1948 г.: Как Тито Сталина победил

История русско-сербской дружбы насчитывает не одно столетие. Но случались и трудные времена, и даже кризисы. Таким был 1948 год, когда произошёл болезненный и глубокий разрыв отношений между СССР и Югославией. В центре конфликта две яркие политические фигуры – Иосипа Броза Тито и Иосифа Сталина. До сих пор о причинах ссоры много спорят, до сих пор мы открываем всё новые страницы их взаимоотношений. Рассмотрим подробнее, что же произошло в те трудные послевоенные годы.

В конце Второй мировой войны началось формирование в Центральной и Восточной Европе блока государств, постепенно ориентирующихся на союзнические отношения с СССР. Одной из его целей в тот период было обеспечить постепенное завоевание власти в освобождённых советскими войсками странах послушными Москве коммунистическими партиями. В большинстве стран, несмотря на прокламируемый политический плюрализм в форме народной демократии, коммунисты стали занимать в 1945–1948 гг. доминирующие позиции, отстраняя от власти разными способами оппозицию. Организация и структурирование нового политического пространства, проходившего под жёстким руководством лично Сталина, были призваны обеспечить решение нескольких задач. Одна из них – создание «санитарного кордона», защищающего СССР на западе, другая – расширение зоны социализма в Европе.

Югославия с самого начала являлась лидером среди стран «народной демократии», в значительной степени благодаря возглавлявшему её И. Броз Тито, заслуги которого были признаны в Кремле. Несмотря на то, что на завершающем этапе войны между Москвой и югославским руководством возникали отдельные конфликты (югославам не всегда удавалось по ряду причин согласовывать свои действия с Москвой), эти отношения в итоге всегда выстраивались в соответствии с коминтерновским иерархическим принципом подчинения младшей компартии старшей. Конфликтность в тот период возникала, главным образом, в связи с внешнеполитическими проблемами. СССР в годы войны оказался в тесном военно-политическом взаимодействии с западными союзниками, которые стремились к тому, чтобы Москва выстраивала свои отношения со странами Центральной и Восточной Европы, оказавшимися в сфере её влияния, на основе демократических принципов. Советское руководство не могло, с учётом необходимости послевоенного мирного урегулирования, выступать открыто против западных планов устройства этой части Европы. В Кремле в тот период разрабатывался план постепенного создания в регионе стран с коммунистическими режимами. Вначале должны были возникнуть «народные демократии» с небольшим набором оппозиционных партий, которые затем превратились в номинальные, декоративные, при полной зависимости от компартий.

Югославские коммунисты стремились занять в этих планах лидирующее место, считая себя, в значительной степени по праву, и первыми в складывающемся социалистическом лагере. На Балканах их соседями были два бывших гитлеровских сателлита – Румыния и Болгария, к которым отношение югославской партийной верхушки было неоднозначным. С одной стороны, она признавала призванную из Коминтерна новую коммунистическую власть, но, с другой, не могла забыть недавней политики этих стран по отношению к Югославии. Помимо территориальных претензий к этим странам, которые югославское руководство обозначило в Москве ещё на завершающем этапе войны, оно всё более настойчиво заявляло о своей руководящей роли среди балканских компартий. В сферу югославского влияния всё активнее перемещалась Албания, которая политически и экономически в значительной степени зависела от своего соседа. Это относилось и к греческим коммунистам, стремившимся к власти вооружённым путем и получавшим основную материальную помощь от Югославии, на территории которой располагались их тренировочные базы.

Москва вплоть до конца 1947 года относилась, как это было видно из справок Отдела внешней политики ЦК ВКП(б), терпимо к балканским (и не только) амбициям Коммунистической партии Югославии (КПЮ), поскольку она считалась самой надёжной и верной среди других компартий, а её руководство – наиболее талантливым в практической реализации коммунистической доктрины. Однако уже на этом этапе становилось очевидным, что Тито и его окружение скоро не будут безропотными исполнителями стратегических замыслов Кремля. Леворадикальный потенциал КПЮ требовал самореализации, что проявлялось в новых югославских акциях на Балканах, во всё большей степени угрожавших интересам СССР в регионе. Такой курс Белграда, который пока ещё корректировался Москвой, набирал обороты.

С мая 1945 г., когда Сталин сумел уговорить Тито отвести войска из Триеста (иначе это могло бы привести к серьёзному конфликту с Западом), и до начала 1948 г., советско-югославские отношения постоянно испытывали влияние югославского радикализма. Тито в 1947 г., раньше дозволенных мирным договором с Болгарией сроков, попытался заключить с этой страной союзный договор, лишь частично прислушавшись к советам Сталина не делать этого.

Затем он не согласился на компромиссные условия «совместного» с Москвой управления Албанией, полагая, что полученное от Сталина в 1946 г. одностороннее право на фактическое владение этой страной не должно быть пересмотрено. В то же время СССР параллельно с Югославией стал предоставлять экономическую помощь Албании, прислал туда своих советников. Этот момент часть албанского руководства, «уставшая» от плотной опеки югославов, постаралась использовать в своих интересах. Наиболее активную позицию занимал Э. Ходжа, который пытался, опираясь то на Москву, то на Белград, расчистить себе пространство для утверждения абсолютной власти в партии. Югославская сторона оказывала ему в этом невольную поддержку, выступая, с учетом мнения своих советников в албанской компартии, против тех, кто был за более тесные отношения с СССР, в частности против Н. Спиру, которого она обвиняла в том, что он неверно оценивает «дружественную» политику Югославии по отношению к Албании. Об этом советскому послу в Тиране Лаврентьеву говорил Тито во время их встречи в Югославии летом 1947 г. Тито отмечал в этой беседе, что, вопреки представлениям этой части албанского руководства, утверждавшей, что Югославия не оказывает никакой реальной помощи Албании, но только отделывается обещаниями, его страна проявляет дружеское отношение к своему соседу, исходя из интересов самого албанского народа, стремясь сохранить его независимость. Он подчёркивал, что Албания представляет для югославов интерес как важнейший элемент в военно-стратегической концепции. Югославия оказывала Албании в тот период практически безвозмездную экономическую и военную помощь.

Расчёты Тито на выведение из албанского руководства противников тесного сотрудничества с Югославией начали реализовываться осенью 1947 г. Представитель ЦК КПЮ при ЦК албанской компартии С. Златич в ноябре прямо потребовал удаления таких товарищей из руководства. Э. Ходжа понял югославов, и вскоре на заседании политбюро ЦК КПА было рассмотрено «персональное дело» министра промышленности Н. Спиру, которого назвали вдохновителем антиюгославских тенденций в руководстве. Сразу после этого Спиру пришёл в советское посольство сообщить, что для него решение политбюро означает смертный приговор. Спустя несколько дней он вновь попытался встретиться с временным поверенным в делах А. Н. Гагариновым, но во встрече ему было отказано. Не найдя поддержки, он покончил жизнь самоубийством.

Такое развитие событий в Албании стало серьёзно беспокоить власти в Кремле. Сталин договорился с Тито о том, что А. Жданов встретится с югославским послом в Москве Поповичем и получит от него разъяснения. Результаты встречи, однако, не удовлетворили советского лидера, и в телеграмме от 23 декабря он попросил Тито прислать в Москву «ответственного товарища, наиболее осведомлённого о положении в Албании, может быть, Джиласа», в связи с тем, что в ходе бесед «вскрылись новые вопросы».

Прибывшему в Москву в составе небольшой югославской делегации в середине января 1948 г. М. Джиласу Сталин уже во время первой встречи, касаясь дела Н. Спиру, сказал, что «очень нехорошо», что в Албании из-за югославов кончают жизнь самоубийством члены ЦК. Вероятно, албанская политика Югославии обсуждалась в тот период в Москве, и, чтобы как-то удовлетворить югославские интересы, Сталин сообщил Джиласу, что у «СССР нет особых интересов в Албании. Мы согласны, чтобы Югославия объединилась с Албанией – и чем быстрее, тем лучше». Позднее Джилас вспоминал в своих мемуарах, что он остро почувствовал в те дни плохо скрываемое недовольство Сталина политикой югославского руководства на Балканах.

К концу 1947 г., наблюдая складывающуюся ситуацию в албанской компартии, череду взаимных обвинений одних против других, в Кремле приходят к выводу о необходимости принимать какие-то решения для её нормализации. Это диктовалось необходимостью укрепления формирующегося «лагеря» народных демократий перед лицом «неизбежной» угрозы империалистического блока. Внутренние конфликты, в первую очередь среди партийного руководства, должны были быть исключены. За состоянием внутри «братских» компартий в период складывания народно-демократического лагеря следили многочисленные советские службы: агентурные, дипломатические, различные советники, которые вели постоянный мониторинг текущей политики партий во всех областях. Результаты этих наблюдений стекались в Отдел внешней политики ЦК, а затем отправлялись в Кремль в виде аналитических записок. В них, по традиции, содержались как положительные, так и критические характеристики политики компартий. В Москве, как мы отмечали ранее, высоко оценивали политику коммунистической Югославии, говорили об успехах в революционных преобразованиях, считали её передовой среди других коммунистических восточноевропейских стран.

Накануне создания Информбюро в Отделе были подготовлены аналитические записки по всем компартиям, в том числе и по КПЮ. Документ был полон самых положительных характеристик внутренней и внешней политики югославской компартии. Некоторые замечания касались только внутрипартийной жизни, отсутствия «полнокровной партийной работы», регулярных заседаний ЦК и решения всех вопросов в узком кругу руководства страны – Тито, Кардель, Ранкович и Джилас. В критической части содержались отдельные замечания, которые могли быть в перспективе использованы в развёрнутом виде в соответствующем негативном контексте. Так, к примеру, говорилось, что у некоторых руководителей КПЮ имеются тенденции к переоценке своих достижений и стремление поставить югославскую компартию в положение своеобразной «руководящей партии на Балканах». Во внешнеполитической части отмечалось, что некоторые деятели югославской компартии при решении вопросов, «связанных с проведением внешней политики, иногда проявляют национальную узость, не считаясь с интересами других стран и братских компартий». Руководство КПЮ обвинялось также в недопустимо резкой критике в печати действий итальянской компартии и её лидера П. Тольятти за его позицию в вопросе о Триесте. Критиковались также содержание и характер разговора Карделя и Ранковича с секретарем ЦК болгарской компартии о македонской проблеме в декабре 1946 г. Политика Югославии в отношении Албании незадолго до трагических событий с Н. Спиру (записка была составлена в августе) уже характеризовалась в негативном ключе: отмечалось, что, несмотря на заключение договора о дружбе и помощи, югославское правительство в течение целого года не выполняло статьи этого договора и «не оказывало экономической помощи Албанской республике». В записке говорилось о том, что руководители югославской компартии очень ревниво относились к тому, что Албания стремилась иметь непосредственные связи с СССР. По мнению ЦК КПЮ, Албания должна была контактировать с Советским Союзом «только через югославское правительство».

Впечатление Джиласа от встречи со Сталиным в январе 1948 г., когда он почувствовал недовольство политикой Югославии на Балканах, скорее всего не было обманчивым. На рубеже 1947–1948 гг. из советского посольства в Белграде стала поступать информация, в которой югославскому руководству приписывалось непонимание «существа марксизма-ленинизма», говорилось об отсутствии чёткой идейно-политической ориентации, «вождизме» Тито. В этот период Сталин начинает внимательно следить за действиями югославов на Балканах. Так, в январе Тито получает одобрение от Э. Ходжи на размещение в южной Албании югославской дивизии для защиты от возможного нападения со стороны Греции. Реакция Кремля на это не согласованное с ним решение была резкой, и тогда впервые заговорили о «серьёзных разногласиях». Несмотря на признание Тито «ошибки» и отказ от отправки дивизии в Албанию, Москва потребовала приезда «ответственных представителей югославского правительства» для обсуждения «разногласий».

Вместе с югославами в Москву были вызваны и болгары. 17 января Г. Димитров в интервью заявил о скором создании федерации восточноевропейских стран, что вызвало негативную реакцию Сталина и стало причиной приглашения болгар в Москву. 10 февраля прошло совещание трёх делегаций, возглавляемых Сталиным, Димитровым и Карделем. Главное обвинение советской стороны состояло в игнорировании руководством балканских стран непреложной обязанности информировать Москву о любых действиях во внешнеполитической сфере. Уже на следующий день были подписаны протоколы о консультациях по международным вопросам между СССР и Югославией и СССР и Болгарией.

Сталин, заняв жёсткую позицию в этом вопросе, проявлял предельную осмотрительность в условиях, когда американское правительство стояло перед выбором: вводить или нет свои войска в Грецию, что угрожало развёртыванием полномасштабной войны на юге Балканского полуострова с перспективой вовлечения в неё СССР. Это решение обсуждалось в Вашингтоне в январе 1948 г. как возможный ответ на образование в декабре греческими партизанами Временного демократического правительства Греции (ВДПГ) и последующее его признание со стороны «народных демократий». Американцы опасались, что вслед за этим московские сателлиты могут ввести свои войска в виде «интернациональных бригад» в районы северной Греции и при определённых обстоятельствах помочь партизанам отрезать их от остальной части страны с последующим образованием там коммунистического государства по уже известной схеме. Всё это было известно Сталину из донесений советских агентов из Кембриджской пятерки (Д. Маклин, Г. Берджесс и К. Филби), имевших доступ к важной информации о политике США на Балканах. Д. Маклин работал вторым секретарем британского посольства в Вашингтоне.

Проявившаяся непредсказуемость югославского руководства заставляла Сталина искать новые формы контроля над его поведением. Занимавшую последнее время Белград и Софию идею создания федерации он предложил реализовать в своём варианте трёхстороннего союза совместно с Албанией, причём императивно «посоветовал» немедленно объединиться в первую очередь Юго славии и Болгарии, а лишь затем этим двум странам с Албанией, чем вызвал недоумение как югославов, так и болгар. В этом проекте Югославия оказывалась не лидером на Балканах, а всего лишь равной со всеми участниками трёхчленного союза. На расширенном заседании политбюро ЦК КПЮ 1 марта прозвучало мнение Тито о неприемлемости такой федерации. Он отметил, что на Югославию оказывается экономическое давление, которое необходимо выдержать. «Здесь идёт речь о независимости нашей страны», – подчеркнул Тито.

В этот период начавшегося обострения советско-югославских отношений, когда югославы стали всё заметнее артикулировать свои национальные интересы в противовес интересам СССР и интернациональным приоритетам советского блока, в действие вступил новый фактор, ранее находившийся на втором плане. Член политбюро ЦК КПЮ С. Жуйович, как представляется, стал основным катализатором развернувшегося вскоре в полном объёме советско-югославского конфликта. Он и раньше был конфидентом советского посла в Белграде Лаврентьева, сообщал ему о содержании всех дискуссий внутри политбюро ЦК, что придавало сообщениям дипломата определённую остроту, которая до поры не вызывала немедленной реакции в Кремле. Всё происходившее в Белграде на заседании политбюро 1 марта было в деталях передано в Москву. Жуйович рассказывал, что члены политбюро говорили о нежелании СССР считаться с интересами Югославии и других стран народной демократии, о попытках оказать на них давление и навязать свои представления о строительстве социализма. 7 марта Молотов направил Лаврентьеву телеграмму, в которой ему поручалось передать Жуйовичу благодарность ЦК ВКП(б) за разоблачение «мнимых друзей Советского Союза из югославского ЦК». Какая-то часть этих материалов через Молотова поступала непосредственно Сталину, заставляя его принимать активное участие в начавшейся полемике с югославами. Заявления Тито и его ближайших соратников не только подрывали авторитет ВКП(б) как руководящей компартии, но ставили под сомнение и её способность формулировать новые идеи и предлагать оригинальные проекты строительства социализма. К тому же узкое, традиционно патерналистское, иерархическое сознание кремлёвского лидера не могло допустить появления в формирующемся советском блоке какой-либо конкурентной партии или персонажа, рассуждающего и о своём праве на выдвижение идеологических или практических новаций в изначально принадлежавшей Кремлю сфере.

В начале марта в Белграде решили изменить схему предоставления советской стороне служебных данных об экономике страны, и обратившегося, по традиции, в Экономический совет ФНРЮ советского торгпреда адресовали непосредственно в соответствующие правительственные органы или ЦК КПЮ. В донесении Лаврентьева, отправленном в Москву 9 марта, сообщалось об отказе югославской стороны вообще предоставить эти данные. Советский посол был вызван в Москву, где на заседании политбюро ЦК ВКП(б) 12 марта он выступил с сообщением о ситуации. Вероятно, вскоре после этого заседания было принято решение об отзыве советских военных и гражданских специалистов из Югославии, сообщённое югославскому руководству в телеграмме от 18 марта, подписанной Сталиным и Молотовым. Это решение мотивировалось отказом предоставить советским представителям информацию об экономике Югославии, что рассматривалось советским руководством как акт недоверия к советским работникам в Югославии и как проявление недружелюбия в отношении СССР. Эту телеграмму можно считать отправной точкой в начавшемся советско-югославском конфликте.

В тот же день появилась очередная записка Отдела внешней политики ЦК ВКП(б) о Югославии, озаглавленная «Об антимарксистских установках руководителей компартии Югославии в вопросах внешней и внутренней политики». Главные обвинения были связаны с выявленным кремлевскими экспертами в последние месяцы отходом югославского руководства от магистрального направления марксизма-ленинизма в теории и практике, а также «неправильным, недоброжелательным отношением» к СССР и ВКП(б) – испытанному и признанному руководителю всех антиимпериалистических сил мира». Не получив покаянного ответа из Белграда, Сталин и Молотов направляют Тито 27 марта письмо, в котором в общем виде повторялись обвинения из записки Отдела от 18 марта. Но и это не вызвало ожидаемой в Кремле реакции. Тито и его соратники сами переходят в наступление, и в ответном письме от 13 апреля пишут о том, что все обвинения против юго славской стороны построены на неточной и тенденциозной информации, полученной советским правительством, имеющей целью «нанести вред югославскому руководству, т. е. новой Югославии затруднить восстановление страны, не дать возможность реализовать пятилетку, и тем самым строительство социализма в стране». В письме подчёркивалось, что СССР в сегодняшней Югославии и её руководстве имеет самого верного друга и союзника, готовых в случае тяжёлых испытаний разделить все тяготы с народами СССР. Письмо было обсуждено и утверждено на пленуме ЦК КПЮ, все советские обвинения отвергнуты. Для разъяснения возникших проблем югославы предлагали прислать в Белград несколько членов ЦК ВКП(б).

Если югославы отказывались принять кремлёвские обвинения и предлагали обсудить и урегулировать весь комплекс вопросов, то Сталин, как стало ясно из последующих событий, решил идти по отработанному в 30-е гг. в СССР жёсткому, репрессивному сценарию, усиливая давление на Белград по всем направлениям. Отзыв специалистов был первым ударом, за которым последовали фальшивые обвинения в отступлении от марксизма, сокращение помощи, а затем и решение вынести конфликт на обсуждение братских компартий. Письмо за подписью Сталина и Молотова югославскому руководству от 27 марта Кремль сразу же разослал компартиям – членам Информбюро в расчёте на их безусловную поддержку советских шагов в отношении КПЮ. Часть из них без паузы выразила свою солидарность с Москвой (венгры и чуть позже болгары), другие сделали это позднее, а некоторые после повторного напоминания (чехи). Резолюции ЦК компартий Москва немедленно направляла в Белград, который ещё оставался местом пребывания Информбюро. Во второй половине мая советское руководство послало югославскому руководству письмо с предложением созвать совещание всех компартий – членов этой организации, предположительно на юге Украины. 17 и 20 мая Тито и Кардель ответили на него, сообщив, что участие югославских товарищей в планируемом заседании Информбюро невозможно, поскольку советское руководство без ведома ЦК КПЮ разослало девяти компартиям своё первое письмо, и они уже приняли по нему резолюции. Эта позиция была высказана Тито заместителю М. Суслова в Отделе внешней политики ЦК ВКП(б) В. Мошетову, который привёз в Белград письмо от 18 мая. Тито отметил в беседе с ним, что югославская сторона готова была бы обсудить вопрос о некоторых возможных ошибках с советскими представителями конфиденциально, но поскольку Кремль поставил эту проблему перед другими членами Информбюро, то дальнейшее её обсуждение не представляется возможным. Несмотря на позицию югославов, Кремль начал готовить мероприятие, призванное коллективно заклеймить югославских отступников от генеральной марксистско-ленинской линии, истинное направление которой было известно только советскому руководству. К началу июня были подготовлены проекты резолюции Информбюро «О положении в Коммунистической партии Югославии», а затем и доклада под тем же названием, которые дорабатывались по указаниям Сталина.

В конце июня 1948 г. в Бухаресте состоялось совещание Информбюро, на котором руководство всех компартий, входивших в эту организацию, осудило позицию КПЮ. Была принята резолюция, в которой помимо констатации того, что руководство КПЮ заняло неправильную линию, содержался призыв к «здоровым силам КПЮ заставить своих нынешних руководителей открыто и честно признать свои ошибки и исправить их, порвать с национализмом, вернуться к интернационализму… Или, если нынешние руководители КПЮ окажутся неспособными на это, сменить их и выдвинуть новое интернационалистское руководство КПЮ». Задача смены «троцкистской» верхушки югославской компартии во главе с Тито после возможных попыток её «исправления» или «перевоспитания» была поставлена в Кремле спустя всего три месяца после начала обмена письмами, скорее всего потому, что в ранних донесениях С. Жуйовича содержалась чёткая характеристика расстановки сил в югославском руководстве, свидетельствующая об отсутствии в ЦК КПЮ какой-либо альтернативы Тито и его верным соратникам Карделю, Ранковичу и Джиласу. Косвенно о такой позиции советского руководства свидетельствовал ответ Сталина на предложение К. Готвальда расширить базу обвинений против югославов. Сталин считал, что у «группы Тито» (sic!) достаточно репрессивных инструментов для того, чтобы добиться большинства на предстоящем V съезде КПЮ, и следует набраться терпения и дождаться времени, когда начнётся «отделение марксистско-ленинских групп в югославской компартии от Тито и его группы». Стратегия замены «группы Тито» в КПЮ на послушных Москве людей оставалась центральной на протяжении всего конфликта, вплоть до смерти Сталина в марте 1953 г. Ей была подчинена и поставленная в следующем году задача создания альтернативной компартии вне Югославии. Сталин также не был бы самим собой, если бы на одном из этапов конфликта отказался бы от постановки привычного для него способа решения «сложных» проблем – от физической ликвидации Тито, что, однако, по ряду причин не было исполнено.

Тито и его ближайшее окружение отдавали себе отчёт в том, что Москва постарается немедленно использовать в своих интересах возникновение любой оппозиции в Югославии, поэтому уже в начале июля предприняли срочные меры по борьбе со сторонниками резолюции Информбюро. В последующие годы это краткосрочное мероприятие превратится в широкую репрессивную кампанию по борьбе с идеологическим инакомыслием, с так наз. «информбюровцами». 7 июля 1948 г. состоялось совместное заседание политбюро ЦК КПЮ и республиканского комитета КПЮ Боснии и Герцеговины, на котором первым пунктом стоял вопрос о разногласиях между членами ЦК по проблеме отношений с ВКП(б) и Информбюро. Члены политбюро в полном составе выслушали покаянную речь Родолюба Чолаковича, первого секретаря ЦК БиГ. Он рассказал о своей моральной фрустрации, вызванной, с одной стороны, абсолютной верой в политику СССР как лидера социализма и непререкаемого авторитета, а с другой – необходимостью следовать партийной дисциплине, когда речь шла о том, что югославская делегация должна была ехать на совещание Информбюро в Румынии. Другие члены республиканского ЦК – У. Данилович, Х. Бркич – также говорили о своей поддержке линии ЦК КПЮ в конфликте, но были уверены в необходимости отстаивать югославскую позицию на совещании Информбюро в Бухаресте.

8 сентября в газете «Правда» появилась статья «Куда ведёт национализм группы Тито в Югославии». Она стала сигналом к началу развёртывания пропагандистской кампании против «клики Тито». В подготовленной в Отделе внешней политики ЦК к годовщине резолюции Информбюро (к июню 1949 г.) справке «О мерах по активизации борьбы коммунистических и рабочих партий против клики Тито» отмечалось, что целью «правдинской» статьи было указать компартиям направление, «в котором должна была быть усилена борьба против троцкистской клики Тито, ставшей в один общий лагерь с англо-американскими империалистами». Автор справки Л. С. Баранов (заместитель М. А. Суслова в вышеназванном отделе ЦК) отмечал, что, к сожалению, с декабря 1948 г. пропаганда такого рода в социалистических странах ослабла. Среди причин он называл «ещё не изжитые среди известной части руководящих деятелей европейских компартий иллюзии о том, что югославские националисты “опомнятся” и вернутся в семью братских компартий», а также недооценку этими деятелями «вреда, который наносят югославские троцкисты – агенты англо-американских империалистов, своей подрывной работой против СССР, стран народной демократии, против ВКП(б) и всего коммунистического фронта». В справке подчёркивалось, что такое недостаточно серьёзное отношение к конфликту с КПЮ привело к проявлению «ничем не оправданной пассивности в борьбе против клики Тито», стремлению «отмолчаться», переждать и даже проявить акты доброжелательства, как это имело место со стороны отдельных организаций и руководителей в Чехословакии и Венгрии». Как писал Баранов, «такого рода пассивность в борьбе против ненавистной югославским народам клики Тито не только не соответствует духу и содержанию Резолюции Информбюро по югославскому вопросу, но должна быть решительно осуждена как проявление политической беспечности некоторых руководителей к судьбам югославской компартии, народам Югославии, к интересам международного коммунистического движения.

К началу апреля Кремль был готов организационно оформить группу югославских политэмигрантов в СССР и поручить им издание своего пропагандистского органа. На заседании политбюро ЦК ВКП(б) 3 апреля 1949 г. было решено созвать совещание 50–60 активных членов политэмиграции, на котором принять решение об издании газеты «За социалистическую Югославию». Главным редактором, по предложению эмигрантов, должен был стать Р. Голубович. Во главе всей инициативной группы находился П. Попивода, который вместе с М. Савичем был направлен в командировку в Румынию, Болгарию, Венгрию и Албанию с задачей организации там издания эмигрантских газет. В информационной записке ЦК от 18 мая 1949 г., посвящённой теме борьбы компартий с «кликой Тито», болгарскому руководству, в частности, рекомендовалось оставить небольшое ядро югославских политэмигрантов на нелегальном и полулегальном положении и «использовать их для работы в печати и радио, а также для распространения антититовской печати в самой Югославии и для установления живой связи с деятелями югославского подполья, т. е. с противниками титовского режима».

Советская идеологическая партноменклатура в своих документах подчёркивала, что резолюция июня 1948 г. имела более широкие задачи, чем только критика КПЮ, и фактически задумывалась Кремлём как программный документ, призванный сплотить европейские компартии вокруг ВКП(б), заставить их руководство провести внутрипартийную чистку против «титовской ереси», а также принять некоторые базисные элементы советской модели социализма, в частности, коллективизацию сельского хозяйства. Как указывалось в вышеупомянутой справке, резолюция «помогла» румынам, полякам и болгарам «выработать и новую программу по крестьянскому вопросу», в основе которой лежал тезис резолюции, что «только на основе коллективизации сельского хозяйства возможна ликвидация кулачества – последнего и самого многочисленного эксплуататорского класса». Не исключено, что решение югославов 1949 г. относительно проведения в стране коллективизации могло быть их ответом на это положение резолюции, попыткой (как вскоре стало ясно – неудачной) снять хотя бы одно из обвинений Кремля.

Итальянская компартия, самая многочисленная в то время в Западной Европе и находившаяся в тесных отношениях с КПЮ, была объектом особого внимания советского руководства, которое стремилось заставить итальянцев активизировать свою критику югославских отступников. В справке отмечалось, что в результате обсуждения резолюции Информбюро «итальянские коммунисты ещё лучше уяснили себе ведущую роль СССР и ВКП(б) в лагере демократии и социализма, уточнили свою аграрную [политику. – А. А.], усилили бдительность в отношении оппортунизма и националистических колебаний и развернули большую работу по идеологическому воспитанию и укреплению единства партии».

Планомерная кампания руководства СССР по борьбе с «титоизмом» и его изоляции помимо основной причины – опасения потерять харизматическую роль лидера коммунистического мира – имела также цель сохранить и укрепить положение коммунистов в странах Восточной Европы, находящихся в советской сфере влияния. Распространение «титоизма» угрожало недавно закрепившимся у власти компартиям возможностью создания против них коалиций во главе с лидерами левоцентристской оппозиции, которая в этих странах, хотя и была практически вытеснена с политической сцены, физически ещё существовала.

Так, в частности, в Болгарии, как сообщали советским дипломатам их болгарские конфиденты, после начала советско-югославского конфликта усилилось сопротивление оппозиционных кругов мероприятиям коммунистов. К примеру, 9 ноября 1948 г. министр транспорта Тончев жаловался советнику советского посольства Г. Шнюкову на то, что кулацкие элементы в БЗНС начинают поднимать голову, «выступают с одобрением действий Тито и его клики, превратили Тито в своё знамя борьбы с ОФ…». Сообщалось также о схожих симпатиях к Тито со стороны лидеров «Звена». Посол СССР в Болгарии Левычкин отмечал в своих донесениях, что «резолюция окрылила реакционные националистические силы в Болгарии, которые стали оценивать Тито как своего человека, связанного с англо-американскими кругами, а события в Югославии как начало раздора в болгаро-югославских отношениях, отход Югославии от СССР и стран народной демократии, как брешь в семье славянских народов и как преддверие крушения нынешнего политического режима и торжества реакции в Болгарии». Но болгарская компартия, сообщалось в справке, провела соответствующие контрмероприятия, в результате которых «болгарский народ осудил единодушно антисоветскую политику клики Тито и подтвердил свою любовь к Советскому Союзу».

Болгарская компартия была наиболее послушной Кремлю, и, возможно, теперь после «ухода» Югославии её руководство, рассчитывало занять лидирующее положение в балканской иерархии. Для этого оно готово было пойти на выполнение самых грязных поручений Сталина, «найти» в своих рядах настоящего «титоиста» и предать его казни, предварительно подвергнув длительной и позорной процедуре лишения всех постов и званий в назидание другим потенциальным сторонникам Тито как в Болгарии, так и в других странах «народной демократии». Такой фигурой стал Т. Костов, компромат на которого поступил в Москву уже в октябре 1948 г. В анонимном послании болгарский партийный деятель назывался хитрым сектантом, проводилось сравнение, как это называл аноним, «группы Костова, Цанкова, Червенкова и Югова» в Болгарии с «Тито – Ранкович и компания» в Югославии. Компромат такого рода поступал в Москву из всех «братских» столиц. Конфликт с Югославией давал возможность Кремлю заняться перетасовкой местной партийной верхушки в соответствии со своими представлениями о преданности советской линии, а руководству компартий – использовать ситуацию зачастую для сведения личных счётов. В случае с Болгарией это, возможно, было связано с борьбой за наследство тяжело больного Г. Димитрова.

В конце марта 1949 г. на пленуме ЦК БКП была принята резолюция о политических и антипартийных ошибках Т. Костова. Принято решение провести в компартии широкую разъяснительную работу об этих ошибках, поскольку, как говорилось в материалах пленума, был «затронут один из основных вопросов – вопрос о взаимоотношениях БКП и ВКП(б)». На пленуме Костов был снят с номенклатурных постов в госаппарате и выведен из состава политбюро. На следующем пленуме ЦК в начале июня его вывели из состава ЦК и исключили из партии. 20 июня он был арестован, а для помощи болгарским товарищам в следственной работе в Софию послана группа советских специалистов – генерал Шварцман (Чернов) и его помощник генерал Лихачёв. Они должны были выполнить данное Министерством государственной безопасности личное поручение Сталина направить следствие на получение от Т. Костова показаний, вскрывающих «его преступные связи с группой Тито». В ноябре 1949 г. он был казнён. Этот год стал последним в жизни и других «титоистов» – К. Дзодзе в Албании и Л. Райка в Венгрии, «работа» по которым началась еще в 1948 г.

О подозрениях относительно одного из популярных в Венгрии партийных руководителей, Л. Райка, Москва сообщила вызванному в советскую столицу М. Ракоши. Работая в должности министра внутренних дел Венгрии, он неоднократно встречался со своим коллегой А. Ранковичем, что позже, вероятно, сыграло зловещую роль в судьбе Райка. После его ареста в конце мая 1949 г. в Будапешт была направлена группа советских товарищей с той же целью: направить следствие в нужное русло, показать, что Тито и его соратники были завербованными «агентами империализма». Материалы состоявшегося в сентябре процесса над Л. Райком и группой высокопоставленных партийных функционеров стали основой для принятия второй резолюции Информбюро под названием «Югославская компартия в руках шпионов и убийц». В ходе подготовки процесса Я. Кадар, тогда министр внутренних дел, долго убеждал Райка послужить делу партии и признаться во всех инкриминируемых ему преступлениях, чтобы на суде можно было доказать, что Тито – агент империализма. Всё политбюро, говорил ему Кадар, знает, что он невиновен, но просит принести себя в жертву делу партии. Приговор, даже смертный, будет вынесен для отвода глаз. Кадар пообещал ему и его семье новую жизнь под новыми именами в Советском Союзе. Своё слово Я. Кадар не сдержал. В заключительной речи на суде государственный обвинитель заявил: «Этот суд имеет международное значение… На скамье подсудимых сидят не только Райк и его соучастники. С ними вместе их зарубежные хозяева из Белграда и Вашингтона… Задуманный Тито и его кликой заговор в Венгрии, который должна была осуществить шпионская группа Райка, нельзя рассматривать вне контекста глобальных планов американских империалистов». Один из советников МГБ, присутствовавший на казни Райка, запомнил его последние слова:

«Да здравствует коммунизм!»

В ноябре 1949 г. была принята вторая резолюция Информбюро, в которой утверждалось, что руководство Югославии установило в стране «фашистскую диктатуру» и является «наймитом империалистической реакции». Борьба против него объявлялась одной из важнейших задач коммунистических партий и всех «прогрессивных сил» в мире.

Эскалация конфликта шла по нарастающей начиная с февраля 1948 г.; она была обусловлена твёрдой позицией югославского руководства, отрицавшего все обвинения советской стороны как надуманные и построенные на вымышленной информации, полученной из источников, «враждебных делу построения социализма в Югославии». Это было неслыханным вызовом Сталину, который полагал, что в формирующемся лагере «народных демократий» его слово всегда будет последним. Он механически проецировал на эту новую для него область международных отношений модель, сложившуюся в СССР в 30-е гг., в которой Центр всегда определял цели и ставил задачи. Человеческий материал был прикладным инструментом для претворения этой стратегии в жизнь. Те, кто вставал на пути кремлёвского вождя, беспощадно убирались с помощью надёжной репрессивной машины. С точки зрения Сталина, поведение Тито и его «группы» после отказа в марте – мае 1948 г., в закрытый период конфликта, безоговорочно принять «справедливую» критику ВКП(б) и покаяться было проявлением национализма, оппортунизма, троцкизма и отступлением от генеральной линии марксизма-ленинизма. Сталин рассчитывал, что этих обвинений будет достаточно, чтобы заставить югославов признать свои мнимые «ошибки» и вернуться в «строй». Так, без резких движений, развивались, постепенно усиливаясь по разным направлениям, события на социалистической авансцене приблизительно до конца 1948 г. А за кулисами уже началась подготовка к реализации традиционного сталинского сценария: отбирались фигуры для предстоящих показательных процессов, собирался компромат на них, менялась на открыто бранную используемая в документах и прессе лексика. Сталин, человек ограниченного, что бы по этому поводу ни говорили, ума, но жёсткой и жестокой воли, не мог изобрести для ведения полемики с отступниками, носившей почти религиозный характер, ничего нового. Его ментальность допускала для еретика только один финал – смертную казнь.

Сталину казалось, что ряд показательных процессов в странах народной демократии с набором чудовищных и «страшных» для любого коммуниста обвинений (убийца, шпион, агент империализма и т. д.) «сломают» Тито и его «клику», и они либо «приползут» в Москву, где их будет ждать «справедливый» суд, либо с ними рассчитаются «здоровые» силы в самой югославской компартии. Но его ждало разочарование. Можно согласится с протитовской югославской историографией социалистического периода, всегда утверждавшей, что вся проблема заключалась в твёрдом стремлении Тито сохранить независимость Югославии и в большой верности ему его ближайших товарищей. Вероятно, можно добавить, что мужество было не только одной из личностных характеристик Тито, определявшей его поведение и в годы тяжёлых испытаний партизанской войны. В данной ситуации следует говорить и о трезвом расчёте старого коминтерновца. Безусловная и бескомпромиссная смелость в противостоянии с Москвой определялась отсутствием реальной альтернативы такой позиции. Зная зловещую московскую кухню репрессий 30-х годов не по слухам, он отчётливо представлял себе перспективу развития событий. Фактор личной безопасности, как представляется, был одним из важных в системе мотивов, определявших поведение Тито в тот период. Кроме того, чтобы усилить сплочённость оставшихся ему верные членов партии, Тито спланировал и осуществил похожую на советскую систему репрессий для югославских «информбюровцев». Через «исправительные лагеря» прошли более 55 тыс. человек из всех республик большой страны.

Вторую резолюцию Информбюро и «дело» Райка можно считать рубежом в отношениях СССР и советского блока с Югославией. Ссылаясь на материалы инсценированного процесса, Москва заявила 28 сентября, что Югославия нарушила и фактически разорвала советско-югославский Договор о дружбе, взаимной помощи и сотрудничестве, освободив СССР, тем самым, от дальнейших обязательств по этому договору. В ответной ноте югославского правительства говорилось о том, что это часть советской кампании принуждения и давления на народы Югославии и их свободную и независимую социалистическую родину. Там же указывалось, что СССР пытался организовать свою агентуру внутри правительства и армии с целью насильственного свержения законной власти. Вся эта советская кампания давления и лжи организовывалась для того, чтобы навязать ФНРЮ неравноправные отношения и поставить её в политически и экономически подчинённое положение. Информбюро также было использовано для прикрытия этой задачи.

Вслед за Москвой 30 сентября договорные отношения с Белградом разорвали Польша и Венгрия, 1 октября – Румыния и Болгария, 4 октября – Чехословакия, которой еще предстояло узнать (процесс Р. Сланского в ноябре 1952 г.) все «прелести» сталинского характера. Интересно, что чехи, во всяком случае, дипломаты, находившиеся в Югославии, скептически отнеслись к выводам будапештского процесса. Как сообщил румынский посол советскому послу в Белграде Шнюкову, его сотрудники в беседе с чехословацкими дипломатами о деле Райка пришли к выводу, что это – инсценировка, «главную роль в которой играли московские работники». Так, по их мнению, этот спектакль был очень плохо подготовлен, в нём не сходились концы с концами. Румын считал, что необходимо как-то «воздействовать на чехов здесь, дабы они отказались от таких по существу антисоветских тенденций».

Давление и прямые угрозы Москвы заставляли югославов срочно искать меры противодействия и защиты. Не менее важной задачей было преодоление экономической блокады со стороны восточноевропейских стран. Перспективы сотрудничества с западными державами, прежде всего в экономической области, осторожно обсуждались на неофициальном уровне уже в конце 1948 г., а в 1949 г. были заключены первые небольшие соглашения. Любые контакты югославов с Западом приводили Москву в плохо контролируемое состояние. Белград был по возможности сдержан по идеологическим причинам, которые и в последующие годы играли значительную роль в его политике, а также опасаясь провокаций со стороны СССР. Тито говорил о необходимости исключить возможность использования западными державами в своих интересах советско-югославский конфликт. Любые соглашения с Западом он всегда стремился рассматривать только в контексте югославских интересов, интересов безопасности страны. Исходя из этих установок, югославское руководство избирает в начале 50-х гг. в качестве своей внешнеполитической опоры Организацию Объединённых Наций, рассматривая её в тот период как идеальное убежище, идеологически нейтральное и политически надёжное. Осенью 1949 г. Югославия, при активной поддержке США, избирается временным членом Совета Безопасности ООН. Москва со своим кандидатом Чехословакией вынуждена была, страшно недовольная, отступить. В югославской историографии этот период традиционно назывался борьбой на два фронта: против Востока и против Запада. Понятно, что широкие контакты Югославии с Западом, установившиеся с начала 50-х гг., югославские историки до конца 80-х гг. стыдливо замалчивали.

В действительности США и их союзники обратили внимание на советско-югославские проблемы сразу же после опубликования резолюции Информбюро 29 июня 1948 г. Американские дипломаты в Белграде, а затем и госдепартамент оценили важность этой «схизмы» для американских интересов, рекомендовав осторожную поддержку Тито. Американцы рассматривали возникший конфликт в контексте тотального противостояния коммунистической угрозе, рассчитывая, что примеру Югославии смогут последовать и другие страны советского блока. В подготовленном в конце июня докладе Совета планирования госдепартамента, в частности, говорилось, что, несмотря на исход конфликта, урон, нанесённый этим эпизодом коммунистическому миру, «возможно, уже никогда не будет компенсирован. Этим актом аура мистического всемогущества и непогрешимости, которая окружала кремлёвскую силу, была разрушена». Осенью 1949 г. в Вашингтоне рассматривались самые пессимистичные сценарии в отношении Югославии, включая возможность нападения на неё со стороны стран советского блока. Совет планирования рекомендовал американскому правительству, в случае, если Москва не пойдёт дальше ранее применявшихся методов, не прекращать оказание югославскому правительству ограниченной финансово-экономической и гуманитарной помощи. Если давление на Белград будет продолжено вплоть до возникновения вооружённого конфликта, то следовало рассмотреть возможность продажи югославской армии оружия, предоставления другой материальной помощи. Вмешательство американской армии в ситуацию не было рекомендовано, но предлагалось посредничество ООН.

Отношение к конфликту в США кардинально стало меняться с началом летом 1950 г. войны в Корее. Возможность подобного развития событий на Балканах оценивалась как весьма вероятная. Эта понимало и югославское руководство, которое после долгих дискуссий решило обратиться к США с просьбой об оказании сначала материальной, а затем и военной помощи. В 1950–1954 гг. Югославия стала одним из самых успешных реципиентов такой помощи США и их союзников. В эти же годы Югославия получила и военно-политическую поддержку Запада, оказавшись его косвенным союзником через систему Балканского пакта, в который входили и два члена НАТО – Греция и Турция.

Сталин ушёл из жизни в марте 1953 г., так и не дождавшись падения Тито. Москва, спустя всего несколько месяцев, приступила к поэтапной нормализации отношений с Белградом, завершившейся визитом советской делегации во главе с Н. С. Хрущёвым в Югославию. Внутренняя и внешняя политика Югославии, идеологический профиль СКЮ подвергались в Кремле в течение полутора лет детальному анализу. Одна часть советского руководства (В. Молотов и некоторые другие) продолжала быть уверенной в том, что Югославия – это капиталистическая страна, тесно связанная с Западом, а югославская компартия идеологически переродилась. Поэтому, полагали они, рамки нормализации не должны быть беспредельными. Н. С. Хрущёв и его ближайшее окружение были убеждены в обратном и рассчитывали либо вновь включить Югославию в систему социалистического лагеря, либо максимально приблизить её к нему. Об этих намерениях говорят обширные материалы о советско-югославских контактах 1955–1956 гг. Однако к этому времени Тито уже стал ощущать себя политиком другого масштаба, а Югославию он видел не просто небольшой балканской страной, а лидером региона. Он был обласкан западным общественным мнением, которое видело в нём мифологического Давида, одолевшего Голиафа. На него продолжали возлагать надежды в планах по дезинтеграции советского блока. Но Тито продолжал оставаться коммунистом, о чём свидетельствовала его реакция на ситуацию вокруг Джиласа, одного из самых близких и верных соратников. Он резко осудил в январе 1954 г. его либеральные увлечения, угрожавшие монопольной власти компартии, и не стал содействовать освобождению Джиласа от партийной и уголовной ответственности. Джилас стал известным диссидентом, показавшим Западу «истинное лицо» югославского коммунистического режима.

Оставаясь коммунистом, Тито должен был бы пойти на максимальное сближение с Москвой, но этого не произошло. В 1953–1954 гг. Тито и его ближайшее окружение приступили к разработке новой внешнеполитической концепции, в основе которой лежал принцип равной дистанции от Востока и Запада, предполагавший проведение так наз. внеблоковой политики. Эта концепция позволяла Белграду восстановить нормальные отношения с Москвой, но остаться вне социалистического лагеря, и в тоже время сохранить уже достаточно прочные политические и, главное, экономические отношения с Западом. Этот замысел в 50-е гг. постоянно наталкивался на непонимание как Москвы, так и Вашингтона, что заставило Тито усилить ориентацию югославской внешней политики в сторону стран третьего мира. Уже в 60-е гг. он стал лидером движения неприсоединения, реализовав свои политические амбиции, а также сумев, в определённой степени, освободиться от давления супердержав. Тито удалось в полной мере реализовать политический и экономический потенциал Югославии и вывести страну за орбиту «империи зла». Югославия при Тито стала авторитетным лидером движения неприсоединения, а для Запада привлекательным партнёром и образцом удачного эксперимента по выходу из советского блока.

Победа Тито над Сталиным означала победу югославской концепции социализма над сталинизмом, но это, как оказалось, был временный успех. Счастливая, по многим меркам того времени, жизнь югославов закончилась вскоре после ухода Тито из жизни. Страна стала постепенно распадаться под напором националистических сил. Слабость режима Тито, как, впрочем, и всех наследников бывшей советской империи, заключалась в отсутствии демократических механизмов смены власти. Монополия одной партии и авторитарная власть были общей характеристикой и сталинского, и титовского режимов. Только в Югославии жить было лучше и веселее.

А. С. Аникеев