Современная Россия и Балканы: интересы или исторические традиции?

Постоянный интерес к истории отношений России с югославянскими народами сегодня подогревается политическими процессами на Балканах, распадом Югославии и дискуссией об особой роли России в этом регионе. Характер российско-югославянских отношений по-разному освещался в сербской и российской историографии. И это часто зависело от состояния наших отношений в тот или иной исторический период. После 1948 г. югославские историки старались не оценивать положительно роль России в сербской истории XIX в., а начиная с 1991 г., наоборот, всячески подчёркивали значение посреднической и защитнической роли России на Балканах. Одновременно западные ученые пустили в оборот тезис о гегемонизме России на Балканах и её противостоянии попыткам европейских стран согласованно и демократично решать балканские проблемы.

Судьбы России и югославянских народов были тесно переплетены на протяжении последних нескольких столетий. В начале третьего тысячелетия мы, естественно, задаёмся вопросом: как определить стратегию развития наших стран в XXI веке, какое место займёт Россия в новом мире, жёсткий прагматизм которого сегодня уже не вызывает сомнения? Во многом наше будущее будет зависеть от тех отношений, которые сложатся со славянскими странами, из которых по вполне понятным причинам я бы выделила Сербию и Черногорию.

Отношения России с южными славянами, хотя и создают иногда впечатление общей благостности, с разными странами и народами складывались по-разному. Посмотрим на Сербию и Черногорию, где сербский народ питал особые чувства к России и русским.

В отношениях между Россией и Черногорией на протяжении всех веков, начиная с грамоты Петра Великого 1711 г., наблюдались устойчивость и стабильность, которые явились основой дружбы и искреннего братства. Сотрудничество, которое особенно активно формировалось в XIX веке, развивалось в разных сферах – государственной, военной, культурной, религиозной.

Отношения России с Черногорией овеяны легендами о «высокомонарших милостях» сохранившимися до наших дней. Документы показывают почти трогательное и безотказное отношение русского двора к посланникам из Черногории в начале XIX в., удовлетворение просьб многих «ходатаев за черногорские интересы». Русская денежная помощь Черногории предназначалась для внутреннего благоустройства страны, содержания государственного аппарата, покупки боевого снаряжения. Кроме того, существовала еще и «милостинная дача на Цетинскую обитель Рождества Пресвятые Богородицы». В знак благодарности храбрые, но бедные черногорцы «повергали к высочайшему его величества престолу» 12 знамён турецких и «саблю албанского Махмуд-паши, взятые у него в добычу… черногорским воинством», а также заверяли в своей преданности и «усердии от давнего времени ко Всероссийской империи черногорских и брдских славено-сербских народов».

При Александре I Россия помогала Черногории деньгами, посылала церковные книги, принимала на свои земли переселенцев, устраивала в Пажеский корпус детей чиновников, в 1804 г. открыла консульство в Которе, чтобы поддерживать связи с Черногорией и урегулировать её дела с Габсбургской империей.

С воцарением на русский трон Николая I укрепились надежды черногорцев на получение «новых доказательств… великодушной заботы» России. Они просят царя «добиться официального признания Черногории как страны, находящейся под законным покровительством России». Становление государственности Черногории также связано с именем России. Благодаря денежной помощи царя в Черногории были проведены меры по формированию государственного аппарата: создан высший административно-судебный орган – Сенат, образованы национальная гвардия и судебно-политические органы. С помощью России Негош в 1834 г. открыл в Цетине первую школу, типографию.

Россия разрешала переселение славянских народов на русские земли по просьбе черногорских правителей и герцеговинских сердарей – как предоставление убежища после антитурецких восстаний, как спасение от голода и вымирания, как благодарность за оказанные подвиги. В мае 1817 г. Россия соглашается принять 800 переселенцев из Черногории, как писал Пётр Петрович Негош, «по скудости здешнего края и неплодородия нынешнего». Черногорский митрополит выражал просьбу к русскому царю, чтобы переселение проводилось регулярно, каждые 10 лет.

В 70-е гг. сила черногорского оружия и российская дипломатия принесли Черногории независимость. В Черногории обучались морскому делу русские моряки, а черногорцы верно служили русскому царю и в звании рядового, и в чине генерала. Известны слова Александра III, обращённые к князю Николе во время его пребывания в Санкт-Петербурге в 1889 г.: «Пью за здоровье князя черногорского, единственного искреннего и верного друга России».

Однако чистый горизонт русско-черногорских отношений иногда омрачался стремлением Черногории искать покровительство других держав (годы правления Данила Петровича) или нежеланием российского двора поступиться своими интересами. При этом черногорцы всегда старались найти объяснение такой позиции России, никогда не теряли веру в её покровительство и продолжали испытывать нежные чувства к ней. Так, исходя исключительно из своих интересов, Россия в 1813 г. соглашается на передачу Австрии завоеванных черногорцами бока-которских провинций. Александр I достаточно жёстко оповещает Петра I Петровича Негоша об этом решении и советует ему «для общей пользы не токмо не препятствовать австрийским войскам в занятии крепостей… но и употребить влияние ваше к склонению жителей Боко ди Катаро непрекословно повиноваться постановлению союзных держав, клонящемуся к вашему и их спокойствию».

Для черногорцев не существовало дилеммы, к какой стране обращаться за помощью. Они воспринимали Россию как естественного союзника. Здесь большую роль играли общая вера, схожесть языка и культуры, положение России среди сильных европейских государств, общие враги. Борьба за свободу и союз с «Маjком Русиjом» для черногорцев были святыми понятиями, делом чести. В Черногории сложился культ России: черногорцы признавали над собой «только Бога и царя русского». А их любовь к России была чиста, безмерна и искренна.

Отношения между Россией и Сербией были более сложными и неравномерными. Периоды дружбы и любви сменялись периодами охлаждения, что, безусловно, было связано с политической конъюнктурой. Только несколько примеров.

Напомним, что когда начался подъем национально-освободительного движения сербов против турок в начале XIX в., политика России была крайне сдержанной. Она не стремилась поддерживать повстанцев и руководствовалась прагматическими интересами империи, необходимостью сохранить ближневосточное равновесие, союз с Турцией. Позиция России несколько изменилась в 1806 г., когда она вступила в войну с Портой и пыталась объединить славянские народы в борьбе против Наполеона. Петербург начал оказывать военно-техническую помощь сербским повстанцам, посылать оружие, специалистов для обучения мастеров по изготовлению пушечных лафетов и снарядов.

С 1826 г. политика России в отношении Сербии меняется. Уже 19 марта 1826 г. «его императорское величество обратил на дела сербские особенное внимание». При Николае I Россия добилась значительных успехов в деле освобождения славянских народов от османского ига. Какие факторы влияли на позицию царской России на Балканах? Прежде всего, геостратегические интересы, затем – языковое, религиозное, культурное родство наших народов. Кроме того, важную роль играла идея славянской взаимности, славянского единения, широко распространённая в прошлом веке среди всех южных славян и поддержанная российским общественным мнением. Следует также учитывать то, что интересы России и национально-освободительного движения югославянских народов совпадали, что придавало особую прочность этим отношениям.

В 40–50-е гг. Австрия укрепила свои позиции среди сербских правителей. Дипломатическая помощь России вновь потребовалась в 60-е годы, когда решался вопрос о турецких крепостях.

В 70-е годы Австро-Венгрия стремилась обеспечить себе преимущественные позиции в Сербии, используя экономические и политические рычаги проникновения на Балканы: займы, финансовые операции, железнодорожное строительство и таможенные союзы. Мучительно трудно складывались российско-сербские отношения в начале 80-х годов XIX в., когда росло экономическое и политическое господство Австро-Венгрии в Сербии, а инициатором и вдохновителем проавстрийского внешнеполитического курса был князь Милан, который старался связать судьбу страны с Габсбургской монархией. Австрия стремилась к «могуществу» на Балканах, а Россия не могла заменить Австро-Венгрию в её экономическом сотрудничестве с Сербией, хотя не хотела терять своего традиционного присутствия на Балканах. Поэтому она искала другие формы сотрудничества и влияния на славянские народы.

К сожалению, мы не можем останавливаться на всех аспектах исторического сотрудничества России и югославянских народов, но, рассмотрев лишь некоторые сюжеты наших исторических связей в XIX в., мы приходим к следующим выводам:

• XIX век завершил складывание исторических традиций сотрудничества и братства между Россией и югославянскими народами. Причём эти традиции сформировались на разных уровнях: как государственном, так и общественном.

• Отношения России и Черногории характеризовались особой близостью, были скреплены боевым братством, выдержали испытания изменением политических обстоятельств и европейских интриг.

• Отношения России и Сербии на протяжении XIX в. развивались не равномерно, а «волнообразно» – от сотрудничества, помощи, согласия к обострению, что в немалой степени было связано с внутриполитическиой борьбой в сербской политической элите, интересами других держав на Балканах и возможностями России, которая постоянно находилась в состоянии войны, борьбы или дипломатического наступления. Но мы особо хотим подчеркнуть следующее: даже при охлаждении отношений между Россией и Сербией Россия всегда «присутствовала» не только на Балканах, но и непосредственно в Сербии. Она всегда имела разветвлённую сеть своих представителей, дипломатов, консулов, занимала определённую позицию по вопросам экономического развития, межпартийных разногласий, взаимоотношений между князем и оппозицией и проводила сбалансированный курс, направленный на стабилизацию отношений как внутри общества, так и во внешней политике. Российской дипломатии приходилось длительное время маневрировать, чтобы не потерять регион своего традиционного влияния. Заслугой российской дипломатии, несомненно, являлось то, что межгосударственные отношения с Сербией не были прерваны, хотя неоднократно они были на грани разрыва.

• При намерении России защитить славянские балканские народы западные державы стремились не допустить усиления влияния России на Балканах, равно как и не упустить контроль над балканскими территориями. Усиление влияния России на Балканах или её победы в русско-турецких войнах периодически вели к её дипломатической изоляции, однако Россия всегда отстаивала свой приоритет на Балканах.

• Большую роль в установлении уровня отношений играл личностный фактор (царь, князь, министр иностранных дел, сравни: Николай I – Александр I, Негош – Данила Петрович, К. Нессельроде – А. М. Горчаков, А. Козырев – Е. М. Примаков). Этот фактор мало изучали историки, воспитанные на марксистско-ленинской методологии. Однако история показывает, сколь огромной и судьбоносной бывает роль этого фактора.

ХХ век принёс, с одной стороны, подтверждение нашему сотрудничеству, закрепив его в совместной борьбе против фашизма, а с другой – нанёс ему неизгладимый урон. Таковым был 1948 г., когда И. В. Сталин толкнул Югославию в изоляцию, обвинив И. Броз Тито в измене идеалам социализма.

Разрыв был мучительным, трагическим и долгим. После 1948 г. выросло несколько поколений людей и в России, и в Югославии, которые не знали об исторических традициях братства, существовавших между сербским, черногорским и русским народами. В Югославии за любовь к России пострадали тысячи невинных патриотов, лучших людей страны. Вплоть до конца 80-х гг. нельзя было открыто проявлять свои чувства к русскому народу, даже посещать Русский дом в Белграде. Любовь к России передавалась, как в былые времена, лишь в устной форме, в семье, от отца к сыну. В России о Югославии помнили лишь старшие поколения.

Таким образом, когда мы говорим о традициях, то не должны забывать, что они формировались в сложных условиях международных отношений, были подвержены влиянию многих факторов, в том числе разновекторных внутриполитических сил. В наших отношениях были взлёты и падения, когда периоды дружбы и тесного сотрудничества сменялись годами отчуждения и ледяной сдержанности.

Разразившийся в начале 90-х гг. кризис в Югославии стал, кроме всего прочего, и новым испытанием наших отношений. События начала 90-х годов, кризис на территории Югославии возникли в конце длительного периода охлаждения отношений между СССР и Югославией и частичной их стагнации. В тот период балканское направление находилось на задворках внешней политики России, с одной стороны, как невостребованное со стороны Югославии, а с другой – как неприоритетное для Москвы. В этих условиях грянули почти одновременно национально-политические кризисы и в России, и в Югославии.

Югославия оказалась в трудных условиях распада федерации и искала поддержку среди европейских государств. Заговорила историческая память, и Белград с надеждой обратился к Москве, как это часто случалось в истории. В ответ он встретил холодное непонимание, а также недоумение представителей российской дипломатии по поводу того, почему именно Россия должна радеть за сербов и черногорцев. Неизменным этот курс был до 1996 г., хотя можно проследить некоторые его внутренние фазы. Причинами такого постоянства была сложившаяся практика взаимоотношений во властных структурах России, концентрация всей полноты власти по внешнеполитическим вопросам в руках министра иностранных дел и, соответственно, его политическая ориентация.

Внешняя политика России на балканском направлении с начала 90-х годов прошла несколько этапов:

Первый период характеризовался традиционной для СССР внешнеполитической ориентацией в последний год существования государства и первые месяцы после его распада (1991 – начало 1992 г.).

Провозглашение независимости республик СФРЮ, начало межнациональных столкновений в Хорватии, война в Словении пришлись на последние месяцы деятельности МИД СССР. В начале июля 1991 г. министр обороны Югославии В. Кадиевич звонил министру обороны СССР маршалу Язову и спрашивал, может ли СССР поддержать Югославию в случае военной интервенции Запада и может ли поставить так необходимое армии вооружение? Ответ маршала был отрицательным на оба вопроса. 9 июля Язов передал В. Кадиевичу слова М. С. Горбачева, что СССР может оказать Югославии только дипломатическую помощь.

В 1991 г. Москва ещё продолжала политику невмешательства во внутренние дела Югославии, поддержку территориальной целостности СФРЮ. Обострение политической обстановки в Югославии в начале 1991 г. не вызывало особого беспокойства у российского руководства, которое исходило из того, что решение возникших в СФРЮ проблем должно происходить без какого-либо вмешательства извне. Запад очень боялся вмешательства Москвы в кризис на Балканах и пытался влиять на позицию официальных кругов СССР. Руководству Югославии стало известно, что на одной из встреч высших должностных лиц НАТО и СССР натовцы преду предили русских, чтобы те не вздумали оказывать материальную или идеологическую поддержку Югославской народной армии (ЮНА): в этом случае НАТО будет реагировать «решительно и со всей силой».

Влияние США на внешнеполитическое ведомство СССР всё же имело конкретные результаты. Советский Союз хотя формально и не присоединился, но практически прекратил поставки в Югославию вооружения и боевой техники после того, как ряд стран, включая США и Германию, наложили эмбарго на поставки оружия в этот регион. МИД сделал об этом специальное заявление 19 сентября 1991 г. А 25 сентября 1991 г. Россия проголосовала в СБ ООН за Резолюцию № 713 о запрещении ввоза оружия в Югославию.

Распад СССР не мог не повлиять на внешнеполитическую деятельность России. Начались и структурные, и концептуальные преобразования. В декабре 1991 г. после Беловежских соглашений возглавлять МИД России остался А. В. Козырев, недавно назначенный на должность министра иностранных дел РСФСР. Б. Н. Ельцин оставил А. Козырева министром, хотя осознавал, что он – спорная фигура. Президента предупреждали, пишет он в книге, что «Козырев прозападник, Козырев проамериканец». Но Ельцина прельщала «молодость А. Козырева, его выдержка, его холодноватый профессионализм», умение выдерживать большие физические нагрузки. Но не это оказалось главным. К сожалению, отсутствие опыта, действительно безоговорочная прозападная ориентация, да и неширокий кругозор министра в тот трудный период нанесли России серьёзный урон.

С какими идеями министр начал руководить МИДом России? Его коньком стали «общечеловеческие ценности». И ещё постоянно повторялись несколько оборотов из «демократической» лексики, казавшихся министру крайне прогрессивными: «политика нового мышления», «демократические высокоразвитые государства», «переход на цивилизованную, демократическую сторону баррикад», «союз с теми, кто стоит на страже международной законности» и т. д. Об интересах своего государства министр не задумывался. В разговоре с Ричардом Никсоном А. Козырев сказал, что «одна из проблем Советского Союза состояла в том, что мы слишком как бы заклинились на национальных интересах. И теперь мы больше думаем об общечеловеческих ценностях». А дальше он обращается к Никсону с просьбой: «Если у вас есть какие-то идеи, и вы можете нам подсказать, как определить наши национальные интересы, то я буду вам очень благодарен». Такого ещё мир не видывал: министр суверенной России просит бывшего президента США помочь ему в определении национальных интересов России! Никсон был крайне удивлён. Присутствовавший при разговоре американский политолог Саймс заметил: «Российский министр – человек, благожелательно относящийся к Соединённым Штатам, но я не уверен, насколько он понимает характер и интересы той державы, которую представляет». Никсон тогда подчеркнул, что ради американских национальных интересов он всегда готов был «драться изо всех сил», а Козырев вместо того, чтобы защищать и укреплять Россию, «хочет всем показать, какой он замечательный, приятный человек». Именно такая позиция российского министра позволила США рассматривать Россию не как партнёра, а как клиента, которому отдают приказания.

Второй период связан с 1992 годом, временем становления политических структур и определения ориентиров внешней политики Российской Федерации. Складывавшийся общефедеральный механизм разработки и принятия внешнеполитических решений был предельно прост. Согласно Конституции России, внешняя политика страны формулировалась Президентом, а осуществлялась МИДом, однако практика была такова, что Президент не принимал активного участия в выработке балканской внешнеполитической тактики (стратегия вообще отсутствовала), доверив ведение дел министру. Тот, в свою очередь, прекрасно пользовался этим и всегда умел убедить Президента в необходимости тех или иных шагов. Президент всецело доверял министру. Это, наверное, связано с тем, что он был среди немногих, кто участвовал вместе с Б. Ельциным во встрече в Беловежской Пуще и разрабатывал документы о расформировании СССР. А. Козырев умело использовал в своих собственных интересах нежелание президента заниматься внешней политикой.

С начала 1992 г. Россия резко изменила свою оценку событий в Югославии, признала факт распада федерации. Находясь на начальном этапе формирования своей внешней политики, Россия в непосредственном урегулировании кризиса на Балканах участия не принимала. Её главной задачей было продемонстрировать Западу приверженность так наз. демократическим принципам, чтобы потом быть допущенной в более узкий круг принимающих решения. Москва выражала свою позицию через заявления, обращения, выступления политических руководителей страны на международных форумах. Пока шла проверка Москвы на лояльность, западные страны строили свою систему взаимоотношений с бывшими республиками Югославии.

Как писал А. Козырев, российскими дипломатами в самом тесном контакте с их английскими и другими западными коллегами была разработана «концепция нового государства – продолжателя СССР в ООН», и России «удалось унаследовать статус, привилегии и одновременно ответственность одной из пяти великих держав – постоянных членов Совета Безопасности». Министр желал оправдать данный кредит доверия к демократическому руководству в Москве. Главной целью политики этого периода было ввести Россию «в качестве великой державы в семью наиболее передовых демократических государств… в так называемое западное общество…».

Чтобы сделать образ министра более выпуклым, а методы работы более понятными, расскажу, как А. Козырев «работал» по вопросу введения санкций против Югославии.

О том, что Россия поставит свою подпись под Резолюцией № 757 30 мая 1992 г., не знали ни Верховный Совет, ни его руководители, ни правительство. Как подчёркивал позже А. Козырев, у него было только полчаса на консультации после получения известной телеграммы от Ю. Воронцова из Нью-Йорка. Доложив президенту, министр не намеревался ставить ещё кого-либо в известность, ссылаясь на нехватку времени. Однако этот аргумент не выдерживает критики, поскольку вопрос обсуждался в течение долгого времени, и, как сам министр признавался позднее, «мы на месяц оттянули принятие санкций против Белграда, т. е. против Югославии».

Телеграмму от Ю. Воронцова А. Козырев получил 29 мая 1992 г. в 11.50 утра. Ю. Воронцов писал, что представители США, Англии и Франции ознакомили его 28 мая с подготовленным проектом резолюции СБ, предусматривающим установление санкций против СРЮ в связи с невыполнением ею требований о прекращении вооружённого конфликта в Боснии и Герцеговине и выводе оттуда частей ЮНА. Представитель России поставил вопрос, почему санкции обращены против Белграда, указал на участие в боевых действиях единиц хорватской армии, высказал соображения о поэтапном введении санкций, подчеркнул желательность сохранения контактов с Белградом. Полученные от западных партнёров ответы о необходимости принятия скорейших мер, об ответственности только Белграда за всё, что происходит в Боснии и Герцеговине, о стремлении добиться коренного изменения ситуации, поскольку переговоры не дают результатов, убедили российского дипломата в правильности предпринимаемых решительных шагов. Вескими для него были и аргументы, что санкции – единственная мера, способная повлиять на отношение сербского народа к своему руководству, что уже опасной становится тенденция «придания конфликту межрегиональной окраски в связи с распространяющимися тенденциями связывать с этими факторами сочувствие России «православной Сербии». Точка зрения самого Воронцова к тому времени была сформирована. Ему представлялось «целесообразным не возражать против предлагаемого проекта резолюции в целом и проголосовать за него», «не противопоставлять себя в этом вопросе западноевропейским странам и США».

В списке лиц, которым предназначалась телеграмма, стояло 37 фамилий, среди которых были и Президент, и вице-президент А. Руцкой, и все высшие чины Верховного Совета – Хасбулатов, Бурбулис, Гайдар и другие, а также руководство силовых структур. Среди них был и председатель Комитета ВС по международным делам и внешнеэкономическим связям Е. А. Амбарцумов. События разворачивались в пятницу, в рабочий день. Но А. Козырев никого не познакомил с теми вопросами, которые были поставлены Ю. Воронцовым в депеше перед высшими должностными лицами России, и принял такое важное решение самостоятельно, вероятно, лишь известив президента. У самого президента этот факт никак не запечатлелся. В книге воспоминаний «Записки президента» в разделе «Хроника событий», который вёл первый помощник Виктор Илюшин, записывая «каждый день президента, расписанный по часам и минутам, анализ каждого дня», дни 29 и 30 мая вообще не нашли отражения.

А. Козырев срочно ответил Ю. Воронцову: «МИД считает целесообразным согласиться с предложением представительства и, если не поступит других указаний, проголосуем завтра за резолюцию». А. Козырев предпринял всё, чтобы исключить возможность дискуссий и «других указаний». При этом он сделал циничную приписку о том, какое заявление должен сделать МИД, чтобы разъяснить народу свою позицию: не концентрироваться на санкциях, а говорить об ответственности СБ за урегулирование политического кризиса, подчеркнуть, что Россия сделала намного больше других стран для поддержки Сербии, но её терпению пришёл конец.

Именно с этого времени цинизм стал главной характеристикой деятельности МИДа на балканском направлении – действия стали расходиться со словами; для российской, югославской и западной общественности делались разные заявления; за пустословием министра не стояли серьёзные наработки; постоянно заявлялось о помощи сербам, в то время как сама политика была открыто антисербской. Отправляя ответ на телеграмму Ю. Воронцова, А. Козырев в тот же день говорил корреспонденту «Известий»: «Мы сделали всё возможное, чтобы помочь нашим друзьям в Сербии и других республиках, чтобы найти выход из кризиса». Но в Сербии не слушают его «дружеских советов», а «понимают только язык диктата». Он пообещал сербам «говорить с ними другим языком», имея в виду санкции, вернее, оправдывая свою готовность поддержать санкции и даже «международное вооружённое вмешательство». А. Козырев уже тогда начал, ещё мягкую, политику шантажа, например, пообещал Югославии поддержку в СБСЕ и ООН, если С. Милошевич «выйдет из игры». Скоро это станет основной тактикой министра: обещать Белграду поддержку в обмен на уступки, но свои обещания не выполнять, поддержку не оказывать. И хотя позиция МИДа была далека от объективности, чиновники постоянно боялись, что её могут интерпретировать как «просербскую» или «антимусульманскую».

Верховный Совет не мог оставить без внимания действия МИДа. Срочно было созвано заседание Комитета по международным делам и внешнеэкономическим связям, где рассматривался вопрос о причинах присоединения России к санкциям. Меня пригласили в качестве эксперта. Вёл заседание Е. А. Амбарцумов, главным гостем был А. Козырев, который давал депутатам отчёт о своих действиях. Заседание было строго закрытым, записи делать не разрешалось. Поэтому по памяти воспроизведу несколько любопытных моментов. А. Козырев пытался объяснить, почему Россия присоединилась к санкциям, повторял, что у него не было времени на обсуждение вопроса в парламенте и других структурах. Говорил многословно, но без серьёзных аргументов. Звучали его рассуждения о том, что терпение России лопнуло, что Белград не хочет слушать добрых советов, что дискредитировал себя, что нельзя себя противопоставлять всему миру, что Россия как великая держава, не может оставаться в стороне от активности ведущих стран мира, а должна поддерживать их, своим единством укрепляя роль Совета Безопасности, что тактика МИДа приносит успех, что нельзя вставать в оппозицию Совету Безопасности, поскольку это бы поставило под удар отношения России с Западом. Меня тогда удивила и одновременно обрадовала реакция депутатов: они возмущались позицией министра, делали реплики и замечания даже во время его выступления. Депутат космонавт В. И. Севастьянов крикнул тогда громко и неожиданно резко: «Вы разбили хрустальный сосуд!» «Какой?» – недоумённо спросил А. Козырев, прервав свою речь. Ответ был прост: «Вековой дружбы между сербским и русским народом!»

Удивляло то, что депутаты, избранные в ВС из разных уголков огромной страны, владели вопросом, знали об исторических связях России и Сербии, остро чувствовали несправедливость по отношению к Югославии, о которой тогда вообще мало сообщалось в российской печати. Чтобы укрепить свои позиции, министр привёл, на его взгляд, последние убедительные аргументы. «Не пойму, почему вы всё время говорите о православной Сербии и не вспоминаете другие православные страны?» – веско бросил он в зал. «Какие?» – удивились депутаты. «Ну, например, Словению», – ответил министр. В зале раздался дружный смех. Но А. Козырев не понял, почему депутаты развеселились. Министр иностранных дел великой России не утруждал себя сведениями о регионе, о событиях, которые там происходили, был поверхностен в своих познаниях, путал географические названия, например, Славонию и Словению, даты, имена. Второй аргумент был ещё более интересным. «Россия, как и весь мир, не могла терпеть, когда Югославская армия обстреливала Дубровник, памятник мировой культуры, город-музей, всемирно известный город в Боснии и Герцеговине». В зале снова раздался смех. Но министр и в этот раз не понимал, почему его слова вызывают смех. Чувствовалось, что он раздражён тем, что вынужден объяснять свою позицию, искать аргументы, вообще отвлекаться на Балканы в тот момент, когда он уже осуществляет план вхождения России в великую семью западных стран.

Верховный Совет собрался 26 июня 1992 г. и заслушал невнятные объяснения министра по поводу его позиции в югославском вопросе. Депутаты проявили хорошее знание истории, ситуации на Балканах, понимание серьёзности момента, высказали много упрёков в адрес министра. В выступлениях депутатов постоянно звучала ответственность за происходящие на Балканах события. Как сказал один из выступавших, «это наша история, от неё никуда не уйдешь. И виноватый брат братом остаётся всегда, и то, что виноватого брата мы бросаем сейчас в беде, чего не было никогда в истории России и Сербии, это очень плохо. Не будет нас с вами, не будет Козырева, не будет Ельцина, а вот это пятно на России, к сожалению, останется». Депутаты выказывали недоверие министру, требовали от МИДа проводить внешнюю политику в интересах русского народа, предлагали незамедлительно ввести мораторий на осуществление санкций Россией. В проекте постановления так и стояло: «Рассмотреть возможность моратория на санкции против Югославии или их осуждения с тем, чтобы использовать эту возможность в целях активизации мирного урегулирования». И хотя депутаты проголосовали за эту формулировку, в окончательном варианте она была заменена на более осторожное требование «изучить возможность постановки в Совете Безопасности ООН вопроса о сокращении объёма санкций в отношении Союзной Республики Югославии». В Постановлении рекомендовалось МИД придерживаться сбалансированного подхода ко всем сторонам конфликта.

МИД усмотрел в постановлении ни много ни мало противопоставление воле международного сообщества и прямое нарушение Устава ООН. С этого времени МИД рассматривал все действия Верховного Совета как противовес официальной политике, как попытку внести неправомерные коррективы во внешнеполитический курс страны. С этого времени наметилось противостояние парламента и МИДа по югославскому вопросу, временами перераставшее в острую политическую борьбу.

В Белграде тяжело восприняли весть о том, что Россия поставила свою подпись под санкциями, расценивая этот акт как предательство. Но многие пытались всё-таки оправдывать действия российского руководства тяжёлым экономическим положением «старшего брата» и необходимостью получить обещанные кредиты. Сербы были, к сожалению, правы, когда говорили, что нам этих денег сразу не дадут, а будут использовать их лишь как приманку для привлечения России на свою сторону в балканской политике.

Несмотря на чётко изложенную позицию парламента, президент РФ подписал 14 июля распоряжение о «замораживании» отношений с Союзной Республикой Югославией. 17 июля постоянное представительство РФ при ООН проинформировало Генерального секретаря о выполнении Резолюции № 757 по всем направлениям: приостанавливались экспорт в Россию товаров из СРЮ и обратно, научно-техническое сотрудничество, культурные обмены, официальные визиты, накладывался запрет на перечисление финансовых средств в СРЮ, понижался уровень персонала посольства СРЮ в Москве.

В ноябре 1992 г. министр ещё больше укрепил своё влияние, получив от президента полномочия координатора в вопросах внешней политики. Верховный Совет держал балканский вопрос под постоянным контролем, а А. Козырев упорно не замечал его деятельности.

МИД РФ во второй половине 1992 г. активно поддерживал все решения СБ, всячески подчеркивая «их взвешенный, сбалансированный характер и чётко очерченную гуманитарную направленность», выступал за «энергичные, а при необходимости – жёсткие меры воздействия», согласился с сентябрьским решением ООН о прекращении существования Социалистической Федеративной Республики Югославии и необходимости для СРЮ подавать заявление о вступлении в ООН, одобрил решение о временном неучастии СРЮ в работе Генассамблеи, считая это большим достижением российской дипломатии, воспротивившейся исключению Югославии из ООН. Как писали тогда российские газеты, Москва заключила «джентльменское соглашение» с другими членами Совета Безопасности, пообещав проголосовать за Резолюцию 777, а США, Франция и Великобритания, в свою очередь, обязались не ставить вето на предложение о приеме СРЮ в ООН, если Югославия подаст новое заявление о приеме в ООН до 20-х чисел декабря 1992 г. При этом текст выступления российского представителя в СБ Юлия Воронцова «Независимая газета» охарактеризовала как «любопытный образчик политической казуистики. Россия постаралась обставить своё решение целым рядом оговорок и таким образом максимально подсластить пилюлю, которую должен был проглотить премьер-министр СРЮ Милан Панич».

Этим решением были значительно сужены возможности югославской дипломатии, а канал коммуникации Белграда с ООН начал действовать в одном направлении. В этом случае её интересы должна была бы представлять какая-нибудь страна. Но Россия, единственная годившаяся на эту роль, от неё отказалась. А. Козырев фактически поддержал бесправие Югославии перед международными организациями. Не оказывая помощь населению Сербии и Черногории, А. Козырев подчеркивал, что Россия «стремится оказывать помощь и населению других бывших югославских республик», приняла «меры по развитию взаимодействия с новыми государствами, с близкими нам народами южных славян», учредив посольства РФ в Словении и Хорватии, обсуждая соглашения об экономическом сотрудничестве с ними, а также с Македонией, Боснией и Герцеговиной.

Россия не смогла предотвратить исключение Югославии из СБСЕ, доказать контрпродуктивность постановки вопроса об изоляции Югославии от международных организаций. Югославии пришлось самой заявить о своем неучастии в СБСЕ в связи «с необъективным и предвзятым отношением большинства участников СБСЕ к СРЮ».

Серьёзной ошибкой российского МИДа было то, что он начал связывать своё участие в урегулировании югокризиса с системой власти в Югославии, требуя ухода «национал-большевиков» и их лидера С. Милошевича, мечтая о победе так называемых конструктивных сил. Позиция была очень удобной: этим можно было оправдать свою пассивность, а также продемонстрировать «демократизм». Недальновидность такой позиции проявилась уже в декабре 1992 г. после очередной победы С. Милошевича на парламентских выборах, когда МИД вынужден был менять линию поведения. Пришлось нашим дипломатам работать и вести переговоры с С. Милошевичем.

Третий период (1993–1995 гг.) характеризовался попытками включиться в формирующуюся систему европейской безопасности, в мировое сообщество в качестве равноправного демократического государства. Для этого в условиях тяжелейшей обстановки на Балканах Россия полностью согласилась с выбранным США и другими западными партнёрами путём.

Напомним, что это был период активной фазы обсуждения плана Вэнса – Оуэна и начавшегося давления на сербскую сторону; включения США в переговорный процесс с их претензией на лидерство в нём; подготовки Североатлантического альянса к использованию своих военно-воздушных сил для военных операций в воздухе (1993); период энергичных действий Контактной группы и перехода к жёсткой доктрине принуждения к миру (1994); изоляции сербов в Боснии и Герцеговине и давления на Белград, подписания Дейтонских соглашений (1995). Сам по себе это период повышенной активности международных организаций. Но многое не получалось. И Россия нужна была для выполнения деликатной функции принуждения сербов к уступкам. Российская дипломатия осуществляла политическую активность в дозволенных ей границах, выполняя роль инструмента давления на сербскую сторону, когда никто другой уже не мог повлиять на несговорчивых сербов. Основными характеристиками внешней политики России этого периода были её несамостоятельность, зависимость от ведущих стран, прежде всего Америки. В качестве ответной меры на уступки А. Козырев предлагал Югославии снятие санкций, сербам в Боснии – самоопределение, конфедеративный союз с Сербией. Москва ещё пыталась использовать своё историческое влияние на Балканах, но всё больше и больше теряла образ справедливого и сильного государства, пекущегося о своих собственных интересах, о равновесии и взвешенности в европейских международных отношениях. Россия участвовала в урегулировании, выполняя, главным образом, волю других. Российская дипломатическая миссия на Балканах в этот период нанесла большой урон российско-югославским отношениям, традиционному престижу и влиянию России в этом регионе.

Запад, внутренне опасаясь просербской позиции Москвы, был доволен тем, что удалось достичь «очень высокой степени гармонии и единства взглядов» в подходе западных стран и России к югокризису. По мнению лорда Оуэна, «Россия сыграла весьма конструктивную роль в дипломатическом процессе. Она не воспользовалась своим правом вето, хотя Ельцин испытывал сильный нажим со стороны правых националистов».

Но спокойствия МИД не испытывал, поскольку против его позиции выступало общественное мнение, не дремал парламент. С июня 1992 по сентябрь 1993 г. Верховный Совет семь раз обращался к югославской теме, вызывая каждый раз нескрываемое раздражение МИДа, поскольку на заседаниях обнародовались факты зверств над сербским населением, поставок вооружения хорватам и мусульманам в обход эмбарго, критиковалась позиция российской дипломатии, указывались все её просчеты и ошибки. И хотя министерство было достаточно самостоятельно в проведении внешней политики, тем не менее, Верховный Совет постоянно «мешал» МИДу, будоражил общественное мнение. С каждым новым заседанием парламент становился всё компетентнее в югославском вопросе, выступления – менее эмоциональными, но более аргументированными. Несмотря на партийные и идейные разногласия, росло единство депутатов по балканской проблеме. Последнее постановление Верховного Совета «Об угрозе эскалации войны на территории бывшей Югославии» от 29 апреля 1993 г. было принято единогласно.

В целом период 1991–1995 гг. был периодом полного взаимонепонимания между руководством Югославии и России. Югославия ждала от России поддержки, а Россия смотрела на Запад, пытаясь построить новую внешнюю политику, стать равноправным партнёром западных стран в новой системе международных отношений, складывавшихся в Европе и мире. Результатами такой политики стали падение авторитета России среди югославянских народов, вытеснение её ими из зоны своих традиционных интересов, расширение политического, экономического и военного присутствия США в Европе, а Германии – на юге и востоке Европы.

Одновременно первая половина 90-х годов показала и существование в народе исторической памяти. В трудные минуты нашей истории исторические традиции, так долго остававшиеся невостребованными, возродили политические и общественные движения российской общественности, патриотический порыв интеллигенции, политические манифестации законодательной власти, движение добровольцев среди молодёжи, военных и казачества. События на Балканах всколыхнули давно забытые идеи славянства, духовной близости, попытки сохранить и уберечь свою духовную самобытность. В середине 90-х гг. уже вся Россия знала о том, что происходит на Балканах. И антинациональным средствам массовой информации всё труднее было дезинформировать общественность.

Ошибки исправлять трудно, но извлекать уроки полезно, хотя и нелегко.

Россия должна была уделить самое пристальное внимание проблеме внешней политики, разработать её концепцию, определить приоритеты. Россия обязана была объявить Балканы зоной своих национальных интересов, что позволило бы избежать такого негативного последствия деятельности международных организаций, как отсутствие партнёрских отношений между ведущими государствами в решении проблем югокризиса. Мы должны были бы уделять большое внимание развитию сотрудничества в области культуры, науки, поддерживать и оберегать добрые отношения наших православных церквей, стараясь противостоять разъединительным тенденциям.

Как же, на наш взгляд, следовало подходить к определению внешнеполитического курса?

Каждая страна имеет свои национальные интересы, и Россия – не исключение. Определяя их, следовало исходить из геостратегической безопасности, неприкосновенности внешних и внутренних границ, сохранения исторического, культурного, географического пространства, сохранения традиций, духовного единства. Россия должна была подумать о союзниках или государствах, которые ей хотя бы не противостоят. Любое государство имеет определённые зоны безопасности и, наоборот, регионы напряжённости. Последние она должна знать и, соответственно, пытаться нейтрализовать. Наряду с политическими или геополитическими интересами существуют и экономические интересы.

Каждый из названных элементов тесно связан с Балканами. Когда бывшие республики СССР составили первый «пояс безопасности» России, Балканы становились её вторым непосредственным рубежом. Поворачиваясь спиной к Балканам, Россия теряла естественных исторических союзников, приобретала полигон НАТО с долговременными военными базами в непосредственной близости, а также контроль США над Адриатикой и выходами в Средиземное море. Неадекватная позиция, занятая Россией в годы кризиса, буквально толкала народы Балкан в НАТО. Россия могла бы сыграть роль контрбаланаса негативных явлений, связанных с изменением системы равновесия сил в Европе. Самый удобный для этого плацдарм – Балканы. Играть стабилизирующую роль, уравновешивать негативные тенденции на глобальном и региональном уровнях было под силу российской дипломатии. Именно такие тенденции отчётливо проявились, когда российскую дипломатию возглавил учёный и опытный политик Е. М. Примаков.

Четвёртый период можно назвать периодом разочарования в быстрой интеграции в западную систему европейской безопасности. Наряду с другими факторами, влиявшими на изменение внешнеполитической концепции, анализировались и итоги балканского кризиса, которые уже были очевидны к началу 1996 г.

С изменением руководства МИД и назначением на должность министра иностранных дел Е. М. Примакова в начале 1996 г. начинают вырисовываться новые параметры внешней политики России. Столкнувшись с последствиями политики Козырева, Примаков уже в марте 1996 г. заявил об «активной политике по всем азимутам», целью которой было: создать наиболее благоприятные условия для того, чтобы сохранялась целостность России; играть роль контрбаланса тех негативных тенденций, которые проявляются в международных делах; пытаться сбалансировать неблагоприятные моменты, которые проистекают из главенствующей роли только одной державы в мировом международном процессе при переходе от двухполюсного мира к многополюсному; гасить те дестабилизирующие факторы, которые есть в мире, активно участвовать в ликвидации конфликтных ситуаций.

В августе 1996 г. министр впервые заговорил о национальных интересах России. Примаков отметил, что необходимо «отстаивать национальные интересы России, идя даже на разногласия, предположим, с США, – но в рамках партнёрства, не сползая к конфронтации». Министр выразил недовольство складывающейся системой главенства одной державы в системе международных отношений, когда право миловать и казнить принадлежит только одной стране. Он подчеркнул, что «двухполюсный мир ранее соперничавших двух сверхдержав и блоков должен эволюционировать не к однополюсному под командой США, а к многополюсному, где у России больше маневра для защиты национальных интересов». Эти тезисы отражали поиск новых ориентиров во внешней политике нашего государства, но Балканы пока в ней не занимали определённого места.

С упрочением позиций Е. М. Примакова его внешнеполитическая концепция становится более рельефной. Вместо маневрирования между великими державами, отжившего свой век, вместо создания коалиций Россия должна добиваться конструктивных партнёрских отношений со всеми образующимися мировыми полюсами. Отношения с США, которым придаётся большое значение, считал министр, должны строиться на взаимовыгодной основе. Целью новых ориентиров внешней политики России должно стать, по словам министра, укрепление территориальной целостности страны.

Участие в Контактной группе (КГ), необходимость наблюдать за постдейтонским пространством, а также нестабильность на Балканах, новые очаги конфликтов обусловили появление среди приоритетов внешней политики России балканского направления. Это совпадало с необходимостью восстановления партнёрства после пяти лет его разрушения, поиском стран, которые могли бы сохранить военный нейтралитет в условиях всеобщего стремления в НАТО, определением своего места в складывающейся системе европейской и мировой безопасности. По уровню экономического развития, формам транзиции и связанными с ней проблемами Россия была ближе к странам Балканского региона, чем к развитым странам Европы. Участие в урегулировании на Балканах, степень влияния на процесс принятия решений были важным показателем места и роли России в системе международных отношений. Е. Примаков связывал активную роль России на Балканах и со способностью мирового сообщества преодолеть новые опасности, «не допустить превращения Косова в одну из наиболее опасных горячих точек на земном шаре».

Постепенно политика России на Балканах начинает приобретать более чёткие очертания, чему во многом способствовали события в Косове. Однако сначала по косовскому вопросу российская дипломатия чувствовала себя несколько неуверенно в уже сложившейся системе взаимоотношений среди западных партнёров. Постепенно отличительной чертой России становилось то, что в системе уже распределённых ролей в КГ она стала не только подавать реплики, но и читать монологи. При обсуждении проблем Косова в КГ Россия впервые имела особое мнение по ряду пунктов, хотя и не могла противостоять стремлению к международному вмешательству в косовские дела.

В апреле 1998 г. министр иностранных дел России Е. Примаков выразил позицию России уже более определённо, выступив против попыток отделения Косова от Сербии и против размещения в крае «иностранных войск под чьим бы то ни было флагом». Размышления по поводу планов и деятельности НАТО привели российскую дипломатию к особому мнению по этому вопросу. Министр заявил, что опасается создания прецедента использования сил НАТО без разрешения СБ, который может быть применим и в дальнейшем. Поэтому Е. М. Примаков решительно выступил против любого военного вмешательства в косовский конфликт.

С первого дня появления «проблемы Косова» мировое сообщество поторопилось так расставить акценты, чтобы речь шла не о сепаратистском движении, а о «движении за автономию». Чтобы настроить общественное мнение на нужную волну, нам внушали, что албанцы не имеют автономию и борются за элементарные права человека. Однако, когда мы рассматриваем развитие нынешнего кризиса в Косове, следует обратить внимание на следующий момент. В условиях растущего национализма и стремления к отделению во всех республиках бывшей СФРЮ руководство Сербии в 1990 г. пошло на ограничение (но не ликвидацию) автономии. Была распущена Краевая скупщина, пытавшаяся провозгласить отделение Косова от Югославии, была выбита почва из-под ног сепаратистского движения в результате интеграции всей территории Сербии.

Суть перемен во внешней политике России при министре иностранных дел Е. Примакове можно было бы обозначить следующим образом:

1. Смягчились утверждения об обязательности единства членов СБ и КГ в ущерб объективности. Е. Примаков утверждал, что «наша реакция в Совете Безопасности зависит от адекватности предлагаемых мер той ситуации, которая будет существовать на тот момент».

2. Российская дипломатия стала стремиться принимать политические решения на основе экспертных оценок, а не наоборот. Это в корне меняло процесс проведения анализа событий и подготовки решений.

3. Российская дипломатия начала показывать примеры самостоятельности, инициативности и активности, что проявилось, в том числе, и при решении проблем Косова.

4. Россия категорически отвергла применение сил НАТО при решении национальных конфликтов как самостоятельного фактора без одобрения Совета Безопасности.

5. Москва пыталась усилить значение в системе европейской и мировой безопасности таких международных организаций, как ООН и ОБСЕ.

6. И ещё одна особенность, которую подметили российские журналисты: «Примаков не согласен с тем, что все должны равняться на США как на единственный полюс влияния». Оценивать однозначно позицию России в переговорном процессе по проблемам Косова трудно. Она была достаточно противоречивой. С одной стороны, Россия долго поддерживала применение «мер воздействия» на Югославию, полагая, что Белград «не может противостоять международным стандартам», отклонила просьбу СРЮ рассмотреть в Совете Безопасности угрозы НАТО нанести воздушные удары по её территории, не возражала против максимально широкого статуса автономии «с выходом на федерацию», что приближало Косово к созданию республики. С другой стороны, следующий после Е. М. Примакова министр иностранных дел И. С. Иванов упорно обличал амбиции НАТО вмешаться в югославские дела без санкций Совета Безопасности, поддержал позицию Югославии рассматривать только политическую часть договора.

В декабре 1998 г. Россия и Югославия подписали протоколы о военно-техническом и научно-техническом сотрудничестве в области обороны. При Е. М. Примакове и И. С. Иванове впервые в структурах российской власти наметилось полное совпадение интересов по вопросам урегулирования кризиса на территории бывшей и настоящей Югославии. В Думе в октябре 1998 г. были проведены парламентские слушания на тему «Угрозы европейской безопасности в связи с расширением НАТО (на примере событий на Балканах)». По итогам слушаний депутаты признали «непосредственную (без участия ООН) деятельность НАТО по урегулированию конфликтов в Боснии и Албании разновидностью недопустимого вмешательства во внутренние дела суверенных государств или вооружённой агрессией». Продолжая выступать против использования оружия в косовском конфликте, российская дипломатия, проявляя максимум выдержки, настаивала на его решении мирными политическими средствами. Однако в итоге оказалось, что в целом вновь российская позиция была попустительской. Она не учитывала национальных интересов России, важной составляющей которых было не допустить повторения югославского сценария на своей территории. А главное – НАТО осуществило свой план нанесения бомбовых ударов по Югославии.

Если рассмотреть ретроспективу развития событий, то можно задаться вопросом: что могло в то время предотвратить бомбардировки НАТО? Мы полагаем, что таких факторов несколько:

1) принятие Югославией ультиматума НАТО,

2) общественное мнение в странах-членах НАТО,

3) победа Югославской армии,

4) твёрдая позиция международных организаций, осуждающая агрессию, направление дипломатических усилий на переговорный процесс,

5) угроза силы или применение силы (эти действия могла предпринять только Россия).

Какова же была позиция России? Сначала непоследовательное (5), затем неуверенное (4), а закончилось тем, что Россия выступила в роли инструмента давления на Югославию по варианту (1). Высшее руководство России в своих действиях было непоследовательно, подвержено колебаниям. Политическая воля к принятию решения отсутствовала.

По нашему мнению, руководство России должно было принять следующие меры: разработать поэтапный план внешнеполитической стратегии России на Балканах; объявить российский план урегулирования ситуации в Косове, включая тактические шаги; разработать концепцию отношений с НАТО; создать при президенте РФ постоянно действующий рабочий орган, принимающий решения по Югославии (президент, специальный представитель, председатель правительства, представитель парламента, руководители силовых структур). Переговорный процесс должен был иметь свои рамки и границы дозволенного. Принципы, от которых нельзя было отступать: требование прекращения НАТО бомбовых ударов по территории Югославии, отказ от ультиматума, согласие Югославии на участие международных организаций, участие ООН в урегулировании ситуации.

В последние несколько месяцев перед агрессией НАТО Россия неоднократно удивляла своих западных партнёров, поступала неожиданно, заставляя их прикладывать усилия, чтобы вернуть русских в привычную для Запада колею. Так, в октябре 1998 г., когда воздушные удары по Югославии были делом решённым, российские военные и премьер Е. Примаков сделали ряд резких заявлений. С ударами пришлось повременить. В феврале 1999 г. в Рамбуйе Б. Майорский посмел выразить «особое мнение» и не стал прикрывать ложь и подмену документов своих коллег по переговорам. В марте у альянса не получилось эффектного начала бомбовых ударов: Е. Примаков совершил ставший уже знаменитым разворот над океаном и осудил действия НАТО, назвав их агрессией.

А затем Запад удивила реакция россиян на, казалось бы, в пропагандистском смысле подготовленные воздушные удары против «главных виновников этнических чисток», «диктатора-коммуниста» и «партии войны». Все структуры российской власти и все слои общества были впервые едины в осуждении агрессии. Народ вышел на улицы, антиамериканские настроения росли, накал страстей совпадал с патриотизмом кабинета министров. Сотрудничества, на которое так надеялся альянс, не получилось. Россия впервые не только заявила, но и осуществила серьёзные антинатовские шаги, которые должны были заставить США задуматься. США задумались, но о другом: как бы утихомирить Россию. Пришлось потрудиться в этом направлении. Е. Примакова сместили, И. Иванова нейтрализовали, назначив другого представителя для решения косовской проблемы, народу городские власти запретили выходить на улицы. Большинство телеканалов поменяли ориентацию и стали убеждать массы в виновности сербов. Назначение В. С. Черномырдина Специальным представителем Президента России по переговорному процессу между Белградом и НАТО показало, что Россия готова идти на уступки и объединить свои усилия с США.

Виктор Степанович хорошо справился с отведённой ему ролью: он разъяснил сербам, что Россия не будет ссориться с Западом ради Югославии, что помощи от нас ожидать не стоит, пообещал лишь участие в миротворчестве… И, выдержав 72 дня бомбёжек, принесших тысячи жертв и миллиардные разрушения, С. Милошевич подписал капитуляцию. Для Югославии подписание договора с Черномырдиным и Ахтисаари означало вынужденную капитуляцию под нажимом России, когда ей было отказано в какой-либо поддержке. Югославия не получила никаких гарантий своей территориальной целостности и безопасности сербов в Косове. Условия договора были унизительными для Сербии: прекращение агрессии не оговаривалось, армию Югославия должна была выводить из Косова в сжатые сроки и под падающими бомбами, роль сербских государственных органов и армии на территории Косова была сведена к нулю.

Последствием такого «соглашения о мире» стало признание законности агрессии, эффективности ультиматумов и наказания, укрепление политики и позиции НАТО. Россия потеряла Балканы как последний геостратегический рубеж, потеряла единственных союзников, не смогла оценить того, что Югославия защищала на дальних подступах рубежи России.

И вот тут становится ясно, что поступок наших двухсот десантников, примчавшихся в Косово незваными, – не безумие и не авантюра, а попытка задержать агрессора, не дать ему двинуться дальше на север, оккупировать всю страну. Именно таким способом выразились думы военных о России, её безопасности и территориальной целостности. Но главное – Россия хотела привлечь внимание всего мира к проблеме роли Организации Объединённых Наций, пыталась восстановить престиж этой организации, её дееспособность, вернуть мир на рельсы международного права, помешать планам НАТО установить новый миропорядок под своей эгидой. Нестандартное решение в нестандартной ситуации, и… в натовском сценарии произошёл сбой, заминка.

Новый, пятый период внешней политики России наступил после ухода с поста Президента России Б. Н. Ельцина. Сам по себе это период сложный, неоднозначный, без чёткой балканской стратегии, но с появившейся, часто спонтанной, тактикой. В основе тактики лежала активизация экономических отношений, улучшение хозяйственных связей. В начале нулевых руководство нашей страны считало, что наступил новый этап отношений России со странами Центральной и Юго-Восточной Европы: подведена черта под этапом охлаждения с элементами русофобии и конфронтационности, периодом упущенных благоприятных возможностей в сфере экономического сотрудничества. Начал восстанавливаться регулярный политический диалог, активизировались контакты между органами исполнительной власти, парламентами. Югославия (Сербия и Черногория) не стала исключением.

Осуществлять новые подходы на балканском направлении было трудно в силу ошибок предшествующего периода. А именно: не отстояли русский сектор в Косове и Метохии (КиМ), вывели свои батальоны из БиГ и КиМ, позволили строительство военных баз на Балканах, не предотвратили агрессию НАТО против Югославия, допустили присутствие войск НАТО в Косове и т. д. Тем не менее, постепенно экономические связи стали укрепляться.

Объём взаимного товарооборота по итогам 2003 г. впервые превысил миллиард долларов и составил 1,245 миллиардов, а с учётом выполненных к июню 2004 г. сербско-черногорскими организациями на территории России строительных услуг – 1,445 миллиардов долл. В Москве в ноябре 2004 г. была достигнута договорённость о том, что Россия полностью профинансирует ремонт гидроэлектростанции «Джердап» на Дунае в счёт погашения клирингового долга бывшего СССР перед бывшей СФРЮ. Реализовывать этот проект будет российская сторона, а сумма работ оценивалась более чем в 100 млн долл. В 2008 г. Сербия подписала российско-сербское соглашение по «Южному потоку». Контрольный пакет нефтеперерабатывающей компании НИС был передан «Газпромнефти» в феврале 2009 г. после полной уплаты российской стороной 400 млн евро, и началась модернизация предприятия.

С приходом нового президента Россия много внимания стала уделять проблеме Косова и Метохии. Россию пугало, по словам Президента в 2001 г., изгнание из края неалбанских жителей, рост экстремизма и его расширение на юг Сербии и Македонию. «Наш опыт на Северном Кавказе подсказывает, что люди, которые выступают с идеями подобного рода, меньше всего заинтересованы в создании прочной государственности какой бы то ни было – албанской, либо сербской, либо любой другой. Потому что это ставит их под контроль международного сообщества и будет мешать проводить преступную деятельность, связанную с наркотиками, с распространением оружия, проституцией и так далее».

Россия решительно осудила всплеск межэтнического насилия в крае 17–19 марта 2004 г., оказала гуманитарную помощь сербским беженцам, осуществив развёртывание двух палаточных лагерей, рассчитанных на 1000 человек каждый. В Косово были направлены продовольствие, медикаменты, передвижные электростанции, оборудование для полевых кухонь. Осуществлена доставка в край 102 домов-модулей. Общая стоимость гуманитарной операции составила более 1 млн. долл. США.

Москва активно участвовала в переговорах по Косову, пока они шли под эгидой ООН. Её позиция была последовательной: переговорный процесс не должен вести к независимости края. Россия была инициатором предложения направить в апреле 2007 г. в Косово Миссию, чтобы члены Совета воочию убедились, как обстоят дела в этом сербском крае. Кроме того, Россия предложила провести всеобъемлющий обзор выполнения резолюции 1244 в СБ ООН. «Это вполне логичная последовательность действий: сначала – миссия, которая убедится, как обстоят дела в Косове, потом обсуждение в СБ ООН, в каких аспектах резолюция 1244 выполнена, а в каких – нет». Министр иностранных дел РФ С. В. Лавров обещал, что Россия будет «твёрдо добиваться того, чтобы эта Миссия увидела не «потёмкинскую деревню» в виде очередных брифингов в закрытых помещениях, а реальную картину, как живут меньшинства в сербском крае Косово».

23 мая 2007 г. Россия в Совете Безопасности воспротивилась плану Ахтисаари о надзорной автономии в Косове. Она полагала, что «форсировать решение о суверенизации Косова контрпродуктивно, что «план спецпосланника Генсекретаря ООН М. Ахтисаари не может служить платформой для выработки окончательного решения СБ ООН по Косову, так как в его основе лежит противоречащее международному праву, в том числе Уставу ООН, ущемление суверенных прав одного из государств-членов, а это не только создаёт очевидный прецедент для мировой практики, но и чревато предсказуемыми негативными последствиями для региональной и международной стабильности». США пытались повлиять на Россию, но Москва не уступала. По мнению министра иностранных дел России С. В. Лаврова, если будут продолжаться попытки одностороннего решения проблемы Косова через провозглашение независимости края, то ситуация на Балканах и в Сербии пойдёт по пути дестабилизации.

По инициативе Москвы переговоры по урегулированию ситуации в Косове продолжились. Формат переговорного процесса был изменён. Вместо М. Ахтисаари он проходил под руководством так называемой «тройки», куда входили представитель Европейского союза Вольфганг Ишингер, Соединённых Штатов Френк Визнер и Российской Федерации А. А. Боцан-Харченко. Не очень интенсивные переговоры делегации Приштины и Белграда вели в течение четырёх месяцев начиная с августа 2007 г.

В ноябре 2007 г. специальный представитель министра иностранных дел России по Балканам и один из членов «тройки» А. А. Боцан-Харченко отмечал, что «работать в “тройке” очень тяжело, особенно учитывая, что национальные позиции внутри самого ЕС сильно расходятся. К сожалению, то и дело из различных столиц раздаются высказывания о том, что независимость Косова предрешена. Это, мягко говоря, не стимулирует сербско-албанский диалог. После этого смягчать позиции косоварам нет никаких причин. Приходится признать: переговорному процессу мешают шаги, которые не преследуют цель прийти к компромиссу. В том числе и заявления Приштины, которые идут вразрез с обещаниями, данными самой “тройке”».

По мере развития переговорного процесса и нарастания недовольства Запада позицией России план Москвы уточнялся и сводился к следующему:

1. Не ограничивать переговорный процесс каким-либо сроком. Косовскую проблему необходимо продолжать решать путем переговоров.

2. Не применять практику навязывания решения (как в случае с планом М. Ахтисаари).

3. Принятое решение должно удовлетворять и Белград, и Приштину.

4. Соблюдение резолюции СБ ООН 1244 является обязательным требованием.

5. Не применять политику двойных стандартов в отношении переговаривающихся сторон.

6. Принимать решение исключительно на основе международного права, а не на основе желания какой-нибудь державы.

7. Исключить одностороннее провозглашение независимости Косова, противоправное признание этой независимости.

8. Случай Косова должен стать прецедентом и универсальным случаем международного права, а не прецедентом насильственного отторжения части территории независимой страны.

Переговорный процесс между Белградом и Приштиной в 2007 г. выявил позиции сторон, но опять не закончился принятием конкретного решения. Ни одна из сторон не захотела отступить от своей позиции по основополагающему вопросу, касающемуся суверенитета края.

Российская Федерация поддержала требование Республики Сербии о созыве срочного заседания Совета Безопасности перед лицом получивших широкую огласку планов албанского руководства сербского края Косова и его внешней «группы поддержки» о скором одностороннем провозглашении независимости этой территории. На заседании СБ было высказано убеждение, что проблема статуса Косова может и должна быть урегулирована надёжным и долгосрочным образом путём выработки при ведущей роли Совета Безопасности ООН решения, которое в полной мере соответствовало бы нормам международного права и основывалось на договорённостях между Белградом и Приштиной.

Принципиальная позиция России не оставила США другого пути, кроме как инициировать одностороннее провозглашение независимости Косова. Несмотря на отсутствие договорённостей и решений Совета Безопасности, 17 февраля 2008 г. Косово провозгласило свою независимость.

Провозглашение независимости Косова разделило мировое сообщество на сторонников и противников этой акции. Ряд стран отказались признавать Косово без резолюции СБ. Россия была среди противников независимости, США – среди сторонников. Ситуация осложнялась тем, что Генеральный Секретарь ООН занял пассивную позицию, что видно из его опубликованных докладов. Позиция же России обозначилась чётко. Документы 2009 г. показывают, что Министерство иностранных дел РФ и министр С. В. Лавров поддержали Сербию в её решении бороться против отделения края. По мнению С. В. Лаврова, назвавшего Косово «квазинезависимым государством», «одностороннее провозглашение независимости этого сербского края создаёт всё новые проблемы как в самом Косове, так и вокруг него».

Прошедшее после 2008 г. время показало, что участники «косовского кризиса», особенно Белград, не всегда были последовательными в своих действиях, поддавались влиянию евроструктур, США и Германии, шли на уступки, не всегда оправданные. Это подтверждало тезис о том, что балканский кризис продолжает показывать управляемость кризисным пространством из одного центра. И только Россия на примере Косова борется против односторонности, политики двойных стандартов. Москва уверена, что каждое государство должно «обрести возможность решать за себя, сообразуясь с собственным пониманием своих национальных интересов в новых условиях. Ни блоковая, ни идеологическая дисциплина уже не срабатывают автоматически, хотя налицо попытки заменить её солидарностью одной цивилизации против всех остальных». В этом большая заслуга России. В основе нового понимания международных отношений – внеблоковая позиция, стремление к межцивилизационному диалогу, восстановление международного равновесия, не только отстаивание своих национальных интересов, но и желание их защитить, возможность для стран и народов выбора ценностных ориентиров и моделей развития, ненарушение естественного хода исторического процесса, расширение экономического и гуманитарного взаимодействия между странами, а в целом – желание Москвы добиться уважения её возросшей роли в рамках партнёрского вектора отношений с Западом.

На наш взгляд, формулой нашего сотрудничества со славянскими странами должно стать следующее: возрождение и поддержание исторических традиций, культивирование идей взаимности, православной духовности при опоре на взаимовыгодные интересы; усиление собственной экономики через укрепление регионального сотрудничества и создание новых экономических и политических центров взаимовыгодных интересов.

Е. Ю. Гуськова