Она толкала Джокера, который, кажется, снова начал задыхаться. Он проснулся и глубоко вдохнул, сонно спросив:

– Что такое?

Макензи взяла его за подбородок и наклонила к себе, чтобы он посмотрел на нее. Протерев пальцами глаза, Джокер наконец проснулся.

– Прости, что снова разбудил. Кошмар приснился.

Сейчас девушка жалела, что не могла сказать ему, что он не будит ее. Она сама просыпалась, а потом видела, что Джокеру становится плохо.

Заметив мурашки после сна на руках Джокера, Макензи обняла его за шею. Он расслабился после ужаса и потер руки, сгоняя мурашки прочь. Макензи посмотрела ему в глаза с еле заметной улыбкой.

– Да, пойдем, сделаю нам какао, – сказал он.

Когда Джокер встает, Макензи прыгает ему на спину, и они, смеясь, бегут на кухню.

Макензи следит за руками Джокера, пока он делает какао: снимает с полки две чашки, насыпает по ложке порошка в каждую (ложка кажется такой маленькой в его широких теплых ладонях), ставит кастрюльку на огонь. Садится рядом с ней, а взгляд еще сонный. И Макензи думает, что, может, поэтому тогда его и поцеловала. Сейчас он кажется родным, теплым, близким. Уютный, как дом. А потом Джокер смахивает с ее лица волосы, развевая эти мысли.

СЕЙЧАС ОН КАЖЕТСЯ РОДНЫМ, ТЕПЛЫМ, БЛИЗКИМ. УЮТНЫЙ, КАК ДОМ

Макензи отдает пенку с какао Джокеру, как она всегда это делает, хотя он ее тоже не любит, и они выпивают горячий напиток в тишине. Приходят мама с папой, а Джокер идет домой.

Вечером Макензи снова достает портрет парня из-под кровати и смотрит на него, не отрывая взгляд так долго, что рябит в глазах. Она пытается понять, чем нарисованный Джокер отличается от настоящего, но не находит ничего, что можно исправить. Но что-то в этом рисунке совершенно другое, это совсем не Джокер. В который раз, проведя по краске кончиками пальцев, Макензи прячет рисунок, и думает, что снится ее другу, который всегда спал как убитый, не видя ни единого сна.

И думает только об одном: снится ли ему она?