Глава 25. Княжна Кантакузино
До Смирны паром добрался лишь под вечер следующего дня. Лира весь день провела в плетеном кресле на палубе, выбираясь только за кофе и хлебом, размышляя, что делать дальше, и просматривая записную книжку, ту самую клавикулу. Кубичек вписал туда имя княжны Розамонды Кантакузино, и то, что в этом имени была роза, решило дело. Сойдя с парома, Лира направилась по указанному адресу – в один из больших домов на набережной.
Смирна была знаменитым торговым городом; в старину местные купцы сколачивали огромные состояния на торговле коврами, сухофруктами, зерном, пряностями и драгоценными камнями. И самые богатые семьи издавна селились в роскошных особняках по сторонам обсаженной пальмами дороги вдоль побережья – отсюда открывался прекрасный вид на горы, а летом с моря дул прохладный ветер.
Дом Кантакузино стоял в стороне от дороги, в глубине сада, ухоженность и сложность которого говорили о богатстве владелицы. Наверное, очень хорошо быть таким богатым, если у тебя нет деймона, подумала Лира. С деньгами куда проще защититься от посторонних глаз.
Подумав об этом, она вдруг задумалась: а удастся ли ей вообще попасть в этот дом и встретиться с княжной? Задача вдруг показалась непосильной. И, кстати, зачем вообще с ней встречаться? Наверное, спросить совета насчет дальнейшего пути. И если Кубичек добавил ее в список, видимо, как минимум один раз княжна уже согласилась помочь кому-то из таких же, как она. «Не трусь!» – велела себе Лира.
Она прошла в ворота и дальше, по усыпанной гравием дорожке – между симметричными клумбами аккуратно подстриженных роз, на которых только начали проклевываться бутоны. Садовник, трудившийся в дальнем углу, обернулся, увидел Лиру и выпрямился, провожая ее взглядом. А Лира, собрав всю храбрость в кулак, поднялась по мраморным ступеням к входу в дом и позвонила в колокольчик.
Дверь открыл пожилой слуга. При виде Лиры его ворона-деймон хрипло каркнула, и глаза старика блеснули из-под тяжелых век: он все понял.
– Надеюсь, вы говорите по-английски, – сказала Лира, – потому что я ни по-гречески, ни по-анатолийски почти не говорю. Я хотела бы засвидетельствовать свое почтение княжне Кантакузино.
Слуга оглядел ее с головы до ног. Лира знала, что одета неважно, но помнила совет Фардера Корама и старалась подражать ведьмам, которые в лохмотьях из черного шелка держались величественно и просто, как в самых элегантных платьях от-кутюр.
Дворецкий склонил голову и промолвил:
– Могу ли я известить княжну, кто прибыл к ней с визитом?
– Меня зовут Лира Сирин.
Дворецкий отступил, приглашая ее подождать в прихожей. Лира огляделась: темное дерево, роскошная лестница, люстра со свечами, высокие пальмы в терракотовых горшках, запах натертых воском полов. Прохладно и тихо. Тяжелый покров богатства и традиционности, лежавший на всем вокруг, заглушал и шум машин, мчавшихся по дороге, и все прочие звуки внешнего мира.
Дворецкий вернулся и сказал:
– Княжна готова принять вас, мисс Сирин. Прошу, следуйте за мной.
В прихожую он вышел из двери на первом этаже, но теперь стал подниматься по лестнице. Двигался он медленно, дышал с легким присвистом, но выправка у него была военная. Открыв дверь на втором этаже, он объявил имя гостьи, и Лира вошла в просторную комнату, залитую светом. Из окон открывался вид на залив, порт и дальние горы. Казалось, комната кипит жизнью: на крышке великолепного фортепиано цвета слоновой кости было расставлено десятка полтора фотограмм в серебряных рамках, на стенах висели современные картины и книжные полки, выкрашенные в белый цвет. Все это в сочетании с элегантной светлой мебелью сразу пришлось Лире по душе. Под одним из огромных окон, в кресле, обитом парчой, сидела пожилая леди в черном.
Лира приблизилась к ней. «Может, сделать реверанс?» – мелькнуло у нее в голове, но Лира тут же поняла, что это будет нелепо, и просто сказала:
– Добрый день, княжна. Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились принять меня.
– Это так тебя учили обращаться к княжне? – голос старой аристократки был сухим и строгим, но чувствовалось, что слова Лиры ее позабавили.
– Нет. Этому меня вовсе не учили. Но кое-чему другому я научилась неплохо.
– Приятно слышать. Придвинь-ка вон то кресло поближе и садись. Дай на тебя посмотреть.
Лира повиновалась и спокойно выдержала пристальный взгляд. Старая леди казалась энергичной, сердитой и в то же время уязвимой. Интересно, что за деймон у нее когда-то был? И прилично ли об этом спрашивать?
– Кем были твои родители? – спросила княжна.
– Моего отца звали Азриэл. Лорд Азриэл. А моя мать не была его женой. Ее звали миссис Колтер. Но откуда вы узнали… то есть почему вы сказали «были»? Как вы поняли, что их уже нет в живых?
– Сироту я узнаю с первого взгляда. Я однажды встречалась с твоим отцом.
– Неужели?
– В Берлине, на приеме в египетском посольстве. Должно быть, лет тридцать назад. Он был чрезвычайно хорош собой. И очень богат.
– Он лишился всего, что имел, когда я родилась.
– Как так?
– Он не был женат на моей матери. Случился скандал, его судили…
– Ох уж эти мне законники! А у тебя, деточка, деньги есть?
– Ни гроша.
– Ну, значит, законникам ты неинтересна, и тем лучше. Откуда ты узнала обо мне?
– От одного человека в Праге. От Вацлава Кубичека.
– А-а! Очень интересный мужчина. Ученый, и довольно известный. Но скромный, без чванства. Ты о нем что-то слышала до того, как приехала в Прагу?
– Нет. Я вообще понятия не имела, что на свете есть другие люди, которые… ну… у которых нет… Ну, вы понимаете. Он мне очень помог.
– Почему ты забралась так далеко от дома? И куда направляешься?
– Мне нужно попасть в Центральную Азию. В одно место, которое называется Ташбулак. Там была ботаническая исследовательская станция. И я надеюсь найти там ответ на одну загадку. Можно даже сказать – тайну.
– Расскажи о своем деймоне.
– Пантелеймон…
– Хорошее греческое имя, – заметила княжна.
– Он выбрал облик лесной куницы. Когда мне было двенадцать, мы с ним обнаружили, что можем отделяться друг от друга. То есть нам просто пришлось это сделать. Я должна была исполнить одно важное обещание, а для этого нужно было оставить его и одной отправиться туда, куда он пойти не мог. Никогда в жизни… почти никогда я не чувствовала себя так ужасно. Но в конце концов мы снова нашли друг друга, и я решила, что он меня простил. После этого мы еще долго оставались вместе, хотя приходилось хранить в тайне от всех, что мы умеем разделяться. Мы думали, на это вообще никто не способен, кроме ведьм. Но где-то с год назад или около того мы стали ссориться. Дошло до того, что уже выносить друг друга не могли. Это было ужасно! И вот я однажды проснулась, а он ушел. И теперь я пытаюсь его разыскать. Иду по следу за всякими подсказками, мелочами, в которых на первый взгляд вовсе нет смысла… В Праге я познакомилась с магом, который дал мне одну такую подсказку. В общем, я полагаюсь на случай. Кстати, с мистером Кубичеком я познакомилась совершенно случайно.
– Ты о многом умалчиваешь.
– Я не знаю, что вам будет интересно, а что – нет.
– Думаешь, моя жизнь так разнообразна и полна увлекательных событий, что мне и дела нет до незнакомки, очутившейся в таком же плачевном положении, как и я?
– Ну почему нет? В смысле, насчет увлекательных событий. Наверняка полно людей, которые хотели бы с вами общаться. Может, к вам приходят друзья. Или семья, родные…
– Детей у меня нет, если ты об этом. Мужа тоже. Правда, в каком-то смысле от родных не продохнуть: этот город… да что там, вся страна битком набита людьми, которые носят фамилию Кантакузино. Но настоящей семьи у меня нет. Есть горстка друзей, но они стесняются меня, делают скидки на мое положение и избегают болезненных тем. Они со мной всегда добры, полны понимания и сочувствия. Так что любой разговор превращается в пытку. Когда меня посетил господин Кубичек, я буквально умирала от скуки и отчаяния. И с тех пор самые дорогие мои гости – те, кто приезжает ко мне от него и еще от двух-трех человек, таких же, как мы. Выпьешь со мной чаю?
– С удовольствием.
Княжна позвонила в серебряный колокольчик, стоявший рядом с ней на столике.
– Когда ты приехала в Смирну?
– Сегодня. Я к вам прямо с парома. Скажите, княжна, а почему ваш деймон ушел?
Услышав, как открывается дверь, старая леди предостерегающе подняла руку.
– Чаю, Хамид, – сказала она дворецкому.
Тот кивнул и снова вышел. Некоторое время княжна прислушивалась. Убедившись, что слуга ушел, она снова повернулась к Лире.
– Это был черный кот, необычайно красивый. Он бросил меня, потому что полюбил другую. Танцовщицу из ночного клуба. Она его просто обворожила.
«Танцовщица» прозвучало в ее устах немногим лучше, чем «проститутка». Лира промолчала, но была заинтригована.
– Ты, должно быть, задаешься вопросом, – продолжала княжна, – как его вообще угораздило познакомиться с такой женщиной. При обычных обстоятельствах ее круг общения действительно не мог бы пересечься с моим. Однако у меня был брат, совершенно ненасытный в своих телесных аппетитах и причинявший семье немало хлопот поразительной склонностью к мезальянсам. Однажды он привел эту женщину на суаре, даже не пытаясь скрыть, кто она такая. «Эта юная дама – моя любовница», – сообщал он каждому, кого встречал. И, надо отдать ей должное, она была на редкость изящна и хороша собой. Я и сама почувствовала ее привлекательность, а мой бедный деймон потерял голову вмиг.
– Бедный деймон?
– О, мне было его так жалко! Подумать только – попасть в зависимость от женщины такого сорта! Это было чистое безумие. Я чувствовала все, что с ним творится, и, конечно, пыталась говорить с ним об этом, но он не желал ничего слушать. Не желал даже попытаться обуздать свои чувства. Впрочем, думаю, они и не поддавались контролю.
– А ее деймон?..
– Мармозетка или вроде того. Ленивый, тщеславный и напрочь лишенный любопытства. Мой брат продолжал водить эту девицу в оперу, на скачки, на приемы… И всякий раз, когда я тоже там присутствовала, мне приходилось искать ее общества, потому что этого страстно желал мой деймон. Это было невыносимо. Он терся возле нее, подбирался так близко, как только мог, шептал ей на ухо, – а ее собственный деймон только равнодушно зевал и прихорашивался, не обращая на все это внимания. В конце концов…
Тут дверь открылась, и княжна умолкла. Дворецкий поставил на столик справа от нее поднос, поклонился и вышел, и только тогда она закончила фразу:
– В конце концов об этом узнали все. Я стала притчей во языцех. И мне было очень, очень плохо.
– Сколько вам было лет?
– Девятнадцать, а может быть, двадцать, уже не помню. Если бы все шло как положено, я уже должна была бы принять ухаживания одного из тех молодых людей, которых мои родители считали подходящей парой, и выйти замуж. Но в такой абсурдной ситуации это стало невозможным. Я превратилась в посмешище.
Княжна произнесла это совершенно спокойно, как будто та молодая женщина, которой она была в двадцать лет, не имела к ней никакого отношения. Повернувшись к столику, она налила чай в две прелестные чашечки.
– И чем все закончилось? – спросила Лира.
– Я просила его, умоляла… но он просто обезумел. Я говорила: если он не прекратит, мы оба умрем. Но он все равно не желал остаться со мной – ни за что на свете! Дошло до того, что я… сейчас ты поймешь, как глубоко может пасть человек, поддавшийся отчаянию… Одним словом, я ушла из родительского дома и стала жить с ней.
– С этой танцовщицей?
– Чистое безрассудство, да. Я притворилась, будто влюблена в нее, и ее это вполне устроило. Я жила с ней, забыла о своих обязанностях перед семьей. Я делила с ней постель, и стол, и даже ее презренную профессию – потому что я тоже могла танцевать, я была изящна и ничуть не хуже собой, чем она. У нее было скромное дарование, не более того. Но вместе мы привлекали больше публики и стали пользоваться успехом. Мы танцевали во всех ночных клубах от Александрии до Афин и получали щедрые предложения. Целое состояние за то, чтобы выступить в Марокко. Еще больше нам сулили за гастроли в Южную Америку. Но моему деймону все было мало. Он хотел большего. Он хотел принадлежать ей, а не мне. Ее деймон пристрастился к опиуму; она сама не стала рабыней мака, но начала уделять больше внимания моему деймону, чем своему. Он почувствовал, что прежняя одержимость вернулась, и тут я поняла, что настало время уйти. Я думала, что умру, и была к этому готова. И вот однажды ночью… дело было в Бейруте… одним словом, однажды ночью я решилась и оторвалась от него. Он цеплялся за свою танцовщицу, она крепко держала его, прижимая к груди изо всех сил. Все трое мы рыдали от боли и ужаса; но я не отступилась; я разорвала связь и ушла, а он остался с ней. С той самой минуты и по сей день я одинока. Я вернулась в семью; мои родные отнеслись к случившемуся как к очередной, умеренно забавной семейной легенде. Но выйти замуж я, конечно, уже не могла: никто не взял бы жену без деймона.
Лира сделала глоток чая, вдохнув тонкий жасминовый запах.
– А когда вы встретились с моим отцом?
– За год до того, как все это случилось.
Лира задумалась. Как же так? Не может быть! Ее отец был не настолько стар!
– А что вам запомнилось больше всего из того времени, что вы прожили с танцовщицей? – спросила она.
– О, на этот вопрос ответить очень легко! Наши жаркие ночи на узкой кровати. Ее изящное, стройное тело, его аромат. Этого я не забуду никогда.
– Так вы все-таки полюбили ее? Или просто продолжали притворяться?
– Видишь ли… в делах такого рода рано или поздно можно понять, что притворяться уже незачем.
Лицо престарелой княжны оставалось спокойным. Глаза тонули в глубоких морщинах, но сияли живым блеском.
– А ваш деймон?
– Так и не вернулся ко мне. Она умерла, эта танцовщица. Давным-давно. Но он не вернулся. Думаю, он ушел в аль-Хан аль-Азрак.
– Синий отель! Так это… правда? Он и в самом деле существует? Разрушенный город, где живут одни деймоны?
– Полагаю, правда. Некоторые из моих гостей – я имею в виду тех, кто приезжал от господина Кубичека, – направлялись именно туда. Но ни один не вернулся обратно, насколько мне известно.
Лира уже мчалась мыслью через горы и пустыни, к безмолвному, лежащему в руинах городу, озаренному луной.
– Итак, свою историю я тебе рассказала, – продолжала княжна. – А теперь ты должна рассказать мне что-нибудь особенное. Не попадалось ли тебе в путешествии чего-то такого, что способно заинтересовать пожилую даму без деймона?
– Когда я была в Праге… – начала Лира. – …всего лишь на прошлой неделе – хотя, кажется, уже столько времени прошло! В общем, я сошла с поезда и хотела найти расписание, но тут ко мне подошел мистер Кубичек. Как будто он меня ждал! Оказалось, что так оно и было…
И, слово за слово, Лира рассказала ей всю историю человека-печи. Княжна слушала ее очень внимательно, ни разу не перебив, а под конец удовлетворенно вздохнула.
– Значит, тот маг и был его отцом? – спросила она.
– Ну, по словам самого Агриппы – да. Корнелис и Динесса…
– Жестокую шутку он сыграл с родным сыном.
– Я тоже так подумала. Но этот горящий человек… он решился во что бы то ни стало разыскать свою Динессу, и это ему удалось.
– Любовь… – задумчиво проговорила княжна.
– Расскажите мне еще о Синем отеле! – попросила Лира. – Я слышала, что его еще называют Мадинат аль-Камар – Город Луны. Почему?
– О, этого никто не знает. Это очень старая легенда. Когда я была совсем маленькой, няня рассказывала мне сказки о призраках. От нее-то я и услышала впервые об этом Синем отеле. Куда ты отправишься дальше?
– В Алеппо.
– Тогда я дам тебе имена нескольких человек, оказавшихся в том же положении, что и мы. Возможно, кто-нибудь из них знает больше. Но, как ты понимаешь, у многих Синий отель вызывает страх и суеверный ужас. Не стоит о нем говорить с людьми, у которых все в порядке. Особенно с теми, кого легко напугать.
– Конечно, – кивнула Лира и допила чай. – У вас такая красивая гостиная! Вы играете на фортепиано?
– Оно играет само по себе, – сказала княжна. – Подойди и потяни вон за ту рукоятку слоновой кости справа от клавиатуры.
Лира повиновалась, и встроенный механизм тотчас ожил. Клавиши стали опускаться и подниматься, словно под невидимыми пальцами, а комната наполнилась звуками сентиментальной любовной песни, бывшей в моде с полвека тому назад. Лира восторженно улыбнулась княжне.
– «L’Heure bleue», – сказала та. – Мы часто под нее танцевали.
Лира снова повернулась к фортепиано, обвела взглядом фотограммы в серебряных рамках… и внезапно замерла.
– Что такое? – встрепенулась княжна.
Лира потянула за рукоять, выключая музыку, и дрожащей рукой взяла одну из фотограмм.
– Кто это?
– Дай-ка сюда.
Княжна взяла фотограмму и изучила ее через пенсне.
– Это мой племянник, Оливье. Вернее, внучатый племянник. Оливье Бонневиль. Ты с ним знакома?
– Да. Не совсем, но он… он думает, у меня есть одна вещь, которая принадлежит ему, и хочет отобрать ее.
– А она и правда у тебя?
– Она моя. Мой отец… Мне дал ее мой отец. Месье Бонневиль заблуждается, но доказать ему это не удастся.
– Да уж, такого упрямого мальчишку еще поискать. Его отец был неудачник и, судя по всему, плохо кончил. Оливье – мой родственник по материнской линии, но его мать тоже умерла. Он возлагает на меня известные надежды. Если бы не это, он бы обо мне и не вспомнил.
– А он сейчас в Смирне?
– Надеюсь, нет. Если приедет, я ему ничего о тебе не скажу, а если спросит прямо, солгу. Я это умею.
– Когда я была маленькой, я тоже хорошо умела, – призналась Лира, чувствуя, что от этого обещания княжны ей стало легче. – Но потом почему-то разучилась.
– Иди сюда, дорогая, и поцелуй меня, – сказала княжна, протягивая к ней руки.
Лира с радостью повиновалась. Сухие, как бумага, щеки княжны благоухали лавандой.
– Если все-таки отправишься в аль-Хан аль-Хазрак, – промолвила княжна, – и если там и вправду окажется разрушенный город, населенный деймонами, и если случайно встретишь там черного кота по имени Фануриос, скажи ему, что перед смертью я была бы рада еще разок с ним повидаться. Только пусть не откладывает надолго.
– Хорошо.
– Надеюсь, ты благополучно доберешься до цели и разгадаешь свою тайну. Тут, я подозреваю, не обошлось без молодого человека.
Лира моргнула. Должно быть, княжна имеет в виду Малкольма. Ну конечно, для нее-то он еще совсем молодой.
– Ну… – начала она. – Не совсем…
– Нет-нет-нет! Речь вовсе не о моем внучатом племяннике! – Княжна взмахнула рукой. – Если судьба снова приведет тебя в Смирну, непременно загляни ко мне, а не то мой призрак будет тебя преследовать.
Повернувшись к письменному столику с украшениями из золоченой бронзы, княжна достала из ящика лист бумаги и авторучку. С минуту она сосредоточенно писала, потом подула на лист, сложила его пополам и вручила Лире.
– Кто-то из этих людей наверняка поможет, – сказала она. – Ну что ж, прощай. Я очень тебе благодарна. Никогда не забуду того, что ты мне рассказала.
Лира вышла и тихонько закрыла за собой дверь. Дворецкий ждал в коридоре, чтобы проводить ее. Пройдя через сад и за ворота, она двинулась дальше, пока дом не скрылся из виду, а потом остановилась и прислонилась к стене, чтобы немного успокоиться.
Та фотограмма все же потрясла ее до глубины души – пожалуй, не меньше, чем если бы в гостиную вошел сам Бонневиль. Что-то в нем было пугающее, и то, что он оказался родственником княжны, слишком уж было похоже на некое предостережение от тайного содружества. Ей словно сказали: «Будь начеку! Никогда не знаешь, откуда он выскочит!»
Даже здесь, в Смирне, от него не укрыться.
