Глава 24. Базар
Малкольм и Мерзад Каримов провели ночь в сухой пещере и проснулись теплым солнечным утром. Оставаясь под покровом леса, они смогли пересечь границу незамеченными. С заросшей тропинки выше по склону они увидели длинные вереницы машин по обе стороны от пропускного пункта и с облегчением переглянулись. Дальше путешествие пошло как по маслу. Малкольм купил Каримову билет до Константинополя, куда они и прибыли через два дня после убийства патриарха.
Город утопал в лихорадочном страхе. Их дорожные документы успели проверить трижды, прежде чем выпустить с вокзала. Легенду Малкольма (английский ученый приехал работать с историческими источниками в местных библиотеках) изучили со всех сторон, только что наизнанку не вывернули. Легенда выдержала – в конце концов, это было правдой, а все детали (контакты, спонсоры, принимающая сторона) тщательно проверили еще до его отъезда из Лондона. Впрочем, это не помешало солдатам вести себя на редкость враждебно и подозрительно.
Малкольм попрощался с Каримовым, с которым они за это время сдружились. Таджик рассказал ему все, что знал про Ташбулак и научную работу, которая там велась, про пустыню Карамакан, про «Джахана и Рухсану», длинные куски из которой он знал наизусть. Здесь, в Константинополе, его ждали дела, а потом он собирался присоединиться к каравану, идущему по Шелковому пути.
– Благодарю за компанию, Малкольм, – сказал он на прощание, уже выйдя с вокзала и обмениваясь с англичанином крепким рукопожатием. – И за дружбу. Да сохранит вас Господь на этом пути.
– Надеюсь, он и для вас сделает то же, друг мой, – отвечал Малкольм. – Доброй дороги.
Найдя недорогой отель, Малкольм решил нанести визит старому знакомому – инспектору турецкой полиции и неофициальному другу «Оукли-стрит», но по пути в участок вдруг понял, что за ним следят.
Засечь молодого человека, севшего ему на хвост, оказалось нетрудно: витрин и стеклянных дверей в конторах и банках оказалось предостаточно. Единственный способ вести успешную слежку, оставаясь незамеченным, вообще-то довольно прост: нужна команда из трех человек, опытных и хорошо тренированных. Его преследователь, на свое несчастье, был один, поэтому ему пришлось все время держаться поблизости. Даже не глядя в упор, Малкольм получил массу возможностей хорошенько его изучить. Темные волосы, приятной наружности, стройный – все это хорошо было видно в окружавших их на каждом шагу зеркальных поверхностях. Это, а также внезапные порывистые движения и остановки. На турка молодой человек похож не был. Возможно, итальянец?.. Да хоть англичанин, такое тоже возможно. Зеленая рубашка, темные брюки, светлый льняной пиджак. Деймон – некрупный ястреб. Из странных деталей – лицо все в синяках, на переносице пластырь.
Малкольм постепенно смещался в сторону многолюдных улиц, где его преследователю придется подойти поближе. Интересно, юноша знает город? Похоже, что нет. Они сейчас были в двух шагах от большого базара, и Малкольм собирался заманить его в лабиринты торговых рядов, где тому придется еще больше сократить расстояние.
Малкольм подошел к огромной каменной арке, служившей воротами, постоял немного, задрав голову, чтобы его преследователь сообразил, куда направляется жертва, а потом решительным шагом двинулся внутрь – и тут же, прежде чем тот успел заметить, юркнул в лавочку с коврами и тканями. На базаре больше шестидесяти рядов и сотни лавок – ускользнуть от слежки нетрудно, но Малкольму было нужно не это. Он хотел поменяться ролями и превратиться из добычи в охотника.
Через несколько секунд его новый знакомец вбежал в ворота, остановился и начал озираться по сторонам, вытягивая шею в попытках разглядеть что-нибудь поверх голов, вертясь направо и налево – слишком быстро, чтобы что-то увидеть. Похоже, юноша переволновался. Малкольм стоял к нему спиной среди свисающих с потолка ковров, но наблюдал за происходящим в зеркальной крышке наручных часов. Торговец обслуживал другого клиента и удостоил Малкольма лишь мимолетным взглядом.
Молодой человек ринулся вперед по проходу, и Малкольм тихонько вышел и приступил к преследованию преследователя. В кармане у него была специально припасена льняная кепка – он надел ее и спрятал свои рыжие волосы. Торговый ряд, в котором они оказались, был широким, но обе его стороны были заняты лотками и магазинами с готовым платьем, ботинками, коврами, щетками, метлами, чемоданами, лампами, медной кухонной утварью и тысячами других вещей.
Малкольм скользил сквозь этот хаос за молодым человеком, но не глядя на него – вдруг тому придет в голову обернуться. Нервозность окружала юношу, словно облако; деймон-ястреб сидел на плече, вертя головой во все стороны – и временами, кажется, даже назад, будто сова. Малкольм неумолимо подбирался все ближе.
Тут юноша – так и есть, еще не мужчина! – повернулся, чтобы сказать что-то птице, и Малкольм впервые увидел его вблизи. Видение встало у него перед глазами – призрак другого лица… родительский паб, зимний вечер, и Джерард Бонневиль у огня, со своей гиеной-деймоном… улыбается Малкольму теплой и заговорщической улыбкой…
Бонневиль!
Это его сын! Знаменитый алетиометрист Магистериума!
– Аста! – Деймон вспрыгнул к нему на руки и вскарабкался на плечо. – Это же он, правда?
– Точно он. Никаких сомнений.
Торговые ряды были запружены народом. Бонневиль явно растерялся… он был так молод, так неопытен с виду. Малкольм шел за ним, словно тесня его к самому центру базара – ближе, ближе… скользя сквозь толпу, как призрак, незримый, неощутимый, вне подозрений, стерев собственную личность. Наблюдал, не глядя. Смотрел, не глазея. Мальчик мрачнел с каждой минутой: он потерял добычу, а вместе с ней и уверенность.
Вскоре они очутились на перекрестке, где под затейливым сводом возвышался декоративный фонтан. Малкольм догадался, что Бонневиль встанет там и начнет озираться по сторонам, – тот так и сделал. Его невидимый пастух наблюдал за ним, глядя в крышку часов, не поворачивая головы.
– Пьет, – сообщила Аста.
Пока юноша пил, склонившись над водой, Малкольм вырос прямо у него за спиной. Деймон-ястреб крутил головой во все стороны и, в конце концов, повернулся в сторону Малкольма и увидел его – на расстоянии вытянутой руки.
Сказать, что Бонневиль испытал шок, значило бы ничего не сказать. Он отскочил от бортика – назад и вверх, резко повернулся, в руке у него оказался нож.
В мгновение ока Аста бросилась на его птицу и швырнула в каменную чашу с проточной водой. Малкольм отреагировал в ту же секунду, хотя острое как бритва лезвие успело прорезать рукав его куртки и задеть кожу. Бонневиль ударил с такой силой, что на краткий миг потерял равновесие, – этого Малкольму хватило, чтобы ударить его кулаком под дых. Обычно таким ударом заканчивается боксерский матч. Этот случай не стал исключением: Бонневиль, лишившись разом и дыхания, и сил, осел на бортик чаши и выронил нож.
Малкольм пинком отшвырнул оружие подальше, сгреб юношу за грудки и вздернул на ноги.
– Мой нож, – пробормотал тот по-французски.
– Обойдешься. А сейчас пойдешь со мной, и мы поговорим, – ответил на том же языке Малкольм.
– Отвали…
Когти Асты держали ястреба за горло. Она слегка надавила, и птица закричала. Оба деймона насквозь промокли – Бонневиль тоже, но сохранял дерзость, хотя и был напуган.
– Выбора у тебя нет, – сообщил ему Малкольм. – Пойдешь со мной в кафе, выпьешь кофе, и мы поболтаем. Тут, за углом, как раз есть одно. Если бы я хотел тебя убить, я бы сделал это в любой момент за последние пятнадцать минут. Хозяин здесь я, и ты будешь делать, как я скажу.
Бонневиль едва переводил дух, дрожал с головы до ног и горбился, словно у него были сломаны ребра, – хотя кто знает, может, и были. Не то положение, чтобы спорить. Хотя сбросить руку Малкольма с плеча он все-таки попытался – впрочем, без малейшего успеха. Все произошло так быстро, что никто ничего не заметил. Малкольм довел его до кафе и швырнул на стул в углу, спиной к стене, увешанной фотографиями боксеров и кинозвезд.
Англичанин заказал два кофе. Его юный знакомый сидел, согнувшись, и дрожащими пальцами гладил деймона, стряхивая остатки воды с его перьев.
– Черт бы тебя побрал, – процедил он сквозь зубы. – Ты мне что-то сломал. Не то ребро, не то еще что в груди. Сволочь.
– Ты был на войне? Кто тебе нос сломал?
– Пошел ты.
– Что тебе известно об убийстве патриарха? Это месье Деламар послал тебя присмотреть, чтобы все получилось как надо?
Бонневиль не слишком умело попытался скрыть удивление.
– Да откуда ты… – начал он и тут же осекся.
– Вопросы буду задавать я. Где сейчас твой алетиометр? При тебе его нет, а то я бы знал.
– Ты его не получишь.
– Нет. Его получит Деламар. Ты же увел его без разрешения, так?
– Пошел ты.
– Я так и думал.
– Ты не такой умный, как думаешь!
– Согласен. Но я умнее, чем думаешь ты. Например, мне известны имена и адреса агентов Деламара в Константинополе. Ты уже понял, что я могу следить за тобой, – и так же легко узнаю, где ты остановился. Через десять минут после этого узнают и они.
– Ну и как же их зовут?
– Аурелио Менотти. Жак Паскаль. Хамид Салтан.
Бонневиль прикусил губу и посмотрел на Малкольма с откровенной ненавистью. Официант принес кофе. От его взгляда не укрылись ни мокрая рубашка и заклеенный нос молодого человека, ни кровь, сочащаяся из прорехи на рукаве у Малкольма.
– Чего тебе надо? – спросил Бонневиль, когда тот ушел.
Малкольм проигнорировал вопрос и сделал глоток обжигающего кофе.
– Менотти и остальным я ничего не скажу. Если ты наконец скажешь мне правду.
– Ты же не будешь знать, правда это или нет, – пожал плечами его собеседник.
– Зачем ты явился в Константинополь?
– Не твое дело.
– Зачем ты следил за мной?
– Мое дело.
– После того, как ты поднял на меня нож, нет. Теперь и мое тоже.
Бонневиль снова пожал плечами.
– Где Лира?
Юноша моргнул, открыл рот, передумал, попробовал отхлебнуть кофе, обжег рот и с грохотом поставил чашку на стол.
– Значит, ты сам не знаешь? – выдавил он через минуту.
– Мне все известно. Ты следишь за ней. Я знаю, что тебе от нее нужно, и знаю, как именно ты используешь алетиометр. Откуда я это знаю? Ты оставляешь след, мальчик, ты в курсе?
Бонневиль, прищурившись, пожирал его глазами.
– Она сразу же это поняла, – продолжал Малкольм. – След за тобой тянется через пол-Европы. Они уже идут за тобой и скоро схватят.
Глаза Бонневиля на миг вспыхнули, словно он собирался улыбнуться, но вовремя остановился. «Он что-то знает», – подумала Аста в голове у Малкольма.
– Наглядная демонстрация пределов твоих познаний, – сказал юноша. – Что за след? Что ты имеешь в виду?
– Этого я тебе не скажу. Чего хочет Деламар?
– Девчонку.
– Кроме этого. Чего он хочет добиться с этим своим Верховным советом?
«Зачем Деламару Лира?», – вот что на самом деле хотел спросить Малкольм, но понимал, что на этот вопрос ответа все равно не добьется.
– Он всегда хотел власти, вот и все, – сказал мальчик. – Теперь он ее получил.
– Рассказывай, в чем там дело с розами.
– Об этом я ничего не знаю.
– Еще как знаешь. Выкладывай.
– Мне это не интересно, поэтому я никогда не обращал на эту тему внимания.
– Тебе интересно все, что способно дать хоть каплю власти, так что про розы ты явно слышал. Что известно Деламару?
– Зачем я буду тебе что-то рассказывать? Какой в этом смысл?
– Вот об этом-то я и говорил. Ты дальше своего носа ничего не видишь. Открой глаза! Смысл – в том, чтобы не враждовать со мной. Говори, что Деламар знает о розах.
– И что я за это получу?
– Я не сверну тебе шею.
– Я хочу знать про след.
– До этого ты и сам додумаешься. Не тяни. Итак, розы?
Бонневиль сделал еще глоток кофе. На сей раз его рука не так дрожала.
– Несколько недель назад к нему приходил человек. Грек… сириец… – не знаю. Может, еще дальше с Востока. У него был образец розового масла откуда-то из Казахстана или типа того. Лобнор. Да, они упоминали Лобнор. Деламар отправил образец на анализ.
– И?
– Это все, что мне известно.
– Этого мало.
– Это правда все!
– Что насчет оксфордского дела, которое пошло не так?
– К этому я отношения не имею.
– Стало быть, ты о нем знаешь? Уже что-то. За ним ведь тоже стоял Деламар.
Бонневиль презрительно пожал плечами. А мальчик явно приходит в себя. Пора снова сбить с него спесь.
– Твоя мать знала, как умер отец?
Мальчик снова заморгал, открыл рот, закрыл, затряс головой. Схватил было чашку, но тут же поставил – так у него тряслась рука.
– Что тебе известно о моем отце?
– Больше, чем тебе, ясное дело.
Ястребиха соскочила с плеча юноши на стол и вцепилась когтями в скатерть, собирая ее в складки. Яростный взгляд ее желтых глаз впился в Малкольма; Аста встала на соседнем стуле, пристально наблюдая за ней.
– Я знаю, что это ты его убил, – прошипел Бонневиль. – Ты убил моего отца.
– Не глупи. Мне было тогда лет десять или одиннадцать.
– Я знаю твое имя. Я знаю, это был ты!
– И как же меня зовут?
– Мэтью Полстед! – выплюнул тот.
Малкольм вынул паспорт – на сей раз настоящий – и показал его юноше.
– Видишь? Малкольм. Никакой не Мэтью. И вот рядом дата рождения. За одиннадцать лет до гибели твоего отца. Тогда был страшный потоп, и он просто утонул. А Мэтью – это мой старший брат, он нашел тело твоего отца в Темзе близ Оксфорда. И никакого отношения к убийству, поверь, не имел.
Паспорт он спрятал. Мальчик выглядел одновременно растерянным и разгневанным.
– Если он нашел тело, значит, он украл алетиометр отца, – угрюмо пробурчал он. – Я хочу его назад!
– Про алетиометр я слышал. А еще про то, как твой отец обращался со своим деймоном. Ты об этом слышал? Думаю, это может передаваться по наследству.
Рука Бонневиля машинально дернулась к шее ястреба – не то погладить, не то удержать, – но птица нетерпеливо захлопала крыльями и отодвинулась. Поставив передние лапы на стол, Аста внимательно смотрела на нее.
– Как он с ним обращался? – почти прошептал Бонневиль. – Говори!
– Сначала ты скажешь, что я хочу знать. Розы. Оксфорд. Алетиометр. Девочка. Смерть патриарха – всё. После этого я расскажу о твоем отце.
Глаза у мальчика сверкали не хуже, чем у деймона. Он напряженно сидел на краю стула, положил руки на стол и пытался прожечь Малкольма взглядом. Тот невозмутимо выдержал эту бурю. Через несколько минут Бонневиль опустил глаза, откинулся на спинку и принялся грызть ноготь.
Малкольм спокойно ждал.
– С чего начать? – буркнул, наконец, Бонневиль.
– С алетиометра.
– Что ты хочешь знать?
– Как ты научился с ним работать?
– Когда я был маленький, мать рассказала, как отец получил его от каких-то монахов в Богемии… или где-то еще. Они хранили алетиометр веками, но, узнав, что отец виртуозно владеет этим инструментом, поняли, что он должен находиться у него. Я сразу же решил, что когда-нибудь он будет моим, и начал читать все, что мог, о символах и способах их толкования. Как только ко мне в руки попал тот прибор, что хранился в Магистериуме, оказалось, что я понимаю его без труда. Они стали мне доверять. Я работал с алетиометром быстрее, лучше и точнее всех на их памяти и вскоре стал главным толкователем. Я спрашивал у него, что случилось с отцом, как он умер, где его алетиометр сейчас и еще много чего. Ответы привели меня к девчонке. Алетиометр отца сейчас у этой суки. Они убили его, а она украла инструмент.
– Кто же его убил?
– Оксфордцы. Может, твой брат.
– Я уже сказал тебе: он утонул.
– Черта с два ты об этом знаешь, раз тебе тогда было всего десять.
– Расскажи об этом твоем новом методе.
– Я его сам изобрел.
– Как?
Разумеется, тщеславие не позволило юноше промолчать.
– Ты все равно не поймешь. Никому это не под силу, если у него нет классической подготовки. Так вот, против нее нужно взбунтоваться и найти что-то новое – как я. Сначала голова кружилась и тошнило. Я ничего не увидел, но все равно пытался. Снова и снова… Я не собирался позволить куску металла меня победить. Несмотря на тошноту, связи все равно выстраиваются быстрее. Мой новый метод стал знаменит! Другие толкователи тоже пробовали его, но слабо, неуверенно… он им не подчинялся. О нем заговорили по всей Европе! Но никто им так и не овладел, кроме меня.
– А девушка? Я думал, у нее получилось.
– Она лучше прочих, это я признаю. Но у нее не хватает силы. Нужны выносливость, воля, напор – у девчонок их нет.
– С чего ты взял, что алетиометр твоего отца у нее?
– Я просто знаю. Идиотский вопрос. Спросите еще, откуда я знаю, что вот эта скатерть белая! Думать тут совершенно не над чем.
– Ну, хорошо. Теперь отвечай, почему убили патриарха Пападакиса.
– Это было неизбежно. Стало неизбежно, когда Деламар поставил его во главе нового Верховного совета. Бедный старый дурень был обречен. Деламар все и устроил. Чтобы стать единственным главой Церкви, ему нужно было создать структуру, в которой нашлось бы место для такого главы. В Магистериуме ничего подобного не было уже много сотен лет. После того, как Деламар своими руками назначил такого главу, оставалось только прикончить его в обстоятельствах, способных вызвать массовую панику, а потом выйти перед всеми, принять решительные меры, успокоить людей и скромно предложить свои услуги. Будь уверен, он на этом посту пожизненно. Безграничные полномочия. Удивительная целеустремленность, не правда ли? Мне еще удавалось как-то находить с ним общий язык, но больше никому.
– Тогда почему ты в бегах?
– Какого черта! Я не в бегах! – рассердился Бонневиль. – У меня секретное задание от самого Деламара!
– Тебя ищут. И за тебя объявлена награда, ты в курсе?
– Сколько?
– Куда больше, чем ты стоишь. Рано или поздно тебя кто-нибудь выдаст. А теперь давай о розах. Что насчет того образца масла?
– Его проанализировали. Масло из этого конкретного места обладает свойствами, которые они еще пока не до конца поняли. Образец слишком мал, его недостаточно. Мне удалось раздобыть чуть-чуть – я знаю одну девушку в женевской лаборатории, и она в обмен на… Короче, я получил промокашку с несколькими каплями на ней и сразу же понял одну вещь: масло предотвращает тошноту при использовании нового метода. Но для этого нужна нормальная доза, а у меня была только капля.
– Давай дальше.
– Тебе известно, что такое Пыль?
– Конечно.
– При помощи масла ее можно видеть. И силовые линии. Или поля… Наверное, поля. Девушка из лаборатории сказала, это было поле. Видно не только химические элементы и разновидности света, но и взаимоотношения между людьми. Если, например, профессор А прикасался к образцу, этот образец как-то менялся, и его можно было сравнить с другими предметами, которых касался субъект. И если профессор Б тоже его трогал, на нем оставались признаки контакта с профессором Б. И даже если профессор Б просто думал об образце или о ходе эксперимента, это тоже было видно в поле.
– Как на это все реагировал Деламар?
– Он человек непростой, это нужно понимать. В нем как будто много личностей сразу – очень сложная структура. Кажется, что он сам себе противоречит, а потом раз – а он, оказывается, продумал все на несколько ходов вперед. Новый Верховный совет позволит ему делать такие вещи, которые никому и не снились. Он собирается послать экспедицию в это место с розами, в Лобнор. Не торговать, разумеется. Вооруженный отряд, который должен будет его захватить. Он все хочет контролировать, все. Никто больше не получит этого масла!
– Что тебе известно про этот вооруженный отряд? Кто им командует?
– Откуда мне знать!
Судя по голосу, ему уже надоело отвечать на чужие вопросы, он едва не подпрыгивал от нетерпения. Мальчику явно нужно постоянное внимание слушателя, чтобы не злиться и оставаться сосредоточенным, подумал Малкольм.
– Еще кофе хочешь?
– Давай.
Малкольм подал знак официанту. Ястребиха Бонневиля закрыла глаза, а он снова посадил ее на плечо.
– Та девушка из лаборатории, в Женеве… – подсказал Малкольм.
– Хорошее тело, но слишком эмоциональна.
– Ты поддерживаешь с ней отношения?
Бонневиль несколько раз сунул правый указательный палец в левый кулак. Ага, теперь ему надо, чтобы старший мужчина восхитился его сексуальными талантами. Легкой улыбки будет достаточно.
– Она для тебя шпионит?
– Она делает что угодно. Но масла больше нет, я тебе уже говорил.
– Разве они не пытались его синтезировать?
– Звучит так, будто ты собираешься завербовать меня в шпионы, – прищурился Бонневиль. – С какой стати я буду рассказывать?
Официант принес кофе, и Малкольм подождал, пока он снова удалится.
– Твоя ситуация не изменилась.
Он больше не улыбался. Бонневиль демонстративно дернул плечом.
– Я и так уже много тебе сказал. Теперь твоя очередь. Как к Белакве попал алетиометр моего отца?
– Насколько мне известно, его дал ей магистр Иордан-колледжа, в котором учился ее отец.
– Ладно, а он его где раздобыл?
– Понятия не имею.
– Тогда почему отдал?
– Об этом мне ничего не известно.
– Откуда ты вообще ее знаешь?
– Некоторое время я был ее преподавателем.
– Когда? Сколько ей тогда было? У нее уже был алетиометр?
– Ей было лет четырнадцать или пятнадцать. Я учил ее истории. Об алетиометре она никогда не упоминала и уж точно не показывала. До недавнего времени я даже не догадывался, что он у нее есть. Поэтому она понадобилась Деламару?
– Он, конечно, не прочь заполучить алетиометр – два лучше, чем один. Можно будет сличать мои показания с другими толкователями. Но девчонка ему нужна не за этим.
– Тогда зачем?
На физиономии Бонневиля ясно отразился соблазн: он знал что-то неизвестное Малкольму. Жажда блеснуть было почти непреодолима.
– Стало быть, ты не знаешь, – надменно обронил он.
– Я много чего не знаю. Чего именно я не знаю сейчас?
– И как ты умудрился проморгать такое! Видать, твои источники не так уж хороши.
Малкольм отхлебнул кофе и полюбовался самодовольной улыбкой юного собеседника.
– Видать. Ну?
– Деламар – ее дядя. Он думает, что девчонка убила его сестру, свою мать. Если спросишь меня, так я скажу, что в эту сестру был влюблен. А если и нет, то точно ею одержим. Он хочет наказать девчонку – Сирин, Белакву, как ее там зовут. Заставить ее заплатить.
Вот тут Малкольм очень удивился. Информация, что у миссис Колтер, которую он встретил когда-то в маленьком коттедже Ханны Релф накануне великого потопа, были еще какие-то братья, оказалась для него совершенно неожиданной. Хотя почему бы и нет? У людей нередко бывают братья и даже сестры. Интересно, Лира знает про этого брата… своего дядю? Ему очень хотелось поговорить с ней, немедленно, сию же минуту… Но показывать реакцию нельзя, никакую. Нельзя даже чувствовать что-то подобное! Только умеренный интерес, ничего больше.
– Он знает, где она сейчас? Ты ему рассказал? – почти небрежно спросил он.
– Стоп. Твоя очередь, – возразил Бонневиль. – Расскажи о моем отце. Кто его убил?
– Я уже говорил: его никто не убивал. Он сам утонул.
– Не верю. Его точно кто-то убил. Когда я узнаю кто, я прикончу этого человека.
– У тебя хватит храбрости это сделать?
– Еще как хватит. Расскажи про его деймона. Ты что-то об этом говорил.
– Это была гиена. Без одной ноги – потому что твой отец ее покалечил. Он ее крепко бил. Мне об этом рассказал человек, который сам видел, – говорил, ему чуть плохо не сделалось от такого зрелища.
– И ты думаешь, я в это поверю?
– Мне, честно говоря, плевать, поверишь ты или нет.
– Ты сам его когда-нибудь встречал?
– Только один раз. Увидел его деймона, и она меня напугала. Гиена вылезла из кустов, ночью, в темноте, посмотрела на меня и нассала на тропинку, по которой я шел. Следом вышел он, поглядел, что она делает, и расхохотался. Потом они пошли дальше, в лес, а я еще долго стоял на месте, прежде чем решился идти своей дорогой. Больше я его никогда не видел.
– Откуда тебе известно его имя?
– Люди много о нем говорили.
– Где?
– В Оксфорде, во время потопа.
– Ты врешь!
– А ты хвастаешь. Ты куда меньше контролируешь алетиометр, чем сам думаешь. Просто строишь догадки, а у самого каша в голосе и тошнота. Я не верю твоим россказням, потому что ты – скользкий и злобный мелкий ублюдок. Но я обещал и не скажу Менотти и остальным, что ты здесь. Если только ты не выступишь против меня. Но и в этом случае я их беспокоить не стану, сам тебя найду и убью.
– Легко сказать.
– И сделать не труднее.
– Да кто ты такой?
– Археолог. Мой тебе совет: ползи скорее к Деламару и как следует извинись. А дальше сиди тише воды, ниже травы.
Бонневиль оскалился.
– Твоя мать еще жива? – спросил Малкольм.
– Не твое собачье дело! – парень залился краской. – Это не имеет отношения к делу!
Малкольм внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал. Через минуту Бонневиль встал.
– С меня довольно, – бросил он.
Подхватив своего деймона, он решительно протиснулся между их столиком и соседним. Малкольм уловил запах его одеколона, судя по всему, весьма популярного сейчас у молодежи, – цитрусовый «Галеон». Стало быть, мальчик старается не отставать от моды и хочет нравиться… Возможно, и нравится. Еще один потенциально полезный факт. Держался он несколько скованно, словно ребра все еще болели. Малкольм провожал его взглядом, пока Бонневиль не миновал фонтан и не затерялся в толпе.
– Как думаешь, он знает, что Лира и Пан расстались? – тихонько спросила Аста.
– Сложно сказать. Если бы знал, наверняка бы похвастался.
– Он ее убьет, если найдет.
– Значит, мы должны найти ее первыми.
