150. Последний герой

Утренний туман рассеивается, оставляя после себя множество белых, как вата, облаков. Они быстро летают по небу, пока день пульсирует между солнцем и тенью. Море гладкое, как стекло — в зеркальной глади отражается небо. Тучки сверху, тучки снизу. Между небесной высью и морской пучиной, кажется, стерлись все различия.

Даже неумолимому движению корабля — дует попутный ветер — не взбаламутить эту гладь. Кажется, мы катимся по ней, а не плывем. Я знаю, что где-то в глубине скрывается неотступно следующий за нами Змей, но, как и наш корабль, он не выдает себя ни единым всплеском.

По вороньему гнезду больше не катаются ничьи головы. Все его волшебство куда-то исчезло. Ни барной стойки, ни стульев, ни единого одурманенного посетителя с искрящимся коктейлем в руках. Теперь внутри все так же, как кажется снаружи: это просто бочонок шириной в три фута, в которой как раз достаточно места, чтобы стоять наверху и всматриваться в море.

— Как и любой орган, — замечает капитан, — оно атрофировалось за ненадобностью.

Теперь нет коктейля, чтобы забыться, и мое восприятие остро, как мясницкий нож. Оно прорезает плоть и кость, обнажая участки моего внутреннего мира, никогда не видевшие дневного света. Я будто бы очищаюсь изнутри и снаружи.

Остались только мы с капитаном. Команда исчезла. Может, все сбежали под покровом ночи, а может, их утащили за борт морские чудища. Или их утянула под медные планки и переварила черная жижа, на которой держится корабль. Я едва замечаю их отсутствие. Такое ощущение, как будто их здесь никогда и не было.

Капитан стоит на мостике и проповедует своему единственному прихожанину:

— Ад не знает дня и ночи, — говорит он. — Я сидел под палящим солнцем и каменными взглядами скучающего человечества. — Он касается медных перил кончиком пальца, как будто ища пыль. — Ты жаждешь жалкого медяка и отвергаешь его, когда он тебе достается. Ты следуешь за моей мыслью?

— Да.

Он сильно шлепает меня по затылку:

— Никогда не следуй. Всегда сам веди за собой!

Я потираю саднящее место:

— Каким образом? Здесь больше никого не осталось!

Капитан оглядывается, как будто впервые замечая, что мы остались одни:

— Твоя правда. В таком случае, упивайся тем, что ты — последний герой.

— Что мы ищем, сэр? — спрашиваю я, разглядывая облака, усеявшие верх и низ. — Как мы узнаем, что у цели?

— Не бойся, мы узнаем, — отвечает капитан.

Я по-прежнему стою у штурвала. Больше некому прокладывать курсы, и я кручу колесо, как прикажет внутренний голос и бог на душу положит. Капитан не осуждает моего выбора.

Потом что-то начинает маячить впереди. Сначала это просто пятно, но мы подплываем поближе и видим торчащий из воды шест. Я правлю к нему, мы приближаемся и оказывается, что это не просто шест, а крестовина с привязанной неподвижной фигурой.

Пугало.

Его руки широко раскинуты, а глаза устремлены к небу в вечной мольбе. Мне приходит в голову, что все пугала похожи на распятых мучеников. Может быть, именно это и отпугивает ворон.

Только в море нет ни ворон, ни чаек, ни альбатросов — вообще ни единой птицы. Даже попугая больше нет. Как и многое в мире капитана, пугало совершенно бесполезно.

— Это последний знак, — произносит он торжественным тоном. В не знающем страха человеке появляется намек на страх. — Пугало стоит в самой глубокой точке мира.