Зап. 7
В городе что-то назревало.
Только на этот раз Норберт знал, что. Он стоял в стороне, в узком проходе между панельными домами прошлого века, и снимал кортеж полицейских броневиков, двигавшихся по всем полосам трассы. Они не включали сирены, но закрытые сеткой синие триоды мигали в резком стробоскопическом ритме.
Они собирались войти в район селян, а это всегда заканчивалось одинаково.
На этот раз речь шла об обязательных прививках против вируса лиссабонки в зоне повышенного риска.
Последние два дня Норберт проверял информацию об эпидемии, и ему все меньше это нравилось. Очаги заболевания находились в разных местах, но главным образом в Центральной Европе и отчасти на Средиземном море. Казалось, будто лиссабонка была мором, насланным на страны, отягощающие бюджет Европы. А здесь — проклятием, насланным на селян. Словно некая анафема для непокорных.
Либо это, либо он сошел с ума, заразившись паранойей Механика. Повсюду ему виделись некие заговоры и второе дно, он высматривал камеры, блуждал по улицам, озираясь словно вор. Осторожность — одно дело, но подобное состояние психики превратилось в какой-то кошмар. Он постоянно бросал взгляд направо и налево, словно что-то могло наброситься на него из любой тени.
Ночью он либо прислушивался, либо метался на футоне, мучимый жуткими сновидениями.
Материал он пошел снимать, чтобы хоть чем-то занять мысли.
Район был готов к обороне. Его окружали возведенные из всего что только можно баррикады — наваленные куски бетона, опутанные натасканным бог знает откуда ржавым ломом и сваренные мигоматом в нечто похожее на железобетонную живую изгородь.
На нейтральной полосе, каковой служила бывшая парковка, уже стояли бронетранспортеры и ряд армейских санитарных машин. Окружавшие их врачи в герметичных комбинезонах украдкой курили киберетки, в открытых дверях машин виднелись отключенные шлемы с капюшонами и пластиковыми забралами, сзади блестели соединители дыхательной системы. Норберт поймал крупный план ультразвуковых инъекторов с подсоединенными к ним резервуарами с бесцветной маслянистой жидкостью, уложенных рядами в кевларовых ящиках. На резервуарах не имелось никаких обозначений, кроме кода LP04.1 и полоски цветной фольги — красной, желтой или синей.
Он протиснулся сквозь толпу зевак, чтобы подойти ближе, но наткнулся на кордон полиции в желто-синих доспехах и шлемах. Перед толпой, визжа пневматическим двигателем, катился похожий на миниатюрный трактор дрон, таща за собой разматывающееся на асфальте ограждение, элементы которого с треском раскладывались, напоминая гигантскую цепочку ДНК.
Дальше, возле машин, тоже крутились полицейские, но в более тяжелой черной броне и более массивных шлемах с пуленепробиваемыми забралами, похожие на роботов из старых фильмов. На их спинах он увидел буквы СПАТ. Сюда стянули антитеррористов.
Шум толпы и доносившееся из осажденного квартала скандирование напоминали грохот океана.
В толпе торчали еще как минимум двое профессиональных ивентщиков. Норберт их не знал, просто опознавал их по тому, как они стояли, неподвижно держа голову, и совершали ею точные движения, меняя кадр, как они перемещались с места на место. И куда бы он ни посмотрел, повсюду кто-то вставал на цыпочки, с далеко заметными благодаря светящимся оправам дешевыми очками для омнифона на лице. В этом месте должно было возникнуть столько идентичных ивентов, что Сеть от них просто распухла бы. С тем же успехом он мог бы идти домой.
— Не оборачивайтесь и на минутку отключитесь, — послышался за его спиной хриплый низкий голос, отчего-то показавшийся знакомым.
Впечатление было такое, будто Норберта ударило током, но сработали годы практики. Он не вскрикнул, не обернулся и не подпрыгнул, лишь поднял руку и демонстративно совершил жест прерывания записи.
Он снял дисплей и лишь затем обернулся.
Позади него стоял пожилой незнакомец.
— Я Зипас, вы у меня сливовицу на базаре покупаете.
Норберт на мгновение не поверил своим глазам. Тот всегда выглядел… в общем, как селянин. Пышная седая борода, длинные, подвязанные ремешком волосы, короткая куртка из толстой клонированной турецкой кожи, тяжелые ботинки. Сейчас же, выбритый, в флюоресцирующем анораке, он походил на обычного старика, может, чуть массивнее.
— Я бы вас вырезал.
— Надежность не помешает — к чему лишний раз беспокоиться? Отсюда вы все равно ничего не снимете. Если хотите поснимать изнутри, то идемте со мной.
Они направились в глубь квартала. Шум толпы остался позади, искаженный эхом в каньоне старых небоскребов. Зипас кружил между зданиями, пока они не нашли старый торговый павильон с зарешеченными окнами и изрисованными голограффити стенами. В строении имелся внутренний дворик, полностью пустой. Провожатый Норберта сунул руку за закрывавшую окно решетку и нашел короткий лом, а затем поддел чугунную крышку сточного люка и отодвинул ее в сторону.
Вниз вели вбитые в бетон стальные скобы, и там было сухо, лишь слегка несло илом. Зипас снова взобрался наверх с ломом в руке, раздался скрежет тяжелого железа о бетон, и наступила темнота.
Норберт немного постоял, пока не услышал рядом шорох куртки Зипаса, и из маленького триодного фонарика ударил сноп света.
Он подумал, что у каждого настоящего селянина всегда есть при себе нож и фонарь.
Они шли всего несколько минут, но из-за темноты и тесноты казалось, будто путь тянется до бесконечности. За очередным поворотом появился далекий свет, и они вынырнули на поверхность среди низких домов в несколько этажей, из которых состоял квартал селян.
Норберт снова услышал далекий ропот толпы и отдававшиеся эхом объявления из полицейского громкоговорителя. Совершенно неразборчивые, отсюда они напоминали собачий лай. Он не понимал ни слова, но легко догадался, о чем речь.
Вокруг царил хаос. Плакали дети, в разные стороны бегали люди с сумками и свертками в руках. Все люки были открыты, и свертки передавали тем, кто находился внутри. Грохотали тележки, на которых перевозили мешки с картошкой и ящики с овощами и яблоками. Все свободное пространство между домами было превращено в огороды, но теперь они выглядели полностью разоренными — судя по всему, все, что только было можно, вырвали и выкопали, а теперь эвакуировали через люки за пределы квартала.
— Покажите все это, — сказал Зипас. — Когда нас вытесняли, все происходило в полной тишине и никого не волновало. А комментарии были вроде: «Бедным все равно», «Хотели сбежать в деревню — пусть расплачиваются», «Ах, как жаль, что кому-то не хватает на виллу в лесу». А большинство из нас вложили все свое состояние в дома, которые даже продать стало невозможно. У нас ничего не осталось.
— И без того из вас сделают сумасшедших, которые боятся прививок.
— Да уж… прививки. А почему сразу принудительно и в первую очередь нам? Сразу с танками? Вы видели в городе хоть одного больного? Я не про перепуганных до смерти в тех масках, но действительно больных? И не в Сети, а здесь, в городе? Скорые на улицах, то и дело останавливающиеся у домов? Да, они ездят и воют сиренами, но скорее как обычно. Мы якобы едим нелегальный белок и находимся в группе риска, но я тут никаких больных чем-то странным не вижу. И про другие кварталы тоже не слышал. Прививки прививками, но заодно нас отсюда всех выкурят. Это пустующие дома. Таковы правила.
Они вышли к границе квартала, ближе к баррикадам. Вокруг пробегали обороняющиеся, выглядевшие как персонажи некоей старой постапокалиптической игры. На каждом был какой-то шлем — мотоциклетный, лыжный — или строительная каска. У большинства имелась с собой малярная маска, противогаз или хотя бы одноразовый поглотитель. И оружие — кустарно изготовленные арбалеты, пневматические винтовки с солидными баллонами со сжатым воздухом, какие-то сваренные из металлолома дубинки. Все это производило впечатление полного хаоса, но при этом подчиняющегося некоему плану. Защитники держались небольшими группами, наверняка разделившись на отряды.
— Наденете, когда начнется, — Зипас протянул Норберту защитную маску из оранжевой резины с круглым, словно консервная банка, поглотителем. — Будет газ, наверняка что-нибудь загорится.
Они миновали штабеля заполненных бутылками пластиковых ящиков. Норберт подумал, что защитники подготовили себе что-нибудь для питья, но горлышки были заткнуты какими-то торчащими из них валиками, тщательно обклеенными бумагой. И все бутылки были старомодными, из органического стекла. Что бы в них ни находилось, это была точно не сливовица.
Сзади к баррикаде были приварены платформы и лесенки, по которым бегали обороняющиеся, явно занимая позиции.
— А это еще кто? — спросил кто-то в мотоциклетном шлеме с поднятым забралом. Он курил сигарету, держа на плече арбалет с направляющей из трубы и резиновым натягом. Когда-то нечто подобное использовалось для рыбной ловли.
— Городской. Ивентщик. Будет снимать, что тут происходит.
— Ладно, но я его прикрывать не стану. Эй! Там не вставай, попадут.
— Не будут же они в вас стрелять?
— Будут, будут. Теоретически — нелетальными. Порошковые заряды, резиновые, электрические… У них этого говна по уши. Ломает кости, вышибает из ботинок. Если вас снесет с платформы, собирать будет нечего.
Он снимал — людей, стоявших в очереди к пневмобилю, мужчину, который раздавал им вырезанные из жести или грубой фанеры щиты.
— ЭТО ДЛЯ ВАШЕГО ЖЕ БЛАГА! — грохотало из громкоговорителей. — ПОЗВОЛЬТЕ ВАМ ПОМОЧЬ! МЫ ХОТИМ ЛИШЬ ДАТЬ ВАМ ЛЕКАРСТВО! ПОДУМАЙТЕ О СВОИХ ДЕТЯХ! ПОДУМАЙТЕ О БЕЗОПАСНОСТИ! ВЫЙДИТЕ ЗА БАРРИКАДУ, ВАМИ ЗАЙМЕТСЯ МЕДИЦИНСКИЙ ПЕРСОНАЛ, И МОЖЕТЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ ПО ДОМАМ! НИКТО ВАС НЕ БУДЕТ БОЛЬШЕ БЕСПОКОИТЬ!
Одновременно затарахтел двигатель большого осадного бронетранспортера, который начал раскладывать на крыше десантный помост на гидравлических опорах, спереди поднялся массивный лемех, над кабиной расцвели тарелки микроволновых излучателей, на бортах открылись наискось еще какие-то щитки, за которыми в две колонны выстроились полицейские из СПАТ. Слышно было, как запускаются двигатели других машин — сперва рев зажигания, а потом нарастающий свист мощных водородных турбин Ванкеля.
— МЫ ХОТИМ ВАМ ТОЛЬКО ПОМОЧЬ! ВАМ УГРОЖАЕТ ЭПИДЕМИЯ СМЕРТЕЛЬНОЙ БОЛЕЗНИ! МЫ ХОТИМ ВАС ОБЕЗОПАСИТЬ! ПРИВИВКИ ВАМ ПОМОГУТ!
Машины выстраивались в узкую колонну за угловатым бронемобилем-тараном, производившим впечатление некоей средневековой махины, но из многослойного композита и керамической брони. По парковке тяжелой трусцой перемещались ряды полицейских, хрустя кевларом доспехов. Далекая толпа за парковкой, отгороженная шипастой спиралью ДНК, начала скандировать и свистеть, словно на стадионе.
Внутри баррикады бегали в разные стороны люди — одни взбирались на помосты, другие прятались в подъездах или искали какого-нибудь укрытия, чтобы за ним присесть.
Норберт сделал общий план — от мощных, ощетинившихся дулами броневиков до внутренности цитадели, где царило средневековье — дубинки из надетых на канализационные трубы зубчатых колес, какая-то загадочная катапульта из старой автомобильной рессоры, бутылки с топливом в ящиках, люди в случайных средствах защиты для головы, прячущиеся за жестяными щитами.
Чем-то это напоминало нападение пришельцев из космоса на поселение викингов.
Он ощущал прежнее спокойствие, словно все это его нисколько не касалось, и тот факт, что он смотрит через дисплей, собирая воедино картину происходящего, делает его неприкосновенным. Через дисплей картинка, испещренная контрольными иконками и сообщениями регистратора, более резкая, чем в реальности, казалась лишь материалом, над которым работают, а не переживают его лично. Он работал. Снимал. Он снова находился в своей стихии. Был свидетелем.
Глазами мира.
Норберт ощущал смутное беспокойство при мысли, что он живет в десяти минутах ходьбы отсюда. Он чувствовал себя словно в чужой стране, где-то в зоне боевых действий — на границе халифата Сунны, в Швеции или на юге Франции. Такие вещи не должны были твориться возле дома.
Он снял крупный план защитников на стене, присевших с низко опущенными головами. Судорожно сжатые на палках из труб или прикладах пневматических винтовок руки, рогатки и массивные железнодорожные гайки в потных пальцах. Кто-то нервно докуривал сигарету, кто-то беззвучно молился, перебирая звенья мотоциклетной цепи словно четки.
— Маски! — вполголоса бросил кто-то, и приказ сразу же начали передавать вдоль баррикады, поспешно сбрасывая каски и шлемы, натягивая поглотители и регулируя ремешки. Кто-то, поторапливая, хлопнул Норберта по плечу, и лишь секунду спустя он понял, что ему тоже следует надеть маску. Прервав запись, он несколько мгновений возился с эластичной повязкой, маска присосалась ко рту и носу, в поглотителе что-то шуршало и шелестело. У него промелькнула мысль, что это может испортить звук. Кто-то другой сунул ему в руку малярные очки.
— ПРИВИВКИ ДЛЯ ВАШЕГО ЖЕ БЛАГА! — продолжал греметь громкоговоритель. — РЕЧЬ ИДЕТ О ЗДОРОВЬЕ И БЕЗОПАСНОСТИ! ПРИВИВОЧНАЯ АКЦИЯ ЯВЛЯЕТСЯ ОБЯЗАТЕЛЬНОЙ. УКЛОНЕНИЕ ОТ НЕЕ — ПРЕСТУПЛЕНИЕ, ЗА КОТОРОЕ ГРОЗИТ НАКАЗАНИЕ!
Найдя в кармане резиновые затычки, он воткнул их в уши, хлюпая поглотителем. После Дубая у него пищало в ушах целую неделю.
Грохот был такой, что, несмотря на весь свой якобы опыт, он на мгновение присел, втянув голову в плечи. Какофония накладывающихся друг на друга очередей и почти одновременно — целые залпы сверху. Звучали они вроде бы тише, чем выстрелы из боевого оружия, но, если бы не затычки, он наверняка бы оглох. Газовые гранаты распадались на цилиндрические снаряды, которые отскакивали от земли, стен и фрагментов баррикады, испуская серые полосы дыма. Хватило секунды, чтобы окрестности затянуло непроницаемым облаком. Дискообразные антенны излучателей над кабиной броневика-тарана предупреждающе засветились красным. Одновременно раздалось шипение, и из двух установленных за баррикадой пожарных шлангов ударили струи распыленной воды. Селяне настроили генераторы так, чтобы те разбивали струи почти в туман. Это было вовсе не так глупо — вода поглощала микроволны, почти сразу же превращаясь в густое облако горячего пара.
Броневик взревел двигателем и вонзил лемех в баррикаду со скрежетом и стоном гнущейся жести.
На фоне всего этого продолжали один за другим греметь выстрелы, раздавались крики и скандирование, все тонуло в клубах газа. Конструкция баррикады скрипела и шаталась, броневик снова взревел, отъехал и опять ударил. Какие-то куски металла с грохотом рухнули на асфальт, платформа в нескольких метрах от Норберта оторвалась и повисла, двое людей с воплем грохнулись о тротуар. Он снял их крупным планом — один упал на спину и не шевелился, другой что-то приглушенно кричал сквозь поглотитель и пытался отползти, волоча ногу.
После очередного удара та часть платформы, на которой сжался в комок Норберт, тоже начала шататься, но иначе, чем остальная баррикада; слышался скрип и треск лопающихся сварных швов. Он метнулся почти на четвереньках в сторону лесенки, но та оторвалась, и он рухнул с высоты три с лишним метра прямо на уставленные в ряд металлические мусорные контейнеры.
Вскрикнуть он не успел — сокрушительный удар вышиб воздух из легких. Несколько секунд он пытался вдохнуть, астматически хрипя в поглотитель, уверенный, что если даже его не парализовало, то у него не осталось ни одной целой кости. Лишь несколько мгновений спустя до него дошло, что он может вяло шевелиться и не ощущает характерной колющей боли от перелома. Он лежал на чем-то мягком и сыпучем. Песок. Контейнеры были наполнены песком, а он каким-то чудом едва не ударился о металлический край.
Таран пер вперед, ревя двигателем, с металлическим скрежетом толкая лемехом часть исковерканной конструкции и волоча за собой грохочущие о бетон фрагменты баррикады. Небо вспарывала канонада выстрелов, но не было видно, кто стреляет, из чего и в кого.
Вокруг начали спрыгивать люди, на мгновение стало тесно. Кто-то подал Норберту руку, помогая выбраться из мусорного бака.
На лемехе и бронированной кабине расцвели яркие вспышки, изрыгая маслянистый черный дым и разливаясь огненными пятнами. Бутылки продолжали сыпаться с обеих сторон, пока на крыше броневика не повернулась плоская башенка с паучьими глазами сканеров и торчащим толстым стволом с массивным дульным тормозом на конце, плюясь короткими очередями прицельных выстрелов. Броневик снова отъехал на метр и двинулся вперед, путаясь в решетках и покачивающихся листах жести, словно кабан в зарослях малины.
Они отступали.
Без паники и не спеша, каждые несколько шагов поворачиваясь и идя задом, с погнутыми щитами на высоте туловища. Норберт ковылял, прикрытый их шеренгой от баррикады, и снимал, стараясь не шевелить головой и понимая, что портит запись свистящим хрипом через поглотитель. Над их головами со звоном сыпались стекла, какие-то снаряды отскакивали от стены, разбрасывая облачка бетонной крошки, а в небе грохотала канонада.
Броневик в конце концов сумел пробиться, волоча по бетону искрящуюся груду искореженного металла. За ним в квартал влился поток СПАТовцев в черной броне, прикрываясь рядом баллистических щитов.
Группа Норберта отступала к очередной баррикаде из мебели, мешков с песком и мусорных контейнеров, намного менее солидной, чем первая. Несколько человек хромали еще сильнее, чем он, у одного, которого вели под руки, все лицо было залито сочащейся из-под треснувшего лыжного шлема кровью.
— Дальше! Дальше! Спокойно! Спокойно отходим! — уверенно и деловито кричал кто-то сквозь шум стрельбы. — Не три глаза! Сплевывай и плачь! Вообще не дотрагивайся!
За их спиной раздался отчаянный боевой клич полутора десятков глоток, и две группы защитников атаковали колонну антитеррористов с обеих сторон. Даже сквозь затычки в ушах Норберт слышал звуки ударов, шипение разрядов и треск, видел беспорядочную толпу, заслонившую черные доспехи СПАТа, а потом — как те падают один за другим.
Бежавший рядом человек внезапно вскрикнул и упал, давясь криком и судорожно дергаясь. В его левом бедре торчал цилиндрический снаряд, похожий на черную бутылочную пробку, вонзившийся в мышцу четырьмя растопыренными, словно ноги краба, крючьями. Снаряд издавал похожий на шипение звук, между крючьями проскакивали маленькие разряды.
— Не прикасайтесь к нему! — крикнул кто-то. Другой внезапно подпрыгнул, налетел на стену дома и свалился на тротуар в невероятной вывернутой позе, словно ком брошенной одежды.
— К баррикаде! Бегом!
Наверху баррикады появились другие селяне, подавая убегающим руки и перетаскивая их на другую сторону. Пользуясь временной защитой, они садились на землю, кто-то стоял, наклонившись и уперев руки в бока, и размеренно сплевывал на бетон, кто-то полоскал рот и поливал лицо водой из пластиковой бутылки, двое с носилками забрали раненого с разбитой головой, и только лежавший у стены дома так там и оставался, полностью и страшно неподвижный, а второй, в которого попал парализующий снаряд, продолжал слабо подергиваться с пеной на губах.
— Как эвакуация? — спросил тот же самый человек с командирским голосом. Норберт до сих пор не разглядел, кто это.
— Нужно продержаться десять минут, — ответил тип в мотоциклетном шлеме, лицо которого закрывал черный треугольный платок с рисунком в виде маленьких черепов.
— Чертовски долго. Они уже почти здесь.
Норберту хотелось свалиться на землю, как остальные, но он испортил бы кадр, так что он лишь оперся о стену и посмотрел в сторону пролома в баррикаде. Столкновение там закончилось — все атаковавшие лежали на земле: одни без движения, разбросанные вокруг, другие в ряд с руками за головой. Между ними суетилась группа антитеррористов, но было ясно, что сейчас они снова выстроятся как раньше.
Те, кто отступал вместе с ним, начали занимать места на баррикаде; им подавали дубинки, щиты, нашлось несколько пневматических винтовок, даже допотопный револьвер родом с Дикого Запада с длинным граненым стволом и пороховое ружье полтора метра длиной, подходившее скорее для фильма о пиратах.
— Ты уже достаточно наснимал, парень, — сказал обладатель командирского голоса.
Норберт наконец его увидел — на нем была старая мотоциклетная куртка с вшитыми кевларовыми пластинами, а голову его защищала красная пожарная каска с собственным поглотителем. Сейчас тот был отстегнут с одной стороны, и маска криво свисала, открыв подстриженную, рыжую с проседью, бороду. Он показал Норберту на проход между домами.
— Там, за картофельным полем, есть люки. Держись левой стороны. Три поворота, а потом прямо, пока не увидишь химический фонарь, над ним безопасный выход. Вали отсюда, парень, еще немного, и будет поздно. Это не твоя война.
Он отвернулся, застегивая поглотитель, и взялся за дубину.
Норберт постоял секунду-другую, а потом зашагал прочь. Сперва он машинально хотел возразить, но потом сообразил, что тот тип на самом деле прав. Материал у него, собственно, уже был, не хватало только завершения, которого он снять не мог.
Между домами находился сквер, превращенный позднее в земельные участки и сад. Теперь все это было затоптано, на асфальтированной бывшей парковке валялось немного овощей, опрокинутая тележка без одного колеса и какой-то мусор, но там никого уже не было. Один из люков был все еще слегка приоткрыт, так что Норберту не пришлось бы с ним возиться или искать какой-нибудь лом. Среди старых стен эхом отдавалась недалекая канонада и слившийся воедино вопль множества голосов.
Найдя в боковом кармане куртки застегнутый на липучку жесткий футляр, он открыл его и достал микродрон. Аппарат ожил на его ладони, тихонько жужжа, наверняка тише, чем оса. Вращающиеся миниатюрные движители окружили Норберта легким свечением. Он запустил дрон в воздух, а затем несколькими жестами спроектировал начальную траекторию полета. Дрон повис перед его глазами, затем несколько раз переместился по прямой, замирая на секунду, как настоящее насекомое, а потом устремился в небо, не крупнее майского жука. Канонада вдали усилилась, раздалось несколько глухих взрывов.
Отодвинув чертовски тяжелую крышку, Норберт скользнул внутрь, а потом, стоя на скользких, вбитых в бетон скобах, поднял крышку на руках и установил ее на место, оставив узкую щель, в которой мог бы поместиться жук.
Внутри было сухо и темно, а когда он осторожно сдвинул маску на шею, до него донесся легкий запах ила. Выстрелы и взрывы звучали приглушенно, почти нереально. Он пришел к выводу, что в некоторых обстоятельствах бетонное окружение создает ощущение безопасности.
Он включил изображение, и мрак подземного канала исчез, сменившись картинкой затянутого дымом квартала с высоты примерно тридцать метров. Параллелепипеды зданий, облака газа, вспышки, а внизу — война муравьев.
Война, которая подходила к концу, а финалом ее была решительная победа черных муравьев.
Норберт велел своему насекомому опуститься ниже, стабилизировал картинку, очистил ее и подстроил параметры, а затем начал снимать. На это у него ушло десять минут.
Он показал, как через пролом в баррикаде в квартал въезжают одна за другой военные санитарные машины, выплевывая людей в комбинезонах биологической защиты, с поглотителями на спине, в шлемах с герметичными капюшонами и зеркальными забралами.
Побежденные стояли в ряд на коленях, с закованными за спиной в одноразовые наручники руками. Некоторые были серьезно избиты и залиты кровью, с быстро наливающимися кровоподтеками вокруг глаз. С них сорвали каски и шлемы, которые лежали грудой вместе с импровизированным оружием. Многие отплевывались, кашляли и заливались слезами из-за все еще носившихся в воздухе остатков газа. У многих текло из носа. Выглядело все это достаточно мерзко.
СПАТовцы обыскивали здания и выволакивали из них все новых людей разного возраста — детей, взрослых и стариков. Их тоже заковывали в наручники посреди крика и плача и заставляли встать в один ряд на колени.
Санитары в своих карнавальных костюмах пришельцев из космоса готовили ультразвуковые инъекторы — большие, наподобие пистолетов, похожие на некое ветеринарное оборудование, а двое из них вышагивали вдоль ряда селян, протягивая руки с каким-то плоским устройством, которое выплевывало круглую наклейку на грудь стоящего на коленях, красную, зеленую или синюю. Им заглядывали в лица, приподнимали веки пальцами в толстых перчатках, а потом ставили клеймо — казалось, без какой-либо системы. Красное, зеленое, синее — по неким загадочным критериям.
Норберту уже доводилось видеть прививки, в том числе в Африке, во время эпидемии нильской лихорадки, но никогда еще это не производило столь омерзительного впечатления. Антитеррорист подходил спереди, с готовым к стрельбе оружием в руках, а санитар сзади, придерживая жертву за волосы и вводя вакцину в шею.
Некоторые привитые падали, оседая набок или вперед, словно отдавая кому-то поклон, а потом начинали вяло шевелиться, неуклюже пытаясь встать. Вид у них был такой, словно их бил озноб.
Норберт, как и все, кого он знал, считал селян странными чудаками, а людей, сражавшихся с вакцинами, — фанатичными иррациональными безумцами. Однако то, что он сейчас наблюдал, никак не укладывалось у него в голове. Зачем так жестоко? Почему эти люди падали? Все это выглядело довольно странно, как будто врач выбивал простудившемуся зубы, чтобы заставить его принять аспирин. Если бы неделю назад кто-нибудь предложил ему сделать прививку от лиссабонки, он бы даже не раздумывал. Теперь же, сам не зная почему, он был уверен, что хочет избежать этого любой ценой.
И тем не менее вся эта сцена, хотя смысла ее он не понимал, стала хорошим финалом. Он решил, что раз уж она заставляет задуматься его самого, то, может, и других тоже.
Затем он перехватил свой дрон, идя на определенный риск, поскольку отряды двигались в его сторону, и аппарат опередил первых антитеррористов буквально на десять метров.
Фонаря у него не было, так что он шел в темноте, ведя вытянутой левой рукой по стене, пока не наткнулся на боковой коридор. Он шагал быстро, но ему казалось, что этому не будет конца. Хоть с открытыми глазами, хоть с закрытыми, он видел одно и то же — глубокую гробовую черноту.
Где-то позади в бетонной темноте канала раздалось несколько оглушительных взрывов, а мгновение спустя он почувствовал характерный запах, похожий на тошнотворную вонь черемухи и жженого целлулоида. Все его тело тут же содрогнулось от кашля, глаза начало жечь, словно их залили кислотой. Он на ощупь надел поглотитель и очки, но все равно из глаз шли слезы и текло из носа. Если бы граната взорвалась ближе, он бы просто свалился без чувств.
Вдалеке замаячил слабый зеленоватый свет, и он рысью поспешил туда, спотыкаясь, шатаясь и кашляя в поглотитель. Добравшись до источника света, он поднял с земли пластиковую трубочку с испускавшими фосфоресцирующее свечение химикатами.
Он вытолкнул чугунный круг крышки, почти уверенный, что первым, что увидят его слезящиеся глаза, будут сапоги стоящих вокруг люка антитеррористов.
Но никого не оказалось.
Выскользнув из люка, он осторожно огляделся, но поблизости не было ни камер, ни дронов, ни других людей. Его окружали какие-то старые гаражи, задняя стена торгового павильона и выгоревшие кузова брошенных автомобилей. Какое-то время он стоял, уперев руки в бока, кашляя, сморкаясь, плюясь и плача, стараясь любой ценой не дотрагиваться до обожженных глаз. Одежда пропиталась химически-цветочным запахом газа, смешанным с болотистым смрадом канала.
Он немного подождал, пока не почувствовал, что может идти, примерно видя куда, не натыкаясь на фонари и узнавая окрестности. Из глаз все еще текло, а кожа на ладонях и лице горела, словно от кислоты. Пройдя метров сто в случайном направлении, он сориентировался, где находится.
Издали доносилось пискливое завывание сирен.
Вернувшись домой, он сменил одежду и полил лицо минералкой из бутылки, поскольку воды все еще не было. Помогло, хотя и не сильно.
Смонтировав фильм, он подключил очередную одноразовую карточку, которую после использования порезал и выбросил с балкона, и отправил ивент.
Потом он просто сидел, погрузившись в апатию и борясь с унынием. У него давно не бывало такой удачной полосы, и тем не менее удовлетворения он не испытывал, словно случайно узнал о мире чересчур многое, и это изменило его взгляд на жизнь. Прежде он знал, как относиться к окружавшей его реальности. Теперь же он увидел собственными глазами такое, во что никогда бы раньше не поверил. Не то чтобы он питал какие-то иллюзии хотя бы в отношении политиков, но просто не забивал себе ими голову. Они действовали в параллельном мире, в который у него не имелось доступа, и этого ему было вполне достаточно. А теперь он увидел их вблизи, и все самые невероятные слухи о них подтвердились или оказались весьма правдоподобными. Пара невнятных фраз, произнесенных пьяными придурками с манерами гангстеров, принесла плоды в виде жестокой карательной операции всего в нескольких улицах от его дома.
Он вспомнил старый фильм, еще двумерный, в котором герой принимал таблетку и внезапно переставал видеть окружающий его нормальный мир, ибо тот был лишь виртуальной иллюзией, и оказывался в другом — страшном, разрушенном и находящемся под властью машин, который и был реальностью. Тот человек уже не мог вернуться к обычной жизни, и ему ничего не оставалось, кроме как бороться за выживание.
Норберт чувствовал себя очень похоже, и с радостью бы проглотил какую-нибудь таблетку, чтобы снова замкнуться в своей жизни на поверхности и забыть о происходящем в тени, под слоем реальности.
Выйдя на балкон, он взглянул на квартал «своих» селян, погруженный в ночь и выглядевший заброшенным. Еще недавно он просто смотрел бы на него, ни о чем конкретно не думая, но теперь он знал, что, возможно, уже завтра туда ворвется конвой тяжелых серебристо-сине-желтых боевых машин, которые выплюнут толпу антитеррористов, заключенных в броню и напоминающих крабов, и этот квартал разделит судьбу предыдущих. Селяне уйдут, или их всех переловят, а он лишится возможности покупать нелегальную колбасу и сигареты. Безвозвратно исчезнет очередная составляющая, делавшая его жизнь относительно сносной.
Он делал важные и популярные ивенты, крутился счетчик. Ему всегда этого хотелось, но чувство исполненного долга отчего-то сменилось ощущением полной пустоты внутри, словно от него осталась лишь выжженная оболочка. Запуганный и беспомощный, он понятия не имел, как теперь жить в новом, мрачном и враждебном окружении.
Завесив окна, он включил музыку, заварил кофе и налил себе сливовицы, но это мало чем помогло. У него уже бывали подобные приступы депрессии, и он знал, что, если поступит так, как ему сейчас больше всего хочется, то есть свернется в клубок под одеялом, станет еще хуже. Донимавшие его демоны сидели у него в голове, а не за окном. Отрезав внешние раздражители, он выпустил бы их на свободу.
Он оказался в параноидальном мире, пока что не в силах найти в нем себе место. Ему требовался совет, притом от квалифицированного, дипломированного параноика, единственного известного ему человека, умевшего в подобном мире жить. Нужно было найти Механика. Нужно было научиться ходить по улицам и решать повседневные дела, не дав при этом уничтожить себя системе, которую он вдруг начал замечать в каждой тени. Мысль эта принесла ему облегчение — по крайней мере, хоть что-то конкретное.
Он уже и раньше пытался встряхивать Сеть, но безрезультатно. Механик, по своему обычаю, растворился в воздухе, и любые попытки его разыскать ничего не дали.
Призрачный Казанова не появился в почте Норберта, его не посетил никакой таинственный велосипедист, ни одно сообщение не появилось на запотевшем зеркале, никто не принес ему не заказанную пиццу с письмом внутри. На его балкон не прилетел голубь с микрофильмом в привязанной к лапке капсуле.
Оставалась лишь баржа в старом речном порту на задах заброшенной электростанции.
До ворот нужно было пройти солидную часть пути пешком, так что он уже издали увидел группу из нескольких человек и перекрывавшую вход полицейскую машину, мигавшую синими огнями. Над серыми водами канала моросил дождь, а вдали за кустами поднимался столб черного дыма, ввинчиваясь в свинцовое небо.
Норберт даже не испугался, внезапно ощутив некое мертвое, ледяное спокойствие.
— Что тут случилось? — спросил он стоявших. Высокий парень в оранжевом анораке держал над головой омнифон, пытаясь найти хороший кадр.
— Бомба, — заявил старичок в старомодном плаще с замотанной шарфом шеей.
— Какая еще бомба?! — возразил кто-то. — Там жили сквоттеры, у них были баллоны с нелегальным пропаном, ну и рвануло. Хорошо, что никого больше не оказалось. Получили, что хотели. Кто бы стал взрывать старую баржу?
Из-за зарослей выехала скорая, покачиваясь на дорожке вдоль канала, — медленно, без сирены и включенных огней. За ней появилась мощная пожарная машина, поблескивавшая под дождем красным и белым, тоже без сирены и сверкающих ламп. Двое шедших рядом пожарных несли складные алюминиевые носилки, на которых покоилось нечто продолговатое, упакованное в черный мешок. То, что находилось в мешке, на вид было ростом с ребенка, но Норберт знал, что обугленные люди уменьшаются в размерах.
— Пропустите! Разойдитесь! — полицейские отогнали свою машину назад, расталкивая зевак налево и направо от ворот.
Со стороны улицы катился неприметный фургончик на водородных элементах, с надписью «Управление городского озеленения» на дверях.
— И вообще — проваливайте отсюда! Тут нечего снимать!
Все так же охваченный странным оглушающим спокойствием, Норберт молча и не оглядываясь двинулся назад. Полицейский был прав.
Тут нечего было снимать.
Уже нечего.
Домой он возвращался, петляя по улицам, садясь в транспорт и выходя из него, через дворы и переулки, спустившись в метро лишь затем, чтобы пройти в другой конец вагона и тут же выйти. Он проталкивался сквозь толпу и совершал разнообразные трюки, позволявшие оторваться от хвоста, но понятия не имел, есть ли в этом вообще хоть какой-то смысл. Если кто-то за ним следил, то, возможно, давился сейчас от смеха перед мониторами, наблюдая за его беготней, похожей на метания безголового цыпленка.
Он решил уехать, но, естественно, нужно было вернуться за своим аварийным комплектом — своей сумкой-БиС. Среди немногих уроков, которые успел дать ему Механик, важнейший заключался в том, что аварийный комплект имеет смысл лишь в том случае, если ты с ним не расстаешься. Он выслушал урок и, конечно, сразу же нарушил это правило, непонятно почему убедив себя, что решение бежать он примет дома.
И теперь ему приходилось вернуться.
Стоя возле дома и прячась под капюшоном, он какое-то время наблюдал за своим балконом и окном. Внутри было темно, но это ничего не значило. На улице он тоже не заметил никаких таинственных машин или подозрительных типов, похожих на правительственных агентов. Индивидуум, стоявший под дождем и бесцельно таращившийся на здание, тоже был тут только один.
Он сам.
В какой-то момент Норберта осенило. Расстегнув липучку на кармане, он достал футляр с миниатюрными дронами, включил запись и отправил электронного жука в воздух, так же, как и тогда, во время усмирения квартала. Задав широкоугольную картинку, он усилил отраженный свет.
Аппаратик помчался вверх. Норберт, бормоча себе под нос, отсчитывал этажи. Дрон завис перед его балконом, вглядываясь в стекло, а потом подлетел ближе. Норберт помнил, что, уходя, оставил балконную дверь приоткрытой наверху — ненамного, но устройство размером с маслину сумело проскользнуть внутрь. Облетев комнату, оно заглянуло за кухонную стойку, влетело через слегка отодвинутую дверь в ванную. Никого. Квартира была пуста.
Велев микрокамере опуститься на кофейный столик, он двинулся через улицу.
Войдя, он даже не стал зажигать свет. Никаких сантиментов. Сумка — и в путь.
Сразу же, однако, ему уйти не удалось. Он посмотрел в окно на погруженный в серый мрак квартал селян, на минуту присел в свое любимое кресло, погладил деревце-бонсай.
А потом, поняв, что окончательно расклеивается, подхватил рюкзак и вышел.
В лифте до него дошло, что он понятия не имеет, куда идти. Нужно было как можно быстрее покинуть город, и по возможности анонимно. Купить какой-нибудь билет без регистрации, заплатив наличными, и поехать в случайном направлении. И все это — до того, как перестанет действовать адреналин. Он уже чувствовал, как на него наваливается усталость, ноги начинают болеть, как после долгого бега, а где-то внутри зарождается нервная дрожь, словно от озноба.
Проехав два этажа, лифт остановился, двери с шипением открылись, и вошли трое. Все проблемы, роившиеся у него в голове, тут же разлетелись, подобно стайке летучих мышей, и исчезли. Осталась только одна — доехать на этом лифте до первого этажа и самостоятельно из него выйти.
Дело было не в том, что он их не знал, — дом был большой, не слишком дорогой, и жильцы часто менялись. И не в том, что все трое были африканцами.
Все дело было в том, что они выглядели как нигерийцы.
Несколько секунд Норберт убеждал себя, что в этом нет ничего особенного, что это лишь стечение обстоятельств — в конце концов, они тоже ходили по улицам, и не все из них были гангстерами, а даже если эти трое ими и были, то у них хватало своих дел. Но именно в этот момент один из них отодрал от своей куртки круглую рекламную наклейку и наложил на решетку воздухоочистителя на потолке, за которой скрывалась камера. Другой одновременно достал из кармана ключ с чипом и сбросил в ноль панель управления лифта, после чего велел ему ехать на второй уровень парковки. Уровень, который помнил времена, когда многие могли позволить себе автомобиль, а теперь стоял пустой, запертый и доступный только администратору.
Однако сразу же стало ясно, что этот тип определенно не был администратором. Особенно после того, как третий из них извлек из-за пазухи угловатый короткий пистолет и ткнул Норберту стволом в лоб, вдавив его в стену. Загудел двигатель, и лифт двинулся вниз. Бандит держал оружие параллельно полу, странно вывернув руку; по утверждениям знатоков, таким образом невозможно было во что-либо попасть, поскольку при выстреле оружие дергалось вбок.
Если только его ствол не упирался в цель.
Или если его не держал в руках нигерийский гангстер.
Дуло пистолета, впечатавшее леденящий жесткий круг в лоб Норберта, превратилось в единственный предмет во вселенной, имевший хоть какое-то значение, словно высосав из него волю и способность мыслить и оставив лишь инстинкт — в данный момент только один, а именно ужас. Куда-то исчезли лифт и белки глаз бандитов, и остались только страх и отпечаток дула на лбу, желание исчезнуть, уйти в себя, вытечь через щели в шахту лифта или превратиться в пар и расплыться по воздуховодам. Ему даже не пришло в голову сопротивляться, звать на помощь или хотя бы дышать. Он ощущал лишь круг холодной стали, внутри которого, подобно притаившейся свернувшейся змее, скрывалась пуля.
Все советы разных всезнающих дядюшек из МегаНета оказались бесполезны. «Запомни нападавших, запомни как можно больше подробностей». Да. Ствол. Холодный, металлический, уткнувшийся в лоб над левой бровью, набитый замороженной взрывчатой смесью, готовой высвободиться в любой момент. Остановленный во времени молниеносный удар, разрывающий мозг и разбрызгивающий его естество по помутневшим стенам из дешевого серого ламината.
Он не знал, как они выглядели, даже не помнил, сколько их. Он ничего не знал. Для него существовал лишь пищащий туман, грохочущие где-то далеко, словно бубен, удары сердца, и — ствол.
«Исполняй их приказы. Жди удобной возможности».
Но те не отдавали никаких приказов — впрочем, он все равно бы их не понял. Он понимал лишь немой приказ металлической присоски, обжигающей холодом его лоб. Маленького кружка железа.
Лифт дернулся и остановился, двери с хорошо знакомым звуком гонга ушли в стены, и за ними показалась темная влажная пещера бездействующей парковки. Здесь не было даже аварийного освещения — только эхо шагов и далекий плеск воды в желобах. И темнота.
Его выдернули из лифта, леденящее прикосновение ствола внезапно исчезло, сменившись ощущением стягивающей запястья жесткой пластиковой ленты, на лицо упал черный, шершавый, пахнущий чем-то вроде рыбы мешок. Норберта протащили несколько шагов, а потом кто-то нанес ему могучий боксерский удар прямо в солнечное сплетение. Взрыв сокрушительной, тошнотворной боли заставил его свернуться в клубок еще в полете. Он рухнул на землю, не в силах даже кричать — весь воздух попросту вышел из легких, словно из проколотого воздушного шара. Его подняли и, словно сверток, швырнули в темноту. Что-то твердое безжалостно врезало Норберту по голеням, он ударился обо что-то лицом, хлопнула крышка, и раздался визг водородной турбины.
И всё. С того момента, как он вышел из лифта, прошло самое большее три секунды. Его упаковали, бросили в багажник, и он даже пикнуть не успел.
В фильмах похищенные герои стараются запомнить, где они ехали, считают повороты, прислушиваются к характерным звукам, а потом знают, куда их увезли. Норберт корчился от боли, раздиравшей внутренности, врезавшейся в обе голени и превращавшей в кашу лицо. Главным для него были не повороты, а попытки вдохнуть сквозь липнущий ко рту шершавый мешок, быстро распухающая челюсть и стекающие с надбровной дуги, словно с горящей свечи, густые капли.
Слегка придя в себя, он лишь сообразил, что находится в каком-то грузовом пространстве, то ли в багажнике, то ли в чем-то покрупнее, и его то и дело швыряет в разные стороны, что со связанными сзади руками заканчивалось болезненным ударом о борт машины, пол или какую-то металлическую рухлядь. Он не сумел бы даже определить, едут ли они вперед или назад, и как долго это продолжается.
Машина сворачивала, дергалась, прибавляла газу, тормозила, ее подбрасывало на выбоинах, и каждый раз Норберт сражался за жизнь.
До самого конца поездки ему так и не удалось полностью пробудиться, начать действовать или взять себя в руки. Он оставался перепуганным, загнанным зверем, грудой безусловных рефлексов, замкнутых в мешке дерьма и студня, — до такой степени, что почти ничего не запомнил.
