ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Верные

Ночь была темна, а туман густ и непрогляден, однако аббатство купалось в свете. Широко раскрыв глаза, Майя смотрела сквозь тончайшую вуаль, дивясь этому свету. Вдали прокричал петух — должно быть, птица приняла исходящий от Муирвуда свет за лучи восходящего солнца.

Дворецкий альдермастона хмыкнул и похлопал ее по руке.

— Бедный кочет, должно быть, удивился солнцу посреди ночи, — сказал он, сверкнув ямочками. Он значительно превосходил ее ростом, и Майя была рада, что он идет рядом.

На сей раз, приблизившись к аббатству, она ощутила лишь теплое приветствие.

— А раньше когда-нибудь аббатство так светилось? — спросила Майя.

— За те двадцать лет, что я здесь прожил, ни разу, — просто ответил он. — Сам не знаю, что обо всем об этом думать. Дальше я не пойду. Удачи вам, Майя. Я буду и дальше совершать бдение за вас. И не только я.

Майя нашла и пожала его руку, а потом побрела по седой от тумана траве к аббатству. Она чувствовала умиротворение, сосредоточение и тревогу, ибо задача перед ней стояла непростая. Почему-то ей совсем не было страшно. После горького плача по Аргусу чувства ее унялись, и она могла бы поклясться, что пес трусит рядом с ней в этой тишине — тень среди теней тумана.

Она шла, и в туманной стене бок о бок с ней скользили тени. В белых клубах проступали умиротворенные мужские и женские лица, таяли и проступали снова. К аббатству тянулись мертвые. Майя чувствовала их мысли рядом со своими собственными. Настал миг, которого они дожидались веками, — поднимется Сокровенная завеса и даст им наконец свободу. Шепот, рождающийся прежде речи, освобождение заключенных душ — сердце Майи замирало при мысли, что никогда в этом мире не было еще ничего подобного, не было — и не будет.

Стерегущие аббатство яр-камни больше не отталкивали ее. При ее приближении их глаза вспыхнули ослепительным белым светом, и Майю подхватила волна исходящей от них радости, тепла и решимости. Майя потянула за рукоять железной двери, и та легко открылась.

Все внутри пело от охватившего ее чувства счастья. Всю свою жизнь она мечтала войти в аббатство и принести клятвы, какие некогда принесла ее матушка. Клятвы не страшили Майю. Она довольно ясно представляла себе, что должно произойти — вначале она получит Дар знания, а затем войдет за алтарную перегородку, где произнесет клятвы и получит кольчужницу. И там ее будет ждать Сокровенная завеса.

Когда Майя вошла внутрь, яр-камни внутри аббатства вспыхнули еще ярче. Стены аббатства сверкали и переливались на фоне черного неба, в самый глухой ночной час. Внутри было светло, как в полдень. Повсюду стояли вазы и горшки с живыми растениями, цветами и деревьями. Майя чувствовала присутствие вырезанных на сосудах яр-камней — все они были разные, ни один не походил на другие. Теперь она чувствовала каждый яр-камень аббатства. Это было похоже на стройный хор лютней, арф, флейт и других музыкальных инструментов, которые слышишь вместе и по отдельности, и голоса их сливались в торжествующий гимн.

В коридоре она увидела альдермастона, его жену, бабушку Майи Сабину и… еще одну женщину. Майя прищурилась, моргнула, и женщина пропала. Майя моргнула еще раз, и женщина появилась снова. Она скользнула к Майе и улыбнулась — тепло, будто солнце взошло. Радость узнавания хлынула Майе в сердце. Об этой встрече она мечтала годами, к ней стремилось ее сердце, о ее смерти она горевала безутешно.

«Матушка!»

Сердце Майи переполняла радость. Она всхлипнула, едва не утратив сосредоточения. Матушка была здесь, в аббатстве, рядом. Видела она и других, стоящих позади альдермастона — в том числе высокого сурового старика с длинной бородой, старого как сам мир. Его непреклонная мысль шершаво коснулась сознания Майи, и она поняла, кто это — прежний альдермастон Муирвуда Гидеон Пенман, тот самый, в честь которого был назван ее муж. Майя зажала рукой рот, и глаза ее наполнились слезами. Эти люди пришли приветствовать ее, и исходившие от них надежда и радость захлестывали ее с головой, не оставляя места для отчаяния, терзаний и горечи. Их присутствие было честью для нее, но и они, как вдруг поняла Майя, считали честью находиться в ее присутствии.

Жена альдермастона шагнула к Майе, оставив позади мужа, и взяла ее за руки. Глаза ее были полны слез, но она словно бы не замечала фигур, которые так ясно видела Майя. Быть может, остальные могут лишь ощутить их присутствие?

— Сними обувь твою, Майя. Это святое место.

Майя кивнула и быстро сбросила промокшие туфельки. Люди и духи окружили ее, и на лицах их были написаны радость и любовь. Никогда в жизни Майе не было так хорошо и спокойно. Яр-камни аббатства звенели от заключенной в них силы Истока, и звон этот проникал в самую глубину ее существа.

— Владеешь ли ты Дарами? — спросила бабушка, и это было начало ритуала.

Майя сглотнула.

— Да, — ответила она и почувствовала, как Исток заполнил ее разум. — Мне дарован Дар говорения на языках. И музыки. Я Одарена умением править и глубокой верой. Надеюсь, я мудра.

Сабина улыбнулась.

— Тебе присущ и Дар смирения — это редкий Дар, но взрастить его в себе может каждый. Есть и другие Дары. Если ты пройдешь мастонские испытания, ты получишь их. Исток ждет от тебя служения. Мы все это чувствуем.

Майя содрогнулась. Колени у нее подгибались.

Следующим заговорил альдермастон.

— Ищешь ли ты мастонского обряда? — спросил он.

— Да, — твердо ответила Майя.

— Первым ты получишь Дар знания. Ступай за мною вниз.

Чувствуя, как кружится от радости голова, Майя пошла с ними. На душе у нее был мир. Она чувствовала каждый яр-камень на своем пути и без труда узнавала, какова его цель — греть ли огнем воздух либо снабжать аббатство светом. Она не призывала их силу. Яр-камни провожали ее шепотом, сами выдавая свои секреты. Все они светились, все излучали могучую силу и благодать. Следуя за альдермастоном, Майя спустилась по каменным ступеням и вошла в комнату, где стояли гладкие деревянные скамьи и каменный алтарь перед ними.

Сабина усадила ее на скамью и села сама, держа Майю за руки. Жена альдермастона села по другую сторону. Альдермастон начал говорить об истории аббатств и об изгнании человека из Идумеи. Майя уже знала эту историю, ведь родители ее были мастонами. Она знала, что Идумея — не человек, но мир. Она понимала почти все, что говорил альдермастон о второй жизни и о том, что приручить Исток можно, лишь прежде позволив ему приручить себя. Эта концепция вызывала наибольшие возражения, и Майя понимала почему. Многие полагали, будто подчинить свою волю чужой значит умалить себя, но в Муирвуде Майя поняла, что это совсем не так. Чем больше она отдавала, тем сильнее становилась. Когда на шее у нее висел кистрель, ее непрестанно мучили страхи и сомнения, а стыд, необходимость скрываться и лгать стали вечными ее спутниками. А при мысли о кольчужнице она ощущала горделивую радость. Здесь, в Муирвуде, она впервые в жизни смогла свободно дышать и быть собой. Здесь ее принимали такой, какая она есть. Никто не принижал ее достоинства, ибо всякий человек мог однажды стать эссеем — бессмертным из народа Идумеи, и в этом принцесса страны ничем не превосходила, скажем, прачку Селию. Титулы, звания — ничего этого не было в Идумее.

Когда альдермастон заговорил о хэтаре, об истории ордена и об Эрешкигаль, Майя ощутила укол стыда. Почти все это она уже читала в книге канцлера Валравена, однако лишь теперь поняла прочитанное до конца. Понимала она теперь и то, почему Эрешкигаль так ненавидела ее Семейство. Ведь это Лийя, прапрапрабабка Майи, прокляла яр-камень хэгар и тем нанесла сокрушительный удар их ордену.

Хэтары прошлого выбирали свою судьбу и принимали клеймо по своей воле. С Майей это случилось помимо ее желания… и теперь она заново поняла, как далеко увел ее кистрель по этому черному пути. Шепотки, которые она считала голосом Истока, на самом деле принадлежали Бесчисленным. Мысль об истинной цели ее путешествия в утраченное аббатство теперь внушала ужас, ибо теперь Майя понимала то, чего не понимала прежде.

Даже погребальные песнопения дохту-мондарцев несли в себе омерзительный отзвук памяти о хэтарах. Она вспомнила эти песнопения, слова древнего языка. «Och monde ells brir. Och cor shan arbir. Och aether undes pune. Dekem millia orior sidune».

«Мир шума… сердца дерев забьются разом… наковальня небес над головой… миллионы нерожденных звезд».

Это была мантра, клятва, тайное обещание уничтожить орден мастонов. Обещание наполнить мир шумом и хаосом. Прежде Майя этого не понимала. Единая цель, жажда мести. Наковальня Идумеи… кара, свершившаяся, когда Бесчисленные вырвались на свободу. Миллионы нерожденных звезд… Нерожденные. Теперь Майя видела это, теперь она ясно понимала, что этими самыми словами вызвала к себе Эрешкигаль. Женщина в тумане, которую она приняла за дух мертвых, была сама королева Нерожденных. Обманом и лестью она заманила Майю в утраченное аббатство и обманула ее. Когда же она попросила у Майи дар, Майя поклялась отдать ей свою жизнь.

Осознание этого заставило Майю содрогнуться. Хэтары были рождены для обмана, и хэтара обманула Майю. Всю жизнь ее учили подчинять свою волю Истоку, но там, в утраченном аббатстве, она, сама того не зная, подарила свое тело Эрешкигаль, и та отметила ее своим клеймом в знак власти. С тех пор они стали связаны друг с другом, поняла Майя. Страшно было даже вообразить, что это означает. Когда люди шерифа волокли ее вон из аббатства, она чувствовала, как сжимается кольцо Бесчисленных. Но Эрешкигали среди них не было. Бесчисленные нередко вселялись в свиней или волков, но самым лакомым блюдом для них были люди.

— Сегодня над королевствами нависла новая угроза, — продолжал альдермастон. — Когда наши предки приняли мастонские ритуалы, они были предупреждены о хэтарах и узнали все то, что ты узнала сейчас. Когда в Ассинике возвели первое аббатство, последний его альдермастон, женщина, имевшая Дар предвидения, дополнила ритуал, чтобы подготовить нас к грядущим испытаниям. Она предрекла пришествие Верных.

При звуке этого слова Майя содрогнулась, и в животе у нее возник холодный ком. Она наклонилась вперед и жадно ловила каждое слово о своих врагах.

Лицо альдермастона было сумрачно и серьезно.

— Верные, как и хэтары, стремятся уничтожить орден мастонов. Верные взяли политическую и религиозную власть над Нессом. Они видят в окружающих лишь врагов и в сердцах своих лелеют ненависть и злобу. Их убеждения противоположны нашим: там, где мастоны стремятся усмирить гнев и предотвратить насилие, Верные прибегают к убийству. Чтобы достичь своих целей, они возродили орден кишонов. Их действия отвратительны Истоку. Нам было велено избавить земли от ордена кишонов. Стоит обществу или культуре принять в себя Верных, как в нем расцветают коррупция и работорговля. Верные позволили мастонам вернуться и восстановить некогда утраченные королевства. Однако сами Верные при этом коварно и предательски присосались к нашим трудам и их плодам. Они проникли во все слои нашего общества — некоторые Верные даже пытались пройти мастонские испытания, дабы выведать наши знаки и клятвы. Нынче ночью ты получишь знание — береги его от Верных. А теперь ступи за алтарную перегородку и принеси свои клятвы.

Он на мгновение замолчал, а когда снова заговорил, в голосе его звучало предостережение.

— На твои плечи лег нелегкий груз, Майя. Мы будем продолжать бдение, начатое ради тебя. Мы не знаем, что произойдет, когда откроется Сокровенная завеса… но знаем, что если она не будет открыта, наши братья и сестры в Ассинике погибнут от руки Верных, едва армада достигнет своей цели.

Он обернулся к жене и к Сабине и сделал повелительный жест рукой.

— Все мы чувствуем, что армада уже достигла берегов Ассиники.

Он простер руку к Майе.

— Встань.

Майя встала, вслед за ним вновь поднялась по ступеням и, пройдя через главный холл, очутилась в уединенном уголке, где возвышалась алтарная перегородка. Изготовленная из дерева искусными мастерами, она была покрыта необычайно тонкой резьбой. Миновать ее означало войти в келью, где Майе предстояло принести свои клятвы. У девушки захватило дух. Вся тяжесть этой ночи разом легла ей на плечи. Она не боялась мастонских клятв. Она изучала книги и знала, что ее ждет. Иное тревожило ее — Сокровенная завеса. Впрочем, она знала, что Истоку ведомы ее мысли. Она не будет сомневаться. Она будет верить в себя. Она будет верить в то, что Лийя видела ее жизнь, в то, что пережитое в прошлом подготовило ее к этому мигу. Вздохнув, она сжала руки бабушки, отпустила их и вошла за алтарную перегородку.

С клятвами она покончила на удивление быстро. Поначалу ей было не по себе среди такого количества яр-камней, однако, увидев их лица, вырезанные в семи колоннах, Майя немедленно поняла, что это за камни, какова их цель, и осознала, что для принесения клятвы она должна заставить их замолчать. Из книг она знала, что ученики обычно справляются с камнями поочередно. Затем она омыла лицо в бассейне, полежала на похоронном ложе и оделась в кольчужницу. Сомнения вернулись лишь раз, в тот момент, когда ей предстояло раздеться, чтобы облачиться в кольчужницу. Клеймо на плече и отметины от кистреля на ключицах показались ей гадким надругательством, осквернением этого чистого места. Не посмев бросить на них ни взгляда, Майя быстро укрыла эти следы прошлого кольчужницей. Поверх кольчужницы легла сорочка, и в этот миг на Майю снизошел покой. Мастонское платье опустилось на плечи словно теплое одеяло. Она чувствовала себя чистой и твердой и знала, что больше никогда не подпустит к себе Бесчисленных. А главное, она знала, что Исток простил ее, и чувствовала, как радость его истекает от окруживших келью колонн. Каждая колонна несла на себе изображение странного существа или животного, и выполнены они были самыми искусными мастерами из когда-либо живших.

Кольчужница защитит ее от Бесчисленных. Она благодарно склонила голову — наконец-то она достигла того, о чем мечтала. Внезапно подумалось о Кольере, и Майя от души понадеялась, что он исполнит свое обещание и однажды станет мастоном. Пусть брак их начался не так, как следовало бы, но Майя искренне надеялась, что однажды их свяжет нерушимый обет. Ведь этой ночью Кольер ощутил присутствие Истока.

Вздохнув, Майя обратила свой взгляд на выступающие из стен камни. Повинуясь Истоку, она подошла к одному из них и взяла его в руку. Камень легко отделился от стены. Какое-то мгновение она держала камень на ладони, глядя в его белое свечение, вбирая взглядом черточки тончайшей резьбы. На камне проступили буквы незнакомого языка.

Paix.

Она смотрела, и под шепот Истока слово обрело смысл. Очень простой и вместе с тем очень глубокий, он заключал в себе самое главное ее желание. Мир. Мир в душе. Спокойствие. Решимость. Как странно, что Исток выбрал для нее именно это слово. Она улыбнулась и тут почувствовала, как камень жжет ладонь. Вздрогнув, она взяла себя в руки и вернула камень на место, не поддавшись искушению бросить его наземь. На ладони осталась розовая отметина, рука болела, но Майя улыбнулась вновь. Она поняла — по этой отметине она узнает и других мастонов и сможет отличить друзей от врагов.

Майя стиснула руки на груди. Ритуал оказался короче, чем она думала. Сколько она здесь пробыла? Ей казалось, что недолго, однако она не удивилась бы, узнав, что за стенами аббатства встает солнце. Время словно бы застыло в этой келье, и не было ни одного окна, сквозь которое мог бы проникнуть солнечный луч или туман.

Между двух колонн колыхалась завеса. Поддерживающие ее колонны излучали силу, и глаза вырезанных на них яр-камней пылали жаром. Призвав на помощь всю свою отвагу, Майя приблизилась к Сокровенной завесе. Настала пора исполнить предназначение, но как?

Приблизившись, она разглядела по ту сторону завесы фигуру, похожую на человеческую. Может быть, там зеркало? Во рту у нее пересохло от волнения, бессонные ночи всей своей тяжестью обрушились на плечи. Но подаренное Истоком чувство радости пронизывало ее по-прежнему, и она не поддалась усталости.

Майя встала перед Сокровенной завесой и стала ждать.

Ничего не происходило.

Она сохраняла спокойствие. Наклонив голову, она прислушалась к шепоту Истока, пытаясь понять, что ей делать. Она знала, что Сокровенные завесы соединяли не только аббатства, но и миры. Когда Завеса откроется, расстояние, разделяющее Муирвуд и Коморос, можно будет преодолеть за один миг. Она сможет побывать в далеких аббатствах, которые уже отстроены заново. А ведь это серьезно изменит политическую обстановку, поняла Майя. Уже хотя бы поэтому Верные могли бояться открытия Завесы.

И тут вместо шепота Истока она услышала голос. Женский голос.

— Приветствую тебя. Чего ты ищешь?

Голос почему-то показался ей знакомым. Может быть, это бабушка? Но нет, голос лишь походил на бабушкин, но принадлежал другому человеку. И человек этот говорил тепло и дружески.

— Я хочу стать мастоном, — честно ответила Майя.

— Чего ты взыскуешь?

Она уже знала ответ, и слова сами спорхнули с губ:

— Я взыскую Идумеи.

— Как твое имя? — спросила женщина. Кто же это? Майя не знала, но тут в голову ей пришла мысль. Не может быть…

— Paix, — тихо произнесла Майя, дрожа и пылая, как в огне. И в этот миг словно что-то огромное и тяжелое рухнуло наземь, будто исполинский камень упал с высоты, и пол под ее ногами задрожал от удара. Падение было беззвучным, но все вокруг содрогнулось. Распахнув глаза, Майя впилась взглядом в Сокровенную завесу.

Фигура за Завесой была почти ее роста. Майя попыталась разглядеть ее лицо, но не могла различить ничего — только рост.

Ее так и подмывало протянуть руку к Сокровенной завесе. Отринув сомнения и тревоги, Майя доверилась этому импульсу и просунула руку между половин занавеса.

Теплая рука встретила ее ладонь. Майя сжала ее и поняла, что надо потянуть. Это ее удивило — она полагала, что должна будет пройти сквозь Сокровенную завесу сама. И все же она снова, не понимая почему, подчинилась внезапному желанию и потянула.

Сокровенная завеса разошлась в стороны, и из-за нее показалась женщина в одежде охотника. Майя увидела висящий на поясе меч, заколотый фибулой на горле плащ. Сама женщина… она так походила на бабушку Майи, что их можно было счесть близнецами. Только волосы еще не совсем поседели, и в них поблескивали золотые пряди. В волнах вьющихся кудрей тонул тонкий золотой венец.

Майя смотрела, не веря своим глазам, и узнавание нахлынуло на нее неудержимым потоком.

— Спасибо, — тепло улыбнувшись, поблагодарила Лийя. — Теперь ты мастон, Майя.