Гуманитарная помощь Сербии в 1916–1917 гг.

Несмотря на собственные трудности, Россия продолжала оказывать гуманитарную помощь Сербии. Основным направлением стала забота о сербских беженцах и военнопленных. От медицинской помощи тоже не отказывались, но её объемы теперь приходилось согласовывать не только с сербскими, но и с французскими военными властями.

Ещё в октябре-ноябре 1915 г. при отступлении сербских войск и беженцев из Сербии российские посланники в Греции, Италии и Сербии практически сразу озаботились организацией медицинской помощи сербской армии и беженцам. Куда бы ни ехали сербы, везде они могли рассчитывать на тёплый прием местных русских организаций.

Часть беженцев через Румынию продвигалась к России, большая часть – через Албанию и Грецию – в Европу. На этом направлении и были сосредоточены основные усилия. Одним из первых эвакуационных пунктов на пути следования беженцев по территории Франции был Марсель. При госпитале Французского общества Красного Креста Русским Дамским комитетом был открыт лазарет на 40 кроватей. К маю 1916 г. он принял свыше 200 пациентов, в основном сербских беженцев.

Для помощи сербской армии и беженцам использовались также русские госпитали в Греции, прежде всего в Пирее и Салониках. После албанского отступления С. К. Софотеров был командирован в Салоники с приказом открыть Солунский госпиталь для приёма раненых и больных сербов на средства, отпущенные на эти цели из личных средств императора Николая II. На его же средства была открыта и «специальная кровать» для малоимущих сербов. В конце 1916 г. в связи с наплывом раненых русская больница была расширена за счёт постройки двух бараков и увеличения количества кроватей.

Лазарет в Пирее, основанный греческой королевой Ольгой, урождённой русской великой княжной Ольгой Константиновной, также принимал сербских больных и раненых воинов. К концу 1916 г. он был способен разместить до 60 пациентов. Его обслуживали сёстры милосердия Санкт-Петербургской Крестовоздвиженской общины. В июле 1916 г. на Салоникский фронт прибыл прекрасно оборудованный лазарет Славянского благотворительного общества на 100 кроватей во главе со старшим врачом Я. И. Чабровым. Это лечебное учреждение проработало до января 1918 г. Оценка его деятельности содержится в телеграмме императорского генерального консула в Салониках от 2 мая 1917 г. От имени престолонаследника Александра, сербского военно-санитарного управления и своего имени дипломат просил МИД убедить Славянское благотворительное общество «ни в коем случае не отзывать до конца войны санитарный отряд, который своей полезной деятельностью и неутомимой работой оказал и продолжает оказывать сербским и русским больным и раненым неоценимые услуги».

Часть сербских раненых с Салоникского фронта доставляли в российские госпитали, в основном на юге России. Известны случаи, когда сербских солдат и офицеров отправляли на долечивание в глубь страны, в том числе в Москву и Петроград.

В Румынии сербских беженцев по повелению императора Николая II поддерживал контр-адмирал М. М. Весёлкин. После вступления Румынии в войну беженцы, состоявшие в основном из женщин, стариков и детей, были перевезены в пределы империи, где попали под покровительство многочисленных местных благотворительных организаций и комитетов. Они заботились об их проживании, питании, лечении. Дети беженцев обеспечивались обязательным средним образованием за счёт казны.

С начала 1916 г. российское общество было озабочено проблемой помощи сербским военнопленным в Австро-Венгрии и Германии. Был намечен целый ряд практических шагов в этом направлении. В бюджете на эти цели были предусмотрены определённые статьи.

По мере освобождения территорий Королевства российские власти и общественные организации начали передавать сербскому правительству значительные средства на их восстановление. Священный Синод по просьбе Сербской православной церкви начал готовить для Сербии молодых священников, не забыв и тех, кто уже учился в духовных учебных заведениях, взяв все расходы на свой счёт. В то же время в церквах империи зазвучали призывы жертвовать для разорённых сербских приходов средства, предметы церковной утвари и священные книги.

Всё это, как и многое другое, делалось из чувства сострадания и братской любви. Наши деды и прадеды свято верили, что Сербия будет восстановлена, и делали для этого всё возможное и невозможное.

Г. И. Шевцова

Россия моё отечество, но Сербия моя родина

 
Вы дома здесь, и больше дома,
Здесь, где господство незнакомо,
Чем там, на родине своей, –
Иноязыческих властей,
Здесь, где у власти и подданства
Один язык, один для всех,
И не считается Славянство
За тяжкий первородный грех!
 

Фёдор Тютчев

Тысяча девятьсот семнадцатый год. Вначале Февральская революция, затем Октябрьская, потом Гражданская война белых, красных, зелёных… Начался бег, исход из России тех, кто не хотел примириться с красными, жить под властью большевиков.

Одной из стран, где русские нашли сначала временное пристанище, а потом и постоянное место проживания, свой дом, стала Сербия. Для одних она стала матерью, другие считали себя пасынками. «Ананасы в шампанском» для избранных и тяжёлый, зачастую физический, труд для незваных. Цвет интеллигенции, сравнительно легко находящей поле деятельности, и масса боевых офицеров в мирной стране. Молодые мечты и погасшие идеалы. Всё это были полярные точки той жизни, в которой некоторые обретали второе дыхание, иные – утрачивали смысл бытия. Одни видели в сербах братьев по крови, религии, оружию. Другие, не встретив должного приёма на сербской земле и видя величественный памятник, воздвигнутый в центре Белграда Франции, а не России, как освободительнице, недвусмысленно обвиняли сербов в неблагодарности. И рисуя историческое полотно «взятия» русскими Сербии, не следует забывать, что, обогащая сербскую культуру, россияне на новом месте не стремились раствориться в «сербском море». И прежде чем перейти к русским людям, чьи имена сохранила бумага, память, история, надо отдать должное безымянной эмиграции в солдатских рубашках, трудившейся на строительстве дорог, мостов и других сооружений, так нужных стране, восстанавливавшейся после войны.

Судя по архивным документам, в начале 1920-х гг. в Королевстве сербов, хорватов и словенцев насчитывалось примерно 300 колоний русских беженцев. Больше всего русских было размещено в Сербии – около 200 колоний, из них свыше половины в Банате и Бачке. Общая численность беженцев к середине 20-х гг. XX в. не превышала 35 тыс. человек. Будучи своеобразным сколком с русского общества, эмиграция по своему социальному, имущественному, культурному, политическому составу была чрезвычайно пёстрой. Хотя тут же необходимо сказать, что для Югославии она была прежде всего «профессорской». Ещё живут те, кого учили русские специалисты, память о которых пока не умерла. Те же сербы помнили, что на Балканах рядом с ними сражались десятки тысяч русских солдат и офицеров. За время войны Россия предоставила Сербии кредиты на сумму свыше 100 млн. рублей золотом. Большое значение для жизни русских в той же Сербии имел Русский совет по культуре, в обязанности которого входила забота о нуждах просветительских и научных учреждений.

Одним из первых объединений русских стал Союз русских инженеров. С 1921 г. по 1927 г. им руководил бывший министр путей сообщения царской России, инженер-путеец и технолог Э. Б. Кригер-Войновский. С 1927 г. по 1938 г. его заменил Г. Н. Пио-Ульский, профессор Института инженеров путей сообщений и Политехнического института в Санкт-Петербурге, известный в России и в Европе специалист по турбинам. В Белграде началась новая страница его биографии: он читает курсы лекций по термодинамике и паровым двигателям, пишет учебники, организует музей машин, лабораторию при техническом факультете Белградского университета, редактирует журнал «Инженер», является председателем секции математических и технических наук Русского научного института.

С Белградским университетом связаны имена многих русских учёных, трудившихся на преподавательском и научном поприщах. Ряд из них был избран в Сербскую королевскую академию наук, переименованную после войны в Сербскую академию наук и искусств (САНИ). Так, на естественно-математическом отделении философского факультета работал Антон Дмитриевич Билимович, закончивший в 1903 г. с золотой медалью физико-математический факультет Киевского университета. В 1925 г., ещё не будучи избран ординарным профессором, он становится членом-корреспондентом, а спустя десять с небольшим лет – академиком. С его именем связано и открытие в 1926 г. Клуба университетских математиков. Это научное сообщество стало ядром Института математики САНИ. Вместе с ним на естественно-математическом факультете читали лекции, вели научную работу будущие академики: Николай Николаевич Салтыков, известный своими работами в области высшей математики и аналитической геометрии; Владимир Дмитриевич Ласкарев, палеонтолог и геолог, автор многочисленных штудий по геологии Балкан и другим проблемам, входящим в круг его научных интересов, – он был избран первым директором Геологического института. На техническом факультете заслуженным авторитетом пользовался Владимир Владимирович Фармаковский. Его разносторонняя деятельность увенчалась созданием Института машиностроения, которому было присвоено имя основателя. Первым председателем Югославского общества механиков стал Яков Матвеевич Хлытчиев, долгие годы преподававший сопромат и прикладную механику на техническом факультете. В Белградском университете работал и Николай Антонович Пушин. Выпускник физико-математического факультета Петербургского университета, магистр химии Московского университета, профессор Электротехнического института в Петрограде, он был награждён орденами, а также золотыми часами с сапфирами лично Николаем II. Судя по его трудам, все эти награды связаны с созданием боевого химического оружия. Научные изыскания и профессорско-преподавательская деятельность Пушина были продолжены и в Сербии. На юридическом факультете Белградского университета работал академик САНИ Фёдор Васильевич Тарановский, он читал свои коронные лекции и писал такие фундаментальные труды, как «Законник Душана и его царство», «Введение в историю права славян», «Славянство как предмет историко-юридического изучения», «История сербского права в государстве Неманичей», учебник «Энциклопедия права». В 1933 г. он был избран академиком, а через три года его не стало. Недалеко от места его последнего упокоения находится могила Георгия Александровича Острогорского, исторические труды которого в сфере византологии переведены на многие языки. С 1934 г. по 1973 г. его имя находилось в списках преподавателей исторического отделения философского факультета Белградского университета. Наряду с чтением лекций он активно занимается научными разработками. В частности, публикуется его знаменитая «История Византии» (Мюнхен, 1940 г.), переизданная во многих странах. Уже после войны он возглавил созданный им Институт византологии, который сейчас носит его имя. Как отмечают его ученики, одной из ценнейших заслуг их наставника было создание белградской византологической школы. Здесь необходимо упомянуть ещё одно имя и трудную судьбу: речь пойдёт о знатоке славянского права Александре Васильевиче Соловьёве. Ко времени своего прибытия в Белград в 1920 г.

Соловьёв имел опыт работы в университетах Варшавы, Москвы, Ростова-на-Дону, прочувствовал он и «прелести» беженского положения в Турции, Болгарии, Германии. С 1925 г. он начал плодотворно заниматься историей средневековой Сербии. Проведённые им исследования по истории сербского права, ставшие основой для двух фундаментальных публикаций – «Законодательство Стефана Душана, царя сербского и греческого» и «Законник Душана 1349 и 1354 годов» – позволили заговорить о Соловьёве как о выдающемся учёном. Успех сопутствовал ему и в «море житейском». В 1925 г. он по любви женился на Наталье Раевской. В 1933 г. у них родился сын, которого крестили с именем Александр в честь короля, оказавшего им сердечный приём в своей стране, которую эмигранты называли просто Сербией. Соловьёв не уставал повторять своему сыну, что всегда следует помнить и почитать отечество Россию и родину Сербию. Научная и преподавательская деятельность Соловьева была прервана в годы конфликта с СССР (1948 г.) арестом и тюремным заключением в социалистической Югославии за недоносительство. После освобождения в 1951 г. на седьмом десятке лет учёный с мировым именем был вынужден отправиться в новую эмиграцию – теперь в Швейцарию. В Женевском университете он с успехом занимался геральдикой, русской историей и литературой. Не была забыта и Сербия, которой он посвятил такие книги, как «История сербского герба» и «Законник царя Стефана Душана 1349 и 1354 годов». Символично, что с темой сербского законодательства было связано и начало его научной деятельности в Сербии, и прощание с наукой и жизнью.

В сущности, нельзя назвать какую-либо научную область, в которой не работали бы русские специалисты и не передавали бы свой опыт и знания молодёжи. Так, в сфере юриспруденции можно назвать имя профессора Михаила Павловича Чубинского (1871–1943), ещё до революции заявившего о себе как о стороннике южнославянской федерации, опубликовавшего в 1917 г. труд «История сербско-хорватских отношений и будущее объединение», за который он был награждён орденом св. Саввы престолонаследником Александром. Чубинский был членом Постоянного законодательного совета при Министерстве юстиции, автором ряда работ по сербскому уголовному праву и политике в этой сфере, при его содействии в Белграде были открыты Институт и музей криминалистики.

Немалый вклад в дело просвещения сербской молодёжи внесли сотни русских учителей, преподававших в классических и реальных гимназиях, учительских, торговых и сельскохозяйственных школах. И здесь надо вспомнить и назвать имя государственного и политического деятеля, министра просвещения Светозара Прибичевича, который распахнул двери учебных заведений для русских педагогов. Именно с его ведома они получили возможность учить детей и сами учились сербскому языку. Подчеркну: русским было доверено самое драгоценное – дети, сербская молодёжь.

Русские горные инженеры читали лекции в высших и средних технических заведениях, создавали собственные предприятия, вели геологоразведку. Русские осуществляли сложные мелиорационные работы. Значителен их вклад в области военно-технической, железнодорожного транспорта, воздухоплавания.

Пожалуй, наиболее цельное и красочное впечатление возникает о русских лётчиках, поставивших, можно сказать, югославскую авиацию на крыло. Все они бывали в Белграде, но некоторые жили, работали, многие здесь похоронены. Поэтому я считаю необходимым воздать честь русским авиаторам, составившим славу русской и югославской авиации.

В 1923 г. капитан Николай Милетич писал в редакцию русского журнала «Наша стихия» о русских пилотах, инженерах, организаторах королевских ВВС: «Мы видим их в мастерских, этих выдержанных офицеров гордой русской армии, обыкновенными рабочими; они не считаются с тяжестью этого труда, с грязью, которой запачканы их руки… мы видим их пилотами, любящими своё дело и с готовностью летающими ежедневно. На русских пилотах, вы сами знаете, держатся наши школы; они наши учителя, заслуживающие похвалу и благодарность не только своих учеников, но и всех граждан нашей державы. Они готовят нам защитников нашего Отечества. Тут же мы видим известных русских инженеров… и других специалистов: фотографов, топографов и чертёжников, приносящих неизмеримую пользу нашему воздухоплаванию».

Обязательное имя для истории югославской авиации – Стрижевский (Стржижевский) Владимир Иванович (13/26.12.1894, Могилёв – 28.08.1940, Белград). В Первую мировую он был направлен в авиационную школу в Севастополь. 8 мая 1915 г. Стрижевский выполнил свой первый полёт. Награждён рядом орденов. В царской России имел чин капитана 2 ранга, в годы Гражданской войны был повышен до капитана 1 ранга.

После октября 1917 г. В. И. Стрижевский был призван в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию (РККА) как авиационный специалист. Был начальником 1-й Воронежской авиационной группы. 4 ноября 1918 г. он перелетел в расположение Донской белой армии и воевал у Врангеля вплоть до эвакуации в 1921 г. в Королевство СХС.

На славянской земле всё приходилось начинать сызнова: знания и опыт в расчёт особо не принимались. Стал «контрактным низшим военно-техническим чиновником II класса» в авиашколе в герцеговинском Мостаре. С 1925 г. переселился в Нови-Сад, а с 1927 г. – в Земун. Там мастерство русского лётчика было оценено по достоинству. Он стал испытателем, дал путёвку в небо более чем 200 самолётам разных типов, имел свыше 4 тыс. вылетов на военных и учебных самолётах. Защищал цвета флага Королевства на спортивных соревнованиях Малой Антанты. В 1927 г. победил под «несчастливым» № 13 на самолёте «физир-майбах» на маршруте Белград – Варшава – Белград. С 4 октября того же года Стрижевский работал шеф-пилотом в «Аэропуте»: отбирал и тренировал экипажи, учил летать на новых типах самолетов, открывал новые линии. Перед войной переселился в Белград. На пассажирских аппаратах Стрижевский налетал свыше 1 200 000 км, став 30 июня 1938 г. первым в Королевстве «миллионером». 22 августа 1940 г., пилотируя «Локхид» по линии Загреб – Сплит, попал в грозу и разбился недалеко от Госпича. Похоронен на Новом кладбище в Белграде со всеми почестями, отданными ему как видному гражданину, воину, лётчику и человеку. При погребении председатель правления «Аэропута» Р. Пильц сказал: «Владимир Стрижевский был наш первый сотрудник. Он был столп, вокруг которого организовалась, развилась и усовершенствовалась наша лётная служба».

Спускаясь с высот на землю, скажу немного об архитекторах. В тогдашней прессе писали: «Старый Белград с покосившимися турецкими домиками, где этажи нависают один над другим, быстро и бесследно исчезает. И так же быстро, на глазах, вырастает новый европейский город с многоэтажными домами, с гудронными мостовыми, с заново распланированными широкими улицами.

И в этой буйно развивающейся жизни Белграда работа русских занимает огромное место. Целый ряд зданий для государственных учреждений или целиком построен по проектам русских архитекторов (например, здание Генерального штаба, проект В. Ф. Баумгартена, Министерство финансов, проект Н. П. Краснова), или при их ближайшем участии: таковы Министерство лесного хозяйства и рудников и собор св. Александра Невского. Во многих городах объявленные конкурсы на проекты зданий выигрывают русские. Лукомский, Андросов, Папков, Мессарош, Рыкк, скульптор Загороднюк и другие фамилии русских архитекторов часто встречались в списке премированных…»

Специалисты с именем и опытом работали, в основном, в архитектурном отделении Министерства строительных работ. Там трудились Николай Петрович Краснов, Василий Михайлович Андросов, Виктор Викторович Лукомский, Валерий Владимирович Сташевский, Вильгельм Фёдорович Баумгартен, Роман Николаевич Верховской.

Блестящим мастером русского ампира, стиля власти, стал наш русский архитектор Н. П. Краснов. Известно, что ему принадлежит реконструкция церкви Ружице в крепости Калемегдан. Он работал над интерьерами Королевского белого дворца на Дедине, здания Народной скупщины. Ему принадлежат и эскизы декоративного оформления моста Александра I в Белграде.

Из правительственных заказов в Белграде можно упомянуть здание Министерства финансов, воздвигнутое в 1926–1928 гг. (угол улицы Князя Милоша и Неманиной улицы). Это – закрытый блок с внутренним двором, фасады которого выдержаны в стиле строгого академизма. На куполе здания помещена аллегорическая статуя Югославии. В 1938 г. здание было «виртуозно» надстроено по его же проекту. В 1926 г. Краснов разрабатывал планы фасадов и интерьеров двух министерств – лесного хозяйства и рудников и сельского хозяйства и водных ресурсов (на территории между улицами Неманиной, Князя Милоша, Бирчаниновой и Новой). Построенные напротив друг друга, они должны были символизировать мощь нового государства. Той же цели служили многочисленные статуи и барельефы на фасадах. Он же является автором проекта монументального, с «обязательными» колоннами, здания государственного архива Сербии (улица Карнеги, 2), украшенного у входа двумя мощными фигурами львов, «стерегущих» Сербию.

Из других белградских построек укажу на здание, расположенное на улице Вука Караджича, 18. Оно было построено в 1927–1929 гг. по проекту сербского архитектора Стевана Белича. Однако авторство фасада принадлежит Н. П. Краснову. С 1950 г. там находится Музей прикладного искусства Сербии. Этот дом, построенный в центре сербской столицы, является одним из её красивейших зданий.

Подпись Краснова стоит под проектом «интерьеров, включающим все детали отделки, эскизы дверей, окон, светильников и мебели, весь внешний декор и ограду вокруг парка», окружавшего здание Народной скупщины (парламента).

На русском участке Нового кладбища в Белграде можно увидеть скромный крест на могиле строителя сербской столицы, украшенной его талантом.

В плеяду звёзд архитектурного искусства входил и Роман Николаевич Верховской, автор великолепной постройки в самом центре Белграда на улице Князя Михаила, 34, что рядом с «источником» (чесмой). Здесь утоляют свою жажду прохладной водой гуляющие – жители и гости Белграда, фланирующие по этой одной из красивейших улиц столицы, застроенной в европейском стиле.

Всего Р. Н. Верховским в Югославии построено семь национальных памятников и усыпальниц погибшим в Первую мировую войну. Есть у Верховского и два величественных мемориала, расположенных на Новом кладбище. Первый посвящён «Защитникам Белграда 1914–1915 гг. в Великую войну» и сооружён в 1931 г. Памятник воздвигнут над братской могилой нескольких тысяч воинов и представляет собой югославянского воина (автор скульптуры В. Загороднюк), гордо держащего знамя и уверенно опирающегося на винтовку. У ног воина повержен смертельно раненый орёл, олицетворяющий немецкого врага. «Под памятником находится усыпальница, где собраны в отдельных ящиках, вделанных в стены, останки героев. На каждом ящике номер, чин, фамилия и дата смерти. Среди сербских фамилий можно встретить также и фамилии русских офицеров». За этот памятник, самый большой на Балканах, Верховской был награждён орденом св. Саввы III степени.

Второй – памятник Русской славы, воздвигнутый вблизи Иверской часовни (совместно с В. В. Сташевским). Его открытие состоялось 12 января 1935 г. в 11 часов утра. Монумент выполнен в форме снаряда с фигурой Архангела Михаила на вершине. На памятнике высечены российский герб и надписи. Одна из них, на русском языке, гласит: «Вечная память императору Николаю II и 2 000 000 русских воинов Великой войны». Другая – на сербском: «Храбро палоj браћи Русима при одбрани Београда на Солунском фронту и осталој териториjи Краљевине Jугославиjе 1914–1918».

В 1932 г. в журнале «Бух!!!», в номере одиннадцатом, можно было прочесть строки об одной из знаменитостей Белграда:

 
Хочу быть дерзким, хочу быть светским,
Хочу быть с девами на ты!
Хочу пашою быть турецким,
И строить арки и мосты!
Я совершаю благое дело,
Я всё построил, я всех умней
В XX-м веке – Микель-Анджело
Быть может только Папков Андрей.
Таких, как я, не много нынче,
Мой предок Лёнька был да-Винчи.
Я всех талантливей безмерно,
И потому мне жить нескверно. <…>
 

С именем Папкова связано строительство в 1938–1939 гг. в центре Белграда отеля «Балкан», громадный фасад которого выполнен в стиле русской академической архитектуры. Память о нём, уехавшем в Латинскую Америку, жива и сейчас в Белграде, где стоят построенные им здания и публикуются исследования о нём.

Ещё одно имя замечательного зодчего. Русский архитектор Георгий Павлович Ковалевский. В Королевстве Ковалевский работал в Министерстве строительных работ. Ему принадлежит разработка генерального плана Белграда. На Парижской декоративной выставке он получил Гран-при за проект развития Белграда в 1925 г. Ковалевский – автор труда «Большой город и города-сады». По его проектам построено студенческое общежитие имени короля Александра I (совместно с В. В. Лукомским), выполнена архитектурная обработка столичной террасы крепости Калемегдан.

Русский белградец Ковалевский – создатель ряда проектов по развитию провинциальных городов Югославии. Около десяти городов строились и развивались по его планам. Он автор крытого рынка в г. Крагуевац. Активно работал Георгий Павлович и в сфере садово-парковой архитектуры. В частности, он участвовал в составлении проекта Топчидерского парка в Белграде. Ему принадлежит ряд проектов парков для частных лиц. Ковалевский много писал о городском строительстве.

В сущности, разнообразие творений и стилей в творчестве русских зодчих органически вплеталось в эклектичный Белград. Только один пример и одно имя – Василий Михайлович Андросов. Именно он разрабатывал фасад Главного почтамта, одного из монументальных зданий в центре столицы. Конкурс на постройку этого здания, имевший общеюгославский характер, был объявлен 15 июня 1930 г. Министерством строительства и Министерством почт и телеграфа. Из пятнадцати представленных проектов первое место занял выполненный в модернистском стиле совместный проект загребских архитекторов Йосипа Пичмана и Андрея Бараньи. Однако реализация этого проекта была отложена, а затем отменена. Причины случившегося следует искать как в наступившем мировом экономическом кризисе, вследствие которого в Королевстве были приостановлены все строительные работы, так и в недовольстве властей, включая и короля Александра I, стилем загребского проекта. Исследователи постройки этого здания Саша Михайлов и Биляна Мишич пишут, что, согласно некоторым записям, король повлиял на проведение нового, теперь внутреннего конкурса внутри Министерства строительства. На нём и был одобрен проект Андросова, по которому предполагалась постройка роскошного здания в академическом стиле с фасадами, обложенными гранитом, искусственным камнем и непременными колоннами. Таким образом, проект Пичмана-Бараньи с его простотой решения фасада в комбинации стекла и бетона был забракован. Властям требовалось здание в имперском стиле, подчеркивающем мощь молодого югославского Королевства. Целесообразность монументализма нового здания была обусловлена и стремлением сохранить стилевое единство вокруг Скупщины. В итоге с 1938 г. (закладной камень положен 17 августа 1935 г.) центр столицы украшает творение русского архитектора. Правда, несколько смущает помещённая Андросовым на верху здания постройка, напоминающая то ли мавзолей, то ли античный храм, опять-таки с колоннами. Когда смотришь на фасад, то его верхнее «украшение» выглядит неорганично. Однако вид здания с бульвара Князя Александра производит цельное впечатление.

Добавлю, что Андросов в присущей ему манере (сербско-византийский стиль) построил свыше 50 церквей, а спроектировал ещё столько же. Перечислю здесь только несколько городов, где он строил: Белград, Лесковац, Ужичка-Пожега, Джаковица, Крива-Паланка. Родившийся в России, он нашёл вечное упокоение в славянской Сербии.

С русским именем связана и постройка монументального здания Патриархии, спроектированного в неовизантийском стиле (1933–1935 гг.). Его создавал Виктор Викторович Лукомский, ранее принимавший участие в проектировании и строительстве комплекса королевских вилл на Дедине, выстроенных в сербском стиле с элементами русской дворцовой архитектуры. Со второй половины 1930-х гг. Лукомский принимал участие и в строительстве знаменитого собора св. Саввы, прерванном войной.

Если Краснов был самым известным архитектором в 1920-е гг., то в 1930-е гг. и позже, перед войной и после неё, таковым стал Григорий Иванович Самойлов, архитектор, художник, профессор Белградского университета.

В 1931 г. Самойлов одержал победу в конкурсе на лучший проект здания (2 400 кв. м) Пенсионного фонда чиновников и служителей Национального банка (угол Теразии и улицы Короля Александра). В журнале «Русский зодчий за рубежом» писали, что верхние этажи предназначены для канцелярий, нижний этаж будет отдан под магазины, кафе и ресторан с театральной залой на 600 мест, найдётся место и кинотеатру на 1200 мест. Действительно, в отстроенном в 1939–1941 гг. здании фонда позднее разместился кинотеатр «Одеон». По мнению сербского исследователя М. Миловановича, это здание – «едва ли не наиболее значительный образец белградского монументализма конца тридцатых годов». И красоты, добавлю я.

Его талант в послевоенное время проявился в работе над проектами таких зданий, как Академия наук (1949–1951 гг.), Югославский банк внешней торговли (1950–1963 гг.). Ему принадлежит авторство интерьеров ряда гостиниц по всей Сербии, в том числе реконструкция отелей «Москва» и «Эксцельсиор» в Белграде, летний театр в Нише.

Самойлову принадлежит и проект здания технического факультета Белградского университета (улица Королевы Марии, 16), построенного в начале 1960-х гг. По своей форме это параллелепипед, выполненный из стекла и бетона, так сказать, обычная функциональная постройка, не привлекающая особого внимания. Однако её интерьеры замечательны своей феерической красотой. Особенно хорош первый этаж, где длинные ряды чёрных мраморных колонн, фигурная клетка потолка, а также выполненная с выдумкой конструкция цветных лестничных пролётов создают незабываемое впечатление. Чередование цветов во внутренней отделке и формы колонн на этажах, использование архитектором льющегося мощными потоками солнечного света плюс удачное решение внутреннего пространства с обширными аудиториями и почти везде просторными коридорами – всё это в очередной раз свидетельствует о таланте архитектора-художника Самойлова. Профессор Самойлов после освобождения Белграда в 1944 г. от немецко-фашистских захватчиков вплоть до 1974 г. преподавал на архитектурном факультете Белградского университета основы рисунка и живописи.

Творчество Самойлова-архитектора не забыто Белградом, и построенные им здания украшают сербскую столицу.

Россия была так богата на таланты, что её мастеров, особенно представителей богемы, можно было встретить в любой стране русского рассеяния. Так, культура той же сербской провинции проходила под знаком русского искусства.

Белград для многих художников, скульпторов, архитекторов стал домом и творческой мастерской. Одни из них вошли в Сербию уже зрелыми мастерами, известными в Европе и в мире, другие росли и вырастали, приобретали имя, свой стиль уже на сербской земле. Так, когда речь заходит о живописи, нельзя не вспомнить академика Степана Фёдоровича Колесникова. Вначале никому здесь не известный сорокалетний художник был вынужден работать грузчиком на железнодорожном вокзале. Но он продолжал верить в свою звезду и не бросал кисти.

В ноябре 1925 г. состоялась разножанровая выставка Колесникова. Здесь можно было увидеть картины, сюжеты которых связаны с недавним боевым прошлым сербов, такие как полотно «За отечество на Каймак-Чалане». Биограф художника Соня Маричевич отыскала весьма любопытный отзыв на эту картину, опубликованный в том же году в газете «Вечернее время»: «Колесников является единственным из всех иностранных художников, живущих у нас, который смог создать наш пейзаж. Но Колесников пошёл и дальше. Он вошёл в нашу историю, он передал то, что ни один из наших военных художников до сих пор не передал и вряд ли передаст, он передал Каймак-Чалан, он передал это как брат, понимающий страдания своего брата, такая картина нам была нужна, и вот теперь она у нас есть». Её сюжет связан с тяжелейшей битвой в сентябре 1916 г. сербской армии с болгарами на Салоникском фронте близ Битолы. В ней они проявили чудеса героизма, в итоге заняв «непобедимую» горную вершину Каймак-Чалан, имевшую стратегическое значение. Само полотно с изображением поля битвы с разбросанными мёртвыми телами и кружащими над ними стервятниками выдержано в русской традиции батальной живописи и несколько напоминает знаменитую картину Виктора Васнецова, которую можно увидеть в Третьяковке.

Будучи модным художником, Колесников имел обширную клиентуру, вкладывавшую деньги в «картинную недвижимость». На его полотнах были не только русские традиционные мотивы с церквами, но и сербские пейзажи, сербские святые, зарисовки балканской природы. «Люди, изображённые на картинах на фоне пейзажей, – это крестьяне, рыбаки, нищие. Он любил писать портреты стариков с морщинистой кожей».

Цены на его картины были высокими, особенно после того, как он расписал потолок обновлённого Народного театра композицией «Богиня Талия на квадриге». В 1941 г. во время немецкой бомбардировки Белграда 6 апреля живопись серьёзно пострадала, но впоследствии была реконструирована.

Русского художника и его картины воспринимали по-разному. Одни называли его за творческую плодовитость «фабрикантом картин» (примерно 6 000 картин), забывая Рубенса, Гойю, Тициана. Другие видели в его картинах выгодное вложение капитала. Третьи, как один из самых известных и знаменитых мастеров кисти Пайя Йованович, считали его «самым лучшим современным югославским художником». Последнее десятилетие своей жизни Колесников страдал от болезни Паркинсона и «было настоящим чудом, как он мог держать кисть, но он работал не ради денег… а потому, что его талант не давал ему покоя». После его кончины один из почитателей его дарования, Божо Божич, риторически вопрошал недоброжелателей Колесникова: почему в Югославии подделывают только его живопись, почему люди «за Колесникова» готовы платить десятикратную цену?

Многие его картины «разлетелись» по свету, что-то осталось и для Белграда нынешнего, XXI века, и для Москвы, России, в которой он опять вызывает восхищение своим мастерством. Кстати, зимой 2009 г. в магазине на Тверской, что рядом с памятником князю Юрию Долгорукому, я увидел одну из картин Колесникова. Его «Прачка. Зима» (картон, смешанная техника) стоила примерно 35 тысяч долларов. Дороговато. Но колорит потрясающ: темноватый от сумерек снег, на переднем плане удаляющаяся фигура крепко сбитой женщины в синей юбке с белыми горошинами, поверх жакета полушалок с кистями и красной каймой. С одной руки свешивается пук белья, другой она тянет лёгкие изящные санки с выстиранным цветным платьем.

Что ещё? В Белграде он слыл «знаменитым русским художником», как надписывал на конвертах к нему Репин.

Из художников, осваивавших мастерство в послевоенное время, назову двоих, самых известных: это Леонид Шейка и Ольга Иваницки (по-русски её фамилия звучала бы как Иваницкая), творчеству которых посвящены многочисленные статьи и книги на разных языках мира.

Леонид Шейка родился в Белграде в 1932 г. в семье офицера-картографа, украинца Трофима Васильевича Шейки. Уже в студенческие годы его рисунки отличались от привычного стиля классического рисунка. Вместе с М. Главуртичем они становятся инициаторами «интегральной живописи», поддержанной теми, кто стремился вырваться из «закостеневшего» в традиции творчества.

Сам Шейка тогда постоянно находился в поиске: в 1956 г. он вступает в фазу «синтетического классицизма-панреализма». При этом панреализм, по Шейке, представляет «мир предмета и структур в континуитете как собрание различий, стремящихся к единству, переходя из одной сферы реальности в другую». Творчество Леонида Шейки насчитывает несколько так называемых фаз или периодов. С конца 1950-х гг. он вошёл в период «комнаты». Тогда появляются его картины с такими названиями, как «Комната с зеркалом», «Комната центра». Как пишет С. Маркович, «комната» «олицетворяет космос, населённый предметами собственной жизни, в котором память, искусство и мечта не могут быть разделёнными». В 1967 г. Шейка начал серию картин, посвящённых «мертвой природе». При этом изображённые на них предметы входят в категорию тех, которые обычны для свалки. Своим циклом мастер стремился примирить две полярности в сфере предметов. С одной стороны, напомнить нам о первоначальном назначении того или иного предмета, а с другой – извлечь его из «анонимности свалки» и дать возможность установить связи «между его прообразом и его наружным воплощением». Для него «свалка» означала место, на котором предметы поглощают друг друга, «оставляя на оборотной стороне Ничего свой прообраз». Денегри, один из критиков творчества художника, писал, что своим циклом мультипликации предмета Шейка «прорвался в некоторые фундаментальные вопросы современной битвы человека, в которой отношение человек – предмет заменило прежнее отношение человек – природа, неся с собой кроме некоторых бесспорных утилитарных удовлетворений и некоторую новую категорию травмы, которая может квалифицироваться фактом современной фетишизации присутствия, роли и значения вещей в ежедневной жизни». Умер художник 15 декабря 1970 г. в Белграде. В своей «Последней записи» Леонид Шейка писал в завершающей строке: «Рисование есть вид молитвы».

Мне пришлось видеть некоторые его картины. Я бы не отважился утверждать, что они мне близки и понятны. Но мир воспринимается по-разному, а Леонид Шейка всё же был признан в нём.

Его женой была безмерно талантливая Оля Иваницки, художница, скульптор, поэтесса, мультимедийный мастер. Русская художница участвовала в более чем тысяче коллективных выставок, начиная с 1955 г., а с 1957 г. выставлялась самостоятельно (около ста выставок). Иваницки входила в знаменитую авангардистскую группу «Медиала». В её картинах отразилась эпоха художественных поисков XX столетия. В 1960-е гг. благодаря Иваницки в Белграде появился поп-арт. Её картины и скульптуры находятся в частных коллекциях, например у Рокфеллера, Киссинджера, Карло Понти и Софи Лорен, а также в многочисленных музеях мира. Именно Оля Иваницки победила в конкурсе на звание лучшего художника Югославии XX столетия. Её творчество отмечено в Сербии и в мире рядом высших премий и наград. Только два примера: международный биографический центр в Кембридже включил её в число «2000 ведущих интеллектуалов мира» в 1999 г., а также в книгу «Живые легенды мира 2001 г.». В конце мая 2009 г., совсем незадолго до поразившего меня в июне известия о смерти Оли, я разговаривал с нею в её квартире, где все стены заняты картинами: её, Шейки, есть и Рафаэль. И, конечно, картины хозяйки сразу начинают «играть» с тобой, и разгадать их непросто. А с другой стороны, нужно ли? Главное, что они «думающие»! Описать их мне невозможно. Скажу только, что полотна многосюжетные и разновременные, в них фантазия цвета сплетается с историей, классика с авангардом, космос, пришельцы со страданиями, провокационное с реализмом. Это всё нужно увидеть самому. Багровый цвет, присутствующий во многих картинах, усиливает смысловую напряжённость изображаемого.

В процессе разговора передо мной раскладывались всё новые и новые картины на основе упаковочного картона. Именно раскладывались: художница нашла весьма остроумный способ создавать портретные шедевры на картинах-«раскладушках» из девяти квадратов. Этот приём позволяет по-иному взглянуть на портрет, да и экономится место для хранения. У неё были лысый Пикассо с грустно-умными глазами, Энди Уорхол с копной волос, проницательный Никола Пуссен, саркастический Билл Гейтс и другие делатели и «копиисты времени». Даже, совсем неожиданно для меня, я увидел синеглазого Путина. На мой вопрос – почему? – ответ был краток – «он спас Россию».

И, конечно, полотна Оли рождают вопрос: это искусство или философия, или наоборот? Во всяком случае, это всегда поиск или бег «от» или «за», или «вместе». Конечно, она, как и многие другие мастера, испытала влияние гения Дали, но у Оли свой путь и собственная философия, которую и легко, и трудно увидеть в её провокативных картинах, в её прозе и поэзии, пронизанных размышлениями о вечности, вернее, времени, о художнике, задачах искусства.

По сути, как мне видится, эти задачи и решала, как ни грустно о ней говорить в прошедшем времени, в красках Оля Иваницки.

С деятельностью таких русских мастеров, как Л. М. Браиловский, В. И. Жедринский, А. А. Вербицкий, связана жизнь сербских театров, всплеск активности в постановке исторических драм, сценография которых требовала отличного знания сербской архитектуры и сербской старинной одежды. Будучи профессионалами, успешно сочетавшими традицию с современными формами, русские сценографы оказали влияние на белградский театр, прежде всего, через внесение символизма и экспрессионизма в свои постановки. По мнению сербских историков театра, всей своей деятельностью они внесли огромный вклад в развитие сербского театрального искусства.

С Народным театром в Белграде связано имя Юрия Львовича Ионина, более известного под театральным псевдонимом Ракитин. С 1920 г. свыше четверти века продолжалась режиссёрская работа Юрия Львовича Ракитина в сербском театре. Огромный и оригинальный талант позволил ему представить публике своё видение русской классики – пьес Островского, Толстого, Чехова. Его деятельность в этой сфере, взыскательность к актёрскому труду, своеобразие постановок, в которых чувствовались традиции МХАТа и большая доза мейерхольдовщины, связанная с «клоунадой», гротеском, – всё это снискало Ракитину огромный авторитет в сербском театральном мире. Творчество Ракитина-режиссёра явилось, как подчеркивают практически все историки сербского театра, огромным вкладом в процесс развития сербской режиссуры. Немного статистики, собранной трудами Алексея Борисовича Арсеньева, много сделавшего для увековечивания памяти своего знаменитого соотечественника. С 1905 по 2006 г. о Ракитине вышло 863 работы. Библиография работ самого режиссёра с 1909 по 2001 г. насчитывает 98 пунктов. Театрография: с 1911 по 1952 г. им было поставлено 228 спектаклей.

Летом 2009 г. хранитель Музея театрального искусства Сербии Мирьяна Одавич подарила мне свою талантливо написанную книгу о замечательной актрисе Татьяне Львовне Лукьяновой. По матери «легенда белградского и сербского театрального мира» была сербкой, по отцу – русской. Она так говорила о себе: «От матери я унаследовала Сербию, Россия мое отечество, но Сербия моя родина».

В 1947 г. Татьяна вошла в труппу Белградского драматического театра, в котором сыграла свыше сотни ролей. Среди них были и Анна Павловна из пьесы Александра Островского «Доходное место», госпожа Форсайт в драме Артура Миллера «Смерть коммивояжёра», Рут в комедии Нормана Красна «Дорогая Рут», Адель в пьесе Федерико Гарсиа Лорки «Дом Бернардо Альбы». Одной из самых дорогих ролей стала роль Лоры Уингфилд в «Стеклянном зверинце» Теннесси Уильямса. Её изумительное вживание в мир девушки-инвалида было отмечено критикой, давшей высочайшую оценку игре Татьяны Лукьяновой. В 1955 г., когда Татьяне было чуть больше тридцати, она сыграла роль восьмидесятилетней Ребекки Нурс в пьесе Артура Миллера «Суровое испытание». Согласившись на эту роль, она плакала, идя к дому. И, тем не менее, начала готовиться, приглядываясь к пожилым женщинам на улицах, запоминая их походку, движения, разговор. В итоге за эту эпизодическую роль актриса получила лестные отзывы. Потом была игра в Современном театре, возникшем в начале 1960-х гг. на базе слияния Белградского драматического театра и театра Белградской комедии. В середине 1970-х гг. «несчастный брак» двух театров был расторгнут. Тогда актриса вновь заиграла в Белградском драматическом театре в таких спектаклях, как «Гарольд и Мод» Колина Хиггинса (поэтичная Мод), «Сокровище Берты» Андрея Хинга (Берта), «Самоубийца» Николая Эрдмана (Серафима Ильинишна), «Счастливые дни» Самуэля Беккета (Винни). В 77 лет Татьяна Лукьянова изумительно сыграла специально для неё написанную роль Мака Леле в драме Лиляны Лашич «Дом с окном». Эта элегия о нашем времени и семье, с судьбой, похожей на многие другие, была сыграна 22 мая 2000 года. Александр Джуричич писал тогда, что Татьяна Лукьянова в главной роли сыграла женщину, живущую в прошлом, не желающую сталкиваться с настоящим и отказывающуюся выйти из дома, так как внешний мир для неё не существует. Страшное разочарование и бесконечные словесные перепалки со снохой в то же время не мешают ей проявлять заботу о семье. Материнский инстинкт заставляет её отчаянно бороться за мир семейной жизни, которого нет, остались только отрывочные картинки воспоминаний и страх за внуков, которые выбирают смерть и изгнание. Игра Татьяны Лукьяновой, по мнению одного из критиков, может быть сравнима с той, которую зрители ждут от великанов мировой сцены. Последний раз актриса вышла на сцену 26 марта 2002 года. Тогда она с шармом сыграла роль служанки Луизы в салонной комедии Ноэля Кауарда «Частные жизни». Около 150 ролей сыграла Татьяна Лукьянова в театрах, кино, на радио и телевидении. Её талант отмечен почти двумя десятками наград и премий, среди которых и Орден за заслуги перед народом с серебряной звездой. И ещё небольшое добавление: после ухода актрисы из жизни Белградский драматический театр учредил как знак признательности своей «иконе» ежегодную награду за наилучшую роль, названную «Гран-при Татьяна Лукьянова».

Таланты и профессионализм русских артистов позволяли им не только успешно участвовать в сербской опере, но и знакомить поклонников этого вида искусства с оперной классикой России: «Евгением Онегиным», «Пиковой дамой», «Царской невестой», «Борисом Годуновым» и многими другими замечательными творениями. Самый решающий вклад в оперу внесли сами солисты, среди которых были такие, какими могла гордиться любая сцена. Станислав Винавер, который в первое десятилетие обновлённой оперы был единственным настоящим её критиком, написал даже после «Миньоны» возвышенную «молитву» Лизе Поповой: «Дивная, трепетная г-жа Попова!.. Какое счастье, что она с нами… Пусть больше и чаще поёт, а мы ей будем молиться как потерпевшие кораблекрушение моряки, моряки в море грубости – ей, звезде моря, вместилищу милосердия и спасения».

По сути дела, русские, как подчёркивают сами сербы, так или иначе «содействовали росту художественного уровня белградской оперы, даже созданию некоторых белградских оперных традиций, и, что весьма важно, воспитанию отечественных певцов… заменивших впоследствии своих русских коллег, учителей».

Из певиц, на которых во многом держалась белградская опера, назову еще несколько имён.

Неонила Григорьевна Волевач, солистка Мариинки. С 1920 г. она жила в Королевстве, с 1921 г. по 1931 г. – примадонна оперной труппы в Белграде. О ней в 1921 г. в белградской «Трибуне» писали: «В среду 1 июня первый раз на нашей сцене она пела “Джильду”. Этот день стал небольшой, но датой в развитии нашей Оперы. Случилось чудо. После первых нот публика разинула рот от удивления, а потом, взволнованная неожиданным действием чарующей арии, затаив дыхание, слушала, чтобы потом дать волю своим чувствам и разразиться аплодисментами».

София Рудольфовна Драусаль, колоратурное сопрано. Обладательница самой маленькой ножки (размер 31) бежала вместе с мужем, русским офицером, из Александровска под артиллерийским огнём. Эмиграция для неё началась в волшебном Дубровнике. После первого же концерта она была замечена и привлечена в труппу белградского Народного театра.

Хвалебного отзыва удостоились её «прекрасная Розина, замечательная Микаэла, Пастушка (Пиковая дама)». Её запомнил Нови-Сад, где певица на целых десять лет посвящает себя педагогической деятельности. В конце 1930-х гг. Драусаль вернулась в Белград, и с 1948 г. по 1952 г. её голосом могли наслаждаться слушатели «Радио-Белграда». Она закончила выступления в 1946 г. партией изумительной Джильды, с которой и дебютировала на белградской оперной сцене.

Ветераном сербской оперы был один из любимцев столичной публики, баритон Павел Фёдорович Холодков, почти без перерывов выступавший с 1921 г. по 1951 г. на сцене оперного театра. Он спел около тридцати партий, исполнение которых, по мнению публики и критики, всегда было безукоризненным. Павел Фёдорович принадлежал тому поколению оперных артистов, которые расширяли интерес сербов к музыкальной культуре. В его репертуаре были Риголетто, Жермон, Онегин, Мефистофель, Эскамильо, Яго, Валентин, Грязной, Игорь, Писарро, Бег Пинтарович в «Хасанагинице».

Благодаря русским артистам репертуар Народного театра обогатился не только классическими произведениями, но и современными спектаклями. Последней новинкой на оперной сцене в межвоенный период (1937 г.) была «Катерина Измайлова» Шостаковича.

И немного о балете. В отличие от оперы, в балете не было языковой проблемы, но само искусство Терпсихоры было определённым «новшеством» для сербской культуры. Во многом благодаря совместным усилиям директората Народного театра в Белграде и собственно русских артистов сербская публика «приучалась» видеть балетное искусство. Русские не только учили, но и руководили на протяжении ряда лет белградским балетом. Работа хореографами нередко сочеталась с выступлениями на сцене. Солистами, блиставшими на балетной сцене, были Яна Васильева, Нина Кирсанова, Наталия Миклашевская, Елена Полякова, Маргарита Фроман, Александр Доброхотов, Анатолий Жуковский, Борис Князев, Антон Романовский, Сергей Стрешнев, Александр Фортунато, Максимилиан Фроман – вот далеко не полный перечень имён тех, кто танцевал на белградской сцене. Благодаря русским хореографам уже только в первые десять лет было поставлено около 40 спектаклей! При этом следует отметить, что некоторые хореографы стремились ввести в постановки элементы национального танца. Жуковский даже создал на их основе особый балетный стиль. Практически труд и мастерство русских позволили белградскому балету не только обрести себя, но и войти в русло европейского музыкально-сценического искусства. Даже по прошествии войны, в 1950–1960 гг., прослеживалось их влияние, позволявшее балету творчески расти и совершенствоваться.

Среди русских звёзд блистала Кирсанова Нина Васильевна, отдавшая десятилетия сцене. В 1924 г. Нина стала прима-балериной в Народном театре в Белграде. 1 июня 1924 г. Фортунато поставил «Коппелию» с Кирсановой в роли Сванильды. Русская балерина исполняла заглавные партии в «Шехерезаде», «Коппелии», «Лебедином озере», «Жизели» и др. Танцевала в операх «Фауст», «Манон», «Пиковая дама», «Проданная невеста», «Миньон», «Еврейка», «Аида». В конце июля 1926 г. Кирсанова не возобновила контракт и уехала в Париж, в Европу. В 1927 г. она вступила как прима-балерина в труппу Анны Павловой. После смерти в 1931 г. Павловой труппа распалась. Но Кирсанова уже стала звездой, и двери всех театров были для неё открыты. Слава уже пришла к ней. С 1931 г. по 1934 г. – опять Белград. Нина была и прима-балериной, и шефом балета, и режиссёром, и хореографом Народного театра. Она поставила 28 хореографий в балетном и оперно-балетном репертуаре: «Жизель», «Тайна пирамиды», «Охридская легенда», «Петрушка», «Осенняя поэма» и др., станцевала 18 главных партий в балетах и 11 балетных соло в операх. В 1934–1939 гг. Кирсанова танцевала на европейских сценах, работала балетмейстером и хореографом. Потом последовало возвращение в Белград. В Югославии Кирсанова опять ставила хореографию, танцевала, имела свою частную балетную студию. Свой третий контракт с Народным театром Нина подписала 12 мая 1942 г., руководила балетом в тяжелейших условиях. После апрельских бомбардировок Белграда 1944 г. союзниками, когда город лежал в руинах, а население уменьшилось наполовину, Кирсанова стала медицинской сестрой. Во время освобождения города перевязывала раненых, работала хирургической сестрой, забросив на время балет. В 1946 г. она основала балетную студию, которая быстро переросла в государственную балетную школу. Последний контракт длился с 1 марта 1946 г. до 1 декабря 1950 г. Она поставила балет в четырёх операх: «Женитьба Фигаро», «Проданная невеста», «Князь Игорь», «Травиата» – и четыре коротких балета: «Сильфиды», «Вторая рапсодия», «Вальпургиева ночь», «Болеро». После окончания ангажемента Кирсанова поставила свой последний спектакль «Лебединое озеро». В 1947 г. стала одним из учредителей и основателей Средней балетной школы в Белграде. По завершении балетной карьеры (1961 г.) Нина Васильевна посвятила себя археологии. В 1964 г. она окончила отделение археологии на философском факультете Белградского университета. В 1969 г. стала магистром, готовила докторскую диссертацию, но не успела её завершить. 3 февраля 1989 г. Нина Кирсанова умерла. Похоронена великая русская балерина в Аллее великанов на Новом кладбище.

Что ещё? Её называли «интеллектуалкой в балете». Известный хореограф Владимир Логунов говорил мне, что Нина Кирсанова «учила настоящему балету, а не движениям».

А что же сейчас с русскими именами в балете? К моей радости, искусства Терпсихоры «связующая нить» не прервалась. В балетном мире известно имя Лиляны Хмелы. С ней мне посчастливилось встретиться в Белграде в 2009 г. Она рассказывала, что вначале её увлекала история искусства, но в 1963 г. «ушла в театр, в балет», закончив к этому времени балетную школу.

Из своих преподавателей помнит голубоглазую Ольгу Йордан с изумительными серьгами, которые ей подарил «чича» (дядя), потом Лиляна поняла, что речь шла о её поклоннике Сталине. Врезался в память и дававший уроки Абдурахман Кумысников. Учил он отлично, но у своенравной Лиляны был в «чёрном списке».

Лиляна Хмела стала выступать в столичном Народном театре. В «Лебедином озере» у неё главные партии. В «Жизели» танцевала Марту. В «Дон Кихоте» – Мерседес. В «Коппелии» – Сванильду. В общем, танцевала всё, что было в репертуаре. После оставления сцены занималась балетом с детьми в Белграде и в Валеве. Именно благодаря Лиляне я получил возможность познакомиться тогда же, в начале июня 2009 г., ещё с двумя звёздами – Лидией Пилипенко и Владимиром Логуновым.

В своём коротеньком письме ко мне Лидия писала: «Я родилась в Югославии, на Балканах. Карьеру начала здесь. Весь мир объехала и везде имела успех. Балет был и остаётся моей самой большой любовью. Профессия танца – язык мира. Мой отец после революции должен был скрыться. Сама я украинка-русская. Этим и горжусь. В Москве на фестивале балета была в качестве почётного гостя. Многие из великих имён в русском балете были моими учителями… Сейчас работаю над книгой об истории балета, точнее, пишу воспоминания о том времени, когда была прима-балерина, потом хореограф и режиссёр». К сожалению, Лидия тогда улетала срочно в Италию, и закрепить наше знакомство личной встречей не удалось. Мне от неё досталось это письмо и роскошный буклет с великолепными фотографиями о балете «Нечистая кровь», либретто которого, хореография и режиссура, музыкальная компоновка принадлежали Лидии Пилипенко. Уже отсюда можно заключить, сколь щедро она награждена талантами. На страничке, отведённой Лидии, родившейся в конце 1930-х гг., были следующие строки: «Творчество прима-балерины и хореографа Лидии Пилипенко больше всего связано с балетом Народного театра в Белграде. После специализации в Лондоне у Нинетт де Валуа и блестящей карьеры в белградском балете она стремительно и вполне заслуженно входит в ряд ведущих хореографов страны. На музыку отечественных композиторов поставила балеты: “Банович Страхиня” и „Елизавета“ Зорана Ерича в Белграде, а “Вечный жених и разборчивая невеста” Зорана Мулича в Нови-Саде. За хореографию спектакля „Банович Страхиня“ награждена в 1981 г. на биеннале в Любляне. Также удостоена награды за хореографию балетов “Елизавета” и “Вечный жених”. Потом готовила для белградского балета на музыку Сен-Санса „Самсона и Далилу“, открывавшего балетный сезон Народного театра в 1989 г. после реконструкции театрального здания. За этот балет она была отмечена наградой Народного театра. На столичной сцене представила балеты: “Воскресение” на музыку III симфонии Густава Малера, „Даму с камелиями“ на музыку Джузеппе Верди… Также в 1994 г. в Народном театре в её постановке зрители увидели балет “Любовь-волшебница” Мануэла де Фальи и „Шехерезаду“ Николая Римского-Корсакова, а в 1998 г. “Женщину” на музыку Сергея Рахманинова. С одинаковым успехом выступала на ТВ и в фильмах, и в мюзиклах (…“Табор уходит в небо“, “Люблю свою жену”…). Успешной была её хореография в операх „Кармен“, “Аида”… В рамках программы „Конец XX века?..“ в столичном Народном театре в 1999 г. поставлены два одноактных балета: “Картины” по оригинальной партитуре А. Шенберга „Преображённая ночь“ и балет “Клетка” на музыку Малера, обновлённая премьера которого состоялась в 2007 г. В 2000 г. она предлагает театралам „Охридскую легенду“ Стевана Христича. Представленный ею в 2004 г. балет “Поэт Чайковский” на музыку П. И. Чайковского был провозглашён лучшим спектаклем сезона 2003/04 г. в Народном театре. Лидия Пилипенко – лауреат премии “За дело жизни” (2001 г.), премии имени Димитрия Парлича (2004 г.) и Национальной награды за вклад в культуру (2007 г.). В 1992–1993 и 1997–2000 гг. она – директор балета Народного театра».

Балерина Лиляна Хмела в разговоре со мной о Лидии, её таланте, яркой индивидуальности, нашла точное слово: она «глотала» всех на сцене.

Нам остаётся только ждать выхода мемуаров, но полагаю, что, при востребованности её талантов в балетном мире, ждать их придётся еще долго.

С хореографом Владимиром Логуновым у меня была встреча за чашкой кофе в гостинице «Москва», что в самом центре Белграда. В основном разговор шёл вокруг его спектакля «Доктор Джекил & мистер Хайд», поставленного 27 декабря 2001 г. на сцене Народного театра по роману Роберта Луиса Стивенсона. Владимир Логунов был автором либретто и ставил хореографию, отмеченную высокой наградой. Сам он так говорил о своей работе: «Я написал либретто, прослушал многих композиторов, но, услышав музыку Эдварда Элгара, понял, что это та, которая мне нужна для выражения всех чувств учёного-химика доктора Джекила. Он хотел найти напиток, который сделает человечество счастливым. Однако, испробовав его на себе, доктор Джекил превращается в агрессивного мистера Хайда. В балете идёт столкновение добра и зла. И здесь, когда Джекил превращается в Хайда, я использовал барабан (играл Драголюб Джуричич). Идея барабана мне пришла во время демонстрации против Милошевича. Когда я был с этим балетом в Любляне, австрийская журналистка спросила меня, имеет ли спектакль связь с Милошевичем, я ответил, что это ошибочное предположение, что ей не понравилось».

Немного сведений о Владимире Логунове справочного характера. После окончания в 1964 г. балетной школы «Луи Давичо» в классе Нины Кирсановой он становится солистом балета Народного театра. Танцевал главные партии. За роль Копелиуса (1979 г.) отмечен театральной наградой.

Что ещё? Стажировался Владимир в 1974 г. в Государственном институте театрального искусства (ГИТИС) в России. Хореографией стал заниматься с 1979 г. На балетных конкурсах в Нови-Саде, в категории «хореография», завоевал две бронзовые и одну серебряную медали. С 1980 г. по 1985 г. был главным балетмейстером в Народном театре. Сейчас продолжает сотрудничество с балетом Народного театра в Белграде, преподаёт в балетной школе «Луи Давичо». Его хореографическая деятельность охватывает такие балеты, как «Дон Кихот» (Л. Минкус), «Спящая красавица» (П. И. Чайковский), «Кармен» (Щедрин – Бизе), «Forma Viva» (А. Вивальди), «Кармина Бурана» (К. Орфф), «Серенада» (П. И. Чайковский), «Поэма любви» (С. Дивякович), симфония «Из Нового света» (А. Дворжак), «Щелкунчик» (П. И. Чайковский), «Cartoon» (З. Ерич). Владимир Логунов входит в Международный совет по танцу при ЮНЕСКО в Париже.

И теперь немного для финала: Владимир в разговоре со мной обронил такую фразу: «Всю жизнь в восторге от любимой работы. Мне никогда не было скучно».

Владимир Логунов назвал мне ещё двух балерин, связанных кровным родством с Россией. Это – Елена Шантич, с которой он выступал на сцене, и Соня Лапатанов.

Итак, Елена Шантич. История её семьи, связанная с княжеским родом Хованских, сложна и цветиста: там есть участница штурма Берлина, Герой Советского Союза Елена Силина, тётка Елены, и глава полиции в Белграде, отец Елены, и поэтесса Клавдия Лукашевич, прабабка Елены, и французская бабушка Елизавета Николаевна, вышедшая вторично замуж за князя Владимира Николаевича Гагарина; там есть и аресты, и коммунистическая тюрьма, в которой сидел без предъявления обвинения отец Елены, и кино, югославское и итальянское, и Монте-Карло и Санкт-Петербург, Сибирь и многое другое, чего хватило бы на добрый десяток романов.

Сама Елена о себе говорила так: «Сколько я себя помню, я ничего другого не хотела, кроме как стать балериной». В 1972/73– 1973/74 гг. она стажировалась у Марины Семёновой. По возвращении танцует в таких балетах, как «Золушка», «Жизель», «Макар Чудра» («Цыганская поэма»), «Лебединое озеро», «Сильфиды», «Анна Каренина», «Пер Гюнт», Сказки Гофмана», «Баядера», «Ромео и Джульетта», «Спящая красавица», «Щелкунчик», «Коппелия». В 1986 г. завершает свою карьеру балерины в имевшем ошеломляющий успех спектакле «Настасья Филипповна», где Елена танцует заглавную роль. Критик Ласло Вегел в «Политике» так писал о роли Елены Шантич: «У воскресшей жертвы преступления отнята способность говорить, но её экспрессивный танец предвещает Апокалипсис».

Потом в творчестве Елены наступил новый этап, связанный с хореографией. Её первой работой в 1987 г. стала хореография в постановке «Кровавый фонтан» А. Арто, создателя театра жестокости. В том же году и в последующем её имя как хореографа стоит в программах постановок «Герцогиня Мальфи» Джона Вебстера, «Из жизни дождевых червей» П. Энквиста, «Ваал» Б. Брехта. В 1989 г. она ставит хореографию в «Орестее» Эсхила.

После выхода в 1990 г. на пенсию Елена активно включается в миротворческую деятельность. В 1991 г. стала одной из основательниц «Марша мира» в Югославии. Являлась автором «Воззвания к миру» с призывом к участникам конфликта остановить войну в Югославии. В 1995 г. создала группу единомышленников по оказанию помощи и размещению 484 сербских беженцев из Краины (Хорватия). Позднее эта группа переросла в неправительственную организацию под названием «Группа 484». И последнее: Берлинский парк мира с 22 марта 2003 г. носит имя Елены Шантич.

Теперь о Соне Лапатанов, балерине, хореографе, авторе программ о балете, завзятой путешественнице.

После окончания гимназии и балетной школы Соня, как писали о ней в очерке в 2004 г. в белградском журнале «Илустрована политика», получила ангажемент в Народном театре, куда приезжала на роликовых коньках или на мотоцикле. Быстро освоила балетный и оперный репертуар. Однако больших партий у неё не было. Она так бы и осталась на сцене «вечным балетным кустом», как выразился её поклонник, намекая на второе действие «Жизели», где в сценографии есть некие кусты, из-за которых появляются виллисы. Правота слов была очевидна. Размышляя над сказанным, над тем, к чему она стремится в балете, Соня призналась себе, что она не тот солдат, который должен выполнять приказания других, а сама хочет ставить балеты, стать хореографом. Её послали в Москву в Государственный институт театрального искусства, последовало знакомство с Майей Плисецкой, Мариной Тимофеевой, Галиной Улановой, Юрием Григоровичем, Александром Годуновым… После окончания стажировки вернулась в Белград. Через некоторое время уехала в Нью-Йорк, где проникала в тайны мюзикла, джаз-балета. Соня становится мастером сценического движения. В многочисленных спектаклях она вплетает в игру актера, помимо выполнения традиционных движений, и акробатику, и пантомиму… Особенно успешно она работает в постановках для детей. Среди её многочисленных наград ей особенно дорога премия Стерии. Из спектаклей, над которыми она трудилась, можно назвать «Ромео и Джульетта из двух цивилизаций» (Котор, 2007 г.), «Новелла любви» (Нови-Сад, 1996 г.), «Кот в сапогах» (Белград, 1995 г.), «Волшебник из страны Оз» (Котор, 1994), «Снежная королева» (Белград, 1998 г.), «Оливер Твист» (Белград, 1998 г.).

Избиралась главой Союза артистов балета Сербии.

На сцене того же Белграда есть и молодые исполнители, не связанные с эмиграцией. Например, Денис Касаткин, родившийся в Новосибирске. В 1991 г. он входил в труппу балета Народного театра в Сараеве, а в следующем году уже выступал в Белграде, танцевал главные партии в таких балетах, как «Дама с камелиями», «Любовь-волшебница», «Самсон и Далила», «Охридская легенда», «Лебединое озеро», «Ромео и Джульетта», «Спящая красавица», «Дон Кихот», «Половецкие пляски», «Жизель». В списке его спектаклей были и «Летучая мышь», «Кармен», «Аида». И новые постановки, например «Доктор Джекил & Мистер Хайд». Отмечен наградами за роли Базиля в «Дон Кихоте» и принца Дезире в «Спящей красавице».

Сюда можно добавить и имя воспитанника Киевской государственной балетной школы Константина Костюкова.

С 1991 г. он – член балетной труппы Народного театра в Белграде, позднее стал её руководителем. Его талант отмечен многими наградами, в том числе международными. Выступления артиста видели на многих сценах мира. Танцевал заглавные партии во многих спектаклях балетной классики, поставленных Лидией Пилипенко и Владимиром Логуновым. В частности, в 2001 г. блестяще исполнил партию доктора Джекила & мистера Хайда в одноимённом балете.

Если есть высокое искусство, рассчитанное на элиту, то обязательно должно быть и низкое – для масс или, грубо говоря, толпы. Само искусство при этом остаётся тем же самым, не меняясь в своей сути. И здесь русская талантливая молодёжь также внесла свой вклад, выступив в 1934 г. зачинателями стрипа (комикса) в столичной прессе. Любители этого нового жанра могли регулярно наслаждаться не только авантюрными историями в технике графики, но и смеяться над точно схваченными чертами городской жизни при передаче житейских ситуаций. Наиболее известными мастерами в этой сфере, требующей максимума экспрессионизма при минимуме средств, были художники Георгий Лобачёв, Сергей Соловьёв, Константин Кузнецов, Николай Навоев, Иван Шеншин, Алексей Ранхнер, Владимир Жедринский, положившие начало сербскому и русскому стрипу. В их творчестве была широко представлена и русская тема. Так, через отточенную графику рисунка Кузнецов знакомил с «Хаджи-Муратом», «Пиковой дамой», «Ночью перед Рождеством», Жедринский – с «Русланом и Людмилой». Эта своеобразная адаптация многих шедевров русской и мировой литературы, вероятно, служила для многих импульсом к оригинальному прочтению классических произведений.

Подводя черту, хочу сказать, что буду считать себя счастливым человеком, если мои строки напомнят читателям об их соотечественниках, близких и далёких, славивших имя России в Сербии.

Можно, конечно, меня упрекнуть, что я не отразил тяжёлых и мрачных страниц эмигрантской жизни. Что ж, я такой упрёк принимаю. Они были. Но я не приму укора в приукрашивании, уж скорее в недосказанности…

В. И. Косик