Зап. 9

Норберту предстояло не свидание, а лишь деловая встреча, но он все равно ощущал приятное волнение. Ему не часто доводилось встречаться с женщинами такого класса — по его личной тайной классификации, как минимум восемь из десяти. Стройная длинноволосая брюнетка с узким, чуть выдающимся носом, волевым подбородком и миндалевидными, невероятно голубыми глазами — так можно было бы описать миллионы женщин, но сочетание всех этих черт показалось ему настолько идеально подходящим для него самого, что у него в буквальном смысле перехватило дыхание. Казалось, будто он всегда ее знал. В первое мгновение он даже не вполне понял, что она ему говорит и о чем. Дело не в том, что ее везде признали бы эталоном красоты, — просто казалось, будто ее специально вырастили в точности по образцу, который он носил где-то в себе, сам того не зная.

Впечатление было столь сильным, что ему вдруг захотелось прилечь где-нибудь в тени. Прежде он не припоминал у себя подобной реакции. Что это — последствия психологической травмы? Побочные эффекты лекарств?

Лишь когда она ушла, до него с трудом дошло, что она пригласила его в одиннадцать часов в клубный зал у веранды. Чтобы «решить формальности». И еще она сказала, что она помощница Шамана, ее зовут Николета и она полька.

Поборов желание снова принять душ и переодеться, поскольку, если честно, особо было не во что, он в конце концов явился в клуб на час раньше. Зал был совершенно пуст, а когда ровно в одиннадцать вошла Николета, девушка за стойкой покинула свое рабочее место и закрыла за собой дверь на ключ.

Держа в руках дорогую на вид папку, Николета села напротив, сперва поставив на столик кофе, и улыбнулась, показав белые зубы в обрамлении чувственных губ. На ней было свободное белое платье из сурового льна и полотняные туфельки. Мелькнула изящная, словно спроектированная в аэродинамической трубе, лодыжка. Норберт понял, что если сейчас пойдут какие-то переговоры, то он пропал — он готов был согласиться на работу в обмен на право написать ей стишок или что-нибудь в этом роде. Нужно было взять себя в руки, и немедленно.

— Я всего лишь курьер, — объявила она, — но сейчас ты почувствуешь себя так, словно встретил одновременно Деда Мороза, пасхального кролика и Зубную фею. Сегодня у тебя самый богатый день рождения в жизни. Начнем с этого…

Она достала из папки лист е-бумаги и придвинула к Норберту. Тот активировал его, коснувшись пальцем, и документ сообщил, что содержит пятнадцать страниц текста.

— Это данные, которые ты должен запомнить. Вбить себе в голову так, чтобы они снились тебе по ночам. Тебя зовут Норман Рольски, и ты становишься гражданином Сент-Люсии — карибского острова в архипелаге Подветренных островов, части Малых Антильских. Приятный климат, рифы, море, джунгли, иногда бывают циклоны. Ты живешь в пригороде Вье-Форта, на юге. В хорошую погоду можешь увидеть из окна Сент-Винсент. Поздравляю, Боже, храни короля. Как сам увидишь, биометрия остается практически без изменений. Тебе придется вызубрить историю собственной жизни, сведения о новом доме, номера медицинской страховки, ПИН-коды к кредитным картам, пароли и логины. Не так уж мало.

— Сент-Люсия?! Карибы?!

— Ты и впрямь счастливчик.

— Но насколько это легенда? У меня там дом или что?

— Там снято от имени фирмы бунгало, в котором находится твое рабочее жилье. Ты получишь карту от дверей и сможешь там поселиться. Вот только в ближайшее время тебе предстоит служебная командировка, так что вряд ли у тебя найдется для этого время. Гражданство полностью подлинное, паспорт и прочие бумаги тоже. Сегодня придет человек и тебя сфотографирует, документы будут готовы через пару дней. Нам также нужны коды доступа в твое прежнее облако. Специалистам придется сфабриковать тебе какое-то прошлое в Сети. Бывают проверки, или МегаНет как-то реагирует на подозрительную личность.

— Карибы?!

— Там тоже живут люди, — она пожала плечами.

— Вы будете заходить в мое облако, и вас не засекут?

— Не преувеличивай! Можно подумать, ты какой-нибудь Абу Хамза. Впрочем, им нравится считать, будто они контролируют все и вся. Они любят то и дело кричать: «Спасите, волки!» А с тех пор, как появилось понятие «нового терроризма», словно того, что есть, им было мало, у них наверняка миллиарды подозреваемых, а их искусственный интеллект задыхается от данных. Официально ты в это число не попал, до тебя хотела добраться какая-то местная клика. А у них есть все основания полагать, что ты попросту исчез из Сети. Наверняка для контроля науськали на тебя каких-нибудь ботов-поисковиков, в порядке рутинной проверки, но не более того, и уж точно не в глобальном масштабе. Пока ты не начнешь логиниться по-старому и здороваться со знакомыми, ничего не случится. А наш человек сумеет туда войти и выйти, не задев никаких звоночков. Ему нужно лишь немного твоих старых фото, в том числе для обработки. Часть этих вопросов решит наш фотограф, так что готовься к фотосессии. А теперь бери стилус и подпиши декларацию о гражданстве, документы о смене имени, бумаги на паспорт, социальную страховку. Начиная с этого пункта подписываешься новыми именем и фамилией. Не испорти, это легальный правительственный документ, однажды поставленную подпись уже не стереть. Сперва возьми планшет и напиши сто раз «Норман Рольски». Привыкни. Ладно, будем считать, что этого разговора не было. Приветствую, господин Норман. Теперь займемся твоим контрактом на должность полевого пиар-консультанта фирмы «СильверСэндс Компани».

— Так называется фирма Шамана?

— Так называется одна из многих фирм Шамана. «СильверСэндс» занимается операцией, в которой ты будешь принимать участие. Сперва расписка…

Она подвинула ему очередной блестящий полимерный листок, содержавший в себе целую пачку документов. Расписка обязывала его хранить в полной тайне переданные ему конфиденциальные, секретные, совершенно секретные и особой важности сведения. Длинный перечень последствий нарушения данного обязательства не содержал никаких физических угроз, лишь перечислял возможные юридические последствия, от которых у Франца Кафки начались бы кошмары и нервный срыв.

Норберт подписал — словно продавая дьяволу душу. Он даже слегка потянул носом, но от помощницы Шамана пахло вовсе не серой, а лишь цветами бугенвиллеи с легким оттенком мускуса. Из серебристых глубин е-бумаги выплывали очередные страницы, словно выныривая из-под поверхности освещенной луной воды.

Трудовой договор в рамках контракта. Фирма «СильверСэндс», должность, чудовищно высокая, с его точки зрения, зарплата, страховки, командировки, средства на оперативные расходы, перечень должностных обязанностей.

Он ставил свою подпись, становясь теоретически состоятельным человеком, уровня менеджера среднего звена, причем мирового масштаба, а с другой стороны, он никогда еще в жизни не оказывался столь глубоко и безжалостно связан контрактом. Всю жизнь он работал как вольный стрелок, самое большее — по каким-нибудь слегка левым временным договорам, и теперь чувствовал себя так, будто постепенно лишался собственной личности. «С полагающимися ему правами ознакомлен…» Все это все больше напоминало пакт с дьяволом.

«Пьют, курят, едят, веселятся…» — промелькнуло у него в голове, когда он в очередной раз подписывался своей новой фамилией.

Норман Рольски, полевой пиар-консультант, сотрудник по связям с прессой.

Длинно и запутанно, словно титул какого-нибудь средневекового принца.

Он сидел напротив самой прекрасной дьяволицы, какую только видел в жизни, и, скрипя стилусом по блестящей поверхности полимера, без конца подписывал договор о продаже собственной души.

С другой стороны — он получал авторские права на все материалы и полные права на их продажу. Он мог продавать их как обычный ивентщик, сохраняя весь доход.

Процедура заняла почти час. В играх и фильмах обреченный ставил единственную подпись, после чего дьявол выхватывал пергамент, издевательски хохоча, и исчезал в клубах серы.

Николета зашла за стойку, немного там повозилась, после чего вернулась с текиловым пивом для себя и бокалом бренди для него. Взяв с соседнего столика стеклянную пепельницу с вплавленной рекламой доисторических сигар, она поставила ее на стол.

— Это надо отметить. Добро пожаловать на борт.

Поколебавшись, он достал из кармана сигареты.

— А где коллективная ментальность, здоровый образ жизни, корпоративный кодекс?

— Я занимаюсь эскримой. Ем органические продукты, бегаю. Все для людей. Никакого принуждения. К тому же мы у себя, в безопасном доме, где никто до нас не доберется. Прими как данность, что работаешь в странной фирме. Теперь перейдем к более приятному. Слышишь колокольчики? Летит Зубная фея.

Она достала из папки очередной лист е-бумаги.

— Очередные документы? — едва не застонал он.

— Это каталоги. Для работы тебе кое-что понадобится. Пора встряхнуть копилку с твоими средствами на оперативные расходы. И это вовсе не дешевые каталоги сетевых операторов. Не выбирай ничего модного и элегантного, только то, что имеет в описании спецификацию MIL-STD-90-H-600. Эти вещи сертифицированы для армии и должны выдержать что угодно — падения, сотрясения, температуру, пыль, излучение. Для работы уже на месте для тебя приготовлена специальная аппаратура. Можешь по-всякому сходить с ума, но в границах разумного. Возьми два омника — бронированный и обычный, для ежедневного использования. Туристическую одежду для выживания и что-нибудь не бросающееся в глаза, в чем ты мог бы показаться на улице, в самолете или отеле. Что-нибудь, подходящее для путешествующего менеджера. Впрочем, ты лучше знаешь, что тебе нужно. И запиши также, какое тебе требуется программное обеспечение. Аппаратуру ты должен получить готовой к работе.

Два дня спустя заказанные вещи оказались в его комнате, и это действительно выглядело как будто на Рождество. Мгновение назад все его имущество составляла одежда и горстка мелочей, а в следующую секунду помещение было заполнено десятками коробок и пакетов. Чтобы вынести распотрошенные коробки, клубы пупырчатого хитина и крахмальные вкладыши, потребовались усилия трех уборщиц. Его старый любимый бронебук мог выдержать падение с двух метров или попадание под колеса грузовика. Новый же, вероятно, можно было переехать танком, а потом бросить в кратер действующего вулкана, и он все равно продолжал бы работать. У Норберта теперь было целых два омника — не привлекавший особого внимания «монолит» в усиленном корпусе и армейский «карбон» с многодиапазонным шифрованием сигналов, под четыре карты и защищенный от всех напастей этого мира, а также целый чемодан гаджетов для ивентщиков, о которых он прежде мог лишь мечтать.

Даже сумки и ботинки у него были специальные, поскольку именно такими специализированными магазинами были выпущены каталоги, которые дала ему Николета. Они предлагали самые разнообразные товары для людей, существование которых казалось сомнительным где бы то ни было, кроме как в остросюжетных фильмах. Вероятно, арктические шахтеры считались там самыми скучными клиентами. Всё, даже самые дурацкие мелочи, было сертифицировано, подвергнуто испытаниям, изготовлено с запасом прочности. Некоторые вполне имели смысл, но большинство выглядело некоей изощренной шуткой. К примеру, он даже не подозревал, что существует нечто под названием «тактическая пивная кружка». Зато он нашел в числе предложений и купил такую же доисторическую космическую шариковую ручку, какую показывал ему Шаман, причем удивительно дешево.

Даже элегантная одежда, которую он выбрал, имела усиленные швы и потайные карманы, а также обладала разными удивительными функциями.

Производитель сумок и чемоданов давал пожизненную гарантию на все возможные случаи, даже войны и апокалипсиса, за исключением лишь двух: авиакатастрофы и действий детей до семи лет.

Он испытывал странное чувство, вновь открывая в себе радость обладания тем, чего ему так не хватало. Теперь он был Норманом Рольски, полевым пиар-консультантом, что бы это ни значило, а Норман Рольски одевался в магазинах для спецагентов, наверняка питался в приличных ресторанах и окружал себя солидными дорогими вещами подтвержденного качества.

И, на что указывало многое, был тайно и безнадежно влюблен в помощницу своего шефа.

К тому же он еще и жил на Карибах.

Почти полчаса он таращился на изящно выглядевшие документы, выданные правительством Сент-Люсии, на собственную странно загорелую физиономию, частично закрытую голограммой с эффектным гербом, попеременно изображавшей лилии Бурбонов и розы Тюдоров. Он сидел и пытался все это осознать.

Белое бунгало на склоне холма, в окружении цветущих бугенвиллей.

Норман Рольски.

Все было не так просто, как в фильмах. Ему казалось, будто у него все основательно перемешалось в голове, и он уже сейчас смотрит на собственное прошлое как на нечто пережитое другим человеком. Его нынешние ежедневные домашние ритуалы не имели ничего общего с жизнью, которую он вел прежде, но очень многое — с виллой «Мунтения». До этого он тратил массу энергии на конспирацию, чтобы выскользнуть из-под контроля заботливого государства, и на то, чтобы перехитрить систему каждый раз, когда хотел добыть алкоголь или сигареты, подлежащие медицинскому контролю продукты, заработать или просто хоть немного уединиться и что-то сделать, не будучи под наблюдением. Ему далеко было до Механика, но такова была вторая натура Норберта. Он даже особо об этом не думал — просто ловчил, как и любой другой.

Норман Рольски вообще не забивал себе этим голову, а может, даже вообще не помнил о чем-то подобном. Вполне возможно, что на Сент-Люсии никто никому не подсчитывал калории, триглицериды, единицы алкоголя или сахара. Возможно, там каждый говорил, что хотел, и ему не приходилось оплачивать в виде общественного долга оставшийся от предков углеродный след, жертвовать собой ради экономики сбалансированного развития или строить мультикультурное общество. Черт его знает, как обстояли дела на Сент-Люсии. Во всяком случае, все это наверняка никого не волновало в частной резиденции «Мунтения» на закрытой территории где-то в румынских Карпатах.

Норман Рольски не искал подпольных продавцов органических белковых продуктов, поскольку находил их утром изящно уложенными на блюде. Если вечером ему хотелось пропустить стаканчик, он спускался в бар и заказывал выпивку — пока за счет фирмы, а даже если бы ему велели платить самому, он зарабатывал достаточно, чтобы об этом не задумываться. Он не следил за временем, если ему хотелось принять ванну, и ему не приходилось ждать, когда включат электричество. Там, где он жил, имелись собственные колодцы и генераторы.

Проблема состояла не только в пластиковой карточке с голограммой Сент-Люсии, фотографией, отпечатком пальца, образцом ДНК и другой фамилией. Норман Рольски и Норберт Ролинский обитали в одном и том же мозгу и пока что с трудом находили общий язык. Оба беспокоились, что у них начинается синдром раздвоения личности, и никто из них не знал, может ли он возникнуть просто так, без причин.

Естественно, Норберт Ролинский знал, что он — Норберт Ролинский, по прозвищу Фокус, который играет роль Нормана Рольски. Вот только из них двоих именно Рольски имел документы, работу, жилье и гражданство, даже медицинскую страховку, а Ролинский практически не существовал. Рольски мог в любой момент подтвердить свою личность, Ролинский же по всем признакам был растворен в смеси азотной и ортофосфорной кислоты нигерийской мафией «Университет Хаоса».

И еще имелся обитавший где-то внутри, пробудившийся после последней встречи с Механиком дракон паранойи, не позволявший ни на мгновение о себе забыть. В уютных интерьерах «Мунтении» он слегка притих, но теперь был уверен, что они вляпались из одного дерьма в другое.

Тайгер появился, как всегда, неожиданно — просто нашел Норберта в баре и присел к нему за столик, приведя с собой еще двоих таких же, как он, — парня значительно ниже его ростом, с подвижной татуировкой на плече и выбритыми висками, и довольно коротко подстриженную брюнетку с большими темными глазами, ртом в форме сливы и маленьким подбородком. Все трое были в песочного цвета брюках с бесчисленными карманами — у него теперь тоже имелись такие же — и темных футболках с короткими рукавами.

— Это Фоса и Птакер, — объяснил Тайгер. — «СильверСэндс» официально приписала тебя к нам, так что эти двое займутся твоей тренировкой. Твой врач утверждает, что физически ты уже в полном порядке, а от травматических шоков у тебя есть пластыри, так что как-нибудь справишься.

— Тренировкой чего? — спросил Норберт.

— Всесторонней тренировкой на выносливость. Мы не станем от тебя требовать бог знает чего, но нянчиться тоже не собираемся. Фоса — квалифицированный военный психолог, и она займется психофизической стороной дела, а Птакер — техническими вопросами. Речь идет о том, чтобы ты пережил полет и на месте мог работать в поле. Носить на руках тебя никто не будет.

— Будет примерно как в луна-парке, — бросила Фоса, серьезно глядя на Норберта, и ему показалось, будто он смотрит в два глубоких колодца. — Съездим в пару парков развлечений, покатаешься на карусели, русских горках и тому подобное.

— Моя задача — снимать фильм, — сказал он.

— Но в специфическом месте. Требуется некоторая подготовка. Как для экспедиции на полюс или Эверест.

— А конкретнее — что я должен делать?

— Завтра в шесть, в спортивном костюме, у стойки портье. В шесть утра.

Норберт вздохнул. Жизнь Рольски не всегда была устлана розами. Коренастый Птакер молчал, сплетя пальцы на столе. Вокруг его плеча лениво извивалась выпуклая разноцветная змея.

— Собери вещи, — сказал Тайгер. — На три дня, в маленький чемоданчик. Через пару дней ты кое-куда поедешь, и это может случиться внезапно.

Началось все с пробежек по утрам, в тумане или под моросящим дождем, по каменистым дорожкам вокруг виллы «Мунтения». Не то чтобы Норберт вообще был не в форме. Он много ходил — такая уж работа, а иногда, получив пару напоминаний от медицинского приложения, посещал бассейн или тренажерный зал, хотя и не питал к этому особой любви.

В первые несколько дней, когда Фоса наконец оставляла его в покое и позволяла принять душ, а потом идти на завтрак, он чувствовал себя так, словно его поколотили палками. Ему внушало ужас собственное лицо в зеркале, потное и покрытое какими-то белыми и красными пятнами, все тело болело, он еле двигался. Прежде он обычно втайне полагал, что все эти тренировки адски скучны, но теперь поменял мнение — пытки скучными не бывают. Фоса мучила его и в середине дня, в закоулке среди скал, где была сооружена небольшая полоса препятствий. Там он делал отжимания, подтягивался на холодном стальном турнике, растягивал связки, пока те не начинали трещать. Единственным результатом оказалось то, что Норберт теперь ходил словно страдающий ревматизмом старик, а чувствовал себя еще хуже. К тому же он не предполагал, что маленькая девушка будет на него столь омерзительно орать капральским тоном.

Как-то раз он поинтересовался, какой от него будет толк, если он порвет связки и мышцы.

— Это только разминка, — ответила она. — Вчера был легкий день.

— Чем мне там предстоит заниматься?!

— Выживать, — сказала она. — А для этого нужно быть слегка в форме.

Так продолжалось несколько дней.

Однажды, сразу после неприлично раннего завтрака, Птакер приволок ему в комнату солидный кевларовый ящик, который он катил на колесиках за телескопическую ручку, словно чемодан-переросток. Внутри, среди прокладок из пенки, лежало множество деталей из серого пластика, белой блестящей ткани и какого-то черного вещества. Лишь когда Норберт увидел шлем, до него дошло, с чем он имеет дело.

Шлем был точно такой же, как и тот, который люди из таинственного NIGHT SHIFT #3 поставили когда-то на столе во время поминок. Он напоминал увеличенную версию мотоциклетного шлема, с забралом только впереди, а не в виде большого прозрачного пузыря, как в фильмах. Отчего-то только при виде него Норберт понял, что ему предстоит, — до сих пор казалось, будто все это какой-то блеф.

Дракон паранойи с шипением заполз ему куда-то между кишок.

— Рабочий костюм, — сказал Птакер. — Задача проста: ты должен научиться надевать его самостоятельно. Деталь за деталью, прибор за прибором. Сперва буду помогать, потом сам. Показываю и объясняю…

Норберт смотрел на серый замысловатый шлем с выступающими нишами, где скрывались камеры и антенны связи, смотрел и слушал — система связи ближнего радиуса, противосолнечная защита, бронированная защита, герметичная защита…

— Даже если оболочка будет повреждена, давление ты не потеряешь. Она сама герметизируется, даже если ее прострелить.

Он смотрел и слушал. Сбоку виднелась трапециевидная эмблема «СильверСэндс», а на темени — черные буквы «РОЛЬСКИ». Оболочка герметизируется, если ее прострелить. А что будет происходить внутри?

— Естественно, это тренировочный макет. Настоящий будет намного тяжелее, но ты этого не заметишь. Сперва шлемофон. Его надеваешь первым — предохранители, датчики, наушники. Он пневматически подгоняется к шлему, чтобы у тебя в нем не болталась башка и чтобы ты не разбил ее в случае какого-нибудь сотрясения. Наши шлемы свободно поворачиваются, как если бы ты обычным образом крутил головой. На фланце — эластичный соединитель. Но начинать следует с памперса. Это не совсем настоящий памперс — внешняя его часть многоразовая, та, что спереди, сменная. Сюда вставляешь хер, подтягиваешь липучки. Надевай, не стесняйся. В полевых условиях в кусты не сбегаешь.

Он разделся догола, а потом надел памперс, стараясь ничем не выказывать смущения. Памперс оказался скорее унизительным, чем неудобным, но все равно слегка мешал, хотя и не был таким толстым, как он опасался. Потом еще пришлось натянуть белье — мягкий серый комбинезон с какими-то отпечатанными на нем проводами, складывавшимися в сетку по всему телу, словно линии «ци» для акупунктуры. Комбинезон надевался легко, но затем весь костюм раздулся, словно намереваясь задушить Норберта, который теперь напоминал китайский медицинский манекен.

— Слишком плотно облегает, — сказал он.

— Рассчитано на невесомость, — ответил Птакер, заложив руки за спину и разглядывая Норберта. Змея сползла по его руке, оплела ее, а затем спрятала голову под коротким рукавом. — Какое-то время спустя позвоночник может растянуться даже на пару сантиметров, а костюм не дает ему этого сделать — он сжимается, не позволяя тебе развалиться. Плюс еще атрофия мышц. Так что тебе придется набрать вес, чтобы было что сбрасывать, и это несмотря на тренировки на месте. Когда-то, в старые времена, после месяца на орбите люди не могли стоять, их возили в колясках, они проходили физиотерапию. На месте будет легче, там ноль целых шестнадцать сотых «же», примерно как в воде, но все же. В любом случае, нужно тренироваться.

Даже носки были какие-то изощренные — толстые, с проводами и из нескольких слоев. Шлемофон с внутренними наушниками имел мягкие бока и жесткую защитную пластину на темени.

— Когда-то все это шилось на заказ и стоило космических денег. У нас есть четыре размера, и они сами подгоняются по фигуре. Если у тебя нормальные пропорции, в крайнем случае можешь надеть чужой скафандр, и более-менее сойдет. Теперь штаны.

Нижняя часть, толстая и сморщенная, была соединена с ботинками и заканчивалась сверху широким кольцом из металла и ламината. Норберт вставил ноги в объемистые башмаки и подтянул кольцо к поясу, растягивая штанины.

— Теперь верх, — продолжал Птакер. — В обычном состоянии он будет висеть на стойке с поднятыми рукавами. Влезаешь в башмаки, натягиваешь портки, забираешься снизу в верхнюю часть и скрепляешь в пояснице. Я придержу — стойку я не взял, слишком уж она большая.

Норберт проскользнул в верхнюю часть скафандра, которая окутала его скользкой мягкой подкладкой, голова протиснулась в окружавший шею овальный жесткий воротник.

— Теперь нужно взяться за верхнюю часть пояса большими пальцами, а за нижнюю остальными. Не здесь, на бедрах есть специальные захваты, все само состыкуется. Хорошо, теперь повернись влево. Все просто, как крышку на банке закрутить.

Что-то щелкнуло, обе части соединились, внутренняя подкладка слегка надулась, заполняя комбинезон. Было мягко, но Норберт все равно чувствовал себя так, будто его запихнули в манекен для испытаний на удар. Он представил себе, каково это — закрутить крышку на банке в условиях невесомости.

Со шлемом было тяжелее, пока он не сообразил, как поместить тяжелый пузырь на направляющие воротника. Он возился с ним, вертя то в одну, то в другую сторону, пока вдруг какие-то направляющие не попали на место, шлем сам повернулся с легким щелчком и сел как вкопанный. В нем снова что-то раздулось, придавая голове Норберта устойчивое положение.

Подобным же образом надевались толстые перчатки — кольца на запястьях защелкнулись и повернулись.

Потом он надел броню — многослойную скорлупу на голени, колени и предплечья, закрепляя ее защелками и полосками липучки. К его удивлению, пальцы бронированных перчаток были сделаны так, что он каким-то образом чувствовал, к чему прикасается. На кончиках пальцев имелись выступающие эластичные наконечники, с помощью которых можно было, пусть и с трудом, пользоваться клавиатурой.

— Теперь система жизнеобеспечения, — сообщил Птакер, ставя вертикально обшитый грубой бронированной тканью ящик с какими-то поднятыми вверх, подобно надкрыльям жука, крышками. — Твое тепло, вода и воздух. С пожизненной гарантией.

— То есть? — несмотря на поднятые заслонки, голос звучал глухо, словно из ведра.

— Повредишь — умрешь. — Птакер со стоном поднял ранец и приставил к жесткой пластине на спине Норберта. Что-то щелкнуло и с треском застегнулось, издав пневматическое шипение. Поднятые пластины опустились ему на плечи и защелкнулись на груди. Очередные изогнутые элементы обхватили бедра, с резким щелчком подгоняясь по фигуре. — Закрой первую заслонку. Берешься за ручку и тянешь вниз. Открываешь с панели управления на запястье, главной панели на груди или аварийно — рычагами под крышкой сбоку на шлеме.

Норберт потянул вниз. Замысловатой формы заслонка съехала ему на лицо и защелкнулась. У него тут же начало зудеть ухо под раковиной наушника и ноздря, а потом правая бровь, и он рефлекторно ударил перчаткой о бронированное забрало. Звук дыхания напоминал шум далекого моря.

Защебетала похожая на шелест бамбуковых ветряных колокольчиков мелодия, на внутренней стороне забрала расцвела эмблема «СильверСэндс», затем посыпались зеленые буковки машинных кодов, мелькнули ряды каких-то иконок.

— Проверка систем завершена, — сообщил женский голос. — Проверка герметичности завершена. Система жизнеобеспечения — оперативная готовность. Кислород — сто процентов. Батарея — сто процентов. Система охлаждения и вентиляции — готова, неактивна, разница температур ноль процентов. Центральный процессор — все системы в норме. Система связи — в норме, работают все диапазоны. Лунный мобильный модуль пятьдесят шесть А «Гладиатор» в режиме оперативной готовности. Резерв — девять часов пятьдесят восемь минут. Оператор — Рольски, пульс учащенный, жизненные системы в норме.

Птакер проделал жест включения голосовой связи возле своего омника на поясе. Норберт услышал, как у него в ухе что-то пискнуло.

— Похоже, работает. Удобно?

— Блин, да в нем даже стоять сил нет.

— Преувеличиваешь. Он в три раза легче, чем те, что были в начале века. Даже СЖО тогда была с целый шкаф. Подвигайся, сам увидишь. Можешь присесть, сесть, встать, поднять что-нибудь с земли. Помаши руками. У тех они в исходной позиции висели спереди, как у кенгуру.

Он пошевелился, наклонился и присел, скорее чувствуя, чем слыша, как шуршат оболочки внешнего панциря. Чем-то это походило на гимнастику с рюкзаком, но выдержать вполне было можно. Потеряв равновесие, он рухнул на бок, грохнувшись шлемом о пол, но шлемофон и внутренние прокладки превратили удар в мягкое сотрясение, похожее на ласковый шлепок боксерской перчатки.

— Ну и ладно, есть повод потренироваться, — заявил Птакер. — Встаем. Переворачиваешься на бок, подтягиваешь колени, потом спиной вверх, и встаешь.

— Как в этом можно что-то делать?

— Захочешь — сумеешь. Привыкнешь. У нас был парень, который настолько привык, что при выходе забыл шлем. Его остановили в шлюзе, поскольку его процессор поднял вой, когда он уже сбрасывал давление. Хорошо, теперь проведи языком по нёбу.

— Что?!

— Языком по нёбу, блин, какого слова ты не понял, солдат?! То есть… сорри… Ну, давай. Щекотно, но привыкнешь.

Норберт послушался, думая, к чему еще ему предстоит привыкнуть. На вогнутом забрале появился курсор.

— Видишь курсор? Наведи на иконку со скафандром и щелкни зубами, только язык не прикуси. Языком управляешь, щелчок зубами — ввод. Как в тех дедовских писишках с мышками. Открой вкладку ЛММ — это «Лунный мобильный модуль», то, что на тебе. Потом щелкни на МЗШ — «механизм забрала шлема», потом «открыть». Потом снова ЛММ, «выход из системы». Это аварийная система, на случай, если не сможешь управлять жестами. У тебя могут быть чем-то заняты руки.

Что-то зашипело, забрало прыгнуло вверх и скрылось под краем шлема. Норберт ощутил на щеках холодный воздух.

— Ладно, снимай. У всех соединителей есть под заслонками рычаги. Поднимаешь их, потом все действия в обратном порядке. Памперс можешь оставить.

— Зачем?

Птакер посмотрел вверх и вправо.

— Час двадцать шесть минут. Столько у тебя все это заняло, к тому же с моей помощью. А ты должен все это делать сам, причем быстрее, чем длится стриптиз со стороны задницы. Это лишь один из способов надевания ЛММ. Можно еще соединить все заранее и слегка отогнуть установленную СЖО, тогда входишь в скафандр со спины, потом закрываешь ранец словно дверь, затем шлем, и готово. Но до этого мы еще дойдем. Пока будешь надевать классическим способом, прежде чем не дойдем до десяти минут или даже меньше.

Норберт снял шлем и осторожно положил его на кофейный столик, скорее опасаясь за последний.

— Без проблем, — обреченно объявил он. — Когда-то я за три дня научился прислуживать за столом в пятизвездочном ресторане.

— Если это был ВИП-сервис — уважаю, — ответил Птакер.

В первые дни во время тренировок Норберта тошнило от усталости желчью на пустой желудок. Потом он ощущал колющую боль в диафрагме и во всех мышцах, даже тех, о существовании которых он вообще не имел понятия, например между ребрами. Так начинался каждый день.

Затем он несколько часов надевал и снимал скафандр, а потом еще бегал в нем по саду, чувствуя себя словно сбежавшим со школьного представления.

Еще позже он надевал дисплей и корпел над тренажерной программой, изучая всевозможные функции своего нового костюма. В нем имелось три панели управления — на запястье, на груди и внутри шлема. Ношение скафандра напоминало ношение на себе кабины боевого истребителя. Программа сочиняла разнообразные аварийные ситуации и подсказывала решения. Он учился заменять батареи и баллоны с кислородом, менять поглотители углекислого газа, латать разрывы в оболочке, пользоваться системой связи, обслуживать воздушный шлюз. Овладев чем-либо из вышеперечисленного, он повторял задания на панелях управления настоящего скафандра, в котором имелась собственная обучающая программа. Чем-то это напоминало адски сложную и чертовски скучную игру. Сложным оказывалось даже обслуживание встроенных в шлем четырех фонарей с разными режимами свечения.

Времени у него практически не оставалось, но он хорошо спал и постепенно перестал наклеивать успокаивающие пластыри. В конце концов ему стало хватать раз в несколько дней впрыснуть в нос успокоительный аэрозоль.

Его оставляли в покое только в выходные, и тогда он мог отдохнуть, но все равно ходил вечно невыспавшийся. И потому, когда вместо того, чтобы гонять его по саду вокруг пансионата, Фоса позволила ему пойти на символический завтрак, настаивая, чтобы он съел только хлопья и выпил кофе, а потом его посадили в микроавтобус и куда-то повезли, он чувствовал себя словно на школьной экскурсии.

В неприметном сером микроавтобусе с затемненными стеклами обычно помещалось как минимум полтора десятка человек, но Норберт уже привык, что здесь ничто не выглядит так, как кажется на первый взгляд. Внутренность автобуса напоминала скорее лимузин с пушистым ковровым покрытием на полу, кресел для пассажиров было всего шесть, и каждое занимало столько же места, сколько четыре обычных. Возле кресла имелся раскладной столик, на расстоянии вытянутой руки — аппарат с напитками, а над головой — откидывающийся экран. Кроме водителя и Норберта, в машине ехали Птакер и Фоса, а также какой-то незнакомый тип, представившийся как Нырок.

Едва они тронулись с места, покачиваясь на горной дороге через лес, Норберт откинул спинку кресла, утонув в кожаном сиденье, и тут же заснул, убаюканный стучащими о стекло каплями дождя.

Очнулся он часа через три, когда они остановились на какой-то пустоши. Дорога из бетонных плит заканчивалась воротами с пустой бетонной сторожевой будкой, по обе стороны тянулось обвисшее ограждение из увенчанной колючей спиралью сетки, а за ним простиралось ровное, поросшее травой ничто, за которым в тумане маячили серые приземистые здания.

Нигде, насколько хватало взгляда, не было видно ничего и никого, достойного внимания, — только туман и моросящий дождь. А еще дальше — темная линия леса и горы.

Все молча продолжали сидеть на своих местах.

На воротах висели две жестяные таблички — одна с надписью FORŢELE AERIENE ROMĂNE, 71 BAZĂ AERIANĂ CÂMPIA TURZII и сине-желто-красным кругом, а другая с перечеркнутым человечком и грозно скалящимся текстом ZONA MILITARĂ TRECEREA OPRITA. У человечка была неестественно большая голова, но при ближайшем рассмотрении стало ясно, что это отверстие от пули, пробившей жесть и сорвавшей вокруг краску.

Камеры под крышей сторожевой будки выглядели обвисшими и мертвыми, как и все вокруг.

— Что дальше? — спросил Норберт.

— Ждем, — ответил Птакер.

— Но зачем мы сюда приехали?

— На карусели кататься.

Водитель закурил киберетку, и Норберт достал свою.

Откуда-то из-за зданий выехал угловатый вездеход, мигнул фарами и подъехал к воротам. Водитель жестом включил связь и сказал несколько слов по-румынски, из вездехода вышел человек в штатском и вошел в пустую сторожевую будку. Какое-то время ничего не происходило, а затем ворота начали отодвигаться, пронзительно скрежеща роликами. Незнакомец вернулся в свою машину, развернулся и поехал по дороге между зданиями.

Они двинулись следом, минуя покрытые потрескавшимся бетоном взлетные полосы, в которых из щелей тянулись к небу маленькие деревца, поросшие травой округлые ангары, за открытыми бронированными дверями которых маячили тупые носы невероятно старых, еще двадцатого века, советских истребителей.

Нигде не было видно ни единой живой души — они проехали лишь мимо нескольких покрытых активным хамелеоньим камуфляжем автодронов, которые катились на рубчатых шинах, а потом останавливались и поднимали боевой модуль, провожая их взглядом сканеров и шестиствольных пушек, словно смертоносные скорострельные аисты.

Лишь подъехав к какому-то зданию, они увидели людей.

Птакер и водитель вышли, оставив работающий двигатель и открытые боковые дверцы, поговорили с ними и что-то им вручили. Один из местных покачал головой. Они обменялись несколькими фразами, потом кто-то рассмеялся и протянул Птакеру руку.

Привставшая с кресла Фоса шумно выдохнула и снова села. Норберт заметил в ее руке массивный пистолет, который она тут же спрятала, словно вдавив в кресло. Что-то щелкнуло, и оружие бесследно исчезло.

Водитель шевельнул рукой, и двигатель смолк.

Внутри здания было пусто и относительно чисто, но все равно ощущалась атмосфера заброшенности. Пройдя мимо нескольких дверей с таинственными надписями, они спустились по лестнице. Ничто здесь внешне не напоминало заброшенную фабрику, куда приволокли его нигерийцы, но у Норберта все равно возникло странное ощущение, и змей паранойи сдавил ему внутренности.

Отыскав в кармане куртки ингалятор, он впрыснул дозу в обе ноздри. Лекарство начинало действовать примерно через минуту.

Спустившись на три этажа, они оказались в помещении, напоминавшем некий центр управления — ряды пультов и экранов, большие черные переключатели, металлические табло, все словно из исторического фильма про холодную войну, не считая нескольких армейских бронебуков и планшетов.

За пультами сидело несколько человек в штатском, а посредине стоял высокий худой тип лет шестидесяти, с коротко подстриженными пепельными волосами, в темном пиджаке и рубашке.

— Приветствуем вас на Семьдесят первой авиационной базе Кымпия-Турзий, — произнес он по-английски с сильным акцентом. — Как видите, недействующей, но аппаратура проверена и исправна, можно не бояться.

Норберт набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул. В животе уже ничего не щекотало и не сжималось. Спрей подействовал.

— Тех из вас, кто принимает участие в испытаниях, прошу пройти в раздевалку и подогнать комбинезоны.

— Надо полагать, это я, — сказал Норберт.

— Я тоже, — добавил Нырок.

В раздевалке на стойке висел ряд оливковых комбинезонов, а под ними черные военные ботинки с высокой шнуровкой.

— Не знаешь, что будет? — спросил Норберт, снимая брюки и рубашку.

— Тебе что, не сказали? Ну и пидоры! — удивился Нырок. — Хотя политически корректнее было бы «пидор и шалава», — добавил он. — Во время подъема у нас пару минут будет перегрузка в семь «же». Надо проверить, выдержим ли мы. Мы идем на центрифугу.

— Супер, — пробормотал Норберт, сражаясь со штанинами комбинезона. — Эта база — настоящая древность. Кто может гарантировать, что тут все не развалится?

— Никто. И так даже лучше. Официально нас тут нет. Ха! Да никого тут нет.

Вернувшись в зал управления, они получили по пластиковой фляге с водой, и какой-то лысеющий тип со смуглой кожей проверил их комбинезоны, дергая за складки. Больше всего его интересовали лампасы с путаницей эластичных трубок сбоку вдоль штанин и рукавов.

— Подтянуть, — велел он. — Должно быть плотно. Задерживать кровь в руках и ногах. Когда скорость, кровь идет от головы вниз, к ногам. Неправильно. Нокаут. Воду в карман с левой стороны кресла.

— Кто первый?

— Давайте я, — заявил Норберт, слегка удивившись собственным словам. — А то я что-то проголодался.

— Еще будешь этому радоваться.

— Прошу в камеру центрифуги. Техник поможет вам занять место в кабине.

Камера представляла собой большой круглый зал с окнами под потолком, сквозь которые Норберт видел зевак в центре управления. Посредине возвышался толстый металлический цилиндр, придавленный торчащей вбок решетчатой стрелой, словно у подъемного крана, заканчивавшейся веретенообразной угловатой кабиной. С противоположной стороны стрела была короче и завершалась тяжелым противовесом. В кабину вела узкая алюминиевая лесенка. Скользнув в кресло, он взялся за ремни. Техник помог ему их застегнуть, наклонившись с лесенки, а потом подтянул.

— Все в порядке?

Норберт поднял большой палец.

— Удачи, — техник закрыл люк и щелкнул засовами. Кресло было довольно жестким, но удобным.

Перед Норбертом засветился экран. Судя по оборудованию зала управления, он ожидал увидеть механические круглые циферблаты, но, похоже, устройство кто-то модернизировал.

Он надел шлемофон, куда менее изощренный, чем у его скафандра.

— Домнуле Фокус, вы меня слышите? — раздалось в наушниках.

— Четко и ясно.

— Сейчас начнем. Когда появится перегрузка, помните о дыхании. Набрать в грудь воздух будет трудно. Придется помогать себе возгласом, звуком, похожим на «хиик!». Потом задерживаете воздух в легких на три секунды, напрягая мышцы диафрагмы, и выпускаете. Я буду считать. На кресле под правой рукой есть большая красная кнопка «тревога». Воспользуетесь ею, если не сможете выдержать или что-то начнет вас всерьез беспокоить. Поняли?

— Так точно.

В кабине имелись окошки, но смотреть там было особо нечего — белые стены, ряд окон, противовес с другой стороны.

— Хорошо, начинаем. Готовы?

— Готов.

— Испытание на перегрузку, доброволец Фокус, «СильверСэндс». Начнем спокойно, три «же» в течение минуты. Четыре, три, два, один, старт!

Раздался визг двигателя, и кабина прыгнула вперед, ускоряясь с каждым оборотом. Норберт ощутил рывок ремней, его потащило вбок, а потом вдавило спиной в кресло. Впечатление было такое, будто на него свалился большой, наполненный водой резиновый баллон, сдавливая грудную клетку и расплющивая лицо.

— Вдох! — крикнул оператор.

Норберт захрипел, втягивая воздух и слушая отсчет, а потом в буквальном смысле его выплюнул. А потом еще раз. В течение нескончаемых секунд он был занят исключительно дыханием — вбиванием воздуха с отчаянным тявкающим звуком в легкие, а затем извержением его наружу. Все, помимо кабины, превратилось в серо-белый размазанный вихрь.

Ему казалось, будто этому не будет конца, но визг центрифуги наконец стал ниже тоном, и раздавливавший Норберта баллон начал терять воду, становясь все легче.

А потом все стало как обычно, и оказалось, что чудеснее быть не может.

— Как вы себя чувствуете?

— Лицо и ноги онемели. И голова кружится.

— Это нормально. Пошевелите челюстью и пальцами. Видите хорошо?

— Теперь да. Немного потемнело в глазах, но прошло.

— Можем продолжать?

— Так точно!

Где-то вдали кто-то крикнул: «Браво, блин! Молодец!» и «Справишься!»

— Хорошо, попробуем пять «же» в течение трех минут.

Норберт уже знал, чего ждать, но на этот раз оказалось хуже. Его придавливал уже не баллон с водой, но маленький слоненок. Дыхание требовало отчаянных усилий, диафрагма начинала болеть, возглас «хиик!», которого требовал оператор, превратился в хриплые неразборчивые вопли. Он чувствовал, как его лицо растекается во все стороны, словно расплавленный воск.

Когда центрифуга наконец замедлила ход, ему казалось, будто он превратился в мешок из отдельных частей. Отдышавшись, он прополоскал пересохшие рот и горло водой из фляги, чувствуя, как темнеет край поля зрения. Темнота постепенно отступала вместе с писком в ушах, перед глазами кружились серебристые искорки. Он приходил в себя несколько минут, словно столкнувшийся со стеной бык.

Оператор объявил «семь „же“ в течение пяти минут», и в зале наступила глухая тишина. Норберт с трудом выдавил: «Ладно, начинаем!», и тут же раздались крики и овации, так что элегантный руководитель вынужден был сказать: «Ну, ну, господа!»

Сперва все было как в первый раз, потом как во второй, а затем начался кошмар. Пока он еще способен был видеть, линия на экране за три секунды поднялась до уровня в семь «же», после чего продолжила чудовищно медленно двигаться вперед. Слоненка сменила его мамаша, каждый вдох напоминал судорожный глоток воздуха, а выдох — надувание тракторной шины. Со всех сторон в поле зрения наползало темное пятно, сквозь писк в ушах едва пробивалось: «Вдох! Три, два, один! Четыре минуты!» Он порадовался, что перед самым испытанием сходил в туалет, и вспомнил про красную кнопку, но казалось, будто он не в состоянии шевельнуть прилипшими к подлокотнику пальцами. Внезапно он вдруг подумал, что даже богатые пенсионеры как-то справляются, и упрямо поставил себе задачу выдержать до конца. Слышалось также, как хором отсчитывают минуты зрители, и Норберт решил показать несносной Фосе и Птакеру, чего он на самом деле стоит, вырвавшись из роли штатского размазни. Сперва они отсчитывали каждую минуту, потом по десять нескончаемых секунд, когда он с визгом втягивал ртом воздух, словно рожая. Последнего ежесекундного отсчета, словно перед наступлением Нового года, смешанного с криками «Справишься!», аплодисментами и скандированием его имени, он уже почти не слышал — мир потонул в писке и мохнатой темноте. Очнувшись несколько мгновений спустя под затихающий шум двигателей, Норберт начал слышать шум воздуха каждый раз, когда кабина проносилась мимо стоявшего за барьером техника. Торможение увлекло Норберта вперед, натягивая ремни. Кабина подъехала к помосту, щелкнули засовы люка. Он попытался расстегнуть ремни, но не мог попасть пальцами на застежки. Центрифуга остановилась у лесенки, но вся кабина и техник продолжали вращаться. Тот помог ему встать и вывел на ступеньки, ноги на которых, казалось, сгибались в совершенно неподходящие стороны.

Его свели вниз, где он несколько мгновений стоял, ничего не соображая и держась за поручень. А потом он согнулся пополам, и его стошнило.

Водой.

В пластиковое ведро, которое кто-то предусмотрительно поставил возле лесенки.

Норберт стоял на коленях, опираясь одной рукой о пол, а другой судорожно вцепившись в лесенку, иначе он просто свалился бы набок. Худшее в любом случае было позади, так что он решил любой ценой держать марку. Он тщательно прополоскал рот водой из фляги, сплевывая в ведро, а затем с трудом встал и, шатаясь как пьяный, поднялся в зал управления.

Наверху его встретили хоровыми овациями и похлопываниями по спине, после чего ему велели повернуться, и каждый из членов команды дал ему пинка под зад. Норберт понял, что это какой-то ритуал, и лишь улыбнулся, хотя пинки были вовсе не символическими. Под конец Фоса внезапно взяла его лицо в ладони и поцеловала в губы, под дикие вопли остальных. Поцелуй был вовсе не платонический — Норберт ощутил ее язык и ответил на ласку, обняв девушку.

Румыны за пультами наблюдали за ними с каменными лицами.

Когда они возвращались в пансионат, он чувствовал себя так, будто по нему оттопталось стадо коров, но одновременно гордился собой. К нему вроде бы относились так же, как и раньше, но появились некие нотки элементарного уважения, как будто его перестали воспринимать как полное недоразумение и лишний балласт.

А на следующее утро он снова надевал скафандр, что теперь занимало у него около десяти минут, бегал по каменисто-лесистой территории пансионата, делая перерывы на пресс и отжимания, подтягивался под моросящим дождем на турнике, но теперь все это казалось ему скорее скучным, чем болезненным. Его перестало тошнить от чрезмерных усилий, он не корчился от боли в животе и мог дважды отжаться по пятьдесят раз кряду. Фоса его не хвалила, но и значительно реже на него орала, хотя явно не считала, будто он чего-то достиг — лишь дошел до уровня, начиная с которого его можно было считать более или менее человеком.

Однажды утром ему снова велели погрузиться в микроавтобус, и они отправились на очередную экскурсию — на еще одну «zona militară», представлявшую собой попросту огороженный участок леса. Снова кто-то пришел, чтобы открыть ворота, но потом они остались одни. Проехав по лесной дороге, криво выложенной бетонными плитами, они оказались на большой поляне, заканчивавшейся песчаной земляной насыпью.

Похожей на стрельбище.

Птакер выгрузил из микроавтобуса оливковый кевларовый ящик, присел и щелкнул замками.

— Приходилось из чего-нибудь стрелять? Я не про игры.

— Это же запрещено.

— Я серьезно спрашиваю.

— Два раза. Один раз из пистолета по жестянкам, а в другой раз из пневматического ружья. А зачем мне это?

— То есть?

— Мы вроде как летим на Луну. Там не постреляешь — вакуум. Да и в кого? Сколько там всего людей? Триста? Впрочем, моя задача — снимать там ивент, и моим орудием будет камера. Зачем мне это?

— По очереди. Прежде всего, в вакууме можно стрелять. Каждый патрон содержит заряд бездымного пороха с собственным окислителем, так что он действует по тому же принципу, что и ракетный двигатель на твердом топливе, а те функционируют как надо. К тому же патрон герметичный, и в нем есть немного воздуха. Проблема в другом — неизвестно, как абсолютный ноль подействует на пружину затвора и магазина. Если оружие переохладится, сталь может потрескаться. Будут замерзать выхлопные газы. В твоем случае речь идет о самом умении. То, что мы собираемся сделать, не понравится никому. Мы нарушаем расклад сил. Проблемы могут возникнуть еще здесь. Мы будем путешествовать группами, как правило, рядом с тобой кто-то будет, но нужно быть готовым ко всему.

— А как мы перевезем такое снаряжение на орбиту? Как туристы?

Птакер немного помолчал.

— Не волнуйся, — наконец объявил он. — Мы ничего не будем возить. Чем меньше знаешь, тем меньше у тебя проблем. Бери, показываю и объясняю. Сперва вхолостую, без боеприпасов.

Обучение заняло весь остаток дня, произведя на Норберта определенное впечатление. Когда он в первый раз передергивал затвор, досылая патрон, он сразу осознал, что держит в руке смерть и что если он ошибется или сделает какую-нибудь глупость, то убьет Птакера или себя, и ничего уже нельзя будет вернуть назад. Он долго стоял, словно парализованный, сжав руками рукоятку, держа палец как можно дальше от спускового крючка и целясь перед собой.

— Ничего не случится, — спокойно сказал Птакер. — Подойди ближе, постреляй в пулеуловитель, посмотри, куда попадают пули, убедись, что ничего страшного не происходит. Иди на линию десять метров. Куда — дуло вниз?! Детективных фильмов насмотрелся? Там лежат штатские! Они спрятались! Ствол вперед, руки у тела.

В наушниках голос Птакера слышался как обычно, зато звук выстрелов был приглушен, ощущаясь тише, чем хлопок дверью.

Потом пришло время для бумажных мишеней со схематическим угловатым силуэтом. Поняв, что ему предстоит стрелять в нечто конкретное, Норберт вновь ощутил уважение к горячему массивному куску металла в руке. Отчего-то он вдруг подумал, что первый же выстрел угодит в металлическую опору мишени, и пуля рикошетом попадет ему прямо в лоб. Подняв руки со сплетенными пальцами, он дважды выстрелил, и тут же что-то горячее ударило его между бровей, точно там, где он предполагал. На секунду он окаменел, а потом увидел, что это его собственная гильза, отскочившая от открытой крышки ящика. Птакер при виде физиономии Норберта едва не сел на землю.

Когда он более-менее научился попадать куда надо, Птакер достал из чемодана маленький черный автомат со складным прикладом.

— С непрерывным огнем веселее всего, — сообщил он. — Только короткими очередями. Нажимаешь на спуск и отпускаешь. От тактики «поливай и молись» никакого толку. Показываю и объясняю.

Норберт дырявил бумагу, звенели падающие на землю гильзы, лениво плыли облачка порохового дыма. Какое-то время спустя, однако, оказалось, что он меняет магазины, зная что нажать, машинально передергивает затвор, а оружие уже не так дергается в руках. Он даже помнил, что перед выстрелом нужно кричать «цель!», а после того как закончатся патроны — «авария!», и, присев, сменить магазин.

— Разряжай, — объявил Птакер. Открыв экран бронебука, он постучал по клавишам, подошел к пулеуловителю и положил на землю диск из металла и пластика, а затем вернулся. — Хорошо. Вставляй магазин.

Он проделал возле своего омника жест активации. Щелкнул затвор.

— Готово!

В воздухе над диском замерцало облако серебристых пикселей, из которых вдруг возник молодой темноглазый мужчина с короткой бородкой вокруг рта и кудрявыми волосами. Какой-то парень с улицы, южанин. Свободные темные штаны, белая футболка. Через левое плечо висела полотняная сумка с эмблемой супермаркета.

Птакер стоял, заложив руки за спину и внимательно наблюдая за Норбертом.

Голографический персонаж полез в сумку и поднял ее вместе с содержимым, которое оказалось угловатым и торчащим вперед.

— Огонь! — рявкнул Птакер своим сержантским голосом. — Дублетом, поверху!

Норберт поднял оружие, но при виде человека по другую сторону ствола его сковал паралич. Нет, и всё.

Из сумки южанина с оглушительным грохотом вырвалось пламя, и на теле Норберта взорвался электрический разряд, боль от которого он ощутил аж в зубах. Он даже не заметил, как оказался на земле. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы снова подняться на ноги, выплевывая песок и потирая кожу на груди, но там не осталось никаких следов, кроме приклеившегося к рубашке металлического кружка размером не больше пуговицы. Между локтем и подмышкой Птакера виднелся продолговатый металлический предмет, похожий на фонарик.

— Ты убит, — заявил Птакер. — Насмерть. Покойся с миром. Понравилось? Еще раз.

Молодой южанин исчез в облаке серебристых искр, и вместо него появился другой прохожий в белой льняной рубашке и спортивном пиджаке. На глазах у него был дисплей от омника, и он смотрел по сторонам, слегка покачивая головой, словно слушал музыку. Посмотрев на Норберта, он улыбнулся, после чего молниеносно сунул руку под пиджак, достав черный угловатый предмет.

— Огонь! — взревел Птакер.

Норберт поднял оружие, стиснув челюсти, будто оно вдруг стало чудовищно тяжелым, и дважды нажал на спуск. Голографический образ пошатнулся, издав пронзительный вопль, закашлялся и резко сел на землю, глядя на него с отчаянием и ужасом, потом с булькающим хрипом вздохнул, сминая перед рубашки, на которой расползалось рубиновое пятно, и свалился набок. Из глаз его ручьями текли слезы, он судорожно ловил ртом воздух.

— Контроль! — крикнул Птакер. — Сейчас он тебя убьет!

Умирающий повернулся, продолжая издавать жуткие свистящие всхлипывания, и протянул трясущуюся руку к лежащему на земле пистолету.

Норберт выпрямил руки, видя дрожащее как в лихорадке дуло, и нажал на спуск. Голова раненого дернулась, из затылка брызнуло облако красного месива, и он опрокинулся навзничь. Ноги затрепетали и замерли, лишь пальцы вытянутой руки механически подрагивали, словно конечности краба.

— Хорошо, — сказал Птакер. — Ты справился. Это только тренировка. Но в случае чего помни — или ты, или он. Теоретически, поскольку здесь ничего не произошло. Ничего. Просто нечто вроде компьютерной игры. Ну, давай, опускай оружие. Разряжай.

Труп развеялся в облако и исчез.

Норберту показалось, будто он превратился в гипсовую статую. В конце концов, преодолев сопротивление стиснутых челюстей, он вынул магазин и дважды передернул затвор.

— На сегодня хватит, — решил Птакер и начал собирать снаряжение.

Норберт присел в открытых дверях микроавтобуса и дрожащими пальцами закурил сигарету, пытаясь забыть, какое было выражение лица у того гребаного голографического парня, когда он его убивал.

— Похоже, справляешься, — с некоторым удивлением проговорил Тайгер. — Ты пережил центрифугу, а это уже кое-что.

Норберт взглянул на него поверх бокала виски. Людей в баре стало чуть больше, но найти свободный столик все равно не составляло труда. Он сидел один, поскольку нужно было собраться с мыслями, к тому же где-то в закоулках мозга блуждала мысль, что, может, тут появится Николета, и ей негде будет сесть, и тогда… Естественно, это была полная чушь. Во-первых, Шаман куда-то исчез, значит, и она тоже, а кроме того, это все-таки был бар для строительных рабочих и наемников.

— Было бы неплохо знать, чем я вообще занимаюсь, — ответил он. — Тренировки тренировками, но моя задача — снимать фильм, документалку, хронику, ивент, называй как хочешь. Тем временем мне до сих пор неизвестно, что тут затевается. Меня грузят в машину, куда-то везут, что-то происходит, а я езжу как баран и понятия не имею, что случится через секунду.

— Чем меньше подробностей…

— Знаю, — прервал его Норберт. — Но почему я должен быть единственным, кто понятия не имеет, что вообще творится? Я торчу в этом дерьме, как и все, и мне нужно знать, что я делаю. Я же не спрашиваю про технические детали. К тому же мне нужно знать, когда я могу начать работать. Только на месте? Прямо сейчас? Шаман вроде как предоставил мне свободу действий, но не сказал, с какого времени.

Тайгер присел рядом с Норбертом и глотнул прямо из бутылки пива — местной «Тимишоряны».

— Ладно. Никто тебе ничего не говорит, поскольку не получили приказа. От меня. А в вопросах безопасности решающее слово за мной.

— Я же работаю не у тебя, а в каком-то «СильверСэндс».

— «СильверСэндс» — исследовательская и строительная компания, специализирующаяся на космотуризме, поддержке коммерческого освоения Луны, экстремальном гостиничном бизнесе и чем-то там еще. Тебя прикомандировали на время операции на месте для совместной работы с нами. С «Бэдленд Солюшенс». И почему люди не читают контракты?

— Так я тебе подчиняюсь или нет?

— Подчиняешься на месте и в вопросах охраны миссии, а также во всем остальном, помимо твоей собственной задачи, пока я не решу, что она нарушает элементарные правила безопасности.

— Я читал: миссия, операция на месте… Одни общие слова, а я ни хрена не знаю, о чем речь.

— Шаман тебе не говорил?

— Говорил, только это в башке не умещается. Мне казалось, будто это очередная дымовая завеса. Некая метафора.

— Это еще почему?

— Потому что не окупится! Вывоз одного килограмма чего угодно в космос стоит гига евро!

— Ну и прополоскали же людям мозги. Я знаю, что все это твердят, вот только это данные тридцатилетней давности, если не больше.

— Ну так теперь может быть только дороже!

— Я говорю о реальных ценах, а ты об искусственных, следующих из дурацких экономических предпосылок. Есть вещи, которые делаются значительно проще. И дешевле. Вопреки всеобщему мнению, некоторые отрасли продолжают развиваться, и не только в Китае. Та калькуляция исходит из предположения, что имеется лишь ракетный двигатель. Сооружение размером с поставленный торчком поезд, пятьдесят тонн гидразина, вдвое больше кислорода и большой взрыв, чтобы вывезти в космос товар величиной с сельский нужник.

— А есть способы получше?

— Их полно, только об этом не говорят. А зачем? Лучше ведь выделить эти деньги на… бла, бла, бла.

— Я читал, что даже если бы на Луне было чистое золото, то чтобы его оттуда привезти…

— Ценность золота условна, — прервал его Тайгер. — Единственное осмысленное применение данного металла — электронные контакты. Остальное — миф. Сказки. Нас интересует нечто, имеющее реальную ценность порядка тридцати пяти тераевро за тонну.

— Сколько?!

— Тридцать пять триллионов гребаных евриков. Новых, после деноминации.

— И никто об этом не слышал?

— Все об этом знают уже лет пятьдесят, только чисто теоретически. Никто не пробовал его получить, поскольку было неясно, что с ним делать.

— Тогда оно ничего не стоит.

— Но будет. Поскольку на этот раз именно у нас на руках козырной туз. Технология.

— У нас?

— У нас, у нас. Шаман уже несколько лет строит две экспериментальных электростанции. Без загрязнений и выбросов и небольшие на вид. Одну в Венгрии и одну у нас в стране.

— Вроде бы он мне говорил, только у меня это никак в башке не умещается. А что он будет с этого иметь?

— Он будет продавать дешевую энергию от Балтики до Адриатики. А когда все разберутся с техническими подробностями и накинутся на новый источник, он будет продавать сырье. Электричество круглые сутки, любому по карману, как пятьдесят лет назад, представляешь? А остальные пусть дальше дерутся за Антарктиду.

— Думаю, все просто с ума сойдут от этого.

— Только там уже будем мы. Вполне законно, точно так же, как в международных водах. И мы не представляем никакое государство, так что и конвенций не нарушаем. Бинго!

— И что из этого остается тайной?

— Пока — всё. Ты не знаешь подробностей, не знаешь кто, где, когда и как. Только общие слова, но даже этого ты не можешь никому рассказать или опубликовать — пока Шаман не скажет, что можно, но даже тогда ты не будешь знать ничего конкретного. Кстати, у тебя не должно быть никаких контактов, кроме как со мной и моими людьми. Ни по каким вопросам. Ты под постоянным наблюдением, и в случае чего я все буду знать. Ничего личного, мы все под контролем. Ты хотел знать — получи. Теперь тебе известно, что мы ищем сокровище и ты тоже пират.

— Не понимаю, зачем я вообще понадобился Шаману.

— Думаю, дело в политиках. В нынешней ситуации энергетическая независимость — последнее, чего бы им хотелось. Это противоречит всей политике сбалансированного развития, так что они пойдут на все, чтобы заблокировать подобную идею или сразу же сбагрить ее немцам, китайцам или каким-нибудь Советам. Так что Шаману хотелось бы изменить ситуацию.

— В любом случае у власти останутся дебилы.

— Но иного рода, не разделяющие это «добровольное» сумасшествие, к тому же ищущие нечто такое, на чем они могли бы выехать. Нечто, о чем люди узнают благодаря тебе. Общественному мнению откроются некие обстоятельства, которые наверняка повлияют на итоги выборов. Поэтому твой отчет должен быть полностью подлинным, Фокус. Рекламный ролик никого не убедит.

— Пожалуй, ты уже рассказал мне больше, чем мне хотелось бы знать. Собственно, я спрашивал о том, что будет в ближайшее время.

— Через пару дней мы уезжаем. Начинай собираться. Тебе и еще кое-кому нужно завершить подготовку.

— Куда уезжаем?

— Твоя жизнь теперь напоминает лучший в жизни отпуск. Сейчас ты отправляешься в подводный отель.

— В последний раз, когда мне сказали, что я иду кататься на карусели, я едва потроха не выблевал. Наверняка «подводный» отель означает, что вы швырнете меня в колодец?

Тайгер фыркнул.

— Пакуй свое барахло и одевайся полегче. На месте будет довольно тепло. Бери все, ограничений на багаж нет, у нас свой транспорт.