине IV тыс. до н. э., однако к III тыс. ее влияние ощущалось вплоть до Южной Сибири. А антропологический тип древнеямной культуры, например, Г.Ф. Дебетц объединял в один ряд с типом афанасьевской и культуры неолитических ладожских могильников, в свою очередь близких западноевропейскому длинноголовому кроманьонскому типу (Дебетц, с. 58–59, 90).

При этом напомним и об упомянутой выше традиции временных захоронений афанасьевцев, которая указывает на их прародину, как географическую зону с более длинной зимой, чем их новые места обитания (напомним, в районе древнего верхнего Енисея тогда располагалась густотравная степь).

Этот вывод дополняет и исследование упомянутых древних тохарских мумий в Урумчи. Помимо чисто европеоидного типа, они отличались от многих азиатских культур одеждой – специфическая расцветка, орнамент, а также сам тип (своеобразные кожаные сапоги, остроконечные шапки) имел параллели в синхронных культурах Европы, в частности, ряда районов Прибалтики.

В свою очередь, в географическом промежутке между восточным углом Балтики (ладожские памятники), и степями Причерноморья (ямная культура) обнаруживается масса любопытных названий рек, легко переводимых с тохарских наречий, например:

Цна (приток Мокши, а также Березины, Оки и т. д.). -tsän (тох. А, В) – «течь». Ср. название реки Теча в Калужской обл.

Ока – уок (пить, тох. А) – не случайно именно к последнему форманту возводят древнее нзвание Амударьи (Ochsus) и Сырдарьи (Jaksart) – см. Гамкр., т. II, р. 940.

Соответственно, казавшиеся А.И. Соболевскому загадочными названия на – икса, – екса, – окша и т. д. (Тулокса, Вуокса, Шилокша и т. д.) протянушиеся цепочкой от Ладоги до средней Волги, могут объясняться из тох. В «yoktsi» (питье).

Таким образом, данные антропологии и археологии и лингвистическая реконструкция, протягивающая цепочку тохарских предков из Центральной Азии далеко на северо-запад к балтийскому речному бассейну, совпадают.

Вместе с тем возвращаясь к (древне)ямной культуре, нельзя не отметить, что она распространялась не только на восток, но и на запад, вплоть до Карпат, а некоторые исследователи считают, что и еще дальше. Такой размах не позволяет искать ее лингвистический экививалент только в пратохарских наречиях. Поэтому возникает вопрос о более точных лингвистических связях тохарских языков.

Италики и кельты

Многие филологи, в частности В.В. Иванов, сближают прототохаров с итало-кельтской группой. Все эти языки относительно близки друг другу и возможно, составляли даже одну общность или, как некоторые лингвисты пишут, длительное время «параллельно развивались». Эта близость проявляется, в частности, в специфическом созвучии ряда наиболее древних глаголов. Ср., напр, sna (древнеирл.) – «плавать», итал-умбр. Snatu – «плыть», тох. tsna – «течь» (плавать). Тоже самое в других областях языка, например относительных местоимениях (рус. кто, что и т. д.), которые в указанной группе от большинства прочих и.-е. групп специфически заканчивались на – г (напр., лат. datur, ирл. tuigear).

 

Согласно новым археологическим данным, индоевропейцы – носители италийских наречий, попали на Апеннины через Адриатическое море из района нынешних Дубровника, Черногории и Северной Албании (см., напр. «История Европы», т. 1, с. 174–175). Что касается кельтов, то первые письменные свидетельства – греческие около V в. до н. э. и затем раннеримские – застают их в Галлии, частью в Иберии и в Альпах. Там они появились давно, и Юлий Цезарь даже утверждал, что Галлия и есть родина галлов-кельтов. Археологи давно опровергли это мнение, показав, что самые первые памятники кельтов ранней Галыитатской культуры начала I тыс. до н. э. – это территория Баварии, значительной части Чехии и Австрии. По-видимому, протокельты тесно соседствовали с протоиталиками в бассейне среднего Дуная, после чего первые двинулись на запад, а вторые – на юго-запад. Но, если предполагать их соседство в древности еще и с прототохарами, где же может располагаться прародина последних? Опять придется обратиться к археологии. В XV–XIV вв. до н. э. район среднего Дуная, а также всю территорию от среднего Рейна на северо-западе до Трансильвании на юго-востоке занимала так называемая «культура курганных погребений». Где-то из нее недр выделились позже и гальштатская культура, и культуры протоиталиков. Вместе с тем курганы в Европе носят ярко выраженный характер степного происхождения (характерные украшения, оружие, ритуальные глиняные повозки и т. д.). Интересно, что воспоминания о кочевых степях смутно сохранились в культуре кельтов, например, в виде культа коня, а также некоторых предметов специфической степной утвари.

В этой связи интересно, что в сагах ирландцев упоминается о том, что их предки владели землями «Скифии» вплоть до Каспийского моря. На связи кельтов, во всяком случае островных с этой самой Скифией наводит и гидронимика, в частности р. Дон в Восточной Европе и ее точная «тезка» в Шотландии.

В ирландском предании о Лугайде есть поразительно близко звучащие легенды из осетинского эпоса о нартах – и там, и здесь речь идет о поэтическом сравнении стаи воронов с комьями земли, кидаемыми копытами коней, а хлопьев снега – с пеной с морды этих коней (Абаев…, с. 100).

Значительное сходство, выходящее за рамки общих и.-е. антропонимических параллелей, прослеживается и в именах народов ирано-скифского и кельтского круга. Хотя точные значения известны только для части этих имен: например, Sionnah – «лиса», остальные – скорее догадки, поэтому их точная «корневая» связь друг с другом остается предположительной, но все же это сходство интересно:

При этом осетинский филолог В.И. Абаев полагает, что сепаратные латино-осетинские встречи, как и специфически иранские слова в тохарских языках «относятся ко временам, когда предки латинян еще не продвинулись со Средней Европы в Италию, а предки тохаров из Восточной Европы в Среднюю Азию» (Абаев…, с. 123).

Вспомним, что выдающийся искусствовед и историк М.И. Ростовцев писал о том, что скифы, придя в Западное Причерноморье, встретили и усвоили там культуру, тесно связанную с севером Балкан и Средней Европой, здешние могильники с «керамикой, оружием, предметами утвари и туалета… близкими западному гальштату, т. е. раннему железному веку, а затем кельтскому латену» (там же, с. 142). По-видимому эта общность восходит еще к раннему бронзовому веку, когда на Северные Балканы активно проникали степные народы – носители ямной культуры, принявшие участие в создание новых местных культур (см. «Кавказ в системе палео-металлических культур Евразии», с. 204–214, 224–236).

Таким образом, если итало-кельто-тохарская общность и существовала, то она могла возникнуть где-то в степях Восточной Европы. Точнее, именно там она могла распасться, ибо прототохары начали уходить в Азию не позднее второй четверти III тыс. до н. э. Протокельты и италики уже существенно позже откочевали в противоположную сторону, в Центральную Европу, где их пути также разошлись. Настолько, что в эпоху раннего Рима галлы воспринимались как совершенно неизвестный и чуждый народ.

Теперь еще раз сравним вышесказанные лингвистические изыскания с данными археологии. На юге Восточной Европы, между Доном и Днепром в IV тысячелетии располагалась появившаяся из культуры Средний Стог (Мерперт, с. 138) ямная скотоводческая культура, по некоторым вышеуказанным данным, давшая затем импульс афанасьевской культуре Алтая. Вместе с тем ямные памятники распространяются и к западу до Дуная, и можно предположить, что позднейшие курганные культуры Средней Европы также оставило генетически родственное «ямникам» население. Именно ямную культуру, скорее всего, необходимо считать археологическим эквивалентом итало-кельто-тохарской общности (ИКТО).

В свою очередь, как считается, ямная культура выросла из днепро-донецкой и среднестоговской культур конца V–IV тыс. до н. э. – первых неолитических общностей этого района. Как уже отмечалось, эти культуры генетически связанны с северными аналогами до Скандинавии включительно, а население этих культур – в основном мигранты с севера или северо-востока – люди европеоидного широколицего массивного типа (Палеоантропология исследования степного Приднепровья, с. 95).

Если это так, то и истоки ИКТО теоретически можно протянуть еще севернее. Туда, куда теоретически указывают и упомянутые в начале «странности» календаря древних кельтов, отдающего воспоминаниями о каких-то северных, чуть ли не приполярных районах. Туда же возможно указывает название леса у островных кельтов: foraoise, весьма близкая германской этимология слова «лес» – от герм, fohre – сосна, или, чаще, пихта.

Разумеется, подобные построения очень поверхностны, но можно попробовать подтвердить их топонимическими параллелями. За прошедшие тысячелетия карта Восточной Европы сильно изменилась, и все-таки некоторые названия, особенно рек, наводят на определенные аналогии.

– Реки Луга в Ленинградской обл., Лух во Владимирской, Локня, и др. гидронимы, ныне относимые к неизвестным вымершим языкам – ср. или lu (кельт.) – «текущий, быстрый», или шотл., ирл. loch – «озеро» (нельзя не заметить, что название реки и озера в Московской области Локнаш созвучно знаменитому гидрониму Лохнесс в Шотландии).

– Дубна (названия сразу нескольких рек в Центральной России) – обычно предлагаются балтийские параллели, но возможно ср. с древнеирл. Dubh – черный. Есть и аналогия с dubr, dubron (кельтский формант, обозначающий воду), особенно в отношении р. Дубронивка на западе Московской обл.

– Кимры (город в Тверской обл.) – ср. название племени кимвров (германизированных кельтов?) и упоминавшийся валлийский топоним kim-ru «земля, страна сородичей».

– Кянда (река) в Архангельской обл., Конда в Карелии. Обычные производные от саам. Kondok – «земля для оленей» – для гидронимов сомнительны. Зато можно сравнить с condati (кельт.) – слияние рек.

– Самара (приток Волги) и Sambra, Samara (кельт, «спокойная») – река в Галлии (ныне Сомма).

– Турья (приток Припяти) и Turia (предположительно, кельтское название нынешней реки Гвадалквивир в Испании).

– Шульга (река на юге Новгородской обл.) – Sulga (река в Галлии, приток Роны).

Ср. также этноним:

Самниты 1. Племя в Средней Италии 2. Одно из племен Северной Скифии (Буданова). Наконец, вспомним пиктов (Pictae, Picti), народ, проживавший в северной Британии и позже вытесненный оттуда скоттами. Сходство их обычаев с обычаями скифов (включая привычку татуировать, раскрашивать тело – отсюда их латинское название, буквально: раскрашенные) отмечали еще древние историки. Комментатор Вергилия, Servius приводит даже легенду об их переселении в древности из Причерноморья. Не есть ли в этом отголосок воспоминаний об общем движении с востока предков кельтов и тех же италиков?

Нельзя не отметить, что очень близкими были контакты предков кельтов и древних индийцев. Это заметно даже по их мифологии. Братья Рис сравнивают предания о бороздящих воды восьми арийских божествах-Адитьях с легендой о восьми сыновьях Миля, приплывших в Ирландию. В том и другом мифе одинаковый мотив жертвоприношения, при этом имена Арьяман и Эремон очень созвучны, а их носители близки по функциям: первый – вождь древнеиндийских Отцов (Питаров), второй – предводитель предков ирландцев (А. и Б. Рис, с. 120). До сыновей Миля Ирландию населяло пять последовательно сменявших друг друга племен. «Ригведа» говорит о пяти родах, приплывших когда-то в Индию (там же, с. 119). Вряд ли эти герои и народы имеют близкое отношение к Южной Азии и Западной Европе, однако общее строение мифов, числовая символика, близость именослова говорят о возможном общем источнике далекой древности. Жорж Дюмезиль сравнил три свободных класса кельтского общества с брахманами (жрецами), кшатриями (воинами, царями) и вайшьями (земледельцами) – кастами (варнами) древнеиндийского общества.

«Трехчастное» деление вроде бы прослеживается и в других индоевропейских обществах, но здесь совпадение наиболее ярко выражено. При этом и в Индии, и в Ирландии каждая каста, или класс, включая несвободных, ассоциируется с определенной стороной света, причем эти ассоциации в большинстве случаев совпадают (с той лишь разницей, что древний трактат, написанный на санскрите, помещает жречество на сакральном севере, а кельтская традиция – на западе) (там же, с. 148) У кельтов право занять определенную территорию воплощалось в праве зажечь над ней костер. Возжиганием огненного жертвенника в «Ригведе» боги обеспечивают себе право владения страной (там же, с. 179). При этом «очаг владения» и в индийской, и в кельтской традиции дублировался другим костром – в честь богов (там же, с. 184–185). Неделя у кельтов состояла не из семи, а из девяти дней, а точнее, ночей, а месяц – из трех таких недель и, соответственно, двадцати семи ночей, что, по всей вероятности, «соотносимо с двадцатью семью знаками лунного зодиака. Параллели можно найти и в индийской мифологии, где луна, царь Сома, имеет двадцать семь звездных жен, с каждой из которых он проводит одну ночь месяца» (там же, с. 220). По поверьям, существующим в Бретани, первая ночь невесты принадлежит Богу, вторая – св. Иосифу, третья – святому-покровителю и лишь четвертая – мужу, что сильно напоминает четырехчастную индийскую схему: сначала каждой невестой обладает Чандра – луна, затем гандхарва – дух воздуха, затем Агни (божество огня), и только затем – земной супруг (там же, с. 316).

 

Менее заметна, но также прослеживается связь индоиранской и древнеиталийской традиции. По некоторым данным, у италиков также был «очаг владения», а Авеста и древние памятники Апеннин (Игувинские таблицы) дают настолько схожее с Авестой обозначение жреческой коллегии, что исследователи готовы «постулировать совместное обитание протоиталиков и протоиндоиранцев где-то в неопределенной точке Центральной Европы не позже III тыс. до н. э.» (Лелеков…, с. 52).

В целом верное замечание, но не сместить ли эту точку контактов несколько восточнее? Судя по иранско-кельтским «степным» параллелям, такое соседство между предками галлов, италиков, персов и индусов могло установиться в ямный период Северного Причерноморья, в период перехода к кочевничеству. Однако особые «переклички» между мифологией островных кельтов (ирландцев, валлийцев) и памятниками, написанными на санскрите, этим не объяснишь. Возможно, причина всему – «северная раса» ирландских преданий, Туата де Данан, которую мы отождествляем с последними обитателями Гипербореи, располагавшейся, как уже указывалось, между Скандинавией и Шпицбергеном. Первая волна обитателей «крайней земли» ушла на юг через Кольский полуостров и Карелию. Вторая, значительно позже, с гибелью последних остатков Гипербореи в волнах Баренцева моря, постепенно перемещалась на юго-запад по цепочке тогда еще существовавших островов (одним из которых, возможно был легендарный Туле) и в итоге добралась до Ирландии.

Иллиро-венетские племена и фракийцы

При этом на места прежнего обитания предков кельтов и италиков на севере Балкан пришли иные племена, двигавшиеся, видимо, из Прибалтики. Во всяком случае, в XIX – нач. XX вв. ученые написали массу трудов, где обосновывали теорию миграции на Балканы с севера в конце бронзового века. Главенствующую роль в этих теориях отдавалось племенам иллирийцев, которые считались чуть ли не главным и наиболее развитым индоевропейским этносом древности, позже передавшим культурные импульсы римлянам, грекам и др.

Развивая эти построения, патриарх германской филологии Ю. Покорный даже выдвинул концепцию «Великой Иллирии», которая, по его мнению, простиралась в бронзовом веке с севера на юг от Балтики до Эгейского моря и от нижнего Дуная до Британских островов. Не все историки приняли столь «масштабную» теорию, однако признали, что определенные доказательства для нее есть. В частности, И.Л. Маяк в книге «Рим первых царей» пишет о том, что иллирийцы в древности распространили свое влияние на центр и юг Апеннинского полуострова, появившись там практически одновременно с италиками: «Иллирийские следы… усматривают в этнониме авзонов, в культах быка и волка и в погребениях в деревянных ящиках, приписываемых яподам… отголоском иллирийского присутствия в Лации можно считать и имя одного из альбанских царей, деда Тиберина, Каписа». Автор указывает и на эмигранта из Трои легендарного Энея, который, был дарданом, а значит, иллирийцем. Таким образом, этот этнос распространился от холмов будущего Рима на западе до гор Малой Азии на востоке.

Однако нас интересует их многочисленные следы, которые тянутся с севера на юг. Прежде всего, это гидронимы, включающие специфический формант dr, dra в значении «вода»: Драва, Дрвеница, Драве – в южной Прибалтике, Драва, Дрина – на Балканах.

По мнению академика О.Н. Трубачева, корни названия известной области Далмация на юге на самом деле лежат в нынешней Восточной Германии, где сохранились следы аналогичных топонимов, изъясняемых из языка «северных иллирийцев, или иллиро-венетов» (от *delm – «овца»). Аналогичный след от балканского гидронима *daksa «море», также ведет на север. Совпадают гидро– и топонимы Alsa в римской Иллирии и в Литве. «Широкое совпадение топонимики Иллирии и Прибалтики – факт, прочно установленный», – резюмировал данные о таких «следах» А.Г. Кузьмин (Об…, с. 61).

Впрочем, линия Север – Юг выстраивается и для других народов Балкан. Показательно, что такой важнейший для древности термин, как «река», почти идентичен у балтов (ире) и фракийцев (ира). То же касается топо– и антропонимов, например, Kabelh во Фракии соответствует Cabula в Пруссии. Как пишет Ю.В. Откупщиков, «большое количество балто-фракийских ономастических изоглосс… позволяет этимологизировать фракийские имена собственные, опираясь на балтийскую апеллятивную лексику» (Балто-славянские…, т. XVI, 2004, с. 113).

Такие отечественные авторитеты языкознания, как В.Н. Топоров, О.Н. Трубачев и другие протягивали и протягивают все больше таких лингвистических цепочек: гидронимы в Литве Margis – p. Margus в Мезии, местечко Salonithen в Пруссии – Салоники в Греции, город Каунас в Литве и его древний «тезка» в малоазийской Карии, древнее название Скандинавии Scandza, Scandia – Scandon (горы в Далмации). Есть и немало этнических параллелей: Пруссы в Прибалтике – Прусиас (имена царей в Вифинии, там же город Прус), Бурии – германское племя на Одере, бурии – племя в Иллирике. Асдинги, астинги – одно из племен вандалов, асты – фракийское племя близ Босфора.

В пользу древних связей населения Балтики и Балкан говорят и некоторые имена богов и личные имена:

Северный след имени «Аполлон», протянувшийся через Иллирию к низовьям Немана, получается тем глубже, чем больше он дополняется анализом преданий о «нордической» Гиперборее, куда, по легенде, Аполлон летал из Дельф в лебединой упряжке. В частности, Аполлодор Родосский записал миф, согласно которому янтарь – застывшие слезы Аполлона, пролитые божеством, когда Зевс сразил его сына Асклепия. Стоит напомнить, что, как и сейчас, в древности подавляющее большинство этих твердых «слез» добывалось в Прибалтике.

Любопытна и другая легенда, известная нам в пересказе прусского писателя Луки Давида (XVI в.): якобы, некие ученых мужи из Вифинии (опять напомним про тамошний г. Прус) где-то в раннем средневековье предприняли путешествие на север, в Пруссию, где нашли людей, отдаленно понимающих их речь. Несмотря на путанность, легенда эта, возможно, свидетельствует о том, что связи между Прибалтикой и югом сохранялись еще долго.

Подтверждение «балкано-балтийской» теории представили и археологи, нашедшие определенную связь между находками на Западных Балканах и памятниками лужицкой культуры (XIII в. до н. э. – VIII в. н. э., в основном на территории Польши).

Впрочем, ряд ученых полагает, что след с Балкан тянется глубже в Восточную Европу. Так, отмечаются массовые скопления гидронимов, похожих на западно-балканские, на Северной Украине – от Припяти до верховий Днестра. Но это может лишь доказывать, что часть иллирийцев – также, как тысячелетие спустя готы, на своем пути с берегов с Балтики предпочла обходить Карпатские горы.

Греки

То, что предки греков не были автохтонами Эллады, было известно античным авторам, начиная с Геродота. Правда, и «отец истории» знал только, что в незапамятные «времена Девкалионовы» его соплеменники-дорийцы жили на севере страны, в районе нынешних Салоник, затем распространились до подножья Олимпа, и далее – на всю Грецию.

До греков на юге Балкан и на западе Малой Азии обитал народ пеласгов, язык которых, по определению того же Геродота, был «варварским», непонятным эллинам. Эта непонятливость не помешала грекам активно заимствовать из этого языка огромный слой лексики.

Как пишет крупнейший ученый-балканист Ю.В. Откупщиков, заимствованными оказались названия деревьев и растений: лавра, кипариса, гиацинта. Животных – дикого быка. Огромный слой строительной лексики (печь, глина, комната, мост, башня, акрополь и т. д.), а также социальных терминов (царь, правитель, народ, раб). Из металлургии (железо, свинец и даже само слово металл), военного дела (панцирь, дротик, меч, секира). Из мореплавания (канат, управлять кораблем, палуба). Да и сам термин «таласса» – море едва ли индоевропейский, если не считать шатких аналогий, напр, со слав, «дол» – долина в смысле чего-то глубокого. Внушительный пласт религиозной лексики, включая чуть ли не большинство имен богов и героев – также не исконно греческие. (Откупщиков, с. 3)

Учитывая, что значительная часть этих заимствованных слов имеет неиндоевропейскую структуру и специфические окончания на – ссос и – инф (имеющие аналогии в древней Малой Азии), филологи предполагают, что упомянутый субстрат имел неиндоевропейское происхождение. Несомненно, к нему имел отношение язык пеласгов – непосредственное или нет, другой вопрос. Многие считают, что пеласги были первой волной индоевропейцев в Элладе (родственной карийцам или иллирийцам), заимствовавших культуру доарийского населения и затем передавших эту культуру (вместе с лексикой) эллинам.

В любом случае, протогреки, заселяя юг Балкан, застали здесь более развитую, чем их собственная, цивилизацию, и заимствовали ее социальную, строительную, металлургическую и прочую лексику.

Отсутствие в исконном греческом лексиконе названий южных растений указывает на северное расположение прародины ахейцев. Отсутствие не только основных морских терминов, но даже самого исконного термина «море» подразумевает, что эта прародина находилась вдали от соленых пенистых волн. Где же именно?

Собственно греческие легенды мало проясняют этот вопрос, лишь смутно указывая на северную часть Греции, откуда дорийцы начали заселение всей страны. Впрочем, исследователи уже в XVII столетии видели в эллинских преданиях о Гиперборее, о ее мистической связи с Аполлоном воспоминания о значительно более северных землях.

В частности, первый шведский языковед и собиратель памятников рунического письма Юхан Буре (1568–1652) писал, что «древнегреческие культы имеют скандинавские истоки», а его последователь философ и поэт Георг Штэрнъельм (1598–1672) отождествил Аполлона с Одином, сына Одина Ньёрда – с Нордом, который в греческом переводе стал Бореем, гиперборейского мудреца Абариса – со скандинавом Ивартом. Остров гипербореев Эликсию он локализовал как нынешний Хелигсонд в Западной Норвегии. В свою очередь, Олоф Рудбек (1630–1702) пошел еще дальше, практически отождествив Гиперборею с легендарной Атлантидой, которую он расположил близ Скандинавии. При этом имя обитателей северной страны, как считал шведский профессор, было эллинами искажено и вместо древнесеверного слова «yfwerbornes» (в значении «благороднейшие») у Диодора Сицилийского, Геродота и прочих античных авторов возникло якобы греческое слово гипербореи. Разумеется, в этих теориях присутствовал существенный элемент натяжек и фантастики (см. далее – об истоках норманизма), однако современные лингвисты и археологи также находят доказательства глубокой связи между крайним севером и югом Европы.

Так, швед Фритьоф Халльман в работе «Загадка лабиринтов» пишет, что встречающиеся почти по всей Европе и сложенные в глубокой древности из камня кругообразные сооружения диаметром 15–25 метров, имели исходной точкой Скандинавию. Там это были своеобразные площадки для весенних хороводов, до сих пор празднуемых в Швеции и Финляндии. Эти действа, имевшие в прошлом сакральное значение, искаженно отразились в предании о критском лабиринте и нити Ариадны. Этот же священный «хоровод» был изображен на щите Ахилла, о чем упоминает Гомер. Само слово «Троя», возможно, восходит к корню, означавшему такую ритуальную площадку, а сам легендарный город возник на ее месте.

По-своему подошел к вопросу о корнях эллинов И. Тэйлор. Проанализировав древнегреческие мифы и «растительную» лексику, он пришел к выводу, что одним из наиболее типичных представителей ранней эллинской флоры был бук, причем древнее его название постепенно стало названием другого дерева – дуба. Т. е., «греки шли из района, где царствовал бук, туда, где был дуб» (Taylor, р. 26). Этот аргумент, безусловно, исключает из кандидатов в прародину «данайцев» южные и большую часть северных районов Европы (так, в Дании в бронзовом веке бук был представлен слабо по сравнению с дубом). Вместе с тем границы этих поисков можно продвинуть на северо-восток, т. к. пыльца бука встречается в слоях III тыс. до н. э. по всей территории Белоруссии и далее вплоть до низовьев Даугавы.

Хетты

Древний хеттский миф, который цитировал, в своей книге «Древние хетты» исследователь-филолог Вл. Ардзинба, повествует о солнце, которое похищается океаном, а затем снова встает из морских волн. Нетрудно предположить, что этот миф сложился далеко от исторической Хеттской державы, которая только в период расцвета расширила свои границы до морского побережья (в Сирии). Если речь шла о прародине хеттов-неситов, то этот сюжет нам дает некоторые, хотя и размытые представления о географии этой территории: с востока (откуда восходило солнце) и с запада (где оно садилось) эту землю окружало море. Такие параметры подходят под остров или полуостров. Вероятно, он должен быть немалым, чтобы вместить протохеттов (племя достаточно большое, в короткий срок подчинившее себе половину Анатолии). Навряд ли при такой географии этот полу– или остров был вытянут с запада на восток, ибо тогда в мифе бы отразилось, что солнце и в период зенита (на юге) находится над океаном.

В Евразии (еще никто, кажется, не искал индоевропейскую прародину в Африке) подходящих территорий немало. Попробуем сузить ареал поиска с помощью введения других данных. Археология, к сожалению, дает не слишком много. Материальная культура Хеттского государства сложилась на почве местной малоазиатской, в ней с трудом можно выделить привнесенное индоевропейскими пришельцами. Очевидно широкое использование (известное и из письменных источников) боевых колесниц. Но насчет того, где они впервые появились, у ученых нет единого мнения. Раскопки дают косвенные подтверждения в пользу того, что первая индоевропейская волна пришла в Малую Азию с запада, а не с востока. Это видно по разрушениям, которые последовали в Трое I (а также II и III) и сопредельных западномалоазиатских городах в первой половине III тыс. до н. э. – то есть во время, когда в Анатолии предположительно и появились индоевропейцы-протохетты. Более того, определенную цепочку можно протянуть и далее на северо-запад. С конца IV тысячелетия до н. э. протогорода культуры Винча на Среднем Дунае и южнобалканские поселения переживают бум фортификации, и, несмотря на это, подвергаются пожарам и разрушениям. Весьма вероятно, что орды неких завоевателей именно по этому маршруту прошли вплоть до продуваемого ветрами анатолийского плато.

Хетты пришли туда не одни, а в компании еще двух индоевропейских этносов. Ассирийские таблички самого начала II тыс. до н. э., найденные в Каппадокии, содержат, помимо хеттских, лувийские имена. Судя по ним и другим палеографическим данным, несмотря на чрезвычайную близость, хеттский и лувийский языки уже разнились достаточно, чтобы предположить их размежевание не позднее середины III тыс. Севернее хеттов, почти выходя к юго-восточной части Черного моря, расположилась страна, звавшаяся ассирийцами Пала. Одноименный индоевропейский язык сохранялся в этих местах до начала I тысячелетия до н. э., а имя местного народа и самой страны (у халдеев – Пулуа, Палаини) и значительно позже. В VIII веке армянский летописец Зеноб Глак записал легенду о постройке тремя братьями «в стране Палуни» города. Забавно, что это чисто местное сказание отождествили с преданием о постройке далеко за морем, «в земле полян», города Киева и использовали для удревнения истории этого города до 1500 лет (см. часть II).

Палайцы шли в Малую Азию через Балканы – по крайней мере, среди немногочисленных гидро– и топонимов, которые можно привязать к названию этого народа, есть гора Palaiste в Эпире и река Palaistinos во Фракии, позже известная как Стримон (Струма). Многие ученые связывают палайцев с филистимлянами – одним из индоевропейских «народов моря», завоевавшим во II тыс. до н. э. часть Восточного Средиземноморья (и от кого свое имя получила земля Палестина).

Правда, это предположения. Самоназвание лувийцев и палайцев неизвестно – ибо мы знаем их по именам, данным им соседями. Хетты, как следует из их собственных клинописных табличек, именовали себя «хатти», «хетти», а также неситами. Последнее название происходит от одной из столиц их державы – Неса. Название другой столицы – Хатту-сас, наоборот, производно от этнонима. Но что он значит?

Уже вскоре после расшифровки в 1915 году Бендржихом Грозным письменности хеттов, было обнаружено, что религиозные тексты этого народа написаны на двух языках: на собственно индоевропейском «неситском» и втором, который в этих текстах называется «hattili». Он до сих пор представляют собой загадку для исследователей, поскольку достоверные значения известны лишь для двух с небольшим десятков слов этого языка. Такой скудный материал, значительно меньший, даже чем имеющийся этрусский, не позволяет уверенно определить место этого языка в ряду известных семей и групп.

Во всяком случае, достоверно нельзя сказать, что его основа неиндоевропейская. Так, например на hattili царский трон назывался «халмасуита». Нетрудно в первой части слова усмотреть славянскую и германскую аналогию: «возвышенность, холм», «holm», во второй – общеиндоевропейскую основу s-t – сидеть. Титул самого царя – «табарна», созвучно кельтскому личному имени Tabarn и в основе имеет индоевропейское b-r, b-r-n – «превосходный», «избранный» (ср. иран. barin, арм. – barjr и т. д.). В то же время некоторые другие слова этого языка, возможно, имеют кавказское звучание, что говорит о его сложном генезисе.

Ритуалы возведения в царское достоинство предписывали хеттским владыкам в один из торжественных моментов переобувание в «хаттскую обувь». Уже этот факт заставляет предположить, что хатты занимали высокую ступеньку в иерархии древнего индоевропейского государства. Воспоминания о хаттах и их языке были удивительно живучи. Так, в осетинском варианте эпоса «Нарты» упоминается хати-аг ывзаг – «хаттский язык», на котором правители нартов разговаривали между собой и с главным богом. Персидский поэт Фирдоуси называл письменность Хазарии «хаттским почерком».

Загадку происхождения этого народа может объяснить расшифровка его имени и его этнические связи. В ближайшем окружении малоазиатского государства мы не находим никаких параллелей. На севере Сибири есть реки Хатта, Хатанга, предположительно «родственные» енисейскому народу кетов. Однако это очень далеко от Восточной Анатолии, к тому же не обнаруживающей никаких других связей с палеоазиатскими сибирскими языками.

Разрешить проблему поможет, как ни странно, школьный учитель. Тот, который преподавал премудрости языка будущему немецкому писателю Герману Гессе. Учитель звал ученика Hattus, поясняя, что именно так звучит его фамилия по-латыни. Оказывается, фамилия Гессе восходит к топониму немецкой земли Гессен, а та, в свою очередь, обязана названием древнему германскому племени Hattus. Последнее пришло в Среднюю Германию в последние века до новой эры, вытеснив кельтов-вольков. Пришло, как и остальные гонимые похолоданием и наступлением моря германцы, с севера.

Каким образом эти Hattus, или хатты, могли быть связаны с hattili, или хаттами на далеком юго-востоке? Продолжим топо– и гидронимические разыскания. На юго-западе Турции славится живописностью курортное местечко Мармарис. Согласно версии некоторых туристических справочников, название его не слишком курортное, и восходит к хеттскому слову marmar, которое примерно переводится как «болото». Это предположение, конечно, следует принимать с осторожностью – и на болото (во всяком случае, сейчас) эти края не похожи, и традиция все-таки привязывает данный топоним к позднесредневековой крепости с греческим именем Maramaros – «блестящий».

Однако в этой версии все-таки что-то есть. Пройдемся по географическим словарям, и обнаружим схожее название исторической местности в бассейне Тисы, у румын звучащее как Марамуреш. Название этой местности румыны толкуют со своего языка как «Великий Муреш», но это явно народная этимология – ничего «великого» ни по размерам, ни по исторической значимости этот край не представляет. Зато его название у соседних, в т. ч. славянских народов – Мармарос – заставляет предположить как раз этимологию с болотом: долинная часть этого края и раньше, и сейчас часто подвергается сильным затоплениям во время разливов реки Тисы.

Еще далее на северо-запад, как писал некогда Плиний, находился другой схожий гидроним: «Филемон сообщает, что он (северный океан) у кимбров называется Morimarusa, то есть мертвое море». Кимбры (кимвры) – германское племя, жившие на Ютландском полуострове, в свое время более обширном. В конце II века до н. э. последовало сильное наступление моря и затопление многих земель, в результате чего кимвры вместе с тевтонами вынуждены были переселиться на юго-запад. Тысячелетиями раньше Северное море затопило другие населенные острова и прибрежные территории (у Гельголанда, в районе Доггер-банки и т. д.). Может быть, в память о жертвах многочисленных наводнений оно и получило название «мертвого»?

При этом гидроним morimarusa – не германский, и вообще не трактуется из современных языков Северной Европы. О.Н. Трубачев пишет: «Можно довольно уверенно сказать, что это выражение на индоевропейском (негерманском) языке и глоссируется оно у Плиния весьма правдоподобно: «mortuum mare, мертвое море». Похоже, что римский географ, услышав этот термин через посредников, трактовал его по латинскому созвучию, а реальное значение могло быть несколько иным. Значение «болото» (как и близкие к нему «топь», «мертвое озеро» или, в конце концов, «море») подходило для зыбучих песков и часто затопляемого побережья юго-западной части Северного моря как нельзя лучше. Не есть ли это древний гидронимический след предков хеттов?

И не нужно ли добавить к нему другие на линии между Малой Азией и Северным морем? Где-то в Мисии (нынешняя Болгария) древние авторы помещали реку Cetius, а недалеко от нынешней Вены, на границе между римскими провинциями Нориком и Паннонией, отмечали гору с таким же и при этом подозрительно близко по созвучию имени народа хеттов названием. Да и сама область Норик не есть ли двойник области и священного города в земле хеттов – Нерика?

Возможно, из этих топонимических исследований следует, что следы протохеттов надо искать в районе Ютландии? Последняя неплохо подходит под указания мифа об «умирающем-воскресающем солнце»: большой полуостров, вытянутый с севера на юг. Движение из Ютландии на юго-восток, возможно, происходило в конце IV – начале III тыс. до н. э. Датские историки утверждают, что очаг формирования так называемой культуры воронковидных кубков находился именно там, и оттуда эта культура (многими признающаяся за праиндоевропейскую) и ее носители продвинулись через Эльбу и Карпаты далее к Причерноморью. Последние заметные следы ее найдены в нынешней Молдавии, где она, видимо, потеряла первоначальные черты, а ее генерирующий этнос постепенно смешивался с «балканоидами». Но если импульс движения не потерял силу, он должен был привести эту «модерированную» этнокультурную общность именно в Малую Азию.

Этому предположению есть определенное антропологическое доказательство: хетты подразделялись на два типа: брахикранный и долихокранный и таким же смешанным было некогда население первоначального ютландского района культуры воронковидных кубков. При этом облик т. н. «человека из Толунда» (хорошо сохранившегося в датских болотах трупа раннего железного века) весьма похож на отчеканенные в малоазийских скалах профили хеттских воинов.

В этой связи можно предположить следующее. Как уже упоминалось, в Южной Скандинавии в конце IV тысячелетия до н. э. сформировалась разновидность культуры воронковидных кубков, останки которой свидетельствуют о бурном развитии скотоводства и огненно-подсечного земледелия. Однако в первой половине III тыс. до н. э. земледельческие площади резко сокращаются, число стоянок тоже – население уходит. После непродолжительных остановок, возможно, на среднем Дунае и на севере Балкан «хатты» перешли в Малую Азию, сокрушив по пути протогорода «средиземноморцев». Здесь переселенцы стали оседать и смешиваться с местным населением. Поначалу хатты не могли создать большого грозного государства и выступали лишь в коалиции с другими народами. Хроники Аккада повествуют, что во времена Наромсуэна (2236–2200 гг. до н. э.) на их страну «напали враги – 17 царей, в том числе Памба, царь Хатти». Положение изменилось после «климатической катастрофы», которую как мы упомянем ниже, можно отнести к 2193 году до н. э. Жестокая засуха ударила по цветущим цивилизациям Месопотамии и Сирии. В то же время изменения климата подстегнули северные народы к новому броску на юг. Около 2100 г. до н. э. новая волна индоевропейцев проходит через Дарданеллы (пролив тогда более узкий, чем ныне) и, спалив Трою IV и другие укрепления на западе Малой Азии, оседает в ее центральной и восточной части. Там новые пришельцы входят с родственными им хаттами в союз, положивший начало могущественной Хеттской державе (причина замены «а» на «е» в древнем этнониме неясна, возможно, ее привнесла именно вторая волна пришельцев).

После столетий могущества и процветания эта держава канула в Лету вместе с народом, давшим ей имя. Однако само имя хаттов из истории не исчезло. Как мы уже упоминали, в последние века до новой эры откуда-то с севера, возможно из Ютландии или Южной Скандинавии, пришли в нынешнюю землю Гессен этнонимические двойники мало-азийских хаттов – хатты-германцы. Вполне вероятно, что это были не просто двойники, а дальние родственники. История полна примерами, когда часть того или иного племени переселяется в чужие края, а часть остается в родных местах. Поэтому один и тот же этноним может появляться на самых разных территориях. Причем люди-отпрыски одного и того же корня могут говорить уже на разных языках и с трудом помнить о своем родстве. Классические примеры: предки венгров – угры, прошедшие в средневековье от Камы до среднего Дуная, но оставившие на северо-востоке далеких родственников (югра), руги прошедшие из Прибалтики до Причерноморья, а затем до Паннонии, Италии и т. д.

В итоге осколки некогда единых этносов рассыпались на огромных европейских пространствах, и часто будучи частично ассимилированы местными народами, все-таки сохраняли свое единое имя.

Что касается хаттов, то они тоже рассеялись по Европе и Азии, только этноним их претерпел некоторые изменения. Историки давно обратили внимание на сходство имен хатты, юты (давшие название Ютландии), готы, гауты, наконец, ёты (одна из народностей – предков шведов). Сходство тем более разительное, что начальное h или g в разных транскрипциях могло то появляться, то исчезать, а гласные – чередоваться. Все эти племена в разное время вышли из одного района, – Южной Скандинавии, а может быть, конкретно из области Ёталанд, давшей имя им всем. Более других прославились готы, которые, вырвавшись с исторической родины «подобно пчелиному рою», потрясли своими набегами всю Европу от Приазовья до Пиренейского полуострова. Готы быстро восприняли культуру завоеванных народов, создали свой алфавит и письменность, рано обратились в христианство (арианского толка). Может быть поэтому история этого племени более полно отражена в средневековых анналах. Однако содержание последних мало интересовало бы нас в связи с излагаемой историей индоевропейцев, если бы не одна существенная оговорка у историка VI в. Иордана. Он, сам гот по происхождению, называет свой народ гетами. В свете указанного чередования гласных деталь как будто маловажная, но Иордан настаивает: пришельцы из Скандинавии и известное с древности племя в низовьях Дуная (геты) суть один и тот же народ.

Автор труда «О происхождении и деяниях гетов» приводит генеалогию готских королей, включая Берига, который вывел свое племя из Скандзы (Скандинавии) и Буребисту, создавшего могущественное царство в Подунавье. Между тем, до сих пор историки считают, что готы – племя германского корня, а геты – фракийское, и их пути пересеклись не ранее II века н. э. в Причерноморье. Конечно, в трудах Иордана много натяжек и явных несоответствий реальной истории. Так, рассказы о сражениях готов с «египетским царем» на Ниле и походах готских жен-амазонок в Закавказье и Сирию, мягко говоря, сомнительны, также как и размеры «державы Германариха», куда якобы вошли все народы от Азовского моря до Финского залива. Но это еще не основание не верить всему повествованию Иордана. Его описание Скандинавии – фактически первое в истории – довольно близко к действительности. Путь готов с севера через нижнюю Вислу в Северное Причерноморье подтверждается археологами (вельбарская культура). Возможно, есть зерно истины и в объединении истории готов и гетов. Последние внесли особенно яркий штрих в историю во времена Буребисты (I в. н. э.), когда их государство раскинулось от Ольвии до Паннонии и угрожало римскому владычеству на Балканах. Но впервые геты были зафиксированы в письменных источниках в VII в. до н. э., когда греческие колонисты стали осваивать Причерноморье.

Геродот считал это племя фракийским («самым храбрым и честным» среди них), однако живший ранее этого автора Гекатей Милетский, а также лингвистические и археологические исследования показывают, что в древности это были разные этносы (Златковская…, с. 3–7). Мало того, современный историк на основании текста короля Альфреда Великого о переселении в Англию гетов (Geat) делает вывод о том, что, возможно «следует признать соседство (или родство?) «гетов» и «ютов» (Кузнецов…, с. 67). Т. е. опять речь идет об исходной точке, или «утробе, порождающей племена» на севере Европы. А Иордан просто смешал в своем рассказе две разных волны одного и того же этноса – волны, приход которых к Дунаю разделило тысячелетие или даже более.

А еще ранее в том же направлении проследовала еще одна, самая первая волна – хаттов.

Остальные племена

Жители северо-запада Малой Азии – фригийцы – были ближайшими родственниками армян, что ощущалось даже в эпоху Греко-персидских войн. В частности, в войске Ксеркса армяне стояли под одним с фригийцами флагом, были одеты и вооружены подобно им. Это подтверждают и отдельные примеры из «языка земли» (например, топоним Gordium во Фригии и Gordiae в Армении).

С другой стороны, по Страбону фригийцы происходили из Фракии. Однако и это, по-видимому, был только промежуточный этап в расселение этих и.-е. народов. Например, В. Стецюк помещает прародину фригийцев недалеко от фракийской, где-то между Десной и Сеймом. В свою очередь О.Н. Трубачев, на основании гидронимических данных, выводит где-то к северу от Нижнего Дуная родину протоармян (Трубачев. Этногенез…, с. 148–149). Примечательно, что предок прародителя армян Гайка (Хайка) носил имя Тирас (Античная…, с. 12) идентичное древнему названию реки Днестр.

В свою очередь, ряд ученых сближает армянский и фригийский языки с греческим и делает предположение о существовании в древности общности этих наречий и о том, что ее носители назывались «тевкры» (ВДИ, 1995, № 3).

Вышесказанное подкрепляется множеством других этнонимических параллелей между Северной Европой и Балканами, уже отмеченных выше, а также Малой Азией:

Фризии, или фригии (frisii, frigii), племя на севере Германии – фригийцы в Малой Азии.

Хавки, или хайки (chauci, chaici), германское племя – хайки, самоназвание древних армян. Предание связывает его с именем героя, восставшего против власти Вавилона, но это может быть только легенда.

Тевкры, тевктеры, племя к востоку от Рейна – тевкры – одно из имен троянцев.

Даны, германское племя, давшее новое название бывшей Ютландии – данайцы, один из этнонимов древних греков в период Троянской войны, известный по творениям Гомера: «Бойтесь данайцев, дары приносящих».

Хермиония, город по соседству с ленедарными Рипейскими горами – Хермион, город в Греции (Арголиде).

Естественно, южная половина этих этнономических пар стала известна ранее, чем северная. Потому что юг входил в «цивилизационную зону», оставившую нам памятники письменности, а север, как считается, начал свою письменную историю не ранее чем со II века н. э. (первые руны). Но общее направление движения европейских народов было как раз с севера на юг. Если Иордан называет Скандзу «утробой, порождающей народы», эти слова являются указанием на такой вектор. И, возможно, дают ключ к разгадке происхождения самого названия северного полуострова, над которой давно бьются филологи. «Скандза» (у Иордана), или «Скандия» (у Плиния), позже «Скандинавия», с трудом переводится с любого иного языка, кроме санскрита, где значит «излитая, изливающаяся». Такое же имя – Сканда – носит герой древнеиндийского эпоса, вознесенный якобы небесной рекой Ганга к звездам Плеяд, а потом возглавивший войско богов. Возможно, это также отзвук воспоминаний о далекой северной родине, а шесть голов и двенадцать рук Сканды символизируют разные народы, «излившиеся» из Гипербореи и растекшиеся по разным углам Евразии.

Как бы в подтверждение этого тезиса С.В. Жарникова и А.Г. Виноградов выделяют много названий рек в Скандинавии и Северной Германии, которые (как и реки русского Севера – см. ранее) имеют определенные аналогии в санскрите. Например, Арна – arna («волна, поток»), Судон – sudana («щедрая»), Вена – vena («река»). Еще больше таких совпадений, считают авторы, в названиях североевропейских племен:

* Последний, напоминают Жарникова и Виноградов, после мести пандавам ушел куда-то на северо-запад, в область Ашвирас («Голова лошади»), в которой авторы видят арийскую прародину – Кольский полуостров.

 

Эта и другие аналогии кажутся вам слишком смелыми? История полна гораздо более удивительных параллелей, а сравнительная филология – и подавно. Загляните хотя бы в «Сравнительный словарь мифологических параллелей в и.-е. языках» М.М. Маковского и найдете массу поразительного, но, тем не менее, не выходящего за рамки академической науки.