Зап. 6

— Господи помилуй, — задумчиво проговорил Механик. — Ты хоть представляешь, что тут у тебя?

Норберт сидел на раскладушке, накрытый золотистым одеялом из термофольги, словно ожидающая помощи психолога жертва несчастного случая, и держал в руках дымящуюся кружку с бульоном. На плече ощущалась затвердевшая, болезненная, как синяк, шишка в том месте, где товарищ Механика впрыснул ему ультразвуковым инъектором дозу витамина В и легких транквилизаторов. Теперь он бродил по помещению, поспешно сматывая кабели и складывая аппаратуру в кевларовые ящики. Два бронебука мигали кодами на экранах, стирая один за другим тысячи файлов.

— До меня еще толком не дошло, но что-то, пожалуй, есть.

— Есть, есть. Просмотришь материал при монтаже — будешь знать. Как ни странно, самый сильный фрагмент одновременно и наименее эффектный. На этом чипе у тебя вся запись и заархивированная программа, которой ее обрабатывали, на случай, если что-то посыплется. На втором — фильм уже в виде нормального файла, какими ты обычно пользуешься, и его можно монтировать в обычной программе. Он трижды прошел обработку, и его не отличить от обычной записи. Но что касается содержания… Тех двух танцовщиц на нейротиках ты наверняка продашь, так же как и обезьянок. Но тот разговор на балконе… тут уже серьезнее. Даже если кто-то это и запустит в Сеть, долго оно вряд ли провисит. Неважно, сколько у него будет заходов. Подумай, стоит ли это публиковать.

— Потому что какой-то чувак узнал, что прививки родне лучше не делать?

— Потому что он узнал, что, если держать их подальше от службы здравоохранения, они не заразятся лиссабонкой. И не заразятся потому, что не являются демографическим излишком. Это доказательство социальной инженерии на уровне евгеники, друг мой. Если говорить по-человечески — геноцида. Сам решай. Только помни, что я тебе говорил. Приготовь сумку-БиС и готовься к долгому отпуску. Тут может стать по-настоящему горячо.

— Ладно, — уклончиво ответил Норберт. — Подумаю. Нужно пока разобраться с остальным. Механик…

— Ну?

— Что там за история с тем пультом?

— Дорогая нелегальная игрушка для извращенцев. Производная от нейротиков. ПИНС. Не слышал?

— Не особо, я таким говном не увлекаюсь.

— Программно-индуцируемая нейростимуляция. Новинка. И входит в моду.

— Как бы цифровые наркотики?

— Вроде того, — Механик приложил к голове с обеих сторон по два пальца, рядом с ушами. — В обычном варианте берешь два специальных нейродиска и надеваешь сюда, а потом берешь чип с черным софтом и посылаешь себе импульс в мозговую кору, хотя бы с помощью омнифона. Кажется, есть даже приложения. Обычно покупаешь готовое и получаешь, что хочешь. Чаще всего галлюциногенное и эйфорическое воздействие, но могут быть и многократные оргазмы. Лучше всего то, что обычно чип действует все слабее, хватает на три-четыре раза, а потом его можно выкидывать. Приходится покупать следующий, иначе никакого бизнеса бы не получилось. Дураки думают, что если в этом нет никакой химии, то ничего им не сделается. В данном случае использовался еще и пульт — таким образом можно управлять импульсами, возбуждающими мозг кого-то другого. Естественно, у него должны быть контакты в черепе. Таким образом ты получаешь управляемого на расстоянии человека. Контролировать, правда, можно лишь некоторые эмоции, но этого достаточно, особенно если у тебя есть готовые библиотеки стимуляций — сексуальных, галлюцинаций и прочего. Наверняка те девушки на это даже согласились, только не знали, что случится, когда тот козел начал ковыряться в настройках. Он мог им сжечь мозговую кору, а может даже, так и произошло.

— Зависимость вызывает?

— Сильно раздражает центры удовольствия в мозгу, но иначе, чем естественное возбуждение, лишая их чувствительности. Впрочем, в двадцатом веке нейрологи подключали подобным образом мозги крыс, только примитивно, по кабелю, и давали им возможность включать возбуждение. Они падали от истощения, постоянно нажимая на рычаг. То, о чем мы говорим, намного сложнее, оно может вызывать состояние просветления, видения — настоящая биоэлектрическая нирвана. Химическое соединение возбуждает мозговые структуры, стимулирует выделение нейромедиаторов, но в конце концов выводится из организма. Здесь же ты воздействуешь на кору электрохимически и вынуждаешь ее вырабатывать то, что нужно, собственными средствами. Ты перестраиваешь саму биохимию мозга.

— Ты сделал себе копию всего этого?

— Чем меньше знаешь, тем лучше. Не бойся, не опубликую. Это твоя делянка и твой цирк. Идти можешь?

— Кажется, да, только я весь вымотался. И ноги трясутся.

Тип в анораке закрыл последний контейнер и вынес их куда-то наружу, таща по два, словно чемоданы для долгого отпуска.

— Господа, мы закончили.

Механик расстегнул один из своих бесчисленных карманов и достал из кошелька предоплатную карту.

— Как договаривались.

Тот немного постоял, вертя карточку в пальцах.

— День-два можете чувствовать себя разбитым. Это пройдет. Примите что-нибудь обезболивающее и как следует выспитесь. Мы никогда не виделись. Удачи.

В подвале остались только раскладушка и аккумуляторный походный фонарь. Механик забрал его и кивнул в сторону выхода.

«Микрон», на котором они сюда приехали, исчез. Осталась только окутанная слабым светом площадь в туманной дымке под серым как бетон небом. Механик куда-то отошел, а Норберт уставился вверх, думая, какое сейчас время суток.

Механик появился из-за контейнеров на двухместном пневмобиле, напоминавшем обшарпанное прозрачное яйцо на трех колесах.

— Подброшу тебя до дома, — сказал он и вышел, пропуская Норберта на заднее сиденье.

— У тебя есть мобиль? — удивился Норберт.

— Не-а. Кое-кто должен мне небольшую услугу.

Норберт втиснулся через вырезанное в пузыре обтекателя овальное отверстие на узкое сиденье, спина Механика закрыла ему обзор, послышался свист турбины, и они покатились в туман, разбрызгивая лужи.

Дома он принял долгий, почти десятиминутный душ, почистил зубы, прошелся по подбородку лазерным депилятором, воспользовался дезодорантом и одеколоном, обсушился горячим воздухом, надел свежее белье и чистую одежду, но все равно каким-то мистическим образом ощущал себя грязным — словно грязной была его душа, или карма, или что там еще. Дело было не в угрызениях совести — он не чувствовал себя виноватым, только в каком-то смысле замаранным, словно его обрызгало чем-то липким и вонючим.

Оба микродиска лежали на столе, обозначенные буквами А и В, — черные, матовые, тяжелые от данных, чуть больше ногтя. Норберт чувствовал, что, пока он от них не избавится, не будет знать покоя. Все было не так уж сложно — из имеющегося материала можно было без проблем выкроить штуки четыре приличных ивентов и четыре трейлера. Показать их на «Чекит-Аут», «ХайдСайте» и паре других инфопорталов, а потом выставить ивенты на биржу и ждать разумных предложений. Пока он не швырнет их в бездну МегаНета, где им место, равновесия ему не обрести.

Он мог заработать, и притом солидно.

Вот только одновременно он мог чертовски испортить себе жизнь. Он не знал, прав ли был Механик или просто переживал свой обычный приступ паранойи. Сидя за кухонным столом, он смотрел на две черные пластинки, лежавшие рядом с надкушенным бутербродом с нелегальной ветчиной и огурцом.

Какое-то время спустя он обогатил композицию бутылкой сливовицы, рюмкой и чашкой кофе, продолжая смотреть на чипы и чувствуя себя так, словно стоял в открытых дверях самолета или на краю обрыва. В точке, делившей его жизнь на две половины. Терминус Эст.

Две рюмки и два «Цзиньлиня» спустя он продолжал на них смотреть.

Потом он медленно встал, включил омник и бронебук, вставил диски, опустил экран и загрузил «МувиМастер». Он вертелся в кресле, размахивая руками, запуская программы, разворачивая окна и функции, с сигаретой в уголке рта и дисплеем перед глазами, выглядя словно сумасшедший дирижер.

По мере того как он монтировал материал и последовательность событий из Яшмового зала проходила у него перед глазами, он чувствовал, как проходит страх, сменяясь яростью. Он не мог точно сказать, что им движет — справедливый гнев борца за правду, злость за ощущение замаранности, обычный бунт или желание отомстить за заплаканную мордочку обезьянки, смотревшей на него с мольбой о помощи, которую он не оказал.

Это была его работа, и он ее выполнял, делая все, что было в его силах.

Когда он закончил, день уже клонился к вечеру. Просмотрев все материалы, он запустил программу, дававшую ему шанс анонимности. Соединение осуществлялось через одноразовый чип, который после отправки выбрасывался на помойку. Его файлы помчались по Сети разными путями, по дороге меняя облик — они притворялись играми, биржевыми транзакциями, графикой, случайным образом подставляя разные IP-адреса. Киев, Джакарта, Ланчжоу, Верхоянск, Пунта-Аренас. Каждый раз программа устанавливала шифрованное VPN-соединение и маскировала все, что только было можно. Так поступал каждый ивентщик — обычная процедура. Если бы кто-то всерьез захотел, в конце концов он смог бы установить адрес Норберта, но ценой немалых сил и средств, и не сразу. Сервер биржи ивентов официально находился в Санто-Доминго в Доминикане, и заставить его владельца предоставить данные зарегистрированного пользователя было не так-то просто.

Подготовив все для продажи, он выстроил свои трейлеры словно отправляющиеся в бой отряды — и отправил их.

Пошло. Теперь оставалось только ждать.

Три трейлера под общим, достаточно инфантильным заголовком «Элита_развлекается». Приманка для пресыщенного коллективного разума МегаНета. Нечто, чем можно помахать перед мордой многоглазой твари.

Он настроил уведомления, ожидая, пока сдвинется с места счетчик заходов и очнутся трилл-менеджеры с информационных порталов. Ему не приходилось этим заниматься — все происходило автоматически, через сервер. Когда придет время, он получит закодированное сообщение о средствах на анонимном счету на Каймановых островах.

Выйдя из системы, он выдернул из разъема одноразовый роутер, вскрыл его и выковырял изнутри карточку, которую порезал ножницами из швейцарского ножа за неимением саперского инструмента, как у Кролика. Обрезки он выбросил с балкона, глядя, как они разлетаются, словно конфетти, под порывами перемежающегося мелким дождем ветра.

В синих сумерках замаячил черный, скрывавший внутри резервуары с гелием диск полицейского дрона. Далеко. Норберт вернулся в квартиру с неясным ощущением, будто Механик заразил его паранойей.

Пока что ничего происходить не имело права. Даже если система была столь враждебна и действенна, как верил Механик, у нее не было никаких причин обращать внимание на Норберта. Сервер не размещал ивент сразу же по получении, чтобы затруднить сравнение времени соединений и трансляции материала. Пусть через него пройдет несколько сотен иных закодированных посланий, пусть затрутся все следы.

Достаточно было завесить окна и включить какую-нибудь успокаивающую музыку. Найти какую-нибудь бездумную программу в глубинах Сети и заварить чай. Налить рюмку сливовицы. Расслабиться и перестать волноваться. Перестать думать о пожираемых живьем обезьянках, дистанционно управляемых танцовщицах и подозрительных прививках. Отдохнуть.

Встав, он начал бродить по квартире, роясь в ящиках, открывая шкафы и готовя сумку-БиС, которую посоветовал ему Механик. Зачем, он не знал, но сам процесс принес ему облегчение, смягчив зарождавшийся в глубине души страх.

Он был ивентщиком. Поиск подобных ситуаций и размещение их в Сети были его работой, так же как в свое время у журналистов. Только в те времена качественно подтвержденный материал было уже не остановить — его печатали на бумажном носителе, а потом продавали за гроши на каждом углу. Важная информация имела свой вес — вес содержания букв на бумаге. Ее проверяли, подтверждали, газеты имели свою репутацию. Тогда говорили «черным по белому», имея в виду некий неопровержимый факт, нечто, что нельзя проигнорировать. В те времена возмущенные люди с бумажными газетами в руках свергали правительства. Отдельные экземпляры периодики могли просуществовать сотни лет.

Теперь информация была лишь электронным пуком — чем-то, способным ненадолго привлечь внимание многоглазого чудовища. Чем-то, что если не исчезало, то в лучшем случае становилось поводом для продолжающейся двое суток перебранки. А если исчезало, то почти сразу же уходило в небытие.

Вместе со своим автором.

Норберт не питал иллюзий, будто сумка с самыми важными составляющими его имущества и запасами на три дня может что-то изменить, но, когда он ее собирал, ему казалось, что он владеет ситуацией, планируя на несколько ходов вперед.

Если он сумеет заработать — сможет уехать. Поискать место, где что-то может происходить, поохотиться за очередным ивентом.

Сумка оказалась более набитой, чем можно было ожидать, а поставив ее на пол, он почувствовал себя идиотом. В сумке лежал одноразовый «таофэн» с карточкой, переделанный бронебук, способный относительно анонимно регистрироваться в Сети, блок памяти с личными данными, все чипы, в том числе два левых, подписанных А и В. Допотопный складной нож, купленный когда-то на рынке у селян, термосвитер с капюшоном, две смены белья, маленькая косметичка, застегнутый на липучку контейнер с рабочими гаджетами, которые он купил вместе с новым омником, — все дроны, камеры и дисплеи, и еще пачка предоплатных карт на предъявителя по кило евро каждая. Жидкости для киберетки, сигареты, зажигалка. Какие-то супчики, высокобелковые батончики, сухая колбаса.

Часть найденных в Сети советов, касавшихся «аварийных наборов», он проигнорировал. Их писали люди, собиравшиеся кочевать по каким-то болотам или необитаемым островам, готовые к вторжению из космоса или атаке зомби. Он, однако, не собирался путешествовать по городу со спальным мешком и пятью литрами воды, обвешанный лопатами и котелками. Перед ним и так уже лежал солидно набитый небольшой рюкзак, который он обычно использовал как ручную кладь.

Он представил, как хватает рюкзак и выбегает из дома. Это казалось абсурдным, но теоретически там, по сути, поместилась вся его жизнь. При мысли, что пришлось бы оставить несчастное бонсай, ему стало грустно, но все остальное было лишним. Немного одежды, пара мелочей. Жаль было бросать селянские запасы контрабандного и кустарного товара, рассованные по кухне, но в принципе он понимал, что на самом деле он бродяга. Он сидел в клетке, которую называл домом, но это был лишь вопрос привычки. Он видел в окно достаточно много неба, у него имелся здесь свой футон и кресло.

Ну и свое деревце.

Ему не хотелось следить за судьбой своих фильмов. Он знал, что сервис автоматически сообщит ему на безопасном канале о начале и завершении аукциона, а потом будет пересылать ему результаты заходов. Ему не хотелось даже открывать какой-нибудь канал с фильмами или развлечениями.

Он просто сидел в своей клетке, скорчившись в кресле, и та отчего-то казалась ему вовсе не тесной, а уютной, словно укрытие. Он чувствовал себя немного мальчишкой, спрятавшимся от мира в шкафу. За окном шумел и пульсировал электронным визгом сирен город. Стоило утихнуть одной, как через пару секунд отзывалась другая.

Ветер швырялся раздражающей водяной пылью, невидимой, но пронизывавшей все тело, словно некое леденящее излучение. В полумраке горбатый угловатый полицейский броневик с вращающимися на крыше башенками датчиков медленно объезжал квартал селян. Не считая его, улицы были почти пусты. Немногочисленные прохожие пробирались по тротуарам, скрытые под капюшонами, с масками-фильтрами на лицах, под подсвеченными тусклой люминесценцией куполами зонтиков, словно медузы.

По бурому небу зигзагами плыли черные грибы дронов городской службы наблюдения, как угрюмые бумажные змеи. От всего этого создавалось впечатление, будто он очутился на исключительно негостеприимной планете. Вернувшись в квартиру, он закрыл балкон и опустил жалюзи.

Он попробовал отвлечься на какую-нибудь дурацкую безмятежную программу из мутных глубин МегаНета, но ничего не получалось. Кулинарные программы поучали насчет пищевых привычек, рекомендуя питаться личинками и насекомыми, причем желательно выращенными в ближайших окрестностях. Или по экрану проносились фигуры боевиков Халифата, что-то вопивших над стоящими на коленях пленниками со связанными пластиковой лентой руками. Программы о путешествиях? Те убеждали его экономить воду, показывая потрескавшуюся землю в Эфиопии и толпы истощенных людей с канистрами на головах или покачивающиеся на волнах обломки сбитого новосоветской ракетой японского самолета, одновременно приводя статистику загрязнения океана вследствие авиакатастроф. Разъяренные физиономии примитивных и несознательных граждан, бездумно отказывающихся от профилактических прививок, а затем истощенные, умирающие от лиссабонки дети. В других местах его снова пытались поучать, изображая альтернативные стили жизни в виде портретов одержимых, явно обдолбанных людей, или просвещали насчет программы добровольной бедности. Куда бы он ни переключился, его поучали, к чему-то принуждали или играли на его чувствах. Ему приказывали реформироваться и меняться. Каждая программа, внешне казавшаяся нейтральной, оказывалась ангажированным воспитательным материалом, давно превзошедшим границы любой пропаганды.

Сбежав с развлекательных каналов, он в конце концов отыскал какой-то остросюжетный фильм, но вместо действия, бездумной авантюры и радостной приключенческой бурды увидел очередное послание о гнусности западной цивилизации, уничтожающей все подряд ради прибыли.

Он понял, что сходит с ума, начиная превращаться в Механика. Пора было заматывать голову в алюминиевую фольгу.

Включив музыку, он заварил чай и налил себе сливовицы. Все-таки настолько мерзко бывало далеко не всегда. Иногда светило солнце и появлялась зелень, всегда была надежда встретить женщину, которая внесет в его жизнь немного радости, он умел находить и создавать ивенты, в Сети иногда можно было отыскать что-то достойное внимания. Когда-нибудь он мог заработать столько, чтобы позволить себе снимать ролики о путешествиях, полные радостных экзотических людей и завораживающей природы. Мир не состоял из одних лишь полицейских броневиков и бородатых варваров, убивающих кого попало. Смысл жизни мог найтись за любым углом. В конце концов, у него были какие-то друзья.

Вот только отчего-то в это не хотелось верить.

В конце концов он пошел спать.

С сумкой-БиС на расстоянии вытянутой руки.

Помещение специально было спроектировано так, чтобы иметь весьма неприглядный вид. Кто-то потратил немало труда, чтобы стены выглядели словно покрытые плесенью, из-под которой проступал голый бетон, и позаботился о вьющихся по стенам проводах; в качестве столиков служили транспортные поддоны из бамбукового ламината, а сидеть приходилось на наполненных песком мешках из клонированного льна, украшенных преднамеренно нанесенными потеками.

В это время здесь было почти пусто, немногочисленные хипстеры сидели за мутным пивом из тростника и мисочками жареных жуков. В воздухе скрежетала индустриально-прогрессивная музыка, дополняя какофонический интерьер.

Норберт нашел себе неприметное место в углу, в едва рассеиваемом двухваттными диодами полумраке. Мокрую куртку он бросил на соседний пустой столик, а сумку поставил у ног.

Лицо его украшала небритая щетина. Он едва заставил себя выйти в вечный полумрак, перемежающийся каплями тающего снега, но чувствовал, что если еще немного посидит дома, то скоро перестанет мыться и зажигать свет.

Робсон выглядел еще хуже. Трудно было понять, где он провел последние дни, но, похоже, не дома. Бледный, с мешками под глазами и дрожащими руками, он присел у края столика, словно готовый в любой момент вскочить и убежать.

Норберт понюхал кофе из жареных желудей и ячменя, в котором плавали какие-то опилки.

— Что это за место? — спросил он.

— Такое, где я никогда не бываю, — сдавленно ответил Робсон. — Как пошло?

— Неплохо, — сдержанно ответил Норберт. — Мы на порталах третий день. Счетчики крутятся как сумасшедшие. На данный момент мы превысили два с половиной мегазаходов. Ты заработал полную ставку и пятипроцентную премию. Не знаю, как долго мы продержимся, но пока что мы вызвали землетрясение. В комментариях множество скандалов, возражений и выступлений. Появилась куча хейтеров, как мне кажется, профессиональных. «Фальшивка, дно, сбивающая с толку подделка». Оппозиция мечется, словно им кто-то жопы бензином намазал. Но с нашими ставками все хорошо.

— Слушай, — сказал Робсон тем же странным придушенным голосом, оглядываясь по сторонам. — Я хочу поменять договор.

— Договор есть договор, — сухо заметил Норберт. — Таковы ставки. Ты согласился.

— Не в том дело. Мне нужны наличные, и я сваливаю. Сечешь? Мне не нужен процент. Заплати мне сразу пятьдесят кило, и все. Мы друг друга не знаем и никогда не виделись.

— А где я тебе возьму пятьдесят кило наличными?

— Ты же сам говорил…

— Думаешь, мне платят налом? В каком мире ты живешь? Сколько сейчас лимит на транзакцию?.. Полтора кило на перевод? А настоящими наличными можешь заплатить за ту бурду, которую тут называют пивом, и немногим больше.

— Ладно, тогда сделай мне перевод.

— Мне еще даже столько не пришло.

— Можно сорок, лишь бы сразу.

— В чем, собственно, дело? Не лучше ли подождать? Только в деньгах потеряешь.

— Неважно. Мне нужны наличные. Просто заплати мне, о’кей? Хочу от всего этого свалить.

— Ты про фирму? Ничего они не подумают. И ни на кого не подумают.

— Яшмового зала больше нет. Пентхаус закрыт, идет ремонт. Всё выломали, словно такого места вообще никогда не было. В «Пагоде» паника. Господин Ву уехал, шеф Орунга уехал. Кулинары и распорядитель будто с катушек слетели, гоняют нас как собак, но дело не в этом. Я туда больше не вернусь. Исчезаю из города.

— Лучше спокойно пережди. Если ты сейчас внезапно уедешь, будет подозрительно.

Робсон огляделся по сторонам и слегка наклонился к Норберту, тяжело дыша, словно только что взбежал на шестой этаж.

— Тарик исчез, — наконец выдавил он.

— Ты же ему заплатил долю, вот он и сбежал.

— Нет. Он не уехал, не съехал с квартиры. Просто исчез. Вышел из «Пагоды» после вчерашней смены и пропал. Его девушка его ищет, его омник не отвечает, профиль мертвый. Понимаешь? Доходит до тебя? До него добрались. А я буду следующим.

Он ударил ладонью о стол и замер, увидев, что на них смотрят остальные. Немного подождав, он забормотал еще тише:

— Переведи мне бабки, Фокус. Оставь себе остальное, проценты, премии. Мне просто нужны деньги. Прямо сейчас.

— Перешли мне номер счета, — сказал Норберт, активируя омник. — Но могут остаться следы.

— Плевать. Сниму наличными, я знаю где. Есть знакомства.

— Потеряешь на этом.

— Здоровье дороже.

Норберт активировал соединение с банком, прижал большой палец к экрану омнифона, а затем несколькими жестами перевел Робсону деньги. На его дисплее проплыло между аппаратами облако виртуальных монет, оставив после себя мерцающий хвост золотистой пыли, словно символ оставшегося в пространстве МегаНета следа. Один человек перевел другому свои деньги. Подозрительно. Очень.

Робсон на мгновение застыл, глядя в пространство на свой дисплей, а как только перевод был зарегистрирован, жестом прервал связь и встал.

— Удачи, — они секунду смотрели друг на друга, а потом Робсон протянул руку — неохотно, словно опасаясь чем-то заразиться. Какая-то одетая в стиле «кавай» женщина пискляво заржала, заслонив рот ладонью.

Посмотрев вслед уходящему, Норберт через силу допил свой альтернативный, подслащенный стевией якобы кофе, а потом прополоскал рот водой из одноразового хитинового стаканчика. Почти у всех клиентов висели на шеях защитные маски, а какая-то девушка пыталась пить, лишь слегка приподнимая маску, словно та защищала ее неким магическим заклятием.

Он чувствовал, как где-то внутри, за солнечным сплетением, зарождается паранойя, словно свернувшийся в клубок маленький шипастый дракон. Предположим, они добрались до Тарика. Но каким чудом? Там не было внутренних камер — на этом основывалась исключительность Яшмового зала. При монтаже он проследил, чтобы не оставлять следов, выбросив все кадры с обслуживающим персоналом и оставив лишь голую суть ивента. Естественно, те кадры с зеркалом в лифте он вырезал первыми. Как они смогли бы вообще догадаться про Тарика? Скорее всего, тот просто ударился в панику, увидев фильмы в Сети, и сбежал. Не более того. Прежний рациональный Норберт нисколько в этом не сомневался. Но у свернувшегося над его желудком дракона имелось собственное мнение.

Заведение столь точно изображало дизайнерские трущобы, что он уже больше не мог здесь выдержать. У него не умещалось в голове, что кто-то потратил кучу денег и нанял художника, чтобы создать впечатление неприглядного, покрытого грибком подвала. Достаточно было взять любой подвал и запустить туда на месяц компанию бездомных. Бесплатно. И ведь брались же откуда-то кретины, которые приходили сюда по собственной воле за немалые деньги пить изображающий пиво отвар из тростника посреди искусственной грязи и художественно поломанного старья! «Деконструкция городского пространства». «Доктрина добровольной бедности».

Господи помилуй.

Он еще немного посидел и вышел.

Входная дверь вела в небольшой пассаж, пролегавший через все здание — можно было выйти на одну улицу или на другую. Проход оккупировали африканцы, торговавшие китайским софтом и загадочным барахлом. Эти, по крайней мере, чем-то торговали. Норберт вышел на улицу, противоположную той, с которой вошел, болезненно осознавая присутствие окрестных камер и думая о том, не следит ли за ним притаившийся за углом агент в темных очках — наивный трюк, который должен был поднять ему настроение. Но настроение не улучшалось — он все так же осознавал наличие вокруг скрывающих камеры колпаков из дымчатого стекла, на фонарях, стенах зданий и углах, темных и бездушных, словно глаза паука. «Честным нечего опасаться». Ну да, конечно. Коснуться может только нечестных.

Добро пожаловать в страну паранойи.

Ни Тарик, ни Робсон не знали его фамилии. Тарик даже никогда его не видел — он получил деньги за то, что остался дома и смотрел «Танец со зверями». Не более того. Даже Механик придерживался мнения, что телепатия не входит в число способностей правительственных агентов. Впрочем, чего они могли от него хотеть? Молоко уже пролилось — даже если его расстреляют, это уже ничего не изменит. Ивенты не ассоциировались с их авторами, особенно такие. Автор сам решал, когда он хочет работать от собственного имени, а когда — сохранить анонимность. Были такие, которые для каждого, даже пустячного ролика генерировали новый ник. «Элита_развлекается» пошел под случайно сгенерированным псевдонимом, так что не было никакого смысла наказывать в назидание другим того, о ком никто не слышал. Никто бы об этом не узнал, и никого бы это не взволновало. Кто-то грохнул какого-то типа. Вроде ивентщика, а может, и нет. Реакция — ноль.

И все же маленький шипастый дракон не унимался.

В кафе «ХотПойнт» мало кто приходил выпить кофе, и мало кто не в одиночку. Уютный интерьер в стиле ретро, сверкающий хромом, полированной сталью и пластиком в теплых тонах, был разделен на маленькие кабинки, в которых, как правило, сидел один клиент. Здесь продавались напитки и какие-то закуски, но прежде всего предоставлялся бесплатный доступ в Сеть. Тут можно было комфортно усесться, включить свой омник или активировать вделанный в крышку столика местный контроллер и нырнуть в глубины Сети. Некоторые имели здесь виртуальные офисы, где можно было организовать встречу и просмотреть почту в перерыве во время прогулки по городу, покупая взамен очередные кружки кофе и закуски, но у ивентщиков это было традиционное место для официальных встреч, в меру анонимное, как древние интернет-кафе.

И вдобавок здесь почти не обращали внимания на курение кибереток.

Норберт купил себе ореховый латте и, предъявив медицинское приложение, подтверждавшее, что он не превысил допустимый уровень потребления сахара, — настоящий пончик, получив таким образом право на собственную кабинку, закрытую оранжевыми экранами, и доступ к контроллеру. Закачав в память кафе собственный аватар, он вошел в почту и активировал связь с неким типом с «очень серьезного инфопортала», который надоедал ему еще со времен Дубая.

Особого желания общаться у него не было, и он всерьез сомневался, что у того в самом деле есть что-то интересное, чтобы ему предложить. Однако какая-то часть его личности, сохранявшая по крайней мере остатки ответственности, настаивала, что нужно хотя бы проверить; к тому же ему пришло в голову, что это часть маскировки, отыгрывания роли обычного ивентщика, который делает свое дело, ни в чем не замешан и вовсе не прячется под матрас.

В качестве аватара он выбрал «Зеркального человека», который вполне соответствовал своему названию — ртутный гуманоид с чертами манекена, слегка похожими на физиономию Механика.

Выпив кофе до половины, он съел пончик и отодвинул тарелку. Кружка кофе на столике выглядела профессионально, а пончик и киберетка — нет. До условленного времени встречи оставалось десять минут.

Фрагмент ширмы перед его лицом повернулся другой стороной, показав объектив. Норберт надел дисплей и спрятал киберетку в карман.

Его собеседник выглядел столь по-деловому и общепринято, что аж блевать хотелось — с подстриженной зигзагами бородкой, в оранжевой рубашке с жабо и изумрудном пиджаке со светящимися геометрическими узорами.

— Приветствую, господин Фокус, — начал он.

Норберт слегка ощетинился. Он терпеть не мог подобного псевдофамильярного, надменного обращения. Ему не понравилось ни «Фокус», ни «господин». Вроде как уважительно, но, по сути, покровительственно. Когда кто-то незнакомый начинал разговор с «господин Норберт», сразу становилось ясно, что ты угодил в силки мошенника. А тут еще и «господин Фокус». Мол, знаю я вашу кличку, мы типа близкие кореша, и все такое.

— Прежде всего хотел бы сообщить, что в интересах нашего сотрудничества разговор записывается. Вы выражаете свое согласие?

— Заверяю вас, что тоже его записываю. Естественно, заботясь о нашем наилучшем сотрудничестве. Сперва попрошу объяснить, как вы на меня вышли. Без этого я продолжать разговор не могу.

— Но, господин Фокус… Мы на вас не выходили. Мы пользуемся окном для связи под вашим основным блогом как пользователя инфобиржи. Как я уже говорил раньше, я представляю крайне серьезный инфопортал, и нас интересуют достижения независимых инфоблогеров, так что мы постоянно мониторим «НьюсТьюб». Вы автор многих ивентов, превысивших пороговое количество заходов, а из наших расчетов следует, что с вероятностью семьдесят пять процентов вы являетесь создателем как минимум десяти ивентов тайного авторства, которые держались в топе по крайней мере трое суток. И потому у нас есть для вас предложение.

— Слушаю.

— Мы хотим возродить так называемую журналистику. Ну, вы понимаете… Создать средство массовой информации на основе настоящих событий, добросовестный источник информации, а не только сенсаций.

— Каждый инфопортал так заявляет.

— Но, господин Фокус, вы же знаете, как это выглядит. Сенсация, трехминутные ролики, никаких подробностей, никакого послания. Одни эмоции. Эмоции, естественно, имеют свою ценность, но их следует позитивно направлять.

— То есть?

— Роль СМИ — формирование общественного мнения. Показ событий в правильном контексте. Именно это мы и собираемся сделать. Мы хотим, чтобы потребитель выработал правильное мнение о том, что он видит. Случайного ивента слишком мало. Мы ищем людей, которые смогут снимать ивенты осознанно, показывая их контекст. Тех, кто сумеет делать это лучше всего, мы возьмем к себе на работу, как в старых СМИ. Им не придется жить за счет заходов и творить самостоятельно. Мы будем обеспечивать их средствами и аппаратурой и компенсировать расходы на поездки. Хотя не стану скрывать, что больше всего нас будут интересовать местные дела, внутри страны. Вам не придется хранить анонимность или действовать в одиночку. Наверняка вы уже по горло сыты этой партизанщиной.

Норберт слушал, хотя ему казалось, будто он ощущает некий запашок. Отчего-то ему не нравился ни этот паяц, ни его предложение.

— Какие ивенты вас интересуют? Есть специализированные документальные порталы, и они едва живы. Эти самые трехминутные ролики — из-за того, что у большинства проблемы с концентрацией внимания, и им быстро становится скучно.

— Скука нам уж точно не нужна. Именно потому мы обращаемся к специалистам. Нам требуются увлекательные, быстрые материалы с огоньком и ноткой сенсации, но содержащие в себе дополнительное послание. Приведу вам пример — Стельмах.

Норберт немного подождал, но продолжения не последовало. Он машинально изобразил неуверенную вопросительную гримасу, но шансы, что тот что-либо прочитает на зеркальной физиономии его аватара, равнялись нулю. Он развел руками и покачал головой.

— Увы, я не знаю, о чем вы.

— Как, вы не слышали о Найджеле Стельмахе?

— Я только что вернулся из-за границы. И не интересуюсь политикой.

— Господин Фокус… В наше время политика — это то, что вы едите, стиль жизни, безопасность, погода над вашей головой, здоровье, ваши деньги. А это интересует каждого. Ладно, подробности посмотрите сами, но в двух словах: Стельмах — бизнесмен. Миллиардер. Завязан на самые сомнительные дела, какие только можно себе представить — энергетические и ядерные технологии, генную инженерию. Человек словно не из этой эпохи. Он крайне опасен. Естественно, деньги свои он заработал за границей, а его корпорации практически наднациональны. У него есть связи с самыми безжалостными топливными и оружейными компаниями. А теперь он появляется в этой стране и сразу начинает поддерживать самые радикальные и опасные оппозиционные партии — безумцев, фанатиков, политических авантюристов. Нужно довести это до сознания людей. Нужно найти доступ и создать добротный ивент, способный потрясти любого. Не забывайте, что подобный тип, раздающий деньги направо и налево, может восприниматься как добрый дядюшка из-за границы. Суть в том, чтобы показать его истинный облик, прежде чем все начнет разваливаться.

Норберт пожал плечами.

— Я не занимаюсь политическим хейтингом. И мне ничего не известно об этом человеке.

— Какой еще хейтинг?! Хейтеры проходят обучение, и у них имеются директивы, которые они должны исполнять. Мы ищем людей, которые способны создать собственный, правдивый материал, обладают творческим подходом и проявляют инициативу. Именно так работают настоящие СМИ. Мы вбрасываем общую идею, зная, на что есть спрос, а вы реализуете тему в меру своих знаний и умений. Так как, господин Фокус? Дайте мне Стельмаха, а я дам вам работу. Что скажете? Хотите стать настоящим журналистом? Знаю, что хотите. Я читал ваши посты в дискуссионных группах.

— Мне нужно подумать. Присмотреться.

— В вашем распоряжении неделя. Таков… как вы там это называете?.. Дедлайн. Вы будете не один, господин Фокус. Конкуренция.